Как появились броненосцы (сборник) Киплинг Редьярд

Как на коже носорога появились складки

Очень давно на Необитаемом острове, что в Красном море, жил один Парс-огнепоклонник. Он носил шапку, от которой отражались лучи солнца и которая сияла слишком ярко даже для яркого Востока. Человек этот жил на самом берегу Красного моря, и у него не было ничего, кроме шапки, ножа и печки с плитой: знаешь, из тех, до которых никогда не следует дотрагиваться. Раз он взял муки, воды, сушёных слив, изюму, сахару и испёк из этих вкусностей пышный сладкий пирог сантиметров в двадцать шириной и сантиметров в тридцать высотой. Получился он на редкость вкусным, просто-таки даже сказочно вкусным. Пёк он его, пёк, и наконец сладкий каравай славно зарумянился, и от него пошёл аппетитный запах. И вот только Парс собрался угоститься чудо-пирогом, как из лесу вышел Носорог. Носорог, на носу которого – рог и глазки которого – свиные. Надо сказать, что в те времена кожа Носорога плотно облегала всё его тело: на ней не было ни одной складочки или морщинки. Он был совсем такой, как носороги в игрушечном Ноевом ковчеге, только, понятно, гораздо, гораздо больше. Как бы там ни было, носороги всегда отличались плохими манерами, как сейчас, так и в стародавние времена.

Носорог сказал: «Ага!» И Парс тут же бросил свой пирог, и вскарабкался Парс на высокую пальму. Была на нём только его шапка, шапка, сиявшая на солнце не хуже самого солнца, шапка, ярче которой не было ни у кого на Востоке. Носорог опрокинул носом керосиновую печь с плитой, и пирог покатился по песку. Тогда он сперва насадил его на свой рог, а потом съел и, помахивая хвостом, ушёл в густые, безлюдные дебри, что рядом с островами Мазандеран, Сокотра и пустыней мысов Высокого Равноденствия. Парс слез с пальмы, поставил печку на ножки и нараспев произнёс несколько слов. Ты не знаешь, что он пропел, а потому я перескажу тебе: «Тот, кто съел хлеб, который я испёк, получил урок».

И в этих словах было больше правды, чем ты думаешь.

Ровно через пять недель на Красном море стало так жарко, что жители сбросили с себя всю одежду. Огнепоклонник тоже снял с головы шапку, а носорог скинул с себя кожу и, перебросив её через плечо, спустился к берегу. Он задумал искупаться. В те дни кожа застёгивалась у него под шеей на три пуговицы и очень походила на непромокаемое пальто. Носорог ничего не сказал Парсу о пироге, ведь ни прежде, ни после он не умел себя вести. Он вошёл в воду, погрузился в неё с головой и стал пускать носом пузыри. А его кожа тем временем лежала на берегу.

К морю пришёл и Огнепоклонник. Он увидел кожу и улыбнулся такой широкой улыбкой, которая два раза обежала вокруг его лица. Потом он заплясал, три раза обежал вокруг кожи Носорога и наконец потёр руки. После этого он кинулся к своей печке и наполнил шапку крошками сладкого хлеба. Он никогда не ел ничего, кроме хлеба, а крошки никогда не подметал, и потому у него их было превеликое множество. Вернувшись на берег, Огнепоклонник взял кожу Носорога, встряхнул её хорошенечко, поскоблил, потёр, так как она была вся в засохшей грязи, и высыпал на неё сухие, заветрившиеся крошки и несколько подгоревших изюминок. После этого он снова взобрался на вершину пальмы и стал поджидать, когда Носорог выйдет из воды и наденет кожу.

Едва Носорог надел свою кожу и застегнул её на три пуговицы, как ему стало щекотно. Крошки кололи его, царапали его тело… Знаешь, как бывает, когда ты просыпаешь крошки на простыню в постели? Носорог вздумал почесаться, но от этого ему стало только хуже. Он лёг на песок и стал кататься по нему, но каждый раз, когда он переворачивался, крошки беспокоили его всё больше и больше. Чтобы избавиться от напасти, он подбежал к пальме и начал тереться о её ствол. Он так усиленно и так долго тёрся о пальму, что кожа на его спине сморщилась, образовав большую складку. Другая складка появилась внизу, там, где были пуговицы (они оторвались, пока он катался по песку и тёрся о деревья). Сморщилась кожа и на его ногах. Ох и рассердился же Носорог, вот только крошкам и дела не было до его настроения. Они так и оставались под кожей и продолжали покалывать его тело. Наконец Носорог, рассерженный и весь исцарапанный, ушёл домой. С тех пор и до нынешнего дня у каждого носорога на коже складки, и у каждого носорога очень дурной характер – и всему виной крошки.

А Огнепоклонник спустился с пальмы. На его голове по-прежнему сияла шапка, ярче которой не было на всём ярком Востоке. Он прихватил свою печку с плитой и пошёл по направлению к Оротово, Амигдала, к травянистым плоскогорьям Аван-тариво и к болотам Сонапута.

Почему кит ест только мелких рыбок

В стародавние времена в море жил Кит. Жил и ел рыбу, всякую разную рыбу: треску и камбалу, плотву и макрель, щук и скатов, миног и ловких вьюнов угрей. Ел он также морских звёзд и крабов и всё, всё, всё, что только ему попадалось. На всех-то, на всех рыб, на всех морских животных, которых Кит замечал, он кидался и, открыв огромную пасть, хватал их. Ам – и готово! Наконец Кит съел решительно всех рыб во всех морях. Уцелела только одна маленькая хитрая Рыбка. Она всегда плавала подле правого уха Кита, так что он не мог её схватить. И вот Кит поднялся, стал на свой хвост и сказал:

– Я голоден.

А маленькая-то хитрая Рыбка пропищала ему в ответ тонким, хитрым голоском:

– Пробовали ли вы, великодушный рыбообразный, человека?

– Нет, – ответил Кит, – не пробовал. А это вкусная штука?

– Да, – ответила хитрая Рыбка, – только человек ужасно беспокойное создание.

– Ну принеси мне парочку-другую людей, – сказал Кит и ударил хвостом по воде, да так сильно, что всё море покрылось пеной.

– Вам и одного за глаза хватит, – сказала хитрая Рыбка. – Проплывите до пятого градуса северной широты и до сорокового восточной долготы, и вы увидите, что посреди моря на плоту сидит Моряк. Его корабль разбился, а потому на нём только синие холщовые штаны на подтяжках (помните о подтяжках на протяжении всего рассказа!) и в кармане – нож. Но я, по совести, должна сказать вам, что он необыкновенно умён и находчив.

Кит поплыл. Он всё плыл и плыл к пятому градусу северной широты и к сороковому восточной долготы, и очень торопился. Вот он увидел посреди моря плот, а на нём – Моряка в синих холщовых штанах с подтяжками (главное – помните о подтяжках!), к поясу его был пристёгнут нож. Моряк сидел, свесив ноги в воду. (Конечно, его мамочка позволила ему болтать голыми ногами в воде, не то он ни за что не стал бы этого делать, потому что был очень умён и находчив.)

Кит открыл рот. Он открывал его всё шире и шире, так что чуть не дотронулся носом до хвоста, и проглотил Моряка, плот, на котором он сидел, синие штаны, подтяжки (о которых ни в коем случае нельзя забывать!) и нож. Моряк и все его вещи попали в тёплый тёмный желудок Кита. После этого Кит с удовольствием облизнулся и три раза повернулся на хвосте.

Но как только Моряк, человек донельзя находчивый и умный, очутился в тёплом и тёмном желудке Кита, он затопал ногами, запрыгал, заколотил и замолотил руками по стенкам, стал кувыркаться и танцевать, кусаться, ползать, извиваться, выть, подскакивать и падать, кричать и вздыхать, лягаться, брыкаться и вертеться, а ведь если ты находишься в желудке, делать этого вовсе не стоит. Понятно, Кит почувствовал себя нехорошо. (Надеюсь, никто не забыл о подтяжках?)

И он сказал хитрой Рыбке:

– Этот человек ужасно беспокоен. Кроме того, у меня из-за него началась икота. Что мне делать?

– Скажи ему, чтобы он выскочил обратно, – посоветовала киту хитрая Рыбка.

Тогда Кит крикнул что есть силы, чтобы потерпевший кораблекрушение Моряк его услышал:

– Вылезай наружу и возись там! У меня от тебя икота!

– Ну уж нет, – ответил Моряк. – Поступим иначе. Отнеси меня к берегам моей родины, к белым утёсам Альбиона, там и поговорим. – И он заплясал ещё сильнее прежнего.

– Лучше сделай так, как он говорит, – сказала хитрая Рыбка. – Я же предупреждала тебя, что он очень находчив и умён.

Нечего делать: пришлось Киту плыть к Альбиону. Он всё плыл да плыл, усиленно работая плавниками и хвостом, хотя ему и мешала икота. Наконец он увидел белые утёсы Альбиона, с размаха чуть было не выскочил на отмель и стал открывать рот всё шире, шире и шире, а потом сказал:

– Конечная станция. Ближайшие пункты: Винчестер, Эшлот, Нешуа, Кин.

Как только Кит сказал слово «Кин», Моряк выскочил из его пасти. Надо сказать, что, пока Кит плыл, Моряк, человек действительно необыкновенно умный и находчивый, вытащил свой нож, расколол им плот на тоненькие планки, сложил их крест-накрест, крепко-накрепко связал их между собой своими подтяжками (теперь понятно, почему не следовало забывать о подтяжках?) и таким образом сделал из них решётку. Он взял с собой эту решётку и вставил её в горло Кита. А потом он кое-что Киту сказал. Вы, конечно, не слышали этих слов, но их повторю специально для вас. А сказал он во что: «Эта решётка помешает тебе объедаться!»

Потом он ступил на отмель и пошёл себе домой, к своей маме, которая позволяла ему ходить босиком по воде. Он уносил с собой свой нож, и были на нём его синие холщовые штаны, только уже без подтяжек (они, как вы помните, остались в пасти Кита). Через некоторое время он женился и жил долго и счастливо. Кит тоже обзавёлся семьёй и на жизнь не жаловался. Однако с тех самых пор решётка, застрявшая в горле Кита, позволяла ему есть только очень-очень маленьких рыбок. Вот почему в наше время киты не едят ни взрослых людей, ни маленьких мальчиков, ни маленьких девочек.

Хитрая же Рыбка уплыла и спряталась в иле, под самым порогом экватора. Она боялась, что Кит на нее рассердится.

Вот и конец сказочки о Ките и хитрой Рыбке.

Слон-дитя

Много-много лет тому назад у Слона не было хобота – только чёрненький толстый нос, величиной с сапог. И хотя нос этот прекрасно поворачивался из стороны в сторону, но вот взять им что-то было нельзя. В это же время жил на свете очень-очень молодой Слон, проще сказать – Слонёнок. Он был страшно любопытен, а потому вечно всем задавал всевозможные вопросы. Жил он в Африке, и никто в этой поистине обширной местности не мог удовлетворить его любопытства. Он спрашивал Страуса, который приходился ему дядей, почему самые лучшие перья растут у него на хвосте, и каждый раз вместо ответа получал хорошую взбучку. У своей высокой тёти Жирафы Слонёнок спрашивал, почему вся её шкура в пятнах и откуда они вообще появились, – в ответ она лягала его, больно-пребольно ударяя своим твёрдым-претвёрдым копытом. И всё-таки Слонёнок продолжал всё время любопытствовать… Толстую тётку Гиппопотамиху он спросил, почему у нее такие красные глаза, за что она ударила его своей толстой-претолстой ногой. Тогда он спросил своего мохнатого дядю Бабуина, почему у дынь дынный вкус, – и мохнатый дядя Бабуин шлёпнул его своей волосатой-преволосатой лапой. Но Слонёнка всё равно переполняло ненасытное любопытство. Он расспрашивал обо всём, что видел, слышал, чуял, осязал или обонял, и все дяди и тёти Слонёнка только и делали, что толкали да били его. Впрочем, все их тумаки были напрасны – Слонёнок не унимался.

Как-то, в одно прекрасное утро, незадолго до равноденствия, любопытный Слонёнок задал новый вопрос, которого раньше никогда не задавал. Он спросил: «Что подают Крокодилу на обед?» И все воскликнули: «Тссс!» – а потом принялись колотить его что есть силы.

Наконец, когда наказание окончилось, Слонёнок увидел птицу Колоколо: она сидела в самом центре колючего тернового куста, на котором словно было написано «Не подходи!». Но Слонёнка не испугал и терновый куст – так ему хотелось получить ответ на свой вопрос. Поэтому он обратился к птице Колоколо с такими словами:

– Мой отец бил меня, моя мать била меня, мои тётки и дядьки меня колотили, и всё за то, что я так ненасытно любопытен. Но мне всё-таки хочется знать – что Крокодил ест за обедом?

Колоколо-птица печально вскрикнула и сказала:

– Пойди к берегам большой серовато-зелёной зловонной реки Лимпопо, окаймлённой деревьями, на ветвях которых гнездится лихорадка, воды которой мутные и сонные, и тогда ты всё узнаешь.

На следующее же утро, когда от равноденствия не осталось и следа, любопытный Слонёнок, взяв сотню фунтов бананов (маленьких, коротких и очень-очень жёлтых), тысячу фунтов стеблей сахарного тростника (лиловых и длинных-предлинных), семнадцать дынь (зелёных и очень хрупких), сказал всем своим дорогим родственничкам:

– Прощайте, я иду к серо-зелёной зловонной и сонной реке Лимпопо, окаймлённой деревьями, от которых веет лихорадкой. И там я увижу, чем обедает крокодил.

После этого все родственники хорошенько поколотили его – просто так, на счастье, – хотя он очень вежливо просил их этого не делать.

Наконец Слонёнок отправился в путь. По дороге он ел дыни и бросал корки на землю, ведь поднять-то их он не мог.

Шёл он от города Грегема до Кимберлея, от Кимберлея до области Кама, от области же Кама направился на север, а потом и на запад и всё время ел дыни. Наконец, Слонёнок пришёл к берегу большой серо-зелёной зловонной реки Лимпопо, затенённой деревьями, от которых веет лихорадкой. Здесь всё было точно так, как сказала птица Колоколо.

Теперь ты должен узнать и понять, что до этой самой недели, до этого самого дня, часа, даже до последней минутки любопытный Слонёнок никогда не видывал Крокодила и даже не знал, каков он из себя. Оттого-то ему и было так любопытно взглянуть на это создание.

И вот на берегу реки он увидел двухцветного Скалистого Питона. Эта огромная змея лежала, обвив камень.

– Извините за беспокойство, – очень вежливо сказал Слонёнок, – но, пожалуйста, ответьте мне, не видели ли вы где-нибудь в окрестностях что-нибудь вроде Крокодила?

– Видел ли я Крокодила? – ответил двухцветный Скалистый Питон голосом презрительным и злобным. – Какую ещё глупость ты у меня спросишь?

– Извините, – продолжал Слонёнок, – но не будете ли вы так любезны и не скажите ли мне, что кушает Крокодил за обедом?

Двухцветный Скалистый Питон быстро развернулся и ударил слоника чешуйчатым, похожим на кнут хвостом.

– Что за странность такая, – сказал Слонёнок, – мой отец и моя мать, мой дядя и моя тётя, уже не говоря о моей другой тёте, Гиппопотамихе, и моём другом дяде, Бабуине, били меня и лягали меня за моё ненасытное любопытство, а теперь, кажется, опять начинается то же самое.

Он очень вежливо простился с двухцветным Скалистым Питоном, помог ему плотнее обвиться вокруг камня и ушёл. Надо сказать, что Слонёнку порядочно досталось, но он уже привык к тумакам и не обращал на них внимание. Он отправился дальше, поедая по дороге дыни и бросая корки на землю, так как поднять их ему было нечем. И вот Слонёнок наступил на что-то такое странное – как ему показалось, на бревно, – лежавшее на самом берегу большой серо-зелёной зловонной реки Лимпопо, окружённой деревьями, от которых веет лихорадкой.

А это и был Крокодил, и Крокодил этот ни много ни мало, как подмигнул ему.

– Извините меня, – очень вежливо обратился к нему Слонёнок, – но не видали ли вы где-нибудь поблизости крокодила?

Крокодил подмигнул другим глазом, приподняв из ила хвост. Слонёнок учтиво отступил назад – ему не хотелось, чтобы его били.

– Подойди-ка сюда, малыш, – сказал Крокодил. – Почему ты спрашиваешь об этом?

– Прошу извинить меня, – очень вежливо ответил Слонёнок, – но мой отец бил меня, моя мать меня била – словом, меня били все, не говоря уже о моём рослом дядюшке Страусе и моей высокой тётушке Жирафе, которые лягаются больно-пребольно. Не стану я также упоминать о моей толстой тётке, Гип-попотамихе, и моём мохнатом дяде, Бабуине. Хотя к ним следовало бы и добавить двухцветного Скалистого Питона, который своим чешуйчатым хвостом бьёт больнее остальных… Как бы там ни было, прошу вас не стегать меня своим хвостом.

– Поди сюда, малыш, – протянул Крокодил. – Дело в том, что я и есть Крокодил. – И чтобы доказать, что он говорит правду, Крокодил заплакал крокодиловыми слезами.

Слонёнок перестал дышать от удивления, потом, задыхаясь от радости, опустился на колени и сказал:

– Ах, это прекрасно! Именно вас я искал все эти долгие-долгие дни! Не согласитесь ли вы сказать, что вы кушаете за обедом?

– Подойди поближе, малыш, – сказал Крокодил. – И я шепну тебе это на ушко.

Слонёнок наклонился прямо к зубастой пасти Крокодила, и Крокодил схватил Слонёнка за его короткий нос, который до той самой недели, до того дня, часа и до той минуты был не больше сапога.

– Кажется, – сказал Крокодил (он сказал это сквозь зубы), – кажется, сегодня я начну обед со Слонёнка.

Происходящее Слонёнку очень и очень не понравилось и он сказал в нос:

– Пусти! Мне больно!

В эту самую минуту показался двухцветный Скалистый Питон. Он сказал:

– Мой юный друг, если ты сейчас же не пойдёшь назад и не приложишь к этому максимум сил, я полагаю, твой новый знакомый, покрытый красивой блестящей кожей (он имел в виду Крокодила), утащит тебя в глубину этого прозрачного потока раньше, чем ты успеешь проговорить: «Джек Робинзон».

Не удивляйся, именно так всегда говорят двухцветные Скалистые Питоны.

Слонёнок послушался Скалистого Питона. Он присел на задние ножки и стал выдёргивать свой нос из пасти Крокодила.

Он всё дёргал да дёргал, и нос его начал постепенно вытягиваться. Крокодил же держал Слонёнка крепко и бил от усердия по воде своим большим хвостом с такой силой, что она пенилась.

Нос Слонёнка продолжал вытягиваться. Слонёнок расставил все свои четыре ножки, упёрся ими в землю посильнее и не переставал тянуть. И его нос становился все длиннее и длиннее. Крокодил же водил по воде своим хвостом, как веслом, и все тянул да тянул Слонёнка за нос в воду. И каждый раз, как только он дёргал Слонёнка за носик, тот становился длиннее. Слонёнку всё это ужасно не нравилось, потому что носу его было страсть как больно!

Вдруг Слонёнок почувствовал, что его ноги скользят. Ещё немного, и он бы очутился в зловнной реке Лимпопо! Тогда он закричал в нос, вытянувшийся теперь почти на пять футов:

– С меня довольно!

Двухцветный Скалистый Питон подполз к нему поближе, обвил его задние ноги своим толстым, похожим на крепкий корабельный канат хвостом и сказал:

– Неблагоразумный и неопытный путешественник, с этой минуты мы всецело посвятим себя одному важному делу – постараемся тянуть твой нос изо всех сил, так как сдаётся мне, что этот самодвижущийся военный корабль с бронёй на верхней палубе (этими словами он обозначал Крокодила) будет мешать твоим дальнейшим движениям.

Ты же помнишь, что все двуцветные Скалистые Питоны выражаются очень странно и путано?

Двухцветный Скалистый Питон тянул Слонёнка, а Слонёнок тянул свой нос. Крокодил тоже тянул его, но только на себя… Однако Слонёнок и двухцветный Скалистый Питон тянули сильнее, чем Крокодил, и тот наконец выпустил нос малыша, при этом отлетев в воду с таким шумом, что его можно было услышать по всей реке Лимпопо, и вверх, и вниз по течению.

Бедный Слонёнок так и шлепнулся на песок, пребольно при этом ударившись. Тем не менее он вежливо поблагодарил Скалистого Питона, сказав: «Благодарю!» Затем он позаботился о своём бедном носе, за который его так долго дёргали: завернул его в свежие банановые листья и опустил в воду большой серо-зелёной сонной реки Лимпопо.

– Зачем ты это делаешь? – спросил его двухцветный Скалистый Питон.

– Прошу прощения, – ответил Слонёнок, – но мой нос совсем потерял былую форму, и я жду, когда он вновь станет маленьким и сморщенным.

– Долго же тебе придётся ждать, – ответил двухцветный Скалистый Питон. – Я всё-таки позволю себе заметить, что многие не понимают своих выгод…

Три дня Слонёнок сидел над рекой и ждал, когда его нос станет хоть чуточку меньше. Но нос этот не делался короче. Кроме того, из-за вытянувшегося носа глаза Слонёнка стали немного косить. Теперь тебе понятно, что Крокодил вытянул нос Слонёнка в самый настоящий хобот, вроде тех, какие ты увидишь теперь у всех слонов.

На третий день прилетела Муха Цеце и укусила Слонёнка в плечо. Слонёнок же, сам не понимая, что делает, поднял свой хобот и прихлопнул им Муху.

– Выгода номер один, – сказал двухцветный Скалистый Питон. – Ты не мог бы этого сделать своим носом-сапогом. Ну а теперь попробуй поесть.

Ещё не успев как следует подумать над тем, что он делает, Слонёнок вытянул хобот, сорвал большой пучок травы, поколотил эти зелёные стебли о свои передние ноги, чтобы стряхнуть с них пыль, и наконец засунул их себе в рот.

– Выгода номер два, – сказал двухцветный Скалистый Питон. – Ты не мог бы сделать этого своим носом-сапогом. А теперь скажи, как тебе кажется, не слишком ли печёт солнце?

– Да, – согласился Слонёнок и, ещё не успев подумать, что он делает, зачерпнул из серо-зелёной болотистой реки Лимпопо ила и намазал им голову. Из ила получилась прохладная илистая шляпа, и вода приятно текла за ушами Слонёнка.

– Выгода номер три, – сказал двухцветный Скалистый Питон. – Ты не мог бы сделать этого своим прежним носом-сапогом. Ну а что ты скажешь насчет колотушек, которыми тебя угощали? Опять твои родственнички примутся за старое?

– Прошу извинить меня, – сказал Слонёнок, – но мне совсем не хочется этого.

– Не приятно ли тебе будет поколотить кого-то из них? – спросил Слонёнка двухцветный Скалистый Питон.

– Мне очень хотелось бы этого, – признался Слонёнок.

– Хорошо, – проговорил двухцветный Скалистый Питон, – ты увидишь, как пригодится тебе твой новый нос, когда вздумаешь поколотить им кого-либо.

– Благодарю, – сказал Слонёнок, – я это запомню. А теперь я пойду домой, к моим дорогим родственникам, и посмотрю, что будет дальше.

Слонёнок действительно пошёл к себе домой через всю Африку, и по дороге он всё время помахивал и крутил своим хоботом из стороны в сторону. Когда ему хотелось поесть плодов с деревьев, он легко доставал их с высоких ветвей. Ему не приходилось, как прежде, ждать, чтобы плоды эти падали на землю. Когда ему хотелось травы, он рвал её прямо с земли, и ему не нужно было опускаться на колени, как он делал это в прежнее время. Когда его кусали мухи, он срывал с дерева ветку и превращал её в опахало. Когда солнце жгло ему голову, он делал себе новую прохладную влажную шляпу из ила или глины. Когда ему становилось скучно, он пел, вернее, трубил своим хоботом, и эта песня звучала громче, чем музыка нескольких духовых оркестров. Он умышленно сделал крюк, чтобы повидаться с толстой Гиппопотамихой (по правде сказать, она и не была с ним в родстве), и сильно отколотил её хоботом, чтобы посмотреть, правду ли сказал двухцветный Скалистый Питон. А потом весь остаток пути он подбирал с земли дынные корки, которые побросал по дороге к Лимпопо. Он делал это потому, что был очень опрятным животным из рода Толстокожих.

В один тёмный вечер Слонёнок вернулся к своим дорогим родственникам, свернул кольцом хобот и спросил:

– Как вы поживаете?

Все они были очень рады повидаться с ним и тотчас же сказали:

– Подойди-ка поближе, мы как следует поколотим тебя за твоё неутолимое любопытство.

– Ба, – сказал Слонёнок, – я не думаю, чтобы кто-нибудь из вас умел драться. Вот я умею колотить на славу и сейчас научу вас этому.

Тут он вытянул хобот и сразу же ударил им двоих из своих милых родственников, да так сильно, что они полетели кувырком.

– Чудеса, – сказали они, – где ты выучился такой штуке? И скажи на милость, что ты сделал со своим носом?

– Крокодил сделал мне новый нос, и это случилось на берегу большой серо-зелёной болотистой и зловонной реки Лимпопо, – ответил Слонёнок. – Я его спросил, что у него бывает на обед, а он за это вытянул мой нос.

– Какое безобразие! – заметил Бабуин, мохнатый дядя Слонёнка.

– Некрасив-то он некрасив, – согласился Слонёнок, – но очень удобен… – И, говоря это, Слонёнок обхватил хоботом одну ногу своего мохнатого дядюшки, поднял его над головой и посадил прямо в осиное гнездо.

И Слонёнок стал таким сердитым, что долго колотил всех своих дорогих родственников, колотил до тех пор, пока им не стало очень жарко. Они были донельзя удивлены. Слонёнок подергал своего высокого дядю Страуса за хвостовые перья, поймал свою рослую тетушку Жирафу за заднюю ногу и протащил её через колючий терновый куст. Когда его толстая тётка, Гиппопотамиха, покушав, отдыхала в воде, он приставил свой хобот к самому её уху, крикнул что есть силы два-три слова, а потом стал пускать пузырьки. В общем, задал он своим родственничкам жару, но ни сам не обижал, ни кому-либо ещё ни в это время, ни позже не позволял обидеть птицу Колоколо.

Наконец все милые родственники Слонёнка начали так волноваться, что один за другим побежали к берегам большой серо-зелёной болотистой и зловонной реки Лимпопо, затенённой деревьями, от которых веет лихорадкой. Каждый из них хотел получить новый нос от Крокодила. Когда они вернулись домой, они уже не колотили друг друга. Дядюшки и тётушки не трогали также и Слонёнка. С этого дня у всех слонов, которых ты увидишь, и у всех, которых не увидишь, есть предлинные хоботы, совершенно такие, какой когда-то появился у любопытного Слонёнка.

Как появились броненосцы

Теперь я расскажу тебе о том, что случилось в давно-давно прошедшие времена. Так вот, в эти далёкие времена жил да был Колючка-Ёжик. Жил он на берегах большой бурной реки Амазонки, где поедал улиток в раковинах, слизняков и прочие вкусности. Он был очень дружен с Тихоней-Черепахой, которая тоже жила на берегу Амазонки, ела листики зелёного латука и другие растения. Короче говоря, всё у них было хорошо.

Но в те же самые стародавние времена на берегах бурной реки Амазонки жил Пятнистый Ягуар, который ел всё, что только мог поймать. Когда ему не удавалось поймать оленя или обезьяну, он поедал лягушек и жуков. И вот однажды охота его не задалась, ему не удалось даже проглотить ни одной лягушки, ни одного жука. Опечаленный зверь пошёл к своей Матери-Ягуарихе, и она научила его ловить ежей и черепах. Грациозно помахивая хвостом, она несколько раз повторила:

– Сынок, когда ты увидишь ежа – брось его в воду: там-то он и развернётся. Когда же ты поймаешь черепаху, выцарапай её когтями из панциря.

Совет был и вправду хорош!

В одну прекрасную ночь Пятнистый Ягуар натолкнулся на берегу реки Амазонки на Колючку-Ёжика и Тихоню-Черепаху: два друга сидели под стволом упавшего дерева. Бежать им было некуда, поэтому Колючка-Ёжик свернулся в колючий шар, ведь на то он и был ёжик. Тихоня же втянула голову и лапки под панцирь, ведь на то она и была черепаха. Короче говоря, они поступили умно. Ведь правда?

– Ну-с, прошу обратить на меня внимание, – сказал Пятнистый Ягуар, – дело серьёзное. Моя матушка сказала мне: «Если ты встретишь ежа, брось его в воду, тогда он развернётся. Если ты увидишь черепаху, выцарапай её когтями из панциря». Теперь объясните – кто из вас ёж и кто черепаха? Сам я решительно не могу понять этого.

– А ты хорошо помнишь, что именно сказала тебе твоя матушка? – спросил Колючка-Ёжик. – Хорошо ли ты помнишь её слова? Не сказала ли она, что, выцарапав черепаху из воды, тебе следует бросить этого зверя на панцирь?

– Ты вполне уверен, что тебе сказала твоя мамочка? – вступила в разговор Тихоня-Черепаха. – Ты ничего не путаешь? Может быть, она велела тебе царапать ёжика до тех пор, пока он не развернётся? Не это ли советовала тебе твоя мамочка?

– Кажется, она говорила совсем другое, – протянул Пятнистый Ягуар, уже немного сбитый с толку. – Пожалуйста, повторите, что вы сказали, только выражайтесь яснее, чтобы я всё-всё понял.

– Поцарапав воду лапой, ты должен распрямить когти ежом, – сказал Колючка. – Запомни: это очень важно.

– Но, – прибавила Черепаха, – когда ты схватишь когтями мясо, ты уронишь его в Черепаху. Как ты этого не понимаешь?!

– Я ровным счётом ничего не понимаю, – ответил Пятнистый Ягуар, – кроме того, я у вас не спрашивал совета. Я только хотел знать, кто из вас Ёж и кто Черепаха.

– Этого я рассказывать тебе не стану, – сказал Колючка. – Но если желаешь, выцарапай меня из моего панциря.

– Ага, – сказал Пятнистый Ягуар, – теперь мне понятно: ты – Черепаха. А ты думала, я этого не пойму? Ну-ка!..

Пятнистый Ягуар быстро протянул свою мягкую лапу, как раз в ту минуту, когда Ёжик свернулся в колючий шар. И конечно, иглы жестоко искололи лапу Ягуара. Хуже того, Пятнистый Ягуар катил Колючку всё дальше и дальше по лесу и наконец закатил Ёжика в такие тёмные и густые кусты, что никак не мог найти его. Опечаленный Ягуар сунул в рот исколотую лапу, но она заболела только сильнее прежнего. Он сказал:

– Теперь я понимаю: это была совсем не Черепаха. Но… – Тут он почесал в затылке здоровой лапой. – Как узнать, что другой зверёк – точно Черепаха?

– Да, я Черепаха, – проговорила Тихоня. – Твоя матушка сказала совершенную правду. Она велела тебе выцарапать меня из панциря. Начинай же!

– А минуту тому назад ты говорила совсем другое, – сказал Пятнистый Ягуар, высасывая из лапы застрявшие в ней колючки. – Ты говорила, что мать учила меня чему-то другому.

– Хорошо, предположим, ты сказал, что я сказала, будто она сказала что-то совсем другое, но какая же в этом разница? Ведь если она сказала то, что ты сказал, будто она сказала, выходит совершенно, что как будто я сказала то же самое, что она сказала. С другой стороны, если тебе кажется, будто она велела тебе развернуть меня ударом лапы, а не кинуть в реку вместе с моим панцирем, я уже ни в чём не виновата. Я здесь совершенно ни при чём, ведь так?

– Да ведь ты же хотела, чтобы я выцарапал тебя из твоего панциря? – заметил Пятнистый, словно раскрашенный кистью Ягуар.

– Подумай-ка хорошенько, и ты поймёшь, что я не говорила ничего подобного. Я сказала, что твоя матушка советовала тебе выцарапать меня когтями из моего панциря, – сказала Тихоня.

– А что тогда будет? – спросил её Ягуар и осторожно понюхал воздух.

– Не знаю, ведь меня до сих пор ещё никогда не выцарапывали из моего панциря. Но, по правде говоря, если тебе хочется видеть, как я плаваю, брось меня в воду.

– Я не верю тебе, – ответил Пятнистый Ягуар. – Вы оба говорили вздор, перепутали всё, чему учила меня мама, и я совсем сбился с толку и, кажется, не знаю, стою ли я на голове или на своём пятнистом хвосте. Вот теперь ты говоришь мне слова, которые я могу понять, но это не помогает мне, а только ещё больше прежнего путает. Я отлично помню, что моя матушка велела одного из вас бросить в воду… Ну, раз ты так просишь бросить тебя в реку, мне кажется, в глубине души ты не желаешь, чтобы я это сделал. Итак, прыгай в воду Амазонки, да скорее!

– Предупреждаю, твоя мамочка не останется довольна твоим поступком. Смотри же, скажи ей, что я тебя предупреждала и никогда не говорила, что она говорила…

– Если ты скажешь ещё хоть слово о том, что говорила моя мамочка… – начал было Ягуар, но не успел договорить, потому что Тихоня спокойно нырнула в Амазонку, долго плыла под водой и вылезла на берег в том самом месте, где её поджидал Колючка.

– Мы едва не погибли! – воскликнул Ёжик. – Откровенно говоря, мне не нравится этот Пятнистый Ягуар. Что ты ему сказала о себе?

– Я честно сказала ему, что я – Черепаха. Но он не поверил, заставил меня броситься в воду, чтобы увидеть, кто я такая. Я оказалась Черепахой, и он очень удивился. Теперь он побежал к своей мамочке рассказывать о случившемся. Слышишь его голос?

Было слышно, как на берегу бурной и шумной реки Амазонки, среди деревьев и кустарников, ревёт Ягур, и его Мамочка-Ягуариха услышала голос сына и прибежала ему на помощь.

– Ах, сынок, сынок, – сказала она и несколько раз грациозно махнула хвостом. – Я вижу, что ты сделал что-то, чего тебе не следовало делать. Признавайся!

– Я постарался выцарапать когтями зверька, который сказал, что желает быть выцарапанным из своего панциря, и теперь в моей хорошенькой лапке засели иголки, – пожаловался Пятнистый ягуар.

– Ах, сынок, сынок, – вздохнула Ягуариха и опять несколько раз грациозно махнула хвостом, – раз в твоей лапе торчат иголки, значит, ты наткнулся на Ёжика. Вот его-то и следовало бросить в воду.

– Я кинул в реку другого зверька, он назвался Черепахой. Я ему не поверил, но это действительно была Черепаха. Она нырнула в Амазонку и до сих пор не показалась на поверхности. Мне же нечего есть, и я думаю – не лучше ли нам переселиться на новую квартиру? Звери на берегу Амазонки слишком умны и хитры для меня, бедного.

– Сынок, сынок, – сказала Ягуариха и ещё несколько раз помахала хвостом. – Слушай меня и хорошенько запомни мои слова. Ёж сворачивается клубком, и его иглы торчат во все стороны. Теперь ты легко узнаешь Ёжика.

– Мне совсем не нравится эта пожилая дама, – сказал Ёжик-Колючка, сидевший в тени большого листа. – Что ещё она знает?

– Черепаха не может сворачиваться клубком, – продолжала Ягуариха, по-прежнему помахивая хвостом. – Она только прячет лапки и голову в свой панцирь. Черепаху легко узнать.

– Эта старая дама мне совсем-совсем не нравится, – сказала Тихоня. – Даже Пятнистый Ягуар не забудет таких простых советов. Как жаль, Колючка, что ты не умеешь плавать!

– Пожалуйста, помолчи, – сказал Ёжик. – Лучше подумай, как было бы хорошо, если бы ты могла сворачиваться в шар. Ну, заварилась каша! Ты только послушай, что говорит Ягуар.

А Пятнистый Ягуар сидел на берегу бурной реки Амазонки, высасывая из лапы иглы Ёжика, и повторял:

– Не может сворачиваться клубком, но плавает – это Тихоня-Черепаха; сворачивается клубком, но не плавает – Колючка-Ёжик.

– Этого он ни за что не забудет, – сказал Колючка-Ёжик. – Поддерживай меня под подбородок, Тихоня, я попробую научиться плавать. Умение это может оказаться полезным.

– Превосходно, – обрадовалась Тихоня и, пока Колючка барахтался в воде Амазонки, поддерживала его, чтобы он не утонул.

– Ты скоро научишься плавать, – сказала Черепаха. – Теперь, если ты немножко распустишь шнурки, на которых держится мой верхний щит, я посмотрю, не удастся ли мне свернуться в шар. Это может оказаться полезным.

– Очень хорошо.

Ёжик раздвинул спинные пластины панциря Черепахи, и, как следует постаравшись, Тихоне действительно удалось согнуться.

– Превосходно, – сказал Колючка, – но на твоём месте я отдохнул бы немного. А то, смотри, твоя мордочка совсем посинела от натуги! Пожалуйста, отведи меня в воду, и я попробую плавать боком. Ведь ты говорила, что это так легко.

И Колючка снова стал учиться плавать. Тихоня всё время держался рядом.

– Отлично! – воскликнула Черепаха. – Ещё поучишься – и будешь плавать, как Кит. Теперь, пожалуйста, распусти мой корсетик ещё немного, и я попробую наклониться вперёд. Вот удивится-то Пятнистый Ягуар!

– Прелестно, – сказал Ёжик, отряхиваясь. – Право, я принял бы тебя за зверька нашей породы. Ты, кажется, велела распустить твой корсет ещё немного? Пожалуйста, побольше выразительности в движениях и не ворчи так громко, не то Пятнистый Ягуар услышит. Теперь давай я попробую нырять. Вот удивится-то Пятнистый Ягуар!

И Колючка-Ёжик нырнул. Тихоня-Черепаха нырнула следом.

– Вот здорово! – воскликнула Тихоня. – Тебе осталось только научиться задерживать дыхание, и ты сможешь построить себе дом на дне бурной Амазонки. – Теперь я попробую свернуться ещё сильнее, чтобы задние лапки доставали уши, – по твоим словам, это такое приятное положение. Вот удивится-то Пятнистый Ягуар!

– Великолепно, – похвалил Черепашку Колючка, – но теперь твои спинные чешуйки немного расходятся, они все приподнялись и не лежат одна рядом с другой.

– Ничего, это от упражнений, – сказала Тихоня. – Я заметила, что теперь, когда ты сворачиваешься, твои иглы не торчат в разные стороны, а аккуратно лежат, одна к другой, и ты больше похож на ананас, чем на каштановый орех.

– Да? – спросил Колючка. – Они слиплись, потому что я долго пробыл в воде. Вот удивится-то Пятнистый Ягуар!

Так они и продолжали учиться – Ёжик плавать, а Черепаха сворачиваться клубком – и помогать друг другу до самого утра. Когда же солнце поднялось высоко, два друга решили отдохнуть и немного обсохнуть. Тут-то они и заметили, что совсем перестали походить на себя прежних.

– Колючка, – после завтрака сказала Черепаха, – я совсем не такая, как была вчера, и мне кажется, мой новый вид позабавит Пятнистого Ягуара.

– Ровно то же самое и я подумал, – сказал Ёжик, – и нахожу, что чешуйки гораздо лучше, чем иголки. Я не говорю уже о том, как здорово уметь плавать. Да уж, Пятнистый Ягуар очень удивится. Пойдём к нему скорее!

Через некоторое время они наткнулись на Пятнистого Ягуара. Он всё ещё возился со своей исколотой лапой, пытаясь вытащить оставшиеся иголки. Увидев Ёжика и Черепаху, Ягуар так изумился, что сделал три шага назад, наступая на свой собственный, как будто раскрашенный кисточкой хвост.

– Здравствуй! – поздоровался Колючка. – Как чувствует себя сегодня твоя прелестная грациозная мамочка?

– Она совершенно здорова, благодарю, – сказал Пятнистый Ягуар. – Но прошу прощения, я не помню твоего имени.

– Как это нехорошо с твоей стороны! – сказал Колючка-Ёжик. – Ведь именно в это самое время ты вчера старался выцарапать меня когтями из моего панциря.

– Да ведь вчера вечером ты был весь в иголках, а теперь на тебе эти странные щитки! – возразил Пятнистый Ягуар. – Я всё очень-преочень хорошо помню. Только посмотри на мою лапу!

– Ты посоветовал мне прыгнуть в бурную Амазонку, надеясь, что я утону, – сказала Тихоня. – Почему же сегодня ты сделался так нелюбезен и совсем потерял память?

– Разве ты не помнишь слов своей матушки? – спросил Колючка и прибавил: – Не сворачивается клубком, но плавает – Ёжик; сворачивается клубком, но не плавает – Черепаха.

С этими словами они оба свернулись клубками и стали кататься вокруг Пятнистого Ягуара, и так долго они катались, что у него закружилась голова, а глаза его стали круглыми и огромными, как колеса у телеги.

Не выдержав, Ягуар помчался к своей мамочке.

– Мама, – сказал Ягуар, – сегодня я видел в лесу двух необычных зверьков. И знаешь ли, тот, о котором ты говорила, что он не может плавать, на самом деле плавает. Тот же, о котором ты говорила, что он не умеет сворачиваться клубком, – сворачивается. Кроме того, они, кажется, поделили между собой иголки, а ведь прежде один из них был гладкий, а второй – колючий-колючий. И ещё: эти зверьки всё время катаются, катаются, катаются… Так, что у меня голова кругом!

– Ах, сынок, сынок, – вздохнула Ягуариха, грациозно помахивая хвостом, – Ёжик всегда останется ежом и не может быть ничем, кроме ежа. Черепаха и есть черепаха и никогда не сделается другим зверьком.

– Но это уже не Ёжик и не Черепаха. Эти зверьки похожи и на ежей и на черепах, и у них нет названия.

– Какой вздор! – сказала Ягуариха. – У каждого существа и у каждой вещи есть своё собственное название. На твоем месте я до поры до времени называла бы их броненосцами – вот и всё. Кроме того, я оставила бы их в покое.

Пятнистый Ягуар исполнил совет матери и оставил в покое необычных зверьков. Но вот что странно, с этого дня и до нашего времени никто из живущих на берегах бурной реки Амазонки не называет Тихоню и Колючку иначе, чем броненосцами. В других местах много ёжиков и черепах, но истинные, умнейшие существа, покрытые чешуйками, лежащими одна над другой, – это ежи и черепахи прежних времён, те, что некогда жили на берегах Амазонки, а теперь называются броненосцами. Их зовут так, потому что они были необыкновенно умны и находчивы.

Значит, всё кончилось хорошо, ведь правда?

Просьба папаши кенгуру

Папаше Кенгуру было вечно жарко, но в те времена, о которых я говорю, он был совсем не похож на того зверя, которого мы знаем теперь, и бегал на четырёх коротеньких лапках. Шкурка у него была серая, пушистая, а нрав – горделивый. Как-то он возгордился так сильно, что отправился танцевать на высокую горную площадку в самом центре Австралии, после чего пошёл прямо к младшему богу по имени Нка. Пришёл он к Нка в шесть часов утра – перед завтраком – и сказал:

– Пожалуйста, сделай так, чтобы к пяти часам пополудни я перестал походить на всех остальных животных.

Услышав такую просьбу, Нка, сидевший на песке, тут же вскочил на ноги и крикнул:

– Убирайся!

Серенький пушистый горделивый Кенгуру отправился тогда плясать на скалистое плато в самом центре Австралии, а затем пошёл к среднему богу, которого звали Нкинг. Он пришёл к Нкингу в восемь часов, сразу после завтрака, и сказал:

– Пожалуйста, сделай меня непохожим на всех остальных зверей и, кроме того, устрой так, чтобы сегодня же, к пяти часам пополудни, меня знали решительно все.

Нкинг сидел в тот час в своей норе, и, услышав слова Папаши Кенгуру, выскочил из неё и закричал что есть духу:

– Убирайся!

Кенгуру в те далёкие времена был сереньким, пушистым и неимоверно горделивым. Он отправился плясать в самый центр Австралии, среди горячих песков, а после пошёл к старшему богу по имени Нконг. Пришёл он к нему в девять часов, ещё до обеда, и сказал:

– Сделай так, чтобы я не походил на всех остальных зверей. А ещё сделай так, чтобы все обращали на меня внимание, чтобы все думали обо мне и проходу мне не давали. И всё это я хочу получить к пяти часам пополудни.

Нконг на тот час лежал в своей купальне, наполненной солёной водой. Услышав просьбу Кенгуру, он выскочил из купальни и закричал:

– Ладно же, сделаю!

Нконг позвал Динго, жёлтого пса Динго, зверя вечно голодного и вечно грязного. Динго спал на солнышке, но проснулся от зычного крика бога. Нконг указал ему на Кенгуру и сказал:

– Динго, проснись, Динго! Видишь господина, который танцует на песке? Он хочет прославиться, хочет, чтобы все на него внимание обращали и не давали ему прохода. Так беги же за ним, Динго!

Динго, жёлтый пёс Динго, вскочил на ноги и воскликнул:

– Ты хочешь, чтобы я погонял как следует этого странного зверька, не то кошку, не то кролика?! Ну хорошо!

И Динго, жёлтый пёс Динго, вечно голодный и вечно грязный, бросился на Папашу Кенгуру. Он гнался за ним, разинув зубастую пасть так широко, что она напоминала совок для каменного угля. А гордый Кенгуру мчался на своих коротких лапках и слегка подпрыгивал, прямо как дикий кролик.

Кенгуру бежал через пустыню, бежал через горы, бежал через солончаки, бежал через тростниковые заросли, бежал через рощи синих камедных деревьев, бежал через чащи араукарий… Бежал так долго, что у него заболели передние ноги. Вот как!

А Динго, жёлтый пёс Динго, вечно голодный и вечно грязный, преследовал его, разинув похожую на мышеловку пасть. Он не догонял Кенгуру, но и не отставал от него. Вот как!