Дом обезьян Груэн Сара

11

– Готова? – Питер поцеловал Исабель в лоб и подал ей стопку одежды.

Исабель кивнула и уставилась на разноцветные вещи. Сверху лежала какая-то незнакомая лыжная шапка с еще не оторванным ценником. Исабель отлепила ценник, скатала его в трубочку и положила на край прикроватного столика.

– Наденешь на голову, – сказал Питер.

При других обстоятельствах эта реплика позабавила бы Исабель, но сейчас она не была уверена, что вообще когда-нибудь сможет смеяться. Шестнадцать дней назад Питер вошел в палату и сообщил, что бонобо увезли… продали, как тостеры или снегоочистители, как старые бытовые приборы на распродаже. Это был настоящий удар, Исабель была настолько убита, что ее снова начали обкалывать успокоительными, и она подозревала, что это «успокоение» длилось несколько дней. Исабель была в ярости, она злилась на Питера, который обещал, что присмотрит за обезьянами; на университет, предавший их сразу и не раздумывая; на весь мир, относящийся к этим живым существам, как к собственности. Питер выстоял – он успокаивал Исабель, когда она ему это позволяла, и клялся, что постарается разузнать, куда увезли бонобо. Но поиски привели в бюрократический тупик. Одним из условий сделки была анонимность покупателя, и ради безопасности университета (и, уж конечно, из уважения к закону) университетский адвокат ни в какую не соглашался нарушать договор.

– Еще у нас есть замечательные шарфы, – сказал Питер, пока Исабель ощупывала шапочку. – Только подъезжая сюда, я вспомнил, что тебе нужно что-то надеть, чтобы доехать до дома. Так что заскочил в первый попавшийся магазин – это все, что они смогли предложить.

Исабель была уверена, что вполне способна передвигаться самостоятельно, но Бьюла этой уверенности не разделяла, в итоге Исабель вывезли из палаты на кресле-каталке и покатили мимо стула, на котором еще совсем недавно сидел полицейский, в холл. Полицейского приставили к Исабель после инцидента с Кэт Дуглас, хотя, насколько ей было известно, единственным человеком, который пытался ее увидеть, была Селия, которую по распоряжению Питера заворачивали на подходе к палате.

Пока Питер подгонял машину, Исабель тихо сидела в каталке на тротуаре и ловила на себе любопытные взгляды проходящих мимо людей. Она их не винила. Болезненно худая, в кровоподтеках, с жутким пластырем на переносице и в натянутой до бровей лыжной шапочке, которая только подчеркивала отсутствие волос, она, естественно, привлекала внимание.

Это был типичный для Канзаса зимний день – яркое небо, серая земля и холодный воздух, от которого щиплет в носу. Ринопластика была самой неприятной из операций, и даже не из-за боли, а из-за того, что, испытав облегчение после того, как ее наконец-то избавили от челюстных шин, Исабель тут же ощутила дискомфорт от марлевых тампонов в носу. Хирург позволил себе некоторую вольность и был весьма доволен результатом операции: небольшая горбинка исчезла, а кончик носа стал аккуратным, почти острым. «Нос, достойный Голливуда», – с явной гордостью констатировал он. Исабель предпочла бы, чтобы он просто восстановил носовую перегородку, но дело было сделано, и жаловаться не имело смысла.

Питер подъехал к тротуару, вышел и подошел к пассажирской двери. Бьюла подалась вперед и подняла педаль каталки в вертикальное положение.

– Наверно, ты хочешь поскорее оказаться дома, – сказала она.

– Даже не представляешь, как хочу.

Исабель ухватилась за подлокотники кресла-каталки и встала.

– О, мне кажется, представляю. Ну, теперь иди. Не желаю больше тебя здесь видеть, – Бьюла с деланой строгостью взмахнула рукой.

Исабель попыталась изобразить смех.

Бьюла подошла ближе и крепко ее обняла.

– Будь умницей, – сказала она и, отступив на шаг, ткнула пальцем в сторону Питера: – И вы тоже хорошенько за ней присматривайте.

– Присмотрю, можете не сомневаться, – сказал он.

Питер поддержал Исабель за локоть, пока она садилась в его «Вольво». Бьюла передала ему прозрачный полиэтиленовый пакет с личными вещами Исабель. Вещей было немного: кошелек, какие-то журналы и книжка «Речные войны», которую она прихватила в холле рентгенологического отделения. Она хотела отпустить книжку на волю, чтобы ее нашел какой-нибудь другой пациент, но как-то не случилось. Кроме больничных носков, никаких носильных вещей в пакете не было – все, что было на Исабель при поступлении в больницу, с нее сняли и отправили на экспертизу на предмет следов взрывчатого вещества.

– Хочешь чего-нибудь особенного? – спросил Питер, когда они отъехали от тротуара. – Если ты в настроении, можем проехаться по магазинам.

Исабель отрицательно помотала головой.

– Фильм какой-нибудь посмотреть не желаете? Можно заказать домой что-нибудь вкусное… мягкое, естественно. Чечевица карри? Панир сааг? Гулаб джамун? Можем устроить пикник в кровати…

– Мне все равно, – сказала Исабель. – Я просто хочу домой.

Питер положил руку ей на колено, она отвернулась и стала смотреть в окно.

Пока они поднимались на лифте, Питер держал ее за руку, но когда двери открылись, она высвободила руку. Исабель было важно пройти по коридору так, как она делала это всегда, ровно по центру, она надеялась, что привычный ритуал вернет ей внутреннее равновесие. Все в доме выглядело и пахло как прежде и все же иначе – как будто весь мир сдвинулся на несколько градусов.

Она отступила в сторону, Питер отпер дверь, толкнул ее от себя и пропустил Исабель вперед.

Исабель окинула взглядом комнату. Все ее растения высохли, сморщились, опали и цеплялись за горшки, словно надеялись заползти обратно и укрыться там от мучительной смерти. Коробка от пиццы, которую Исабель не выбросила утром в день взрыва, лежала на том же месте, как и усыпанное крошками бумажное полотенце, с которого она ела. Рядом стояла чайная чашка, содержимое испарилось, но на дне осталась высохшая молочная пенка, больше напоминающая корку на запеканке. Стюарт, бойцовая рыбка Исабель, превратился во взъерошенный бесцветный комочек, его пытался всосать водяной фильтр, сам фильтр чихал, героически пытаясь продолжить свою работу.

Питер, прихватив полиэтиленовый пакет, исчез в ванной. Когда он вернулся, Исабель сидела на диване.

– Принести что-нибудь? – спросил он, присев на край кофейного столика так, чтобы они оказались друг напротив друга. – Стакан воды?

– Нет, – Исабель отвернулась.

– С тобой все в порядке?

Она так устала и чувствовала себя такой опустошенной, что совсем не хотелось говорить. Но потом она снова посмотрела на мертвого Стюарта, и в ней вспыхнула злость.

– Нет, не в порядке, – сказала она, повернувшись к Питеру. – Я действительно любила эту рыбку, Питер. Я знаю, ты считаешь, что это глупости, но я его любила. Он жил у меня два года. Он на меня реагировал. Когда я подходила к аквариуму, он подплывал к стеклу, чтобы посмотреть…

Исабель заплакала.

Питер взглянул на рыбку и удивленно вытаращил глаза.

– О, пожалуйста, – Исабель была близка к истерике. – Только не говори, что ты не заметил, что он умер.

– Я его кормил. Клянусь, кормил.

– Ты кормил труп. Целых три недели.

– Никакие не три недели. Он был жив буквально… – Питер еще раз взглянул на мертвую рыбку. – Недавно.

– Ты даже не знаешь, когда он умер? И мои цветы. Знаешь что? Я их тоже любила. Ты должен мне араукарию. И норфолкскую сосну. И еще то, чем вот это когда-то было, – сказала Исабель, показывая на бесповоротно засохшее растение.

– Конечно. Естественно. Все, что скажешь, – Питер попытался коснуться ее плеча, но она уклонилась.

– Ты правда не понимаешь?

Питер не отвечал. Он смотрел Исабель в глаза. Она легко могла представить, какие ментальные кульбиты он выделывал, чтобы сорваться с крючка. Дипломы и степени по психологии даются не зря.

– Хватит на меня смотреть, – сказала она.

– Ты расстроена. Это можно понять. Ты прошла через ад.

– Ох, заткнись.

– Исабель…

– Ты обещал мне, Питер. Ты обещал!

– Прости за рыбку…

– Обезьяны, Питер. Обезьяны. Ты клялся, что присмотришь за ними.

Он взял ее за руки и понизил голос:

– Послушай. Это страшный удар. Я понимаю. Все, ради чего мы работали, все, чего мы достигли, все коту под хвост. Но мы можем начать сначала.

Исабель как будто оглушили.

– Что? – переспросила Исабель после паузы.

В голосе Питера зазвучали нотки отчаяния.

– Вместе. Мы достанем новых обезьян. Добьемся финансирования. Меня все это совсем не радует. Это будет нелегко. Я и не строю иллюзий на этот счет. Мне сорок восемь, к тому времени, когда мы вернемся на уровень прошлого месяца, я буду дряхлым стариком, и один бог знает, где нам взять детенышей бонобо. Но ты… для тебя все иначе. Ты молода. Ты можешь стать звездой. Ты подхватишь знамя…

Исабель в изумлении смотрела на Питера.

– Ты шутишь.

– Не шучу. Нет никаких причин, почему мы не могли бы это сделать. Мы прославимся. Черт с ним, твое имя может первым попасть в газеты.

– Мы не можем просто взять и заменить бонобо.

– Почему?

– Потому что это не хомячки! Мы говорим о Лоле, Сэме, Мбонго, Бонзи… Питер, это – семья! Я с ними уже восемь лет. Ты что, ничего не чувствуешь? Макена беременна. Беременна! А они сейчас, возможно, в какой-нибудь биомедицинской лаборатории, и бог знает, что с ними там делают.

– Конечно, чувствую. Я раздавлен. Но нам придется смириться, что их нет с нами. Ты знаешь, что мы полюбим новых бонобо. Разве может быть иначе?

Исабель резко встала и направилась в кухню.

– Ты куда? – встрепенулся Питер.

– Выпить чего-нибудь покрепче, – отозвалась она. – Если только ты не умудрился убить мою водку.

Питер стоял в дверях и наблюдал, как Исабель достает из буфета бутылку водки и наливает в стакан на добрых два пальца.

– Ты уверена, что тебе это надо? – спросил он.

– Господи, Питер, ты что, собираешься меня осуждать?

Питер прислонился к косяку и молчал.

Исабель держала стакан, но не поднимала его со стойки.

– Как ты мог, Питер? Как ты мог позволить их увезти?

– Я не позволял, – тихо возразил Питер. – Я не имею к этому отношения.

– Но ты их не остановил.

Исабель взяла стакан. У нее дрожали руки.

– Исабель?

В глазах Питера сквозила такая озабоченность ее состоянием, что Исабель захотелось огреть его сковородкой, которая стояла в опасной близости от ее руки.

– Уходи, – сказала она.

– Ты устала. Давай я тебя уложу.

– Нет, я хочу, чтобы ты ушел. И я хочу, чтобы ты оставил ключ.

– Ключ у тебя в…

– Твой ключ. Твой ключ от моей квартиры. Я хочу, чтобы ты оставил свой ключ…

– Исабель…

– Я серьезно, Питер. Оставь ключ и уходи.

Какое-то время Питер смотрел ей в глаза, потом наконец решился уйти. Когда он скрылся за поворотом, Исабель вылила водку в раковину. И в тот момент, когда она поставила стакан обратно на стол, она услышала, как в комнате ключи ударились о стол и заскользили по столешнице. Она ждала, когда закроется входная дверь.

– Я серьезно! – крикнула она.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем раздался характерный щелчок – дверь закрылась. Исабель тут же выбежала в коридор, закрыла дверь на задвижку и набросила цепочку.

Она перегнула палку. Как бы ей ни было тяжело, она это понимала. Она понимала, что надо, не откладывая, позвонить Питеру и попросить его вернуться. Не она одна прошла через ад. Первые дни Питер был рядом с ней в больнице и даже не знал – выживет она или нет. А потом, когда он помогал ей прийти в себя, ему сообщили, что бонобо продали. Питеру не повезло, именно ему пришлось донести до нее эту новость. Когда все это случилось, у Питера были все основания чувствовать себя пострадавшим, может быть, даже больше, чем она, в конце концов, все это время в отличие от нее он был в сознании. И если она действительно любила свою рыбку, то растения на самом деле ее мало трогали. Душевная боль и ощущение собственного бессилия нарастали с каждым днем с тех пор, как она узнала о том, что бонобо проданы. А когда произошел выброс, Питер оказался рядом. Исабель посмотрела на телефон в противоположном конце комнаты, мысленно она уже набирала номер Питера. Но она этого не сделала. Даже если ее гнев был неуместен, он был неподдельным.

Исабель пока не могла заняться Стюартом, но фильтр и подсветку в аквариуме отключила.

Голосовая почта «под завязку» была заполнена сообщениями, которые пришли непосредственно после взрыва в лаборатории.

«Привет, доктор Дункан. Это Кэт Дуглас. Мы встречались вчера. Я не расстаюсь с надеждой, что смогу…»

«Привет, Исабель. Это Джон Тигпен. Мы встречались… В общем, я уверен, вы помните. Я звонил в больницу, но там ничего мне не сказали. Надеюсь, вы в порядке. Мне так жаль. Даже представить себе не могу. Мы с женой остановились в…»

«Да уж, привет, меня зовут Филипп Андервуд. Я писатель и сотрудничаю с «Нью-Йорк таймс». Я был бы очень признателен…»

«Добрый день, мисс Дункан. Я звоню из офиса «Багби и Багби». Нас интересует, говорили ли вы с кем-нибудь о ваших телесных повреждениях. Адвокаты «Багби и Багби» имеют более чем двадцатилетний опыт по оказанию помощи людям, оказавшимся в вашем положении, в получении денег, которые…»

И ни одного сообщения от матери, от брата, от знакомых или соседей и даже от коллег… За исключением Селии, которой нашлось что сказать по поводу того, что ее не пускали в больницу. Она стерла всех.

Подняв коробку из-под пиццы, Исабель вспомнила, как в день взрыва сидела по-турецки перед кофейным столиком и давилась последним куском. Она закрыла коробку и запустила ее, как фризби, в сторону входной двери.

Боковым зрением Исабель заметила отсутствие симметрии, это изменило траекторию ее движения. Компьютер в отличие от коробки из-под пиццы находился не совсем в том положении, в каком она его оставила. Когда Исабель ставила стакан, он всегда оказывался точно по центру подставки. Когда она складывала полотенца или даже простыни, их края всегда строго прилегали один к одному. А когда она ставила лэптоп на стол, он всегда оказывался в двух дюймах от края и всегда строго параллельно ему. Исабель в нерешительности смотрела на серебристую крышку. Потом сделала несколько глубоких вдохов, села за стол и холодными как лед пальцами потянулась к компьютеру.

Судя по списку «недавних документов», кто-то заглядывал в ее почту, в папку с документами и в корзину.

Могли фэбээровцы проверить ее жесткий диск? Исабель еще раз осмотрела комнату. Разве в этом случае они не должны были перевернуть все вверх дном? Где выпотрошенные полки, сброшенные на пол подушки и вещи из шкафа?

Исабель открыла браузер и обнаружила, что кто-то добавил закладку. Закладка вела прямиком к ролику Лиги освобождения Земли. Исабель еще его не видела.

Когда запись подошла к концу и на экране остался финальный зловещий образ, она сидела, подавшись вперед, и не могла пошевелиться. Они побывали в ее квартире. Другого объяснения не могло быть. Закладка – их визитная карточка.

Через пару секунд Исабель резко обернулась и удостоверилась в том, что дверь на цепочке. Она прошла от окна к окну, опустила все жалюзи и задернула все шторы; потом прошла по всем комнатам, собрала все зажимы, заколки и булавки и трясущимися руками заколола шторы так, чтобы не осталось ни одной щелки. Выключила весь свет, кроме настольной лампы в углу гостиной, после чего забралась с ногами на диван и уперлась подбородком в колени.

Прошел час – она не двигалась с места.

Исабель подняла голову и сделала глубокий вдох, постепенно начиная приходить в себя.

Она оглядела комнату. Почти все горизонтальные поверхности были уставлены фотографиями бонобо. Мбонго собирает стеклянные шарики. Бонзи играет на синтезаторе с рок-звездой, и, когда ее вконец достал его антураж, она великолепно показала ему: «Сядь! Тихо! Ешь арахис!» Сэм играет в видеоигру «Пэк-Мэн». Исабель с Лолой гуляют по лесу, Лола сидит у нее на плечах и одной рукой держит Исабель за подбородок, а второй показывает, куда хочет пойти. Ричард Хьюз и Джелани сидят под деревом и от души спорят на языке жестов о сваренном вкрутую яйце. Макена целуется с Селией, они вытянули друг к другу губы и закрыли глаза. На последнюю Исабель смотрела особенно долго.

Громыхнул лифт, и Исабель замерла, глядя в сторону входной двери. В одну секунду она метнулась к лампе и выключила ее, едва не сбросив на пол, а потом свернулась калачиком на полу возле стола.

Послышался шорох полиэтиленовых пакетов. Закрылся лифт. Тишина. Наконец – шаги. Кто-то приблизился к ее двери, остановился и пошел дальше.

Исабель сидела в кромешной тьме и дышала так часто, что у нее закружилась голова. Она закрыла глаза, подняла голову и приказала себе успокоиться.

Спустя несколько минут Исабель села и снова включила настольную лампу. Потянулась к телефону, но рука зависла в воздухе. Какой номер набрать? Наконец решилась.

– Алло? – сказали на том конце провода.

– Селия? – прошептала Исабель в трубку. – Это я. Ты мне нужна. Пожалуйста, приезжай, если можешь.

12

Аманда прошла через контроль и бросилась к Джону. Он подхватил ее на руки и закружил. На них глазели люди, но Джону было все равно. Запах ее кожи, прикосновение ее волос… он не хотел выпускать ее из объятий.

Когда Аманда положила голову ему на плечо и как доверчивый ребенок уткнулась носом в ключицу, он едва не лишился жизни от счастья.

– Ах, Джон, я так соскучилась.

– Я тоже, милая. Я тоже.

Когда он наконец опустил ее на пол, она огляделась по сторонам и смущенно поправила одежду. Щеки ее пылали.

– Это весь твой багаж? – поинтересовался Джон, подхватив ее рюкзак.

– Я же всего на три дня.

– Не напоминай.

– Ты точно не сможешь завтра освободиться?

– Точно. Колонка выходит в воскресенье.

Когда они добрались до дома, их губы сомкнулись в поцелуе раньше, чем захлопнулась входная дверь. Джон выпустил из рук сумку Аманды.

– Осторожно! – в перерыве между поцелуями сказала она. – Лэптоп!

– Извини!

Джон срывал с себя плащ, пока Аманда расстегивала его рубашку.

Чуть позже в решающий момент Аманда прильнула к нему и прошептала:

– Давай сделаем ребенка.

Реакция последовала незамедлительно, и это был ужас. Несмотря на помощь Аманды, которая была в идеальной форме, Джон так и не смог восстановить силы. В конце концов она сдалась и откатилась в сторону.

– Что с тобой? – спросила Аманда после нескольких минут молчания.

Пламя свечей, которые она зажгла во время одной из пауз, начало мерцать, фитили стали длиннее, тени – чернее.

– Не знаю, – сказал Джон. – Такое иногда случается.

Ему хотелось, чтобы матрас поглотил его, как морская пучина. Бульк – и все. Такая крохотная воронка Вселенной. Разве это так сложно?

– Раньше никогда не случалось, – сказала Аманда. – Это из-за того, что я сказала?

– Нет, конечно, нет, – заверил ее Джон.

«Да, да, конечно, из-за этого!» – кричал его внутренний голос.

– Не хочешь нанять маленького… помощника? – игриво предложила Аманда.

Когда Джон был подростком, его мама посещала Тапервер-пати и Эйвон-пати. Позднее она перешла на Топ-чиф и Кэндл-пати. Когда нью-йоркские друзья Аманды пригласили ее на подобную вечеринку, она была посвящена женскому белью и секс-игрушкам. Хозяйка весь вечер усиленно угощала гостью вином, а потом отвела в «консультационную комнату». Вернувшись домой, захмелевшая Аманда, хихикая, преподнесла Джону пакет с игрушками. Джон тогда лишился дара речи, испугался и… был заинтригован. Очень скоро он понял, насколько они могут быть полезны. После восемнадцати лет совместной жизни разнообразие было отнюдь не лишним.

– М-м-м… пожалуй, – согласился он.

– Что-нибудь конкретное?

– Нет. Удиви меня.

Джон закинул руки за голову, а Аманда выдвинула верхний ящик прикроватной тумбочки. Пошарила рукой по дну. Через секунду на ее лице отразилось недоумение, она начала шарить энергичнее. Наконец рука ее наткнулась на что-то шуршащее. Аманда приподнялась, чтобы взглянуть, что там такое… И взвизгнула. А потом начала издавать звуки, похожие на те, что издавал Магнификэт, когда срыгивал комки шерсти, и пулей вылетела из комнаты.

Джон приподнялся на локте и заглянул в ящик. Все, что там хранилось, было упаковано в полиэтиленовые зип-лок пакеты и разложено в соответствии с размерами в глубине ящика.

Джон повалился на кровать. От одной мысли о том, что Фрэн залезла в ящик и поняла, что за предметы там лежат, у него заболели глаза. Эту картинку было нетрудно представить: вот она чувствует превосходство от своего открытия; наслаждается праведным гневом, сортируя и пакуя свои находки; похотливо радуется, представляя их реакцию на ее действия. Джон хорошо представлял, что чувствует Аманда. Вообще-то он мог это слышать. Десять минут она провела в ванной, ее выворачивало на пустой желудок. К тому времени, когда она вернулась в постель, секс-игрушки и смазка были похоронены в мусоре в подвальном этаже, а свечи погашены.

– Все в порядке? – спросил Джон.

– Нет, – сказала она, забираясь в постель, и укрылась под его рукой.

Аманда хлюпала носом, возможно, потому, что плакала, а возможно, у нее забился нос из-за того, что она долго простояла, склонив голову над унитазом.

– Она, наверное, ждет, что я скажу ей за это спасибо, и за дурацкие салфетки тоже.

Джон погладил ее по волосам.

– Да, наверное, ждет.

Свадьба Ариэль даже близко не смахивала на наспех организованное торжество. Больше всего было похоже на то, что тетя и кузина планировали это событие каждую секунду из тридцати трех лет ее жизни. Джон был поражен обилием цветов и ленточек и в изумлении разглядывал тюль, украшавший ряды скамеек в церкви.

Они с Амандой прибыли за минуту до начала церемонии и все еще хихикали над плакатом, мимо которого только что прошли.

(На плакате было написано: «Старичье и важные шишки». «Звучит, как «Операция родаков», – заметил Джон. «Ага, только в моей семье за шишки отвечает мама», – съязвила Аманда.)

В церкви их быстро проводили на место. Фрэн сверкнула на них глазами и тут же с гордым видом отвернулась. Аманда вздохнула, настроение разом испортилось, чтобы поддержать ее, Джон взял ее за руку.

Извечная модель ссор между Амандой и Фрэн была отработана до мелочей: Фрэн дулась, Аманда в конце концов сдавалась и со слезами на глазах просила прощения. На этом этапе Фрэн прижимала дочь к груди и обвиняла во всем Джона, после чего милостиво его прощала, потому что они, в конце концов, одна семья. Последнее обычно сопровождалось взглядом в сторону Джона, за который в минувшие века сжигали на костре.

Никогда еще Аманде не удавалось продержаться так долго – со времени Великого побега прошло уже три недели, – а лицо Фрэн было подобно броне.

Облаченный в смокинг жених Ариэль занял свое место в конце прохода, больше всего на свете он был похож на перепуганного оленя. Джона бы нисколько не удивило, если бы он увидел, что тот наложил в штаны.

Тут процессия двинулась. За Ариэль шли четыре подружки невесты в плохо подогнанных платьях цвета морской волны. На их фоне она казалась просто очаровательной. Комбинация из вуали до талии и пышного букета удачно скрывала ее положение.

Многие женщины плакали и аккуратно, чтобы не испортить макияж, промокали глаза платочками. Аманда не плакала, во время процессии Джон заметил, что она то и дело бросает взгляд то на одного приглашенного, то на другого и хмурится. Она явно производила в уме какие-то математические расчеты. Позже, когда они ехали на прием, Джон узнал, что именно она вычисляла.

– Она всех настроила против меня. Я не извинилась, и она рекрутировала всю родню.

– О чем ты?

– Джанет – троюродная сестра. А я – двоюродная, – пояснила Аманда. – Меня даже не пригласили на вечеринку подарков! У нее должна была быть вечеринка подарков. Конечно, вечеринка подарков была! Какая же я дура.

Мозг Джона с великим трудом переварил услышанное и выдал пилюлю возможного объяснения. Он кинул взгляд на жену.

– Ты хотела быть подружкой невесты?

– Разумеется, нет! Никто не хочет быть подружкой невесты, но, если бы мне предложили, это было бы вежливо. Я теперь знаю, что произошло, – Аманда стукнула кулаком по сиденью. – Мама сказала тете Агнес, что я не последовала ее совету, что я бросила ее в нашем доме и даже не поблагодарила за все то дерьмо, что она сделала, и теперь со мной никто не разговаривает. Но, будь уверен, обо мне они разговаривают. – Аманда в ужасе прикрыла ладонью рот: – О боже. Игрушки. Если она рассказала им про наши игрушки, я повешусь.

Джон и хотел бы успокоить Аманду, но он слишком долго был членом ее семьи.

Она резко развернулась в его сторону, глаза ее блестели.

– Давай прогуляем.

– Что?

Джон крепко сжал руль и, пытаясь разгадать, что она имеет в виду, несколько раз глянул на Аманду.

– Прием. Давай его прогуляем. Поедем домой.

– Ты серьезно?

– Да. Все равно с нами никто не будет общаться. И как я буду смотреть в лицо моим родственникам, если они знают то, что они знают?

– Ты не знаешь, что они знают.

– О, мне кажется, знаю. Хочешь, поспорим – тетя Агнесс попросит меня передать маме благодарственную открытку?

И снова Джону захотелось уверить ее, что все не так плохо, но именно это и произошло, когда Аманда два года назад не выказала достаточной благодарности матери за какое-то очередное «благое дело».

– Давай так и сделаем, – все более возбуждаясь, сказала Аманда. – Разворачивайся! Здесь! – она ткнула пальцем в лобовое стекло. – А подарок отправим по почте.

Для Джона это было крайне заманчивое предложение, настолько заманчивое, что он с трудом заставил себя возразить:

– Мы должны туда пойти. Если ты не приедешь, твоя мать возьмет это на вооружение, и перемирие будет отложено.

Когда он снова взглянул на Аманду, она зло смотрела прямо перед собой.

– Я не хочу мириться, – сказала она.