Когда вернется папа... История одного предательства Магуайр Тони
«Наверняка, ему захочется обсудить вопросы по организации похорон, — думала я. — Ведь я — их единственный ребенок».
Я ошибалась.
Прошло несколько минут, дверь снова открылась, и в мою сторону полетели несколько набитых доверху черных пакетов для мусора.
— Вот вещи твоей матери, — заявил он. — Можешь отдать их в благотворительный магазин. Только не относи в самый ближайший: мне не хочется, чтобы кто-нибудь из знакомых их случайно увидел.
С этими словами он снова закрыл дверь, и я услышала поворот ключа. Не веря своим глазам, я стояла у порога, и у моих ног громоздились мешки, из которых вываливалась одежда моей матери.
«Он даже не выделил ни одного из ее чемоданов», — думала я, укладывая мешки в свою машину.
Только лишь после похорон я узнала, что отец втихомолку продал мамину коллекцию еще до ее смерти. Ему не хотелось, чтобы я знала об этом, и, возможно, поэтому он не впустил меня в дом, где я собственными глазами увидела бы, сколько вещей уже исчезло. Хотя отцу было наплевать на мое мнение, все же ему не хотелось, чтобы об этом пошли разговоры.
И вот теперь я смотрела на выписки из банка и видела, что он продал эти вещи не из-за необходимости или нужды, а просто из жадности. Ему хотелось видеть деньги на своих банковских счетах. Внушительные суммы в банковских выписках позволяли ему тешить свою алчность.
Конечно, думалось мне, он, наверное, знал, что моя мать захочет, чтобы я оставила себе на память что-нибудь из ее коллекции, даже если это будет одна из тех вещиц, которые я сама купила ей. Мне не верилось, что она, зная, что умирает, не оставила никаких распоряжений на этот счет.
Стены дома давили на меня, словно злость моего отца вновь опустилась на мои плечи.
Потом мне вспомнился разговор, состоявшийся между нами, когда я узнала, что их дом был выставлен на торги еще до смерти мамы и через три дня после того, как она умерла, по дому уже сновали торговцы, оценивая оставшиеся вещи.
— Ты продал воспоминания ценой в целую жизнь, — в ужасе кричала я по телефону.
— Знаешь, они принадлежат мне, и я могу делать с ними все, что хочу, — коротко возразил он. — Твоя мать даже не оставила завещания, поэтому ты просто зря теряешь время.
Это был последний наш разговор до того, как со мной связались социальные службы. Мне сообщили, что он стал слишком старым и дряхлым, и спросили, не хотелось бы мне навестить его. Он сам попросил их позвонить, ожидая, что моя детская привычка повиноваться все еще не исчезла.
Я приехала в его дом, вопреки своим убеждениям, и обнаружила, что теперь его обаяние действует на женщин другого поколения. Вокруг него постоянно крутилось трио: молоденькая девушка-соцработник, женщина, ежедневно ухаживающая за ним, и его старая знакомая. Когда я вошла в гостиную, он посмотрел на меня с самодовольной улыбкой.
— Неужели моя маленькая девочка приехала навестить своего старого отца? — воскликнул он с ноткой торжества в голосе, которую никто, кроме меня, не расслышал.
В его насмешливом голосе не было и тени благодарности.
Сейчас, находясь в его доме, я чувствовала, как ощущение его присутствия постепенно исчезает, когда потоки свежего воздуха врываются в комнату через открытое окно. Я поняла, что для меня в этом доме не осталось ничего: ни воспоминаний о прошлом, ни предметов, которые могли бы утешить меня или испугать. Здесь не осталось ни одной вещи, принадлежавшей моей матери, за исключением стола, в ящике которого лежали записная книжка, письма и три фотографии.
Я тщетно пыталась найти в гостиной другие фотографии, хоть что-нибудь, что связывало бы меня с прошлым, но так ничего и не нашла. Вместо этого я наткнулась на недавно сделанные снимки, лежавшие на кофейном столике. На них был изображен мой отец в компании друзей в гостиной своего нового дома. Они явно что-то праздновали: на столе стояли бутылки пива, гости держали очки в руках, и на их лицах были улыбки кутил. Разглядывая эту фотографию, я заметила набор игральных карт на обеденном столе. Наверное, был день его рождения. Затем, взяв лупу, принадлежавшую отцу, я рассмотрела крошечные буквы. Нет, на открытках было написано: «С новосельем!» Он праздновал новоселье через шесть недель после смерти матери.
Я снова помотрела на фотографии и письма. Затем медленно порвала письмо, в надежде что смогу выбросить из головы слова, написанные в нем. Однако это было бесполезно — строки из этого письма крепко засели в моей памяти. Я знала, что его содержание еще долго будет преследовать меня после того, как я уеду из дома отца.
Я не смогла заставить себя порвать фотографии и долго рассматривала одну из них, снятую профессиональным фотографом. На ней снова была запечатлена я в детстве. Я была тогда слишком маленькой, чтобы помнить тот день, когда был сделан этот снимок. Малышке на нем было около года. Она сидела на коленях у матери. Рут было около тридцати, на ней было платье с квадратным вырезом, а ее длинные волосы мягкими волнами спадали на плечи. Рут держала дочь обеими руками, слегка наклонив к ней голову. Было четко видно, как она смотрит на свою малышку с легкой улыбкой на губах и явно гордится ею. Вокруг женщины с ребенком сиял ореол счастья, который ощущался даже сквозь поблекшее фото, снятое почти полвека назад.
Круглощекая маленькая девочка, одетая в милое шелковое платьице, с пучком пушистых волос и широкой беззубой улыбкой, сидела довольная, зажав погремушку в пухленьком кулачке. Она выглядела как нормальный ребенок, маленькое и всеми любимое существо, и лучисто улыбалась в объектив.
Я задумалась над тем, что ни мама, ни ее ребенок не знали тогда, как изменится их жизнь, и со вздохом положила фотографию на стол изображением вниз.
Я размышляла над тем, какая тень нависла над детством этой малышки и над ее жизнью. Я думала о том, как она катилась вниз, когда, будучи подростком, была не в силах больше выносить отторжение матери, пока не оказалась в темном вакууме.
Я отчетливо представила комнату, где Антуанетта, сжавшись в постели, однажды не смогла проснуться и встретить новый день. Я чувствовала ужас, который взял ее в свой плен, ужас перед миром, который наполняли одни враги.
Глава 22
Через час после того, как доктор навестил I Антуанетту, она во второй раз попала в клинику. Ее снова определили в психиатрическое отделение закрытого госпиталя для душевнобольных, который стоял среди темного великолепия растительности на окраине Белфаста.
Психиатрическое отделение располагалось отдельно от главного здания госпиталя. Здесь был легкий и воздушный интерьер, и у пациентов создавалась иллюзия, что они пребывали в ином мире, в отличие от обитателей отделения тяжелобольных, проходивших длительный курс лечения. Но над пациентами постоянно висела угроза перевода в главное здание — массивное старинное сооружение из красного кирпича. Больные знали, что, если они не будут реагировать на лечение, их в течение нескольких минут могут перевести в другой мир, мир с решетками на окнах, истрепанной униформой и таблетками, от которых цепенел мозг.
Антуанетту поместили в боковую палату психиатрического отделения. На следующий день ее начали лечить при помощи шоковой терапии.
У нее болела голова, ее тошнило и рвало в маленький тазик, стоявший у кровати. Открывая глаза, она видела расплывающиеся фигуры в сине-белой одежде. Она слышала череду непонятных звуков и слово, которое постоянно повторяли «Антуанетта», но не узнавала в нем своего имени.
Постепенно силы вернулись к ней, но с ними пришли и шепчущие голоса. Они наполнили комнату и пугали ее. Она не могла избавиться от них и в отчаянии вскакивала с кровати, выбегала из палаты и неслась по коридору. Голоса следовали за ней. Длинная больничная ночная рубашка хлопала ее по голым щиколоткам, когда она, спотыкаясь, пыталась обогнать своих преследователей. Она останавливалась только тогда, когда, ослепленная страхом, натыкалась на стену. Сползая, она плотно зажимала кулаками уши, безуспешно пытаясь избавиться от звуков в своей голове.
Потом чьи-то руки поднимали ее. Она снова слышала это слово «Антуанетта» и прижималась к полу, закрываясь обеими руками, чтобы защитить себя от мучителей. Ей хотелось умолять, чтобы они не обижали ее, но она потеряла способность выражать свои мысли словами.
Вместо них с ее губ срывались отчаянные звериные крики, от которых мороз бежал по коже.
Игла вновь впивалась ей в руку. Она была почти без сознания. Ее поднимали, сажали в кресло-каталку и возвращали в палату. Там наконец она засыпала.
Когда Антуанетта проснулась, она увидела мужчину, сидящего у ее кровати.
— Ну вот, ты и проснулась, — сказал он, когда она приоткрыла глаза.
Смущенная, она пыталась сфокусировать на нем взгляд, но его слова совершенно ничего для нее не значили.
— Антуанетта, ты не помнишь меня? Я один из докторов, лечивших тебя, когда ты попала сюда три года назад.
Она не помнила. Она не знала, где была три года назад и где она сейчас, и отвернулась, чтобы не слышать звуков его речи. Для нее это был лишь еще один голос, который обманывал ее и смеялся над ней. Она слушала череду бормочащих звуков, крепко закрыв глаза, и не поворачивала головы, в надежде что он просто исчезнет. Наконец ему пришлось уйти. Она открыла глаза и испуганно огляделась по сторонам.
Шторы у ее кровати были отдернуты, и она видела, как мимо нее проходят люди и смотрят на нее. Она зло вскочила с кровати и задернула шторы. Это был ее маленький мир, и ей хотелось, чтобы никто не мог проникнуть в него.
Позже медсестры помогли ей надеть халат и, бережно поддерживая за руки, повели в столовую. Антуанетта села лицом к стене. Ей казалось, что если она не видит других людей, то и они не смогут увидеть ее.
В ее голове была полная неразбериха. Она сидела в оцепенении и чувствовала себя совершенно потерянной, хотя ее ум пытался найти выход из забытья на белый свет. Однако из-за лечения она совершенно не помнила, зачем ей это нужно.
Медсестры пытались поговорить с ней, но она отказывалась отвечать на вопросы, в надежде что если сама не будет говорить, то перестанет слышать голоса вокруг себя. Когда перед ней держали ложку с едой, она неистово трясла головой, а из ее горла вырывался жалобный стон. Ей в рот положили таблетки и дали стакан воды, чтобы она запила. Она проглотила таблетки и погрузилась в дремоту.
Пришло время очередного сеанса электрошока. Она не понимала, сколько времени прошло после последней процедуры и как долго она находится в госпитале. Медсестры говорили, что это поможет ей, но Антуанетте было уже все равно. Она отказалась от реального мира, и у нее не было ни малейшего желания возвращаться туда. День за днем она проводила в оцепенении, вызванном таблетками, а на ночь ей давали более сильные препараты, чтобы она смогла уснуть. Она все еще отказывалась говорить.
Медсестры сидели у ее постели, держали ее за руку, повторяли ее имя, но единственный ответ, которого им удавалось добиться, был очередной приступ молчаливых рыданий, когда слезы струились по ее щекам.
— Антуанетта, поговори со мной, — умоляла женщина-психиатр уже третий раз за утро. — Мы хотим помочь тебе. Мы хотим, чтобы ты выздоровела. Разве ты не поможешь нам? Неужели ты не хочешь выздороветь?
Наконец Антуанетта повернула голову и в первый раз посмотрела в лицо доктору. Она уже слышала этот голос раньше. Медсестры приводили ее к психиатру несколько раз в надежде что доктор сможет установить контакт и начать лечение.
Впервые за три недели Антуанетта произнесла охрипшим детским голосом:
— Вы не сможете мне помочь.
— Почему?
После долгой паузы Антуанетта наконец ответила:
— У меня есть секрет, секрет. Только я о нем знаю. А вы не знаете.
— Что же это за секрет?
— Мы все мертвы. И я, и вы. Мы все уже умерли.
— Если мы умерли, где же мы сейчас?
— Мы в аду, но никто об этом не знает, кроме меня.
Ее глаза встретились с глазами психиатра, но Антуанетта не видела ее. Она видела только своих духов. Она начала раскачиваться вперед-назад, ухватив себя руками за колени, и нараспев повторять:
— Мы все умерли. Мы все умерли.
Она повторяла это снова и снова, а потом начала смеяться, потому что знала, что доктор не поверила ей.
Доктор спросила спокойным, мягким голосом:
— Почему тебе кажется, что ты единственная, кто так думает?
Но Антуанетта уже снова ушла в себя и отвернулась. Доктор позвала медсестер, чтобы Антуанетту отвели назад в палату, и на этом лечебный сеанс был окончен.
В палате Антуанетта задернула шторы вокруг себя и уселась на кровать. Она обняла руками колени и снова начала качаться вперед-назад, хихикая время от времени, когда вспоминала про свой секрет. Она думала, что единственная знает правду.
На следующий день ей увеличили дозу успокоительных и продолжили шоковую терапию.
После четырех сеансов не появилось никаких признаков ее выхода из депрессии. Наоборот, когда через ее мозг пропустили разряд электрического тока, она еще больше ушла в себя. Лечение, целью которого было затуманить ее мозг и помочь забыть прошлое до тех пор, пока она не сможет постепенно принять его, не приносило успеха. Теперь ночные кошмары преследовали ее и в дневные часы.
Эти ужасающие ощущения беспомощности, преследования и падения мучили ее в течение дня, усиливая тревогу, а шепчущие голоса, смеявшиеся над ней, не умолкали ни на минуту. Она скрывалась ото всех в постели, задернув шторы, и пыталась найти там убежище от страха. Она отказывалась говорить, думая, что, если ее никто не услышит, она станет невидимой.
Когда ее поднимали с постели, чтобы отвести в столовую, она сидела лицом к стене, полагая, что ее желание исполнилось и она стала невидимой. Ей не хотелось видеть других людей, которые тоже были мертвы, но не знали об этом.
Пятый сеанс шоковой терапии, похоже, подействовал. На этот раз Антуанетта не пыталась убежать, как только пришла в себя. Туман в ее голове рассеялся, и она знала лишь одно: ей очень хочется пить.
— Сестра, я могу выпить чаю? — спросила она.
Старшая медсестра была так удивлена просьбой, что бегом понеслась на кухню и сделала чай сама. Вернувшись, она протянула чашку Антуанетте.
Держа чашку обеими руками, Антуанетта осторожно сделала несколько глотков. Она боролась, стараясь разглядеть предметы из-под пелены, обволакивающей ее мозг, и пыталась понять, где она и кто она.
— Тебе нужно что-нибудь еще, Антуанетта? — спросила ее старшая медсестра.
— Моя мама, — ответила она. — Я хочу видеть свою маму.
На несколько секунд в комнате повисла тишина.
— Сейчас она не может приехать, — сказала сестра утешительным тоном. — Но я уверена, что скоро она приедет, особенно если узнает, что ты поправляешься.
Должно быть, ты поправляешься. Ты в первый раз заговорила со мной с тех пор, как тебя привезли сюда.
— Да, — сказала Антуанетта без эмоций и снова сделала глоток чая.
Глава 23
— Просыпайся!
Антуанетта почувствовала, как кто-то легонько трясет ее за плечо. Она слегка приоткрыла глаза и увидела перед собой пару голубых глаз, блестевших из-под песочных бровей. Лицо было ей знакомо — но кто же это?
— Это я, Гас. Ты не помнишь меня? Услышав этот голос еще раз, Антуанетта узнала Гас, девушку, с которой она подружилась, когда в первый раз попала в этот госпиталь три года назад. Сонная, она смотрела на нее и видела дружелюбие на ее лице. Неуверенно протянув ей руку, Антуанетта почувствовала тепло руки этой девочки и поняла, что это не сон.
— Гас, — смущенно сказала Антуанетта. Это невероятно, что Гас была здесь. Она ведь давно уехала. Антуанетта помнила, как ее забирали родители.
Гас, увидев озадаченное выражение на лице Антуанетты, легонько сжала ее руку.
— Я вернулась, — сказала она, отвечая на немой вопрос подруги.
— Почему?
Гас закатала рукава и показала тонкие шрамы, которые рваными линиями поднимались от запястья почти до самого локтя. Антуанетта увидела, что старые раны были вновь вскрыты, многие едва затянулись.
— Почему? — повторила она.
Глаза Гас наполнились слезами, и она поспешно смахнула их. Антуанетта, глядя на наклонившееся над ней лицо, протянула руку и мягко погладила его, вытирая слезинки.
— Я здесь уже в третий раз. Знаешь, мы все возвращаемся, — просто ответила Гас. — Я иногда чувствую, что уже не могу опуститься ниже. Когда я касаюсь дна, я говорю себе, что единственный путь вперед — начать подниматься вверх. А в один прекрасный день, как только я подумаю, что выкарабкалась из черной дыры, я снова стою на краю и чувствую, что падаю вниз.
Антуанетта вспомнила свой собственный ночной кошмар, в котором невидимые когти пытались погубить ее. Она очень хорошо понимала свою подругу и ее чувства. Чего она не понимала, так это причины, по которой Гас прибегала к таким отчаянным мерам.
— Но зачем, Гас? У тебя любящие родители и семья, которая заботится о тебе. Почему ты?… — Антуанетта пыталась понять.
— Почему я молча кричу? Почему я делаю это с собой, когда у меня есть все, о чем ты только мечтаешь? Ты это хотела спросить? Если бы я знала, если бы я только знала, возможно, я смогла бы остановиться. Но я владею собой лишь в эти минуты. Мои родители делают все что возможно, чтобы понять меня и помочь мне. Но единственный момент, когда я чувствую ответственность за собственную жизнь, это когда я режу себя. — Глубокая грусть в глазах Гас смешивалась с недоумением. — Ну, а что случилось с тобой?
Гас перевернула руки Антуанетты и посмотрела на запястья, но не увидела там свежих шрамов. После долгой паузы Антуанетта наконец ответила:
— Моя мать приняла его назад.
Гас знала, о ком идет речь. Она сжала руку своей подруги:
— И что случилось потом?
— Я не знаю. Все перепуталось в каком-то беспорядке, а потом я проснулась здесь. Я чувствовала такую усталость. Я устала искать смысл своего существования и стараться выжить.
Словно подтверждая свои слова, Антуанетта закрыла глаза, но на этот раз она засыпала спокойно, впервые за долгое время. Она чувствовала, что Гас понимает ее так, как никогда не поймут доктора, потому что она жила в таком же мрачном мире.
Медсестры, увидев, что девочки разговаривают, оставили их одних. Вдруг Гас сможет пробить броню их самой молодой пациентки? Они решили не мешать им. Они знали, что очень часто пациенты лучше понимают друг друга и что эта зарождавшаяся в госпитале дружба будет способствовать процессу выздоровления.
Гас воссоздала в уме картину и догадалась, что послужило причиной нервного срыва ее подруги. Когда Антуанетта проснулась, Гас пришла к ней снова, села на кровать и строго посмотрела на нее:
— Послушай, я больна, но что касается тебя, ты просто несчастна. Ты вынесла слишком много горя и поэтому пыталась закрыться внутри себя. — Гас говорила таким тоном, как будто собиралась разрушить все барьеры, которые возвела вокруг себя Антуанетта. — Ты должна понять, что люди часто бывают злы к пострадавшим. Им не нравится, когда их мучает совесть, и они обижают своих жертв, чтобы свалить на них вину. Хотя это можно сказать только о твоей матери. Мне кажется, с твоим отцом ситуация другая. — На лице Гас появилось выражение неприязни при мысли об этом человеке, которого она никогда не видела, и она продолжила: — Он просто презирает тебя за то, что ты позволила ему сделать с тобой. Когда ты была маленькой, у тебя не было выбора. Но сейчас все изменилось. — Она на секунду замолчала, чтобы убедиться, что Антуанетта ее слушает, а затем серьезно произнесла: — Тебе нужно забыть о них или, по крайней мере, не думать о том, как они обращаются с тобой. Возможно, если бы ты взбунтовалась против него и показала, что он больше не имеет над тобой власти, он бы оставил тебя в покое. А что касается твоей матери… ну, она всегда будет с ним и никогда не изменится.
— Почему ты считаешь, что отец презирает меня? — спросила уязвленная Антуанетта.
— Из-за чувств к собственным родителям. Они делают все, чтобы я выздоровела. Они любят меня, несмотря ни на что, даже если я причиняю им боль. Они покупают мне все, что я захочу. Во всех моих бедах они винят себя. И хотя я тоже люблю их, все же в глубине души презираю и ничего не могу с этим поделать.
— Я боюсь, Гас, — призналась Антуанетта. — Боюсь выходить отсюда.
— Разве может быть еще хуже, чем сейчас? Ты видишь, что с тобой сделали твои родители? Они калечили тебя, как только могли. Они пугали тебя, высмеивали, пока ты не оказалась в самом плачевном состоянии. Но снаружи есть жизнь, за которую ты должна ухватиться обеими руками, иначе будешь возвращаться сюда снова и снова. А теперь пойдем, пришло время ужина.
Гас улыбнулась и помогла Антуанетте встать с кровати и одеться. Они вместе пришли в столовую, и впервые за все время пребывания в госпитале Антуанетта ела, не уткнувшись в стену.
Глава 24
Когда Гас с Антуанеттой сидели в комнате отдыха, к ним подошла медсестра.
— Девочки, завтра вечером в главном здании будут танцы. Ваше отделение тоже может присоединиться. Вы хотите пойти?
Антуанетта покачала головой. Эта идея не казалась ей заманчивой. Пациенты главного здания были постоянными обитателями госпиталя с такими тяжелыми проблемами, что у них почти не было шансов когда-либо покинуть эти стены.
— Да брось ты, — уговаривала ее Гас. — Будет весело. Мы сможем красиво одеться и сменить обстановку.
— Я не знаю, — с сомнением в голосе ответила Антуанетта. — А что мне надеть?
Она вспомнила свой скудный гардероб. Юбки и брюки стали тесны ей в поясе, а блузки сидели, как на барабане. Она поправилась почти на десять фунтов от тяжелой больничной пищи и видела, что ее фигура заметно округлилась. Возможно, ее облегающая одежда и вызвала бы восхищенные взгляды некоторых пациентов мужского пола, но при одной мысли об этом ей стало неуютно. К тому же Антуанетта чувствовала, что старшая медсестра всегда бросает на нее полный неодобрения взгляд, когда она пытается хорошо выглядеть.
— Я одолжу тебе свою блузку, — сказала Гас. — Тебе подойдут многие мои вещи. Мы будем вместе одеваться и собираться. Это станет целым событием.
Внезапно Антуанетта почувствовала искру возбуждения. Она не веселилась и не искала развлечений уже очень давно.
На следующий день обе девочки, забыв о своих проблемах, с удовольствием собирались на танцы, как и все нормальные подростки. Гас выбрала для себя наряд с длинными рукавами, которые закрывали ее шрамы, и одолжила своей подруге угольно-серую юбку и алую блузку. Одевшись, девочки тщательно осмотрели свои лица в зеркале над раковиной и постарались сделать все что возможно, чтобы выглядеть красиво. Антуанетта начесала волосы и сбрызнула их лаком. В первый раз за много недель она чувствовала себя молоденькой и хорошенькой. Посмотрев друг на друга, девочки проверили, в порядке ли туфли и чулки, и, довольные собой, направились в комнату отдыха.
Другие пациенты были уже там и сидели небольшими группками. Живой гул голосов наполнял помещение. Все были одеты в лучшие наряды, какие только удалось найти. Царила непривычная атмосфера веселья и возбуждения.
Две медсестры в униформе, казавшиеся расслабленными и счастливыми из-за нарушения привычного распорядка, повели их в главное здание. В старой части госпиталя пахло совершенно по-другому, чем в психиатрическом отделении: повсюду витал запах немытых тел и дешевых дезинфицирующих средств. Казалось, и во рту ощущался горьковатый привкус лекарств. Но Антуанетта не морщила нос — ей передалось жизнерадостное настроение других пациентов. Она даже обещала танец одному из пациентов-мужчин.
Танцы должны были проходить в огромном помещении с двумя дверями, но ко всеобщему ужасу, мужчин и женщин решили отделить друг от друга. Мужчины должны были встать в очередь с одной стороны, а женщины — с другой и заходить через разные двери.
— Что происходит? — прошептала Антуанетта, обращаясь к Гас.
Она начала нервничать.
— Наверное, они приведут других пациентов. Тех тяжелобольных из главного здания, — шепотом ответила Гас.
— Как же мы будем танцевать, если нас разделили?
Внезапно мужчины из психиатрического отделения показались им такими знакомыми и надежными.
— Пожалуйста, встаньте в очередь! — громко сказала медсестра.
Гас и Антуанетта с другими женщинами отошли в сторону и встали около двери. Послышались звуки шагов и голоса, извещающие о приближении женщин из отделения для тяжелобольных. Когда они пришли и встали в очередь позади них, девочки неожиданно почувствовали себя смущенными из-за того, что так разоделись. Эти женщины были в поношенной больничной униформе, единственной одежде, которая разрешалась этим пациентам. Они возбужденно разговаривали друг с другом и, казалось, не осознавали, что были одеты в потрепанные платья, толстые чулки и изношенные туфли на плоской подошве. Некоторые шли тихо, опустив голову, потерявшись в своих видениях, которые приносят успокоительные таблетки, и молча присоединялись к очереди. Одна из женщин подошла совсем близко, и Антуанетта, ощутив сладковатый неприятный запах жидкого паральдегида из ее рта, быстро отвернулась, чувствуя тошноту.
Не успела Антуанетта подумать о судьбе этих женщин, как двери распахнулись — и толпа повалила вперед, увлекая за собой ее, Гас и остальных женщин.
Пациенты психиатрического отделения выглядели озабоченными — они думали, что будут танцевать маленькой элитной группой, игнорируя остальных. Они не хотели общаться с пациентами из главного здания.
Гас и Антуанетта, увидев беспокойство на лицах взрослых женщин, переглянулись, стараясь сдержать смех. Их юность придавала им уверенность в том, что когда заиграет музыка, к ним выстроится очередь из пациентов мужского пола из их отделения, и они будут королевами бала.
Но они ошибались. Хотя у мужчин из психиатрического отделения было преимущество, так как почти все они учились танцевать в школе, им было далеко до мужчин из главного здания. Казалось, что сейчас не имеет значения, насколько они напичканы лекарствами и какие душевные проблемы привели их в эти стены, вид множества красиво одетых женщин окрылял их.
Вступительные аккорды первой мелодии подействовали как выстрел из пистолета. Не обращая внимания на женщин в униформе, мужчины из отделения для тяжелобольных влились в круг, где танцевала Антуанетта. Когда они ринулись вперед, Антуанетта немного испугалась. Первым к ней подбежал высокий мужчина с пылающими щеками, нескладно, как новорожденный жеребенок, двигая своими длинными ногами. Не переставая говорить, он схватил ее за руку и закружил в своеобразном танце, придумывая свои собственные па.
Он явно перепутал танец с бегом парами[5], подумала Антуанетта, слишком ошарашенная, чтобы отказать. Но, похоже, ей все равно было не под силу остановить его. Крепко вцепившись в Антуанетту, ее партнер с невероятным восторгом вприпрыжку несся в противоположный конец комнаты. Если бы не стена, Антуанетта не избежала бы падения. Потом он закружил ее, применив больше силы, чем умения, и повторил забег, промчавшись с ней сломя голову назад.
Наконец музыка остановилась, и дикие гонки вперед-назад прекратились. Партнер Антуанетты очень неохотно выпустил ее. На его лице сияла широкая улыбка. Казалось, он никогда так прекрасно не проводил время, и Антуанетта не могла удержаться, чтобы не улыбнуться в ответ человеку, который выглядел таким счастливым.
Антуанетта посмотрела на пациентов из своего отделения, которые корчились от смеха, глядя на ее затруднительное положение. Она сердито покачала головой, а затем умоляюще оглядела помещение. Вновь заиграла музыка, и мужчины из ее отделения последовали примеру обитателей главного здания. Музыка зазвучала еще быстрее. Антуанетта вздохнула с облегчением, когда Дэнни, ее любимый медбрат, схватил ее за руку, опередив ее предыдущего партнера.
Заиграла джазовая мелодия. Антуанетта хорошо умела танцевать под нее. Дэнни умело поворачивал ее в быстром ритме, а она чувствовала, как музыка несет ее и заторможенность уходит. Два круга под его рукой, один вокруг него и вновь в его руках! К ее удовольствию, когда танец подошел к концу, раздались громкие аплодисменты.
— Потанцуй с ним еще, — попросила одна из медсестер. — У вас так здорово получается.
Антуанетта с радостью согласилась. Она весело помахала ручкой своему первому танцевальному партнеру, кружась недалеко от него, и улыбнулась, когда он повторил в ответ ее движение. Было приятно смотреть, как веселились пациенты из отделения для тяжелобольных. Вечер продолжался, медсестры перестали интенсивно следить за дисциплиной, и пациентам из психиатрического отделения разрешили танцевать вместе.
Гас и Антуанетта внезапно обратили внимание на группу женщин, которые наблюдали за танцующими, но сами не присоединялись к ним. А потом Антуанетта увидела на противоположном конце группу мужчин в поношенной униформе, которые напряженно стояли, сбившись в кучу. Казалось, что без прямых указаний медицинского персонала они не знали, что делать, и стояли в сторонке с озадаченными видом.
— Мы ведь это так не оставим, правда? — спросила Гас с сияющей улыбкой. — Моя мама всегда говорила, что хорошая вечеринка — это, когда все веселятся и танцуют.
Антуанетта подозвала Дэнни и указала на стоящих у стены.
— Мы хотим, чтобы им было так же весело, как и нам, — сказала она. — Танцы же для всех.
— Скажи, что я могу сделать? — спросил он.
Девочки, размышляя, наморщили лбы, и вдруг Гас пришла в голову хорошая идея:
— Ну конечно! Паровозик! Для этого совсем не обязательно уметь танцевать. Ты здесь один из главных, Дэнни. Начинай, а мы постараемся, чтобы все присоединились. — Она повернулась к пациентам и сказала: — Давайте присоединяйтесь! Давайте веселиться вместе с нами.
Зазвучала музыка. Дэнни пошел первым, за ним Антуанетта, ухватившись за его талию. Они плавно двигались по кругу, курсируя по комнате, и Антуанетта, схватив своего первого танцевального партнера за руку, показала ему, как присоединиться к ним. Гас вытащила одну из женщин, которая тихо стояла у стены, а затем постепенно к ним присоединились все остальные. Вскоре пятьдесят с лишним человек, раскачиваясь, шли длинным паровозиком, который поворачивал и изгибался в ритме музыки. Они шли круг за кругом, а потом с криками «Еще!» снова начинали движение. Неожиданно сквозь пелену паральдегида и барбитуратов стали пробиваться улыбки и смех. Казалось, что пациенты из главного здания возвращаются к жизни. Когда они начали танцевать и кружиться, послышались громкие, улюлюкающие восторженные крики.
Торжественным завершением вечера вместо традиционного вальса стал веселый парный танец хоуки-коуки. Из-за большого количества народа было нелегко образовать круг, и когда это все же удалось, ряд из правых ног делал взмах в сторону, а из левых — вперед. Хотя все двигались нестройным ритмом, совсем не попадая в такт музыке, это никого не волновало.
— Эй, Дэнни! — крикнул один из пациентов, с широкой улыбкой, полной радости и удовольствия. — Хорошо, что люди снаружи не видят, как мы здесь веселимся. Они бы все захотели присоединиться к нам!
Глава 25
На третью ночь после танцев Антуанетту разбудила ночная медсестра.
— Антуанетта, — прошептала она, — твоя подруга, Гас… Нам пришлось вызвать ее родителей. Ты не посидишь с ней, пока они не приедут?
Антуанетта, сонно моргая, растерянно смотрела на медсестру. Она знала, что было еще слишком рано, чтобы вставать. В палате было совсем темно.
— Пойдем со мной. Я все объясню тебе на кухне.
Антуанетта надела халат, который протянула ей медсестра, всунула ноги в тапочки и пошла за ней. Она догадывалась, что случилось что-то серьезное, но что — не знала.
«Они просто попросили меня посидеть с Гас, — успокаивала себя Антуанетта. — Если бы она совершила что-нибудь действительно ужасное, — она боялась упоминать слово самоубийство, — они не стали бы будить меня посреди ночи».
— А с ней… все в порядке? — робко спросила Антуанетта.
Сестра, взглянув на нее, заметила следы беспокойства на ее лице.
— Не волнуйся, твоя подруга будет жить. Мы вовремя обнаружили ее.
Она рассказала Антуанетте, что Гас забралась в ванну, наполненную горячей водой, и вскрыла вены на обеих руках лезвием, которое украла из шкафчика одного из пациентов-мужчин. Думая, что ее не найдут, она неистово резала и калечила себя. Она нанесла так много порезов, что вода в ванне стала ярко-алой.
— Она сильно больна, — печально произнесла медсестра. — Мы, к сожалению, не сможем помочь ей в этом отделении. За ней приедут родители, но им нужно время, чтобы добраться. А я не хочу оставлять ее одну. К тому же Гас несколько раз спрашивала о тебе.
Антуанетта не могла скрыть своего беспокойства. Медсестра с сочувствием посмотрела на нее.
— Ты посидишь с ней? — спросила она.
— Конечно, — быстро ответила Антуанетта. — Гас всегда помогала мне. Но я не понимаю, зачем послали за ее родителями.
Ей было известно, что попытки самоубийства обычно означают перевод в главное здание и оторванное от реальности существование в тумане сильных лекарств. Антуанетта вспомнила пациентов из главного здания, которых видела на танцах.
— А она не говорила тебе? Ее мать — психиатр. Нам кажется, она лучше всех остальных сможет помочь ей сейчас. У Гас есть все, о чем только можно пожелать, кроме одного… — Сестра помолчала и задумчиво произнесла: — Счастья.
Антуанетта тихо проскользнула в боковую палату, в которую поместили Гас. Ее подруга лежала, спеленутая одеялом. Ее песочные волосы казались такими яркими на фоне бледного лица. Ее перебинтованные руки неподвижно лежали поверх одеяла. Антуанетта села около ее постели, взяла ее за руку и, еле касаясь, погладила.
— Гас, это я. Ты меня слышишь? — спросила она.
Ей было больно видеть свою подругу в таком состоянии. В последнее время Гас казалась такой жизнерадостной, она от всей души веселилась на танцах. Бледное лицо медленно повернулось. Голубые глаза, полные отчаяния, нашли Антуанетту. Почувствовав, как запершило в горле, Антуанетта еле сдержала слезы. Слезами не поможешь горю ее подруги.
— Скоро приедут мои родители, — прошептала Гас, облизнув пересохшие губы.
— Да, я знаю.
— Они отправят меня в одно хорошее частное место. Прямо сейчас, по телефону, они выясняют, правильно ли они поступают.
— Ты никогда не говорила, что твоя мама — психиатр.
Это все, что могла сказать Антуанетта в ответ.
— Разве я не говорила? Ну, для меня это не самое важное. Хотя — это очень важно для моей матери. Для нее всегда на первом месте ее работа и проблемы ее пациентов. — Гас вздохнула. — Она не видит меня. Она видит, что мне нужна помощь, но она не видит меня. Из-за меня моя мать чувствует себя неудачницей. Что же это за доктор, который не может помочь своей собственной дочери? Лучше бы она спросила себя, почему ей не удалось стать хорошей матерью. — Гас посмотрела на Антуанетту и слабо улыбнулась. — Возможно, тебе все это кажется смешным. Я знаю, по сравнению с твоей матерью это ерунда, но я не такая сильная, как ты.
Антуанетта была поражена, что ее подруга считает ее сильной. Наверное, она шутит, подумала Антуанетта, но тут же поняла, что сейчас Гас не способна шутить.
— Я не сильная, — возразила она.
— Нет, сильная. Поэтому ты до сих пор жива.
Гас отвернулась, взмахнув светлыми прядями.
Антуанетта поняла, что ее подруга больше ничего не скажет. Она молча сидела и держала Гас за руку, пока не пришла медсестра.
— Гас, твои родители приехали, чтобы забрать тебя домой, — сказала медсестра.
— Это ненадолго, — резко ответила Гас. — Мамочка вечно занята своими пациентами, у которых настоящие проблемы. Знаете, сестра, они договорились поместить меня в милую частную клинику. Моя мама заплатит профессионалам, которые смогут позаботиться обо мне, а сама будет зарабатывать деньги, заботясь о других людях, которые нуждаются в ней.
Медсестра ничего не ответила, а просто стала подавать Гас одежду.
Антуанетта знала, что пора уходить, но ей очень хотелось остаться со своей подругой и проводить ее. Медсестра, видевшая, как сблизились девочки, мягко произнесла:
— Антуанетта, ты можешь остаться, проводить нас до двери и попрощаться со своей подругой. — Увидев несчастное выражение лица своей самой молодой пациентки, она вздохнула. — Когда Гас уедет, мы пойдем с тобой на кухню, и я сделаю нам по чашечке горячего шоколада.
Конечно, никакой горячий шоколад не мог утешить Антуанетту, потрясенную тем, что случилось с Гас, но она была благодарна за этот добрый жест и неуверенно улыбнулась. Спустя несколько минут медсестра привела двух девочек в вестибюль, где сидела элегантная женщина, одетая в темные брюки и превосходно подходящий к ним джемпер.
«Должно быть, это мама Гас», — подумала Антуанетта. По ней было видно, что она всегда тщательно одевалась и стремилась произвести хорошее впечатление.
Пришло время прощаться. Гас повернулась к Антуанетте и пожала ей руку:
— До свидания, поправляйся. Помни о том, что я тебе говорила. Ты сильнее, чем ты думаешь.
Затем, быстро обнявшись, девочки разошлись в разные стороны. Гас подошла к матери, и они поспешно вышли из дверей госпиталя. Последнее, что видела Антуанетта, как мелькнули пряди светлых волос из черного седана, который медленно выехал на дорогу, увозя ее подругу.
Неделю спустя к Антуанетте вернулись кошмары.
Она стонала во сне, чувствуя опасность. Как только она начинала падать, насмешливые голоса становились все громче и громче. Антуанетта потеряла контроль над собой, впала в полубессознательное состояние и, спотыкаясь, полусонная вскочила с постели, отчаянно пытаясь убежать от демонов, снова завладевших ею. Было невозможно ускользнуть от них, а их голоса становились все настойчивее. Пошатываясь, она прошла по коридору в комнату отдыха и, упав в кресло, прижала колени к подбородку и закрыла руками уши, чтобы не слышать их.
Когда медсестра нашла ее, Антуанетта качалась вперед-назад и стонала от отчаяния. Короткий период ее нормального состояния подошел к концу.
Доктора возобновили электрошоковую терапию. На этот раз Антуанетта не убегала, но продолжала молчать.
Глава 26
Тим крутился на вращающемся кресле в ритм какой-то особой музыке, звучавшей в его голове, и отбивал ногой такт.
Антуанетта, не отрываясь, следила за его движениями. Кресло вращалось круг за кругом, и она все смотрела на него. Сначала перед ее глазами оказывалась спинка кресла, скрывающая голову Тима, и мелькало его худое плечо. Она ждала, когда кресло повернется и она увидит его лицо.
Его глаза отблескивали под очками в тонкой оправе.
«Он видит меня насквозь, — думала Антуанетта. — Он читает мои мысли». Она закрыла глаза руками. «Если я не вижу его, то и он не видит меня», — привычно подумала она, но вдруг почувствовала, что это не помогает. В отчаянии она стала твердить:
— Перестань, прекрати это делать.
И не могла остановиться.
Это были первые слова, произнесенные ей за последнюю неделю, и они звучали странно и монотонно. Из-за полного отсутствия чувств ее слова звучали как предупреждение. Неожиданно все остальные пациенты в комнате замолчали.
Читать бесплатно другие книги:
