Второй после Бога Ауст Курт

Глава 28

– А-а-а!.. А-а-а!.. А-а-а!..

Этот стон медленно проник сквозь густую трясину, которая сковала мое сознание. Он повторялся регулярно, однообразно, и мой слух жадно ухватился за него, помогая мне понять, что это стонет человек; как ни странно, стон следовал за движением моей грудной клетки, которая поднималась и опускалась где-то на краю сознания.

Я ранен, пронеслось у меня в голове. От этой мысли из головы в тело хлынул поток боли, оно неожиданно повернулось на бок, и меня вырвало. Я кашлял, меня рвало, к моей щеке прижималось что-то мягкое и волосатое, когда я открывал рот, оно щекотало меня, я снова откинулся на спину и осторожно открыл глаза.

Сначала все было темно. Меня окружала мохнатая темнота, похожая на ночное облачное небо, когда выпавший недавно снег поглощает больше света, чем отдает. Потом медленно проступили контуры стропил, державших крышу, планки обшивки в углах, фонарь. Стеариновые свечи в фонаре не были зажжены. Я осторожно повернул голову и осмотрел стену – панели, расписанные красивым узором, шторы, темные, тяжелые, портрет мужчины, в его лице было что-то знакомое, распятие, в распятии тоже было что-то знакомое. Так же осторожно я повернул голову в другую сторону, оглядел стену – такие же расписанные панели, шторы, темные, тяжелые, мебель, шкаф, книги на полках, высокие, тонкие, по-видимому, счетоводные книги, спинка стула, простой деревянный стул с прямой без узора спинкой, я еще немного повернул голову и увидел сиденье стула и его ножки, потом письменный стол с ящиками, но его ножек я не видел, их загораживало что-то темное, я осторожно приподнял голову, чтобы понять, что это такое, и увидел ступню, голень, тело и, наконец, лицо, синевато-бледное в этом слабом свете, глаза смотрели прямо на меня, но меня они не видели.

– Торговец Туфт! – воскликнул я и со стоном встал на ноги. В глазах у меня потемнело, но я оперся о письменный стол и упал на колени у груди Туфта. Когда я разжал ладонь, чтобы пощупать пульс у него на шее, у меня из руки что-то выпало на пол. Шея торговца была безжизненная, не холодная, но уже и не теплая. На меня смотрели неживые глаза, и налет смерти уже отметил его кожу. Туфт лежал на боку, над левым ухом у него была рана. “Упал и ударился головой о письменный стол, – подумал я. – Или об пол”. Я посмотрел вниз, куда упало то, что выпало у меня из руки. Это был валек.

Я нервно вскочил. Почему я держал в руке валек?

В комнате не было никого, кроме торговца Туфта и меня. Дверь на улицу была закрыта. На письменном столе среди бумаг и письменных принадлежностей в подсвечнике горела одинокая свеча, дававшая мало света. Она догорела почти до конца, и пламя было совсем маленькое. Через несколько минут оно погаснет.

Что я здесь делаю?

Я откинул штору и выглянул в окно. Было темно, но мне показалось, что на востоке уже брезжит рассвет.

Надо отсюда бежать! Если меня здесь найдут, меня повесят за убийство Туфта!

Нет! Глупости! Никто такому не поверит. Зачем мне понадобилось убивать торговца Туфта? Какая глупость. Никто этому не поверит.

Нунций!

Не знаю, почему я вспомнил о нунции, но вдруг подумал, что ради него мне важно отсюда выбраться.

Я был уже возле двери, однако остановился, раздув ноздри. Запах! Запах рвоты… или испражнений. Я оглядел себя, оглядел коврик, на котором я лежал головой. Ковер перед письменным столом был толстый и мягкий, зимой он согревал ноги Туфта, догадался я. Меня стошнило прямо на ковер – коричневатый небольшой комок, похожий на земляной орех. Я нашел на полке новую стеариновую свечу, зажег ее от старой и при ее свете стал разглядывать покойного. В уголках рта у него виднелась слюна. Я перевернул его на спину и обнаружил, что Туфта перед смертью вырвало. Блевотина прилипла к его голове, как жидкая каша, от нее воняло, и она была зеленоватой от желчи. Свет свечи полз по его телу, словно живое существо, а я со страхом смотрел на его ноги. Вонючая жижа, еще не проникшая сквозь толстую теплую материю, приклеила штаны к коже.

Я с удивлением смотрел на его кожу, на глаза, на язык, видневшийся за коричневыми зубами. И как будто снова видел Юстесена, это опять был яд.

Я бросился к двери, рванул ее, выбежал на галерею, свеча погасла, и я швырнул ее через перила. Прохладный ночной воздух дохнул мне в лицо и охладил голову настолько, что я смог спокойно спуститься по крутой лестнице. Ноги сами находили дорогу среди бочек, деревянных ящиков и груды мешков, занимавших весь двор, они быстро вынесли меня из темноты к углу дома. Выглянула луна и залила город призрачным светом. Я быстро оглядел улицу и, не увидев на ней ни фонарей, ни людей, бросился из усадьбы Туфта. В спешке я не заметил в тени у стены дома стопку мешков и, споткнувшись о них, чуть не упал.

– Ах ты негодник, мерзавец, чтоб тебя! – завопила старуха в лохмотьях, высунув голову из мешков. Она сыпала мне вслед бранью: – Дрянь негодная, чего тревожишь бедную женщину, подлец!

Я смущенно пробормотал извинения и побежал дальше.

В голове стучало, по лицу струился пот, и я дрожал от ночного холода, пока наконец не оказался у двери в свою комнату. Дрожа от холода, а может, и от лихорадки, потому что тело мое то и дело пронзали маленькие молнии, я забрался под перину, закрыл глаза и затих. Я ждал покоя, безопасности, ждал, что на меня снизойдет сон и я отдохну. Я был напряжен, как натянутая тетива лука. В какой-то точке за левым ухом и в затылке сверлила, усиливаясь, боль. В голове стучало. Я осторожно потрогал рукой больное место. Оно было влажным и липким. Наверное, это была кровь.

Но я был не в силах встать и осмотреть рану, а уж тем более что-то предпринять, я хотел только спать, хотел отдохнуть.

Отдохнуть… заснуть… если бы только у меня не стучало так в голове. Эта рана… стучало именно в том месте. Откуда у меня рана, откуда кровь? Что случилось?

Я ничего не помнил… ничего. Ни одной мелочи.

Нет! Неожиданно я кое-что вспомнил и в темноте широко открыл глаза. Я вспомнил, что у нунция в двери не было щепки!

Глава 29

Я осторожно постучал в дверь. Никакого ответа. Глаза снова пробежали по двери в надежде, что я просто не заметил щепку, но ее действительно не было. Я снова постучал, уже громче, подергал дверь, она была заперта на засов. Опять подергал. Назвал свое имя. Потом его. Наконец в комнате кто-то зашевелился. Дверь скрипнула, приоткрылась, и в узкой щели показался нунций, заспанный и явно раздраженный, это было хорошо видно при свете моей свечи.

– Простите… я только хотел убедиться, что с вами все в порядке, – заикаясь, проговорил я.

– Все будет в порядке, если мне не будут мешать спать по ночам, – хмуро проворчал он и захлопнул дверь. Засов вернулся на место. Шаркающие шаги. Я слышал, как он взбил перину, лег, вздохнул, и все затихло.

Вставив в дверную щель новую щепку, я тихо прошмыгнул к себе, закрыл дверь на засов и забрался под перину.

Сомнений не было: этой ночью нунций покидал свою комнату!

У меня неожиданно появилось чувство, что я знаю больше, чем могу вспомнить. Если бы только у меня не болела так голова! Я лежал не двигаясь, боль чуть-чуть отпустила, я спокойно дышал и пытался представить себе, как я подошел к двери нунция и обнаружил, что щепка исчезла.

Перед глазами медленно возникла картина – и звук – нунций возился у себя в комнате, это-то меня и разбудило в самом начале ночи, я услышал, как скрипнула его дверь! Вспомнил, что я оделся и тихонько вышел из дома. Нунций крался по берегу с фонарем в руке, я пошел за ним.

Сегодня ночью я шел за ним!!! Это сознание заставило меня сесть в постели. Со стоном я схватился рукой за затылок. Мысленно увидел на полу мертвого торговца Туфта, его синеватую кожу, блевотину, испражнения. Неужели и там побывал нунций?

Я осторожно снова лег и попытался вспомнить путь нунция через ночной город. Постепенно я увидел, как он шел, – базарная площадь, Ланггатен, усадьба Туфта, – там он, предварительно осмотревшись, прокрался во двор. Я стоял, спрятавшись за телегой и деревянными ящиками. На втором этаже за шторой горел свет, его выдавала тонкая освещенная щель. Я ждал. Долго. Стоял и стучал ногой об ногу, чтобы согреться, махал руками, сжимал зубы и никак не мог решить, должен ли я сейчас войти в дом. Однако войти не посмел.

Не посмел, потому что…

А вдруг они там просто сидят и разговаривают! Как старые знакомые. Как деловые компаньоны. Туфт мог несколько лет назад побывать в Италии по своим торговым делам, встретиться там с нунцием…

Положение было невыносимым.

Но… Может, сейчас торговец лежит, корчась от боли, а нунций стоит над ним с пузырьком в руке? Именно сейчас.

Что мне делать? И что я мог сделать?

“Всегда можно что-то сделать”, – прозвучал у меня в ушах голос Томаса.

Я взял себя в руки и уже хотел уйти, как в усадьбе мелькнул свет фонаря. Из-за угла дома вышел нунций. Я мгновенно снова спрятался и услышал крик ночного сторожа. Он остановился возле нунция, поднял фонарь на уровень головы, что-то сказал. Нунций ответил, сторож явно смутился и с ног до головы осветил фонарем этого хорошо одетого иностранца. Потом кивнул, и нунций быстро пошел по дороге, мимо телеги, за которой я прятался, но меня он не заметил. Сторож продолжил свой обход, он шел в направлении церкви Святого Лавранса и малой площади. Вскоре я услышал, как он пропел свое сообщение о времени и о погоде, и, хотя расстояние между нами было большое, я отчетливо слышал каждое слово. Но было уже за полночь, и погода стояла студеная. Это я теперь знал наверняка.

Нунций пошел прямо домой, вошел к себе и лег. Я сделал то же самое, прошел к себе и лег. Я лежал и размышлял над тем, что только что вспомнил, лежал, как сейчас, размышлял и не знал, что там произошло и что мне делать.

Тогда я снова встал. Оделся. И вышел.

Я должен был посмотреть, все ли в порядке с торговцем Туфтом. Должен был убедиться, что он не лежит, подавившись собственной блевотиной, и не умирает медленно от яда в желудке, должен был убедиться, что он жив и здоров и ушел к жене в жилой дом.

Я осторожно крался по городу. Останавливался у каждого угла, прислушивался и следил, чтобы рядом вдруг не появился сторож. В усадьбе Туфта я пробрался между штабелями товаров и всякого добра, тихонько поднялся на второй этаж и по галерее прошел до конторы. Скрипнули половицы. Я замер.

Там, внутри, было светло. Из-под двери выползали широкие полоски света, дальше, на галерее они становились бледнее и наконец пропадали, поглощенные дощатым полом. Я подошел поближе, услыхал за дверью стук и стон, потом что-то задвигалось, полоски замелькали, я схватил то, что лежало на груде одежды, сжал в руке и пошел к двери. Прислушался. Все было тихо. Я взялся за дверную ручку и быстро вошел в комнату, подняв руку.

Что-то лежало на полу, это я успел заметить. Наверное, в комнате был кто-то еще, это я понял по слабому шороху одежды у себя за спиной. Что-то, просвистев по воздуху, ударило меня по голове. Я упал на колени и осел на пол, а гул, как эхо, прокатился у меня от виска к виску, постепенно слабея, меня окутала непроницаемая тьма, и ночь затихла.

Я беспокойно шевельнулся под периной. Кто-то меня ударил. Кто-то был у торговца Туфта после того, как от него ушел нунций. Или одновременно с ним. Может, они были у Туфта одновременно?

Что мне делать?

Всегда можно что-нибудь сделать, сказал Томас, а я горько просипел в ответ, что ему легко говорить, – ведь его никогда не бывает на месте, когда что-нибудь случается. Он был в Христиании, когда во Фредрикстаде отравили Юстесена! И во Фредрикстаде, когда что-то произошло здесь!

А потому нечего умничать, мысленно буркнул я и посмотрел на оконный проем. На улице было темно, и, значит, оставалось еще много часов до того, как Томас мог здесь появиться.

Должен ли я что-то предпринять?..

Но что именно, я не знал. Я не мог пойти к судье, это было бы равносильно тому, что я обвинил бы нунция в убийстве. Ведь мне пришлось бы сказать, что он был у Туфта, к тому же его видел сторож. Или, если бы они не сомневались в невиновности нунция, обвинить могли бы меня. Ведь я тоже был там.

Да, я тоже был там. Но об этом никто не знал. Только убийца, а он-то ничего не скажет. Потому что меня по голове ударил именно убийца.

Нет, мне следовало оставаться в постели. Лучше дождаться возвращения Томаса, рассказать ему, что случилось, а уж он во всем разберется.

Черт бы его побрал, ну почему его никогда нет рядом, когда он так нужен!

Глава 30

Они явились рано утром.

Пришли, когда секретарь-помощник тяжело спал. Секретарь-помощник, который должен был защищать нунция дей Конти от грозящих ему в Норвегии опасностей, как от двуногих, так и от четвероногих. Несмотря на грубые крики, на дверь, в которую колотили кулаками, на немецкие слова папского нунция, объяснявшего, что он хочет поговорить со своим помощником и секретарем, секретарь-помощник в соседней комнате спал мертвым сном.

Позже оказалось, что ни сторож, ни помощник судьи не знали немецкого и потому не поняли того, чего требовал их чужеземный арестант. Оказалось, тоже позднее, что нунций в конце концов отпер свою дверь и добровольно пошел с ними, ибо понял, что “он разоблачен”, как он выразился.

Они увели нунция, и только когда парусник Лассен забарабанил в мою дверь так, что, казалось, он ее вот-вот выломает, я проснулся настолько, чтобы понять: случилось что-то серьезное. Парусник орал, что не желает иметь в своем доме убийц и воров, что он бережет свое доброе имя, и потребовал, чтобы я немедленно собрал свои пожитки и убрался из его дома. Явилась его супруга и оказала ему поддержку, пока я не сунул ей в руку четыре марки, чтобы она разрешила оставить у них наши вещи до конца дня. Она облизнулась, заставила мужа замолчать и сказала, что “за один жалкий риксдалер она все уладит”, доброе имя или не совсем доброе, это значения не имеет.

Она получила еще две монеты, и вскоре после этого я поспешил в городскую ратушу.

“Всегда надо бояться худшего, тогда все остальное покажется хорошим”, – любил говорить Сигварт. Худшее уже случилось. Посланец Его Святейшества Папы Климента XI нунций Микеланджело дей Конти был арестован за убийство. Ничего хуже этого случиться уже не могло. Но что делать, если худшее оказывается еще не самым худшим?

Ратуша занимала внушительное новое здание на Ланггатен недалеко от церкви Святой Марии. Она имела два этажа и подвал, где содержались арестованные, оконные проемы в фундаменте этой тюрьмы отвечали за то, что в тюрьму к закованным в кандалы узникам проникали свет, воздух, крысы и грязь, дабы они не забывали о мире, существующем за пределами их узилища.

Я вошел через парадную двухстворчатую дверь и попал в большую приемную, где три писца с перемазанными чернилами пальцами корпели над своей писаниной. Старший поднял голову, и я сказал, что мне надо поговорить с помощником судьи. Писец поинтересовался, в чем заключается моя просьба, я представился и объяснил, что произошло недоразумение. Он вышел из-за своей конторки, подошел к одной из дверей и постучал в нее. Дверь открылась, из нее вышел какой-то человек, он коротко кивнул писцу, надвинул на лоб широкополую шляпу, прошагал мимо меня и вышел в дверь, не удостоив меня взглядом. Но я рассмотрел его. Узнал это длинное лошадиное лицо. Опять он.

Между тем писец вошел в дверь и притворил ее за собой, он отсутствовал довольно долго. Так мне, во всяком случае, показалось.

Тем временем мои мысли, как мухи, кружили вокруг этого лошадиного лица и пытались логически объяснить, почему он снова, уже в третий раз, присутствует там же, где я. Если он следил за нами из самого Фредрикстада, а юнкер Стиг намекал, что за нами кто-то следил, то не было ли это сделано по приказу коменданта Шторма? Может, комендант заподозрил, что за убийством во Фредрикстаде стоял нунций, и человек с лошадиным лицом довел сейчас эти подозрения до сведения судьи? Или юнкер был прав, считая, что кто-то следит за нунцием, либо, чтобы напасть на него, либо, чтобы установить с ним связь? Однако почему кто-то хочет связаться с нунцием? Ведь никто не знает, что он здесь. Что же касается коменданта Шторма, то он не проявил ни малейшего интереса к убийству Юстесена, когда городской судья Мунк и я занимались этим делом. Он лишь разглядывал крепостные стены и нес всякую чепуху о Томасе.

Дверь отворилась, в приемную вышел молодой человек в темной одежде и решительным шагом подошел ко мне, писец едва поспевал за ним. Молодой человек представился: помощник судьи Корнелиусен. Ему нужно поговорить со мной. Я с облегчением улыбнулся, и меня провели в его кабинет, который оказался маленькой, но опрятной комнатой, производившей пуританское впечатление, как и сам молодой человек. Перед тем как последовать за мной, он окликнул длинноволосого растрепанного человека в шапке городского сторожа, отдал ему короткое распоряжение, и сторож – это был не тот, которого я видел ночью, – исчез за дверью.

– Значит, вы секретарь и переводчик этого иностранного торговца? – спросил помощник судьи и показал мне на стул, а потом сел сам.

– Да. – Я достал свои королевские рекомендации. – Его Величество благословил нашу поездку по Норвегии.

Он немного отодвинулся в сторону, чтобы не загораживать себе свет, падавший из окна, и внимательно, несколько раз прочитал письмо, потом положил его на стол и поднял на меня глаза.

– Здесь написано, что этому путешественнику следует помогать и оказывать ему внимание, как высокопоставленному королевскому чиновнику. То есть бесплатно предоставлять в его распоряжение лошадей и суда, а также обеспечивать ему кров у самых знатных горожан. – Помощник судьи поглядел на мои документы, потом снова на меня, его недоверие было очевидным. – А по какой причине этот благородный господин поселился у парусника Лассена?

Я хотел засмеяться, но у меня получилось только какое-то глупое кудахтанье.

– Так он сам пожелал. Хотел жить, как простой человек, как крестьянин или ремесленник.

– Надо быть нищим бездельником, чтобы поселиться у Лассена, – сказал помощник судьи, внимательно разглядывая мою одежду. – У вас плохо с деньгами?

– Нет-нет! – сердито воскликнул я и схватился за пояс. Он удивленно уставился на кошелек с далерами, который я показал ему. – Деньгами ведаю я. Мой господин не понимает нашего языка, и таково было его желание.

– Вы хотите сказать, что он передал в ваше распоряжение все свои деньги? – Помощник судьи взял кошелек и взвесил его на ладони. – Тут не одна сотня риксдалеров, – сказал он, в его голосе слышалось неприкрытое удивление.

– Тут сто тридцать восемь риксдалеров четыре марки и восемь шиллингов, – сказал я. – Мой господин требует полного отчета о наших расходах. Я записываю все расходы и предоставляю ему расписки.

– И эти счета находятся в вашем багаже?

Я весь взмок, пот бежал у меня по спине. Лгать я не умею, а тут глупая ложь завела меня на тонкий лед – потому что никаких счетов у меня не было. Когда секретарь Королевской канцелярии дал мне это письмо, я получил от него также кошелек с двумястами риксдалерами и приказ позаботиться о том, чтобы поездка папского посланника была приятной. Никто не требовал от меня никаких расписок или отчетов, на что были израсходованы деньги. “Позаботьтесь о том, чтобы нунций дей Конти совершил приятную поездку по Норвегии” – таковы были его слова. Таков был приказ. И все.

Потом уже нунций дей Конти заявил, что желает путешествовать инкогнито, чтобы никто не знал, что он посланец Папы. Никто!

– Нет, – с трудом проговорил я. – Я все расчеты держу пока в голове. Наше путешествие только началось, расходы были еще небольшие, записывать нечего.

– Откуда этот господин приехал?

– Он итальянский торговец. Из Генуи.

– И чем же он торгует?

– Он интересуется возможностями для торговли древесиной, – быстро сказал я. – И, может быть… может быть, вяленой рыбой.

– Вы приехали из Италии и утверждаете, что проехали еще так мало, что почти не потратили на это денег…

– Нет… Мы… Я еду с ним только из Копенгагена. В Копенгагене он нанял меня в качестве секретаря.

– Значит, вы не очень хорошо знаете своего хозяина?

Я почувствовал ловушку и не знал, что ответить. И даже начал думать, что пришла необходимость раскрыть секрет нунция и рассказать, кем он является на самом деле, как в дверь постучали. Помощник судьи подошел к двери, недолго пошептался с красномордым сторожем – уж не его ли я видел ночью? Потом жестом подозвал меня к себе. Мы вышли в приемную и подошли к старой оборванке, которая испуганно косилась по сторонам. Увидев нас, она вперила в меня свои слезящиеся глазки и взвыла:

– Это он! Это он! Этот негодник избил меня. Избил сегодня ночью. Он вышел из усадьбы Туфта и стал пинать меня ногами. Ночью. Клянусь Девой Марией, это он!

Я испуганно смотрел на женщину, у меня пропал голос, и я не мог вымолвить ни слова. Помощник судьи сделал знак, и сторож, схватив женщину за руку, потащил ее из комнаты.

– Клянусь Девой Марией, это он! Я не лгу, это истинная правда! – выла нищенка, пока дверь за ней не закрылась.

– Что вы делали сегодня ночью в усадьбе торговца Туфта, господин Хорттен? – спросил помощник судьи, когда в комнате стало тихо.

– Я… – У меня перехватило горло.

Подошел писец и шепотом что-то сообщил помощнику судьи, тот кивнул и жестом подозвал стражника, который должен был вывести меня отсюда. Я уже двинулся к двери, выходившей на Ланггатен, но стражник толкнул меня в другую сторону, и вот уже мы спустились по лестнице в подвал.

– Что случилось? Зачем вы привели меня сюда?

– Заткни пасть!

Мы шли по коридору. Воздух в подвале был спертый.

– За что вы меня арестовали? Я ничего не сделал.

Стражник повернул ко мне свою красную рожу.

Прошипел:

– Заткни пасть!

– Клянусь честью, я ни в чем не виновен. Это какое-то недоразумение. Мне надо снова поговорить с помощником судьи.

Стражник не ответил, он отворил внушительную дубовую дверь, окованную железом. Мы спустились еще на несколько ступеней, и в слабом свете я разглядел длинную комнату с тремя колоннами посередине, вдоль каменных стен тянулись лавки. Я насчитал здесь четырех узников и мгновенно узнал одного из них.

– Господин дей Конти! – воскликнул я. Он поднял глаза, и на его худом лице появилась улыбка облегчения.

– Пожалуйста, разрешите мне занять место рядом с этим узником, – властно сказал я и указал на скамью.

Стражник осклабился, потащил меня в противоположный угол и поместил рядом с бородатым сильным верзилой, дремавшим, вися на цепях, в которые был закован; я оказался не только далеко от нунция, но и загороженным от него колонной. Потом стражник приковал к цепи, висевшей на стене, мою левую руку. И правую ногу. Я был закован. Первый раз в жизни я был закован в цепи!

Стражник удалился.

Нунций что-то сказал. Я, насколько мог, отодвинулся в сторону, но из-за колонны по-прежнему не мог его видеть.

– Мне очень жаль. Но я ничего не слышу. Говорите, пожалуйста, громче! – крикнул я в полумрак.

– Закрой пасть! – рявкнул один из заключенных и покосился на меня.

– Что случилось? Почему меня заперли здесь, даже не допросив? – крикнул нунций. Голос у него был хриплый.

– Вас обвиняют в убийстве! – крикнул я. – В убийстве торговца Ту-у-ф!.. – Я получил удар кулаком в лоб и ударился головой о стену. Другой удар пришелся в челюсть, и мрачное помещение поплыло у меня перед глазами.

– Заткни хайло! – проворчал здоровенный бородатый верзила, вытер о штаны руку и снова задремал.

Я висел, прикованный к стене, и сплевывал кровь. Язык нащупал подозрительно качавшийся зуб. Головная боль, мучившая меня всю ночь, возобновилась с новой силой, в голове стучало, и я чувствовал, что меня сейчас вырвет. Но со вчерашнего вечера я ничего не ел, и желудок был пуст. Я откашлялся, сплюнул то, что было во рту, и попытался прислониться к стене, чтобы дать голове отдых, лишь бы прекратился этот стук в висках, из-за которого я не мог думать. Мне надо было найти выход из этого положения. Надо было как-то сообщить Томасу о том, что случилось!..

Несмотря на стук в висках и вкус крови во рту, голова моя лихорадочно искала выход. Но как известить обо всем Томаса? Захочет ли этот угрюмый парусник сказать ему, где мы? И когда Томас вернется в Тёнсберг?

Юнкер Стиг! Вот кто мог бы нам помочь. Я должен уговорить помощника судьи вызвать его. Он дворянин, близок к королю, камер-юнкер, служит самой королеве. Этот человек, без сомнения, быстро уладит такое недоразумение. Но как с ним связаться? Из-за всех этих навалившихся на меня вопросов мне стало трудно дышать, я в панике с трудом хватал ртом воздух. Стук в висках не прекращался, и мысли раздирали голову на части. Неожиданно небо стало падать, быстро-быстро, я рванулся всем телом, и все исчезло…

Глава 31

Не знаю, как долго я был в беспамятстве, но я слышал голоса, слышал чей-то смех, крики и с трудом заставил себя открыть глаза. Красномордый стражник спускался по ступеням, толкая перед собой кого-то, кого, я не видел из-за колонны. Верзила рядом со мной проснулся и крикнул, что он не прочь покачать такую бабенку на коленях. Остальные засмеялись, но, что они говорили, я не слышал. Новый узник показался из-за колонны и с удивлением уставился на меня.

– Нет-нет! Уберите от меня подальше эту ведьму! – крикнул я стражу. – Пусть сидит в другом углу!

Испуганная фрёкен Сара обиженно посмотрела на меня и уже хотела направиться в другой угол, но страж ухмыльнулся и толкнул ее ко мне.

– Молчать! Нечего блеять, как овца, если ты петух! – проворчал он. – Думаешь, можешь здесь командовать только потому, что надел богатое платье и нацепил на голову парик? – Он сорвал с меня парик, бросил его на пол и стал топтать. – Садись! – приказал он фрёкен Саре и толкнул ее на лавку. Приковав ее, он огляделся, проворчал, что сегодня у них на диво богатый улов, поднялся по ступеням и закрыл за собой дверь.

Я смотрел на свой парик. Он был похож на кошку, которую переехала упряжка быков.

– Не обижайтесь, я нарочно так крикнул, – тихо сказал я.

Фрёкен Сара промолчала. Цепь натирала мне запястье, и я попытался уменьшить боль, просунув под цепь рукав.

– Этот стражник явно меня невзлюбил… Но… – Я покосился на фрёкен Сару. – Вы знаете сказку о человеке, который тащил поросенка на базар? Но поросенок не хотел идти вперед и тащил хозяина назад, домой. Тогда хозяину пришла в голову одна мысль, и он стал тащить поросенка за хвост обратно к дому, и тогда поросенок уже сам потащил хозяина вперед, в город.

Я снова покосился на фрёкен Сару и уловил легкое движение рядом со мной.

– Нунций тоже здесь, – сказал я. Она подняла голову. – Я хотел, чтобы меня поместили рядом с ним, но стражник приковал меня здесь, как можно дальше от него. Поэтому, увидев вас, я подумал, что если стражник так же глуп, как тот поросенок… – Я замолчал.

Смех, ее милый смех, осторожно всколыхнулся, и все затихло. Потом снова послышался смех, я хотел тоже засмеяться, но что-то в ее смехе насторожило меня. Я поднял глаза. Она сидела, закрыв лицо руками, ее рыдания становились все громче, плечи тряслись.

– Фрёкен Сара, – прошептал я, пытаясь к ней прикоснуться, но цепь была слишком коротка. Я опустил руку, уставился в пол и почувствовал, что мной снова овладевает уныние. Ни помочь, ни утешить кого бы то ни было я не мог.

Узники что-то кричали фрёкен Саре, делали непристойные жесты, но она как будто не замечала их, и они, раздосадованные, заговорили о другом.

Об обеде, который скоро должны были принести, о том, что из окон дует, когда начинается ветер, о поносе и саднящих ранах, о крысах, что бегают тут по ночам. Верзила сидел здесь дольше всех, уже месяц, пьяный, он сломал позвоночник одному крестьянину. Он еще не умер, этот крестьянин, но был близок к тому. Верзила считал, что городской судья тянет с судом, потому что ждет, чтобы крестьянин умер, и тогда верзилу можно будет судить за убийство.

– Будь он проклят, этот чертов ловкач! – выбранился верзила и стукнул по стене между нами. Я вздрогнул. – Попадись этот крючкотвор мне в руки, он бы отведал вкус моих кулаков так, что его челюсть выскочила бы у него из жопы.

Все засмеялись, а я окончательно пал духом. При мысли о том, сколько мы с нунцием можем здесь промучиться, меня охватила паника, которую до сих пор я в себе подавлял, сердце заныло, и я заставил себя глубоко дышать, чтобы как-то успокоиться. Если я потеряю сознание, это мне не поможет. Я закрыл глаза и стал думать о Томасе. Поскольку юнкер Стиг, по-видимому, не собирался нам помогать, оставалось надеяться только на Томаса. Юнкер должен был уже давно обнаружить исчезновение нунция и начать его поиски! То, что он до сих пор не появился в ратуше и не потребовал нашего освобождения, должно было означать, что ему плевать на нас. Поедет домой к королю и скажет, что этот Петтер Хорттен… Я отбросил эту мысль, она не могла улучшить моего настроения, вместо этого я сосредоточил свои мысли на Томасе. Каким образом дать ему знать?..

– Простите, – тихо сказал голос рядом со мной.

Я открыл глаза и растерянно посмотрел на фрёкен Сару.

– Простите, что я вас обманула.

– Обманули? Меня?

– И остальных тоже, – прошептала она.

– Почему обманули? Я не знал, что вы кого-то обманули.

И вдруг я сообразил, что это не так. Конечно, фрёкен Сара нас обманула, внушила нам, что она немка. Что она богатая дама.

– Вы имеете в виду, что вы оказались норвежкой? – спросил я.

– Мне пришлось так сказать. У меня не было денег, чтобы заплатить таможне. Все свои сбережения я потратила на покупку товаров. Не подумала о таможенных сборах. Этот благородный господин, этот юнкер был такой… – Она замялась.

– Такой услужливый и доверчивый? – подсказал я.

Она фыркнула: