Кромешник. Книга 2 О`Санчес
Последние слова Коррада произнёс по-итальянски. Гек мгновенно, как будто только этого и ждал, перешёл на сицилийский диалект.
– Так же, как и вы, профессор, но к мафии все-таки не имею ни малейшего отношения.
Коррада вновь перешёл на бабилос:
– А выговор у вас как раз подходящий. Мне, знаете ли, нет дела до профессии моих клиентов. Я учёный и врач, моя область – личные, а не социальные заболевания. Мафия же, как я считаю, болезнь социальная…
– Знаете, профессор, мне довольно долго довелось жить на Сицилии, но никогда и ни от кого я не слышал там о мафии. И вообще это дурацкая социальная выдумка полиции и журналистов.
– Даже так? И на Сицилии вы не слышали, и здесь её нет… А взрывы, автоматные очереди, разборки, кровь, отрезанные головы возле перуанского посольства – это тоже выдумки дураков-журналистов?
– И разборки, и кровь – все это имеет место. Но давайте разберёмся. Вот на Сицилии… Я вас не очень…
– Я на часы не гляжу и вас не тороплю. Продолжайте…
– На Сицилии мне, по долгу службы, довелось общаться с людьми, у которых были проблемы юридического толка, как раз по линии так называемой мафиозной деятельности. Были среди них неплохие люди, встречались и мерзавцы, но никто из них не был и не считал себя мафиози. Человек из сицилийской глубинки, а Сицилия – даже в Палермо – это провинция для европейски-провинциальной Италии, испокон веку привык, что пришельцы с севера и мавританского юга облапошат и унизят его, не моргнув и глазом. Ни закон его не защитит, ни карабинер. Вот и рождается из недр народной жизни собственный обычай, уклад и порядок. А его носитель и хранитель – тот же крестьянин, сосед, родственник. И лупара для них сотню лет была наилучшим адвокатом. А посторонний человек, прокурор или журналист, смотрит на эту жизнь сквозь призму собственных заблуждений и обычаев. Муссолини поперевешал и замучил тысячи этих несчастных «мафиози», но народ остался, Сицилия осталась. Стало быть, сохранились и возродились обычаи, которые недоумки, не говорящие подчас даже на северном итальянском, называют мафией. Я в ближайшем будущем собираюсь туда съездить, хочу повидать одного из своих знакомых, столько лет не виделись. Он теперь на пенсии вероятно, если ещё жив, но очень, очень умный был и душевный старик, я только сейчас стал это понимать. И знаменитый сицилийский дух, кстати, похоже, вот-вот выветрится окончательно. И разрушила его не полиция, не закон, а цивилизация и торговля наркотиками. Он ещё жив в маленьких городках и деревнях, но кто туда заглянет? Нет, мы будем ужасаться «Козе Ностре», жупелу, который три десятка лет тому назад выдумал один полуграмотный неаполитанец под угрозой электрического стула…
Что же касается наших пределов… Да, я читал в газетах ту историю… это где к перуанскому посольству подкинули мешок с головой некоего Сантоса и его телом, перемолотым в мясной фарш вместе с одеждой?
– Да. И это, по-вашему, народный бабилонский обычай?
– Я откуда знаю, наверное нет. Но вот в чем я точно уверен, что этот ужасный и всемогущий международный годфазер Лима-Сантос, «преступник номер один» для полиции и газет, без телохранителей и адвокатов – точно такой же дебил и трусливый обыватель, как и безработный оборванец из латинских или винегретных трущоб… Ах да – был, верно… И перед смертью этот газетный супермен небось паскудно рыдал, вымаливая если не свою паскудную жизнь, то хотя бы лёгкую смерть, и ради этого предавал и продавал всех, кого только мог вспомнить… (Сантос, в юности имевший кличку «Пулемётчик», действительно, плакал до тех пор, пока его, связанного, не сунули вперёд ногами в чавкающее жерло гигантской мясорубки на одном из подпольных мясокомбинатов. Тут он и умер от болевого шока, а голову успели отрезать, пока её не затянуло внутрь. Весь этот балаган и был затеян в сугубо воспитательных целях, чтобы Блондин и остальная присутствующая молодёжь плотнее понимала края позволенного и неположенного. Блондин так и не выблевал тогда свои эмоции и сомнения, хотя по жёлтому с испариной лицу было заметно, что очень этого хотел.)
– …Вот вам и вся мафия. Одни уголовники запытали и убили другого уголовника. А попади этот Сантос в тюрьму – убили бы другие люди, не знакомые никак с первыми. И не за кокаин там, или сферы влияния, как эти первые, а за то, что растлевал десятилетних девочек и мальчиков. А в газетах все равно бы написали, что всемогущая рука мафии дотянулась и до… Это в наших газетах. А соседи из Бразилии или Боливии узрели бы заговор спецслужб. Случается, правда, когда набравший кое-какую силу и деньгу бандит вдруг лишается и без того небольшого ума и начинает подражать манерам голливудских мобстеров; ему кажется, что это очень круто – цедить слова вполголоса, через рюмку мартини, в собственном ночном клубе, в окружении шлюх и неуклюжих бегемотов. Такие быстро оканчивают свои дни на помойке… Фу, куда это меня занесло… Начал про обычаи, а… Так вот, в применении к нашей бабилонской жизни…
– Прошу прощения, Джерри… Ваши рассуждения весьма примечательны и интересны, почти так же, как и ваши сны. Но давайте оставим что-нибудь и для другого раза. Мы с вами и так наговорили четыре нормы с лишним.
– О, я доплачу, причём наличными, если хватит…
Коррада привычно отметил очередную попытку посетителя перехватить инициативу и привычно отбил её:
– Доплатите, но не сейчас, а позже, когда я дам знать об этом. Дополнительная оплата за сегодняшний вечер не состоится, опять же потому, что я её не требую и не прошу сверх того, о чем мы договорились. Пора прощаться, но не хотите ли вы ещё что-нибудь коротко сказать или спросить?
Гек окончательно расстался с первоначальным своим планом: обсудить проблему Коррада-Луиза-деньги, – не тот вариант, и разговор не пойдёт по его сценарию. Слишком силён духом этот Коррада, слишком вёрток и умен. Напрягся он при упоминании малолетних девочек, или это только показалось?…
– Профессор, хотя бы два слова: что с моими снами? Подробности потом, когда сочтёте нужным… Мне ведь это важно, поверьте…
Предвиденные слова, в нужной просительной интонации… На то он и Леонардо Коррада, опыт и адекватность восприятия – великая сила. И она все ещё послушна ему и год от года делается только сильнее. Вот и этот, такой внешне уверенный в себе господин…
Коррада неожиданно быстро – даже для себя – сместил взгляд на собеседника и обомлел. То, что перед ним сидело, – показалось внезапно оболочкой совсем иного существа, не того, к кому его ментальная сущность привыкла за два часа знакомства… Коррада с пронзительной ясностью вдохновения осознал, что класть ладонь на эту душу – все равно что сделать попытку подружиться со ржавчиной или раком желудка… Надо бы немедля порвать листочек с записью…
– Вера не по моей части. В двух словах – извольте. Ваша личность – одна большая кровоточащая язва. Ваши мысли, поступки, мотивы – глубоко инфернальны, вампирически всеохватны. Если попроще – негативное начало в вас очень сильно, оно изъело вас. И я сомневаюсь, что даже в общении со мною вы обретёте мудрость и адекватность зрелой личности. Однако, может быть, все и не так безна…
Гек следил за руками Коррады, и когда тот потянулся к ящику стола, успел лишь перебить его скороговоркой:
– Я отрицаю мудрость!…
Он с шелестящей скоростью вымахнул из кресла и в прыжке уже самортизировал руку, чтобы в районе солнечного сплетения не образовалось гематомы… Коррада хватанул было ртом воздух и вырубился.
Нервишки, черт бы их подрал… Он, наверное, за мятными леденцами полез, кроме них там ничего не было… Гек с досадой открыл нижний ящик в левой половине стола – точно, пистолет на месте и разрешение на него. Гек вынул обойму – битком, кроме одного. Гек удивился и заглянул в патронник – нет, пустой…
Все нормально, просто его смутили интеллектуальное проворство Коррады, скорость реакции и проницательность… Так и не договорили толком… Коррада все ещё был без сознания. Пользуясь этим, Гек нажал на скобу в тыльной части декоративного письменного прибора и вынул кассету с записью – по полтора часа на каждую сторону с автоматическим перескоком (Коррада часто записывал на плёнку свои разговоры). Взамен он заправил точно такую же кассету, но пустую. Ребята все чётко обрисовали и даже кассету дали той же фирмы. Молодцы парни. Интересно, куда он патрон дел, выронил, может быть? Да какая разница… Все аккуратно протереть… Записочка на месте, пусть так и лежит… Часы-передатчик молчали, не подавая ни звуковых, ни тактильных сигналов, это очень хорошо. Не соблазнился бы Фант сегодня прослушку на меня оставить… Да вряд ли решится… Куда – в лоб или в сердце?… В сердце – грязи меньше…
Гек вложил в левую руку Коррады пистолет, помня, что тот – левша, и, давя сопротивление пробуждающегося сознания, подвёл ствол к левой стороне груди…
Вот ёлки-моталки!… Сколько ни стреляй в замкнутом пространстве – все равно никак не привыкнуть: обязательно вздрогнешь при этом… Пульс… Зрачок… все как надо, ходу теперь.
Замок-автомат на входной двери щёлкнул за спиной, Гек махнул во тьму невидимым подстраховщикам и двинулся прочь от дома. Через пару кварталов его должен подхватить Блондин на неприметном моторе, пятнадцать минут крейсерской скорости, и они будут в городе…
В ту ночь Гек спустился в Чёрный ход и не спал до рассвета: прежде чем плёнку уничтожить, крутил запись своего разговора с Коррадой. Он ни разу не прерывал запись стопом или паузой, зато трижды – было чему учиться – прослушал всю плёнку от начала и до конца и слушал её самым внимательнейшим образом.
Зеленые цифры электрического будильника светились на цифре семь, когда Гек решил, что с него хватит, и полез спать. Казалось бы, тепло, а простыни – как ледяные. Лёжа в кровати, он ещё немного повспоминал беседу, ухмыльнулся и выкрикнул в укоризненно молчащую темноту: «Я отрицаю мудрость! Я – её – отрицаю».
Воля лучше неволи. И забот хватает, и неопределённости, так ведь они и на зоне не исчезают, заботы… Зато возможности резко расширяются и радостей больше. Жизнь сильнее всех живущих – и как-то весной неизбежное случилось: Гек, в возрасте тридцати семи с половиной лет, влюбился.
В последний год Гека сильно стало беспокоить нечто, трудно поддающееся осмысленной формулировке… Атмосфера в городе и стране медленно, исподволь и вкрадчиво стала меняться… По-прежнему Адмирал стоял у руля государственной машины, с той же, и даже большей интенсивностью гремели в его сторону дифирамбы со всех концов бескрайней Родины, но Гек однажды, читая утреннюю газету, унюхал некую новую, постороннюю, что ли, струю и с тех пор не мог отделаться от ощущения, что новый запашок не исчезает. Началось с малого, с заметки некоего Мишеля Артуа о смычке бандитствующих элементов с вражескими спецслужбами, под контролем последних, разумеется… Все бы ничего, да на отдельных моментах Гек враз навострил уши. И не то чтобы этот неведомый Артуа много знал о жизни этих самых элементов, но некоторые подробности показались ему смутно знакомыми… Да-да-да, такое ощущение, что о нем, о его зонной жизни кто-то напел щелкопёрам. И намекнул на старинное происхождение антигосударственной уголовщины (читай – о Ванах!…). С той поры Гек поручил Фанту делать электронные тематические выборки по ряду направлений, а сам, выправив соответствующие ксивы, положил себе за правило каждый день не менее полутора-двух часов проводить в Публичной президентской библиотеке. Он целенаправленно читал только ежедневную прессу, по разделам: официальная хроника, государственные назначения, светские новости и, само собой, криминальные колонки. Там он и познакомился с библиотекаршей, с Орой.
Стройная блондинка лет тридцати, всегда серьёзная и доброжелательная, довольно быстро запомнила его и по прошествии нескольких недель уже здоровалась с ним, как со знакомым человеком, без напоминания подготавливала привычный набор ежедневных газет. Из его слов она знала, что он магистр социологии и пишет монографию по заказу одной из правительственных комиссий.
Ора, хотя и была, что называется, книжным червём, но в жизни повидать успела многое. И родителей похоронила, и работы лишалась, и с мужем развелась. Детей у неё не было, от родителей осталась небольшая квартира неподалёку от Президентского проспекта, нынешняя спокойная работа ей нравилась, а обходиться она привыкла немногим, так что скромная зарплата не очень её стесняла. Уж кого только она ни видела в читальных залах громаднейшей библиотеки… Нет, разумеется, ни рок– и теле-звезды, ни правительственная знать здесь не появлялись, но разнообразие человеческих типов было безумно велико. И учёные, и сумасшедшие, и студенты, и домохозяйки, экономящие на подписке модных журналов… А холодными зимами и бомжи начинали вдруг пылать жаждой знаний и бесплатного тепла… Этот Ральф Оуки больше походил не на социолога, а скорее на инженера-золотодобытчика с южных приисков, как их иногда рисуют в телепередачах: суровые, крепко сбитые, с резковатыми манерами… Был он неулыбчив, но по-своему обходителен и вежлив и ещё не стар. Однажды в воскресенье он засиделся допоздна, на этот раз не читая газеты, а перебирая авторскую картотеку, и так вышло, что они одновременно покинули библиотеку. Оуки тоже принадлежал к категории пешеходов и по тёмному времени вызвался проводить её до дому. Идти было всего ничего, минут пятнадцать её шагом, и она согласилась. А через месяц случай повторился, и на этот раз – как нельзя кстати. В двух шагах от дома к ним прицепилась кучка хулиганов. Так вот этот Оуки разогнал их моментально и кулаками, и пинками, а двоих очень жестоко побил, так что ей даже пришлось унимать рассвирепевшего учёного мужа. Он не поленился проводить её до двери квартиры на третьем этаже – и так все и случилось… Она тогда вдруг испугалась, что побитые подонки захотят отомстить и подкараулят его на обратном пути. Ральф поначалу упирался из непонятной мужской гордости, но потом согласился попить горячего чаю и немного переждать. В тот вечер он даже остался у неё на ночь и, конечно же, попытался к ней приставать, но ничего не добился – Ора не чувствовала себя настолько одинокой, чтобы в первый же вечер уступать малознакомому человеку, пусть и спасителю.
Но он уже намеренно подстерёг её после работы и вновь проводил. А потом и ещё раз… Хулиганы, кстати, больше не появлялись, и вообще вдруг в её районе стало безопаснее на улицах, видимо, полиция сумела найти силы и средства, чтобы навести порядок хотя бы в центре города… И постепенно Ора привыкла к нему, и он ей понравился, и однажды он у неё остался, что называется, «по полной программе»…
В доме Оры довольно скоро образовался непривычный по своему размаху достаток: Ральф почти не дарил цветов, но то и дело пополнял скромные недра квартиры обновками: старый телевизор безжалостно обменял на два громадных «панасоника», заменил холодильник, купил музыкальный центр и здоровенную коробку с дисками на все вкусы. Только вот симфонической музыки, которую Ора предпочитала всему остальному, там почти не оказалось. Упомянула невпопад о понравившейся расцветке ковра, который она видела на витрине, – пожалуйста, из магазина доставили два ковра… Не слушая никаких возражений, принялся, вдобавок, каждую неделю оставлять по три-четыре тысячи, хотя сам бывал у неё не чаще двух раз в неделю – редко-редко, когда три… Куда такие деньжищи девать… Зато звонки, если вдруг он не появлялся в библиотеке, обязательно и предельно коротко: «Как дела, что делаешь, скучаешь-не-скучаешь, куда пойдём?…» Пить – не пьёт, ест все и всегда хвалит, но какая из неё кухарка… Вот ромштексы делать научилась. Ора попробовала ходить с ним в театры – и не возражал, но ему явно не нравилось. На художественные выставки гораздо охотнее соглашался, но тоже – так… А на компьютерных – ей скучно… Однажды – р-раз – посреди зимы – и отправил её в недельное турне на Гавайские острова с пятизвездочными отелями и прочими прелестями, сам же не поехал, отговорился делами… Больше всего ему нравилось просто гулять с нею по городу, особенно по садам и паркам, и по набережным, и вдоль побережья залива…
Кое-что Ора все-таки тратила, в основном на книги (работать в библиотеке – это одно, а так приятно дома иметь под боком свои любимые!), но бо2льшую часть оставленного решила складывать в коробку из-под туфель, чтобы при случае вернуть Ральфу: мужчины ведь как дети, швыряются направо и налево, пока везёт, а потом глядишь, и самому есть нечего… Он почти ничего о себе не рассказывал, его работа – закрытая, под контролем правительства… Поначалу она стеснялась вечной его угрюмости, но он никогда на неё не раздражался, голоса не повышал и был с ней добродушен и доверчив. Ора подозревала, что Ральф – семейный человек, с женой и детьми, но эту тему никогда они не трогали, а может и к лучшему: он – с ней, а весь остальной мир пусть пока постоит за порогом…
Ах, идиллия кончилась внезапно и по их совместной вине. Гек много чего знал и умел, но при всем своём опыте никогда не задумывался о проблемах предохранения от зачатия, женщины успешно справлялись с этим и сами. Но и Ора, привыкнув с первым мужем, что никогда и ничего в этом смысле не происходило, считала себя бесплодной, и вот на тебе – залетела… Делать нечего – призналась Ральфу, хотя и глодали её сомнения и страх. Он явно был потрясён новостью – Ора научилась разбираться в его неярких эмоциях, – такова была его первая реакция. Потом он обрадовался, но буквально на какие-то минуты, потом задумался… Потом исчез и не показывался три дня… А потом…
Геку никогда и ни с кем не было так покойно и хорошо, как с Орой. Её странности казались Геку забавными, но все равно симпатичными. Так, она стеснялась при нем раздеваться и одеваться, никогда не обсуждала с ним сексуальные впечатления, боялась грозы, отказывалась носить предметы из натурального меха или кожи… Ещё странность: не было ни одного случая, чтобы она попросила у него денег или какой-нибудь подарок, и всегда до красноты смущалась, когда он проявлял инициативу в этом вопросе… Готовила она – так себе, в постели – как Луиза, не лучше… Но выдержать без неё хотя бы неделю-другую – для Гека стало совсем не просто. В начале их отношений он по инерции заглядывал к проституткам, да вскоре завязал, обрыдло.
Новость от Оры его оглушила. В тот же день он разбросал все насущные дела и залёг в Чёрном Ходе на трое суток безвылазно. Альтернатива у них простая – рожать или делать аборт. И тот и другой исход оказались для него равно неприемлемыми; как он ни бился – все дрянь получалась вместо идеи. Пырь с Вакитокой ничем ему помочь не могли, сочувствовали только – и на том спасибо…
Через трое суток он заявился к Оре и с порога ударил её откровенным разговором: выложил в открытую про себя (не все, конечно) и про своё решение. Не сразу ему удалось объяснить ей, что он из себя представляет, но и тогда она все же удерживалась от слез, а потом уже прорвало в четыре ручья, когда он объявил, что ей делать дальше… Уж как только он на неё ни воздействовал – и логикой, и разумом – что ей логика – ревёт взахлёб и все тут… Гек настоял, чтобы остаться ночевать, к утру вроде бы примирились в постели, а с утра опять слезы… Тем не менее через две недели все закончилось так, как он для них и наметил: Ора уволилась с работы, обратилась в соответствующие службы, заранее намагниченные как надо, и уехала жить куда-то за границу, обязательно в один из британских доминионов, Гек специально не велел ей рассказывать ему свой конкретный выбор («Будет все нормально – отыщу самостоятельно. Но это вряд ли случится раньше, чем через пять лет… А может и того не выйдет») и пытаться установить с ним какой бы то ни было контакт. В кредитных карточках, зарубежных банковских счетах на её имя и в анонимных австрийских авуарах он зарядил для неё около десяти миллионов талеров (если пересчитать с местных валют) – все, что удалось с гарантией непрослеживаемо для любых спецорганов и свидетелей собрать за эти две недели.
Богатая, беременная и бесконечно несчастная Ора выбрала Австралию, Мельбурн, а Геку все почему-то казалось, что она уехала в Канаду…
Однако те три дня раздумий в Чёрном Ходе не обошлись без идей, и Гек собрал на очередной сходняк всех своих гангстерских Дядек и авторитетных сподвижников по Бабилону (по паре человек было и из Картагена, Иневии, Фиб…).
«…Это отнюдь не моя дурная прихоть, парни! Каждый из вас плотно сидит на крючке у государства, в лице его спецшакалов. Сегодня тебя, Эл, и тебя, Втор, защищает от них круговая порука, тугая мошна, вёрткий адвокат и родная бл…я Конституция. Но тут вам не гангстера с ручными тарахтелками из подворотни. Случись что – а были такие времена ещё у современников на памяти, – полистают телефонную книгу, найдут и привезут десять пуль в живот с доставкой на дом. Или вы думаете, что ваши гориллы кастетом „ПТУРС“ сшибут и вместо вас под гусеницы прыгнут?… Дальше. Будь у меня жена и её прихватили бы чужие бяки, мне было бы тяжело сдерживать шантаж. А если бы и детей в придачу… и тогда бы выдержал, но… сильно бы переживал, очень сильно. Из вас – все бы выстояли при подобном раскладе?… Вопрос риторический, это означает – можете вслух не отвечать. Коли ты не урка – семья святое дело, ну так – позаботься о её сохранности. Я чую разные подлости от этих псов и их презуса, хотя и не могу конкретно угадать – что и от кого. До других идиотов нам дела нет, пусть живут как знают, нам на пользу. Сроку даю – год. Прикиньте, взвесьте, кто более-менее дорог и значим – перекрасить и закамуфлировать. Хоть развод липовый, хоть брак фиктивный… Адреса сменить, кто сумеет, детей постарше – учиться или работать в другие города, а лучше за бугор. Все эти свадьбы-мадьбы, юбилеи и фоторепортажи – унять до минимума, хоть ставни забивайте… Кто поленится слушать мои советы – пеняйте на себя. Кстати, на людях и в городе в таком количестве собираемся последний раз. Надо обсудить – кучкуйтесь без помпы, предельно аккуратно. Перспективным ребятам передайте примерно то же самое, но уже от себя».
По правде говоря, Гек не слишком представлял себе, на кого и как он будет воздействовать в случае непослушания, зато «парни» почему-то представляли это очень хорошо и ярко, никто из них не осмелился оспорить вслух его «советы». Расходились подавленные, заранее начиная прикидывать тоскливые перспективы грядущих перемен. Уже за порогом «Коготка» Фант выругался в сердцах и внятно сказал в пространство: «У шефа шмель в башке летает, а мы отдувайся…» Многие слышали его слова, но ни один не возразил. И никто не донёс, даже его старинные недоброжелатели, братишки Гнедые.
Во время разъезда двое закадычных друзей сели в один мотор. Оба были полноправные Дядьки в своих владениях и оба, Дядя Эрни и Дядя Тор, недавно и почти добровольно примкнули к той гигантски разросшейся части преступного мира, где слово Кромешника было законом.
– Пахан, между прочим, правильное дело говорит и о нас, дуроломах, заботится. Что, не так, что ли? – Второй собеседник завернул матюгом и повернул к первому жирное лицо, перекошенное злой ухмылкой:
– Не мне, ты лучше это моей кобре растолкуй, если такой правильный! А мне ничего объяснять не надо! Эх, жизнь, ну, подлая штуковина… Поехали, Арнольд, к твоим шкурам, да нажрёмся, а?…
Было мужчинам по сороковнику с хвостиком. Первый собеседник – отчаянный бабник, но жил холостяком, второй – солидный семьянин, воспитывающий троих детей. Одного звали Дядя Эрни, он же Арнольд Подкидыш, второго Дядя Тор, он же Нестор Гиппопо. Это были заглазные клички, наклеенные на них с юношеских лет…
Глава 15
И смерть не мила,
И жизнь опостылела.
Мрак. Боль. Вдох, выдох…
Подбритые усики, эспаньолка с проседью, волнистые кудри чуть ли не до плеч, элегантные дымчатые очки – вылитый профессор консерватории… Кто бы сумел узнать в нем скокаря Бычка или даже кадрового офицера Службы Уильяма Бонса? Однако это был он, полковник Уильям Бонс, подручный и доверенный генерала Эли Муртеза, который сам, в свою очередь, по-прежнему был другом и правой рукой самого Дэниела Доффера, одного из влиятельнейших лиц государства Бабилон.
Полковника Бонс получил ещё прошлой зимой, в счёт старых заслуг и авансом за будущие. Для будущих заслуг Дофферу и Муртезу требовались в доску надёжные люди, способные на многое, а также и на все, Бонс им подходил по этим и иным параметрам.
В тот звёздный для природы и Бонса вечер Эли Муртез лично пожелал обмыть с ним «большой треугольник», и это была честь, которая очень редко выпадала на долю рыцарей Службы. По плотоядному совету Муртеза местом ужина они выбрали дорогущий ресторан «У Пьера», где благодаря стараниям шеф-повара, специально выписанного из Франции ещё при покойном Президенте, старались бывать почаще самые привередливые гурманы столицы. Ресторан к тому же славился известным либерализмом: ни один знаток не мог придраться к качеству ритуалов, исполняемых перед ним метрдотелем и официантами во время вскрытия бутылок, к примеру, или при подаче счета; но с другой стороны, если какой-нибудь провинциальный нувориш требовал к рыбе мускат – ему подавали без звука все просимое и не раздражали деликатными советами. Как ни странно, но и эта особенность «Пьера» нравилась очень многим: одним не приходилось задумываться о назначении крючочков и ложечек, другие же, искоса посмеиваясь, приятно самоутверждались на их фоне.
И десерт, как и все прекрасное, подошёл к концу. Муртез сунулся своим огромным носом в пустую ликёрную рюмочку и обиженно запыхтел сигарой.
– Черт бы побрал этих французов с их микроскопическими изысками! Я эту рюмочку не менее чем наполовину вынюхал, а не выпил…
– Зато каков аромат… – философски возразил ему Бонс, прикуривая «гавану» прямо от свечи.
– Не спорю. Но уж кофе я одной чашечкой не обойдусь, клянусь Вакхом! И предупреждаю вас, Уилл, счёт, который вы будете оплачивать, не станет от этого меньше.
– От судьбы не уйдёшь, ужин того стоил.
– Ну-ну, все не так больно: ровно половину его я вам завтра или послезавтра верну, запущу лапу в оперативные фонды…
– Не смею отказываться. Я теперь хоть и полковник, но по-прежнему остаюсь самым дисциплинированным офицером нашего заведения. Только прикажите.
– И прикажем, когда момент наступит. Шеф доволен вами, хотя и ругает за внешний вид, ему все стрижку и двубортные пиджаки подавай, как приснопамятному Эдгару Гуверу из Штатов. Ещё ему показалось, что вы слишком обильно орошаете столичную прессу, в ущерб провинции.
– Есть грех, сам недавно понял это, и мы учтём.
– Как ваш старый друг и босс – не установили ещё контакта?
– Гм… Тут уместнее был бы термин «пахан». Нет, никак не подобраться, нигде не засечь. Не знал бы его воочию – подозревал бы, что он – выдумка жёлтых журналистов.
Оба рассмеялись. Муртез обернулся на шум – в зал входили двое посетителей – и удивлённо поднял брови:
– Уилл, глаза мне изменяют, или я все же знаю этих двух типов? Сейчас-сейчас, даром я разве столько лет ими занимался… Вон тот моложавый седеющий франт носит кличку Подкидыш, а тот громадина – Нестор Гиппопо. Оба – паханы в своих бандах.
– А вот тут более уместен термин «Дядьки»…
– Да что нам термин: пидор – это пидор, хоть геем назови его, хоть нет…
– Любите Шекспира?
– Только как творца. Ну так я прав?…
– Да, это они, хотя к нашему «другу» прямого отношения не имеют, насколько я понимаю современную ситуацию.
– Прямого?
– В последнее время некий Сторож из предполагаемой орбиты Кромешника и этот Гиппопо стали тереться друг о друга границами своих владений. Стреляют помаленьку…
– И у них, оказывается, бывают проблемы, не связанные со жратвой и выпивкой… А вид у него цветущий, морда так кирпича и просит… Боже праведный, Уилл, что они такое вытворяют!…
– А что? – Бонс с осторожным любопытством глянул в их сторону.
– Они заталкивают, если не ошибаюсь, «Курвуазье» в ведёрко со льдом!
– Действительно… Ну так они хотят, чтобы остыл.
– Варвары, тараканы, микроцефалы! – Французские коллекционные вина все же сумели слегка разгорячить обычно флегматичного Муртеза. – Теперь им как следует придётся напрячь языковые сосочки, чтобы вкусить прелесть букета. Хотя если на голодный желудок и не в конце трапезы, и в дубовую голову…
– Не беда, недостаток температуры они возместят количеством. О, что я говорил!…
Гиппопо и Подкидыш, конечно же, не стали нюхать пробку и рассматривать рубашку, а запросто налили в бокалы граммов по семьдесят тягучей влаги, чокнулись и залпом опорожнили. Для аппетита. Даже если бы они принялись вместо закуски обгладывать друг друга, многоопытный официант и глазом бы не моргнул: такие господа хоть и заталкивают салфетку за ворот, но платят хорошо и не капризничают, и не рассиживаются подолгу.
– Скоты. Хотел бы я знать, что они так горячо обсуждают в данную минуту. Хотя, вероятнее всего, баб или результаты скачек на ипподроме.
– Может, имело бы смысл организовать здесь прослушку? Тут интересный для нас народ бывает…
– Нет, Уилл, дохлый номер: основной владелец «Пьера» и начальник президентской канцелярии женаты на родных сёстрах. А любая прослушка подобного масштаба в нашем вонючем крысятнике, именуемом по недоразумению государственной машиной, почему-то становится известной всем и вся на второй день. Представляете, что может начаться, тем более что у многих, высоко сидящих и сладко жрущих, рыло и без того в пуху… Увы. Скажите, Уилл, Кромешник ваш так велик и грозен, почему же тогда он никак не выкорчует торговлю наркотиками, если он действительно против неё?
– Он корчует, да новые растут. Уничтожить наркоторговлю в целом – это и ему не по зубам. Дело ведь безумно прибыльное, и спрос не угасает. А Ларей, по-моему, не так уж и стремится эту торговлю прикончить… Впрочем, может, это только мои домыслы, основанные на некоторых его давних репликах и высказываниях, но он, кажется, считает, что перманентная война с наркоторговцами – отличный повод держать свои орды в боеспособном состоянии. Без тренировки люди слабнут, жиреют, а у него всегда война, все умеют стрелять и прятаться, и держать ухо востро, и стоять друг за друга. К тому же когда есть общий конкретный враг – не до грызни между собой. Он – совсем не простой мужичок; иногда мне кажется, что я его, при всем своём извращённом восхищении, недооцениваю… Ого! И цены же тут!…
Не о бегах и не о бабах беседовали в тот вечер Нестор и Арнольд, ошибся Муртез, о Ларее-Кромешнике толковали.
Однажды Гек, без предупреждения, как всегда, возник в штаб-квартире Тони Сторожа и попал на военный совет (Блондин заранее проинформировал), который держал Тони с Блондином и Киселём. Постоянные стычки с людьми Дяди Тора, Гиппопо, привели к тому, что шестеро человек приземлились в «Пентагоне» «от трех до восьми», двое стали безрукими и безглазыми инвалидами, а ещё двое угодили на погост. И это – только за полтора месяца. Весь сыр-бор шёл из-за контроля над игорным залом, здоровенной сетью закусочных и районным рынком возле церкви св. Андрея. Территория исконно принадлежала Гиппопо, но очень уж она неудобно вклинивалась во вновь захваченные нивы Тони Сторожа… Кто первый начал – какая теперь разница, Гиппопо сам готов на всю округу лапу наложить, и ребята у него буйные и злые.
Гек молчал и слушал, но Тони все казалось, что пахан далеко от них со своими мыслями…
– Где, ты говоришь, он наверняка будет? Девятнадцатого, да?
– Девятнадцатого, на католическом кладбище. Мы достоверно узнали, что в этот день он там бывает ежегодно, типа родственников проведывает.
– Все отложить. И, Тони, башка у тебя неплохая, с идеями, но впредь воздержись снайперов на кладбище гонять – слишком много поднимется общественной вони, да и не совсем по понятиям такое… А идея грамотная: просто и изящно, главное – точно узнать время и место. И если место ещё и пустынное… Блондин постарался?
– Вик подсказал. У жены Вика цветочный магазин, при нем кофейня, а мать жены Гиппопо любит там покалякать с подругами.
– Я сам съезжу на кладбище и постараюсь с Нестором договориться. Думаю, что у меня все получится мирным путём.
Все трое почтительно слушали, но им безумно хотелось расхохотаться: Ларей – миротворец! Бескровнее было бы Гиппопо завалить, а машины с охраной взорвать, чем спустить на переговоры самого Ларея… Но тут уж, как говорится, не наше дело спорить, может, у него старые счёты накопились…
Старожилы не припоминали такой мягкой осени: солнечно, тепло, листья пожелтели, покраснели, но ещё и не думали опадать, лёгкие перистые облачка на синем небе давали земле студёную апрельскую тень, и солнце с беззаботной улыбкой смотрело вниз, как будто не кладбище оно освещало так ярко, а площадку для гольфа.
В среду кладбище было почти пустынно, и Нестор краем глаза сразу же засёк приближающуюся неспешным шагом фигуру. Он повернул голову и, вытряхнув из себя умиротворяющую расслабуху, стал в упор разглядывать идущего к нему мужчину. Крепкий, в джинсах, в свитере, в чёрной просторной куртке, без шапки… Что-то очень знакомое было в резких чертах его лица, что-то… важное для памяти…
И только когда незнакомец – пустые руки, опущенные и сложенные перед собою в замок – остановился перед ним, Нестор вспомнил: развороченный «Трюм», смерть Дуста, таинственный дебошир, увиденный им сквозь потайное зеркальное окно. А мужик-то – как из кукольной коробки, абсолютно такой же, временем не попорченный. Но сколько же лет прошло – поди пятнадцать, а то и больше…
– Привет, Нестор.
– Здорово, коли не шутишь. Но что-то я тебя, мужик, не припомню…
– Откуда бы припоминать?… Главное, что я тебя помню и знаю заочно и очень давно. А зовут меня Стивен Ларей.
«Вот оно!… Вот они кого на меня приготовили, гады… И сам бы мог догадаться, значит, не зря параши ходят, что он заговорённый от времени… Может, он и вообще тут, на кладбище живёт, а днём по ошибке вылез…»
– Имя громкое. А ты не врёшь, случаем? «Где ребята, ослы сонные?… Мой, что ли, час пришёл?… Так просто я не дамся… Если его заломать…»
– Что тебе, верительные грамоты показывать? Не вру, смысла в этом не вижу.
– Ну, и что тебе надо от меня?
– «Джеймс Финрер упокоился здесь». Дядя Джеймс! Вон куда закопался… Надо же, такой длинный был, а могила стандартная… Твои цветы?
– Мои. А ты что, знал его?
– Джеймса? Я его ещё мальчишкой знавал… – Гек с досады тяпнул зубами кончик языка: надо же, разволновался, идиот, расчувствовался… Делать нечего, авось не обратит особого внимания. В крайнем случае, если к слову придётся – вместе росли… – Мне от тебя надо немногое: помирись со Сторожем, перестань якшаться с антрацитниками и с прочими «заморышами» дружбу водить. Если согласишься – сможешь отстёгивать в наш общак, я за тебя походатайствую.
– Совсем чуть-чуть, а? Я привык своей головой жить. И на хрен мне ваш общак? Тоже мне – привилегия, пустоту кормить.
– Пустоту? Твоим ребятам, как я слышал, на «Пентагоне» не сладко живётся, фратуют-мужикуют, как максимум… Но это, конечно, пустяк. Ты не удивлён, что я тебя здесь встретил?
– Ну, напели, настучали. Дальше что?
– Ты – наглый… Или со страху грубишь? Ты сейчас не астры – кишки бы выложил, прямо к Дяде Джеймсу на колени, если бы не я сюда пришёл…
– Допускаю. Ну а с чего бы такая доброта по отношению ко мне? Не очень понятно…
– Как сказать… Мир нередко лучше войны… Да и за тебя очень уж крепкое было ходатайство.
– От кого?!.
– Не важно от кого, был один паренёк, который о тебе хорошо отозвался. Паренёк умер давным-давно, а маза его на тебя до сих пор живёт… Как, по-видимому, и Дядя Джеймс жив в твоём сердце, чего я как раз не понимаю… Кстати, пока мы ещё разговариваем, не подскажешь, где Патрика похоронили, а то я смотрю, смотрю – не найду никак…
– Не знаю, честно говоря, никогда не интересовался. Помню, что где-то там, – Нестор махнул рукой, – а точнее не знаю. Надо у сторожа спросить.
– У Сторожа?…
– Да нет… у кладбищенского… Мне надо подумать.
– Само собой. Подумай и вечерком брякни Сторожу по этому телефону, я там рядом буду, договоримся о дальнейшем, и о цветах, и о тёще…
– Какой ещё тёще?
– Позвонишь – узнаешь. Давай тогда, двигай первый, а я пока поброжу немножко, посмотрю…
Люди Нестора сидели в машинах, бледные от злобы и стыда.
– Что вы тут, морды, заснули все, что ли?
– Уснёшь… – огрызнулся его адъютант и главный телохранитель, по кличке Стакан. – Сидим, ждём. Вдруг смотрим – у кого на ухе, у кого во лбу – красные зайчики дрожат. На лазерный прицел каждого взяли… Подходят два штымпа, один к нам, другой к сопровождению. «Сидите тихо и ждите шефа», – говорит. Ну и второй так же… Выгрузили обоймы из стволов у каждого и вернули врозь. Они отвалили, а мы сидим, смотрим, как ты с каким-то хмырём базаришь… Минуту назад зайчики ушли, а ты пришёл… – Стакан хотел было дополнить, что прижали их явно по наводке и что никто из них до последнего часа маршрута не знал, кроме Нестора и него, а он-то никому ничего не говорил… Но решил смолчать, Нестор не дурак, сам допрёт… – А что за хмырь с тобою был?…
Нестор сердито посопел-посопел, помолчал-помолчал, но потом решил произвести впечатление на своих молодцов:
– Кромешник.…За дорогой следи, морда, чуть бордюр не снёс!… – Впечатление было произведено, стыд и унижение у слушателей как рукой смыло.
– И… как?
– Добазарились кое о чем. Мы с ним старые, как говорится, знакомые…
Муртез и Бонс расплатились и ушли, а Нестор, тряся зажатыми в кулачищах ножом и вилкой, гудел в собеседника басовитым шёпотом:
– …Я тебе отвечаю за каждое слово! Помнишь, я тебе про «Трюм» рассказывал и про своего племяша? Так вот это он был… Почти двадцать лет прошло, а он не изменился на морду. Я ведь его тогда хорошо запомнил!
– Ой, Нестор, грузишь ты мне, зачем – не знаю. Ну и как, ты ему напомнил тот случай?
– Нет. Да пойми ты, Арнольд, что мне тебе врать? Он, между прочим, Дядю Джеймса знал, когда тот ещё пацанёнком был. Он его знал! И Патрика, и остальных. А где, говорит, сволочь Зелёный-то лежит? Я так думаю, что он его и закопал туда. И Дудю тоже.
– А на чью заступу он намекал, что за паренёк такой?
– Ну, наверное, Гек-Малёк, из урковых, Дудей где-то подобранный. Уж не знаю, как он был с Кромешником повязан, но когда Малька стала вся псарня по городу искать, я сразу Дудю предупредил. Через час-другой – хлоп – все покойники: Джеймс, Патрик, Франк… И Тобика – помнишь его? – заодно прибрали. И Малёк сгинул. Вот так-то.
Я ему после кладбища в тот же вечер позвонил, да потом встречались всем кагалом, с ним, со Сторожем… Я давно хотел с тобою переговорить, да видишь – все такие занятые, что ты, что я… Короче говоря: вошёл я в общак пятью процентами. Круто, да что поделаешь, зато сразу легче стало – и со стрельбой, и с делами, и с гревом на «Пентагон». Он мне накернил жирный кус от лотереи по всему району, на лёгкие зузы дал наводку, а в мои дела не суётся.
– Как же не суётся, а проценты кто считает?
– Я и считаю. Он сказал, что на доверии, но если узнает «вольт» – предъявит ребром. Пока все тихо и по понятиям.
– А как… эти дела, с «угольком»?…
– Отрубили. Грабить их можно, торговать нельзя. Да и хрен с ними, по правде говоря; люди ненадёжными становятся: либо сами подсаживаются, либо курвятся в лягавке перед расстрельными перспективами, либо на сторону кренятся, в расчёте на колумбийские бабки… Либо все вместе. Да денег меньше не стало, скорее больше: плюс лотерея, плюс без прежней пальбы… С профсоюзами хороший бакшиш корячится – регулярный, не хапок. Жить можно… Только…
– Что?
– Да ерунда, ничего. Все нормально. И тебе при случае советую. – Нестор хотел сказать, да передумал, о том, что теперь фиговым листком отлетела утешительная мечта: завязать в любой момент и жить припеваючи в ладах с законом. Но слов подходящих не нашёл, и на покой ещё рановато вроде как… А дальше – видно будет.
– Нет, я погожу, пока гром не грянет.
– Твоё дело. Допивай, я остаток разолью. Ну, кореш мой старый, за Дудю и Малька предлагаю. Светлая им память!…
А через месяц пришёл черёд и Подкидыша. Тот решил проведать коллегу и заманить его на «холостяцкий» ужин. Опасаться в настоящее время и тем паче в дружественных краях ему было особенно нечего, и маленькая охрана – три человека, включая водилу, – осталась внизу, в бронированном «додже», а он, как был без пальто, встал перед телекамерой у входа, забежал в дверь, поднялся в приёмную кабинета Нестора, на второй этаж, куда его всегда беспрепятственно пускали. Но в приёмной неожиданно его тормознул Очкарик, «секретарь» Нестора, из постоянной охраны.
– Извините, господин Арнольд, шеф занят.
– Что значит – занят? Я на секунду, всего делов… – Подкидыш не терпел, когда мелкая сошка пересекает ему дорогу, и довольно грубо пихнул Очкарика в сторону. Очкарик отвечать не стал, естественно, вывернулся и всем корпусом вновь перегородил ему путь. Он повысил голос, в надежде, что его услышат через двойные двери:
– Я же сказал, он занят, господин Арнольд! Очень занят!
Но Подкидыш, начиная что-то понимать, среагировал не на голос Очкарика, а на щелчок затвора. Он обернулся и увидел незнакомого парня с пистолет-пулемётом, деликатно направленным в потолок. Трое знакомых Подкидышу несторовских охранников, сидящих в прихожей, безучастно молчали, не вмешиваясь в происходящее.
Зашуршал старомодный селектор на столе у Очкарика:
– Вик, что там за ор? Что молчишь?
Очкарик, вместо того чтобы зайти в кабинет, обогнул Подкидыша и подбежал к селектору:
– Господин Арнольд прибыл и хочет войти. А вы сказали, чтобы я ник…
– Арнольд! Сукин же ты сын! Сказано – занят я очень! – заорал селектор голосом Нестора. – Уматывай по-хорошему, к чёртовой матери, не до тебя сей… Он осёкся, и сквозь хрипы и шорохи работающего селектора вроде бы послышалась чья-то речь. Голос Нестора ушёл вдаль: «бу-бу-бу… Подкидыш…» Потом опять невнятный собеседник, и уже почти нормальным тоном Нестор:
– Арнольд, зайди сюда… Тут с тобой поговорить хотят…
Подкидыш вдруг все понял, он, демонстративно не обращая внимания на человека с поднятым стволом, повернул лицо к Очкарику и вопросительно подмигнул. Тот, зла не помня (Подкидыш все-таки не вредный мужик), отклонился так, чтобы корпус Подкидыша заслонял его голову от взглядов пришельца, и подтвердил, проартикулировал ртом и губами:
– «о…ме…ни…» – Кромешник!
Подкидыш глубоко вдохнул ноздрями, сорвал с носа тёмные понтовые очки, нервно пихнул их в карман шёлкового пиджака, поутюжил ладонями волосы над ушами и твёрдой рукой открыл дверь в кабинет…
Гек, после расставания с Орой, глушил тоску и одиночество в череде нескончаемых дел: бабилонские проблемы, библиотека, ночные компьютерные запои в обществе Фанта, приобщившего шефа к прелестям Интернета и хакерского искусства, и разъезды.
Гек неутомимо рыскал по всей стране, участвовал в сходняках и организовывал их сам, откинув привычную осторожность, лично посещал крупные и средние правильные зоны, где на свиданиях с паханами и зырковыми делился с ними частью смутных своих подозрений и угрозами и уговорами подталкивал их к новым решениям. Хранители общаков в зонах и на воле первыми ощутили новый курс: вдвое, втрое возросли траты на подмазку правоохранительных структур. Цепляли всех, кто на нижних и средних этажах лягавской иерархии мог хоть как-то влиять на оперативное управление зонами и военизированными формированиями, но Геку все казалось мало. С его подачи по газетам и некоторым передачам прокатилась волна липовых «разоблачений», в которых то один, то другой, чаще покойный, чужой и сравнительно малозначащий уголовный лидер представал перед обывателями в качестве всемогущего преступного императора страны. Даже обыватели постепенно переставали принимать эти сенсации всерьёз. (Бонс, получивший за это изрядную нахлобучку лично от Доффера, верхним чутьём подозревал причины неожиданного «спонтанного» противодействия, но концов найти не мог, ибо тоже был связан абсолютной секретностью своей миссии.)
«Путешествуя» по стране, Гек выполнил давно намеченное: побывал в Новых Андах в гостях у Красного, одного из своих первых сподвижников, и не пожалел об этом.
Заповедное захолустье принадлежало, казалось, другому царству-государству: иные обычаи, странный говор, непривычные одежды и манеры – все здесь дышало дремучей самобытностью. Здесь прокурору ничего не стоило благословить брак своей дочери и сына местного уголовного делавара, неграмотность не служила препятствием в приёме на работу, а безнаказанно курить на улице могли только те из женщин, чья профессия была ещё аморальнее подобного бесстыдства. Рыночный полицейский после дежурства возвращался в отделение, нагруженный тушками кур, апельсинами, деревянными плошками, и на всем пути, от рынка до отделения, от отделения до дома, не было человека, который, увидев, счёл бы это чем-то ненормальным и неприличным.
Но и здесь была жизнь, с проблемами, радостями, бизнесом, преступностью и вечерним телевизором. Здесь все обо всех знали, и звезда Красного, Матео Бабилонца, раздувшегося от оказанной ему чести, воссияла выше некуда: «не врал, пижон столичный, с самим Лареем на вокзале обнимался, как с родным папой… Вон с тем, здоровым… Я, когда ещё на двадцать шестом спецу чалился, его часто видел…» Казалось, не только каждая домохозяйка, но даже их кошки с собаками, не говоря уже о «конторских», были в курсе, что у местного главаря, в столицах обученного, гостит самый главный урка страны, которому в Бабилоне полицейские генералы по утрам ботинки чистят… Гек пожил денёк, покрутил носом и свалил от таких приколов подальше. Сам Красный, искренне огорчённый столь кратким визитом, с двумя машинами охраны вёз его горбатыми дорогами (Гек наотрез отказался посещать вокзал во второй раз) до границ своих владений. Главное для себя Гек прояснил: можно инкогнито отсидеться на дальних холмах любое разумное время – только в городе появляться не стоит. А Красный стоит крепко и верен долгу старой дружбы.
Визиты к Луизе и Анне Малоунам стали происходить все реже и реже, после того как Гек ощутил некий холодок со стороны Анны. Это была уже взрослая, самостоятельная, в свои восемнадцать лет, с привлекательным лицом девушка, характерная и по-своему сильная. В последнее время (Гек по-хакерски выследил её секреты) она переживала по Интернету бурный виртуальный роман с каким-то юным англичанином, и Гек не однажды чувствовал её сдержанное нетерпение, с которым она ждала его ухода. С Луизой было потеплее, но и она нашла себе работу – для души, денег хватало – и одинокого друга, тоже дизайнера…
В качестве отдыха Гек избрал долгожданную поездку на Сицилию, по которой много лет ностальгически мечтал. Взял он с собой только Блондина (для всех – в качестве переводчика), оба путешествовали по фальшивым, но надёжным документам.
Но казалось, что отдых не освежил Ларея: вернулся он ещё более угрюмым и озабоченным. Блондина же, напротив, распирало изнутри, словно бы он узнал некую крутую новостищу. Фант по дружбе пытался его расколоть – Блондин только головой крутил; про шефа даже за глаза перестал отзываться иначе, как с подчёркнутым уважением, а ведь раньше, хотя и демонстрировал преданность на словах и на деле, любил его подкусить и передразнить в кругу своих.
Фант с энтузиазмом принимал участие во всех компьютерных затеях шефа. Тот, оказывается, хоронил в себе недюжинные таланты программиста и постановщика задач. И если в железе он разбирался на уровне простого грамотного юзера, то в написании программ, а главное – в идеях, по которым эти программы составлялись, шеф иной раз норовил обставить и обставлял самого Фанта. Правда, у шефа жены и детей нет и ему нет нужды совершать обезьяньи прыжки, чтобы поспеть там и тут, да ещё с этой сраной конспирацией. Но… за семью поспокойнее стало, нельзя не признать…
И конечно же, даже здесь у шефа не обошлось без причуд: он построил себе очень изрядный «пентель» и уволок в неизвестном направлении. Причём без сетевой карточки, без модема… Нет, модем все-таки вставил… Зачем, он мог бы себе истинно крутую тачку завести, настоящую рабочую станцию индивидуального пользования, на РИСК-процессорах и все что хочешь… Так нет: «У тебя – да, на всю катушку покрутимся, а сам – только на максимальном уровне домашнего компьютера». Это он, чтобы не развращаться программистской мыслью на запредельных мощностях, сам себе ограничение поставил. А для общих нужд – Ларей чуть ли не поклялся, что через год-два «Крей» достанет. И за ним не заржавеет… Но где он его тиснет, ведь подобную тележку в магазине не купишь?… Даже в Службе и в Обороне таких нет.
За последний год они с шефом вскрыли немало в сетях Министерства обороны и внутренних дел. Ракеты и пусковые установки – черт с ними, а до электронных архивов вот-вот будет рукой подать… Не без агентурной поддержки, естественно… это только в фильмах хакеры делают то, что в принципе сделать невозможно. Взятки и кража бумаг из домашних и служебных кабинетов – неотъемлемая составляющая при решении поставленных шефом задач. Вот до Службы добраться бы… Но тут тяжелее намного, слишком риск и сека велики, там весьма крутые спецы сидят, Фант заочно слышал о некоторых. Но «Крея» и они не нюхивали…
На дворе октябрь, а почки уже лопались на деревьях, опадали коричневыми чешуйками на землю, разомлевшую от преждевременного тепла. Но Дофферу не до тепла и зелени, его била нервная лихорадка: он только что прибыл со сверхсекретного совещания у Адмирала, где начальники штабов и командиры соединений всерьёз докладывали Адмиралу о степени готовности к выполнению задач, поставленных перед ними Родиной. А задача такая простая: вернуть исконные Фолкленды у прогнившей Британской монархии. Готовность у всех ублюдков – полная. Все всех боятся, либо в самом деле – безмозглые дебилы, не ведающие, что творят. Их потом можно будет рассовать навечно по камерам и простить, но Адмирала-батюшку… Дэнни заварил кофейку и позвал Муртеза…
После мертвецки спокойного разговора с Доффером Муртез вызвал к себе Бонса и отдал ему приказ, который они с Дэнни все эти годы готовили. Решено было Сабборга не предупреждать, в надежде, что тот сам почует фишку. Но в случае успеха можно будет и ему намёком довериться. Бонс поочерёдно отдал распоряжение двоим помощникам, которые друг друга не знали, разумеется, как и сути предстоящего дела, а сам упаковал ранец – на этот раз всерьёз, не ради тренировки, брезентовый чехол с «инструментом», побрился, состриг ненужные кудри (потом все это нужно будет восстановить на недельку с помощью заранее изготовленных парика и накладок) и отправился «на дело» – как он с фаталистской иронией называл предстоящее своё задание. Все, что можно, – было продумано, вплоть до гарантий, что Бонса не устранят после содеянного, но мир так полон случайностей и лжи… Оставалось уповать на бога, удачу, взаимные расписки и порядочность шефов. Господин Президент должен будет появиться на открытии школы через два дня на третий. Занять позицию следовало уже сегодня…
Гек уже третьи сутки сидел в своей подземной резиденции безвылазно, дебажил длиннющую программу, которую написал специально для вскрышки кода доступа к некоторым оборонным делам. Дело то ладилось, то тормозилось из-за нелепых иногда ошибок, вроде отсутствия фигурной скобки. Фант давно уже советовал переходить на «джаву», да Гек медлил, считал, что на «пласах» ещё не все усвоил. Но отладка явно шла к победному концу, и Геку не терпелось опробовать программу, а заодно и новомодный хвалёный процессор чуть ли не в полботинка размером. Отладку он проводил на стареньком двухсотом «пенте», а новичок ждал своей очереди на соседнем столе, специально для него купленном. Устал… Гек встал, поразмялся финтами и приседаниями с четверть часика и пошёл ставить чайник. Как всегда, он глянул на стену за чайником – теперь там было пусто… Однажды на витрине Гек увидел репродукцию картины Сандро Боттичелли, увидел и охнул от восхищения. Картина – ерундовая, но в центре её была изображена тётка с венком на голове и в длинном лёгком платье, усыпанном цветами… Это была вылитая Ора! А вот Ора себя не узнала и сочла, что Гек ей льстит… Но Гек придерживался иного мнения, разыскал и купил здоровенную репродукцию приемлемого качества. Потом Гек вырезал кусок, где была одна Ора, как он её называл, попросил Фанта увеличить, максимально сохранив качество цвета. Фант выполнил, и Гек уволок добычу к себе, приклеил на стену, установил две лампы по бокам – чем не икона? Гек, отдыхая, иногда смотрел на неё и засматривался: это была Ора и вместе с тем жизнь, юность, весна и любовь… Но кончилась любовь… Гек не выдержал печали, скатал её в рулон и отнёс, от соблазна подальше, на другую подземную точку, где он редко появлялся; уничтожить – рука не поднялась…
И вообще, о многом стоило поразмыслить… Такой фамилии, Артуа, не числилось ни в одном журналистском профсоюзе. Мелкие газетчики его не знали, а материалы его всегда занимали самые козырные места… В тех газетах, где он печатался. Единственное, что сумел нащупать Гек, сам и с помощью Фанта, что главные редакторы этих газет так или иначе, но обязательно имели в своей биографии контакты со Службой… А больше-то и искать ничего не требуется, найденного достаточно. И ещё: Гек недавно послал специально ребятишек на кладбище, где похоронили Бычка…, – тела там не было. За идентификацию найденного тела Гек отвалил пятьдесят тысяч ровно – не Бычок получился. Но это уже изыск; годом ранее Гек перебирал тинеровские архивы и как чувствовал – нашёл фото «папы» Бычкового: на той «ядерной» зоне он числился куратором от Службы, был подполковником и без зоба. Вот такой прокол обоюдный получился: и Гек прошлёпал, и они засветились.
Бычок, или кто он там, рано или поздно ответит головой. Фант с Блондином уже получили на него ориентировку, но этого мало. Надо с его начальничками разобраться – с мусульманином носатым и Доффером. Мусульманина он запомнил, когда филонил в бабилонском лазарете после карцерной трамбовки, а Доффера и тогда, и раньше, когда его Патрик молотнул, и позже сто раз в газетах видел. Там ещё старик-наводчик был, в больничке, но тот уже помер, хрен с ним. Патрик Доффера не добил, но это ещё не повод для него – жить теперь.
Почему людям не живётся бок о бок? Ладно, волк жрёт коров, те – траву, волков – паразиты, внешние и встроенные; трава – и то жрёт солнечный свет вместе с водой и минералами… Круговорот называется. Но зачем люди, причём не подыхая с голоду и не во время весеннего гона, убивают себе подобных, не говоря уже о коровах, волках и паразитах? И ещё траву топчут… Да и я ничем не лучше… Все вместе почему так делаем? Обманываем, унижаемся и унижаем? Кто сильнее – тот прав. Эта истина древнее царя Хаммурапи. И она не так уж плоха, если её примерять на животный и растительный мир. И у человека, как у вырожденца животного царства, эта истина действует, и правильно делает. Но зачем, зачем облекать её в красивые и лживые словеса о справедливости, милосердии, гуманности, повышенной ответственности перед обществом?…
Это стадо многожрущих и повсегадящих обезьян сегодня боится спида, а завтра озоновых дыр, вчера они сходили с ума от сахарного Маккартни и побрякушечного Леннона, а сегодня всем миром лижут ноги измождённым сучкам, чьи функции – ходить туда-сюда в разноцветных тряпках на потребу ущербным дыроглядам. Познание? Такие светлые мозги пишут программы, гробят жизнь и способности, дабы безмозглые недоросли за дисплеем могли в пятом уровне забить гвоздеметом, а лучше топором, «электрика», чтобы перейти в шестой… Почти все мои парни имеют семьи и любят детей. Пестуны, мать их за ногу. А чужих детей – сиротами оставят и завтракать пойдут, хорошо если в промежутке руки вымоют… Да, и у меня учились. Но я ничего и не говорю, я не лучше. Я сильнее и по этому поводу не страдаю. Но зачем мы все живём, слабые и сильные?… Чтобы жить и оставлять после себя дерьмо и мусор по всей планете, и потомков, которые тоже будут гадить, но уже с бо2льшим размахом?… Коррада своему обезьяннику мог шары вкручивать, а мне он ничего серьёзного не ответил…
«Завязываю на сегодня», – решил Гек, споласкивая чашку. Надо только один цикл вставить, дело минутное… Опомнился он, когда глаза устали смаргивать резь и слезы… Наверху ночь, надо выспаться…
Будильник поднял его в девять утра. Гек истратил час на тренировку, да ещё полчаса на помывку, бритьё… Да ещё четверть часа на поздний завтрак. Гек пожалел, что не протянул телефонный кабель и убрал радио: надо поднатужиться, освободить недельку времени, найти в окрестностях ближайшую линию и все аккуратно и скрыто провести. Если с умом – замучаются прослеживать…
Что там наверху? Наверное, не холодно. Гек взял свитер полегче, плащевую куртку, сунул «магнум» под мышку, деньги не забыть… Закрываем…
Решил он выйти на Яхтенной – недалеко и тихо.
Ветер, но солнечно. Город встретил Гека шумом, бензиновой копотью, суетой, от которых он уже успел отвыкнуть за четверо суток затворничества. Армейская машина неподалёку не желала заводиться, и офицер надсадным криком и матерщиной пытался помочь молодому водиле…
Апатичная тётка из табачного киоска наменяла ему мелочи, и Гек пошёл звонить. Странное дело, никто не отзывался… Ладно Фант, но Эл, Малыш – они почти всегда на месте… И Нестора нет… И Киселя… Автомат плохой?…
Гек все ещё не мог отрешиться от своей заковыристой задачки, только сейчас ему пришла в голову мысля, да такая светлая – он понял, как можно на целый порядок сократить количество последовательных переборов при поиске кода, – что он чуть не повернул домой, вниз… Надо пройти в другой микрорайон и позвонить оттуда…
Навстречу Геку шёл человек, мужчина лет сорока, среднего роста, каштановые, с проседью, патлы до плеч, в длиннющем темно-сером пальто нараспашку и с чёрной кожаной папкой в левой руке.
Глаза красноватые, зрачки серые, джинсы ношеные, вид озабоченный, правша, без оружия… Никогда не встречал… Странный тип…
Почему странный? Стоп! Гек внезапно осознал странность прохожего: тот посмотрел на Гека с изумлением… и… как это… с узнаванием. Гек обернулся вслед этому человеку, и тот обернулся… «Нет, никогда не видел, точно. Да мало ли психов на земле, если в каждого стрелять…» – подумал один. «Надо же, вот тебе и сказки! Живой Ван-Кромешник, собственной персоной! Идёт себе по улице – и хоть бы хны! Рассказать – никто бы не поверил! Я думал, он старше и слабее», – подумал другой. Оба поколебались секунду, отвернулись друг от друга и разошлись, так ничего и не сказав вслух.
Гек двинулся дальше. Он ощущал себя так, словно бы сонная одурь постепенно покидала его сознание под напором ледяного ветерка тревоги. Он стал озираться по сторонам: город изменился! Исчезли красочные плакаты, призывающие покупать и отдыхать, нет на горизонте ни одного пьяного и нищего, зато всюду полиция и солдаты… Музыкальный салон закрыт. Флаг на районной ратуше… спущен. Главпес, в натуре, концы отдал? Вот было бы славно… Ах, черт, не взял документы, если вдруг патрули случайно прихватят, бдительность проявляя… Теперь все понятно. Да, портреты с чёрной полосочкой в углу… Хорошая вещь – всенародный траур. А кого нам на этот раз судьба ниспошлёт?… А какая разница, все такого же ублюдка. Ребята молодцы, притихли и по норам. Вот дьявол, на этой же неделе надобно плотно взяться за связь. Нащупать узел, подтянуть пару линий из мёртвых номеров, определить станции, замазать наглухо – вот тебе и «мыло» с Интернетом, и радио с прогнозом погоды и просто телефон… Тогда срочно все меняем. Ушастый подождёт, якудзы подождут, пусть пока внутри разбираются, привыкают к мысли о кооперации… А пойдём-ка мы спокойно в библиотеку и там все обстоятельно прочитаем… И ещё портрет и ещ… Нет, не все понятно. Тот, хипповатый, что он на меня пялился, как на родного сына?…
В библиотеке женщина, он её не знал, выдала ему комплект газет за три последних дня, и он уселся в пустом читальном зале, за самым дальним от двери столом. Но читать ему долго не пришлось, ибо полоснули по глазам газетные шапки: «Заговор врагов», «Народ скорбит и негодует», «Им не уйти»… и его фотографии, анфас и в профиль!
«Генерал армии Фридрих Мастертон в этот тяжёлый для Родины час принял на себя всю полноту…», «Военное положение вводится с 21:00 до 7:00 ежедневно»…
«Ваны – нити ведут за рубеж», «Кромешник – 1 миллион награды», «Он вне закона!», «Если ты гражданин – помоги стране и право…»
Гек выхватил «магнум» и в боковом прыжке трижды выстрелил по ворвавшимся в читальный зал людям. Все они были с автоматами наизготовку, в касках и бронежилетах, но троим из них это не помогло – Гек стрелял в лицо. Он вскочил на стол и запрыгал вправо, параллельно оси «окна – дверь». Пальнул ещё дважды и убил остальных, кто успел ввалиться в зал. Взвизги женщин и лай команд явственно намекали, что за дверью не безлюдно. Полоснула очередь по двери, полетели щепки, но входить или вбегать никто пока не решился. Гек шустро подскочил к одному из покойников, сдёрнул автомат со сдвоенным изолентой рожком, вытащил из нагрудного кармана ещё комплект и ринулся к противоположной, внутренней двери, ведущей в хранилище. Автомат он держал в левой руке, «магнум» по-прежнему в правой.
Пробежать сквозь хранилище – дело семи-восьми секунд, ещё дверь… Р-раз! Коридор, пусто. Вниз, на первый этаж. Вперёд, туда, где окна без решёток… Гек даже странно порадовался, что знание местности, полученное когда-то в результате профилактической рекогносцировки, реально ему пригодилось. Он заставил себя остановиться, автомат положил на пол, а пистолет сунул на живот, оттянул присохшие оконные задвижки и аккуратно раскрыл одну половину окна. Подобрал автомат и прыгнул вниз – два метра, пустяк. По пустынному внутреннему двору он добрался до ближайшего люка, подковырнул пальцами крышку… Мышцы на спине противно дёргались, ожидая свинцовой очереди… Вперёд, вниз, от-лично! Видимо, никто не ожидал его появления именно в библиотеке, и бдительная работница просто вызвала ближайший патруль спецназа… Это очень хорошо… После отъезда Оры он поменял библиотеку на другую, почти столь же представительную, и уже выписывал разовые билеты на имя Вильяма Брандта. Эту тётку он не знал, и вполне возможно, что его не сопоставят с тем, что он тут постоянный клиент… И уж никак до Оры не доберутся. А если и вскроют связь – пойди найди её, он тогда в департаменте все визы чисто подмёл, за неплохие деньги…
Время жгло пятки; познания Гека в этой части подземного города, особенно так близко к поверхности и без доступа к глубинам, были весьма приблизительны, и Гек наудачу пробежал по склизким от сырости шахтам несколько сот метров, ткнулся в один люк, другой… Автомат он сбросил в начале пути, обойму в стволе поменял и решительно полез наружу. Оказался он во дворе-колодце. Из окон кто-то пялился, фигня, авось примут за пьяного диггера…
Гек спокойно вывернул на Президентский проспект и постарался смешаться с толпой. Риск, что при таком пешеходном движении собаки-ищейки его унюхают, был весьма невысок, но Гек все же втиснулся в единичку-троллейбус и пару остановок проехал. Когда вокруг полно народу и все так буднично – никто не ищет среди давки государственных преступников. И через мост надо обязательно проехать, а не перейти. Такси – ни под каким видом. Наверняка уже пошёл всеобщий перехват. Звучит грозно, да прямая эффективность невелика; зато для отчёта неплохо: не та, так другая добыча случайно в сеть попадёт… Аккуратнее, как можно аккуратнее…
Гек знал, что ему делать в ближайшие сорок минут: надо добраться до дома № 62 по Минеральной улице и посмотреть в почтовом ящике сообщение от Блондина, если оно там есть и если Блондин ещё жив. Геку непросто было на всем пути щупать глазами обстановку и не встречаться ни с кем взглядом, чтобы не получилось, как с тем первым узнавшим его мужиком… Вдобавок крайне нежелательно попадать в поле зрения полиции и военных, они всех подряд кнокают, хотя и утомились за эти горячие денёчки.
Теории строить рано, следует проверить ящичек, залечь на точку и спокойно все обдумать. Вот дурак без обратной связи: кабеля нет, ни радио, ни телефонного, ни телевизионного – собственных рук дело. А волны туда ни короткие, ни длинные не доходят – не нейтрино чай… Жратвы навалом, на две недели хватит, да подкупить по пути… Можно купить транзистор, или как он теперь называется, и выходить на верхнее подземелье – слушать новости…
Письмо было на месте. Гек вышел из парадной и стал читать на ходу. Почерк был корявый, с грамматическими ошибками – Блондин собственноручно малевал.
Читать бесплатно другие книги:
