Отель на краю ночи Грановский Антон

– Ему не понравился отель, – задумчиво проговорила она. – Ему вообще не нравилась природа. Он терпеть не мог деревья, а море его просто раздражало.

– Тогда что он делал здесь? Зачем приехал?

Горничная наморщила лоб и пожала плечами:

– У него тут были какие-то дела. Я плохо в этом разбираюсь. По-моему, он вложил деньги в этот отель. Он был… забыла, как это называется…

– Инвестор?

Девушка улыбнулась и кивнула:

– Да.

– Гм… – Егор машинально достал из кармана сигареты.

– Здесь нельзя курить.

Егор недоуменно посмотрел на пачку «Кэмела», кивнул и сунул обратно в карман.

– Как он вел себя в последний день? – он посмотрел девушке в глаза. – Он кого-то боялся?

Горничная на несколько секунд задумалась, затем отрицательно покачала головой:

– Нет. Просто сказал, что природа его «достала», что до смерти хочет в Москву. Спросил, готова ли я полететь вместе с ним. Я ответила, что да. Вечером мы с ним немного выпили у него в номере… Потом… Потом он сказал, что у него болит голова и он хочет прогуляться. Я спросила, не пойти ли мне с ним. Он ответил, что нет. Потом ушел, и больше я его никогда не видела.

Егор скользнул по лицу девушки оценивающим взглядом.

– Вы не слишком похожи на безутешную вдову, – заметил он.

Девушка чуть прищурилась.

– Мы были знакомы всего три дня, – спокойно сказала она. – Я даже не была уверена, что люблю его. К тому же…

– К тому же? – поднял бровь Егор.

На лице девушки появилась горькая усмешка.

– Он бы все равно меня не взял. Бизнесмены не женятся на горничных.

Егор помолчал.

– А хозяин отеля знал о вашей связи? – поинтересовался он.

– Думаю, да, – тихо ответила горничная.

– Судя по тому, что вы рассказывали о своем начальстве, босс должен был вас уволить.

– Должен был, – согласилась она. – Но не уволил. Думаю, пожалел. Теперь вы знаете всю правду. Можно мне уйти?.. Что с вами? Эй!

– А? Из…вините. – Егор тряхнул головой.

– Вам плохо? – тревожно спросила горничная.

– Нет. – Коренев заставил себя улыбнуться. – Я в порядке.

Он молча отошел от дверей лифта. Горничная закатила тележку внутрь и нажала на кнопку.

Проводив девушку взглядом, Егор задумался. Итак, исчезновение Виктора Лемоха вполне может быть связано с его инвестициями в строительство отеля «Медуза». Однако интуиция подсказывала Кореневу, что все не так просто. И что, помимо вполне очевидных вещей, есть еще что-то. Что-то, с чем ему еще предстоит столкнуться.

За углом послышался тихий скрип. Егор зашагал по коридору. Свернув за угол, он увидел пожилого мужчину, почти старика, натирающего специальными щетками паркет. Рядом стояла алюминиевая тележка, нагруженная тряпками, швабрами и флаконами с моющими средствами.

Проходя мимо, Егор кивнул ему головой и двинулся дальше. Пройдя в задумчивости несколько шагов, Коренев уже забыл о полотере, и вдруг хриплый старческий голос у него за спиной тихо произнес:

– Проклят.

Егор остановился. Медленно обернулся.

– Простите, что вы сказали?

Старик посмотрел на него маленькими слезящимися глазками.

– Я сказал, что этот отель проклят. И мы все вместе с ним.

Старик отвернулся и снова принялся натирать паркет.

– Что значит «проклят»? – угрюмо спросил Коренев.

– Этот отель проклят, – продолжил бурчать себе под нос старик, усердно работая щеткой и, похоже, не обращая на Егора никакого внимания. – Мы все прокляты… Все…

Дедок был явно не в себе. Егор решил, что тратить время на разговоры с сумасшедшим – непозволительная роскошь. Он повернулся и, сжав сигареты в руке, зашагал к лестничному пролету.

– Прокляты… – донесся до его слуха затухающий голос. – Вы все прокляты…

Егор свернул за угол, прошел еще несколько шагов и вдруг остановился. Прямо перед собой он увидел обитую черной кожей дверь, на которой красовалась золотистая табличка с надписью:

Р. И. ГРАЧ

Егор прищурился и дернул себя за мочку уха.

– Ты-то мне и нужен, приятель, – проговорил он и решительно шагнул к кожаной двери.

Стучать не стал, просто распахнул дверь и вошел. Вежливость – вещь замечательная и чрезвычайно приятная в обращении. Но когда входишь на чужую территорию неожиданно, всегда есть шанс застукать хозяина врасплох.

Что-то вроде этого случилось и сейчас. Хозяин отеля, сидевший за столом, поспешно натянул на руки бежевые перчатки и взглянул на Егора удивленно-неприветливо.

– Добрый вечер! – добродушно поприветствовал его Коренев.

– Здравствуйте, – мелодичным баритоном ответил Грач.

– Могу я войти?

– Вы это уже сделали. – Хозяин отеля слегка прищурил набрякшие веки и окинул Коренева спокойным, холодноватым взглядом.

– Если вы не возражали, когда я входил, значит, не будете возражать, если я сяду, – сказал Егор и, не дожидаясь приглашения, плюхнулся в кресло.

Грач молчал, разглядывая Коренева. Дорогая трубка дымилась в его длинных пальцах, обтянутых тонкими перчатками.

«Не слишком-то он ласков, – подумал Егор, глядя на эти пальцы. – А насчет перчаточек – это мы еще выясним».

– Я подумываю остаться здесь надолго, – сказал Коренев, придавая своему лицу беззаботное выражение и приветливо улыбаясь Грачу. – Вот пришел узнать: не может ли так случиться, что вы внезапно закроете отель, как это было в начале сезона?

Грач смотрел на Коренева все тем же спокойным, чуть холодноватым взглядом, но Егор заметил, как его черные брови слегка сдвинулись к переносице.

– Вы можете оставаться столько, сколько захотите, – медленно проговорил Грач.

– Отлично! – кивнул Егор. Он сделал вид, что собирается встать, но вдруг снова сел в кресло, чуть наклонился вперед и заговорил тихим, доверительным тоном:

– Я слышал, здесь у вас прекрасный парк. Но не опасно ли гулять по нему ночью?

– Ночью? – приподнял черную бровь Грач.

Коренев кивнул:

– Ну да. Дело в том, что я плохо сплю, а ночные прогулки – лучшее средство от бессонницы.

Рувим Иосифович сухо улыбнулся.

– Вы можете гулять хоть всю ночь напролет. Парк абсолютно безопасен.

«А ты крепкий орешек, – подумал Егор, пристально разглядывая хозяина отеля. – Ну, ничего, приятель, я тебя раскушу».

– Но, кажется, один из постояльцев отеля пошел прогуляться, а обратно так и не вернулся. Четыре месяца назад об этом много писали.

– Писали? Можно узнать, где?

Коренев благодушно улыбнулся:

– В Интернете.

– Вот как?

Грач пососал свою трубку, выдохнул облачко ароматного дыма и проговорил:

– Случается, что люди пропадают в самых безобидных и людных местах. Но мы приняли меры, чтобы это никогда больше не повторилось. Парк огорожен.

– Если человека понесет в лес, ему и забор не преграда, – заметил Егор.

Рувим Иосифович вежливо кивнул.

– Вы правы. Для таких безрассудных голов дьявол и придумал выпивку.

– А, так вот в чем дело, – понимающе произнес Егор. – Значит, тот человек был пьян?

– Я не могу утверждать, – сказал Грач, – но думаю, что да.

– Ясно. – Егор взглянул на руки Грача и добродушно поинтересовался: – Не жарковато в перчатках?

На лице хозяина отеля не дрогнул ни один мускул. Он затянулся трубкой и спокойно проговорил, выпустив облако дыма:

– У нас прекрасный парк, он вам понравится. Простите, мне нужно заниматься делами. Желаю приятно провести время. Если что-то понадобится, сотрудники отеля всегда придут вам на помощь.

Егор улыбнулся, посмотрел на хозяина отеля и сказал:

– Еще один вопрос.

По лицу Грача пробежала тень. Однако хозяин отеля сдержался и вежливо проговорил:

– Я вас слушаю.

– Виктор Лемох инвестировал деньги в строительство вашего отеля, не так ли?

Егор вперил пристальный взгляд в лицо Грача, надеясь уловить что-то, что подскажет ему ответ на все вопросы разом. Но тот был невозмутим. Хозяин отеля приподнял черные брови и спросил:

– И что с того?

– Ничего, – ответил Коренев, прищурив глаза. – Пока ничего. Но кто знает, что будет дальше.

Грач взглянул на Егора со смесью раздражения и любопытства.

– Вы журналист? – резко спросил он.

Егор покачал головой:

– Нет.

– Милиционер?

– Тоже нет.

– Тогда почему вас интересует судьба Виктора Лемоха?

Егор усмехнулся.

– Меня интересует собственная безопасность. Что вполне естественно для человека, приехавшего в новое место.

– Не думаю, что судьба Виктора Лемоха имеет какое-то отношение к вашей безопасности. Гуляйте где хотите, но не заходите слишком далеко.

Несколько секунд мужчины пристально смотрели друг другу в глаза. Егор первым отвел взгляд. Он поднялся с кресла.

– Приятно было познакомиться. Спасибо за разговор.

– Не стоит благодарности.

Черная трубка с серебряным ободком дымилась в пальцах, затянутых в перчатки, напоминающие погребальные бинты мумии.

Егор кивнул, повернулся и покинул кабинет.

Оказавшись в коридоре, он остановился, чтобы перевести дух.

Ну, вот. Первый ход сделан. Возможно, Егор ошибся, выложив перед хозяином отеля свои карты, но в данный момент он был уверен, что поступил правильно. С момента исчезновения Виктора Лемоха прошло четыре месяца. Срок большой. Этого времени рыбам хватит с лихвой, чтобы обглодать самый упитанный труп.

Надежды на то, что спустя четыре месяца удастся обнаружить какую-нибудь улику, не существовало. Единственный способ уличить затаившегося злоумышленника – это спровоцировать его на какие-либо действия.

После беседы с Кореневым Грач будет заинтригован, а если повезет, то и напуган. (Предположив это, Егор не удержался от усмешки: слишком уж невозмутимым и безмятежным было лицо хозяина отеля.) Он поймет, что… и попытается вновь обрести контроль над ситуацией. Тут-то Егор его и прихлопнет.

А если нет? Если Коренев ошибся?

Что ж… У него в рукаве завалялась еще пара-тройка козырей, и он готов пустить их в ход.

Павел Иванович Крушилин послушно скинул с плеч белый льняной пиджак и расстегнул ремень на брюках. Усаживаясь на кровать, он поднял указательный палец и наставительно произнес:

– Сынок, никогда не пей днем, понял?

– Да, папа, – ответил Данил, помогая отцу раздеваться.

– И вечером не пей, – сурово проговорил Крушилин заплетающимся голосом. – Вообще не пей… Только квас…

Помогая отцу снимать брюки, Данил старался не смотреть на него, чтобы не чувствовать отвращения. Он помнил, что когда-то любил отца, но сейчас не мог без удивления вспоминать о том чувстве. Как можно любить такое? Хотя… может, раньше он был другим? Тогда, четыре года назад, когда еще была жива мама.

Мама была полной противоположностью отцу. Ее Даня помнил не очень четко, словно во сне, в хорошем, ярком сне, на самом дне которого притаилось нечто тревожное. Он хорошо помнил лицо мамы и ее взгляд – грустный, задумчивый.

Мама погибла. Сначала ее похитили, чтобы досадить отцу и выбить у него долю в каком-то предприятии. Отец согласился встретиться с шантажистами. На встречу он отправился один, прихватив с собой «АКМ» и пару гранат. Когда он увидел, что жены в машине похитителей нет, он выдернул чеку и швырнул гранату в салон. А потом изрешетил горящий автомобиль автоматными очередями…

Герой, ничего не скажешь. Только у каждого поступка есть обратная сторона, в чем Крушилин вскоре и убедился. Его жену нашли лишь два месяца спустя в погребе заброшенного дома. Говорили, что шантажисты в любом случае убили бы ее, но Даня знал наверняка – в смерти мамы виноват отец.

Данил плохо помнил, как ее хоронили. Тетка рассказывала ему, что во время похорон он не плакал, а просто стоял рядом с гробом. Молча, спокойно. Впрочем, это он помнил сам.

Помнил он и страшный момент: гроб с телом матери собрались уже опустить в могилу. И тогда Даню словно прорвало. Он оттолкнул всех, упал грудью на крышку гроба и зарыдал и рыдал еще десять минут, пока тетка и отец не оттащили его.

Все, что было потом, Данил не помнил совсем. Лишь по рассказам родных знал, что вечером следующего дня нашел в гараже бутылку с какой-то технической жидкостью и успел выпить больше половины, пока отец не застукал его.

Последующие полгода Данил провел в больницах, где врачи старались восстановить его утраченное зрение. Даня не видел ничего, кроме неясных теней, но это нисколько его не пугало. Он лежал в постели смирно, даже не пытаясь прислушаться к разговорам, которые вели взрослые. Словно вместе со зрением из его глаз вытекла сама жизнь.

Но потом пришел день, который все переменил. Начался он как обычно. Данилу кормили, осматривали, делали ему уколы, разговаривали с ним. Он ел, терпел, отвечал «да» или «нет», когда требовалось. Одним словом, вел себя как механическая кукла, которая раскрывает рот и двигает руками – до тех пор, пока не кончится завод.

С полудня в сердце поселилась тревога, не имевшая под собой никакой причины. Вечер прошел в тревожном ожидании, а когда пришла ночь, Данил, измотанный предчувствием беды и собственными страхами, неожиданно уснул.

Проснулся он среди ночи, совершенно внезапно. Отец устроил его в отдельную палату, чтобы сын «наслаждался одиночеством». Данил услышал шорох, а вслед за тем почувствовал сквозняк, словно кто-то беззвучно открыл дверь. Затем раздались шаги – легкие, невесомые, почти неразличимые.

Данил почувствовал, как по его спине пробежала холодная волна, как внезапно вспотели корни волос. Сердце учащенно забилось. Мальчик сел в постели и уставился во тьму незрячими глазами.

Шаги достигли кровати и стихли.

– Кто это? – спросил Данил и вздрогнул – так громко и жутко прозвучал его голос в пустой палате. – Я слышал, как вы подошли. Кто вы?

– Сынок, ты не должен волноваться.

– Мама?

– Да. – Мягкая рука легла ему на волосы. – Прошу тебя, говори тише. Нас не должны услышать.

Даня вцепился пальцами в руку матери. Рука была прохладной, будто мама только что пришла с улицы.

– Я знаю, ты ненавидишь отца, – снова заговорила она.

– Это из-за него ты умерла! – воскликнул Даня, чувствуя, что плачет от счастья. – Но ты сейчас здесь! Ты вновь жива?

– Нет, – грустно ответила мама. – Но давай не будем об этом. Я пришла, чтобы сказать тебе…

– Что сказать, мама?

Даня не видел ее лица, но почувствовал, что она улыбается. Когда она опять заговорила, голос ее звучал мягко и нежно:

– Я люблю тебя и не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

– Мама, я хочу быть с тобой!

– Еще не время, милый. Ты должен жить. Ты вырастешь, станешь взрослым мужчиной. Я хочу гордиться тобой. Хочу, чтобы ты стал хорошим человеком.

– Но я хочу быть с тобой!

– Я всегда буду рядом. Обещаю. А сейчас… мне нужно идти.

Данил схватил руку матери и порывисто поднес ее к своим губам.

– Мама, не уходи! Прошу тебя!

– Я должна, сынок. Но я еще вернусь.

– Правда?

– Правда.

– А когда?

– Я не знаю. Это от меня не зависит. Обещай мне, что больше не будешь делать глупостей.

– Я обещаю, мама! Только приходи поскорее!

Даня перестал чувствовать руку матери. Она словно растаяла у него под пальцами, превратилась в дым. Он испугался и хотел заплакать, но в это мгновение нежный голос матери проговорил:

– Ты увидишь много странного и страшного. Но ты не должен бояться. Ты не должен бояться, милый…

Голос матери звучал все тише и тише, пока не затих вдали. Даня хотел вскочить с кровати и броситься за ней вдогонку, но вдруг почувствовал страшную усталость. Он вздохнул и опустил голову на подушку.

«Она еще придет, – подумал он. – Обещала – и придет». Даня почувствовал, как на него наваливается сон, и не стал ему сопротивляться. Засыпая, он улыбался.

…А утром вернулось зрение.

Отец в тот момент сидел на табуретке, рядом с кроватью сына. Поняв, что снова может видеть, Данил не испытал дикой радости, и все же сердце его восторженно забилось.

– Папа, – проговорил он и схватил отца за руку, – я…

– Дурак, – сказал Крушилин, обдав Даню запахом перегара. – Дурак и слабак. Жаль, что похитили ее, а не тебя.

Данил не почувствовал ни обиды, ни возмущения, ни горя. Он вдруг четко осознал, что ненавидит этого человека. Ненавидит до того, что готов его убить. Не сейчас, нет. Потом, когда-нибудь – когда выпадет подходящий случай. Ведь это он – он один! – виноват в том, что мама больше никогда не подойдет к Даниной постели, никогда не погладит его по волосам, не скажет нежных слов…

И сейчас, стаскивая с отца вонючие носки, Данила не чувствовал ничего, кроме отвращения.

– Сынок, никогда не пей днем, – хрипел Крушилин, пристраивая толстую щеку на подушку.

– Да, папа.

Крушилин протянул руку и потрепал Даню по волосам.

– Я люблю тебя, ты знаешь?

– Да, папа, знаю.

Засыпая, отец еще что-то бубнил себе под нос, но Даня уже не слушал. Дождавшись, пока отец захрапит, мальчик достал из шкафа чемодан и принялся аккуратно выкладывать вещи на пол, пока не добрался до небольшого деревянного ящичка.

Крышка его была не заперта. Даня откинул ее и достал из специального углубления короткоствольный шестизарядный револьвер. Даня взвесил револьвер на ладони. Затем повернул его к себе дулом и взглянул на круглые головки патронов. Шесть медных головок, и за каждой из них – свинцовая пуля, способная размозжить голову даже такому медведю, как Павел Крушилин.

Даня сжал рукоять револьвера и взглянул на спящего. Вот удобный момент. Оружие в руке, отец спит и еще долго будет спать. Даже если не хватит решимости сделать все сразу и быстро, то есть время, чтобы еще раз все обдумать. Впрочем, зачем думать? Все уже давно решено.

Но выстрелить оказалось не так-то просто. Даня колебался, испытывал страшную досаду.

«Почему это образованные люди такие нерешительные трусы? – подумал он в отчаянии. – Любой из дворовых пацанов на моем месте давно бы уже нажал на спуск».

Он уткнул дуло револьвера отцу в висок.

«Давай! Давай же!»

Рука начала дрожать.

Вдруг свет в комнате померк, как если бы кто-то подошел к окну и заглянул в него. Данил обернулся и уловил краем глаза какое-то движение, словно кто-то быстро отпрянул от окна. Сердце испуганно забилось, глаза вдруг стала заволакивать желтая пелена, и Даня с ужасом понял, что слепнет.

За прошедшие после отравления четыре года с ним это случалось дважды. Первый раз, когда соседский мальчишка Колька Рабишев во время драки ударил его кулаком в переносицу. Тогда слепота продержалась полдня, а к вечеру отступила, к удивлению врачей и скучноватой радости отца.

Второй раз Даня ослеп всего на несколько секунд. Это было, когда он оступился и упал в яму с гнилыми листьями. Тогда он не успел даже как следует испугаться.

Памятуя тот случай, Данил заставил себя успокоиться и решил просто переждать. Зрение должно вернуться, как возвращалось всегда.

Он замер и спустя несколько секунд услышал шорох. Затем – едва различимый звук шагов. Данил напрягся.

– Кто здесь? – тихо спросил он.

Ответа не последовало.

– Я… – Данил перевел дух. – Я просто играл.

И вновь ответом ему была тишина.

– Почему вы молчите?

В нос Дане ударил резкий запах. Пахло чем-то плесневелым, залежавшимся. Запах стал сильнее, словно тот, от кого он исходил, подошел совсем близко.

Данила слегка замутило. Сердце забилось часто-часто, и мальчик готов уже был закричать от ужаса, когда вдруг все кончилось. Ощущение чужого присутствия исчезло так же внезапно, как появилось.

Желтая пелена спала с глаз, и Данил вновь обрел способность видеть. Он удивился, увидев, что все еще держит револьвер в поднятой руке. Устало опустив руку, посидел немного на полу, приходя в себя, затем аккуратно уложил револьвер в ящик, убрал на дно чемодана и заложил сверху рубашками и брюками отца.

И еще один постоялец прибыл в отель в тот день. Случилось это около трех часов дня, когда солнце припекало почти по-летнему, а юго-восточный ветер играл морскими волнами, выбивая из них серебристые искры.

Из желтого такси вышел мужчина среднего роста – жгучий брюнет, одетый в дорогой костюм, элегантный до франтовства. На голове его красовалась изящная фетровая шляпа.

Пассажир протянул таксисту зеленую купюру и сказал голосом мягким и мелодичным:

– Держите, любезный.

Таксист глянул на купюру и буркнул:

– У меня нет сдачи.

– И не надо, – сказал брюнет с улыбкой. – Оставьте жене на цветы.

Купюра перекочевала в карман таксиста. Брюнет зыркнул глазами по сторонам, вновь наклонился к таксисту и тихо проговорил:

– Возможно, мне придется скоро выехать из отеля. Очень скоро и очень срочно. Сможете приехать за мной сразу, как только я позвоню? За срочность заплачу по двойному тарифу.

– Не вопрос, – заверил его водитель.

– Даже если мне придется уехать ночью?

– В любое время.

Брюнет прищурил черные глаза и поинтересовался:

– А жена возражать не станет?

– Я холостяк.