Пациент скорее жив Градова Ирина

* * *

Женщина открыла глаза и несколько минут лежала неподвижно, устремив взгляд в потолок. Вокруг не слышалось ни звука: все в палате спали крепким сном, что неудивительно: маленькие желтые таблетки, которые приносят каждый раз после ужина, делали свое дело.

Она похвалила себя за сообразительность. Последние несколько дней ее порция устремлялась не в желудок, а заканчивала жизнь в раковине, под сильной струей воды. Только благодаря этому она все еще не потеряла способность трезво мыслить!

Спустив ноги с кровати, она сунула их в тапки и снова помедлила несколько минут, прислушиваясь к каждому звуку. Кроме шума деревьев за окном и грохота редких еще трамваев по рельсам всего в каких-нибудь двухстах метрах за шлагбаумом, предрассветную тишину больше ничто не нарушало.

Женщина выбрала именно этот час, а не ночь, потому что именно перед рассветом наиболее ослаблена бдительность тех, кто призван за ней следить. Надвигается день, и все уверены, что в промежутке между самым темным даже в белые ночи временем суток и восходом солнца просто ничего произойти не может. И именно в это время она ускользнет!

Осторожно прикрыв за собой дверь, женщина вышла в пустынный коридор, тускло освещенный лампами дежурного света. На сестринском посту никого: разумеется, ведь сегодня дежурит Оксана, а ее дежурства, по странному стечению обстоятельств, почти всегда совпадают с дежурствами ординатора Пети Храпова. Наверняка они с Оксаной сейчас милуются в бельевой или спят – самое время исчезнуть.

Она не воспользовалась лифтом: движение пассажирской кабины в столь неурочное время может привлечь ненужное внимание со стороны персонала. А ей ведь неизвестно, кому здесь можно доверять. Поэтому оставалась лестница.

Женщина медленно спустилась на первый этаж, время от времени замирая на ступеньках, прислушиваясь и оглядываясь, словно мышь, крадущаяся мимо спящего кота. Она уже собиралась толкнуть дверь, ведущую в общий коридор, как вдруг услышала голоса.

– Ну почему, почему именно к нам всегда доставляют перестарков и бомжей, а? – возмущался женский голос. – Одни приезжают умирать, другим и лечение-то не нужно – только теплое место для ночлега да бесплатный душ!

– Ты совершенно права, дорогуша, – откликнулся в ответ ей мужчина. – Я бы все отдал за то, чтобы иметь дело только с членами правительства, но – что делать… Жизнь полна несправедливости!

Голоса стали удаляться в направлении служебных лифтов. Женщина еще несколько минут постояла на лестнице, не решаясь открыть дверь, но пора было действовать, и желание свободы пересилило страх и осторожность.

Выход из клиники в это время, конечно, закрыт, но можно выбраться через приемный покой: если повезет, там окажется достаточно народу, чтобы смешаться с толпой и незаметно выскочить на улицу. Она не думала о том, как будет добираться до дома, не имея ни копейки денег. Ничего, что-нибудь придумает, как только больница останется позади.

Женщина еще раз поздравила себя: прежде чем спуститься, догадалась прихватить в незапертой сестринской чей-то мятый белый халат. Пусть и без бейджика, но все-таки… Правда, больничные тапки выдают пациентку, но, с другой стороны, почему медсестра или, скажем, нянечка не может надеть тапки после тяжелой смены, когда ноги устали и гудят? Опять же, если повезет, то никто просто не обратит внимания на обувь.

Беспрепятственно добравшись до двери в приемный покой, беглянка позволила себе перевести дух. Здесь, как она и предполагала, было достаточно людей, и никто не обратил особого внимания на старую женщину в белом халате и шлепанцах. Дежурная медсестра лишь скользнула равнодушным взглядом и спросила:

– Что так поздно со смены?

– Да… как-то завозилась… Дома уж заждались, наверное! – нашлась она.

И вот наконец заветная дверь. Толстый охранник курил, приоткрыв створку, и женщина, прошмыгнув мимо него, оказалась в больничном дворе, куда подъезжали машины «Скорой помощи». Оставалось лишь обойти здание и выйти за шлагбаум: там никого не интересуют пешеходы, проверяют только автомобили.

На улице она сразу почувствовала, что замерзает: сильный порыв ветра едва не вытряхнул ее тощее тело из халата, а в небе неприветливо хмурились тучи – видимо, собирался дождь, а то и гроза.

– Ну, и куда это мы намылились? – вдруг раздался за ее спиной чуть насмешливый мужской голос. Но напускное добродушие не могло обмануть беглянку: в тоне говорившего угадывался с трудом сдерживаемый гнев. – Без верхней одежды, в такой ветер… И о чем вы только думали?

Она могла бы попытаться убежать – до спасительного шлагбаума, отделяющего ее от свободы, рукой подать…

Безнадежно опустив плечи, женщина покорно поплелась к окликнувшему ее человеку, который стоял на месте и не сделал ни единого движения по направлению к ней: знал, что она никуда не денется.

Несмотря на середину июля, погода оставляла желать лучшего. В Питере так всегда: ждешь лета, ждешь, строишь какие-то планы, а вот оно приходит – холодное, дождливое, короткое – и почти мгновенно перетекает в осенний листопад!

В этом году я собиралась обмануть природу и провести хотя бы пару недель там, где светит солнце, плещется море и растут пальмы, однако в последний момент планы сорвались. Поэтому мое настроение полностью соответствовало погоде: дождь лил как из ведра, и зонтик оказался совершенно бесполезен из-за сильных порывов ветра – мои джинсы намокли по самые колени, а в туфлях – в моих новых дорогих кожаных туфлях! – хлюпала вода.

Мы с Олегом собирались в отпуск вместе. Специально подгадывали время, чтобы графики совпали, и так дотянули до июля – прямо скажем, не самый удачный месяц для заграничной поездки: цены на путевки высокие, а жара на курортах на самом пике. Тем не менее мы ждали поездки как манны небесной. Путевки были уже у нас на руках, как вдруг выяснилось, что главный и сам решил отдохнуть, а одновременно с ним сорвались еще несколько заведующих отделениями. И, конечно, именно Шилову необходимо было остаться на месте. Я рвала и метала: почему?! Лето ведь, не самый сезон для травм, но Олег сказал, что я не права: да, летом меньше падений из-за обледенения и, соответственно, переломов, а также плановых операций – большинство народа разъезжается по дачам. Зато именно на эти месяцы приходится самый высокий уровень автомобильных аварий и несчастных случаев на дорогах.

В общем, Шилов сказал, что я могу ехать одна или взять с собой сына или подругу, но это же – совсем другое дело! Мы так давно мечтали побыть только вдвоем, хотя бы несчастные две недели, поэтому заявление Олега, что он не едет, повергло меня в черную депрессию. Конечно, Шилов чувствовал себя виноватым. И правильно, черт подери! Ведь мог же упереться, как другие завы, и сказать главному, что уже приобрел путевку и не может ничего отменить? Вполне мог.

Настроение мое было на нуле еще и потому, что вот уже два дня я с Шиловым не разговариваю, а через три дня начинается мой, такой долгожданный, но теперь совершенно бесполезный отпуск. Тем не менее я решила ничего не отменять: пусть не еду с Олегом, отправлюсь и одна. Или, в конце концов, с Лариской, если ей, конечно, удастся вырваться из своих трех стоматологических клиник хотя бы на четырнадцать дней… Или, может, поехать с Дэном? Правда, сынуля уже большой и, наверное, не захочет проводить время, выгуливая мамашу, вместо того чтобы общаться с друзьями.

Ну, в любом случае я не собиралась сдаваться: даже если никуда и не поеду, то все равно отдохну по полной программе – похожу по магазинам, ведь мне так редко удается это делать из-за большой загруженности в больнице и со студентами, посещу Эрмитаж и Русский, где не была, наверное, со студенческих времен, съезжу в Павловск или Пушкин… Питер, несмотря на свои недостатки, как раз тот город, в котором просто нет времени скучать!

Войдя в холл, я стряхнула влагу с зонта и уже собиралась пройти к лифтам, как вдруг меня остановила консьержка:

– Агния, вас просила зайти сорок вторая квартира.

В сорок второй проживает одна из моих постоянных пациенток – соседка, которой я время от времени измеряю давление, уровень сахара и холестерина. Зовут ее Таисией Михайловной Новиковой, ей хорошо за восемьдесят, и она уже лет двадцать никуда не выходит из собственной квартиры. Многие считают ее чуть тронутой, но в целом соседи жалеют старушку и помогают, кто чем может: ходят в магазин или на почту, покупают телевизионную программу и так далее. Между прочим, у нее имеется двое детей, но каждый из них, очевидно, считает, что о престарелой матери должен заботиться другой, а потому сын и дочь навещают Таисию Михайловну крайне редко, в основном по праздникам, да и то ненадолго. Она же в свою очередь предпочитает «не беспокоить» детей слишком часто своими «стариковскими нуждами». Чрезвычайно удобно, не так ли?

Поднявшись на этаж, я подошла к квартире и постучала: звонок на двери пенсионерки не работает уже лет пять, но у нее, несмотря на возраст, превосходный слух. Подождала несколько минут, понимая, что старушка не может подхватиться немедленно, ей необходимо время для того, чтобы добраться до двери. Наконец по другую сторону раздался шорох и звон цепочки, а потом скрипучий голос недоверчиво поинтересовался:

– Кто там?

Я представилась.

– Ой, Агния, деточка! – Голос старушки мгновенно стал более мелодичным и приветливым. – Сейчас-сейчас, открываю…

– Ну, что у нас случилось? – поинтересовалась я, окидывая взглядом невысокую, в меру упитанную фигуру Таисии Михайловны. На вид она показалась мне вполне здоровой.

– Да я не о себе хотела с вами побеседовать, – отмахнулась старушка. – А что, консьержка ввела вас в заблуждение? Вот говорила же ей – это не горит…

– Ладно-ладно, – улыбнулась я. – Так в чем же дело-то?

– Да в соседке моей по лестничной площадке, Нинке Марковой. Вы ее знаете, Агния!

Я не сразу поняла, что она имеет в виду Нину Максимовну Маркову из сорок четвертой квартиры. Хотя, конечно, судя по преклонному возрасту обеих, они вполне могли не использовать отчеств в общении друг с другом.

– И что с ней?

– Так пропала она, вот что!

– Как – пропала?

– В больницу ее отвезли.

– Ну вот, а вы говорите – пропала, – вздохнула я с облегчением.

– Да пропала, пропала! Ночью это было, часа в два. Я ведь и днем-то не выхожу, дверь только социальному работнику открываю да вот вам, к примеру. А ночами не сплю, смотрю ночной канал – слава богу, есть теперь такая возможность, а то раньше просто не знала, чем и заняться… Так вот, смотрю я телик, потом слышу – шум в коридоре. Ну, я к двери подошла, в «глазок» гляжу – выходят из Нинкиной квартиры двое в синей униформе и сама она, еле ползет. И с тех пор – ни слуху ни духу! Я ей на мобильник звонила – никто не отвечает…

– А сколько времени прошло? – спросила я.

– Да уж недели три. Представляете, Агния? Так долго, насколько я знаю, у нас в больницах никого не держат. И почему же я дозвониться-то до Нинки не могу? Эх, и что ж это я выйти побоялась… Хоть спросила бы, в какую больницу ее повезут…

– А вы не пытались с родственниками Нины Максимовны связаться? Может, они в курсе?

– Вот они-то уж точно – не в курсе! – замотала головой старушка. – Есть у нее родственники – и племянница, и сынок, только живут они в Выборге. Не так уж и далеко, разумеется, только Нинка с ними не общалась вовсе. Она ж молодая еще совсем, всего семьдесят два ей, сама себя прекрасно обслужить может и на тот свет пока не собиралась… Только вроде бы поругались они с племянницей. Уж и не знаю, из-за чего.

– И давно?

– Да больше года не общались, – вздохнула Таисия Михайловна.

– Тогда надо в милицию заявить о пропаже человека, – сказала я. – Если хотите, я поговорю с одним своим знакомым.

– Даже не знаю… – пробормотала Таисия Михайловна. – Думаете, все так серьезно?

– Понятия не имею, – пожала я плечами. – Но надо бы. Для очистки совести!

Придя домой, я первым делом звякнула Родину, бывшему маминому ученику, а ныне следователю по особо важным делам, и сообщила ему имя пропавшей старушки, вкратце изложив обстоятельства дела. Тот не слишком меня обнадежил, сказав, что розыск пропавших – не его юрисдикция. Почувствовав мое разочарование, Родин все-таки пообещал поговорить со своим приятелем из соответствующего отдела, но попросил меня не обольщаться: работы у них – выше крыши, потому что каждый божий день в городе пропадает чертова туча народу, а находят единицы.

Собираясь утром на работу, я поймала себя на мысли, что уже скучаю без Олега. Строго говоря, мы виделись каждый день – в коридорах его отделения, на операциях, но вот уже несколько дней я разговаривала с ним только по делу и суровым профессиональным тоном, давая Шилову понять, что обижена на него за сорванный отпуск. Однако держать дистанцию оказалось гораздо сложнее, чем думалось вначале: стоило мне увидеть его светлые взъерошенные волосы и несчастные глаза, молча умоляющие о прощении, как я чувствовала, что готова сдаться.

– Он заходил! – сообщила Маша, едва я распахнула дверь в ординаторскую.

Мы с ней друг друга недолюбливаем, потому что моя коллега считает, что заведующая отделением Охлопкова слишком многое мне позволяет, так как я хожу у нее в любимчиках. Тем не менее Маша никогда не могла пройти мимо свежих сплетен. Кроме того, она достаточно внимательна, чтобы заметить перемену в наших с Шиловым отношениях, хоть мы и работаем в разных отделениях. Очевидно, сейчас коллега жаждала новостей, но я вовсе не собиралась доставлять ей удовольствие.

– Что-то передавал? – равнодушно спросила я.

– Нет, сказал, что позже заглянет.

Очень хорошо – у Шилова ничего не выйдет! У меня сегодня вообще нет операций в травматологии, зато целых четыре – в гастроэнтерологии и пульмонологии, так что шансы встретить Олега стремятся к нулю.

Меня ожидает длинный день, плавно перетекающий в ночное дежурство – последнее перед отпуском. Перед тем как отключить телефон, я взглянула на дисплей и увидела там сообщение от Вики. Это меня удивило: мы не общались уже больше месяца, и я и думать забыла об Отделе медицинских расследований, в который меня едва не угораздило вступить с легкой руки вице-губернатора Кропоткиной[1], что могло девушке от меня понадобиться? Мне нравилась Вика – у меня вполне могла быть такая дочь, если бы я родила ее очень рано. Однако отвечать или перезванивать Вике сейчас не было времени, и я решила отложить общение до лучших времен.

День выдался не только длинным, но и невыносимо тяжелым. Вторая операция в отделении пульмонологии продлилась целых четыре часа, и я просто не представляла, как доживу до вечера. В час я буквально приползла в пустой буфет, чтобы перехватить пару пирожков, которые прямо там печет профессиональный пекарь-кондитер. Среди множества недостатков нашего Главного имеются и бесспорные достоинства: он любит получать все самое лучшее не только лично для себя, но и для учреждения, которое возглавляет. Именно он поставил в буфете и в приемном отделении кофе-машину, и все сотрудники получили возможность наслаждаться прекрасно приготовленным напитком. И Главный же пригласил на работу кондитера: в его исполнении пиццы, пирожки и пирожные представляли собой настоящие произведения искусства. Правда, нельзя сказать, что женский персонал испытывал по этому поводу большую благодарность: теперь в буфете кормили так вкусно, что возникала конкретная опасность поправиться на несколько кило в считаные дни.

Не успела я заплатить за рыбный расстегай, как увидела знакомую фигуру в белом халате. Бежать было поздно, и я чинно направилась к столику в глубине маленького зала, старательно делая вид, что страшно занята собственными мыслями и потому не вижу Шилова.

– Прекрати это!

Слова звучали требовательно, но тон, которым Олег их произнес, был умоляющим.

– Прекратить – что? – холодно поинтересовалась я, усаживаясь на стул.

– Вести себя… так!

Олег плюхнулся рядом.

– Как – так?

– Словно мы не знакомы! – взорвался он. – Ты ведешь себя, как ребенок, у которого отобрали любимую игрушку!

– Просто дело в том, – сказала я, – что есть вещи, которые я считаю важными, а ты, судя по всему, нет. Значит, мы не договоримся: разные приоритеты.

– Ну почему ты не можешь понять, что мне перемена в наших планах так же неприятна, как и тебе?

– А почему ты не стал бороться за то, чтобы все-таки осуществить наши планы? – парировала я. – Как же, тебя попросил Главный – какая невероятная честь и ответственность…

– Но у меня и в самом деле гораздо больше ответственности, чем у тебя! – возразил Шилов.

– Да-да, знаю, – холодно кивнула я. – Без тебя отделение просто загнется.

– Не иронизируй! – попросил Олег. – Я же не требую, чтобы ты отказалась от отпуска…

– А кто тебе сказал, что ты вообще имеешь право это требовать? – прервала его я. – Лично я поеду в отпуск независимо от того, отправишься ты со мной или нет.

– И правильно – поезжай. Отдохни как следует, а потом я снова хочу видеть ту Агнию, которую люблю, а не Снежную королеву, к которой страшно приблизиться.

С этими словами Олег резко поднялся и вышел. Он сказал – «люблю»? Я не ослышалась?

Мы с Шиловым никогда не говорили о любви – даже в постели. Говорили о совместном проживании, причем я все время переводила разговор на другую тему. В моей жизни уже был один брак – неудачный, и, хотя мы с бывшим супругом сохранили дружеские отношения, повторять опыт мне как-то не хотелось[2].

Конечно, Олег отличался от Славки, как день отличается от ночи, но я теперь, как говорится, и на воду дую. Какая уж там любовь…

Задумчиво жуя расстегай, я попыталась понять, что чувствую. А может, для Шилова это была всего лишь фигура речи? Нам вместе комфортно, всегда находится тема для разговора, что для меня очень важно, мы хорошо понимаем друг друга. Но люблю ли я Олега? Да, правда, секс с ним доставляет мне ни с чем не сравнимое удовольствие, мне приятно даже смотреть на него, такого подтянутого, чистого, милого. Но – любовь ли это?

Когда я была влюблена в Славку, то точно знала: это – любовь. Но тогда мне было семнадцать лет! А теперь, приближаясь к сорока… Хотя, возможно, я стала слишком уж осторожной.

Остаток дня я провела в мыслях об этом. Вернувшись после семи в свое отделение анестезиологии и реанимации, я села, скинула туфли и положила гудящие ноги на стул. Больница постепенно пустела: уходили домой последние посетители, врачи, и оставались лишь дежурные – я в том числе. Через некоторое время мне надлежало спуститься в приемное отделение: сегодня дежурю не только я, но и наша больница дежурит по городу.

Поначалу все было тихо, и я успела выпить две чашки эспрессо и прочитать две главы женского романа, оставленного кем-то из персонала на журнальном столике. А потом начался ад!

Один раз я уже пережила подобное, когда на перекрестке рядом с больницей произошло большое ДТП – столкнулись пассажирский автобус и дальнобойная фура. Разумеется, пострадавших повезли именно сюда, так как наша больница оказалась ближайшей к месту происшествия. Но сегодня дело было не в дорожной аварии.

– Что случилось? – вскричал Лазарь Петрович Тельман из хирургического отделения, дежуривший вместе со мной, подскакивая к врачам «Скорой», вкатившим первую каталку: за их спинами слышался вой сирен, и мы поняли, что одним пациентом явно не отделаемся.

– Обрушение подъезда на проспекте Энгельса! – стараясь перекричать шум, ответил молодой парень в униформе с надписью «МЧС». – Много жертв! Похоже, взорвались газовые баллоны в подвале. Часть пострадавших увезли в ожоговый центр, а тех, у кого ожогов нет, а только травмы, доставляем к вам и в «тройку».

– И сколько же из них к нам? – поинтересовалась я, с ужасом глядя на то, как санитары, распахнув двери настежь и подставив к ним стулья, чтобы не закрывались, помогают вкатывать пострадавших.

– Где, черт подери, дежурная сестра?! – взревел Лазарь Петрович (я и не предполагала, что у обычно спокойного, интеллигентного – для хирурга – мужчины может прорезаться такой командный голос). – Надо обзвонить все отделения и найти свободные места!

Сестра тут же выросла перед ним как из-под земли. У молоденькой девчонки лицо приобрело зеленоватый оттенок. Я ее понимала: даже у меня, видавшей виды, комок подкатывал к горлу при виде такого количества раненых.

– Лазарь Петрович, мы можем разместить только двадцать два человека. Даже если вкатим в палаты дополнительные кровати! – простонала сестричка.

Хирург на мгновение задумался.

– Тогда везите самых легких в дневной стационар! – приказал он. – Завтра разберемся, а сейчас наша задача принять всех, кого можно.

Вот за это я и люблю Тельмана. Он никогда не станет ругаться с врачами «Скорой», доказывая, что мест нет, и требуя, чтобы пациентов везли куда-нибудь еще. Нет, он сделает все возможное, чтобы оказать помощь, а уж потом наставит «фитилей» тем, кому надо.

– Пожалуй, одни мы не справимся, – пробормотал он, безнадежно глядя на снующих вокруг с каталками врачей и санитаров, – придется вызывать народ из дома… А вы со мной, Агния!

К счастью, в тот день дежурило именно хирургическое отделение, но людей все равно не хватало, поэтому дежурная сестра принялась обзванивать врачей. Мы же с Тельманом спустились в оперблоки, чтобы прооперировать самых тяжелых. Но сначала я позвонила в свое отделение, чтобы подготовили реанимационные палаты. Как выяснилось, свободными оказались всего четыре койки, а требовалось по меньшей мере девять. Но мне уже недосуг было заниматься такими мелочами, так как три пациента ожидали срочной операции, а я оказалась единственным на данный момент анестезиологом на всю больницу…

Через три часа, когда мы на скорую руку заштопали второго в очереди, появилась еще одна бригада, и мы с Тельманом вздохнули с облегчением. Работы все равно оставалось много, но по крайней мере теперь у пострадавших будет гораздо больше шансов.

К пяти утра приемный покой опустел. За это время через мои руки прошло пять пациентов, и я буквально валилась с ног. После целого дня работы такая ночь – явно перебор! Я упала на диван и взяла в руки книгу, понимая, что все равно не смогу читать: глаза уже не различали строчек. Тельман сгинул где-то в недрах оперблока, сонная медсестра Татьяна возилась около кофе-машины.

И в тот момент двое врачей «Скорой» вкатили еще одну каталку.

– Нет-нет! – завопила Таня, выскакивая из своего закутка. – Только не к нам! У нас нет мест, и…

– Да недотянет она до другой больницы! – рявкнул пожилой доктор, сверля глазами девушку. – Мы уже в двух были – нигде не берут, все из-за того же обрушения дома!

– Что случилось? – спросила я, со стоном спуская ноги на пол и чувствуя, что они едва влезают в туфли.

– Да вот, порхала по проезжей части, как муха по стеклу… – вздохнул мужчина. – Едва одета: в халате и тапочках. Может, из психушки сбежала?

– Или из дома, – предположила его коллега. – У меня соседка постоянно сбегает, а потом сын ее по всему городу ищет: иногда прямо в ночной рубашке уйдет и оказывается в самом центре.

Я посмотрела на пострадавшую. Пожилая женщина, худая, но никак не походит на тех, у кого проблемы с головой. Хотя как можно быть уверенной – я же не психиатр!

– Повреждения? – спросила я.

– Множественные осколочные переломы обеих ног, ушиб грудной клетки. Скорее всего, переломы ребер, но нужен рентген. Сотрясение мозга – ясное дело. Многочисленные ушибы внутренних органов. Возможно внутреннее кровотечение. Так как, примете? – с надеждой посмотрел на меня врач.

– Ну конечно, примем, – вздохнула я. – Не умирать же ей, в самом деле, только потому, что в районе произошла катастрофа!

Лицо пострадавшей почему-то показалось мне знакомым. Наверное, просто слишком на многих сегодня насмотрелась.

– Таня, найди мне Лазаря Петровича! – попросила я, и медсестра вяло взялась за телефонную трубку.

Проснувшись, я долго лежала, глядя в потолок, не чувствуя в себе сил вылезти из-под одеяла. Мама уже несколько раз заглядывала в комнату, но я делала вид, что все еще сплю, и она на цыпочках удалялась. Такой тяжелой ночки у меня не случалось давненько – и это перед самым отпуском, когда самая пора расслабиться и морально готовиться к отдыху! Я не могла не думать о той бедной женщине, которую доставили после аврала с обрушением подъезда. Как ее угораздило оказаться на улице в исподнем? Мне показалось, она не походила ни на бомжиху, ни на душевнобольную – просто несчастный человек, попавший в тяжелую жизненную ситуацию. Есть ли у нее родные? Ищут ли ее? Нам удалось спасти пациентку, но через полчаса после реанимации она впала в кому. Теперь никто не мог поручиться, выживет она или умрет, не приходя в сознание. Тельман сказал, что старушке в какой-то мере даже повезло: с такими переломами женщина испытывала бы адские боли, будь она в памяти, а теперь, если поправится, самое тяжелое время окажется уже позади…

– Ма, ты что там – умерла?

Дверь приоткрылась, и в щелку просунулась голова сына. Я только пробубнила нечто нечленораздельное: вставать еще не хотелось. Однако Дэн понял, что я уже не сплю, и тут же распахнул дверь пошире, впуская ураган в лице (или правильнее сказать – в морде?) Куси, нашей огромной черной терьерши, которую хлебом не корми – дай разбудить человека поутру, обслюнявив его с головы до ног. Куся вспорхнула ко мне на постель, как будто и не весила восемьдесят кило, и стала искать своей бородатой мордой мое лицо. Несколько минут мы молча боролись, потом к нам присоединился Дэн. Еще через некоторое время, запыхавшиеся и красные, мы все втроем свалились на пол, и я пошла в ванную, оставив сынулю с собакой в спальне.

Под душем я провела минут сорок, включая то горячую воду, то холодную, чтобы привести в порядок кожу лица и восстановить циркуляцию крови. Честно говоря, ничто не нравится мне так сильно, как дневные часы после дежурства, когда никуда не требуется торопиться и можно уделить некоторое время себе лично. Я расчесала волосы и втерла в них масло алоэ, чтобы придать шелковистость. Затем, надев обруч, протерла лицо лосьоном и нанесла шоколадно-лимонную маску, после чего вернулась в спальню (мама уже успела убрать постель) и растянулась на покрывале, прикрыв глаза. Господи, какой кайф!

Однако счастье мое отнюдь не было полным. Я с тоской подумала о том, что Олег сейчас мог бы быть рядом со мной. Может, это все-таки любовь? Я хочу быть с ним, хочу, чтобы мы просыпались в одной постели по утрам и встречались на кухне за завтраком и ужином…

– Женщина пропала… – услышала я, входя наконец в кухню, где мама жарила гренки и одним глазом, как обычно, смотрела в экран маленького телевизора, стоящего на холодильнике. – Из квартиры вынесли почти все ценные вещи, – вещал мужчина в свитере. – Друзья теряются в догадках.

– Что за ужасы ты смотришь с утра пораньше? – осведомилась я, плюхаясь на стул и хватая с тарелки обжигающе горячую гренку, обильно посыпанную сахарной пудрой.

– «Закон и порядок», – ответила мама. С некоторых пор она полюбила криминальные передачи типа «Особо опасен» и «Человек и закон». – Боже мой, что творится в стране!

– Мам, – вздохнула я, – в нашей стране всегда что-то происходит. Такова уж, видно, ее судьба и Божья воля! А что случилось-то?

– Да вот, актриса пропала – и это уже не в первый раз! Квартиру ее кто-то разграбил…

И в самом деле, такие истории в последнее время участились, люди без конца пропадают. Вот, к примеру, Нина Максимовна – куда делась? От Родина пока никаких известий на ее счет. Когда о подобных вещах слышишь в новостях, они кажутся далекими и нереальными, но если ты лично знаешь кого-то, с кем случилась беда, сразу начинаешь переживать это так, словно сам являешься участником событий.

В коридоре залаяла Куся, и мама прислушалась.

– Кажется, в дверь звонят, – сказала она.

– А у тебя телик так орет, что ничего не слышно, – покачала я головой.

– Я открою! – крикнул Дэн.

Через минуту он появился на кухне с озадаченным выражением лица:

– Тут… э-э… К тебе, ма!

Из-за широкой спины сына высунулась хорошенькая головка в дредах до самого пояса, с перьями синих и зеленых прядей.

– Вика?! – охнула я, мгновенно вспомнив об эсэмэсках от девушки, на которые так и не соизволила ответить.

– Ну, вы не перезвонили, и я решила зайти, – пожала плечами гостья и протиснулась в кухню мимо Дэна.

На ней была короткая юбка клеш из красно-синей шотландки, зеленая футболка с логотипом «Nike», полосатые колготки и пляжные тапочки. Несмотря на полную безвкусицу в одежде, девушка выглядела мило и в то же время трогательно.

– Нас представят? – поинтересовался Дэн.

Он давно гулял с девочками – судя по маминым наблюдениям, лет с тринадцати, но подружки сына, с кем мне доводилось знакомиться, кардинально отличались от Вики. Те девушки носили безупречные платья, дорогой макияж, и даже я порой задумывалась, смогу ли соответствовать столь высокому стилю, вздумай сынуля вдруг пригласить меня куда-нибудь их сопровождать. На Вику Дэн не просто смотрел во все глаза – он откровенно пялился на нее, пытаясь, очевидно, понять, что за диковинная птица залетела в наш дом.

– Дэн, это – Вика, моя… подруга, – с трудом подобрала я слово. Учитывая нашу разницу в возрасте, это оказалось делом непростым.

– Та самая Вика? – переспросил сын.

– Да, та самая, – подтвердила я.

Мне все же пришлось рассказать семье о том, что я участвовала в расследовании отравления моей школьной подруги наравне с ОМР, в котором состояла и Вика[3]. Правда, я постаралась сократить информацию до минимума: по моему, сын и мама считали сию организацию чем-то вроде тайного ордена – типа иллюминатов или розенкрейцеров. Мои родные как будто пропустили мимо ушей слова о том, что Отдел медицинского расследования учредил губернатор города и что он действует на совершенно законных основаниях. Думаю, втайне мама надеялась, что больше никогда не услышит об этой группе, а потому сейчас рассматривала Вику, нахмурив брови. Ей никак не мог понравиться ультрасовременный «прикид» девушки и ее прическа, а подтвержденная принадлежность к ОМР только доказывала, что Вика может представлять реальную опасность для нашей семьи.

– О, вы… обедаете? – сконфузилась девушка, увидев гренки на столе и мельком взглянув на часы. – Извините, что помешала…

– На самом деле мы завтракаем, – сообщил Дэн. – У мамы было ночное дежурство, а в такие дни завтрак у нас поздний. Присоединишься?

– С удовольствием! – тут же согласилась Вика, и сынуля услужливо пододвинул ей стул.

Мама одарила меня многозначительным взглядом, но, к счастью, не сказала ни слова. Все время, пока мы ели, Вика трещала о всякой всячине – о погоде, о компьютерах, об экзаменах в университете и своей дипломной работе.

– Ты заканчиваешь университет? – не поверил своим ушам Дэн.

Разумеется: он-то наверняка думал, что наша гостья школьница, потому что она выглядит лет на четырнадцать, а никак не на свои девятнадцать.

– Ага, – просто кивнула Вика. – Вот все думаю – идти в аспирантуру или нет? Вы как думаете, Агния?

– Она что, ребенок-гений? – спросил Дэн, вопросительно глядя на меня.

– Вроде того, – улыбнулась я. Не знаю почему, но мне было на удивление приятно видеть Вику на своей кухне, за общим столом.

– Конечно, идти, – сказала я, обращаясь уже к девушке. – Наука – это твое, так что не упусти свой шанс.

– Нет, – вздохнула та, положив надкушенный гренок на тарелку, – мое – это компы. Но предки… Они меня никогда не поймут!

– Ты не рассказала родителям, что ушла из медицинского? – уточнила я.

– Не-а, – протянула Вика, опустив глаза. – Андрей Эдуардович ругается, но я… я просто не знаю, как сказать… В любом случае, – внезапно повеселев, добавила девушка, – они уехали в отпуск – на целый месяц, так что пока можно вздохнуть свободно!

– А ты, значит, в компьютерах разбираешься? – спросил Дэн.

– Пожалуй, слабо сказано, – усмехнулась я. – Она – просто чудо!

Вика приняла комплимент сдержанно: девушка и так знала все, что я могла сказать.

– У меня «Виндоуз» подвисает… – снова подал голос сынуля. – Не посмотришь?

– Можно, – кивнула Вика.

Не успела я отреагировать, как сын с девушкой выскочили из кухни.

– Тебе не кажется, что девочка немного… странная? – спросила мама, понизив голос.

– А кто из нас не странный, мама?

Разобравшись с компьютером, дети вернулись. Я видела, что Вика хочет что-то мне сказать, но присутствие Дэна и мамы мешает ей.

– Я тут хотела пройтись по магазинам… – задумчиво произнесла я. – Вика, не хочешь составить мне компанию?

– Разумеется! – обрадовалась девушка, вскакивая на ноги.

– А мне можно с вами? – вдруг спросил Дэн.

Я чуть со стула не свалилась. Обычно не знаю, какие пытки следует применить, чтобы затащить моего сына в магазин, а сейчас он сам предлагает нас сопровождать?!

– Ну, у вас же сумки будут тяжелые… наверное, – предположил он неуверенно.

– Нет, Дэн, ничего не выйдет, – ответила Вика, заметив мою растерянность. – Нам, девочкам, мальчики только помешают, понимаешь? Мы будем долго бродить, зависать у прилавков, примерять шмотки… Скука, в общем!

Слова девушки прозвучали как решительный отказ, и настаивать Дэн не стал – гордость не позволяла. Но я видела, что Вика, несомненно, произвела на него большое впечатление – как своей необычной внешностью, так и, судя по всему, тем, что читала компьютер, словно открытую книгу. С такими девушками Дэну еще ни разу не приходилось сталкиваться, и это не могло его не заинтриговать.

– Уф-ф, слава богу! – воскликнула Вика, как только мы вышли из дома. – Теперь и поболтать можно. Я машину оставила за углом: у вас тут просто яблоку негде упасть. Вам правда надо в магазин, или вы решили так «отмазаться» от родичей?

– Именно «отмазаться», – призналась я.

– Это хорошо. Терпеть не могу шопинг!

– Я так понимаю, – начала я разговор, когда мы разместились в машине девушки, – что тебя прислал наш общий знакомый?

– Нет, – покачала головой Вика. – Андрей Эдуардович только просил с вами связаться, а нагрянуть к вам – целиком и полностью моя идея. Вы уж извините, Агния, но мне страсть как хотелось посмотреть, как вы живете!

– Ну, и как?

– Отпад: мама – королева кухни, сын – талантище. Дэн показал мне некоторые свои работы – это что-то! Я, конечно, в живописи не сильна, но кое-что понимаю.

– Так что Андрей Эдуардович? – перевела я разговор на прерванную тему.

– У нас новое дело. В смысле, у нас каждый раз новое дело, но это – совсем другой случай!

– В самом деле? – подняла я одну бровь. – И что в нем такого необычного?

– Что вам известно о Светлогорской больнице, Агния?

Задавая вопрос, девушка пристально смотрела на меня. Я не смогла выдержать ее взгляд и опустила глаза. В любой среде есть вещи, говорить о которых не принято – в силу разных обстоятельств. Светлогорская больница относилась как раз к таким темам. Врачи знают, какие больницы в городе считаются «хорошими», а какие – «плохими», и дело тут не в том, что в первых работают хорошие специалисты, а в последних – нет. «Хорошие» больницы – те, где не процветают взяточничество и коррупция, где пациенты получают надлежащее лечение и, в большинстве своем, выздоравливают. «Плохие» же – те, где больные умирают. И Светлогорская больница относится именно к таким. Она известна тем, что туда свозят стариков и одиноких людей со всего города – тех, кого считают «неперспективными» пациентами. «Неперспективный» пациент не в состоянии не только оплатить операцию или лечение, но и дать медсестре денег за укол или нянечке – за то, чтобы его, например, после операционного вмешательства или инсульта переворачивали во избежание образования пролежней. Таким образом, не обладая средствами, а значит, не получая должного ухода, «неперспективные» пациенты недолго обременяют персонал больницы своим жалким существованием – они просто отправляются в мир иной. Многие пациенты также знали о том, что творится в Светлогорке, а потому были готовы платить любые деньги врачам «Скорой помощи» только за то, чтобы их везли куда угодно, только не туда.

– Вижу, вы в курсе, – кивнула Вика удовлетворенно.

– Неужели кому-то наверху пришла в голову идея навести там порядок? – изумилась я. – Столько лет никому не было до этого никакого дела!

– Андрей Эдуардович полагает, что и сейчас нет, – вздохнула Вика. – Однако новости о том, что наш Отдел успешно работает в сфере медицинских расследований, постепенно распространяются, и все больше народу обращается к нам. Комитет здравоохранения проводил несколько проверок в Светлогорке, но их документы в полном порядке, а кроме бумаг, они ничего не касались. Со стороны все выглядит достойно и прилично. Не секрет же, что все государственные больницы финансируются плохо, а потому их материальная база в целом находится в упадке. Так что прицепиться не к чему.

– Но…

– «Но»? – переспросила Вика.

– Думаю, раз вообще этот разговор возник, Андрей Эдуардович так не считает.

– Вы правы, – хитровато улыбнулась девушка. – Но у Комитета связаны руки, а вот у ОМР – совсем наоборот. Мы можем действовать в обход всех официальных инстанций, чтобы получить необходимые сведения. И поэтому Андрей Эдуардович хотел бы лично встретиться с вами.

– Со мной?! А я-то какое отношение имею ко всему этому?

– Он мне не сказал, – покачала головой Вика. – Но его инструкции в отношении вас были абсолютно прямыми: Андрей Эдуардович хочет договориться с вами о встрече в любое удобное для вас время. Да! – стукнула себя по лбу, словно вспомнив о чем-то важном, девушка. – Он еще добавил, что я должна убедить вас связаться с ним в течение двух-трех дней – до того, как вы официально уйдете в отпуск.

Отлично! Значит, «в любое удобное для меня время», но «в течение трех дней»? Андрей Эдуардович, оказывается, и про мой отпуск знает! Да чему я, собственно, удивляюсь: за то недолгое время, что мы знакомы с Лицкявичусом, ему удалось убедить меня в своих почти сверхъестественных способностях. Где он черпал информацию, оставалось для меня полнейшей загадкой.

Я подъезжала к дому главы ОМР второй раз в жизни, все на той же маршрутке, ходившей из центра города. Меня так разозлил тот факт, что Андрей Эдуардович подослал ко мне Вику, не потрудившись даже позвонить лично, что я решила так же, без предупреждения, нагрянуть к нему и высказать все, что о нем думаю. Я выбрала субботний вечер, надеясь застать Лицкявичуса на месте. Неожиданность визита была призвана стереть маску самодовольства с его красивой, породистой физиономии, а мой отказ принимать участие в его комбинациях – поставить его в неудобное положение и усомниться в собственных способностях. Конечно, я могла бы просто проигнорировать приглашение на встречу и не отвечать на звонки Вики или любых других членов ОМР, но, с другой стороны, мне хотелось видеть лицо Лицкявичуса, когда я буду произносить отказ.

К моему удивлению, охранник у шлагбаума, отделяющего коттеджный поселок, где жил глава ОМР, от шоссе, не стал спрашивать у меня ни имени, ни документов. Узнав, к кому я направляюсь, он лишь широко улыбнулся и пропустил за ограждение. Подходя к дому, я поняла, почему парень повел себя так странно: у ворот скопилось около двух десятков автомобилей. Каких только марок здесь не было – от самых дорогих, типа «Лексус» и «Порше», до простеньких «семерок» и «девяток». Очевидно, я неправильно выбрала время для неожиданного визита!

Раздумывая, стоит ли входить в дом, я заметила, что к чугунной ограде приближается мужчина в футболке и потертых джинсах, в котором тут же узнала Раби, домоправителя Лицкявичуса. Бежать, кажется, было уже поздно.

– А-а! – с непонятной для меня радостью в голосе протянул он, распахивая ворота. – Красивый женщин из больница! Как раз в хороший время – праздник у доктор, народ много!

– Да, я уже заметила, – пробормотала я, проходя в ворота.

В мой первый визит сюда Раби кормил меня восточными сладостями. Мне понравился этот веселый таджик, который, несмотря на то что работал на Лицкявичуса, позволял себе гораздо больше, чем в подобных случаях могут позволить себе служащие.

– А что за праздник? – поинтересовалась я.

– Хозяин пятьдесят год исполнился, вот как.

– Ух ты! – выдохнула я и затравленно оглянулась на ограду. Такая дата предполагала наличие у меня подарка, которого не было и в помине. Более того, вламываться на празднование юбилея с той целью, какую я себе поставила, казалось в высшей степени невежливым, если не сказать грубым.

– Может, я лучше… – забормотала я.