Дедушка русской авиации Волчек Григорий

Любовь без контрацепции

Гоша вышел из казармы через запасной ход. Со времени самоубийства Воскобойникова ход был закрыт и опечатан, но и ключ, и печать хранились у Полторацкого. Дверь в лазарет была не заперта.

— А вот и я! А где пуховая постель, перина, подушка? Где все это? Где необходимые условия для высокопроизводительной деятельности?

Наташа засмеялась и постелила на кушетку чистую простыню.

— Обойдемся без излишеств, Игореша.

— Ты права — советский солдат, как истинный пролетарий умственного труда, весьма неприхотлив. Итак, задачи ясны, цели определены — за работу, товарищи!

Время летело незаметно, Гоша млел от удовольствия. «Почему мне с ней так хорошо? Неужели любовь?»

— Наташа, кстати, а как у тебя с контрацепцией?

— Никак.

— Ты что, серьезно?

— Конечно.

— Ты дурочка? Вроде непохожа… В чем дело, Наталья Вениаминовна?

— Может, я хочу от тебя родить?

— Ничего себе! Ты шутишь?

— Нисколько.

Гоша от изумления надолго замолчал.

— Получается, что в семье майора Немировского будет расти прямой наследник младшего сержанта Полторацкого? А как же субординация?

— Я рада, что ты не злишься. Я хочу, чтоб это был мальчик, похожий на тебя. Чтобы был таким же красавчиком!

— Да, и фамилия у него будет двойная: Полторацкий — Немировский. Звучит шикарно! Слушай, а не поздно тебе рожать?

— Обижаешь, служивый! Самый раз — будет мне опорой на старость.

Гоша молчал еще дольше.

— Наталья, если ты от меня родишь, я тебя от майора Немировского заберу. Доведем наш адюльтер до логического завершения — вот каков девиз партии на данном историческом этапе!

— Глупый, зачем тебе такая старуха? И вообще, не надо брать на себя невыполнимые обязательства.

— Я, в отличие от партии и Советского государства, свои обязательства выполню!

— Не надо, Игорь. Ты просто на мне зациклился от тоски и одиночества, а на безрыбье, как известно, и рак рыба.

— Я не зациклился. Я тебя люблю.

Новый день

— Ты раньше признавался в любви?

— Нет. Сегодня первый раз.

— Дай бог, не последний.

— Ну что ты, Наташа!

— Нет, ты должен еще влюбиться! Ты должен полюбить самую прекрасную девушку! И она должна полюбить тебя! Потому, что ты самый умный, самый добрый, самый красивый! Самый лучший! Как здорово, что мы повстречались! Мне просто повезло!

— Мне тоже очень повезло!

— Ты самый хороший у меня!

— Боюсь, что целый ряд военнослужащих ТЭЧ с тобой не согласятся. Впрочем, предлагаю пока оставить лирику, тем более что признание в любви, как выяснилось, здорово стимулирует сексуальное влечение. Берегитесь, Наталья Вениаминовна!

…Перед самым подъемом Полторацкий, пошатываясь от усталости и блаженно улыбаясь, вернулся в казарму. Через трое суток — новая встреча с любимой женщиной. Черт возьми, как здорово звучит — «с любимой женщиной»! Ну, а теперь, увы, надо возвращаться к службе.

— Рота, подъем!

Все вскочили с коек. Остались лежать только избранные — Кобыхнов, Лада, Жужгов и Гиддигов. ТЭЧ вывалилась на зарядку. В кубрике зашуршали уборщики. Начинался новый день.

Дисциплина и ответственность

Прошел съезд. Все его материалы Полторацкий бегло прочитал в газетах. Ничего из съездовского новаторства Гоша всерьез не воспринял — похоже, никаких кардинальных изменений в жизни все это не сулило. Более того, ухватившись за тезис о повышении дисциплины и ответственности, типы вроде замполита могут организовать новый виток прессинга.

После постановки «сушки» на боевое дежурство и прекращения обильных снегопадов у солдат прибавилось свободного времени. Полторацкий проводил свободные часы либо в гостях у Наташи, либо в гарнизонной библиотеке. При этом Гоша в меру сил способствовал тому, чтобы и караси личное время проводили за чтением. Если Полторацкий видел карася, болтающегося без дела, то огорчался и загонял бедолагу на уборку и без того сверкающего кубрика или туалета. Но если карась мирно читал книгу или газету, то сердце и.о. старшины смягчалось.

В силу своей страсти к регламентации Гоша развел кучу условностей и неписанных правил. Например, запретил курить на этаже — только на улице. Кстати, сам Гоша, хоть и курил мало, но делал это в самых неподходящих местах. Для него представлял интерес не столько сам процесс курения (он мог длительное время совершенно безболезненно жить без курева), сколько возможность курить в неположенных местах. Именно поэтому Гоша курил в почти сакральной Ленкомнате, канцелярии, кубрике, столовой, ведя строй. Начальству приходилось терпеть — никогда ранее, при Охримчуке и каком-либо другом старшине, в ТЭЧ не было такого образцового порядка, чистоты, дисциплинированности и организованности. Это признавали все.

Далее, Гоша запретил:

— находиться в Ленкомнате и бытовке в верхней одежде;

— рвать подшивки газет (тем более что время порцаек, заворачиваемых обычно в газетную бумагу, кончилось);

— входить в канцелярию и каптерку без стука;

— надевать чужие вещи даже в случае временного отсутствия их хозяина;

— отлучаться из казармы без разрешения (предупреждения);

— и т. д.

Все это, с одной стороны усложняло, а с другой упорядочивало ТЭЧевскую жизнь.

Важнейший атрибут боевой и политической подготовки

Однажды Нечипоренков вызвал Полторацкого в политотдел полка.

— Сержант, тебе надо ходить на политзанятия. (Замполит реанимировал в ТЭЧ систему регулярных политзанятий для солдат и прапорщиков).

— Мне некогда.

— Как это некогда? Политзанятия — это важнейший атрибут боевой и политической подготовки! Игнорировать их нельзя!

— Товарищ капитан, а что мне прикажете делать на политзанятиях? Учить страны НАТО и Варшавского договора? Зубрить фамилии членов Политбюро и высшего армейского командования? Показывать горячие точки планеты на карте мира? Конспектировать тезисы, позаимствованные вами из последнего номера популярного журнала «Коммунист Вооруженных Сил»? Так ведь все это я знаю наизусть — и про руководящую роль, и про «всегда на страже», и про «враг не дремлет»!

— Полторацкий, согласен, ты парень эрудированный. Но важно, чтобы твои знания превращались в убеждения!

— От ваших политзанятий мои убеждения крепче не станут. А что касается торжества коммунизма во всем мире, то я убежден в обратном.

— Крамольные вещи говоришь.

— Что думаю, то и говорю.

— В духе перестройки пока прощаю. Ты материалы съезда читал?

— Читал.

— Ты разделяешь идеи съезда?

— Смотря какие. Некоторые — перепев старых песен на новый лад, некоторые — получше.

— Какие, например, получше?

— Например, про экономическую реформу.

— Ты признаешь, что в этом вопросе на съезде сделан шаг вперед?

— Полшага признаю.

— Отлично! Я хочу, чтобы ты сделал на ближайшем политзанятии доклад о съезде. Сможешь?

— А почему именно я?

— Больше некому.

— А Гиддигов?

— Нужно, чтобы этот доклад сделал сержант, младший командир. Это будет правильнее и солиднее.

— Уговорили, я сделаю доклад, только скажу все, что думаю.

— А вот этого не надо. Надо остановиться на положительных моментах, ведь их в материалах съезда немало, согласись.

— Вот так всегда! Чуть что — давай только положительное!

— Полторацкий, людей надо взбодрить, поднять настроение! Солдат должен служить с огоньком! Кстати, это и в твоих же интересах как старшины. И еще я тебя прошу — поменьше в казарме всех этих деморализующих разговоров. В общем, готовься, доклад послезавтра.

Новая веха коммунистического строительства

Полторацкий поплелся в ангар на политзанятие. Ночью у него было очередное свидание с Наташей, и Игорю очень хотелось спать. Во всяком случае, говорить и даже думать о съезде не хотелось.

ТЭЧ расселась в небольшом актовом зале. Вошли замполит с начальником политотдела полка Бондаревым. Замполит, не поднимаясь на трибуну, произнес:

— Товарищи, сегодня мы проводим очередное политическое занятие, посвященное итогам двадцать седьмого съезда КПСС. Слово для доклада предоставляется исполняющему обязанности старшины подразделения ТЭЧ, младшему сержанту Полторацкому. Прошу!

Гоша выступал пятнадцать минут, складно и политически грамотно. Замполит чувствовал себя именинником. Бондарев хлопал ресницами и думал о том, что не слышал такой шикарной лекции уже лет десять, с того времени, как их, политработников ротного и батальонного звена, собрали в Ленинграде на окружное совещание, где выступал лектор ЦК КПСС. Речистый цековец рассказывал о непреходящем значении для всего прогрессивного человечества трилогии Леонида Ильича Брежнева «Малая земля», «Возрождение» и «Целина». Увы, из всей этой длинной речи Бондарев запомнил только одну фразу: «Леонид Ильич Брежнев — крупнейший политический деятель второй половины двадцатого века!» Ну, правильно, первая половина — Ленин, вторая половина — Брежнев.

Полторацкий закончил. Первым захлопал Бондарев, затем — замполит, затем — все остальные. Гоша немного смутился. Замполит поднялся с места.

— Товарищи, я думаю, что после такого превосходного выступления трудно что-либо добавить. Я просто выражу надежду, что двадцать седьмой съезд КПСС послужит новой важной вехой в коммунистическом строительстве, тем более что во главе нашей партии стоит такой верный ленинец, как товарищ Михаил Сергеевич Горбачев! Вы знаете, товарищи, а я ведь знаком с Михаилом Сергеевичем, обменивался с ним рукопожатием, вот этой самой рукой!

Замполит вытянул вверх свою руку.

— Да-да, товарищи, было дело — жал руку самому генеральному секретарю! Я тогда еще курсантом Ставропольского военно-политического училища был, молодым коммунистом. Так вот, на вручение нам дипломов об окончании училища приехал Михаил Сергеевич — он работал тогда первым секретарем крайкома партии. Он выдал мне диплом и офицерское удостоверение, поздравил и руку пожал! Надо сказать, что все мы, коммунисты краевой парторганизации, очень уважали Михаила Сергеевича — за отзывчивость, внимание к людям, доброту и принципиальность. И сегодня мы можем смело надеяться на успех нашего дела, раз во главе ЦК стоит такой прекрасный человек, такой опытный и преданный делу партии руководитель, как товарищ Горбачев! Это настоящий коммунист!

— Полностью согласен, с вами, Валентин Иванович! — подал голос Бондарев. — Вы знаете, что в соответствии с духом перестройки Михаил Сергеевич не любит подхалимажа — даже вот известного нашего кинорежиссера Льва Кулиджанова на съезде прервал, когда тот начал славословить. Тем не менее, с уверенностью скажу, что товарищ Горбачев — это крупнейший политический деятель второй половины двадцатого века! Да, товарищи! А после женевской встречи в верхах это признал и весь мир, все прогрессивное человечество! Куда там до нашего Михал Сергеича всем этим Рейганам, Миттеранам, Тэтчерам, Колям и Петям!

Бондарев первым засмеялся своей шутке. За ним захихикал замполит, а следом — и вся ТЭЧ.

На следующий день замполит вызвал Гошу в канцелярию.

— Поздравляю тебя, Полторацкий, тебе присвоено звание сержанта! Это Бондарев распорядился, а я поддержал.

Так на погонах у Гоши появилась «эмблема „Адидас“».

Старинные армейские традиции

К концу марта зима стала отступать, а световой день — резко прибывать. На солнышке уже можно было спокойно снять меховую куртку. Установилась приятная безоблачная погода, с Баренцева моря прилетел теплый антициклон. Снегопады прекратились, снизилась потребность в угле, а значит, самой противной и изнурительной солдатской работы стало значительно меньше. Караси заметно оживились. Еще бы — скоро приказ, конец мучениям! Приказ — это рубеж, это веха, приказ означает, что прошло еще полгода службы!

Охримчук возвращаться из отпуска не спешил. С Тернопольщины пришла телеграмма, заверенная печатью врача районной поликлиники. Бумага извещала о том, что Охримчук серьезно заболел и, стало быть, задерживается минимум на две недели. Старшина не устоял перед соблазном и пошел на избитый трюк, к которому прибегают почти все солдаты срочной службы, чтобы законно продлить отпуск. Таким образом, старшинство Полторацкого вынужденно продлялось.

Приказ был совсем близко. Нарастало возбуждение. Полторацкому это надоело, и в ночь на двадцать седьмое марта он поднял ТЭЧ на ноги.

— Зашевелились, обормоты? Приказ почуяли? Докладываю — на данном историческом этапе этот приказ не про вас! Дембелями в день приказа становятся только Кобыхнов и Голдобин, причем Голдобин — с большим скрипом. Они станут квартирантами, гражданскими людьми, и я им уже не начальник. Не думайте, что я совсем уж скурвился и не признаю старинных армейских традиций, тем более что эти граждане в общем и целом заслужили свои дембельские права. Что касается остальных, то у них, как говорится, какая служба, такой и дембель, уж не взыщите. Идем дальше. Лада становится дедом, Бегичев и Жужгов — черпаками. Разрешаю расстегнуться также Филимонову, в порядке исключения. Все пашут так, как и пахали вплоть до приезда новых карасей. Они приедут недели через три — вот тогда и посмотрим, что делать со старыми карасями. Да, очевидно — Черемисов остается духом. И еще немного о приказе. Повышают в звании только я и Гиддигов. И больше чтоб никакой самодеятельности!

«Приказ объявить во всех батальонах»

«Красная звезда» опубликовала приказ министра обороны. Полторацкий ночью поставил на тумбочку духа Оборина, и тот с выражением зачитал текст документа. Как только Оборин произнес заключительные слова: «Приказ объявить во всех батальонах, дивизионах и эскадрильях. Маршал Советского Союза Соколов», Игорь пнул ногой тумбочку. Дух с шумом грохнулся на землю.

— Итак, приказ объявлен. Теперь вступают в силу мои вчерашние поправки. Начинаем прием населения. Бегичев, Жужгов, Филимонов — на середину. Бегичев, нагнись!

Бегичев нагнулся. Белая ткань кальсон плотно облегла задницу. Полторацкий взял в руки белый парадный ремень, намочил его в заранее приготовленном ведре с водой, скрутил жгутом.

— Предупреждаю: кто заорет, тому черпаковки не видать!

Первый удар. Бегичев скрипнул зубами.

— Терпи карась — черпаком станешь!

И Полторацкий с силой влепил по Бегичевской заднице еще одиннадцать хлестких протяжек. Бегичев стонал, дергался, но держался молодцом. Потом процедура повторилась, но Гиддигов бил слабее — жалел.

— Бегичев, ты официально принят в черпаки! Поздравляю! Временно свободен.

Бегичев, потирая зад, потащился к себе на койку. Гоше пришла в голову свежая идея.

— Курбатов, принеси еще один ремень! Зачем по очереди бить, если можно одновременно?

Курбатов принес ремень. Настала очередь Жужгова.

— Ты хоть, Серега, мне и друг, но истина дороже! Поехали, Володя!

Два «приемщика» заколошматили попеременно по бедной Жужговской попе. Получив свои двадцать четыре удара, Жужгов даже не ойкнул.

— Молодец! Всем брать пример с героического рядового Жужгова! Правда, как дружбана, я бил его вполсилы. А вот ты, Филимонов, пощады не жди!

После процедуры Филимонов чуть не потерял сознание от боли.

— Все! Почетная традиция соблюдена! Отбой всем!

Первого числа коварный Гиддигов распустил слух, что всех заслуженных карасей примет в черпаки сегодняшней ночью. После отбоя, когда страждущие построились в кубрике, Володя объявил, что это была первоапрельская шутка.

Вскоре приехал Охримчук. Он совсем не походил на человека, перенесшего тяжелую и продолжительную болезнь. Скорее, наоборот, Охримчук был бодр, весел и румян. Он вступил в свои права, и Гоша снова стал простым командиром отделения. Нельзя сказать, что он сильно переживал. Правда, теперь ему пришлось ежедневно ходить в ангар, но зато и хлопот у Игоря убавилось — как раз ушел в отпуск инструментальщик, и Полторацкий временно занял его место. Работа эта непыльная, но ответственная. Если в конце дня на месте нет какой-нибудь отвертки или гаечного ключа — это ЧП. Если инструмент не найден к утру, в полку отменяются полеты — до тех пор, пока не найдется железяка. Таково незыблемое правило авиации — слишком много техники и людей угроблено из-за оставленных внутри самолета инструментов.

Двадцать страниц

Наступила пора итоговой проверки за зимний период обучения. Как всегда перед проверкой, в последний день начались тренажи по защите от оружия массового поражения, боевые стрельбы из автоматов, усиленные физзарядки, продленные политзанятия. Замполит и старшина попросили Гошу подключиться, он, скрепя сердце, согласился и уже буквально через неделю даже самый последний болван в ТЭЧ знал наизусть первые двадцать страниц своей тетради для политзанятий. Эту обязательную военно-политическую информацию должен знать, хотя бы в общих чертах, каждый солдат Советской армии.

На данных страницах помещены:

1. Текст воинской присяги.

2. Текст (без нот) государственного гимна Советского Союза.

3. Положение о боевом знамени части.

4. Высшее политическое руководство страны — члены и кандидаты в члены Политбюро ЦК КПСС, секретари ЦК КПСС. Эта страница в период перестройки доставляла солдатам и замполитам особенно большие затруднения — не успеешь заучить фамилии высокопоставленных бонз, а они, черти, уже сменились.

5. Высшее командование Вооруженных сил СССР — министр обороны, его заместители, главнокомандующие видов и родов войск, начальник Главного политического управления.

6. Командование объединения (соединения).

7. Командование части (в данном случае — авиаполка).

8. Командование роты (в данном случае — подразделения ТЭЧ).

9. Общие обязанности военнослужащих (пункт Устава внутренней службы Вооруженных сил СССР).

10. Обязанности солдата (матроса) — пункт того же устава.

11. Обязанности сержанта — командира отделения (это только для младших командиров вроде Полторацкого).

12. Агрессивные империалистические блоки (НАТО, СЕНТО, СЕАТО, АНЗЮС и АНЗЮК).

13. Страны Европейского экономического сообщества («Общего рынка»).

14. Страны Варшавского договора.

15. Страны Совета экономической взаимопомощи.

16. Выписка из Дисциплинарного устава, первые четыре статьи (в частности, знаменитые слова о том, что «…солдат должен стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы»).

17. Государственная структура СССР (пятнадцать союзных республик и их столицы).

18. Выписка из Закона о государственной границе СССР (это только для войск ПВО страны и пограничных войск);

19. Боевая история части.

20. Личный комплексный план солдата на предстоящий период обучения.

Безусловно, переварить такой солидный массив информации, скажем, для рядового Юлдашева, совсем непросто. Но когда рядовой Юлдашев денно и нощно зубрит проклятые пункты, страны и фамилии, спит и ест с тетрадкой в руке и ежечасно чувствует поблизости неумолимый кулак Полторацкого, то невозможное становится возможным.

Двойка за отчетный период

С огневой подготовкой гораздо легче — стреляют солдаты почти всегда с удовольствием, и довольно метко, если они, конечно, не совсем уж пропащие очкарики и лопухи. Несложной оказалась и защита от оружия массового поражения — все солдаты ТЭЧ прошли в свое время краткий курс химзащиты в учебках. Те же, кто подзабыл эту науку, требующую ловкости и сноровки, были подстегнуты предупреждением Полторацкого: «Вы у меня, суки, спать и жрать в противогазах будете!»

С физподготовкой в ТЭЧ возникли проблемы. Стометровка, трехкилометровый кросс, прыжки через козла, отжимание на брусьях особых вопросов не вызывали. Но вот пресловутая перекладина доступна далеко не всем. Скажем, сам Полторацкий без проблем подтягивался, крутил «солнце», делал выходы силой, «склепки» и «кресты», но как заставить делать то же самое, скажем, хилого Оборина? Здесь уже избиения и угрозы не помогут — нужны многочасовые тренировки. В ангаре ТЭЧ был турник, во дворе казармы находился спортгородок, и все время, свободное от политучебы, личный состав проводил там под руководством Полторацкого и физорга Расторгуева. Вскоре даже самые явные доходяги уже могли кое-что изобразить на турнике.

Итоги оказались соответствующими — на проверке ТЭЧ по всем дисциплинам и разделам получила пять баллов. Эскадрильи сдали проверку на четыре. И, тем не менее, полк в целом получил двойку: за отчетный период здесь потеряли человека — самоубийцу Воскобойникова. Естественно, получил двойку и батальон ОБАТО — за памятный расстрел четверых караульных.

Прекрасное боевое подразделение

На следующий день после подведения итогов проверки приехали новые караси. Прошло это важнейшее событие на удивление обыденно. Карасей ждали со дня на день, для них уже были приготовлены и застелены койки. Макиенко, профессиональный доставщик карасей, в сопровождении двух офицеров выехал за пополнением в Игорин ШМАС еще неделю назад.

В тот день ожидание достигло апогея — сколько можно, уже двадцать пятое число на дворе! Тем не менее, легли спать ни с чем. И вдруг, уже в половине одиннадцатого, Бегичев случайно взглянул в окно и заорал: «Едут!». ТЭЧ соскочила с коек и прильнула к окнам. Из-за угла выруливали два вместительных ЛАЗа. Автобусы остановились, и из них вышли караси. Сколько же их! Десять, двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят… Да уж, это не пять человек, приехавшие полгода назад! И все равно это не повод устраивать бардак. Полторацкий отрывисто скомандовал:

— Всем в койки, быстро! Отбой! Полная тишина! Караси зайдут в кубрик и спокойно лягут спать. И никаких шушуканий — земляков отыщете завтра.

Полторацкий оделся по форме и вышел вниз, где старшины эскадрилий делили вновь прибывших солдат. Охримчука не было (видимо, он все еще находился в послеотпускном расслабоне), поэтому в процесс сходу включился Полторацкий. Карасей построили в просторном вестибюле в три шеренги. Гоша быстро подсчитал — восемьдесят один человек! Вот это пополнение! Хотя все логично — нужно обслуживать новую технику (недавно прилетели еще двадцать «сушек» и из старых МиГов в полку остались только «спарки» — двухместные учебно-тренировочные истребители).

Молодых солдат разбили на четыре приблизительно равные группы. Полторацкий взял себе двадцать пять ребят и повел их наверх. В коридоре возле кубрика он построил «молодую гвардию».

— Я — сержант Полторацкий, заместитель старшины, командир отделения. Сегодня вы переночуете в ТЭЧ, а завтра вас распределят по подразделениям. Может быть, кто-то здесь и останется. Все подробности утром, а сейчас порядок такой — в тапках тихо заходите в кубрик, занимаете пустые койки, укладываете форму, ложитесь спать и бесшумно засыпаете. Услышу базар — всю ночь будете репетировать «подъем-отбой»! Это не ШМАС! Вопросы есть?

Вопросов не последовало. Караси легли. ТЭЧ настороженно молчала.

Утром после подъема Полторацкий выгнал всех на зарядку. В полседьмого пришел Охримчук. На построении на плацу Варфоломеев поздравил всех новоприбывших и произнес краткую речь. Потом Рудык отобрал двадцать три человека, построил их у казармы и произнес небольшую речь. Главный тезис — отобранным карасям необыкновенно повезло, ибо они попали в ТЭЧ — прекрасное боевое подразделение, уникальное и элитное по своему составу, крайне серьезное и ответственное по своим задачам, подразделение, где царит дисциплина, организованность, порядок, боевой дух взаимовыручки и товарищества. Караси заметно воспрянули. После построения их привели в ангар и рассортировали по группам и отделениям. В отделение, которым командовал Полторацкий (самое большое), выделили десять человек, а в группу С — четверых, которые должны были заменить погибшего Воскобойникова и троих дембелей. Новеньких звали Паша Рогачев, Ростислав Турчанинов, Джахан Маджидов и Азат Заулетдинов.

Этих карасей Полторацкий собрал в классе и провел с ними отдельную беседу. При первом знакомстве караси произвели неплохое впечатление. Турчанинов (здоровый лоб, чем-то внешне напоминавший Полторацкого) — студент, отучившийся два курса в университете, Заулетдинов — явно трудяга, рукастый парень, Рогачев — хоть и из деревни, но отнюдь не придурок, Маджидов — прохиндей, с быстрой реакцией, ловкими движениями и колоритной речью.

Гиддигов тоже был доволен пополнением:

— Гоша, мне в группу дали классного парня, земляка — Ваху Колоева. Он чечен, из Гудермеса.

— Так ты же из Орджоникидзе.

— Какая разница, это все равно Северный Кавказ.

Новая иерархия

Полторацкий сдержал слово — после первичной акклиматизации новоприбывших все ТЭЧевские караси стали черпаками, черпаки — дедами, а деды — дембелями. Крупномасштабное принятие и восстановление призывной иерархии произошло на пятый день после приезда новых карасей. Правда, Черемисова все эти изменения не касались, но немного оттаявший под весенним солнышком Полторацкий обещал «вечному духу», что за сто дней до приказа переведет его в караси, а на дембельский приказ расстегнет и даст черпаковские права. Более того, Полторацкий гарантировал Черемисову приличный отъезд (а не такой как был у Вити Китаенко), но только в том случае, если Черемисов будет себя вести идеально.

Новоявленные черпаки и деды рьяно взялись за дело, и Полторацкий теперь мог отдыхать — ему уже было не нужно сбивать в кровь кулаки, мотать нервы и драть горло, воспитывая подчиненных. В плане внутриказарменной организации труда и быта и «воспитательно-разъяснительной работы с молодым пополнением» все делали черпаки и деды, а непосредственно вкалывали караси, то есть, в ТЭЧ установился обычный расклад. С работой караси справлялись, тем более что летом пахоты значительно меньше, чем зимой. Как только Полторацкий заметил, что караси поняли службу, он отменил регулярные ночные построения и резко ослабил репрессии. В итоге ТЭЧ жила и работала как хорошо смазанный механизм.

Чтобы довести систему управления до полного совершенства, Полторацкий ввел институт «уполномоченных» — то есть, каждый призыв теперь руководился и управлялся Гошиным доверенным лицом. Дедов курировал Лада, черпаков — Гиддигов, карасей — Колоев. Сообразительный Турчанинов занялся в ТЭЧ агитпропом. Его разъяснительные мероприятия были направлены на предотвращение таких нежелательных явлений как стукачество, отлынивание от работы и неповиновение старшим. Особенное место в идеологической работе Турчанинова занимало поддержание института личной власти и авторитета Полторацкого. До культа личности в ТЭЧ было еще далеко, но фамилию «Полторацкий» в казарме начали произносить с придыханием. Соответственно, Турчанинов, как и Колоев, стал борзым карасем.

Дембеля уезжали один за другим. Каптера Курбатова сменил ловкий Маджидов, предварительно принятый в борзые караси. С делами толковый и оборотистый азербайджанец справлялся отлично, а его стремление к личной выгоде Полторацкий пресек образцово-показательной трепкой.

Май, в отличие от апреля, был серым, холодным, промозглым, безрадостным. Повседневную рутину скрашивали регулярные встречи с Наташей. Полторацкий с каждым днем привязывался к ней все крепче и крепче, и Наташа отвечала взаимностью. Мысль о грядущей женитьбе на Наталье Полторацкого не оставляла, а пример Марио Варгас Льосы говорил, что эта идея отнюдь не из разряда безумных. Черт возьми, причем здесь арифметика, если речь идет о настоящей любви!? Подумаешь, всего двадцать лет разницы!

Концерты по заявкам

В последнее время Гоша стал часто и надолго покидать ТЭЧ, поскольку принялся за реализацию плана захвата лидерства в гарнизоне. Некоторые подразделения сдались без боя — скажем, аэродромная рота, батальон связи и рота электро-газо-теплотранспорта, сиречь аэродромных спецмашин. С другими подразделениями, например, с вертухайской ротой охраны и «обычной» авторотой, пришлось повозиться. И, тем не менее, к лету весь гарнизон признал несомненный авторитет Полторацкого.

Отношения с гарнизонными подразделениям строились у Гоши, в основном, на практической основе. В аэродромную роту, где имелся купленный в складчину магнитофон, Игорь ходил обменивать и перезаписывать свои магнитофонные кассеты (музыка нужна была еще и для дела — например, во время ночных гонок Гоша врубал «тяжелый металл»). В грузовой автороте всегда имелась приличная еда (это было существенно, поскольку в паскуднейшей солдатской столовой Полторацкий решительно ничего не мог есть, кроме бутербродов, чая и кофе) и алкоголь, завозимый из Мурманска. Кстати, в автороте Полторацкого почему-то уважали особенно сильно — ротные караси даже начали отдавать ему честь. Это было явным перебором, поскольку в приличном авиагарнизоне честь отдается только непосредственным командирам и высшему командованию. Ведь, как известно, «где начинается авиация, там кончается субординация».

К Гоше зачастили гости из соседних рот. Визитеров Гоша встречал чрезвычайно радушно. В честь особо уважаемых посетителей Игорь устраивал целые представления. Чаще всего это были дискотеки (танцевали караси). Изредка — например, для дагестанского авторитета Хаджиева или лидера прибалтийского меньшинства Юстинайтиса, Гоша устраивал театрализованные представления.

Для этого в казарме ТЭЧ собирались все наличные творческие силы полка. Сержант Аблекимов мастерски показывал карточные фокусы, Турчанинов пел под гитару похабные частушки, а в качестве чтеца-декламатора бессменно выступал Бегичев, знавший огромное количество стихов, но чаще всего исполнявший любимого Игориного Маяковского. На ниве декламации блистал и маленький комичный киргиз Турсунбеков, читавший отрывок из книги Свядоща «Женская сексопатология», посвященный хронической фригидности (ценную книженцию Полторацкий вывез из госпиталя). Вскоре Турсунбекова сменил эстонец Кокла, понимавший суть проблематики и пересказывавший сухой академический текст своими словами. Зрители плакали.

Заключало гала-концерт, как правило, выступление карася из первой эскадрильи Мукимова. На гражданке Мукимов учился в Ташкентском институте культуры на отделении узбекского фольклора, у парня был явный талант. Национальные песни Мукимов исполнял здорово — страстно, громко и пронзительно, сопровождая искусной игрой на гитаре (домры, увы, в ТЭЧ не нашлось). Особенно удавались Мукимову хорезмские песни, которые Полторацкий и Турчанинов считали чистой психеделией, а суровый Хаджиев — высшим проявлением искусства.

Фляжка — признак эпидемии

К концу мая поселок и близлежащие сопки практически очистились от снега. Только самая высокая, так называемая «четыреста восьмидесятая» (высота — 480 метров) хранила на своем северном склоне огромное снеговое пятно. Во второй половине месяца солнце, наконец, вышло из-за обложных свинцовых туч и за горизонт уже не заходило. На солнцепеке было тепло, почти жарко. Солдаты сняли с себя теплое белье, шапки-ушанки и меховые куртки, одели майки-трусики, хэбешки и пилотки.

…Полторацкий в новом элегантно ушитой ярко-зелено-блестящей форме (так называемой «стекляшке») и сдвинутой набок пилотке бодро шагал по объездной дороге по направлению к лазарету. Дабы не засекли, Гоша сделал большой крюк, обогнув поселок справа. Под ногами хрустел песок (после схода снега Кирк-Ярве оказался сплошь песчаным, прямо Каракумы какие-то). По обе стороны дороги голубели лужицы, лужи, озерки и озера — водоемов разного размера здесь были тысячи.

Наташа, как и всегда, приходу Игоря обрадовалась, но в объятия не бросилась.

— Посиди, я сейчас. — Наташа кивнула Полторацкому на диванчик и углубилась в свои записи.

Холодноватый прием! Впрочем, у Наташи много работы — в гарнизоне опять появился гепатит. О приходе этого эпидемиологически опасного заболевания солдаты узнавали по простой примете: если им выдавали фляжки, значит, кто-то заболел гепатитом. Фляжки нужно было использовать в качестве индивидуального стаканчика. Командование гарнизона боялось гепатита как огня. В 1984 году в гарнизоне случилась эпидемия — гепатитом группы А заболела почти треть солдат и офицеров. Батальон связи превратился в полевой госпиталь и эвакопункт. Больные лежали вповалку — их не успевали отвозить в город.

Последняя встреча

Наташа закончила писанину, аккуратно сложила бумаги в ящик стола и присела рядом с Игорем.

— Мне нужно сказать тебе одну очень важную вещь.

— Слушаю тебя.

— Видишь ли, Игорь, это …последняя наша с тобой встреча.

— То есть?

— Послезавтра я уезжаю. Завтра беру расчет, оформляю документы, а послезавтра уезжаю. Вещи уже практически собраны.

— Куда ты уезжаешь? Зачем? На сколько?

— Я уезжаю в свой родной город. Помнишь, я тебе рассказывала? Немировскому дали перевод — он будет работать в госпитале при Военно-медицинской академии, которую когда-то заканчивал. Представляешь, какая удача! Нам страшно повезло! Жизнь возвращается на круги своя! Я написала Гуревичу — он меня, оказывается, помнит, и с ходу пригласил работать на кафедру! Он уже, правда, не заведующий, а профессор-консультант, но его слово на кафедре по-прежнему решает все. И еще Гуревич написал мне в ответном письме, что если я буду старательной девочкой (это он по старой памяти называет меня девочкой), то через два года под его руководством смогу защититься! Я буду кандидатом наук! Представляешь себе, как все здорово складывается! Ну почему ты молчишь? Ответь!

— А что я должен тебе ответить?

— Я не знаю, но только не молчи! И не хмурься! И не злись!

— Я, по-видимому, должен смеяться от счастья?

— Игорь, ну зачем ты так? Это последний, единственный мой шанс начать новую, настоящую жизнь! Это просто чудо, что так все получается! Может быть, это все из-за того, что я повстречала тебя, полюбила тебя! Может, это награда свыше за мою любовь! Ведь такое бывает только раз в жизни! Для жены средненького офицера это все! Пойми, я должна ехать! Это мой долг перед всеми — перед собой, перед мужем, перед сыном! Перед моими родителями, наконец! Они у меня уже пожилые люди, живут там совершенно одни, а папа — инвалид войны, часто болеет. Мама, молодец, держится, но ей все равно нужна помощь.

— Мама, папа, муж, сын, воссоединение семьи… Да, вот уж действительно счастье привалило.

— Не иронизируй, это все очень важные вещи.

— Я знаю. Все предельно ясно, Наталья. Тебе хорошо — значит, и мне хорошо. Я рад, что тебе крупно повезло. Разрешите идти?

— Нет, не разрешаю! Игорь, пойми — я не могу поступить иначе!

— Понимаю. Не можешь поступить иначе.

У Полторацкого вдруг сильно заболела голова. Наташа крепко сжала Игоря своими неожиданно сильными руками, стала целовать в лоб. Игорь захотел разорвать объятия, но не смог, не было сил. Боль в голове уменьшалась, таяла, уходила куда-то в глубину, потом исчезла совсем. Навалилась слабость и противная испарина. Под поцелуями Наташи Игорь обмяк, вдруг захотелось спать. Нет, даже не спать — просто лечь и забыться.

— Да, я полюбила тебя, полюбила по-настоящему, сразу и навсегда! Но почему я должна отказываться от реальной жизненной перспективы?

— Я согласен — не надо отказываться от перспективы.

— Ты эгоист, думаешь только о себе! А ведь мне сейчас тоже тяжело! Мне мучительно тяжело с тобой расставаться!

— Значит, нам тяжело обоим. Впрочем, никто и не обещал нам легкой жизни.

Игорь встал. Он немного пришел в себя. Пора идти.

— Игорь, не уходи! Нам надо все сказать друг другу, до конца! Иначе нельзя! Сядь, не уходи!