Снайперская «элита» III Рейха. Откровения убийц (сборник) Оллерберг Йозеф

Между тем взводы капитана продолжали штурм. И уже в здания полетели мины, выпущенные из их минометов. Из окон повалил дым. Через некоторое время я уже не мог найти себе цель в окнах домов. Видимо, бой завязался внутри зданий. Тем не менее мы должны были оставаться на своих местах и продолжать искать цели, а также быть готовыми к любому непредвиденному развитию событий.

На этот раз все закончилось благополучно. Минут через пятнадцать к нашему сержанту прибежал связной от капитана. Оба бетонных здания были благополучно взяты. Теперь мы могли занять в них позиции, в случае если бы поляки предприняли контратаку. Однако в этих зданиях оказалось не так много польских солдат, как ожидал капитан. Это означало, что основные бои за город у нас еще впереди. И до конца дня мы продолжали продвигаться вперед, точно так же прикрывая взводы капитана, которые штурмовали все новые и новые занятые поляками здания. При этом я панически боялся, что у меня закончатся патроны, и при каждой возможности забирал их из патронных сумок убитых.

Сержант Бергер внимательно наблюдал за каждым из нас. После взятия очередного здания он подошел ко мне и сказал:

– Ты хороший солдат, Гюнтер. Я первый раз вижу, чтобы молодой снайпер был таким метким. Я рад, что ты служишь под моим началом.

Подобная похвала, услышанная от сурового сержанта Бергера, могла вскружить мне голову. Однако судьбе было угодно остудить мой пыл и заставить вести себя осторожно и осмотрительно. А осторожность и осмотрительность, как известно, главные качества, которые позволяют выжить снайперу.

Это произошло во второй половине дня. Когда я просматривал окна очередного здания, занятого поляками, я вдруг увидел вражеского солдата со снайперской винтовкой. Это было для меня полнейшей неожиданностью. Я почему-то даже не думал о том, что у поляков тоже могут быть снайперы. Не успел я опомниться, как его пуля перебила ремень моего шлема, оцарапав мне щеку. Инстинктивно я рухнул на землю. Какое-то шестое чувство подсказало мне, что я должен изображать из себя убитого, иначе стану таким на самом деле. Я пролежал неподвижно несколько минут, которые показались мне бесконечными. За это время я вспомнил Ингрид, маму и своего маленького сына. Я вспомнил о том, что снайпер не должен делать больше одного выстрела с одной и той же позиции. Но ведь в тех боевых условиях соблюдать это правило было попросту невозможно. Я подумал о том, как много я еще не успел сделать в жизни. Я молил Бога, чтобы вражеский снайпер не решил на всякий случай выстрелить в меня еще раз.

Потом я услышал растерянный голос Михаэля:

– Гюнтер, ты живой?

Я осторожно приподнялся. Вскоре здание было взято, и я узнал, что польский снайпер убил двоих ребят из моего взвода. Нас охватила такая ярость, что нам хотелось самим расправиться с ним. Но в захваченном здании не удалось найти даже его снайперской винтовки. Возможно, польскому снайперу каким-то образом удалось сбежать. А может, он просто снял оптический прицел со своей винтовки, спрятал его и выдал себя за обычного солдата.

Так или иначе, я понял, что у противника тоже могут быть снайперы. Значит, если я хотел выжить, я должен был находить их первым и первым стрелять в них без промаха. Конечно, это проще сказать, чем сделать. Но я получил хороший урок.

К вечеру основные силы поляков, остававшиеся в центре города, были окружены. Они сдались. И их, разоруженных, вывели на южную окраину Калица. Остальные районы города к этому моменту были уже взяты. Таким образом Калиц был захвачен нашей дивизией.

Я наблюдал, как из города выходили беженцы, нагруженные своими скудными пожитками. Это были женщины с детьми и старики. Их было так много, что казалось, будто Калиц покидают сразу все его жители. Наше командование выставило посты на выходах из города. Бойцы, дежурившие на этих постах, должны были следить за тем, чтобы вместе с беженцами из города не сбежали польские солдаты, которым тем или иным образом удалось избежать сдачи в плен.

Между тем в город въехали грузовики полевых кухонь. У нас был просто роскошный ужин, состоявший из жареных колбасок и картофеля. А если учесть, насколько мы проголодались за день, можете представить, с какой жадностью каждый из нас набросился на еду.

На ночь наш взвод разместился в одном из больших бетонных зданий. Это был жилой дом, но к нашему приходу в нем не было ни одного из жильцов. Во всех комнатах валялись разбросанные вещи. Это явно говорило о том, что прежние обитатели собирались очень поспешно. Нам с Антоном и Михаэлем посчастливилось найти в нем буханку хлеба и половину головки сыра, а также бутылку вина. Мы неплохо отметили то, что все втроем остались живы после боев за Калиц. Я собирался написать письмо к Ингрид, но никак не мог решить, стоит ли ей рассказывать хотя бы в общих словах о том, как проходят бои. В конце концов я решил оставить написание письма на завтра и лечь спать. После прошлой ночи в окопе было так здорово лечь в обыкновенную мягкую постель. Мне снился родной дом, во сне я был счастлив.

На следующее утро мы снова получили завтрак на полевой кухне, и нам снова выдали всего по семь патронов. После этого вся наша дивизия снова заняла кузова грузовиков, и мы поехали на северо-восток. Нашим местом назначения был польский город Кутно. К этому моменту к нему уже было стянуто несколько других дивизий, и город был осажден.

Мы ехали в грузовике весь день. С самого начала пути Антон начал расхваливать мою меткость, которая позволила мне убить или серьезно ранить так много поляков. Остальные ребята смотрели на меня с восхищением и уважением. Возможно, вчера моя меткость спасла жизнь кому-то из них. Однако я сам, после того как меня чуть не убил польский снайпер, боялся, что излишнее восхищение и похвалы притупят мою бдительность. Поэтому в ответ на похвалы я говорил, что мои успехи во многом обусловлены хорошим оптическим прицелом и, возможно, элементарным везением.

– А ты молодец, не зазнаешься, – похлопал меня по плечу Михаэль.

Остальным ребятам, видимо, тоже понравилось, что я не выпячиваю свои достижения. Во всяком случае, было заметно, что все они относятся ко мне очень хорошо.

За время дороги некоторые из нас прислонялись к стенкам кузова, и благодаря этому бойцам удавалось в сидячем положении придремать на пару-тройку часов. Мне не хотелось спать. Но я тоже закрыл глаза и сделал вид, что дремлю.

Мне нужно было понять, что со мной произошло. Два дня назад меня рвало, после того как я впервые убил живых людей. Теперь же я смирился или почти смирился с тем, что мне придется делать это постоянно. Неужели человек может так измениться за каких-то два дня? Неужели я стал холодным, жестоким убийцей? Эти мысли не давали мне покоя. Но потом я вспомнил слова сержанта Бергера: «Если ты пожалеешь врага, это может стоить жизни твоему другу или даже тебе самому». За два прошедших дня я убедился, что это действительно так. И это, только это одно заставило меня смириться с тем, что я стреляю по живым людям. Я должен был убивать, чтобы спасать свою собственную жизнь и жизни других. Иного выбора у меня не было. Осознав это, я успокоился.

После того как стемнело, мы ехали еще около часа. Наконец наш грузовик остановился. Мы еще не достигли Кутно. Но командование решило, что нам следует выспаться перед завтрашними боями. Посреди дороги остановилась целая колонна наших грузовиков. Мы наскоро выкопали неглубокие окопы и спали в них.

Утром нас снова ждал горячий завтрак из все тех же сосисок. Нам снова выдали по семь патронов, пополнили наши сухие пайки, и мы поехали дальше.

Город Кутно являлся одним из основных объектов, которые требовалось захватить в ходе операции. Мы теперь находились всего в нескольких часах езды от него. По мере нашего приближения к городу до нас все отчетливее доносились звуки боя.

Когда нам оставалось еще около часа пути, мы услышали оглушительный грохот артиллерийских орудий. Он не смолкал до конца нашего пути и был столь интенсивным, что нам стало ясно: под город стянуты действительно огромные силы.

Наконец мы увидели и сами артиллерийские орудия. Это были немецкие 105-миллиметровые пушки. Их было больше сотни, и они безостановочно вели огонь.

Наш грузовик остановился возле расположения артиллеристов. По команде сержанта мы вылезли из кузова. Я сразу огляделся по сторонам. Между артиллерийскими частями и городом стояли две танковые и одна пехотная дивизии. Пехотная дивизия уже успела окопаться. Более того, можно было предположить, что они находились здесь уже достаточное время, поскольку среди их окопов зияли воронки от снарядов. Конечно, они могли появиться и в результате недолета немецких снарядов. Но, скорее всего, это было работой польской артиллерии. На краю города виднелись сожженные танки. Около полутора десятков из них были немецкими, причем среди них были как легкие, так и средние танки. Однако большинство уничтоженной техники было польской. Рассматривая подбитые польские танки через бинокль, я сбился со счета. Их было, наверное, около сотни. Причем среди них также были как легкие, так и средние танки. Впрочем, я был вообще удивлен, что у поляков есть бронетехника подобного рода.

Несколько офицеров из командования нашей дивизии на бронированном автомобиле выехали в штаб проведения операции. У нас было время, чтобы наскоро перекусить своими сухими пайками.

– Как думаете, сержант, нас сейчас бросят на штурм? – спросил я Бергера.

– А для чего еще бы нас сюда везли? – невесело усмехнулся он. – Но на этот раз у нас, по крайней мере, будет танковая поддержка.

Между тем я увидел в небе несколько немецких бомбардировщиков. Они несли на город свой смертоносный груз, и вскоре к разрывам снарядов присоединился оглушительный грохот взрывавшихся бомб. Впрочем, на этот раз я уже не обольщался. Я знал, что поляки все равно не отдадут город без боя.

Примерно через полчаса бронированный автомобиль возвратился в нашу дивизию. Наши офицеры поспешили к командиру дивизии, чтобы получить приказы. Затем эти приказы были доведены до сержантов. И уже через десять минут сержант Бергер выстроил наш взвод.

– В городе укрепились польские пехотные части и артиллерия, – рассказал нам сержант. – Они окопались по всему городу, у них полно противотанковых орудий. Наши танкисты уже попытались взять Кутно, но были отброшены поляками. Теперь город попытаются взять силами пехоты. Вместе с нами пошлют несколько танковых взводов.

Мне в очередной раз стало не по себе. Впереди нас ждал бой, который окажется, возможно, еще более тяжелым, чем предыдущий. Я подумал о том, что мне самому довелось расти без отца. Неужели моего маленького сынишку Курта ждет такая же судьба? «Я не допущу этого, – сказал я себе. – Я сделаю все, чтобы враги не смогли убить меня. Я буду без жалости стрелять в любого из них, если это понадобится для того, чтобы выжить».

Между тем сержант Бергер объявил, что до начала атаки еще двадцать минут, но за это время мы должны продвинуться как можно ближе к городу, заняв места в окопах других немецких частей.

Артобстрел продолжался. Следуя за сержантом Бергером, я вместе с Антоном и Михаэлем подполз к траншее, которую занимали трое молодых солдат. Мы спустились к ним. Я оглядел ребят. Они были рядовыми немецкими пехотинцами, но все трое казались настолько юными, словно они только что окончили школу. Двое из них курили сигары, те самые, которые каждому из нас выдавали по две штуки в день.

Один из курильщиков, светловолосый и голубоглазый, посмотрев на нас, втянул в легкие слишком много дыма и закашлялся. Было видно, что он начал курить совсем недавно. Возможно, именно для того, чтобы казаться взрослее. Откашлявшись, он заговорил с нами:

– Ну что, ребята, готовитесь к первому бою?

– Нет, мы уже в двух боях побывали, – ответил Антон и гордо улыбнулся.

– Не может быть! Ну вы молодцы! – Все трое разом переглянулись. – А нас вот уже два дня держат здесь позади танков.

– Навоюетесь еще, – сказал им сержант Бергер.

– В нашем взводе уже есть убитые, – хмуро произнес Михаэль. – А нам самим просто повезло, что нас не зацепили польские пули.

– Повезло?! – недовольно воскликнул второй курильщик. – Немецкие солдаты могут обойтись и без везения. Наше вооружение во много раз превосходит польское. Видели бы вы, что здесь было вчера! Поляки подняли в воздух кучу своих самолетов. Но это были развалюхи времен Первой мировой. Прилетело всего несколько наших «Мессершмиттов», и польские самолеты в считаные минуты были разбиты в щепки!

Тут заговорил и третий молодой солдат:

– С танками произошло то же самое. Чтобы подбить один наш танк, полякам пришлось терять по десять своих!

Сержант Бергер окинул всю троицу неодобрительным взглядом:

– Безусловно, наша техника лучшая в мире, и, уж конечно, она превосходит польскую. Безусловно, за нами численное преимущество, и наши солдаты значительно лучше польских. Все это означает, что мы несомненно победим. Но не надо думать, что поляки сдадутся легко. Так было бы лучше для них самих, но они не понимают этого. Мы уже потеряли нескольких ребят. А те, кто недооценивает противника, как правило, одними из первых пополняют списки погибших.

После его слов повисло молчание. Наш сержант начал рассматривать в бинокль пригород Кутно. Между тем ребята начали нам рассказывать о том, что вчера их обстреливала польская артиллерия. У них был приказ оставаться на позициях. Но некоторые из солдат все равно выскочили из окопов и побежали. Именно их и настигла шрапнель.

– Тогда мы убедились, что оставаться в окопах действительно безопаснее, – подытожил парень, который заговорил с нами первым. – Впрочем, несколько снарядов угодило и прямо в окопы, – он указал рукой на воронки.

После этого он снова затянулся сигарой и снова начал кашлять.

– Но потом наша артиллерия и самолеты заставили заткнуться польских артиллеристов, – закончил он, откашлявшись.

Через несколько минут наша артиллерия смолкла, и мы услышали приказ идти в атаку. Несколько наших танков устремились вперед, и мы побежали следом за ними. Мы продвинулись в глубь города примерно на сотню метров, и поляки, прятавшиеся в пригородных зданиях, открыли по нам огонь. Несколько солдат, бежавших сразу следом за танками, тут же рухнули, срезанные пулеметной очередью. Поляки вели огонь из тяжелых пулеметов, винтовок и даже из артиллерийских орудий. Один из снарядов упал неподалеку от меня, и я увидел, как во все стороны полетели куски тел двух или трех солдат, которые находились рядом с местом падения снаряда.

Это все произошло так быстро, что никто из нас не успел опомниться. Мой инстинкт выживания заставил меня стремительно рухнуть на землю. Я увидел, что то же самое сделали еще несколько бойцов. Однако основная масса солдат продолжала бежать вперед. Я поспешил установить на позицию свою снайперскую винтовку и начал искать цель. В одном из окон я увидел тяжелый пулемет, из которого велся огонь по нашим ребятам. Я навел перекрестие своего прицела немного выше пулемета, именно там должен был находиться стрелявший. Я нажал на спусковой крючок. Мне показалось, что на некоторое время пулемет затих. Но через несколько секунд я увидел, что он снова стреляет. Возможно, я промахнулся, а возможно, пулеметчика подменил его товарищ. Так или иначе, я снова нажал на спусковой крючок. После этого пулемет затих насовсем. Глядя в оптический прицел, я продолжил выискивать польских пулеметчиков. В результате за несколько минут мне удалось заглушить еще два пулемета.

Между тем наши танки продолжали продвигаться в глубь города, стреляя по полякам из своих пушек и пулеметов. Стены некоторых польских домов рушились на глазах, когда в них попадали танковые снаряды. Впрочем, после работы нашей артиллерии и бомбардировщиков в городе и без того было полно разрушенных домов. Наши минометчики и пулеметчики, вооруженные MG-34, также беспрестанно вели огонь по врагу. От грохота боя можно было буквально оглохнуть.

Когда у меня заканчивался уже третий магазин патронов, я заметил, что вокруг меня огонь поляков стих. Я внимательно осмотрел через оптический прицел окна окружающих домов, но не нашел ни одного польского солдата. Поняли это и другие бойцы, находившиеся неподалеку от меня. Они устремились дальше в глубь города, где по-прежнему раздавались выстрелы и взрывы. А я подполз к нескольким телам убитых немецких солдат, чтобы быстро пополнить свой запас патронов.

Когда я склонился над одним из павших, он, к моему удивлению, вдруг застонал:

– Помогите!

Рядом не было ни одного медика. Стонущий солдат был ранен в голову. Я не мог определить, насколько серьезна его рана. В любом случае мне следовало остановить кровотечение. Я достал медпакет из кармана раненого и перебинтовал ему голову. После этого мне ничего не оставалось делать, кроме как повесить свою винтовку себе на шею, а раненого взвалить на плечи и потащить к ближайшей траншее на выходе из города. Нести его было очень тяжело. Кроме того, я очень боялся, что споткнусь и поврежу при падении свой оптический прицел. И, конечно, в этой ситуации я уже не думал о том, чтобы искать какие-то укрытия по мере движения, а значит, был хорошей мишенью для польского снайпера, если бы таковой оказался поблизости.

Но все обошлось. Я дотащил раненого до первой траншеи. Там были медики. Они сразу засуетились вокруг него. А я устремился снова в глубь города, туда, где слышались звуки боя.

Я двигался короткими перебежками от здания к зданию. Осматриваясь по сторонам, я понял, что в Кутно было разрушено значительно больше домов, чем в Калице. По крайней мере, здесь, в пригороде, осталось очень мало уцелевших зданий. На улицах везде валялись осколки кирпичей, трупы лошадей, разбитые повозки и человеческие тела.

Мне нужно было найти мой взвод. Наконец я увидел трехэтажное здание, из окон второго этажа которого торчали стволы винтовок, стрелявших в сторону центра города. Я решил, что это немецкие солдаты стреляют по полякам. Впрочем, все могло быть совершенно иначе. Готовый ко всему, я осторожно подполз к входу в здание.

Над входом висела какая-то вывеска на польском языке. Дверь была закрыта. Сначала я хотел ее приоткрыть, но потом подумал, что за ней наверняка стоит часовой, который, даже если он немец, может выстрелить, испуганный неожиданностью моего появления.

– Здесь есть немцы? Я свой! – заорал я и тут же спрятался за угол рядом с дверью.

В этот момент мое сердце было готово выпрыгнуть из груди. Однако через несколько секунд я с облегчением услышал немецкую речь:

– Да, здесь солдаты Вермахта. Открой дверь и покажи себя!

За дверью я увидел немецкого солдата, стоявшего на вершине лестницы, шедшей прямо от входа и направлявшего на меня свою винтовку. Увидев мою униформу, он рассмеялся:

– А я уже боялся, что кто-нибудь из хитрых поляков научился нашему языку. Проходи наверх!

Поднявшись по ступеням, я увидел троих снайперов, засевших в комнате напротив окон. Все они были из какого-то другого взвода. Четвертый, который впустил меня, также был снайпером. Это было ясно, поскольку на его винтовке также был оптический прицел.

– Я потерял свою часть. – Я назвал номер взвода, роты, полка и дивизии. – Вы не знаете, где они? Боюсь, что меня обвинят в дезертирстве.

Произнеся эти слова, я подумал, что на самом деле могу оказаться в неприятной истории. Трое снайперов продолжали вести огонь из окон, не отвлекаясь на меня. Впустивший меня сначала пожал плечами, потом улыбнулся:

– Оставайся с нами до конца боя, мы подтвердим, что ты был с нами. – Он протянул мне руку: – Меня зовут Феликс.

– Гюнтер, – представился я.

Его рукопожатие оказалось довольно сильным.

Я направился к свободному окну, чтобы также открыть огонь по полякам. И в этот миг пуля вошла точно в глаз одному из сослуживцев Феликса.

– Твою мать! – Феликс тут же подскочил к нему и сразу понял, что здесь уже ничем не помочь. Остальные снайперы спешно повалились на пол. Никто из них не успел заметить польского снайпера, а значит, он мог перестрелять их всех, пока они искали бы его.

– Нам нужно сменить позицию, иначе мы все будем покойниками, – сказал я.

Остальные согласились со мной. Феликс отломал половинку солдатского медальона убитого. Я потянулся к его патронной сумке, но тут же уловил неодобрительные взгляды остальных.

– Нам выдают всего по семь патронов в день. Я должен как-то пополнять свои запасы. Но на этот раз я, наверное, зря… – произнес я, смутившись.

– Нет, все правильно, – сказал Феликс. – Убитому патроны больше не пригодятся, а мы без них пропадем.

Я разделил поровну патроны погибшего снайпера. При этом я невольно периодически поглядывал на его залитое кровью лицо с зияющей дырой на месте левого глаза. Я сам в любой момент мог повторить такую же незавидную судьбу. Наверное, о том же подумали и другие снайперы. Во всяком случае, с одним из них случилась истерика. Он дрожал, забившись в угол комнаты. Феликс подполз к нему и отхлестал по щекам. После этого парень вроде как пришел в себя. И мы все вместе осторожно покинули здание.

Используя в качестве прикрытий здания и руины домов, встречавшиеся нам на пути, мы двигались в северо-восточном направлении, приближаясь к центру города. Через пару улиц мы увидели немецкий взвод, занявший позиции позади зарослей декоративного кустарника. Ребята наблюдали за польским танком, который двигался по направлению к ним. Рядом с танком бежали несколько польских пехотинцев. Враги, вероятно, не заметили немецкий взвод, прятавшийся за кустарником, и поэтому никто из них не открывал огонь.

В руках одного из бойцов немецкого взвода я увидел массивное противотанковое ружье. Он прицелился в танк и выстрелил. Раздался такой грохот, словно от одновременного выстрела из пяти обыкновенных винтовок. Через свой оптический прицел я увидел, как в лобовой броне танка возникла дыра.

Поляки тут же открыли огонь. Затарахтел танковый пулемет. Действуя автоматически, я навел свой прицел на смотровую щель пулеметчика и нажал на спусковой крючок. В первый раз я промахнулся. Моя пуля, видимо, отрикошетила от брони. Я выстрелил снова, снова. После моего третьего выстрела танковый пулемет замолк.

Между тем другие снайперы и ребята из пехотного взвода уже уничтожили часть поляков, сопровождавших танк. Остальные вражеские пехотинцы спрятались за танком и продолжали вести огонь по нам. Я не знаю, почему молчала танковая пушка. Возможно, выстрел из противотанкового ружья уничтожил именно того, кто должен был стрелять из нее. Возможно, польский танк был не совсем исправен.

Я решил попытаться попасть в польских солдат, прятавшихся за танком. Но тут один из наших бойцов выбежал из-за укрытия и швырнул в танк гранату. Он выскочил так неожиданно, что поляки не успели сообразить, и он благополучно прыгнул обратно в укрытие.

– Ложись! – заорал сержант, командовавший пехотным взводом.

Мы все вжались в землю. И в ту же секунду прогремел взрыв. Танк загорелся, и через несколько секунд прогремел еще один взрыв, гораздо более мощный. Видимо, взорвался боекомплект танка.

Было очевидно, что все, кто находился внутри танка, погибли. Та же судьба постигла большинство поляков, прятавшихся за танком. Однако двое или трое из них были ранены. Один из них потянулся к своей винтовке. Наши пехотинцы, разгоряченные боем, тут же перестреляли их всех.

Оторвав глаз от прицела, я посмотрел вокруг себя и увидел солдата, который стрелял из противотанкового ружья. Он был мертв. Вся его грудь была изрешечена пулями. Это явно было работой танкового пулемета. Я подошел ближе и увидел, что лицо убитого залито кровью. Она, вероятно, хлынула у него изо рта, перед тем как он умер.

Сержант, командовавший взводом, подошел к убитому и отломал половинку его солдатского медальона. Еще один солдат, возможно, друг погибшего, подошел к нему и наскоро пробормотал заупокойную молитву. Больше никому не было дела до убитого. Тогда к нему подошли Феликс и двое других снайперов.

– Может, нам стоит взять его противотанковое ружье? – предложил я.

Феликс поднял с земли ружье погибшего солдата и хмыкнул:

– Ого, сколько весит! Здоровое, как пушка!

Я взял противотанковое ружье у него из рук и осмотрел.

– Калибр ствола – те же восемь миллиметров, что и в наших винтовках, – удивился я. – Почему оно бьет так мощно, что прошибает броню?

Феликс к этому моменту уже вертел в руках огромный патрон для противотанкового ружья.

– Посмотри, – сказал мне он. – Калибр здесь тот же, что и в винтовке, но пуля гораздо массивнее и пороха больше в несколько раз.

Между тем снайпер, у которого сдали нервы, когда мы были в доме, рассматривал убитого и снова нервно трясся.

– Что ты, как баба, дрожишь? – заорал я, чтобы отрезвить его.

– Неужели вокруг нас теперь постоянно будут убитые? – глухо сказал он.

– К этому быстро привыкаешь, – ответил я нарочито бодро.

В голове мелькнуло: «Неужели я сам уже привык?»

Противотанковое ружье в самом деле оказалось очень тяжелым, но я взял его с собой, равно как патроны к нему. Их у убитого оставалось целых девятнадцать. Он успел сделать всего один выстрел.

Вслед за пехотой мы продолжали продвигаться от дома к дому. Свой карабин K98k я держал в руках, а противотанковое ружье висело у меня на плече. Оно создавало массу неудобств при передвижении, но я рассчитывал, что это ружье еще сослужит мне хорошую службу. Забегая вперед, скажу, что в принципе так и случилось, но всего один раз, а натягался я с ним будь здоров…

Вскоре мы приблизились к массивному кирпичному трехэтажному зданию. Судя по внешнему виду, в нем прежде размещалась школа. Однако теперь оно было полно польских солдат, которые вели огонь из окон первого и второго этажей. Крыша и третий этаж здания были практически полностью разрушены снарядами и бомбами, все стекла в нем были выбиты, но, несмотря на это, оно выглядело достаточно крепким.

Впрочем, я не мог рассмотреть его слишком хорошо. Я занял позицию на расстоянии около трехсот метров от него. А дома, находившиеся рядом с этим трехэтажным зданием, были охвачены пожаром, и из-за дыма было тяжело что-либо разглядеть.

Немецкие пулеметчики работали по зданию очень плотно. После их очередей от стен школы то и дело откалывались кирпичи. Однако каждые несколько минут кто-нибудь из наших пулеметчиков оказывался убитым. Мне стало понятно, что у поляков есть снайпер.

Я сказал об этом Феликсу. И мы все вчетвером начали рассматривать окна школы через свои оптические прицелы в поисках позиции снайпера. Сквозь дым было очень плохо видно, но я заметил, что в одном из окон разрушенного третьего этажа периодически мелькает вспышка на конце винтовочного ствола и почти одновременно с этой вспышкой замолкает какой-нибудь из немецких пулеметов. Конечно, именно там и прятался вражеский снайпер. Он был так уверен в своей безопасности, что не трудился даже менять позицию. Я шепнул Феликсу:

– Снайпер на третьем этаже среди руин. Видишь вспышки на конце ствола? Давай выстрелим разом, чтобы наверняка!

И через несколько секунд мы одновременно нажали на спусковой крючок. После этого польский снайпер замолк. Наверное, мы убили или сильно ранили его.

Я стал выискивать новую цель и увидел в одном из окон вспышки, периодически возникавшие на конце ствола пулемета. Пулеметчики были не видны мне, и я сделал несколько выстрелов, ориентируясь на вспышки. Это не принесло никакого результата. Наверное, пулемет был установлен под углом к оконному проему, и пулеметчики находились где-то сбоку. Я сделал несколько выстрелов, целясь немного левее и немного правее вспышек на конце пулеметного ствола. Однако результат по-прежнему был нулевым. Я не понимал, как такое могло произойти. И вдруг при очередном порыве ветра дым напротив этого окна на несколько мгновений рассеялся, и я увидел, что пулемет на самом деле установлен под углом к оконному проему, а пулеметчики устроились за кучей мешков, которые, вероятно, были наполнены песком. Что ж, в этом случае было вполне естественно, что мои пули застревали в этих мешках, не причиняя вреда полякам.

Я быстро отложил свою снайперскую винтовку и взял в руки противотанковое ружье. На нем не было оптического прицела, и я был вовсе не уверен, что попаду из него с такого расстояния. Тем не менее следовало попытать счастья. Я тщательно прицелился в то место, где за мешками с песком должен был находиться пулеметчик, и нажал на спусковой крючок. Меня словно ударило лошадиным копытом по плечу, столь сильная отдача была у противотанкового ружья. В моих ушах звенело. Однако вражеский пулемет затих, и это было самым главным.

Я продолжал выискивать цели в окнах, то же самое делали и другие снайперы. Простые пехотинцы и пулеметчики также не переставали вести огонь по школе. И вскоре я понял, что в окнах обращенной к нам стороны здания не осталось ни одного поляка.

Я ожидал, что наша пехота начнет штурм здания. Но этого не произошло. Прождав несколько минут, я решил выяснить, что происходит. Я обернулся к Феликсу:

– Феликс, вы с ребятами можете прикрыть меня, пока я подскочу к дому напротив школы, где расположились наши? Они почему-то не начинают штурм, нужно выяснить, что там творится.

– Давай! Мы прикроем, – согласился Феликс.

Я оставил ему свое противотанковое ружье и побежал к двухэтажке, стоявшей в ста метрах от нас прямо напротив школы.

– Не стреляйте, я свой! – закричал я, вбегая в подъезд.

– Заходи, раз свой, – услышал я веселый голос из квартиры на первом этаже.

Оказавшись там, я увидел пятерых стрелков и двоих пулеметчиков.

– Нужно штурмовать здание, пока к полякам не подошло подкрепление, – выпалил я. – Здесь есть еще бойцы, кроме вас?

– Наш сержант в соседнем здании, – ответили мне. – Также поблизости находится еще несколько взводов.

Вместе с одним из солдат я сразу рванул в соседнее здание, в подъезде которого я в спешке едва не налетел на сержанта.

Это был мужчина лет сорока с наружностью бывалого и рассудительного немецкого военного. Я сразу объяснил ему, что я снайпер и что вместе с другими снайперами мы однозначно убедились в том, что с внешней стороны здания школы не осталось поляков, обороняющих его.

– Сейчас самое время для штурма, – настаивал я.

– Подожди, – ответил мне сержант. – Я не могу бросить туда своих ребят без приказа сверху. Возможно, нам удастся поговорить с капитаном Бидембахом…

Услышав эти слова, я стушевался. Я сам был всего лишь ефрейтором, а капитан должен был командовать целой ротой. И я замямлил:

– Что ж, думаю, капитан разберется и без нас. Пожалуй, не стоит его беспокоить, – я развернулся к выходу.

– Подожди, паренек! – остановил меня сержант. – Мне кажется, что ты сказал дельную вещь. Но это действительно нужно обсудить с капитаном.

Вместе с сержантом мы вышли через заднюю дверь дома и устремились к стоявшей через несколько домов позади нас большой группе солдат. Сержант подвел меня к одному из военных, который был одет точно в такую же униформу, что и другие солдаты, но на нем были капитанские знаки различия.

– Что случилось, сержант? – спросил капитан, глядя на моего спутника.

– Я привел к вам снайпера из другой части. Он утверждает, что с этой стороны здания школы не осталось поляков. А значит, мы сможем взять его штурмом.

Капитан окинул меня оценивающим взглядом.

– Как тебя зовут, ефрейтор? – спросил он.

Я вытянулся, как и полагалось перед офицером, однако не салютовал при этом, как было положено в Вермахте.

– Ефрейтор Гюнтер Бауэр, господин капитан.

– Почему ты не салютовал мне, как положено, ефрейтор Бауэр?

– Мне не хотелось, чтобы вражеские снайперы, если они есть поблизости, могли понять, что вы офицер, господин капитан, – отчеканил я.

Капитан Бидембах нервно посмотрел по сторонам, но потом улыбнулся:

– Все в порядке. Ты поступил правильно, ефрейтор. – Он бросил взгляд на мою винтовку с оптическим прицелом: – Ты действительно снайпер?

– Так точно, господин капитан.

– Что ж, подойдем ближе и посмотрим вместе на эту чертову школу! – Капитан в сопровождении солдат зашагал вперед.

Не успели мы сделать нескольких шагов, как по нам открыл огонь пулеметчик, находившийся на верхнем этаже здания, расположенного примерно в двухстах метрах от нас. Через несколько секунд четверо солдат из сопровождения капитана рухнули на землю и заорали от боли. Они были ранены. Все остальные, включая капитана, тут же повалились на землю, чтобы не стать слишком легкой мишенью для вражеского пулеметчика. А я сразу установил свою винтовку на огневую позицию и навел перекрестие прицела на польского пулеметчика. Не прошло и минуты, как мои пули уничтожили и пулеметчика, стрелявшего по нам, и его напарника.

– Молодец, ефрейтор Бауэр, – капитан Бидембах похлопал меня по плечу.

– Спасибо за похвалу, господин капитан, – ответил я, продолжая настороженно смотреть по сторонам. Мне было окончательно ясно, что нельзя расслабляться.

Тем временем капитан посмотрел на нашивки на моей униформе. По ним было видно, из какой я дивизии.

– Твоя дивизия участвовала в тяжелых боях при взятии Калица? – спросил он меня.

– Так точно, господин капитан.

– Сколько поляков ты уже уничтожил?

Я растерялся. Я сам старался меньше думать о том, сколько людей я убил. Но тем не менее я знал примерную цифру.

– Около тридцати, господин капитан.

Остальные солдаты, стоявшие рядом, посмотрели на меня скептически. Однако во взгляде капитана Бидембаха не было сомнений.

– Ты должен оставаться около меня. Это приказ, ефрейтор Бауэр! – сказал он.

– Есть, господин капитан, – ответил я.

Вскоре мы достигли дома, находившегося прямо напротив школы. Однако теперь в здании школы снова были пулеметчики и польские стрелки, которые стреляли в нашу строну.

– Проклятие, нам нужно снова очищать здание от них! – вырвалось у меня.

– Успокойся, ефрейтор, – капитан в очередной раз похлопал меня по плечу. – У меня есть другой план.

Он повернулся к лейтенанту, который сопровождал его:

– Возьми три взвода и обыщи окрестности. Нужно найти как можно больше польских противотанковых орудий и боеприпасов к ним. Все это следует стянуть сюда, – капитан указал на площадку позади дома, в котором мы находились. – Как только это будет сделано, доложишь мне!

– Есть, господин капитан. – Лейтенант спешно вышел из дома в сопровождении двоих солдат.

Капитан Бидембах повернулся ко мне:

– Ефрейтор Бауэр, ты видишь, насколько старо здание школы?

– Да, господин капитан, – ответил я.

– А что ты делал, до того как был призван?

Этот вопрос показался мне неожиданным, и я выпалил:

– Я работал в булочной у моей матери, господин капитан.

Возможно, об этом следовало сказать немного иначе. Во всяком случае, после того как я произнес эту фразу, несколько бойцов так и прыснули со смеху. И даже сам капитан Бидембах не сдержал улыбки.

– А я вот до армии был архитектором, – сказал он. – И я знаю такой тип зданий. На первый взгляд они кажутся очень прочными, но в них все держится на кирпичных стенах коробки. И если мы обрушим хотя бы одну стену, все здание мигом превратится в руины.

Он подошел к деревянному столу, стоявшему на кухне квартиры, в которой мы находились. Достав свой штык-нож, капитан Бидембах прямо на столе нацарапал прямоугольник.

– Вот здесь здание школы, а мы здесь, – он нацарапал другой прямоугольник, обозначавший дом, в котором мы находились. – Мне нужно, чтобы ты, ефрейтор Бауэр, и еще несколько снайперов разместились здесь и здесь, – капитан нацарапал еще два квадрата, обозначавших соседние здания. – Вы сможете поразить поляков отсюда?

– Так точно, господин капитан, – ответил я.

Расстояние от выбранных капитаном зданий до школы было чуть более двухсот метров, и я мог быть уверен, что с такого расстояния не только я, но и другие снайперы вряд ли будут промахиваться.

– Сержант, приведите сюда десять лучших снайперов, – скомандовал капитан. После этого он повернулся ко мне: – Ты назначаешься старшим и отвечаешь за работу снайперов во время штурма.

Сержант вернулся вместе со снайперами примерно через десять минут. К моей радости, среди них оказался и Феликс. Он тут же вручил мне противотанковое ружье, которое я оставил у него.

– Ну что, теперь ты наш командир? – Феликс смотрел на меня с удивлением и восхищением.

Впрочем, мне самому было не слишком комфортно. Я очень боялся, что малейшая моя оплошность приведет к гибели кого-нибудь из снайперов. Я объяснил им, как и где разместиться в двух зданиях неподалеку от школы. Поскольку капитан выбрал два здания, то мы должны были разбиться на две группы. Одну из них возглавил я сам, а руководство второй поручил Феликсу. За наше короткое знакомство с ним я успел убедиться, что он вполне подходит для этой роли.

Прежде чем мы заняли предназначенные для нас здания, я успел увидеть, как пехотинцы притащили на место назначения три польских противотанковых орудия. Мне показалось, что они очень походят на немецкие 37-миллиметровые орудия, которые использовал Вермахт.

Вскоре ко мне подошел сержант.

– Капитан приказал, чтобы снайперы начали уничтожать защитников школы, – сказал он.

– Так точно, сержант, – ответил я.

Прошло всего несколько минут, и мы заняли здания, выбранные капитаном.

– Мужики, убивайте каждого поляка, которого увидите в окне школы, но прежде всего пулеметчиков и снайперов, если они там будут, – скомандовал я.

После этого я прильнул к своему оптическому прицелу. Я уничтожил двоих вражеских пулеметчиков и с удовлетворением отметил, что остальные снайперы так же хорошо выполнили свою работу. Более того, один из польских стрелков прямо на моих глазах был поражен двумя снайперами одновременно.

Защитников школы оставалось все меньше. Между тем я увидел, что наши солдаты уже установили захваченные польские орудия как раз напротив здания школы. Они открыли огонь по кирпичной стене. Число поляков, которые вели ответный огонь из окон, несколько увеличилось. Но я и другие снайперы тут же заставили замолкнуть большинство из них. А орудия продолжали стрелять по школе. И уже школа была окутана белым дымом. Орудия вели огонь преимущественно по первому этажу, и примерно после их тридцатого залпа вся западная стена здания, стоявшая напротив нас, вдруг вздрогнула и обвалилась. Следом за этим начала рушиться и южная стена.

– Это невероятно! – воскликнул я.

– А я всегда знал, что наш капитан очень умен, – сказал мне один из снайперов.

– Главное, что он бережет своих людей, – сказал я.

И тут мы увидели белый флаг, развевавшийся в окне с северной стороны школы.

Из здания с поднятыми руками вышло несколько польских солдат. Они сдавались. Примерно через три часа был взят весь город Кутно.

Вскоре после этого мне сообщили расположение моего взвода, и я смог вернуться туда. Сержант уже был осведомлен о том, что я не дезертировал, а сражался вместе с другой частью. Поэтому у меня не возникло никаких проблем.

– Что с тобой случилось, Гюнтер? – спросил меня Антон, который ничего не знал о том, где я был во время штурма города.

Я коротко рассказал ему о том, как я тащил раненого, как не смог найти свою часть, и о том, как мы штурмовали школу. К нам подошел Михаэль. Вдвоем с Антоном они рассказали мне о том, как сами штурмовали здания, и о том, что еще несколько ребят из нашего взвода погибли. Мне было жалко этих ребят, но, так или иначе, я был ужасно рад, что Михаэль и Антон остались целы и невредимы.

Мы продолжали обсуждать бой за город. Неожиданно нас перебил сержант Бергер. Он окликнул меня:

– Ефрейтор Бауэр!

– Я слушаю вас, сержант.

– Гюнтер, тебя забирают в другую дивизию, – сказал он.

– Что? – переспросил я, не осознав сразу смысл его слов.

– Вот приказ о твоем перемещении в 3-ю пехотную дивизию, – сержант протянул мне желтый листок бумаги.

Мне было тяжело прощаться с Антоном, Михаэлем и сержантом Бергером. Тем не менее я должен был спешить в новую дивизию и доложить о своем прибытии самому командиру роты. Как и следовало ожидать, им оказался капитан Бидембах.

Я по всей форме салютовал ему:

– Ефрейтор Бауэр в ваше распоряжение прибыл.