Тайна Кира Великого Смирнов Сергей

— Хорошо, что еды будет много,— заметил Аддуниб,— Хватит и на жителей и на персов. В обиде никто не оста­нется. Меньше будет грабежей.

Во взгляде стратега появилось напряжение.

— А что жители Вавилона? — задал я ему еще один вопрос.

— Жители? Я не слышал, чтобы в Вавилоне сильно опасались осады. Паники нет.

— Вавилон есть Вавилон,— с иронией проговорил Аддуниб.— Там из двух зол всегда умеют выбрать мень­шее.

— Итак, Опис готов к сдаче, Сиппар при удачных об­стоятельствах не окажет особого сопротивления, а в Вави­лоне к приходу Кира будет достаточно провизии для долгого постоя?

— Если великому богу Мардуку угодно, так и будет,— подтвердил стратег.

Аддуниб намекнул, что большего и не требуется.

— Позволит ли посланник великого царя Кира задать два вопроса? — с некоторым смущением проговорил стра­тег, поднявшись.

Разумеется, я позволил.

— Это правда, что царь Кир хочет остановить Тигр, а потом и Евфрат?

Мы переглянулись с Аддунибом, и оба не смогли сдер­жать злорадных усмешек.

— Для царя персов это не составит труда,— сказал я.— Но никто не знает, будет ли на то его воля.

— И воля богов,— добавил Аддуниб.

— И воля богов,— подтвердил я.

Стратег наморщил лоб. Такой ответ, видимо, не слиш­ком удовлетворил его.

— Это правда, что у великого царя Кира кости головы из чистого золота? — был второй вопрос, также, наверно, мучивший теперь все Вавилонское царство.

— У великого царя персов,— отвечал я,— все какие ни есть кости сотворены из самого драгоценного и прочного металла, известного богам. И не только кости.

Стратег отбыл в большом смущении. Как только топот копыт коней стих в ночи, «ученый муж» разразился громким смехом.

— Теперь я вижу, что царь персов мог бы обойтись без войска! — сказал он, переведя дух,— Достаточно одного тебя, славный Кратон!

Оказалось, что путешествие Аддуниба и должно было завершиться в этом самом селении. Теперь он сам отбывал к Киру с важными вестями. Мне же с «бессмертной» свитой надлежало двигаться дальше — в Сиппар.

— Не удивляйся, Кратон, что завтра поутру тебе при­дется спуститься в деревню и самому расталкивать персов,— с хитрым видом предупредил Аддуниб,— И не гневайся на них. Никто, кроме нас, не должен был знать о нашем ночном совете, о твоей славной охоте и о приезде благоразумного стратега. Позволь мне пока скрыть его имя даже от тебя, Кратон.

Всем своим видом Аддуниб показывал, что здесь не постоялый двор под Ниппуром и он владеет обстановкой куда лучше меня.

Мне было уже тридцать четыре года от роду, и я мог позволить себе спокойно мириться с чужим высокомерием.

Поутру мы расстались. К тому часу у меня появился новый проводник — маленький, молчаливый сириец,— ко­торый и проводил меня до Сиппара.

В дороге обошлось без происшествий, и единственным впечатлением, отложившимся в моей памяти, был вид Мидийской стены, которую я издали принял за невысокий горный хребет.

Это мощное укрепление было возведено вавилонским царем Навуходоносором Вторым между Тигром и Евфратом в том месте, где расстояние между двумя великими реками Востока не превышает ста двадцати пяти стадиев. Этому грозному сооружению полагалось остановить или хотя бы задержать вражеские полчища, которые могут вторгнуться в пределы царства с севера. Оно представляло собой стену, сложенную из необожженного кирпича, высотою почти в три плетра и шириною в десять царских локтей. Мидийская стена уступает своей мощью разве что городской стене самого Вавилона, который я опишу ниже. Перед укреплением вырыт ров глубиной в половину плетра.

Старания могущественного Навуходоносора мало помогли его преемнику. Царь Кир обошел не торопясь со своим войском Мидийскую стену, а потом, взяв Вавилон, приказал разрушить ее.

Сиппар выглядел внушительной крепостью, вдвое пре­вышавшей своими размерами укрепленный акрополь в Сартах. Впрочем, после той ночной беседы с вавилонским стратегом, готовым предать Валтасара и сдать Опис, вид грозных стен уже мало беспокоил меня. Мною владела не твердость воина, готового мощным усилием или военной хитростью взять любую стену, а спокойствие торговца, ко­торому остается только договориться с хозяином стен о сносной цене и заполучить их в свое владение. Ожидая у ворот Сиппара посланников вавилонского царя, заперше­гося в крепости, я даже подумал с тоской, что для испол­нения такого дела царь Кир вместо меня вполне мог бы послать иудея Шета. Возможно, царь так и поступил бы, если бы иудеи не считались в Вавилоне плененным народом. Видимо, царь решил, что унижение Набонида принесет мало пользы.

Навстречу мне из ворот выехал один из приближенных царя. Его сопровождала охрана в том же количестве, что и моя: двенадцать всадников.

С настороженным видом он приветствовал меня и при­гласил в крепость, однако потребовал, чтобы «бессмертные» остались за пределами стен.

Тут я наконец вспомнил, что еду вовсе не затем, чтобы принять готовую к сдаче крепость, а пока только везу весьма дерзкое послание от одного царя другому царю, и если последний крепко вспылит, прочтя его, то Кратону не­сдобровать.

В этом случае оставалось или быстро переманить фра­кийцев на свою сторону, или доблестно сразиться с ними и всех перебить, или же попросту унести ноги.

Я оставил «бессмертным» свой гиматий, неудобный для жаркой схватки и кошачьих прыжков, и отправился в кре­пость.

Последний царь Вавилона Набонид принял меня в са­мой высокой башне Сиппара. Он сидел на своем походном троне с очень высокими и мощными ножками. Под ногами, обутыми в сандалии с золотыми ремешками, стояла золотая подставка в виде трех черепах.

У вавилонян один только царь имел право носить на себе сразу несколько одежд. Кроме того, только царская рубашка, называвшаяся «канди», имела такую длину, что скрывала ноги почти полностью, до самых стоп. Царскую рубашку ткали из тончайшей белой шерсти непорочных ягнят менее чем годовалого возраста. Поверх канди царь носил довольно узкий плащ, конас, с закругленными по бокам краями, который весь был обшит длинной пурпурной бахромой. На конасе царя Набонида сверкали золотые звез­ды, а на спине, как мне рассказывали, красовался золотой месяц весом в мину. Царь был также плотно подпоясан, и на конце длинного пояса висела двойная кисть с тонкими золотыми пластинками. Головной убор царя назывался «кидарис». Белый войлок кидариса был также украшен золо­тыми изображениями луны, которой поклонялся Набонид (его предшественники поклонялись солнцу, поэтому рань­ше царский кидарис украшали маленькими розетками). На вершине кидариса сверкал золотой шишак, а низ головного убора был обвязан белой лентой, более широкой спереди. Длинные концы этой ленты, украшенные бахромой, сви­сали позади.

На каждой руке царь носил по два браслета: на запя­стье — с изображением луны, а выше локтя — в виде не­большого разомкнутого обруча.

Рассказываю об одежде вавилонского царя так по­дробно по двум причинам. Во-первых, нет уже ни ва­вилонских царей, ни таких одежд. Во-вторых, кроме как великолепием одеяний, ничем Набонид не запом­нился. Это был некрупный и очень малокровный с виду человек, так густо умащенный ароматическими масла­ми, что блестел лицом и весь тяжко благоухал, как на­бальзамированный труп. Светлые, невыразительные гла­за и довольно редкая, но очень прихотливо завитая — причем с золотыми нитями — борода дополняли образ бесполезно вызолоченной немощи.

Двое нубийцев, ростом и мощью своих мускулов, еще более унижавших бледного царя, стояли по сторонам от трона и вяло раскачивали огромными страусовыми опахалами. Мухи отлетали в сторону так же вяло.

Я приветствовал царя с положенной цветистостью речи, однако почтил его довольно дерзким поклоном — всего лишь кратким кивком головы. Набонид сохранил бесстра­стность. Стражи его не шелохнулись.

Когда я показал Набониду цилиндр с посланием Кира, один из сановников бросился ко мне и выхватил цилиндр из моих рук. Особым кинжальчиком, похожим на те, что я всегда носил за поясом, он срезал Кирову печать, не повредив ее, быстрым движением достал пергамент, раз­вернул его, тщательно обнюхал с обеих сторон и наконец, упав на колени перед царем, протянул развернутый пер­гамент прямо к глазам своего повелителя.

Набонид медленно прочел слова царя Кира, написанные на арамейском языке.

Выражение его лица ничуть не изменилось.

По движению его глаз видно было, что он прочел по­слание повторно. Потом поднял взгляд. Сановник сразу отскочил в сторону и свернул пергамент.

— Царь Кир пришел с войском в мою страну,— задум­чиво проговорил Набонид.— Он идет на Вавилон.

— Мне неизвестна воля моего царя,— сказал я.— Пойдет царь персов на Вавилон или нет, я не знаю.

Набонид вперился в меня тусклым, ничего не выра­жавшим взглядом и сказал:

— Ты не перс.

— Не перс,— согласился я.

— А кто?

— Наполовину эллин, наполовину сириец, а точнее, набатей.

— А кто твои боги?

— Я поклоняюсь многим богам, и прежде всего тем, на чьих землях нахожусь.

— Значит, здесь ты готов поклониться и принести жерт­вы великому Сину?

— Здесь, в этой крепости,— отвечал я, весь подобрав­шись для первого прыжка,— перед тобой, царь Вавилона я готов принести жертвы Сину, ибо великий бог Син, как мне известно, имеет свою долю власти на небесах. Здесь царь. В других местах я сначала должен узнать обычаи и богов-покровителей тех мест. Так издавна поступают все эллины.

— Вот как царь персов пытается уверить меня, будто ему подчиняется уже весь свет и он, только он один, ис­полняет волю всех известных богов... Я слышал, Кир очень бережет своих персов и они, будто послушные овцы, зовут его Пастырем.

— Да, царь персов любит свой народ.

Набонид опустил веки, а потом посмотрел на меня по­луоткрытыми глазами.

— Пусть царь персов попробует остановить великие реки и взять приступом стены Вавилона,— сонно проговорил последний вавилонский властитель,— Пусть попробует. Если ему удастся сделать и то и другое, я буду готов по­верить, что он исполняет волю самого могущественного из богов. Может быть, царь персов замыслил еще что-то, никому не ведомое?

Какой-то дух толкнул меня прямо в сердце. Оно ис­пуганно содрогнулось, и я стал говорить нечто, как мне кажется, не предсказанное никакими вавилонскими звез­дами.

— Замыслил, царь Набонид, это верно.

Веки Набонида, дрогнув, поднялись. Царь проснулся.

— Что же? — полюбопытствовал он.

— Царь персов не будет останавливать великих рек, хотя может. Царь персов не станет сокрушать стен Вавилона, хотя способен это сделать. Он замыслил сделать так, чтобы жизнь шла своим естественным чередом. Реки должны течь с более высоких мест к более низким. Цари должны править в сердце государства, а не из далекой пустыни. Великим богам должно приносить жертвы... Наконец, война должна быть войной, а не посмешищем. Великий бог Мардук был покровителем Вавилона. Исполняя волю Мардука, царь персов пришел, чтобы узнать, может ли царь Вавилона поддерживать порядок вещей: течение рек, а также естественные обычаи мира и войны. Царь персов хочет узнать, остались ли вавилоняне, которые готовы защищать свою землю, потому что им дорога собственная земля и соб­ственная свобода. Если таковые остались, то царь Кир с радостью поможет такому народу процветать и множиться, ибо исполняет волю богов.

Закончив речь, я приложил немалые усилия, чтобы са­мому быстро вспомнить ее слово в слово и трезво оценить, до какой степени дерзости я дошел, говоря за царя Кира его сокровенные мысли, которые сам же только что при­думал.

Набониду крепко досталось, поэтому мне можно было ожидать заслуженного наказания.

Вавилонский владыка долго смотрел на меня присталь­ным взглядом, а потом, так ничего и не сказав, поднял руку.

Оказалось, что этот жест означает не осуждение дерзкого посланника на быструю казнь, а просто окончание приема.

Тот же провожатый вывел меня из крепости. Когда тя­желые, окованные медью ворота раскрылись перед нами и мы сделали первый шаг наружу, он опасливо оглянулся и шепотом спросил меня:

— Посланник, это правда, что царь персов остановит Тигр и Евфрат?

Похоже, в Вавилоне все со страхом и благоговением ожидали этого часа.

— Если и остановит, то ненадолго,— уверил я защитника Вавилонского царства,— Попросите царя, чтобы не оста­навливал, и он не станет этого делать.

От удивления мой провожатый споткнулся на ровном месте.

«Бессмертные» встречали меня ровным строем. Их зо­лотые одежды сверкали на солнце, но под этим золотом дышали мощные тела, а не мумии, и в золотых рукавах были сильные руки, способные добросить копье с этого места до вершины башни, в которой сидел бескровный Набонид. У меня мелькнула мысль, а не взять ли стреми­тельным приступом Сиппар прямо сейчас, пока эти сонные мухи все еще возятся там с воротами. Прорваться в город захватить царя и отправить к Киру уже нового посланника с вестью о славной победе над Вавилонским царством.

Я вздохнул, вспомнив, как только что сам говорил о естественном порядке вещей. Кир, несомненно, обиделся бы на меня за такую выходку.

— А это правда, что у царя персов голова из золота и он двулик? — еще тише спросил провожатый, хотя от царя Набонида мы успели отойти еще дальше.

О боги! Кратона Милетского догнала его собственная небылица, которую он придумал сам на крепко хмельную голову, чтобы припугнуть невежественное простонародье. А тут меня пугливо вопрошал один из царских советников!

— Придите к царю Киру и посмотрите сами,— дал я добрый совет.

На этом мы простились. Я сел на коня и отправился к «златоглаво-двуликому» повелителю рек.

Когда я прибыл в стан Кира, вода в реке Дияле упала настолько, что русло уже можно было перейти, не замочив колен.

— Что ответил царь Набонид? — спросил Кир, приняв меня в своем шатре, но уже позволив себе восседать не на походном троне в позе египетского фараона, а как рань­ше — на удобном тюфяке.

— Ничего не ответил,— сказал я,— Кажется, вавилон­ский царь страдает лунной болезнью. Он сидит на троне, говорит, открывает глаза, но, похоже, делает все, не про­буждаясь от сна. Недаром он стал поклоняться богине Луны. Царь Набонид только сообщил, что реки в его стране очень полноводны, а стены Вавилона очень высоки и крепки.

Кир нахмурился и проговорил с недовольством:

— Ты должен был узнать, пошлет он подкрепление в Опис к Валтасару или же нет.

— Царь! В тот час, когда твой посланник стоял перед Набонидом, царь Вавилона, похоже, сам еще не решил, посылать ему подкрепление или не посылать,— твердо сказал я.— Теперь полагаю, что обязательно пошлет своему сыну подкрепление.

К моей радости, Кир улыбнулся и сказал:

— Ты всегда берешь на себя слишком много, Кратон. Поэтому сатрапом тебе никогда не быть.

Если бы я не сгодился на старости лет в сатрапы, то в прорицатели мог бы податься без опасений. Набонид выслал к Опису большой отряд фракийцев.

Узнав об этом, Кир позволил течь ручейку под на­званием Дияла и сразу двинул войско к Опису. Непода­леку от города произошла битва, в которой участвовали только персы и фракийцы. До конца того дня война шла естественным порядком. Потом наемники Набонида были опрокинуты и бежали. Валтасар, окруженный от­борной стражей, понаблюдал со стен Описа не только за битвой, разгоравшейся за их пределами, но и за своим войском, делавшим вид, что готовится к осаде. Он по­чувствовал измену и, не дожидаясь исхода битвы, бежал из Описа в Вавилон.

Захватив Опис, Кир двинул войско не на запад, а на юг, то есть обошел укрепления, возведенные Навуходо­носором, с восточной стороны и переправился через Тигр, не ставший менее полноводным от потери Диялы. Затем стремительным броском он достиг Сиппара и окружил его. Как только персидское войско спокойно располо­жилось и приготовилось к осаде, крохотный гарнизон крепости прислал к Киру своих представителей и открыл ворота.

Когда я поднялся на главную башню, от царя Набо­нида остался в ней только сладковатый аромат благово­ний.

Узнав о бегстве царя, Кир не дал войску даже подкре­питься, а сразу двинул его на Вавилон. У самых высоких в мире стен царь персов остановился уже следующим ве­чером, то есть на закате шестнадцатого дня вавилонского месяца арах-шашна.

Кир всегда умел сочетать неторопливость со стреми­тельным, неудержимым порывом и этому свойству был наверно, обязан своими успехами.

На подходе к Вавилону, уже за двадцать стадиев, во­инам и самому царю Киру пришлось задирать головы чтобы видеть хотя бы зубцы крепостных стен, окружавших город, не говоря уже о голубой, украшенной золотыми рогами башне бога Мардука, возвышавшейся над Вави­лоном.

Стратеги и сотники торопили воинов, но те невольно замедляли шаг, приближаясь к этим величественным со­оружениям. Даже кони и те робели. Их приходилось не­престанно бить по бокам.

Последние стадии войско двигалось в полном молчании.

Хотя речь идет о царе Кире, нельзя не описать не­обыкновенный город, доставшийся ему воистину по воле обиженных Набонидом богов. Ведь, что и говорить, царь Кир получил эту самую неприступную цитадель всех времен и народов совершенно даром.

Вавилон был, до сих пор остается и, возможно, останется навсегда самым большим и самым богатым городом мира. Раньше я полагал, что нет и не может быть ничего пре­краснее и величественнее Афин. Афины, пожалуй, пре­красней всех городов. Но нет ничего величественнее и ве­ликолепнее Вавилона. Если отбросить пристрастия, надо признать: Афины перед Вавилоном подобны Эктабану пе­ред Афинами.

Вавилон лежит на обширной равнине и представляет собой довольно правильный четырехугольник. Длина каж­дой из его сторон никак не менее сотни стадиев. Во рву, окружающем город, могут плавать, не боясь помех, даже пятидесятивесельные корабли. Стены города, подобные горным хребтам, возведены из сырцового кирпича, обо­жженного в печах. Вместо цемента строители использовали горячий асфальт и через каждые тридцать рядов кирпича закладывали в промежутках камышовые плетенки. Высота стен достигает не менее ста пятидесяти царских локтей, а в особо укрепленных местах доходит до двухсот! И это не считая одноэтажных сторожевых башен, поставленных по краям стен. Какие нужны лестницы или осадные ма­шины, чтобы поднять воинов чуть не в небесную высь! Легче выдрессировать сотню тысяч орлов для доставки осаждающих или же выкупить из преисподней древних титанов, боровшихся с богами, чтобы использовать их для приступа в качестве наемников! Ширина стены также поражает разум: от тридцати до сорока царских локтей! В промежутках между башнями без труда могут разъез­жаться боевые колесницы, запряженные тройкой лоша­дей. Через день после взятия Вавилона я предложил Киру в ознаменование славной победы над новым царством устроить состязания, посвященные богам Митре и Мардуку, которые действовали в добром союзе, и в частности пустить по стенам вокруг всего города сотню лучших бегунов, а потом сделать заезд колесниц. Такие состяза­ния, несомненно, запомнились бы воинам и всему на­роду, и о них сложили бы гимны, подобные гимнам о троянской древности или же о победителях первых Олим­пийских игр. Но персы понимают, что такое война и что такое охота, а прекрасный дух олимпийских состязаний чужд им. Кир нашел мою затею пустой тратой сил.

Такова только внешняя стена Вавилона, именуемая Нимитти-Бэл. Есть еще и внутренняя стена — Имтур-Бэл,— отстоящая от внешней местами на десяток, а ме­стами всего на два плетра. Внутренняя стена немногим ниже и уже внешней. Каждая из стен имеет по сто входных ворот, сделанных целиком из меди, включая косяки и притолоки.

Быстрая и полноводная река Евфрат течет прямо через Вавилон, разделяя его на две почти равные части: новый город и старый город. Надо отметить, что внутренняя стена защищает Вавилон от нападения врага со стороны самой реки, то есть тянется по обоим ее берегам. Через старый город проходит также отводной канал, прорытый как для предотвращения наводнений в случае подъема воды, так и для перевозки грузов от Евфрата к рынку.

Вавилон застроен очень тесно. В нем не найдешь зданий ниже трех этажей. Есть четырех- и даже шестиэтажные. Не будь улицы строго прямыми и пересекающимися между собой под прямыми углами, город представлял бы собой убийственный лабиринт, в котором легко заблудился бы не только Тесей, но и сам критский Минотавр. Каждая из поперечных улиц — все такие улицы выходят к реке — име­ет на внутренней стене маленькие медные ворота, не менее прочные, чем внешние.

Из этого описания становится ясно, что город поистине неприступен. Теперь от многих слышишь, что царь Кир отвел воды Евфрата в какое-то озеро и, когда воды осталось по колено, как в Дияле, его воины прошли под низким сводом внешней стены и вступили в Вавилон прямо по руслу. Отвести воды Евфрата персы сумели бы, но если бы кто-то из нынешних болтунов посмотрел воочию, можно ли после этого без труда войти в Вавилон, то, верно, по­стыдился бы и своих ушей, слушавших такие россказни, и собственного языка, передающего их дальше. Как только вода начала спадать, защитники сразу перекинулись бы всем скопом на внутренние стены, к реке. Там они спокойно дождались бы врагов и с двух сторон играючи перебили все персидское войско. Нашлись бы только для этого дела доблестные защитники, а если таких вовсе не набралось хотя бы сотни во всем огромном городе, то какой толк был и самим персам трудиться в поте лица, укрощая реку, которая на другой же день пригодилась бы им самим как новым хозяевам Вавилона.

Основная часть горожан, причем в своем большинстве знатного происхождения, проживает в старом городе. Там же расположены все главные святилища и царский дворец. По сути, это отдельная цитадель — с виду просто очень ровно обтесанная скала,— втрое более неприступная, чем сам Вавилон, и готовая к обороне как от нападения извне, так и из самого города. Царская крепость расположена на северной окраине Вавилона таким образом, что половина ее как бы погружена в город, а другая выступает наружу, причем две ее стороны защищены Евфратом, словно рвом, наполненным водой.

Северная дорога, ведущая к столице царства, конча­ется узким проходом между царской крепостью и вы­купом городской стены. В глубине этой «ниши» распо­ложены главные, самые величественные и самые краси­вые, ворота Вавилона, именуемые «Вратами богини Иштар». Привратные башни, косяки и притолоки этих ворот сплошь покрыты драгоценными изразцами синего цвета и испещрены цветными барельефами, которые изобра­жают быков, тифонов и прочих баснословных чудовищ. От Врат богини Иштар через весь город идет прямой, как копье, Храмовый путь, выложенный плитами белого и розового мрамора. Главная цель этого Пути — стоящий посреди города храм бога Мардука, священный участок которого обнесен каменной стеной. Каждая из сторон участка — не менее двух стадиев в длину. В теменосе воздвигнута громадная башня. Каждая из сторон ее ос­нования шириной в один стадий. Эта башня, высотой не менее двухсот пятидесяти царских локтей, состоит как бы из восьми отдельных разноцветных башен, по­ставленных одна на другую. Наружная лестница вьется вокруг них, подобно змее. На самой вершине воздвигнут храм, в котором нет ничего, кроме одного большого, роскошно убранного ложа и стоящего рядом с ним зо­лотого стола. Никаких изображений божества там нет. В особые дни на том ложе проводит ночь женщина, из­бранная халдеями, вавилонскими жрецами, для священ­ного соития с богом Мардуком. Халдеи утверждают, что сам бог приходит в храм возлечь с женщиной. Сама она, разумеется, обязана молчать, храня великую тайну, го­ворят ли жрецы правду или лгут ради своего величия.

Как бы там ни было, царь Кир подошел к Вавилону в те дни, когда храму на вершине башни полагалось пустовать.

Известна ли всеведущим богам история более короткой «осады», чем взятие Вавилона царем персов?

Все было подготовлено заранее. Халдеи уговорили и застращали кого требовалось. Иудейские торговцы вместе с финикийцами подкупили всех, кого посчитали нужным. Кир, подведя войско к стенам, едва успел отдать главные приказы, а его военачальники едва успели разместить свои части в необходимых местах, как половина из сотни вавилонских ворот распахнулась перед завоевателями.

Вот каким было главное повеление царя персов, переданное войску через глашатаев:

«Я, Кир, царь стран, Ахеменид, говорю:

Кара! Воины!

Боги отдают в мои руки великий город Вавилон. Здесь множество храмов, священных мест и предметов, посвященных богам.

Повелеваю: войти в стены города, взять под свою защиту все храмы и в первый день не допускать к ним никого, кто не имеет моей печати.

Запрещаю: присваивать любые предметы и изображения; под­вергать насилию, убивать и захватывать в рабство любого из жителей города, если он не грозит нападением с оружием в руках.

Отныне город принадлежит мне и персам и должен почитаться наравне с иными городами, что исконно принадлежат великим пер­сидским родам. Таковые города: Пасаргады, Аншан, Эктабан».

Персы ровными шеренгами вступали в Вавилон через ворота на южной стороне города. Оттуда было ближе до храма Мардука и других, наиболее богатых зданий. Элам­ские копьеносцы входили с восточной стороны совместно с мидийскими частями. Наиболее знатным воинам из армен, а также парфянам и каппадокийцам была отдана западная сторона Вавилона, старый город. Поскольку Врата богини Иштар находились прямо под царской ци­таделью, где засел Валтасар, то, во избежание всяких неприятностей, было обоюдно решено пока оставить их на запоре, а потом приготовить к торжественному въезду Кира.

Вступление персов было великолепным зрелищем. На город быстро опускались осенние сумерки, и на самых широких улицах были зажжены большие масляные све­тильники в виде бычьих голов, что были развешаны на медных цепях по стенам и оградам домов. В свете огней перед пораженными людьми появлялись персидские воины, примкнувшие к своим бокам высокие плетеные щиты и державшие копья вверх наконечниками. Каждый из отрядов громовым шагом вступавших на одну из улиц, имел своего проводника из жреческого сословия или иудеев, двигался в три плотных ряда, быстро, в полном спокойствии и молчании. Казалось, чужое войско просто проходит через город, благосклонно отказываясь от по­стоя и провизии.

Последовав за воинами Кира, я, в отличие от них, с большим любопытством озирался по сторонам. Не было заметно тревоги, обычной для осажденного города. Многие торговцы еще не закрывали своих лавок. На улицах бродило много праздного люда в разноцветных льняных хитонах до колен и в белых хламидах.

Я видел множество богатых носилок с густой бахромой и кистями: какие-то знатные дамы явно направлялись в гости, ничуть не тревожась по поводу нашествия. В чудес­ных висячих садах, расположенных на особых террасах, выше улиц, так же безмятежно разгуливала знать. Как будто никто не знал об осаде или вовсе не принимал ее всерьез. То ли все были уверены, что город совершенно неприступен во веки вечные, то ли в Вавилоне проживали сплошные провидцы, которых давно успокоило благоприятное рас­положение звезд.

Многие горожане, может искренне радуясь персам, а может благоразумно опасаясь чужаков, приветствовали их криками ликования. Бездельники, гулявшие в висячих садах, облепили, как птицы, низкие ограды и глазели на нас сверху. Правда, некоторые из встречных застывали в изумлении, видимо все-таки не ожидая такого развития событий. Попадались люди, которые спешили скрыться в проулках — от беды подальше, но такие стараются не показываться на глаза любой власти, своей или чужой, не важно.

На Храмовом пути не случилось никаких происшествий. Персы быстро окружили храм Мардука и, взяв чужого бога под свою защиту, стали дожидаться новых приказаний царя.

Эламиты Гобрия также не встретили сопротивления тем более что раньше отряды эламитов составляли часть царской стражи и стояли в самом городе.

Стычки произошли только на правом берегу Евфрата и на юго-восточной стороне крепостных укреплений, захваченных мидянами. В новом городе подвыпившие жители приняли чужаков за грабителей, что, надо признать, ока­залось отчасти правдой, несмотря на царский запрет. Во втором случае укрепления держал какой-то слишком рья­ный вавилонский стратег, который не до конца разобрался в происходящем.

Мне же в тот вечер не удалось приметить вообще ни одного вавилонского воина, обязанного защищать стены: куда-то все подевались. Как я уже говорил, многие здеш­ние стратеги были подкуплены. Другие, видно, опасались проявить доблесть, настолько силен был слух об измене и о мощи царя Кира, останавливающего реки. Тот царь, который должен был поднять свой народ против завое­вателей, так долго скрывался на стороне, что народ Ва­вилона уже считал его просто бродячим среди пустынь призраком, бесплотной тенью. Никто даже не мог сказать, в городе он или нет. Его сын, Валтасар, оказался под стать своему отцу, хотя в другом роде. Он набил царскую крепость всякими припасами и вином, законопатил все выходы и уже третий день подряд пировал наверху со своими приближенными под охраной всего сотни воинов, выходцев из Харрана, откуда был родом он сам и его отец.

На многих стенах я видел таинственные слова, грубо намалеванные алой краской: «мене, текел, фарес». Мне объяснили, что такими художествами занимались ноча­ми иудейские мятежники, якобы получившие на то по­веление своего бога. Эти слова значили: «исчислен, взве­шен, разделен» — и предвещали гибель царству Набонида.

Итак, уже к концу того дня, когда войско Кира подошло к Вавилону, во власти Набонида и его отпрыска осталась только одна пядь вавилонской земли, на которой стояла царская цитадель.

Можно было бы оставить обоих в покое и посмотреть, сколько времени они смогут продержаться в своей крепо­сти, а вернее, просидеть в своей собственной тюрьме. Од­нако царь персов имел насчет правителей Вавилона свой особый замысел.

Персы не пустили меня в храм Мардука, как я их ни упрашивал. Я не удосужился загодя получить на лист пергамента печать царя и, теперь сильно пожалев об этом, поспешил в его стан, что был расположен в четырех ста­диях к северу от Врат богини Иштар, на самом берегу Евфрата.

Царь персов стоял у входа в свой походный шатер, глядя на рукотворную скалу, в утробе которой прятались Валтасар и его отец.

Скорее всего, Кир пребывал на том месте в глубоких раздумьях уже не первый час, поскольку напоминал собой изваяние, и не сразу обратил на меня взор, хотя, как оказалось, я уже давно был ему необходим для важного дела.

— Вот ты где! Тебя ищут,— коротко обронил он и спро­сил меня: — Сколько тебе лет?

Я удивился — ведь Кир уже задавал мне такой вопрос — и напомнил царю свой возраст.

— Стареешь. Стареешь, Кратон,— сказал он и пригля­делся к моим волосам.

Признаться, до того часа я еще не чувствовал, что на­чинаю стареть и терять силы, хотя на висках у меня про­бились первые седые волосы.

— Старею, царь,— однако согласился я, вовсе не досадуя на Кира,— Поэтому с еще большим нетерпением жду от тебя приказов, чтобы многое успеть и вспоминать потом свою жизнь с теплотой на сердце.

— Вон дворец,— кивнул он в сторону тонувшей во тьме цитадели.— Говорят, крепости выше этой нет. Слышал?

— Слышал,— подтвердил я,— Но и на глаз видно.

— Значит, другой такой не найдешь, чтобы вспоминать,— сказал Кир.

Тут я догадался, что хочет от меня царь персов, и в мускулах ног почувствовал приятное напряжение.

— Узнай, кто в крепости,— повелел мне Кир,— я не верю россказням. Если Набонида и его сына там нет, я буду считать этих обманщиков беглыми рабами и объявлю об этом. Если они там, то должны прийти ко мне до рассвета Своими ногами. Ты все понял, Кратон?

— Да, царь. Все должно быть как обычно.

— Как раньше. Никаких приступов. Никакого сражения. Тогда это будет похоже на волю бога Мардука.

Кир не изменил своему обычаю не проливать царскую кровь, но, похоже, теперь установил для этого обычая новое основание.

— В остальном поступай как знаешь,— добавил царь,— Бери в помощь столько воинов, сколько посчитаешь нуж­ным. Только не устраивай никакого побоища. Но знай: ты можешь убить любого, кто вздумает тебе помешать привести ко мне Набонида и Валтасара. Любого! Кроме Набонида и Валтасара.

— Твое слово, царь,— кивнул я.

— Любого! — настойчиво повторил Кир.— Что бы тебе ни предлагали. Не верь никому. Делай свое дело. У тебя до рассвета целых три стражи.

Я насторожился: в повелении Кира крылась какая-то тайна. Уж не на Аддуниба ли намекал царь, опасаясь, что вавилонские жрецы попытаются покончить с презиравшим их Набонидом. Если так, то я не испытал бы сожаления, убрав «ученого мужа» со своей дороги. Думать о будущем — одно, а делать дело — совсем другое.

Я взял с собой вот что: полдюжины ловких мардов, крепкую веревку длиной в пару стадиев, не меньше, три сотни железных наконечников от копий (разумеется, не сам я нес два тяжелых мешка, наполненных ими) и полный набор хитростей Болотного Кота: тонкие, гибкие кинжалы; особые ремни, позволяющие повисать на разных крючках и выступах, а заодно быстро придушивать жертву; рыбьи пузыри с травкой Цирцеи; огниво и многое другое. По ходу сборов я напряженно раздумывал о том, где начинать приступ. Со стороны города стены дворца были освещены уличными огнями хоть и слабо, но достаточно для того, чтобы внизу собралась толпа зевак и местные бездельники стали делать ставки, кто из моего отряда бы­стрей доберется наверх. К их спору могла в конце концов присоединиться и стража дворца. Сколько с той стороны на стенах бойниц, я не знал, зато помнил, что есть три яруса, на которых приятно переводить дух, если стражи вовсе никакой нет. На очень высокой отвесной стене кре­пости, гордо выступавшей во внешнюю тьму, еще можно было разглядеть три ряда бойниц по четыре в каждом из рядов. По моей догадке эти бойницы служили зоркими глазами Набониду: за ними наверняка — как и на ярусах, выходивших в город,— бодрствовали воины, и в немалом числе. Оставалась та сторона царской крепости, что была обращена к рукотворному «ущелью» — в проход, который вел к Вратам Иштар между дворцом и выступом внешней оборонительной стены. Начинать приступ в этом «ущелье» казалось полным безумием, к тому же там стояла темень, как в царстве самого Аида. Так выбор был сделан. Осталось только принести жертвы богам, которые могли бы способ­ствовать удаче.

Город был давно захвачен персами и даже был теперь доволен новым чужеземным игом, а мы между тем под­бирались к его стенам, как вражеские лазутчики. Опасное дело, порученное мне царем Киром,— этот приступ самой высокой из всех ранее покоренных мною гор — начинало казаться мне детской игрой.

Мы углубились в проход и достигли самих Врат Иштар, которые все еще терпеливо ожидали великого Кира. Скорее по наитию, чем на глаз, я определил, что на этой стороне Дворцовой стены всего три бойницы, расположенные до­статочно далеко друг от друга, да и те — на самом верхнем ярусе, то есть на высоте почти двухсот локтей! Я собрался с духом: успеть до конца третьей стражи совсем непросто, привалов не будет.

Одной веревкой я обвязался. Другую, более тонкую имевшую маленькие петли, пропустил через смазанную маслом петлю на поясе. К правому запястью подвесил не­большой молоток, сделанный из твердого дерева.

Потом я вознес к небесам, грозно нависавшим над кре­постью, последнюю молитву и вытащил из мешка первую пару наконечников.

Половина — если не больше того «дела», что по­ручил мне Кир, заключалась в том, чтобы отыскивать на ощупь проемы и щели в крепостной стене, затем ос­торожно, чтобы не стучать слишком громко, забивать в них длинные наконечники персидских копий и подни­маться по этим железным «сучкам» все выше и выше по стене. Чтобы нечаянно не сорваться вниз, я цеплялся за наконечники петлей ремня. Главным было добраться до бойницы, перебить там всех, кто попадется под руку, а потом закрепить веревку и спокойно отдохнуть, пока по ней живо взберутся марды. Все остальное казалось мне не слишком трудной задачей.

И вот я стал подниматься по стене, а мне посредством тонкой веревки с петельками стали посылать вдогонку на­конечники копий. Я старался стучать как можно тише, однако «ущелье» отдавалось гулким эхом, будто на его дне стучал по наковальне сам Гефест. Мне чудилось, что стук слышен и в стане Кира, и по всему городу, а потому стражу дворца вот-вот охватит страх, что царь персов приказал своим титанам разрушить всю крепость до основания, пока не успело взойти солнце.

Поначалу я не медлил, но и не особо торопился: нужно было беречь силы. Мерно — палец за пальцем, локоть за локтем, плетр за плетром — поднимался я по стене и так увлекся, что потерял счет времени и почти забыл, куда стремлюсь: то ли за каким-то сокровищем, то ли просто на вершину безжизненной горы.

Так не сразу я и заметил, как внизу, подо мной, что-то произошло. Поначалу мне послышались какие-то вскрики, я подумал, что марды забеспокоились, почему так долго прошу новых наконечников (для этого нужно было подергать за веревку). С высоты уже примерно сотни локтей заметил внизу какое-то движение и вдруг с ужасом осо­знал, что стал видеть в темноте гораздо хуже, чем раньше. И уши тоже впервые подвели меня! Еще три года назад я бы не упустил на слух движения змеи, зашуршавшей среди камней где-нибудь за углом башни.

Немного повисев на стене без дела и переведя дух, я постарался забыть вещие слова Кира, подергал за веревку и снова принялся стучать молотком.

Вдруг рядом с молотком сверкнула искра! Так стрела чиркнула об стену и отлетела в сторону!

Кто-то снизу, не различая цель во мраке, выстрелил в меня из лука!

Я замер и похолодел.

Этот охотник не мог быть воином из царской охраны дворца. Тех набежало бы не меньше десятка не только внизу, но и на стенах; стали бы шуметь, замахали бы фа­келами. Невидимый стрелок хотел сделать свое дело так же незаметно, как и я свое.

Великим усилием я усмирил свое сердце, которое стало колотить в грудь громче деревянного молотка.

Вокруг было тихо, если не считать каких-то слабых шорохов внизу. Стены и бойницы надо мной оставались безмолвными.

Все мои мускулы впервые в жизни горестно стонали от усталости.

«О, великий Кир! — столь же горестно подумал Кра­тон.— Ты был прав!»

Повиснув на полпути и оказавшись дичью в столь неудобном положении, я долго не мог ума приложить, что же теперь делать, и решил дотерпеть до того часа, пока что-нибудь не произойдет само, помимо моих ста­раний.

Этот решающий час настал спустя всего несколько мгно­вений!

Снизу донесся крик одного из мардов:

— Кратон! Спасайся!

И следом донеслись еще два очень ясных звука: короткий, хриплый стон и удар упавшего на землю тела.

Внезапно мои чувства прояснились, и вся ужасная кар­тина раскрылась передо мной с высоты орлиного полета.

На одних охотников нашлись другие охотники. Все мои марды были уже перебиты стрелами, выпущенными из-за угла крепостной стены, с близкого расстояния. Один из них, по всей видимости, успел притвориться мертвым и, когда убийцы отвлеклись, попытался живо вскарабкаться по наконечникам следом за мной, чтобы предупредить об опасности, но, увы, был замечен.

Состязания, посвященные славной победе над Вавило­ном, все же начались, помимо воли персидского царя. Кто-то уже взбирался по противоположной стене ущелья. И не один, а целых трое!

Эта тройка неизвестных атлетов поднималась так быстро, что трудно было поверить глазам. Наконец, по дви­жениям их рук я догадался, что они используют веревки, опущенные вниз со стены. Однако на самой стене никто не появлялся: значит, прятался.

Они теперь вместе со мной играли в игру под названием «приступ Вавилона».

Раз Кир велел убивать любого, кто помешает привести к нему вавилонского царя Набонида и его сына Валтасара, значит, кто-то теперь пытался опередить Кира. Презри­тельная улыбка Аддуниба, растянувшаяся на всю стену, привиделась мне во мраке.

Бешенство охватило меня, а вместе с бешенством я ощутил мощный прилив сил.

Я выхватил из-за пояса пару самых прочных кинжалов, принялся вгонять их в одну щель за другой и живо под­тягиваться на этих железных когтях. О, сколько легких стен я одолел когда-то в учении у Скамандра! Эта стена была самой высокой, но тогда, в молодости, я без труда проходил подряд три-четыре стены и, если поставить те одну на другую, как Оссу на Пелион, получилось бы куда выше этой, вавилонской.

Да, впервые в жизни я ощутил грузную тяжесть своего тела, слабость уже иссыхающих связок и излишнюю твер­дость костей.

Царь Кир был прав. Старость! За дружеским столом и в седле я был еще молод, но здесь, на отвесной стене,— уже стар.

Я полз вверх и, скрипя зубами, унижал себя как мог, дабы прибавилось злости, а вместе со злостью — сил: «Ты не Болотный Кот! Ты просто старый вонючий хомяк!»

Те опережали меня. Им было легче. Им явно помогала молодость. Охотники за царями поднялись позади меня на стены, и вскоре несколько теней промелькнуло слева, среди крепостных зубцов, прямо над Вратами богини Иш­тар. По-видимому, они дерзнули-таки проникнуть во дво­рец через те бойницы, что были обращены к городу и наверняка усиленно охранялись. Молодая и сильная смерть поспевала к вавилонскому царю быстрее дряхлеющего спа­сения.

В груди у меня горело. Кожа свисала с предплечий лохмотьями. Окровавленные локти прилипали к стене, ког­да я наконец добрался до цели. Последним взмахом правой руки я уже не воткнул кинжал в щель между широкими камнями, а метнул его в бойницу, чуть ниже блеснувших во мраке зрачков. Тело рухнуло мне навстречу и едва не сшибло вниз. То был явно не царский воин, а один из убийц Набонида, поджидавший меня в засаде.

Я перевалился в утробу башни и на краткий миг лишился всех сил и чувств. Разноцветные круги плыли перед глазами.

Мои соперники милостиво предоставили мне пере­дышку. Они избавили меня от лишних хлопот. Когда я очнулся, то обнаружил вблизи бойницы четырех убитых стражников.

Дальнейший путь также оказался прилежно расчищен: на углах, у колонн, у дверей и на лестницах я натыкался на мертвые тела.

Отчаяние охватило меня. В каждом попадавшемся под ноги трупе мне чудился вавилонский царь. С кем я состязался ныне, спустя пятнадцать лет и в трех тысячах стадий от дворца в Пасаргадах?

У одной из колонн меня подстерегали. Едва успел я отскочить от тени, возникшей на стене по левую руку, и развернуться, как в то самое место, где мигом раньше полагалось быть моей печени, ткнулся острием короткий меч. Мое легкое жало пронзило чужую шею, и передо мной на мраморных плитах распростерся юноша, одетый, как и я — в одной набедренной повязке.

Еще от одной тени я отскочил за следующим углом и обругал себя: испугался маленькой статуи. Статуей оказа­лась насмерть перепуганная женщина, мимо которой сов­сем недавно пронеслись «охотники». Закутанная до самых глаз в тысячу одежд, она стояла затаив дыхание. Только огромные глаза, в которых зияли бездны страха, отличали ее от мраморного изваяния.

— Где Набонид? — спросил я шепотом, подступив к ней вплотную.

Казалось, она вовсе не дышит.

Я подхватил женщину на руки, толкнул ногой дверь ближайшей комнаты и, вбежав, поставил бедняжку на ковры. Слабые огоньки светильников метались в страхе. Один из пологов трепетал. Там, за материей, скрывался мелко дрожавший евнух. Еще двух я вытащил из-за спинки огромного пустого ложа, тщательно затянутого парчовым пок­рывалом.

— Где царь? — допытывался я на арамейском теперь у всех троих,— Он еще жив? Я пришел спасти его. Куда пошли убийцы? Отвечайте!

Одно из безбородых и наголо обритых существ обмочилось. Другого евнуха вырвало.

— Раздевайся! — рявкнул я на женщину и в ответ ус­лышал только стук зубов.

Я сорвал с нее с десяток одежд, но осталось еще по меньшей мере столько же. Затем я приказал всем снова попрятаться по углам.

Пришлось еще долго метаться в лабиринте полутемных галерей и комнат, то там, то здесь натыкаясь на кровавые следы моих соперников. Чем больше замечал я этих следов, тем больше надеялся, что смерть все еще не разыскала Набонида и его сына, а потому, может статься, мне еще повезет.

Не могу судить о том, что происходило в тот час на небесах и как вавилонские боги договорились там с иудейским. Шет потом говорил, что Набонид, в отличие от своего сына, не совершал кощунств против иудейского бога и потому великий Ягве пощадил вавилонского царя. Так или иначе нам обоим — мне и Набониду — все-таки повезло.

Крадясь по одной из галерей, я внезапно ощутил зна­комый запах благовоний. Потягивая носом, я двинулся по ароматному ручейку эфира к его источнику и наконец очу­тился в сумрачном и очень просторном зале, прямо перед статуей, что изображала царя Навуходоносора Второго си­дящим на мраморном троне.

Я обнюхал изваяние со всех сторон и обнаружил между стеной и спинкой трона довольно широкую щель, в которую нетрудно протиснуться не слишком упитанному человеку. Само изваяние оказалось пустотелым. Набонид, испускав­ший мускатный дух, таился где-то в утробе своего побе­доносного предшественника.