Тайна Кира Великого Смирнов Сергей

Кир даже не стал строить своего войска.

— Стыдно воевать с теми, кто едва успел родиться, и с теми, кому и так пришла пора умирать в своей постели,— заметил он.

Затем он приказал выступить вперед только арменским стрелкам и перебить только настоящих воинов. Для при­крытия лучников Кир выслал конных парфян.

Чтобы предсказать итог новой «битвы», не требовались ни внутренности животных, ни оракулы. Как только, по­раженные стрелами, воины стали валиться наземь, простые мидяне кинулись врассыпную. Два десятка стариков, уже не способных к бегу, бросили копья и пришли к Киру с поклоном. Они смиренно просили Кира принять под свою власть Мидийское царство, не наказывать подневольных жителей Эктабана и не разрушать их город, ничем не про­винившийся перед Киром.

Кир сказал, что ему для справедливого правления город нужен в полной целости и сохранности, и сдержал свое обещание.

Персы без ропота приняли его запрет грабить Эктабан, ведь в ту пору они еще не испытывали чрезмерного влечения к роскоши и богатству.

В конце дня войско персидского царя, не встретив никакого сопротивления, вступило в Эктабан и распо­ложилось в городе, как если бы просто пришло на по­стой.

Незахваченным оставался только царский дворец, в ко­тором с горсткой воинов заперся Астиаг.

Об Эктабане, расположенном у подножия священной для персов и мидян горы Оронта, и чудесном дворце следует сказать несколько слов. По эллинским меркам, Эктабан Уже можно было назвать городом, даже весьма немалым городом, однако этот город не был защищен крепостной стеной. Дворец же, который представлял собой мощную крепость, располагался выше, на горном склоне. Таким образом, цари Мидии, сами укрепившись за стенами, оставляли своих подданных на произвол судьбы. Стены вокруг Эктабана были возведены позднее по велению Кира.

Удивительно, что дворец мидийских царей до сих пор не считается одним из чудес света. По преданию, он был построен царицей Семирамидой. Семь его стен — одна выше другой — возведены из огромных кедров и кипа­рисов, так что со стороны дворец выглядит ступенчатой пирамидой высотою почти в полтора плетра. Все ярусы, кроме первого, самого высокого, окружены портиками со множеством резных колонн необыкновенной работы и обиты серебряными и золотыми пластинами. Кроме того, зубцы стен, с первой по седьмую, выкрашены в разные цвета: белый, черный, красный, синий, оранжевый, серебряный и золотой. Кровля дворца, как я уже сказал, была выложена серебряными плитами. На втором и третьем ярусах располагались плодовые сады, подобные чудесным висячим садам Вавилона. Царский трон нахо­дился на четвертом ярусе, посреди просторного помещения, вмещавшего до полутора тысяч приближенных и гостей. Таков был уже в то время этот великолепный дворец. Глядя на его древесные стены, я удивлялся, как мидийские цари не страшились пожара, способного вспыхнуть или по воле рока — от грозы или случайного поджога,— или же при нашествии врагов. Оказалось, что бревна были предварительно подвергнуты особому мо­рению, а потом обожжены таким образом, что разжечь их после такой обработки было бы не легче, нежели рас­топить очаг камнями.

Воины Кира, воодушевленные победами, предлагали немедленно начать осаду. Персы, умевшие легко взбираться на горные кручи, уверяли своего царя: им не потребуются даже лестницы — будет достаточно длинных веревок и сот­ни наконечников копий. Однако Кир отказался от осады. Он повелел воинам провести ночь без вина и шумных разговоров, предавшись спокойному сну. Захваченный го­род затих, а сам Кир не сомкнул глаз. Один из приближенных Астиага, перешедший на сторону персов, предложил царю расположиться в его роскошном по персидским меркам доме. Кир же отказался и от этого предложения, оставшись ночевать в своей походной палатке. Всю ночь в ней горел светильник.

Третий его отказ что-либо предпринимать в ту ночь касался лично Кратона Милетянина. Стражники пропус­тили меня к царю, и я, уже сгорая от нетерпения, предложил ему и свои услуги: пробраться во дворец, выведать доско­нально, что там происходит, и вернуться со сведениями о замыслах Астиага.

Кир впервые за эти дни показался мне уставшим.

— Благодарю тебя, эллин,— сказал он.— Не хочу тре­вожить своего деда в такой час.

Мое удивление было велико.

— Буду тих, как кошка,— пообещал я,— Никто не за­метит меня.

— Верю,— кивнул царь персов,— но лучше избежать всяких случайностей. Вдруг тебя все же увидит один из стражей. Мой дед — человек очень мнительный. Подождем.

«Чего ждать?!» — подумал я, но промолчал.

Не успел я покинуть палатку, как дрогнули огоньки светильников и новые тени изогнулись на ее полотне перед царем. Сначала появились воины Кира и доложили:

— Царь! Пришли стражники самого Астиага и со сле­зами просятся к тебе. Мы уже обыскали их.

Кир внезапно воспрянул.

— Пустите их! — приказал он воинам, а мне повелел остаться, добавив: — Да, у тебя хорошее чутье, Кратон. На­верное, твой час.

И вот в палатке появились двое стражников Астиага, одетых куда роскошнее, чем сам Кир: они были в свер­кавших серебряным шитьем парчовых кафтанах. Однако без шапок.

Оба стремглав бросились к ногам царя и замерли, уткнувшись лбами в волчью шкуру, лежавшую под раск­ладным сиденьем Кира. Царь поморщился. Наутро, когда уже сотни мидийцев выражали ему свою преданность и поклонение таким же образом, он уже не морщился, а впоследствии стал спокойно переносить даже раболепные поклоны персов из других родов, ибо персы быстро пере­няли многие обычаи и одежду мидян. Но в ту ночь он поморщился, когда перед ним распростерлись двое вра­жеских воинов, пришедших просить его о милости.

Кир повелел им подняться, но они отказались вставать с колен.

— Пощади нас, великий царь! Да будут боги покро­вительствовать тебе во всех твоих делах и да продлят твой славный род во веки веков! — обратился к нему один из стражников,— У нас нет никакого желания сра­жаться против тебя. Напротив, мы сочтем за лучшее в жизни верно служить царю персов. Мы просим смило­стивиться над воинами, которые еще находятся под чужой властью. Царь, пусть твои славные воины сохранят нам жизнь. Мы готовы сейчас же открыть ворота дворца и вывести Астиага наружу.

Кир снова поморщился. На этот раз — от многословия. Он приподнял руку, и мидянин замер с открытым ртом.

— Мой дед, великий царь Астиаг, здоров? — строго спросил Кир.

— Мы видели его здоровым, царь,— изумленно пробормотал мидянин.

— Он спокоен или пребывает в страхе?

— Он очень устрашился, царь. Он велел запереть все двери, сидит в опочивальне без движения.

— А вы говорите, что здоров,— покачал головой Кир, сильно напугав и самих «послов»,— У великого царя Астиага есть оружие? Он может иметь при себе какой-нибудь яд?

— Да, у него есть меч. А о яде мы ничего сказать не можем. Не видели.

— Мне нужны воины. Я сохраню вам жизнь и всех охотно приму на службу, только если вам удастся сохранить жизнь царю Астиагу.

Мидяне переглянулись в величайшем недоумении.

— Кратон,— подозвал меня Кир,— Ты пойдешь с ними. Позаботься о моем бедном предке. Не допусти, чтобы он, в приступе отчаяния покончил с собой.

— Приложу все силы,— с радостью пообещал я.

— Не хочу быть похожим на вашего царя Эдипа,— тихо, с улыбкой добавил Кир.— Оденься получше и уговори ста­рика, чтобы он принял меня, как доброго гостя.

Мы проникли во дворец через один из тайных ходов. Сразу за стенами мне в нос ударил тяжкий запах мертве­чины.

— Что это? — спросил я мидян.

Стражник, вытянув руку с факелом, отошел на несколько шагов, и я, увидев шеренгу стоячих трупов, содрогнулся. Лица мертвецов были перекошены, рты разинуты. Тела их вздулись. Потом я заметил, что их ноги не достают до земли, потемневшей вокруг от крови. Внизу, под богатыми одеждами каждого из этих несчастных людей, скрывался тесаный кол.

— Это маги! — делая страшные глаза, прошептал ми­дянин.— Астиаг казнил всех своих жрецов, ведь они ког­да-то предсказали ему, что от Кира не будет беды.

«Дважды ошиблись царские мудрецы»,— грустно усмех­нулся я.

Помню множество резных лестниц и дверей, обитых золотыми пластинами с изумительной чеканкой, а так­же слоновой костью, изрезанной тонкими узорами.

Стражники не лгали. Астиаг сидел на своем ложе, по­среди мятых покрывал, и бессмысленно таращился на стену. Царь Мидии был очень полный, обрюзгший старик с круп­ной головой и мясистым подбородком. Завитые колечки его еще густых волос теперь клубились в беспорядке, и он немного напоминал отжившего свое, ослабевшего, ослеп­шего и оглохшего льва, который уже из последних сил поднимает голову, чтобы гаснущим взором окинуть свое племя и свои владения.

— Отвлеките его,— тихо велел я стражникам.

— Как?! — соображая не лучше своего повелителя, бес­помощно развели они руками.

— Поднесите ему питье и скажите: «Вот, ты просил, Повелитель».

— Но ведь он не просил.

«Если все мидяне так отупели, странно, что их никто не успел завоевать раньше»,— подумал я и гневно приказал:

— Делайте что сказано, если хотите жить.

Астиаг содрогнулся, будто увидел не стражника, под­носящего золотой сосуд с вином, а ужасного призрака.

— Зачем?! — так и взвизгнул он.

— Ты просил пить, царь,— пролепетал стражник,— Вот вино.

— Я ничего не просил! — закричал Астиаг.

— Просил, царь, просил,— стал настаивать стражник, чуть отступив; его рука задрожала.— Мы все помним. Спроси остальных.

Мне-то и нужно было это препирательство. Я быстро управился: шмыгнул по-кошачьи на царское ложе позади Астиага и живо отыскал среди складок короткий меч, кинжал и какой-то подозрительный пузырек, отлитый из серебра.

— Вы все хотите меня отравить! — вопил на весь дворец царь Мидии,— Хотите моей смерти! Не получите! Я сам... Я сам...

И он завозился, видимо ища припасенные для себя орудия смерти. Тут перед ним появился Кратон из Милета, одетый в дорогие одежды знатного мидянина, которые по­добрали по его указанию сами стражники.

— Царь Мидии! — громко возгласил я,— Твой внук, Куруш, царь Ахеменид, шлет тебе привет и желает тебе и твоему славному роду здоровья и благоденствия!

Астиаг разинул рот и вытаращился на меня. Уж я приложил все свои силы и способности, чтобы явиться перед ним словно по волшебству — как бы возникнув из эфира.

— Ты кто? — прошептал старик, едва справившись с изумлением.

— Посланник богов! — не ведая стыда, отвечал я.

— Ведь ты чужестранец!

— Тем более. Выслушай меня, царь Мидии. Куруш, царь персов, желает тебе, своему ближайшему родственнику, самых великих благ и надеется, что ты примешь его достой­ным образом.

— Куруш... Куруш...— как в бреду, забормотал Астиаг, уронив голову, а потом вдруг встрепенулся.— Где мои маги?! Почему они обманули меня? Пусть они мне скажут, что делает здесь Куруш.

— Он пришел навестить своего деда,— уже не особо церемонясь, сказал я Астиагу.

— Навестить?! — злобно воскликнул Астиаг,— Мои маги обманули меня. Значит, он тоже обманет. Вот он прислал чужестранца, который лжет.

«Любопытно, что Астиаг ответил бы Гистаспу или Губару? — подумал я, усомнившись в своих способностях как посла и, значит, усомнившись в правильности выбора, сделанного самим Киром.— Губару вспыльчив, а вот Гистасп подошел бы для этого дела гораздо лучше меня».

Позже я узнал от Кира, что он попросту опасался за жизнь любимого брата, до конца не доверяя стражникам Астиага.

— Возвращаюсь к царю,— шепотом сказал я стражни­ку,— Но скоро вернусь. По знаку вы поднимете Астиага и понесете его навстречу царю Курушу. Тогда крепко держите его за руки и за ноги, чтоб не брыкался и сохранил вели­чественный вид.

Еще я велел им открыть главные дворцовые ворота.

Кир пребывал в тревоге и нетерпении. Он уже не мог усидеть в палатке и стоял под прикрытием двух щитов, поглядывая на верхние ярусы дворца.

Увидев меня, Кир удивился и даже отступил на шаг, чтобы осмотреть разодетого по-мидийски эллина с головы до ног.

— Ты успел стать хазарапатом у царя Мидии, Кратон? — Усмехнулся он, хотя взгляд его остался тревожным.

Мой рассказ о том, что я видел и слышал, был коротким, но исчерпывающим.

— Магов жаль,— покачал головой Кир.— Знал многих. Они очень помогли мне, когда я еще не мог надеяться на свою силу. Я хотел одарить их всех. Ведь они не лгали моему деду. Никто из них не лгал.

— Надо спешить,— таков был мой вывод.— К утру царь Мидии, да помогут ему теперь только боги, может и вовсе лишиться рассудка от страха и волнения. А то и лопнет какая-нибудь жила. Стражники готовы.

Кир взглянул на меня, как никогда, строго.

— Если царь Мидии умрет от страха, ответишь головой ты, а не они,— предупредил он.

Я мог бы отказаться от затеи, сказав царю: «Повелитель, делай сам что хочешь». Но тень Анхуза-коновала маячила у меня за спиной.

— У великого царя Мидии остался один хазарапат,— ответил я Киру,— Он перед тобой и готов ответить головой за недостойный прием царя персов.

Тогда Кир сухо улыбнулся и велел своим воинам-персам выстроиться в две торжественные шеренги перед вратами дворца. «Царская дорога» ярко осветилась факелами.

На четвертом ярусе дворца мидяне, перегнувшись вниз через стены, с нетерпением ожидали моего знака, и когда все было готово, я помахал им факелом. Они исчезли.

Зато ожидание царя персов продлилось недолго. И вот главные, высокие, сверкающие золотом ворота стали мед­ленно распахиваться.

Кир твердым шагом, однако чуть приседая по-охотни­чьи, двинулся вперед.

Ему навстречу шестеро стражников-мидян несли царя Мидии, крепко вцепившись в него и не давая шевельнуть ни рукой, ни ногой.

Астиаг был бледен, взгляд его остекленел. Казалось, ему уже видится тесаный кол, на который его вот-вот усадят. Бывшие верноподданные вынесли своего царя наружу и остановились по знаку завоевателя Эктабана.

Кир раскинул руки и с искренней благожелательностью громко произнес:

— Великий Митра радуется нашей встрече! Видишь, Астиаг, небеса чисты и огонь горит ровно. Ветер не гонит пыль нам в глаза, и тьма не мешает. Я счастлив, царь Мидии, что ты наконец принимаешь меня как ближайший родич. Ведь и в самом деле у меня нет родичей ближе, чем ты.

Он не лгал, поскольку его родители уже умерли.

Кир подошел к Астиагу вплотную, велел стражникам отпустить его ноги, а потом крепко обнял своего деда.

— Прочь! — послышался его приказ носильщикам.

Те отскочили в стороны.

Видимо, Астиаг был очень тяжел, раз оба покачнулись.

У Болотных Котов слух острый, поэтому я расслышал слова, которые царь персов сказал Астиагу шепотом на ухо, обхватив при этом его тучное тело. Другие, стоявшие ближе к царю, чем я, не услышали ничего и расспрашивали друг друга.

— Дед, не бойся меня,— уверял Кир Астиага.— Мы оба держали свое слово тридцать лет. Разве не так? Ты не причинил мне вреда, и я не причинил тебе вреда. Разве я пришел к тебе отнять жизнь или золото? Ты казнил магов за обман, но они и не думали обманывать тебя. Ты сам увидишь, что обмана нет.

Он отстранился от Астиага. Тот вновь покачнулся, и стражники, следя за каждым движением Кира, сразу под­хватили старика под руки, но уже не стали держать его, как пойманного волка.

Астиаг несколько раз порывисто вздохнул, содрогаясь всем телом, а потом уже сам потянулся к своему внуку и цепко схватил его за руки.

— Куруш! Мой дорогой внук! — воскликнул он, словно Уже рыдая, хотя слез еще не было видно.— Ты пришел! Теперь ты спасешь бедного старика. Все обманывают меня! Все кругом лгут!

Тут Астиаг и вправду зарыдал и стал судорожно трясти Руки своего дорогого внука.

— Смилуйся над стариком! — всхлипывал он,— Они все хотят меня погубить.

— Теперь я пришел к тебе, и ты будешь отныне жить в радости и покое,— обещал Астиагу Кир.

Астиаг вдруг замер, глядя Киру прямо в глаза. По его толстым щекам наконец обильно потекли слезы.

— Верю тебе, мой дорогой внук! — с необычайным благоговением прошептал царь Мидии.— Верю! Ты один в этой стране говоришь правду. Бери все царство, бери! Он снова сам затрясся и стал трясти руки своего Куруша,— Вот мой дом! Он теперь твой!

Тут Астиаг наконец отпустил внука и, словно переняв от него достаточно сил, самостоятельно отошел на не­сколько шагов. Стражники кинулись было поддержать своего повелителя, но он злобно отогнал их прочь.

В общем, старый Астиаг вдруг ожил, отчасти пришел в себя, и страх покинул его. Замысел Кратона удался благодаря чудесной силе самого Кира.

— Теперь это все твое! — уже не раболепно, а гордо изрек Астиаг, широко разводя руками,— Я устал, я болен, мне все лгут. Отдаю тебе, Куруш, все, что принадлежит моему прямому наследнику по праву.

Он обвел всех сверкающим взором — теперь уже вовсе не таким мутным и невидящим, каким он озирался вокруг всего несколькими мгновениями раньше,— и громогласно известил своих бывших подданных (здесь, во дворце, их можно было пересчитать по пальцам):

— Я, Астиаг, царь Мидии, ныне передаю свою власть свой трон, свою корону и скипетр своему внуку Курушу сыну моей любимой дочери Манданы. Отныне и вовеки мой внук Куруш — царь Мидии, царь Персиды, царь Аншана. Ему повинуйтесь!

Лицо Астиага побагровело. Он воздел руки к небесам и обратился к главному божеству:

— Великий Митра, хранитель пределов, да исполнится твоя воля во свидетельство моих слов.— И отдал свое последнее повеление: — Повинуйтесь!

Стражники-мидяне бросились ниц перед новым царем Мидии. Воины Кира одобрительно зашумели, считая, что мидянам пора именно таким способом выразить свое по­чтение персам.

Кир замер, как изваяние. Ни одна жилка не дрогнула на его лице.

Как радушный хозяин, принимающий доброго гостя, Астиаг учтивым жестом пригласил Кира пройти в глубину дворца:

— Пойдем, Куруш, я покажу тебе твои владения, твой дворец.

Чужестранец Кратон удивлялся чудесному превраще­нию, случившемуся с Астиагом: теперь он выглядел вполне бодрым и даже искренне довольным своей участью — уча­стью правителя, утомленного заботами и теперь с радостью передающего свою власть достойному преемнику. Может, и вправду что-то перевернулось в голове и в сердце Астиага от объятий его добросердечного внука. Может, более всего он боялся унижения, страшился бесславной смерти, а уви­дев, что ему не грозит ни то, ни другое, воспрял духом и смирился. Одно ясно: до сего часа самим Астиагом правили предрассудки.

— Я помню здесь каждый угол,— ответил Кир.— Мне очень нравился твой дворец.

— Твой! — воскликнул бывший царь Мидии.— Отныне твой! Пойдем, я поведу тебя к «быкам»! Они теперь тоже твои!

— Я помню дорогу к «быкам», Астиаг,— настойчиво на­помнил своему деду Кир.— Теперь глубокая ночь, и всем нужен отдых. День был нелегким и для тебя и для меня. Отложим хлопоты до света.

— Но ведь ты должен принять «быков» немедля! — уже не предлагал, а требовал Астиаг.— Они должны почувство­вать руку хозяина. Иначе разбредутся по горам, ищи их потом!

С этими словами старик мелко рассмеялся.

— К тому же для хозяина «золотых быков» ты, мой дорогой внук, одет неподобающим образом,— добавил он.— Пойдем, я покажу тебе сокровищницу. Я сам помогу тебе облачиться в лучшие царские одежды. Ведь теперь ты правишь великой страной, а не двумя ущельями.

— Я видел сокровищницу, Астиаг,— напомнил старику новый царь.

— С тех давних пор в ней немало прибыло,— сказал Астиаг,— Пойдем. Ты должен все увидеть теперь и знать каков размер твоего имущества.

И Кир повиновался-таки воле деда. Окруженные знатными персами, оба двинулись в глубь дворца.

Меня снедало любопытство, и, поскольку я сам назвался последним хазарапатом Астиага и был одет на удивление всем покорителям Эктабана, то набрался смелости и двинулся следом. Никто не решился отогнать меня прочь.

Тут произошло одно забавное событие.

До сего часа Гарпаг хотя и присутствовал при «тор­жественной встрече», но по указанию Кира укрывался среди воинов, дабы раньше времени не попасть на глаза Астиагу. Кир полагал, что появление Гарпага может еще сильнее напугать и так-то до смерти запуганного царя Мидии.

Теперь же Гарпаг увидел, что даже какой-то эллин поз­воляет себе сопровождать царя при его восшествии на пре­стол, и решил про себя: «Недостойно тому, кто оказал Курушу такие великие услуги, оставаться в тени». Он по­торопился догнать персов, потянувшихся вслед за своим царем, и оставить позади себя выскочку Кратона.

Астиаг все еще с опаской озирался на вооруженных персов. Так он вдруг и заметил своего славного воена­чальника. Он резво повернулся к нему и поначалу остол­бенел, воззрившись на изменника. Персы невольно рас­ступились.

— А вот и ты, Гарпаг! — язвительно изрек бывший царь.— Может, тебя пропустить вперед? Какой у тебя оби­женный вид. Я хорошо знаю Гарпага и догадываюсь: он теперь приписывает себе все деяния моего внука.

Гарпаг побледнел, но отвечал с достоинством:

— Ты правил жестоко, Астиаг. Ты погубил моего сына. Ты возбудил против себя народ. Да, я писал царю о бедах страны и несчастьях твоих подданных. О многом царь узнал от меня, это верно. Да, я убедил многих стратегов и воинов в том, что власть Куруша принесет стране благополучие и изменит их жизнь к лучшему. Славный Куруш знает, что я всегда любил его, с самого дня его рождения. Это единственная моя заслуга, которую я приписываю лично себе.

— Глупец! Ты глупец, Гарпаг! — воскликнул Астиаг и даже притопнул ногой.— И на свете нет большего глупца, чем ты! Если ты заставил стратегов поверить тебе, зачем ты возложил царский венец на другого, хотя мог бы хоть слегка прикрыть венцом свою плешь? Ми­дяне возвысили тебя, а ты сделал мидян рабами! Вот и вся твоя заслуга.

— Довольно, Астиаг! — резко оборвал его словоизли­яния Кир.— Ты сам говоришь глупость. Никто не делает мидян рабами. Они братья персам, как Гистасп является братом мне самому. Запомни, Астиаг, и не поднимай смуты.

Теперь побледнел и сам бывший повелитель Мидии. Видимо, он опомнился и устрашился своих слов, обронен­ных в приступе гнева.

— Прости меня, мой дорогой внук,— ослабевшим го­лосом пробормотал он,— Как бы там ни было, я не люблю изменников.

Надо было видеть лица персов, когда перед ними от­крылась сокровищница Мидии. Позднее, добравшись до дворца Креза в Сардах, они попирали настоящие горы зо­лота, но тогда они уже не были так заворожены желтым сиянием, как в эктабанских подвалах.

Астиаг противился тому, чтобы простые воины Кира узрели его богатство, однако Кир вновь резко оборвал вы­сокомерную речь старика.

На всякого человека золото действует чарующе: сердце начинает биться чаще, мышцы напрягаются, рот наполняет слюна и на глаза навертывается влага. Перед грудами зо­лотых украшений, рядами чаш по десятку талантов каждая и россыпями золотых лидийских монет, хранившихся в сундуках (другая их часть хранилась в запечатанных медных сосудах), персы стояли разинув рты. В каждом зрачке свер­кала полновесная золотая монета.

— Вот, персы, ныне это принадлежит нашему! царству,— теперь уже властным голосом проговорил Кир.

— Тебе, царь! — поправил Гистасп.

— Тебе, царь! — эхом откликнулись воины.

— Глава каждого из персидских родов получит по та­ланту,— сказал Кир.

— Хвала богам, что мой великодушный внук правил не мидянами,— тихо пробормотал Астиаг, имея в виду, что мидяне в ту пору были куда многочисленней персов.

Потом Астиаг пытался облачить своего внука в рос­кошные царские одежды, а тот отказывался, говоря, что час не настал.

— Неужели ты не примешь одежду даже с моего плеча, старшего в роду?! — с горечью (деланной или искренней, уже не поймешь) воскликнул Астиаг, снимая с себя рас­шитый золотом и серебром кафтан.

Если бы Кир отказался вновь, то оскорбил бы древний персидский закон. Он снял с плеч гиматий и принял дар. Мне казалось, он не желал стать похожим на мидянина, пока все остальные персы ходят в своих простых одеждах.

Кир остановился, не дойдя до трона Мидийского цар­ства нескольких шагов. Искусно выточенный из кипариса и покрытый тонким золотом трон был невелик, и спинка его была невысока, поэтому особенно массивными и мо­гучими выглядели отлитые из чистого металла быки, стоявшие по бокам от сиденья. Трудно было именовать эти фигуры просто подлокотниками.

— Что же ты, Куруш, мой славный преемник?! — все не унимался Астиаг.— Садись скорее! Покажись своим подданным в истинном величии. Пора!

Он так взволнованно торопил Кира, будто боялся, что кто-нибудь успеет вскочить на трон быстрее него и захватить власть еще легче, чем это удалось сделать Киру.

— Нет, Астиаг,— покачал головой Кир, как будто не боявшийся потерять власть.— Быков ночью не запрягают.

И по ночам не распахивают поля. Утро — вот время, когда принимают великие дары богов.

Так Кир отказался взойти на мидийский трон посреди ночи.

Он распустил всех и повелел стражникам устроить знатныx мидян достойным образом во дворце.

Отдав приказания своим, Кир подозвал меня.

— Раз ты назвался хазарапатом, эллин,— сказал он мне,— то и побудь им до утра. Не думаю, что ты захочешь им остаться на больший срок. Присмотри и за своими и за чужими. У тебя холодный и зоркий глаз.

Я пообещал Киру, что в эту ночь буду зорок, как никогда. Однако про себя думал, что за оставшуюся до рассвета ночную стражу в захваченном безо всякого боя, насилия и грабежа дворце уже ничего не произойдет и можно будет уже для собственного удовольствия пройтись по всем ярусам и покоям дворца, в случае чего ссылаясь на волю самого царя. Я полагал, что, когда перестану быть ряженым ха­зарапатом, другой такой возможности осмотреть весь дво­рец может и не представиться.

Между тем последняя стража стоила всех предыдущих вместе с минувшим днем и даже сражением на подступах к Эктабану.

В продолжение часа я бесшумно, как и полагается ночью Болотному Коту, прогуливался по внутренним помещениям и портикам царского дворца, дивясь искусству строителей, а затем наконец углубился в благоухающий сумрак висячих садов.

Ночь была тихой. Цвели магнолии. Их аромат дурманил чувства и вызывал передо мной образы обнаженных жен­щин.

Внезапно я почувствовал присутствие чужой силы. То мог быть враг или зверь.

Я сбросил с себя мидийский кафтан, непригодный для любой схватки, и осторожно двинулся сквозь кусты.

— Кама! Кама! — послышался неподалеку голос Кира.

Он звал кого-то по имени.

В той стороне я заметил слабый отсвет, а когда подошел ближе и раздвинул ветки кустов, то на мгновение похолодел.

Царю не спалось, и он тоже решил сделать прогулку по своим новым владениям. Он вышел из внутренних покоев в сад, а из кустов ему навстречу вышла самка леопарда. Этого-то ручного зверя он теперь и подзывал к себе.

Однако со зверем происходило что-то неладное. Кошка переступала осторожно, двигаясь к царю по дуге. Светильник на треноге горел за спиной Кира в отдалении, но я смог различить главный знак опасности: самый кончик кошачьего хвоста подергивался то в одну, то в другую сторону, как голова рассерженной змеи.

— Кама, иди сюда! — ласково позвал кошку царь,— Разве ты меня не узнаешь?

Мы прыгнули в один и тот же миг: я и леопард. Я — на зверя, а зверь — на царя Кира. Но мне-то понадобилось два прыжка, а леопарду — всего один.

Кир успел отскочить в сторону и выставить руку. Зубы зверя клацнули по его браслетам. Зад леопарда подогнулся в броске, и когти задних лап с треском разодрали полу кожаного гиматия, висевшего на плечах Кира.

В тот же миг я в прыжке схватил леопарда за загривок, а другой рукой нанес ему удар кинжалом в горло. Однако, умея точно бить человека, здесь чуть промахнулся и толь­ко прорвал зверю шейные мышцы, не поразив главных жил.

Кошка пронзительно взвизгнула и вывернулась на меня. Благо, ее задние лапы зацепились за гиматий Кира, а то бы сразу двадцать кривых ножей прошлись по мышцам и костям несчастного Кратона. Я успел отвернуть лицо, и только пять когтей скользнули по моему плечу, срывая кожу. Тут-то я воткнул кинжал зверю под нижнюю челюсть.

Но хищница не хотела отдать жизнь даром. Она рва­нулась, шерсть выскользнула из моей руки — и меня оп­рокинул сгусток неудержимой силы. Падая навзничь, я от­махнулся кинжалом и угодил зверю в грудь. Но и кошка вновь достала меня лапами: мне обожгло правый бок и левое бедро.

Блеснули зубы. Я выставил левую руку, спасаясь от пасти, и почти ненароком схватил зверя за горло. И вдруг страшная боль пронзила мою левую кисть, а кошка со­дрогнулась и упала на меня плашмя, внезапно лишившись и сил и жизни.

Ее шея вместе с моей рукою была пробита насквозь скифской стрелой.

Мы так и лежали теперь оба: я — на полу, переводя дыхание от схватки и боли, а леопард — на мне, испуская последний дух. Из пасти зверя пахло кровью, а его тело казалось мне горячим.

Кир появился надо мной, а с ним — еще три персид­ских воина. Один из них, не разобравшись, попытался подхватить кошку на копье, но я сам зарычал на него, как зверь.

— Ты жив, Кратон? — спокойно спросил меня Кир, приглядываясь к моей руке, пронзенной вместе со зверем.

— Жив,— только и пробормотал я.— Где Азал?

— Сейчас ты увидишь его,— пообещал мне Кир и отдал приказ одному из воинов: — Позови лекаря.

Азал, которому Кир подал знак, наконец появился надо мной, и настроение мое сразу улучшилось.

— Вот, Азал,— старательно улыбнулся я,— одной стре­лой тебе удалось поразить сразу двух зубастых котов. Ты — самый лучший охотник на свете.

Азал присел на корточки рядом со мной и с сочувствием посмотрел сначала на мою простреленную руку, а потом — мне в глаза. Как возвеселилась моя душа!

А уж сердце и вовсе едва не выпрыгнуло из груди, когда Азелек тихонько прикоснулась к моему запястью и погла­дила мое предплечье. Боль ненадолго прошла. Я даже был доволен, что сверху весь прикрыт распластавшимся на мне леопардом, иначе все бы увидали, как живо поднялась во весь рост моя мужская плоть.

— Прости меня, Кратон. Не хотел,— со вздохом про­говорил скиф.

— Одной стрелой ты спас и царя и меня,— радостно отвечал я.— Это малая плата. С меня причитается куда больше.

Тут появился лекарь Астиага со слугой, который нес за своим господином сумку с приспособлениями и сково­роду с двумя дымящимися головнями. Какими-то особыми щипцами лекарь перекусил стрелу между моей рукой и головой леопарда, потом выдернул из моей кисти острие, осмотрел руку со всех сторон, а потом раздул головню и прижег рану с двух сторон.

После такой пытки плоть моя, конечно, прилегла отдохнуть, и, когда с меня снимали уже остывшего хищника, мне уже нечего было смущаться.

За все время лечения Кир не отходил от меня ни на шаг. Вторую головню он взял со сковороды сам, сам же раздул уголь, и, когда его лицо осветилось, прижег глу­бокие царапины, оставленные зверем на его собственной руке.

Лекарь Астиага, глядя на царя персов с величайшим изумлением, пробормотал:

— Хвала великому Митре, теперь есть истинный царь. Повелитель Астиаг устрашился бы сделать с собой такое.

Когда я поднялся на ноги, Кир осторожно положил ту же раненую руку на мое плечо.

— Это была не Кама,— с грустной улыбкой сказал он.

— Мне сзади было виднее,— ответил я, пытаясь смяг­чить ошибку великого царя Мидии и Аншана,— Она водила хвостом.

Говоря эти слова, я осторожно огляделся: Азелек про­пала так же внезапно, как и появилась. Она всегда появ­лялась и пропадала словно по волшебству.

— Десять лет,— вздохнул Кир,— Давно здесь не был. Все осталось как было. Все узнал... Мне показалось, что это была Кама. Забыл, сколько времени прошло. Мой дед успел завести себе нового зверя.

— Она была последним доблестным защитником Эктабана,— решился я на сомнительную шутку.

— Да,— словно не заметив шутки, вполне серьезно кив­нул царь персов.— Я рад, что у меня пока есть такие же проворные защитники. Один из них — ты. Другой — Азал. Оба — чужестранцы.