Заговор богов Клеменс Пол

Пролог

7 июля, 2010 г., 23:45

Перегон был длинным и муторным. Поезд «Euronight» плавно бежал по рельсам. За окном проносились мглистые строения, пустые остановочные платформы, озаренные фонарями. Анджей Раковский – 35-летний темно-русый мужчина с подтянутой фигурой – украдкой посматривал на часы. Скоро полночь. Полтора часа назад прошли Познань, Вжесню. Уже без малого пятьдесят минут экспресс «Берлин – Варшава» несся по просторам центральной Польши, не делая остановок. Нервы натянулись до предела. Вагон шел полупустым. Изредка мимо купе проходил стюард, пару минут назад промелькнули двое мужчин, переговариваясь утробными голосами. Расписание было чертовски неудобным – поезд прибывал на станцию «Варшава Центральная» в два часа ночи. Но выбирать не приходилось – учитывая безумные события, приключившиеся в Берлине…

Он опять машинально уставился на стрелки циферблата. Они и не думали шевелиться! Минут через двадцать будет Кутно, там остановка на четверть часа, и прямой пролет до Варшавы – сто двадцать километровых столбов… Анджей сидел на сравнительно мягкой полке. Сумка с загадочным предметом покоилась рядом – между ним и окном. От сумки исходили отрицательные вибрации, именно она служила причиной изматывающего страха. Всякий раз, когда он прикасался к ней, волосы на затылке вставали торчком и по коже пробегала противная дрожь. Чертовщина какая-то. Он сегодня точно не герой. Угораздило же влезть в такую скверную историю…

Анджей перехватил заинтересованный взгляд соседа по двухместному купе. Пассажир сел в Познани, взамен выбывшей матроны Магды Саповски, всю дорогу развлекавшей Анджея рассказами о том, как она отдыхала на Люцернском озере и сколько килограммов при этом сбросила. Тип, ее сменивший, тоже не отличался молчаливостью. Грузный, представительный. Хитровато поблескивали масленые глазки. Он утирал платком потеющие залысины и неумолчно ворковал. Представился паном Кажимежом Замойским, директором варшавского турагентства «Раффлезия». В Познань ездил по делам, торопится домой. Этому типу было невдомек, что у мрачного парня, сидящего напротив, отсутствует желание общаться. Ах, вы возвращаетесь из Берлина, пан Анджей? Какая прелесть, а в нашем агентстве как раз имеется содержательный тур по германской столице, включающий посещение Бранденбургских ворот и обломков той самой стены, что когда-то отделила Германию от Германии… А кем вы работаете? Вы художник? Не может быть, неужели в наше время существует такая профессия? Надо будет обязательно посмотреть про вас в Интернете… Ах, вы в свободные от хобби часы преподаете станковую живопись в Варшавской академии художеств, а сейчас находитесь в отпуске? А какой факультет, если не секрет? Замечательно, факультет живописи, как это мило. Ну, конечно, вы же сказали про станковую живопись. Она не имеет какого-то отношения к станковому пулемету, ха-ха?.. Кстати, примите поздравления, для человека, поднимающего только кисти, вы неплохо сложены… Замойский смеялся, давая понять, что он всего лишь шутит, но у Анджея абсолютно не было желания ему поддакивать. Вот уже несколько минут сосед молчал – видно, сообразил, что он тут лишний. Но все равно подозрительно, с хитринкой поглядывал на соседа, а когда тот убедился, что сумка по-прежнему при нем, отметил это, удивленно приподняв брови.

Да плевать, что этот тип о нем думает! Какое ему дело, что везет сосед? Наркотики, злато-серебро, оружие, стопку контрабандных гравюр Дюрера. Замойский – обычный пассажир, не подсадная утка. Он должен успокоиться, излишне он сегодня перегружен эмоциями… Но спокойствие не приходило. Поезд размеренно катил по едва заселенной местности (неужели трудно ехать быстрее?), страх не унимался, да еще этот любопытствующий взгляд… Анджей должен был пройтись. В коридор, в туалет, куда угодно. Он начал выбираться из-за столика. Машинально зацепил лямку сумки, повесил ее на плечо и под удивленным взглядом Замойского вывалился в проход.

Пару минут он стоял, прислонившись к поручню, смотрел на мелькающие фонари. От сумки исходило невнятное ЗЛО – он чувствовал его каждой клеточкой. В картонной коробке от французского коньяка притаился изощренный черт. Он, злобно хихикая, наматывал его нервы на кулак… Хлопнула дверь в конце вагона. Он вздрогнул. Раздались приглушенные голоса, но из тамбура, где отсутствовало освещение, никто не выходил. Он ненавидел себя за эту слабость! Что случилось? Почему этот страх сильнее его? Он оторвался от поручня и зашагал в противоположном направлении. Санузел был пуст – слава Иисусу! Анджей облегченно вздохнул, заперся, взгромоздил сумку на рукомойник и с ненавистью на нее воззрился. От багажа продолжало исходить невнятное, но ощутимое ЗЛО. Нормальный мужчина под его воздействием превращался в половую тряпку. Да пошло оно! Он стащил сумку с рукомойника, бросил под ноги и затолкал ногой глубоко под раковину. Страх стал пропадать. Он приложил ухо к двери. В коридоре и в тамбуре было тихо. Угнетающая какая-то тишина. Пся крев! И что теперь, сидеть в туалете до Варшавы? А как насчет самоуважения?

Эта скверная история началась девять часов назад. Варшавский живописец Анджей Раковский действительно находился в отпуске. Весь июль был в его распоряжении. Девятого числа позвонил приятель Матеуш Рикс из Берлина – тоже увлекался рисунком, преподавал в Берлинском университете искусств – приглашал на камерную выставку современной живописи, проходящую в Берлинской академии художеств на Парижской площади. Мол, событие только для избранных. Обещал добыть билет – и вообще, почему бы не встретиться двум приятелям, разделенным хоть условной, но границей? К современному искусству Анджей относился со скепсисом, но почему бы не съездить в Берлин на пару дней? Выставку «живописи» он с трудом вынес, но в остальном все было на уровне. «Отлично провели время, приятель, – икая с похмелья, поведал Матеуш. – Носились, понимаешь, от бара к бару, как Гарри Поттер на метле», – и помчался в Шпандау к своей жене, имеющей касательно мужа резонные подозрения. Перед отбытием на родину Анджей не удержался от соблазна еще раз посетить Парижскую площадь, пройтись по залам, сохранившимся еще со времен Прусской академии, ознакомился с пассажем резиденции богемы, поглазел на собрание бесспорной гениальной классики. Именно здесь, во дворце Арнима, принадлежавшем когда-то графу Арнима-Бойценбургу, он и испытал первые признаки беспокойства. Такое ощущение, что за ним украдкой наблюдали. Ощущение назойливое, на грани паранойи. Поезд с вокзала Остбанхоф уходил в 17:55 (прибытие в Варшаву – в полночь), он заторопился на вокзал. Но не успел удалиться с перегруженной туристами Парижской площади, как в кармане зазвонил телефон. Хотелось надеяться, что приятель Матеуш к этому безобразию не имел никакого отношения. А если имел, то когда-нибудь он поплатится!

– Пан Раковский? – пожилой незнакомый мужчина неплохо владел польским языком. Голос звучал размеренно, тихо и настойчиво. – Нам очень жаль, что вас побеспокоили, но рекомендую выслушать. Выйдите, пожалуйста, из толпы, ее гомон мешает нам понимать друг друга…

Его определенно с кем-то спутали. Или нет? Анджей Раковский, житель города Варшавы, адрес такой-то, прибыл в Берлин, гм, по делам по приглашению некоего Матеуша Рикса… Озадаченному живописцу предлагалось немедленно сесть в такси и навестить в восточном районе Марцан микрорайон Каулсдорф, дом по адресу Остенштрассе, 19. Номер квартиры прилагался. Инструкции простейшие – забрать то, что ему передадут, положить к себе в сумку – да, именно в эту, темно-синюю, с кожаной нашивкой под молнией – и привезти в Варшаву. В Варшаве груз заберут…

– Вы издеваетесь, милейший? – проворчал Анджей и отключил связь. Что за сумасшедший? Абонент перезвонил через шесть секунд и мягко пожурил:

– Больше так не делайте, пан Раковский. Вам же не нужны неприятности? Вы хорошо запомнили адрес? – абонент еще раз повторил координаты. – Положите груз в сумку и доставьте в Варшаву. К вам подойдет человек, осведомится, не вы ли привезли ему бутылочку доброго французского «Готье», – и вы ему смело передадите груз. Вам нечего переживать, – собеседник усмехнулся, давая понять, что не обделен чувством юмора. – Это всего лишь французский коньяк, а не французский поцелуй, пан Раковский. Вес посылки не больше двух килограммов. Это не оружие, не наркотики, не другая запрещенная к перевозке вещь. Таможенники во Франкфурте-на-Одере ваш багаж осматривать не будут – совершенно точно. Удачи, пан Раковский. Да, забыл сказать. Первое: ваши безопасность и покой гарантируются. Вы проживете долгую и счастливую жизнь. На вашем счету в банке «Миллениум» завтра или послезавтра с удобством разместятся двадцать тысяч евро. Они же не лишние в вашем создавшемся положении?

В данный исторический период деньги Анджею Раковскому были не лишние. За последние полгода он не продал ни одной картины. А зарплаты в академии не хватало даже на поддержку штанов. Поездка в Берлин была чистой благотворительностью со стороны Матеуша. Но не любил Анджей сомнительные авантюры. И в глубине души считал себя законопослушным гражданином.

– Уважаемый, я не успею на поезд, – проворчал он.

– Успеете, – усмехнулся абонент. – До вашего поезда три часа. Вам нужно сделать лишь небольшой крюк. Поспешите, пока улицы Берлина не встали в пробках.

Страха еще не было. Но ощущение дискомфорта нарастало. Бред какой-то. Он медленно прошелся мимо остановки такси, воровато поглядел через плечо и припустил к маршрутному автобусу, отходящему в район Тиргартен. В автобус шла посадка пассажиров. Он пристроился в конец очереди. Но не успел шагнуть в общей массе, как снова зазвонил телефон. Его толкали, он не замечал, угрюмо таращился на экран, по которому ползли крупные цифры. Анджей выбрался из очереди и побрел на стоянку такси. Телефон перестал звонить – как по волшебству…

Указанный район оказался памятником эпохи соцреализма. Типовые многоэтажные блоки, практически гетто, соединенные узкими проходами, арочными подворотнями. В квартиру на четвертом этаже его пустили сразу. Высунулся взъерошенный субъект с воспаленными глазами. Мужчину трясло, хотя он и силился казаться невозмутимым. Самое странное, что этот тип был трезв. По-видимому, ему описали внешность посетителя. Он стащил с антресоли коробку от благородного коньяка «Готье», сунул Анджею и без разговоров выставил за порог – вместе с коробкой. На физиономии хозяина квартиры отразилось невыразимое облегчение.

Коробка перекочевала в сумку. Возникло опасение, что в ней не коньяк. Довольно тяжелое угловатое изделие, обложенное бумагой или поролоном. Верхняя крышка коробки была туго обмотана скотчем. Раковский почувствовал сухость в горле, по коже поползли мурашки. Эта штука жгла руки! Он передернул плечами, помотал головой, но состояние растущего страха только усугубилось. Заглянуть в коробку, не нарушая целостности упаковки, было невозможно.

Проклиная свою мягкотелость, Анджей выбирался из перехлестов подворотен, практически не встречая местных жителей. Откуда взялись эти двое? Вывернули навстречу – невзрачные, серые. Какая-то местная шелупонь – небритые, в бейсболках. Один, похоже, турок, другой белобрысый. Чернявый глянул исподтишка, когда до них осталось несколько метров; второй буркнул: «Это он» («первичных» знаний немецкого хватило понять элементарную фразу). Блеснул нож. Ну, всё, здравствуй, грусть! Нервы были напряжены, Анджей ударил первым, не дожидаясь разворота событий. Ногой по коленному суставу, а второму, когда приятель согнулся, – сорванной с плеча сумой! Схватил за лямку и, особо не раскручивая, дал. Угловатый предмет, облаченный в нарядную упаковку, вписался точно в висок. Белобрысый рухнул на колени. Турок не выронил холодное оружие, бросился вперед на одной ноге, коряво выгибая пострадавшую. Но Анджей уже прыжками уносился прочь. Они помчались за ним, возмущенно сопя. Один обливался кровью, другой хромал, как убогий калека, что, впрочем, не сказывалось на темпе бега. Анджей юркнул в ближайшую подворотню и с колотящимся сердцем прижался к стене. Первым вылетел турок с искаженной рожей, запнулся о выставленную ногу, покатился. Второй лишь выпучил глаза – в него опять летела сумка! По тому же месту! Продолжать преследование они, естественно, не смогли.

Художник несся быстрее ветра, выбежал в широкий проход между бетонными многоэтажками… и удрученно констатировал, что «хулиганов» было не двое. За спиной топали – явно здоровыми ногами. И навстречу выскочили двое. Чертыхаясь, Раковский метнулся в первую щель, завершившуюся тупиком! Оптимизм внушала пожарная лестница, вмурованная в бетон. Он забросил сумку за спину, запрыгал через ступени. Огнестрельного оружия у врага не было. Видно, установка была такая – работать под шпану с восточных окраин. Они хрипели, лезли за ним, а он выкатился на ровную площадку. Перегиб в стене здания, лестница дальше – еще на этаж. Но что-то щелкнуло в голове, он метнулся вправо – за выступ с зарешеченным промышленным вентилятором. Спрятался за ним. Трое или четверо взгромоздились на площадку. Пока они лезли, Анджей бы успел подняться выше. Эти олухи тоже так решили. Полезли дальше, подталкивая друг дружку. А едва они скрылись за перегибом козырька, Анджей пустился обратно, свалился с лестницы, шмыгнул в ближайшую арку. Нет уж, увольте, подобные приключения не по его части. Он должен жить, как морской еж – двести лет!

Больше приключений не было. За мусорными баками он отдышался, вышел на Остенштрассе, поймал такси. Груз, болтающийся за спиной, продолжал посылать в тело электрические импульсы… До поезда оставалось двадцать минут. Раковский уединился в сквере за вокзальной гостиницей, лихорадочно размышляя о случившемся. Потом разозлился, схватил телефон и, не вслушиваясь в доводы разума, набрал последний входящий номер. Сердце забилось, когда он услышал знакомый голос.

– Говорите, безопасно, мистер? – злобно зашипел он. – Вы уверены, что я проживу долгую и счастливую жизнь, не так ли?

– Пан Раковский? – неуверенно сказал абонент.

– О, как вы догадливы…

– Что-то случилось? – собеседник встревожился. – Вы уже покинули район Марцан? Груз при вас?

– Да… – Злость внезапно прошла, сменилась растерянностью и страхом. – Не знаю, как ваше имя, уважаемый…

– Зовите меня господином Альбрехтом.

– Это фамилия?

– Это имя. Постарайтесь успокоиться и внятно доложить.

Он слушал, не прерывая. Несколько раз крякнул, а когда заговорил, голос заметно сел.

– Нам жаль, пан Раковский, что так случилось. Это не было запланировано. Приносим извинения. Мы вам не враги. Если вас это утешит, то сумма, которую переведут на ваш счет, немного возрастет. Скажем, до 30 тысяч.

– Премного благодарен, господин Альбрехт, – усмехнулся Анджей. – Этого должно хватить и на похороны, и…

– Перестаньте, пан Раковский, – раздраженно сказал собеседник. – Рецидива не будет, обещаю. Дальше все пойдет по плану. Вас будут опекать. Вам нечего бояться.

– Неужели? И я спокойно могу идти на поезд?

– Можете… – пожилой мужчина помедлил. – Лучше переоформите билет на следующий рейс. Он будет через два часа. На всякий, как говорится, случай…

– Что я везу, мистер Альбрехт?

– Вам хочется посмотреть? – в голосе абонента зазвучали иронические нотки. Анджей смутился.

– Да, знаете, не очень…

– Уверен, что так и есть. Всего вам доброго.

Опекать они будут… Опекуны, чтоб их… И где они? Матрона из Познани, любительница швейцарских озер? Лоснящийся и потный Кажимеж Замойский? Не смешите мои тапочки. Впрочем, хоть в чем-то «господин Альбрехт» не подвел: во Франкфурте-на-Одере в вагон заглянул молодой служащий таможни, грустно посмотрел на матрону, на польского художника – и убрался, даже не глянув на документы. Шенген – какой-никакой…

Анджей вздрогнул – сработали тормозные колодки, и поезд начал неспешно притормаживать. А это еще зачем? И снова спина стала покрываться липким холодом. Поезд плавно замедлял ход – на перегоне, где должен нестись как угорелый. Находиться в туалете становилось как-то нелогично. Зачем он сюда приперся? Раковский вытащил сумку из-под рукомойника, взвалил за спину, чтобы руки оставались не заняты. И вышел в вагон.

И чуть не треснул по макушке худосочному малому, уже тянущемуся к ручке! Мужчина отшатнулся от неожиданности, Анджей тоже опешил. Надо же, сосед через купе… Оба сглотнули, нервно улыбнулись.

– Пшепрашем, пан… – пробормотали практически хором. Сосед посторонился, удивленно глянул на сумку, свисающую со спины пассажира. Разошлись, втянув животы. Анджей дождался, когда захлопнется дверь и сработает задвижка, медленно двинулся по пустому проходу. В вагоне было тихо. Моргали лампы в тусклых плафонах. Поблескивали панели, хромированное покрытие решеток обогревателей. Поезд замедлял ход. Фонари за окном едва тащились. Кончилась граница станции, за пределами поезда воцарилась тьма. Какие-то демоны выползали из щелей, струились, обтекали… Раковский разозлился – сколько можно ходить на поводу у страха? Он оттянул ручку своего купе, сунулся внутрь.

Директора турагентства Замойского на месте не было. В бистро ушел – через вагон? Он заперся, осмотрелся. Тощая сумка соседа висела на крючке. И снова он испытывал страх… Он приподнял обе полки, убедился, что внутри нет расчлененного трупа. Привстал на цыпочки, заглянул в багажное отделение. Удостоверился, что вагонное окно заперто изнутри. Паранойя, пан хороший, сущая паранойя… Анджей сел на полку, насупился. Поезд практически остановился, глухо скрипели тормоза. Он вскочил, раздвинул шторы. Ничего не видно, только собственный испуганный нос. Раковский прикрутил светильник на стене, и купе погрузилось в полумрак. Оптимистичнее картина не стала. Мглистый лунный свет озарял кусок пейзажа.

За насыпью смутно выделялся травянистый косогор. Еще дальше – разреженный перелесок. За ним, по-видимому, дорога. Цивилизация в эту местность пока не приходила. Анджей заскрипел зубами. Когда же изведут в родной стране эти «целинные» уголки?.. Поезд окончательно остановился – мягко так, вкрадчиво. Глухой отдаленный звук – словно раскрылась вагонная дверь. Шаги, скрипы, мороз по коже… Паранойя в самом запущенном виде! Кто-то подходил к его купе, брался за ручку – а он уже оттягивал рычаги запора, поднимал окно. Благо что конструкция «классическая», не то что в этих современных поездах, где окно можно выставить только стальной болванкой… Дверь уже дергалась, снаружи вставили специальный ключ. А варшавский художник после удачного приземления уже съезжал по насыпи, тормозя пятками. К Дьяволу железнодорожные поездки! Рядом дорога, он придумает, как преодолеть оставшееся расстояние до Варшавы. А утром – в полицию и только в полицию!

Он скатился с насыпи, перебежал ложбину и бросился на косогор, еще мокрый от дождя. Препятствие покорилось тренированному телу. На косогоре он обернулся. Призрачная каракатица «Берлин – Варшава» все еще пребывала на старом месте. Что-то отделилось от вагона, свалилось с хрустом на насыпь. Прыгнул второй человек. И немного в стороне, через пару вагонов – еще скатились двое или трое. А также впереди, от дороги, местность озарили фары, рычал мотор сильного внедорожника! Все несчастья разом – потекла глина под ногами, поплыл склон – Анджей стал проваливаться в очередную ложбину, о существовании которой даже не подозревал! Такое ощущение, что ноги и руки менялись местами, а голова катилась отдельно. Лопнула лямка, сорвало сумку со спины.

Кто-то спрыгнул за ним вдогонку, ловко съехал на своих двоих – и он не оплошал: помог себе сдавленным рыком, бросился под ноги, повалил. Незнакомец ахнул от боли – голова не железная. Скатился второй, хрустнул взводимый курок. Но и это не проняло загнанного художника – от отчаяния он готов был горы свернуть! Бросился, пригнувшись, локтем ударил в бок, вывернул запястье. Сзади кто-то подбегал, луч света шарил по сгусткам темени. Осветилось лицо, искаженное от боли. Старый знакомый! Рвался в туалет, беспокоился, чем же там занят этот парень с сумкой? Перехватить пистолет он уже не успевал. Кинулся по ниточке ложбинки, но с фланга что-то грузно навалилось! Ударил тяжелый бюст, зазвучал грудной женский смех. Он катился по камням, не в силах скрыть изумление. Какая бойцовская девчонка! Пани Магда Саповска, так убедительно повествовавшая о швейцарских красотах! Не вышла, значит, в Познани, только место дислокации поменяла…

Он ударился затылком – не сильно, но голова поплыла, конечности потеряли чувствительность. Пленнику заломили руки. Мерцали фонари, но лица злодеев в их свете не читались, оставались белесыми пятнами. Хрустела крошка – со стороны дороги спускалась еще одна группа лиц.

– Мистер Ангерлинк, с грузом все в порядке, – глухо проинформировал кто-то, разрывая упаковку коньячной коробки. – Довез-таки… Это именно то, о боже…

– А этот парень не промах, босс, – сообщил другой, кряхтя от боли. – У человечка развиты интуиция и чувство опасности, присмотритесь к нему. Еще и дерется больно…

Возникла пауза, слышалось одобрительное урчание. Над Анджеем склонилась монументальная скала. Рослый мужчина критически его разглядывал, потом опустился на колени и продолжал это делать. Из полумрака проявлялось лицо – пожилого человека, мясистое, с тяжелым носом, увенчанное седой шевелюрой. «Какой харизматичный и фактурный персонаж, – мелькнула мысль. – Сразу в морду даст?»

Господин удовлетворенно похмыкал, махнул куда-то в сторону.

– Все в порядке, Лео, отправляйте поезд. Он не должен выбиться из графика. Не волнуйтесь, пан Раковский, – вкрадчиво сообщил он голосом пресловутого собеседника в телефонной трубке. – Вам не навредят, вы справились с работой. Все договоренности остаются в силе – в том числе касательно денежного перевода. Вы молодец. Впечатлили. Не особо виртуозно, но зрелищно.

– Ну, слава богу, все остались живы… – прокряхтел Анджей, пытаясь оторваться от земли. Но его держали – не сильно, однако настойчиво. Видимо, побаивались, что он полезет в драку. – А то я уж начал беспокоиться, господин Ангерлинк, или как вас там… Объясните, что это было?

Собеседник поморщился – видно, не любил, как звучит его фамилия. Он помешкал – вероятно, задумался, не прикончить ли этого дерзкого живописца. Но гуманизм (или что это было) возобладал.

– Все в порядке, пан Раковский, это не белая горячка. Вы везли… скажем так, ценный музейный экспонат. Спешу развеять ваши черные мысли – это не контрабанда и не что-то другое из мира криминала. Груз планировали забрать на вокзале, но передумали – решили это сделать на перегоне в местечке Глядно… во избежание нежелательных эксцессов в Варшаве. Добрые люди помогли остановить поезда, кхм…

– Видимо, ценный груз… – продолжал нарываться на неприятности Анджей, – раз вы сами за ним явились, господин Ангерлинк… Вы же не рядовой боец загадочного войска? Может, просветите, какую организацию имеете честь представлять?

– Тайную, – усмехнулся собеседник. – Зловещую и влиятельную, – и было непонятно, шутит он или говорит серьезно. – Увы, пан Раковский, если я открою вам сей секрет, мне придется вас либо убить, либо рекрутировать в ряды, как вы выразились, войска. Вас устроит такой ответ? – Мы изживаем все, что, по нашему мнению, является богомерзким. И всячески продвигаем то, что, по нашему же мнению, является богоугодным. То, что вы почувствовали, перевозя груз… а вы непременно что-то почувствовали, верно? – относится именно к данной области, хотя это долго объяснять.

– Тогда вам не ко мне, – прошептал Анджей. – Вы нарвались не на боголюбивого человека…

– Но отчасти на богобоязненного, – тонко улыбнулся Ангерлинк. – Мы наводили справки о вас. Вашей фигурой кое-кто заинтересовался. Да, вы оказались в нужном месте в нужное время – стали идеальной находкой для стремительной пересылки груза. В Берлине произошла осечка, нам жаль, приносим извинения. Почему, спросите, именно вы? А чтобы никто не догадался, пан Раковский. Вы хороший художник, хотя и работаете только в реалистической манере. Вы неглупы, обладаете воображением, массой недостатков и достоинств. Среди последних – регулярные походы в спортзал и периодическое избиение боксерской груши. Однако не будем вас больше задерживать… – Ангерлинк поднялся, скрипя коленными суставами. – Поезд ушел без вас, увы. Но не все потеряно. Вас отвезут домой. Постарайтесь не докучать шоферу вопросами и не подглядывать через занавеску. С вами свяжутся… если не возражаете, – и пожилой господин, прежде чем исчезнуть во мраке, снова смерил художника пугающе пытливым взглядом.

Глава 1

17 июля, 6:30 утра.

Жара, дышать было нечем. Обжигающий ветер швырял в лицо раскаленный воздух. Он мчался по горячему песку из страны искрошенных ветрами пирамид, а за беглецом на громыхающей колеснице катился желтоглазый фараон и пафосно взывал:

– Вернись в мою страну, о, несчастный! Куда же ты? Всё готово к твоему погребению! Люди собрались! Нас ждет прекрасная ночь с маслами благовоний, погребальные пелены, сотканные богиней Таит, саркофаг из золота! Тебя положат в усыпальницу, свод небесный раскинется над тобой, и быки повлекут тебя в вечность! Разве это не прекрасно?

Нет уж, благодарим покорно, лучше потом…

– Раковский, я тебя люблю… – бормотала спящая Алька и обвивалась вокруг него – горячая, как раскаленный песок в пустыне.

«Я тебя – тоже нет», – мрачно думал Анджей, давая волю нахлынувшим чувствам. Не самые благочестивые помыслы одолевают с утра. Она скребла коготками, ползала по его разомлевшему телу, наглядно демонстрируя, что поверхность для поцелуев может быть обширной.

Слишком раннее пробуждение – спасибо фараону. Он лежал, подперев шелковистое бедро, обливался потом, смотрел в окно. Пал туман, в распахнутую балконную дверь вливался свежий воздух. Просыпалась Бялоленка – северная дзельница[1] Варшавы. Шаркала метлой дворничиха, сбивая с ритма весь квартал. У автомобиля у крайнего подъезда громко выла сигнализация. Возмущался бродяга, которому не дали поспать.

– Брависсимо, – сказала Алька, приходя в себя. – Молодец, не растерялся. Ну, и кто мы после этого?

Она приподнялась и пристально посмотрела Анджею в глаза.

– Надеюсь, теперь с тобой все в порядке?

– Если ты сомневаешься насчет моего выхода из запоя…

Он не пил уже четыре дня. Но в квартире царил кавардак. «Демонстратор пластических поз» и режиссер по спецэффектам Варшавской студии телевидения Алиция Квятковская, которую он вчера, наконец, пустил в свой дом, чуть не плакала, бродя по этим «древнепомпейским» развалинам. «Бардалино, сущее бардалино…» – и с упорством, достойным лучшего применения, разгребала завалы. «Когда ты женишься, наконец? Посмотри на себя, несчастный! Одичаешь, поглупеешь – кто тебя возьмет? Даже я не возьму. И заметь, дорогой, я не настаиваю, чтобы ты женился именно на мне. Женись на ком угодно, надеюсь, это не повлияет на наши с тобой отношения?»

Она сгребла на выброс бутылки, краски, мольберты, уложила его в кровать и стала пытать о странных событиях, приключившихся в Берлине и после. Пришлось предъявить домашнюю заготовку, в которой не было никаких вздорных таинственных организаций, а была контрабанда неизвестных рисунков Микеланджело Буонарроти, полиция и родная польская мафия. Но контрабанду перевозил не он!

– Дырковатая какая-то версия, – недоверчиво хмыкнула Алька. – Признайся, ты ее выдумал минуту назад?

– А я вообще не люблю Микеланджело, – стал объяснять Анджей. – Во-первых, тяжело и помпезно. Во-вторых, он был эгоист, маргинал и ненавидел людей. Считал, что только его воля достойна уважения. Этого парня ненавидели все. Даже папа Лев X говорил про Микеланджело: «Он страшен. С ним нельзя иметь дело». В-третьих, он был грязнулей. Неделями не раздевался, не разувался, а когда с его опухших ног снимали сапоги, вместе с сапогами снимали кожу…

Алька сглотнула.

– Не уходи от ответа.

– А еще он страдал из-за собственного величия. Как-то Микеланджело копировал фрески Мазаччо во флорентийском храме и завел изящный спор об искусстве с неким юным скульптором Ториджани. История умалчивает, каких гадостей наговорил юнцу спесивый хам, но у Ториджани кончилось терпение, он треснул гения по носу и отбил носовой хрящ. Микеланджело без сознания унесли домой, и всю жизнь он оставался безобразным уродцем с вдавленным носом.

– Не води меня за нос, – разозлилась Лика. – При чем здесь Микеланджело и нестыковки в твоем рассказе?

– Не знаю, – признался Анджей. – А тебе не интересно? А еще он был поэтом. Депрессивным и скорбящим. Писал приличные сонеты. «Надежды нет, и все объемлет мрак, и ложь царит, а правда прячет око…»

Той же ночью зазвонил телефон. Сердце рухнуло в пятки. С вами свяжутся… С вами свяжутся… Если вы, конечно, не возражаете…

– Пан Раковский, мы в курсе, что вы ждали нашего звонка, – сообщил незнакомый мужской голос. – Вам хотят предложить временную работу и очень надеются, что вы не откажетесь. Если вас не затруднит, подойдите завтра к Гайданскому парку – скажем, в два часа дня. Вам будут очень признательны. Спокойной ночи, пан Раковский. Очень рады, что вы уже четвертый день не пьете.

Анджей тупо слушал, как в трубке звучат короткие гудки. Сердце выводило барабанную дробь. О том, что он не пьет четыре дня, знал только он. Даже Алька не догадывалась…

Он притворился спящим, но вряд ли обманул этим Алицию.

– Не знаю, как насчет запоя, – заявила она, хлопнув утром по будильнику. – Думаю, ты справишься. А не справишься, запомни мудрую флотскую поговорку: если хочешь жить в уюте, водку пей в чужой каюте. Я имею в виду ночной звонок. Он тебе не понравился.

– Никому не нравятся ночные звонки, – отбился Анджей. – Не волнуйся, ничего фатального. Звонили не кредиторы.

– Но ты задумчивый и весь в себе…

– Я много дней задумчивый, – он вяло улыбнулся. – Во сне, в состоянии сильного алкогольного опьянения… Рад бы вернуться, да не могу. Любой отвлеченный образ встает на голову. «Кораблик в буре» вон за тем холстом, – он кивнул на проем в студию, где стояла новая картина, – ума не приложу, откуда он родился. Рука сама рисует…

– Не могу припомнить, что мне это напоминает, – Алька потерлась пяткой о его лодыжку. – Вспомнила. Шестое чувство. Интуиция – способность постигать истину без помощи доказательств. Тайны подсознания, внезапные озарения, все такое прочее. Английский инженер Самюэль Браун задумался над строением паутины и изобрел конструкцию подвесного моста. Нильсу Бору приснилась модель атома, Карлу Гауссу – закон индукции. Менделееву, Ньютону и Архимеду…

– Двум последним ничего не снилось, – перебил Анджей. – Архимед в ванне поскользнулся, Ньютон сел не на ту кочку. И вообще, закон Ньютона гласит, что яблоко от яблони недалеко падает. Ты такая умная, Алиция.

– Память хорошая, – засмеялась девушка. Она с сожалением сползла с кровати, запустила руку в спутанные кудри и принялась чесаться. – Понедельник, семь утра, отпуск не светит… На работу пора, дорогой, – покачивая бедрами, она поплыла в ванную. Но вскоре вернулась, встала в соблазнительную позу, демонстрируя все, что скрыто. – Надеюсь, в ближайшие дни ты не собираешься на рынок?

– Рынок? – оторопел Анджей.

– Интимных услуг, – Алька задрала нос и удалилась. Потом бродила по квартире неприступной королевой, совмещала чаепитие с одеванием, бормотала, что самый трудный год, как всегда, текущий, работа держится только на ней, пора найти богатого жениха и все бросить. Выйти замуж и потерпеть, увидеть Лондон и прослезиться, попасть в Париж и умереть…

Убаюканный монотонным гулом, Анджей впадал в оцепенение, пропустив прощальный поцелуй. Краски буйствовали перед глазами. Лязгающий карнавал. Вереница масок – гневных, шутовских, взволнованных. «Въезд Христа в Брюссель на Масленицу 1889 года» небезызвестного Джеймса Энсора. Христос среди хоругвей во главе ликующего маскарада, фараон в песках на колеснице… Он очнулся от лязга двери, спрыгнул с кровати. Проснулся страх. Недаром упомянута интуиция. Кольцо у горла медленно сжималось. Но куда бежать из родного дома? Тут он живет, творит. Картину вон рисует… Анджей подошел к мольберту, который Алька задвинула в угол, снял простыню.

Картина практически готова, остались штрихи. Зачем он это рисовал? Кто водил слабеющей от возлияний рукой? Он всматривался в собственное творение и чувствовал, как волосы шевелятся на затылке. «Ноктюрн. Корабль, терпящий бедствие»… Картина выходила сама по себе, без усилий, словно кто-то водил его рукой… Охваченное грозовым штормом море, беззащитный парусник на гребне волны, летящий на черную, окутанную дымкой скалу. Мощный ливень, застилающий небо, ураганный ветер рвет в клочья остатки парусов. Фок-мачта плавает в воде. По палубе носятся люди, матрос вылетает из «вороньего гнезда». Скалистый остров на дальнем плане, он, кажется, парит в воздухе… Решительно. Резко. Он помнил, как разбрызгивал, выдавливал краски на холст, будто абстрактный экспрессионист, а потом упоенно работал с мазками и пятнами – вдумчиво, медленно, тягуче растирая по холсту, пока из хаоса мазни не стало выявляться СОБЫТИЕ…

9 июля, больше недели назад, позвонили из банка «Миллениум», где имелся практически обнуленный счет, и с уважением поведали, что на этот самый счет поступили тридцать тысяч евро. Отправитель неизвестен. Заинтересует ли пана Раковского данная информация? Информация не могла не заинтересовать…

Он лихорадочно оделся. Не пить четыре дня – пора и честь знать. Половина восьмого – до встречи в Гайданском парке шесть с половиной часов. Он пойдет на встречу. Но как прожить эти долгие часы, чтобы не было страшно?

Анджей побрился, оделся, покопался в коробке с грязным бельем, отыскивая старые джинсы, где лежали скрученные купюры. Организация Альбрехта Ангерлинка, активно изживающая всё, что не является богоугодным (если не соврал), не выходила из головы. На улице было пустынно. Он зажал в кулаке банкноту, перебежал дорогу. Магазин на улице Войжека был закрыт. Пришлось тащиться полквартала к другому заведению. Район Стародворы, где жил Анджей, был не самой фешенебельной частью Бялоленки. Унылый, с однообразными панельными коробками – их возводили в начале пятидесятых, когда половина Варшавы еще лежала в руинах. За полвека в Стародворах ничего не изменилось. Публика здесь обитала не самая обеспеченная, было много безработных. Потребление алкоголя считалось нормой. Раковский пристроился в конец короткой очереди, настороженно осмотрелся. Магазин был тоже – не для самых привередливых посетителей. «Голдвассер», «Альпейску» и знаменитый польский «Чёпин» в подобных заведениях не продавали. Публика – сплошные «джентльмены». Дешевая «оковита» разлеталась, как стая голубей. Посетители неандертальского вида угрюмо пересчитывали центы, вполголоса что-то обсуждали (очевидно, жития святых и великомучеников). За Анджеем пристроился невысокий мужчина с пустым пакетом – рожица хитрая, оттопыренные уши.

– Вам, пан? – учтиво глянул продавец.

– Что-то доброе, – буркнул Анджей.

– Насколько доброе?

– Не зли меня, Збышек, – разозлился Раковский. – Говори, что есть.

– Знаю, – осенило продавца. – Только для вас, пан Анджей, – он жестом фокусника извлек из-под прилавка витую емкость. – Шотландское виски «Dewars». Девятнадцать евро. Двенадцать лет выдержки. Двенадцать лет! – возвысил голос продавец. – Вот это выдержка!

– Не бери, пан, за углом разливали, – поднял голову неандерталец.

– Знаю, – отмахнулся Анджей. – Элитный «Dewars» за девятнадцать евро… все равно давай, – он бросил на прилавок купюру.

– А мне зубровку, маленькую… – уже тянул мятую банкноту коротышка.

В бутылке действительно плескалось виски – примитивное, но не суррогат. Раковский сидел на кухне, тянул глоток за глотком, пытаясь заглушить страх. Поговорить не с кем. Алька на работе, к другу Павлу Айзику лучше не подступаться – рабочий день в разгаре, он очень занятой частный детектив. Может, жениться? Позвонить Алиции, сделать предложение. Посмотреть, как она облезет от удивления. Свить уютное гнездышко, сделать женщину, наконец, счастливой…

Глупые мысли не отвлекали. Будущее неумолимо приближалось – со скоростью шестьдесят минут в час. Зазвонил телефон.

Анджей мрачно посмотрел. Потом все же взял трубку и ответил.

– Пан Раковский? – как ни в чем не бывало осведомился мужчина.

– Весь внимание.

– Моя фамилия вам ни о чем не скажет. С вами хотят встретиться – по важному и неотложному делу. Скажем, в пять часов дня. За вами заедут. Только не делайте, пожалуйста, глупостей, – в голосе собеседника проскользнули веселые нотки. – Вам сделают небольшое, но интересное предложение.

– От которого я не смогу отказаться, – пробормотал Анджей.

– Сможете, пан Раковский. Но предложение действительно интересное. Проще согласиться, чем отказаться.

Абонент повесил трубку. Кожа покрывалась потом. Это не люди Ангерлинка. Те звонили вчера ночью и назначили встречу на два часа в Гайданском парке. Голос другой. А кто тогда? Он трезвел от страха. Алкоголь не спасал. Не следят ли за ним?

Анджей раздвинул шторы. В округе масса окон, но как проникнуть в пенаты живописца? Тюль имеет плотный рисунок. Он вздрогнул. Во дворе объявилась знакомая личность. Коротышка, стоявший за ним в очереди! Успел преобразиться: сменил несвежую майку на свежую рубашку, причесался, побрился. Он вывернул из-за угла, сжимая свернутую «Жечпосполита». Потащился к детскому городку, где уселся на лавочку и погрузился в изучение прессы. Трезвый, как стекло. Прочел последнюю страницу, пару раз ухмыльнулся. Поднялся, сунул прессу в урну, потащился вдоль дома.

Анджей поставил недопитое виски в холодильник, побежал под душ. Потом давился черным кофе, изгоняя алкоголь из организма. Идея не нова: конструкция радиотелефона позволяла запоминать входящие звонки. Не верилось, что абоненты согласны засветиться, но попытка не пытка. Увы, номер человека, предложившего «файв-о-клок», определению не поддался. Звонить могли с мобильного, из другого государства, из космоса. А вот предыдущий номер, как ни странно, высветился. Чудеса. Так и есть, два часа ночи, сутки – текущие. Обычный городской номер – звонили из респектабельного Средместья. Намекают, что можно с ними связаться? Ловушка? Помедлив, он набрал номер.

– Кто это? – спросил запыхавшийся женский голос. Минутой ранее его обладательница, как видно, вынимала гуся из духовки.

– Здравствуйте, – сказал Анджей.

– Здравствуйте, – ответила женщина. – Кто это?

– Раковский.

– Раковский?.. – женщина задумалась.

– Пани, сегодня ночью с вашего номера звонили в мою квартиру. Допускаю, вы не в курсе. Но знать, кто ночью был вблизи вашего телефонного аппарата, вы обязаны. Передайте, пожалуйста, абоненту: у Раковского проблемы.

Он повесил трубку. На шестнадцатой минуте перезвонили. Голос мужчины был раздраженным.

– Пан Анджей? В чем проблема?

– Убедите меня, что вы именно те, о ком я думаю, – проворчал Раковский.

Человек на минутку задумался.

– Вам привет от сэра Альбрехта…

– Неужели? – фыркнул Анджей. Он в трех словах описал содержание телефонного разговора. Не забыл и про коротышку с газетой.

– Хорошо, за вами заедут. Ждите.

Он опять метался по квартире, пытаясь понять, чего от него хотят. Он вывез из Берлина некий предмет, буквально сочащийся негативной энергией. Попал в историю в Берлине – и попутно на крючок к некоему господину Альбрехту Ангерлинку. Тридцать тысяч он отработал. Теперь придется отрабатывать свою жизнь, которую ему оставили… Накануне четырехдневного запоя, тщательно проверившись на предмет слежки, он встретился в сквере с Павлом Айзиком – хитроумным частным сыщиком, владельцем небольшого детективного бюро «Арчи Гудвин». Айзик, бывший одноклассник, считался другом. Он, собственно, и был единственным другом – невзирая на хитрость, эгоизм и меркантильный интерес ко всему на свете.

Выслушав рассказ, Павел схватился за голову: «И это все ТЫ? Невероятно. Только без меня». Впрочем, через минуту он передумал. Над недостатками Павла Айзика властвовала бескрайняя любознательность, она же любопытство. «И что ты хочешь от меня?» – осторожно осведомился друг. «Не знаю, кому пристроить тысячу евро, – признался Анджей. – У тебя нет никого на примете?» Павел копал четыре дня – ровно столько, сколько продолжался запой. У этого парня имелись полезные связи по всей Европе. Фамилия Ангерлинк – ненастоящая. Некто Ян Ван Гедерс, бизнесмен-тяжеловес, глава судостроительной компании, попечитель, меценат, филантроп, влиятельная в Европе личность. Организация, в которой верховодит Ван Гедерс, проводит (на этом месте Павел понизил голос и приложил палец к губам) не вполне законные мероприятия по пресечению деятельности «богопротивных» сил. Устраняются чиновники, политические деятели, сотрудничающие с дьяволопоклонниками, уничтожаются секты мракобесов, рассыпаются тиражи неугодных книг, фильтруются предметы старины глубокой, способные, с точки зрения конспирологов, пошатнуть хрупкое равновесие цивилизованного мира. И лучше не спрашивать, откуда Павел всё это добыл. Будем считать, что человек, предоставивший информацию, уже умер…

В дверь позвонили ровно в полдень, когда он превратился в искрящий электрический провод. Он шел к двери, словно бегемот по дну водоема – медленно и с чувством собственного достоинства.

– Открывайте, – потребовали с той стороны. – Свои.

«Свои не будут мотать нервы», – уныло подумал Анджей.

– Убедите, – он припал к двери.

– Вам привет от сэра Альбрехта…

Эту фразу могли и подслушать. Раковский мысленно перекрестился и впустил в квартиру «буревестника» – импозантного господина с челом еврейского мыслителя и мышечной массой боксера Томаша Адамека, уложившего одной правой Томаса Ульриха – дважды претендента на титул чемпиона мира.

– Вы еще не готовы? – возмутился посланец. – А катафалк, между прочим, у подъезда.

Черный, как сажа, «Гелендваген» нудно объезжал западные предместья Варшавы. Оттянув украдкой шторку, Анджей обнаружил, что справа по борту остались строения аэропорта имени Фредерика Шопена. Машина повернула влево, втянулась на улицу Зелинского. Юго-западная дзельница Урсус, отметил Анджей, окраинный район двухмиллионного города. Снова кусочек природы, проселочная дорога через лес. Обогнув аэропорт, внедорожник въехал в дубраву, где дорожки были вымощены желтой плиткой, а антураж лесопарковой зоны производил впечатление вымытого с шампунем. Обширные владения на краю коттеджного поселка, чугунная ограда, «испанский» дворик, двухэтажный особняк из белого камня и пятнистого мрамора. Очень просто и «демократично». Отсутствие лишней охраны, поэтапных проверок: сопровождающий вышел из машины, распахнул ворота, и джип решительно въехал на газон…

Никаких «рококо», «хайтека». Гостиная из кожи и лакированного дуба, зеркальный бар, спаренные кресла «Чиппендейл», комод от фирмы «Шератон». Картина русского живописца Серова «Девочка с персиками» (по четыре евро за килограмм) – довольно бледная имитация. А вот портрет Чечилии Галлерани Леонардо да Винчи («Дамы с горностаем», коей страшно гордится Краковский музей) скопировали тщательно. Имитатору удалась не только затаенная меланхолия в глазах девушки, но и знаменитая дымчатая светотень Леонардо – «сфумато», нежный полусвет с мягкой гаммой молочно-серебристых, голубоватых, иногда с зеленоватыми переливами тонов, в которых линия света становится воздушной, а очертания предметов пропадают.

Борцы с мракобесием имели респектабельный вид, хорошее воспитание и соблюдали светские приличия.

– Присаживайтесь, пан Раковский, – предложил осанистый молодой человек с внешностью референта при большом боссе.

Кресло напоминало западню. Чудовищно комфортную и расслабляющую.

– Желаете ли кофе? – вкрадчиво осведомился молодой человек.

– Спасибо, – кивнул Анджей. – Эспрессо, двойной. Без сахара.

По губам молодого человека скользнула понимающая усмешка. Он сделал знак статисту за кадром. Присел на стул с изогнутыми ножками и с интересом воззрился на гостя. «Референту» было не больше тридцати. Он носил очки в золотой оправе, костюм от кутюрье и тонкую водолазку, дающую понять, что встреча, слава богу, не официальная.

– Позвольте представить, – молодой человек учтиво повернулся к сидящей напротив даме, – Пани Ядвига Шиманская. Прошу любить и жаловать.

Строгая женщина с прекрасно сохранившейся фигурой, одетая в сиреневую брючную пару, сдержанно кивнула.

– Добрый день, Анджей. Надеюсь, вас не сильно побеспокоили?

Он склонил голову, давая понять, что по достоинству оценил шутку. У женщины был цепкий взгляд. Ей очень шли скромные бриллиантовые сережки в форме переплетенных змеек.

– Вы не местная, пани Ядвига?

– Я приезжая. Скажем так, иногородняя. Представляю вам своего коллегу: Мариуш Корвич. Он тоже приезжий.

Молодой человек чуть поклонился.

– То есть выбора у меня нет? – на всякий случай спросил Анджей. – От судьбы не убежишь…

– От судьбы не убежишь, – подтвердила, тонко улыбнувшись, дама.

– Отдельным удается, – смягчил драматизм Корвич.

– Значит, не судьба, – пожала плечами Шиманская. – Кстати, ваш кофе, Анджей.

– И старый знакомый. Не возражаете, если поработаю вашим официантом? – произнес над ухом знакомый густой голос, и на журнальный столик опустилась чашечка с блюдечком. От напитка исходил аромат добросовестно прожаренной робусты. Грузный мужчина соорудил располагающую улыбку, уселся на диван и забросил ногу за ногу.

– Здравствуйте, пан Замойский, – деликатно поздоровался Анджей. – Как живется?

– Вашими молитвами, – откликнулся Кажимеж Замойский – директор турагентства «Раффлезия», пропавший из купе в самый интригующий момент. – Не ожидали, что вы начнете копать под ваших покорных слуг. Зачем вы подключили детективное бюро «Арчи Гудвин», Павла Айзика, его незаменимых работников – Франчишека Рыбаса и Изабеллу Виннер? Нехорошо, Анджей. Впрочем, понимаю ваши чувства. На вашем месте я поступил бы, наверное, так же…

– Считаем недоразумение разрешенным?

– Безусловно, – широко улыбнулся Замойский. – Никто не пострадает. При условии, что не будет рецидива. Итак, Анджей, мы хотим поручить вам интересное дельце. Не волнуйтесь, качества Джеймса Бонда не понадобятся. А вот коммуникабельность, умение находить правильные решения… Можно хорошо заработать. Согласитесь, у денег имеется отвратительное свойство – уходить по-английски. Поэтому речь идет не о деньгах, а о больших деньгах. Итак, – Замойский вопросительно посмотрел на приезжих. – С чего начнем, господа?

– С исторической справки, – сказала Шиманская. – То есть с самого начала. Просим вас, пан Корвич, освежить нашу память.

– Начало пятнадцатого века, – хорошо поставленным голосом начал «референт». – Китайская империя еще не начала свою многовековую политику самоизоляции, считается могущественной морской державой с богатыми внешнеполитическими связями и активно открывает новые земли. Флот знаменитого адмирала Чжэн Хэ – по рождению, кстати, правоверного мусульманина – бороздит моря и океаны. Громадная эскадра, многотысячное войско, триста кораблей, увешанные вооружением и звуковой сигнализацией – не какие-нибудь «малолитражки», на которых будет плавать Колумб. Блестящее навигационное оборудование, сбалансированное управление, водонепроницаемые отсеки – о которых в Европе узнают только через триста лет… Открыты Вьетнам, Индия, Мальдивские острова, Сомали, Кения. Взят курс на Мозамбик. Отдельные эскадры флотоводца добираются до Южной Африки. Некоторые ученые полагают, что Чжэн Хэ совершил кругосветное плавание, открыл Антарктиду, Новую Зеландию, а также обе Америки – за много лет до триумфального плавания Колумба! Но последнее утверждение спорное, а вот то, что высший дворцовый евнух императора династии Минь ходил к Восточной Африке, – факт доподлинно известный. В июле 1412 года флот делится на несколько частей. Чжэн Хэ доходит до Ормуза в Персидском заливе, плывет по Красному морю и сухопутным путем совершает поклонение мусульманским святыням в Мекке. Эскадра его верного генерала Ли Мао – четыре «баочуань», огромных девятимачтовых корабля под алыми парусами – проходит по экватору, пристает к берегу (ныне это Южное Сомали, город Джамаме). Совершается экспедиция в глубь материка. Речь идет о десанте в несколько тысяч человек – внушительная по тем временам армия. О столкновениях с туземцами информации нет. Возможно, на данном этапе все протекает мирно, отряд везет большой груз – фарфор, ткани, чем и обеспечивает хрупкий мир с местным населением. Происходит контакт с племенем умбара, проживающим глубоко в джунглях (ныне такого племени не существует). Общение с вождем, рядовыми туземцами, знакомство с обычаями. По возвращении на корабль генерал Ли Мао становится обладателем шести ценных культовых предметов, составляющих единую композицию. Каким образом они ему достаются, история умалчивает. Но факт обладания прилежно отражен штабным летописцем. Также упомянуто, что данным грузом генерал весьма дорожил – были казнены несколько солдат, небрежно отнесшихся к правилам транспортировки. Очевидно, шесть божков добыты не совсем праведным путем. Можно допустить, что генерал разграбил африканское святилище, не устояв перед соблазном. На обратном пути отряд неоднократно подвергался атакам. В нескольких милях от берега поредевшая рать попала в засаду и полегла почти полностью под градом отравленных копий. Выжили несколько дюжин, в том числе генерал Ли Мао. Отбить свои святыни дикарям не удалось. Груз доставили на корабль, эскадру подхватили муссоны… Известно, что какое-то время культовыми предметами обладал генерал, потом композиция попала к императору, потом еще к кому-то, потом коллекция была раздроблена, чего делать нельзя ни в коем случае…

Корвич перевел дыхание.

– Повторяю, катастрофа. Дробить коллекцию нельзя ни в коем случае. Как вы относитесь к трансцендентным явлениям, пан Раковский? К тому, что находится за границами сознания и познания?

– Плохо, – вздрогнул Анджей. Слишком уж назойливо застучали в мозгу африканские барабаны, затрещали священные трещотки, забубнил шаман. Вспомнилась сумка, жгущая бок.

– У нашего героя имеется небольшой опыт, – заметил Замойский, – как относиться к предметам, наделенным деструктивной энергией. Надеюсь, он уже не сомневается в их существовании?

– Но слабо верится, что существуют предметы, наделенные созидательной энергией, – пробормотал Анджей.

– Позвольте не согласиться, – блеснула глазами Шиманская. – К тому и подводится разговор. Отнеситесь серьезно к нашим словам, Анджей. Коллекция вымершего племени умбара, состоящая из шести замысловатых статуэток, – штука посильнее Грааля. Не говоря уж о «Фаусте» Гете.

Глава 2

Несколько минут в гостиной царило молчание. «Саспенс» – подвешенное состояние», – вспомнил Анджей.

– Ох уж эти боги тропической Африки… – пробормотал Замойский, меняя ногу.

– Держите, – протянул Корвич тонкий альбом для фотографий. – Пролистайте, пожалуйста.

Раковский неторопливо пролистал. Древние, как Рим, дагеротипы – родоначальники фото – в то время еще только открывали способность йодистого серебра изменяться под действием света. Но качество нормальное. Не секрет, что во многих районах Африки к началу XXI века продолжают господствовать традиционные религии. Устрашающая символика: ритуальные маски, изваяния, пляски колдунов в причудливых одеяниях, обряды жертвоприношения. Тотемизм запущенной формы. Божественные змеи, пауки, лягушки. Боги-творцы, боги-гиганты, боги всех природных стихий. Представленные снимки – из той же области. Страшноватые – наполовину статуэтки, наполовину маски. Жутковатый божок с лоснящейся черной головой и одним глазом – назидательно задирает в небо перст. Второй, трехрукий, кривляется с зажмуренными глазами, третий – надутый истукан с многоэтажной короной на макушке (не женщина ли?). Четвертый что-то вопиет, выпучив глаза и потрясая локтевыми суставами. Пятый взлохмачен, ершист, утыкан занозами, колючками, исполняет ритуальный танец. Шестой – страшный, как первородный грех, стоит на круглой пяте, рот оскален, держит в ладонях глубокую чашу…

– Филигранно, согласитесь, – заметила Шиманская. – Гармоничная композиция. Кость, металл, все пропитано специальными растворами, отчего фигуры практически неразрушаемы.

Композиция определенно гармоничная – имелось что-то неуловимо общее в этих шести ребятах. А еще чувствовалось, какой гиблой энергетикой пропитаны предметы культа. Пальцы, держащие альбом, слегка подрагивали, онемение расползалось по подушечкам. Странно, это всего лишь изображения…

Наблюдательная Шиманская удовлетворенно кивнула.

– Шесть богов-покровителей, защищающих от болезней, несчастий, приносящих удачу. Племенной фетиш, обеспечивающий контакт между земным и священным мирами. Вы знаете, что такое фетишизм? Почитание предметов, наделенных сверхъестественной силой.

– Жрец, Мудрец, Колдун, Оракул, Предок, Обезьяна… – забубнил Корвич. – Под этими именами в данный момент известны предметы коллекции. Никому не ведомо, как их зовут в действительности и что они выражают. У африканцев масса божеств – верховных и вторичных, вспомогательных духов, обожествленных прародителей – всех не упомнишь. На данном вопросе китайский писарь, к сожалению, внимания не заострял. Но заострил на том, что ни в коем случае нельзя разлучать шестерых шустрых ребят. Штука чудовищно сильная. Полагаю, у царька, который владел этим сокровищем, дела шли в гору, племя процветало. Когда идолы вместе, вокруг царят гармония и лад. Счастье, процветание, благоденствие. Неразрывная связь настоящего, прошлого и будущего…

– Бессмертие, – с иронией сказал Анджей.

– Напрасно смеетесь, Анджей, – махнул рукой Корвич. – Летописцы не соврут. Данные получали из разных, независимых друг от друга источников. Уж поверьте на слово. Коллекцией умбара пользовались генералы, чиновники, императоры… Собранные вместе статуэтки несут мощный положительный заряд. Но ребята обидчивые. Если их разлучить, они начинают безудержно сеять зло.

– Поведение фетишей непредсказуемо. Это существа, наделенные душой, это личности, – сказала Шиманская. – Им воздают почести, в них вливают новую силу путем приношения даров и жертв. Но вот уже много столетий – ни жертв, ни почестей. Им досадно. Приходится забирать самим…

– Вот и получается, – перебил Замойский, – что много лет статуэтки умбара только тем и занимаются, что приносят людям несчастья. Ждут воссоединения. А глупое человечество не понимает. Кабы горстка исследователей не изучила редчайшие манускрипты, не сделала ошеломляющего вывода…

– Несколько лет назад были обнаружены следы «могучей кучки», – вновь вступила в разговор Шиманская. – Предок и Обезьяна несколько лет назад были выставлены в небольшом каирском музее. Обезьяна – это трехрукое существо, которое кривляется и жмурит глазки. Предок – страшненький божок, простирающий чашу. Источник, предоставивший в музей статуэтки, остается неизвестным. О его злоключениях данных нет. Зато доподлинно известно: в музее дважды случался крупный пожар, обрушился потолок в демонстрационном зале, погибли два директора, лопались витрины, невесть откуда взявшиеся змеи жалили посетителей… Сейчас статуэтки сменили место обитания, но из Каира их не вывозили. Точное место вам сообщат…

– Далее, – перехватил эстафету Корвич. – Следы Жреца – а это напыщенный идол с башней на голове – неоднократно терялись и находились в Африке. Потом его прибрал к рукам царек небольшого государства, расположенного в окрестностях озера Виктория. Провел экспертизу статуэтки Жреца, умилился стародавности изделия и всем повелел на него молиться. В государстве случились голод, мор, смута, переворот и колесование царька. Один из приближенных монарха бежал со Жрецом в Европу. Два года реликвия бродила по рукам, пока неприкаянный идол не оказался в частном владении бывшего российского подданного, а ныне гражданина Соединенного Королевства Григория Ройзмана. Коллекционер предметов искусства. Собственный замок в Шотландии недалеко от Абердина. Фигура неприятная.

– Знает польский язык, – добавила Шиманская. – Мать Ройзмана – польская еврейка.

– И Жрец не доставляет этому типу хлопот? – недоверчиво спросил Анджей.

– Как знать, – пожал плечами Корвич.

Замойский засмеялся.

– Эти двое просто нашли друг друга. Господин Ройзман – характерный злодей из комикса. Работал рэкетиром на одном из московских рынков. Сколотил банду, которая опутала своими «чарами» кафе и бензоколонки русской столицы. На счету банды несколько десятков невинно загубленных душ. На счету лично Ройзмана – не меньше десятка. Почему его не убили – загадка столетия. Но игра в войну быстро надоела, Ройзман сделался респектабельным коммерсантом. АО, коммерческий банк, холдинг. Оружие, наркотики, финансовые «прачечные» – не без этого. Коллекция баллистических ракет… Это шутка. Связи по всему миру. Сейчас этот достойнейший господин, который, к слову, ни дня не провел в тюрьме, отошел от дел и большую часть времени проводит в своем «родовом» имении. Каковы его взаимоотношения с реликтом умбара, неизвестно. Но статуэтка у него.

Откашлялась Шиманская.

– Мудрец – это лысый одноглазый тип с назидательным перстом – тоже покочевал по миру. И всюду приличные люди гнали его взашей. Осло, Филиппины, Кампучия…

– Камбоджа, – машинально поправил Анджей.

– Кампучия, – повторила Шиманская. – Существует версия, что после разграбления дворца Сианука красными кхмерами статуэтка попала к Пол Поту и чем-то его пленила.

– Подождите, – оторопел Анджей. – Вы же не думаете…

– Лучше не думать, правильно, – кивнула Шиманская, – а пользоваться проверенными данными. Два «мудреца» в одной берлоге – многовато. Особенно когда один из них постигает у другого многовековую «мудрость». Не секрет, сколько миллионов людей забили мотыгами подручные Пол Пота. Мог ли план такого милейшего социального переустройства самостоятельно родиться в голове человека, получившего хорошее образование во французском университете?

– Не знаю, – растерялся Анджей. – Но если вспомнить Гитлера, Сталина, Чингисхана…