Механизм чуда Усачева Елена
— Нет, зачем? — лениво качнул головой Пушкин. — Живой. Притомился, а там мягко, тепло. Мать увидела сына в гробу, ее кондратий и схватил. Сердце слабое, померла.
Он пнул медлительного краба, не успевшего далеко убежать.
— Очень хорошо, — пробормотала Ева, чтобы перебить неприятный осадок после рассказа. — Захочешь помереть — предупреди.
Она отправилась на кухню. Проходя мимо Антона, чуть задержалась. Не шевельнулся, головы не повернул. Ну и ладно. Стой пока.
— А чего помирать? Я не собираюсь, — крикнул ей вслед Пушкин.
Ева оглянулась. В дверном проеме спиной к ней застыл Антон. «Зачем ты все это делаешь? Зачем просил моих друзей менять мне рингтоны? Почему издеваешься? Зачем вынудил общаться со своим отцом? Неужели твой отец прав и ты всего-навсего боишься?..»
Не сказала. Все то, что так просто выкрикивалось в подушку или в далекий темный потолок, сейчас казалось нелепым. И слова уже не такие красивые, и страшно… Он же усмехнется, больше ничего. Или ответит что-нибудь обидное, и снова она будет виновата.
А на кухне Левшин старательно выкладывал колбасу на тесто, красными кляксами растекалась томатная паста. Саша резал выскакивающую из-под пальцев петрушку.
— Евочка, смотри, как у меня красиво, — похвастался Левшин, любовно глядя на будущую пиццу.
— Дурак ты, Левшин, — зло процедила Ева. — Катька тебя использует, а ты радуешься. Ты без нее хоть шаг сделать можешь?
Лешка быстро глянул на нее. Красивый, глазастый, лохматый.
— Я без нее в туалет хожу, — тихо произнес он и подмигнул.
— Чего ты на него? — удивился Саша, когда Лешка ушел.
— Ничего.
Ева снова пошла в коридор, но там стоял Антон. Спина, кудрявый затылок. Рука опущена вдоль бедра. Белые пухлые пальцы. Длинные, выпиленные треугольничком ногти. Не доходя до гостиной, свернула в свою комнату. Стив сидел, далеко отъехав на кресле от стола, только кончики пальцев касались клавиатуры. Из динамиков неслись крики, хохот, топот и тяжелое дыхание.
— Выигрываешь?
Стив ответил не сразу. Поерзал в кресле, пригибаясь от выстрелов, чертыхнулся и, только когда его герой совсем уж тяжело задышал, отъехал от стола окончательно.
— Клавиши у клавиатуры жестковаты. А так все ничего. Как там дела?
— Через двадцать минут будет пицца.
— Пицца не горит, так загорицца! — радостно сообщил Стив, придвигаясь обратно к столу. — Сейчас музончик дадим. А я тут пока программку погоняю.
— Тебе нравится «Коппелиус»?
— Не, «Коппелиус» — это Тоха, а я — вот что!
Сильный удар по клавише. На экране дернулся уровень басов. И был это никакой не стимпанк. Вернее, панк, но не стим.
— Это «Thirty Seconds to Mars» — с гордостью сообщил Стив, с восторгом глядя на Еву. — Слышишь, как тему вводит? Сейчас-сейчас будет место хорошее.
Наверное, оно было хорошее. Ева не поняла. А Стиву уже было неинтересно что-то объяснять. Название переводилось как «Тридцать секунд до Марса». Разве до Марса так быстро долетишь?
Пушкин маялся в коридоре.
— Богато живешь, — зло сообщил он. — Родители у тебя кто?
— Люди, — буркнула Ева. И так настроение никакое, сейчас еще и Пушкин добавит.
— Обеспеченные люди. — Пушкин улыбнулся, некрасиво обнажив зубы. — А ты знаешь, что не все космонавты возвращались с дальних подступов к Земле? Некоторые вон сгорели в плотных слоях атмосферы. Только представь, как это: вокруг тебя все плавится и пылает?
— Голодный, что ли?
— Наших четверо погибло, — не отвлекался Пушкин. — У одних не сработали парашюты — корабль просто врезался в землю. А у других разгерметизация произошла. У америкосов вообще на второй минуте старта — бах — и взрыв. Там твердотопливный ускоритель прогорел — и шарах — красивый фейерверк над горизонтом.
— Я не буду входить в плотные слои атмосферы.
— А в чем обман?
— Почему обман?
— Просила шуметь. Обманешь, значит.
— А ты будь внимателен.
— Зачем? Я все у египетских богов узнаю.
— Узнавай, — пожала плечами Ева. — Только порой те, кто спрашивает, первым и пропадает. Ты гроб себе уже присмотрел?
— Слушай… — протянул Пушкин и зачем-то потер между пальцами шуршащую ткань, натянутую на стены. — А давай, когда вы с Антоном окончательно разбежитесь, я с тобой встречаться буду?
— Да иди ты!
От удивления, от злобы Ева забыла о стоящем в дверях Антоне. Прошла, задев его.
— Ослепла? — возмутился Антон.
— А ты не стой на дороге!
Антон промолчал. Он не Пушкин, чтобы на каждое слово отвечать десятью своими.
— Пицца горит! Пицца! — кричала Катрин, пролетая по коридору. — Левшин! Куда ты смотришь!
За столом мест не хватило. Все расползлись по гостиной. Птах и Гор сидели на полу, сложив ноги по-турецки. Ева тянула «Тархун». Пузырьки били в нос.
— Время! Время! — хлопнул в ладоши Ра. — Хорош жрать! Испытание машины времени через пять минут.
Ева закашлялась.
— Он сказал «Поехали!» и махнул рукой, — процедил Пушкин.
Антон качнул головой и нехорошо усмехнулся. Он так и стоял в дверях, отказавшись не только сесть, но и что-нибудь съесть. Ева стукнула стаканом по столу и вышла следом за Ра.
— Все запомнила? — шепотом спросил Ра. Он последний раз поправил раму, провел длинными пальцами по шуршащей фольге, выровнял зеркала. — Запускай, — разрешил он.
— Чего это у них шкаф открыт? — закричал Пушкин, первым вбежавший в комнату.
— Чтобы не так резонировало, — хохотнул Стив. На уровне его колена болталась железная коробочка от противогаза. Это отвлекало. Движение закончилось, а коробочка еще несколько тактов болталась.
Из головы тут же высыпались все приметы. Лягушонок потерялся на просторах квартиры. Махать рукой неудобно. Пинок от Пушкина уже получила.
— Евка! Держись! — сжала кулаки Маша. Саша тянул ее сесть рядом.
— Все садимся! Садимся! — командовал Ра. — Антон! Садись!
— Я постою. — Антон переместился из одного дверного проема в другой.
— Все должны сидеть. Петька! Упади, — приказал брат Птаху. — У меня тут все рассчитано. Фотонный заряд и ударная волна. Если сидеть, вас не заденет. А стоящим башку снесет.
— Редька, ты несешь чушь! — процедил Птах, устраиваясь на полу. Антон лениво отлепился от дверного косяка и устроился на стуле.
— Все в этом мире относительно, дети мои! Покайтесь! — тянул Пушкин.
— Левшин! — звала Катрин.
— Раз! Раз!
Ожили датчики, раскинули зеленые лепестки вееров.
— Внимание! — В динамиках противно пискнуло, заставив поморщиться. — Первый полет человека во времени! Пошел обратный отсчет.
Машина в полумраке смотрелась великолепно. Подсвеченная лампочками, с шипом и треском, в дрожащей фольге. Сидящие смотрели на отражения в зеркалах.
— Ключ на старт! — командовал Ра.
Пластмассовая коробочка в руках Евы казалась такой легкой, такой несерьезной.
— Какое время выставили? Где ее ловить? — выкрикнула Катрин.
— Полет малый, две недели.
— Что было две недели назад? — громким шепотом спросила Маша.
— У меня сидели, — с гордостью сообщил Стив. — Евка, ты как меня встретишь, скажи, чтобы я в замок не лез. Его лучше обойти. Там оружие будет. И уже с ним на штурм. А то я потом этот уровень несколько часов заново проходил.
— Зачем две недели? Давай на год! — веселился Левшин.
— Тогда я вас еще не знала, — улыбнулась Ева.
Интересно, догадываются они обо всем или нет, придуриваются или на полном серьезе уверены, что она улетит в прошлое?
— Десять! — начал считать Ра.
— Ко мне не подходи, — предупредил Пушкин. — Я, когда с привидениями встречаюсь, веду себя неадекватно. Могу и серебряным дрыном засветить.
— Девять!
— Злой ты, Пушкин, — толкнула его ногой Катрин. — Ева, принеси что-нибудь оттуда.
— Восемь!
— Да! Как ты докажешь, что была в прошлом? — привстал Саша. — Принеси что-нибудь вещественное!
— Ага, забеги в соседний банк и захвати там слиток золота, — кладбищенски пошутил Пушкин.
— Семь!
— Газету! — орал Левшин. — Принеси газету!
— Или с собой кого-нибудь приведи, чтобы мы поняли, что он оттуда! — поддакнул Стив.
— Шесть!
— Да никуда она не полетит, вы что? — не выдержал Пушкин. — Летал у нас так один на истории. Все утверждал, что бывал в эпохе Ивана Грозного.
— Пять!
— И что? — спросила Катрин.
— А то! Если он там был, то в одежде и в очках, местные должны были его принять за демона и посадить на бочку с порохом.
— Четыре.
— Может, не поймали? — осторожно предположил Саша.
— Его историк поймал и пару вкатал. Так этот парень все обещал алебарду того времени притащить и историка на нее насадить.
— Три!
— И что парень? — тихо просила Маша.
— Ничего. От нервного расстройства лечится.
— Два!
Все разом замолчали, уставившись на Еву.
— Один!
— Ой, мамочки! — прижала руку к груди Маша.
— Лажа все это! — Пушкин старался говорить равнодушно, но голос его звенел. — Никто никуда не полетит.
— Шире рот откройте, чтобы ударная волна по ушам не врезала, — напоследок предупредил Ра и негромко произнес: — Старт!
Пушкин открыл рот. Наверняка он хотел сказать что-то злое. Ева дернула джойстик. Комната взорвалась светом, запищали динамики.
Ева успела увидеть, как сидящие дернулись, защищая глаза, как скривились от режущего звука. И все пропало.
— А-а-а-а-а!
Это вопил Левшин. Как раз так, как надо. Громко.
Глава десятая
Точка отсчета
Ева сидела на заборчике. Он был узенький, неприятно резал бедро шершавыми краями. Холодный. Недавний дождь собрался на железе упрямыми лужицами, не желающими стряхиваться или вытираться платком. Намокшие джинсы липли к телу. И как здесь Че высиживала вечерами? Или у нее попа квадратная?
Петр Павлович сидел рядом, сутулился, тяжело опираясь ладонями о ребро заборчика, смотрел вдоль улицы на сломанный светофор — он мигал желтым глазом, роняя болезненную слезу на асфальт у своей ножки.
— Значит, все получилось?
— Да. Они поверили, потому что я исчезла. — Ева сияла.
— А если бы в лампы вкрутили соточки… — грустно произнес Петр Павлович, не отворачиваясь от светофора. — Они бы дольше в себя приходили.
— Такие сейчас не продаются.
— А было бы лучше…
Петр Павлович клонился вперед, молчал. Зачем он согласился встретиться с ней здесь? Вопросы не задает, как будто ему не интересно, что вчера произошло. Смотрит на светофор.
— И так все хорошо получилось! — сбивчиво рассказывала Ева. — Как вы и говорили: они стали ругаться. Как только поняли, что меня нет, начали вспоминать, что две недели назад произошло, и переругались. — Все это так живо стояло перед глазами, что снова стало хорошо, прямо как вчера, когда она подглядывала за всеми в щелочку. Ей хотелось рассказывать, она взмахивала руками, теряя равновесие, вскакивала, садилась обратно, чтобы не бегать перед сидящим учителем.
— Они сразу полезли меня искать. — Ева вскочила, но тут же села. Как-то все глупо было, глупо, глупо… — Пушкин перекопал шкаф, вываливал вещи с полок. Катрин чуть не убила Ра, требуя, чтобы тот меня вернул.
— И как? Вернул?
— Ра сказал, что поставил расчетное время 20 минут. А как в шкаф все полезли, тут-то и появилась кукла. Представляете! Они сразу про шкаф забыли, с ней стали разговаривать, а она в ответ им только: «Ах, ах!» и «Привет!»
— Да, привет. — Петр Павлович зябко передернул плечами.
Еве стало обидно. Что же он так?
— А знаете, Антон сразу все понял. Вы не думайте, он умный! Сидел, сидел и вдруг как произнесет: «Песочник!» Маша на него и кинулась. Ну, из-за рингтонов и вообще. А он только закрывался от нее руками и молчал. Больше ни словечка не сказал. А она ему все-все сказала. Что глупо было так меня разыгрывать с изменением рингтонов, что он дурак! Что я могу не вернуться. А он все молчал и молчал.
— Увидел в тебе достойного игрока. Что тут скажешь?
Петр Павлович был грустен. Такая подготовка, столько волнений, а сейчас вот он сидит, жмет плечи, морщится, словно у него зуб болит.
— Он изменится? Ну, станет таким, как мне хотелось бы?
Глядя на учителя, и Ева теряла азарт рассказа.
— Нет, конечно. Все будет как раньше. Что на этой земле может поменяться? Только вы станете другими. Кто тебя нашел?
— Я сама пришла, когда ругаться стали. Говорю, время сдвинулось, пространство сдвинулось. И показала им фотографию. Пушкин кричал, что это фотошоп.
— Отличный фотошоп за бешеные деньги, — грустно согласился Петр Павлович. — Заболеваю я что-то, — беспомощно кашлянул он. — Хорошо, что все получилось. Давно я этим не занимался!
— А что, уже такое было? — Ева, уверенная, что все творилось только для нее, опешила.
— Я проводил несколько ролевых игр.
— Ролевых? Почему ролевых?
— Потому что так называются. Когда все расписывается по ролям, а потом разыгрывается. Но не по четкому сценарию, а как получится. Ну вот, как у тебя. Могло ведь получиться по-разному.
— Значит, все уже было? — разочарованно протянула Ева.
— Мать преподает в клубе здесь неподалеку, занимается альпинизмом. Ее любимое развлечение — устраивать своим гаврикам нештатные ситуации, а потом разбирать, кто и как себя повел. Туристический клуб «Буревестник», Венера Моцарт. Не слышала? Тебе бы к ней походить.
Название было знакомое. Но откуда?
— Нет. — Ева заметила, что тоже смотрит на светофор. — Альпинизм мой отец уже не выдержит.
Бедный, бедный папа. Когда он вошел в квартиру, даже глаза закрыл — такой там был разгром. Глядя в его бледное лицо, Ева поняла, как она его любит, своего бедного, бедного папу. Если уж она сама не могла разобраться, то уж папа и подавно приходил в ужас от того, что она творит.
— Вряд ли альпинизм будет последней каплей, — заверил Еву практикант.
— Я пока в шкафу и по подоконнику лазала, коленку ударила. Она болит зверски.
— Пройдет. — Петр Павлович качнул головой, заставляя смотреть на свою челку. — Кстати, за нами по пятам опять ходит твоя подружка.
— Командарм Че? Она настойчивая.
— Как-то уж слишком. Ну ладно, это мы тоже решим. Решили же твою проблему?
Ева глянула вдоль темной улицы, где ползли ленивые машины. Вчера ей все казалось другим. Вчера у нее была победа. А сегодня опять надо было жить. Заново.
— Десять! — начал отсчет возвращения Ра. — Девять!
Кто зажмурился, кто смотрел в пол, кто встал, чтобы лампы не били по глазам.
— Один! Старт!
Вспышка света, писк приборов. Пушкин вскочил…
— Я здесь, — тихо произнесла Ева, останавливаясь в дверях.
Маша завизжала, кидаясь Еве на шею.
Левшин больше орать не мог — сорвал горло, только надрывно хрипел.
— Дурак! — громко, за всех произнесла Катрин и ударила Антона ногой по щиколотке. Она была в туфлях с железными кончиками, Антону было больно.
— Все равно я не понял, — шумел Пушкин, беспомощно глядя то на Ра, то на загадочно щурившегося Птаха. — Это вы зеркалами все устроили? Мы тебя не увидели?
— Это закон Эшера. — Ра с нежностью погладил железную раму своей машины. — Знаешь такого художника? Он сначала архитектором был, поэтому мог на бумаге графически перестраивать пространство. Идешь в одну сторону, попадаешь в другую. Вода течет вниз, а потом течет вверх.
— Видал я твоего Бешера в гробу! — орал Пушкин, накаляясь. — Объясняй давай!
Он пнул машину, она загудела. Но не упала. Это Пушкина разозлило еще больше. Он врезал по железной раме рукой, отбил пальцы, завыл, проклиная всех египетских богов до двадцать пятого колена.
— Переменная Планка, — вставила свое слово Ева. — Больше или равно. А также закон относительности. И этого… Шредингера.
— Ловкость рук и никакого мошенничества, — прошептал Птах.
Он один заметил, как Ева из-за шкафа пробиралась на подоконник — для этого пришлось заранее отогнуть фанеру задней стенки шкафа, чтобы из него можно было выбраться, — как она пряталась за тяжелой бархатной шторой. Как ползла под кроватью, когда все обследовали шкаф, по плинтусу кралась из комнаты. Поэтому и надо было сидеть не на полу, а на стуле. Лампы были настроены так, что слепили на высоте одного метра. Как раз уровень глаз сидящего человека. Ра предупреждал. Но Птах всегда все делал по-своему. Выскальзывая в щелку двери, Ева встретилась с Птахом взглядом.
Пушкин потребовал, чтобы его тоже отправили в прошлое. На недельку назад. Наверное, хотел мириться с Натали.
— Не могу, — серьезно отвечал Ра. — У меня сейчас настроено на пятьдесят килограмм. Ты тонну весишь, перенастраивать надо. В следующий раз.
— Но только верняк! — волновался Пушкин.
— А как же! — Ра вытаскивал радиолампы, проверял предохранители, откручивал зеркала. — Сказано же.
Антон сидел в стороне, положив локти на колени, подперев ладонями подбородок. Ева села рядом. «Ха, ха!» — отозвалась потревоженная кукла Алиса.
— Глупо все это, — процедил Антон, выпрямляясь.
— Глупый пока здесь только ты.
Она встала, расстроенно оглядела комнату. Хоть бы Ра к ней подошел, взял за руку и сказал, что она его девушка. Вот бы Антон взвелся! Но божественному брату не было до нее никакого дела. Он объяснял Сашке, стоявшему с отрытым ртом, откуда и куда идут провода, как все там соединяется. «Индуктор», «редуктор»… Птах сидел, закрыв глаза. Чуть раскачиваясь и улыбаясь, он слушая Гора. Мальчишки занимались своими делами, им не было до нее дела. Маша жарко спорила с Катрин, вдруг забывшей о Левшине. А Лешка, как всегда лохматый и довольный, жевал кусок пиццы и глядел в окно. Из соседней комнаты грохнула музыка. Стив делал себе хорошо. Да, народа вокруг было много, и парни вокруг были такие хорошие, но Еве уже надоело доказывать Антону, что ей нужен только он. Ничего, пройдет немного времени, и он сам все поймет. А она просто подождет.
— А прикольно, — чавкая, произнес вдруг Левшин. — Чистый стимпанк.
— Какой же это стимпанк? — злился Пушкин. — Вранье.
— Не! Если принять за основу желание вернуться в прошлое и понять, как и что работает, то все нормально. Главное ведь люди, а они не меняются. Сто лет назад все было таким же. В смысле отношений. Ну, там влюблялись, ругались. Все понятно, короче.
Ева с удивлением посмотрела на Лешку. Вот уж от кого она не ожидала таких слов. Он же вообще ни на что не был способен, а тут… такие мысли. Или он от Катрин заразился?
Антон ушел незаметно. То Катрин все наседала на него, говорила, как надо теперь себя вести, а то вот его уже нет. И дверной проем смотрится осиротевшим. Как будто чего-то не хватает. Как будто двери. Или еще кого-то.
Вечеринка быстро закончилась. Обалдевшего и охрипшего Левшина увела Катрин, братья помогли Ра собрать машину и понесли все это домой. Пушкин исчез. Пошел готовиться к полету. Ева честно пыталась что-то убрать. Но закопченная плита, но присохшее к противню тесто, но оборванные вешалки на пальто… И еще коленка. Она кровоточила, пачкая повязку.
— Почему! Почему ты не можешь жить как все? — кричал папа. — Зачем эти сложности? Ладно — упала. Бывает! И верблюд способен упасть. Но неужели нельзя неделю посидеть спокойно! Ты ведь уже большая! Теперь вот опять к врачу идти. Все просто, если не устраивать запруды на ровном месте!
…Светофор мигал желтым глазом. Ему было странно, что два человека так долго сидят около пустого училища. Ева вспоминала злое лицо папы. Тогда ей показалось, что она стоит перед незнакомым человеком. Как будто что-то в отце изменилось, неуловимо, мелкими штрихами. Всегда резкий овал лица вдруг стал провисшим, появились новые морщинки, складка около носа добежала до уголка рта. И волосы уже не так аккуратно лежат на лбу. Но потом наваждение исчезло, ненужности убрались, папа стал папой.
— Папа! — И снова надо было набрать в грудь воздуха, а вместе с воздухом и набраться смелости, потому что она еще никогда прямо не возражала отцу. — Папа, это не усложнения, а самая обыкновенная жизнь.
— Какая жизнь? Какая? Ты посмотри на себя? В чем ты ходишь? О чем думаешь? Что творится у тебя в голове?
Вот тогда-то она и сказала то, что должна была сказать давным-давно.
— Знаешь, папа, я тебя очень люблю. Правда. А все остальное, ну, пройдет же оно когда-нибудь.
И чмокнула его в щеку.
— Петр Петрович, а почему вы мне помогли? — тихо спросила Ева, глядя на белую челку.
— Сама попросила. А потом, тебе бы все равно кто-нибудь помог, но, думаю, у меня это получилось лучше. Подружки не всегда дают хорошие советы.
Снова вспомнилась Че, ее охота на практикантов, ее всепонимающие взгляды.
— Только поэтому?
— Я все-таки учитель. В будущем.
Конечно, она хотела услышать другую причину. Что только для нее. Но признания в любви не было. Она подняла голову, и ей показалось, что она слышит, как под каблуком ломается лед — так разбивалась ее влюбленность в практиканта. Боль кольнула в сердце, и тут же ее стало заполнять другое чувство.
— Больно, — прошептала Ева, не зная, как еще объяснить все, что происходит.
— Пройдет. Не скоро, но пройдет.
— Почему так? Должно же быть хорошо!
— Хорошо будет чуть позже. Когда… когда ты свыкнешься с тем, что взрослеешь. Это всегда больно. Детство — это когда все равно, а взрослость — это когда за все надо отвечать и все решать самому.
— А если я не хочу?
— Это не от тебя зависит.
— От меня все зависит! Только от меня, — и мысленно добавила: «И чуть-чуть от папы».
— Ладно, пойду я, пока твоя подруга не загнала Ираклия на дерево. — Петр Петрович медленно поднялся.
— Она знает, где он живет? — Вот это скорость у Вички!
— А чего тут знать? Единственное общежитие на весь район. Твоей подруге надо в сыщики идти. Она его в два счета вычислила.
— Не пойдет она в сыщики. Она хочет уехать жить за границу.
— Ну да, вы все туда хотите.
Ева насупилась. Конечно, за границу она не собирается. Папа хочет, чтобы она выучилась на экономиста. Мама рассуждала о профессии психолога. А она… она еще не знает, кем хочет быть.
— Я — не все, я сама решу, — тихо произнесла Ева. — Мне сначала надо во всем разобраться.
Читать бесплатно другие книги:
