Механизм чуда Усачева Елена

— Богиня! — фыркнул Птах.

Ра побледнел.

— Они мне уже стул сломали, — пожаловался выбравшийся из комнаты Пушкин. — Если каждый сломает по стулу, то сидеть будем на полу. И есть тоже на полу. Чего-то у тебя глаза желтые, заболеваешь?

— Чем? — С Пушкиным всегда надо было держать ухо востро, но тут Ева пропустила удар.

— Желтухой. Слышала о такой? Билирубин в крови повышенный, вот и желтеешь. Ты сходи проверься.

— Куда?

— В морг, подруга, в морг. — Пушкин поднырнул холодной рукой ей под локоть. — Как тебе Наташка?

— Ничего так. — Ева дернулась. Не хватало еще, чтобы ее Пушкин за руки хватал. В такие моменты обычно и появляется Антон.

— А чего вы с Тохой — поссорились?

— С чего ты взял? — Ева сама не поняла, почему стала отнекиваться. Но в любом случае обсуждать с Пушкиным ничего не хотелось. Так можно было стать героем еще одной байки.

— Он сильно удивился, когда я сказал, что тебя тоже пригласил.

— Как будто ты меня не можешь пригласить?

Пушкин вдруг важно напыжился, подбоченился. Бросил быстрый взгляд через плечо.

— Он умеет громко кричать. Чего, говорит, всяких-разных звать. Но я его послал. Потому что ты мне друг! Ага?

— Ну да. — От такого комплимента Ева растерялась. Еще неизвестно, хорошо ли быть другом Пушкина. — А что кричал?

— Говорил, ты дура. Связалась с каким-то хмырем. Что, правда? Ты с другим встречаешься?

— Совсем что ли? — Ева отпихнула от себя Пушкина. — Вы тут будете придумывать, а я виновата.

— Вот и я о том же, — грустно согласился Пушкин. Грустил он недолго, взгляд его снова стал хитрым. — Хотя, знаешь, нас еще классики предупреждали: ни в чем нельзя быть уверенным. Смотри, Тамара у Лермонтова во сне встречалась с демоном. И все вокруг ни слухом, ни духом. Так что ты бди. Змеи там всякие. Деревья с яблоками.

В коридоре появился Антон. Пожелание «бдить» он услышал.

— Иди ты со своими советами, — коротко отозвалась Ева.

Антон презрительно дернул губами и ушел обратно в зал.

— Пойду! — вздохнул Пушкин. — А то я Наташеньку давно не видел!

Ева смотрела на дверь. Чего Антон ходит? Чего ищет? Почему молчит?

В зале накрыли стол, возле него суетилась невысокая полная женщина. Антон сидел рядом с плошкой салата и деловито перекладывал оливье на тарелку.

Захотелось уйти. Что он, в самом деле, себе позволяет? Не было сказано ничего такого, чтобы он обижался.

— Как там Ираклий поживает? — прошамкал Антон — он уже успел сунуть в рот ложку салата.

— А как там твои стрелялки? Остались еще враги у лорда?

Ответ получился неубедительный. Ева смутилась и убежала на кухню.

— Ева! — обрадовался Ра, вскакивая. Жизнерадостный он какой-то сегодня. — Проходи к нам!

Под «мы» подразумевался тщедушный, слегка сутуловатый парнишка с оттопыренными ушами. Он сидел на низенькой табуретке и являл собой слегка уменьшенную копию виновника торжества.

— Это Сашин младший брат! — представил ушастого Ра — он сегодня специализировался по представлению братьев.

— Лермонтов, что ли? — вырвалось у Евы.

— Почему Лермонтов? — обиделся младший. — Я Сидорчук, Юра!

Ева с Ра переглянулись.

— А папу случайно не Сергей Александрович[2] зовут? — раздраженно спросила Ева, тут же забывая о литературном собрате Пушкина, потому что Ра потянул ее за собой.

— Пойдем! Я покажу тебе нашу машину!

— Забрось Евку куда-нибудь подальше! — прокомментировал Антон их проход через коридор. — Чтобы не вернулась.

Ра не стал задерживаться и придумывать ответ.

— Разойдитесь! Разойдитесь! — растолкал он братьев.

Это было… это было нечто странное. Знакомая уже железная рамка была обмотана проводами разных цветов. Во все стороны торчали пружинки. Снизу к раме была привязана точно такая же рама. От нее тянулся провод к розетке.

— Шедевр! — коротко прокомментировал один из братьев — Ева в них опять запуталась. Выделяла только Ра, он держался к ней ближе всех.

— И как он… она должна работать?

Увиденное разочаровало. В фильмах все это выглядело не так мелко. Масштабней, что ли. Это должна была быть высокая стойка с ручками, чтобы за них можно было держаться. Или огромный прозрачный шар, вдоль сферы которого бегали бы разряды. Или настоящая автомашина с перестроенным двигателем. Чтобы хотя бы кресло было, где сидеть. А тут — две рамки и проводки.

Ра азартно объяснял — при активном поддакивании одного из братьев и таком же активном молчании другого, — как должно создаваться статическое напряжение, как миллиарды положительно заряженных протонов понесутся вперед, как растолкают равнодушные нейтроны, как тело расщепится на атомы, чтобы потом собраться в том же виде в другом месте.

— Надо встать внутрь этой рамки, — торопился Ра. — Смотри!

Он сдернул сложную конструкцию с ручки шкафа и попытался напялить Еве на голову, чуть не сбив маленький цилиндр, который она прикрепила к волосам. Маленький цилиндр с летными очками. Короткая юбка в клеточку. Очень стильно, очень красиво. Для кого? Никто же не видит!

— Да иди ты! — попыталась защитить свой наряд Ева. — Еще же не работает!

— Скоро заработает! — вклинился, кажется, Птах. Это был тот самый голос, что прервал восторги брата в коридоре.

— Ну да, — сразу загрустил Ра — он фантастически быстро менял настроение. — Осталось немного доделать и провести полевые эксперименты!

— Давай уже быстрее, — утомленно произнесла Ева, — хочется куда-нибудь отсюда убраться.

— Я знаю, что надо! — воскликнул Птах и убежал. Ра тряхнул конструкцией, полюбовался, как нижняя рамка плавает под верхней.

— Но дело ведь не в этом, — заговорил Гор. Наверное, он долго молчал — голос был хрипловатый.

— Нормально все будет работать! — заупрямился Ра, как будто старый спор продолжил. — Надо проверить расчеты.

— Я о другом. — Гор отклеился от шкафа, около которого стоял во время демонстрации машины времени. — Что такое стимпанк?

О! Ева уже была готова к такому разговору.

— Тоска по несостоявшемуся прошлому! — отрапортовала она.

— Это тоже, — не стал спорить Гор. — Но на самом деле это желание человека подчинить себе машины. Сейчас многое за человека делает техника. В какой-нибудь Корее собирают компьютер и даже не представляют, по какому принципу он работает. Клепают схему — и все. Киберпанк в действии — машина управляет человеком. А должно быть наоборот: человек обязан понимать, что он делает!

Ева невольно скосила глаза на телевизор. Старенький, большой, с объемным кинескопом, в черном пыльном корпусе. Мысленно попыталась представить, куда идет сигнал, как он преобразуется в картинку, как этот сигнал передается по воздуху, как откормленный ведущий впихивается в тонкий провод… Голова закружилась.

— …надо понимать. Тогда ты начнешь управлять не только техникой, но и самой жизнью. Иначе ваш стимпанк — антураж один.

Он ткнул в сторону странной конструкции, похожей на ружье, что висела у Пушкина за дверью. Нечто железное — длинная трубка с шаровидным утолщением, с ручкой от пистолета и спусковым крючком, спрятанным за защитный полукруг. По центру скотчем была прикручена железная коробочка, со всех сторон украшенная шестеренками. Выпуклое стекло внутри рождало мысль об оптическом прицеле. Раструб странного ружья был конусовидно расклешен и имел угрожающие зазубрины.

— Ты не понимаешь! — стал защищать оружие Ра. — Антураж рождает дух движения. Как форма в армии.

— Униформа в первую очередь отключает мозги.

— Соответствующая обстановка рождает мысль.

— Ну, и какая у тебя мысль?

— Мы не должны быть рабами машин.

— Хиппарь недобитый!

— При чем тут эти, с немытыми волосами?

— Для большинства — это ретро. — Ра кивнул на Еву. Вот и до ее костюмчика руки дошли. — Ретро сейчас в моде. Винтаж. — Гор щелкнул по гулкой трубе.

— Ты предлагаешь лечь под выхлопную трубу машины и помереть?

— Я предлагаю разобраться. Вы что-то делаете и сами не понимаете что! Надо сначала читать букварь, а потом учебники. Где ваш букварь? Вы и в отношениях ничего не понимаете, потому что букварь не читали, а сразу в профессора лезете.

— А ну, верни! — крикнули в коридоре.

— Вот что нужно! — ворвался в комнату невероятно довольный Птах. В руках он держал несколько вилок и ножей. — Вешаем на отвес. Они создадут резонатор.

— Куда понес? — возмущалась полная женщина. — Чем вы есть будете?

— Уже кормят? — Ра легко переключился с научной темы на бытовую.

— Да идите вы!

Птах растерянно посмотрел на свою добычу. Столовые приборы радостно позвякивали.

— Тогда после обеда сделаем, — решил он.

Звонок в дверь прозвучал, когда все уже сидели за столом. Полная женщина оказалась мамой Пушкина с Лермонтовым. Говорила она с одышкой, тяжело. И так же тяжело передавала тарелки с салатами на стол. Божественные братья сели рядом, тут же перепутавшись. Очень не хватало Маши-Саши. Они со своей трогательной любовью скрашивали любое мероприятие. Антон сидел ближе к двери. Когда Ева с Ра пришли, мест на этом конце стола не осталось. Ра ушел к братьям, а Еве пришлось садиться рядом с Пушкиным. От этого он стал сиять еще ярче. И тут этот звонок. Он заставил всех какое-то время смотреть друг на друга, спрашивая, не его ли забыли пригласить.

— Небось, мой папаня завалился, — сварливо, но все равно довольно произнес Пушкин и стал выбираться из своего дальнего края стола. — Вот ведь люди — дикие существа. Им, чтобы появляться на свет, до сих пор нужны папа и мама. Вся цивилизованная вселенная уже давно размножается из пробирки, а мы все по старинке. У нас был парень, он утверждал, что его вообще зачали инопланетяне…

— Да иди уже, — с тяжелым вздохом произнесла мать, подталкивая свое болтливое чадо к двери, в которую весьма настойчиво звонили.

В коридоре послышались удивленные возгласы, короткий смех, что-то зашуршало.

Все замолчали, забыв, кто о чем говорил, и переглянулись.

Первым в комнату вошел огромный букет бордовых роз. Его распирало во все стороны от тугих бутонов. Казалось, он вот-вот взорвется, забрызгав всех лепесточной кровью.

— Здравствуйте!

Из-за букета вынырнула лисья мордочка Александра Николаевича.

Снова наступила тишина.

— Ты зачем пришел? — грубо спросил Антон.

— А поздравить? — неожиданно мелко засуетился отец Антона. Он уже весь появился в комнате, отчего букет стал как будто меньше. На пол была поставлена высокая коробка, а все присутствующие оказались награждены внимательным колючим взглядом.

— Не переживай, я ненадолго, ненадолго!

— Что вы! Проходите! — активно зазывал нового гостя Пушкин.

— Здрассьте, — раскланивался Александр Николаевич с опешившими гостями. — Позвольте мне сначала сделать подарок. Да, подарок.

— Да! — заулыбался Пушкин, глядя на букет.

«Неужели он ему цветы подарит?» — испугалась Ева.

— Я долго думал, что подарить, — медленно, как в былинном зачине, заговорил Александр Николаевич. — Подарить дорогие часы? Так в темном переулке могут ударить по голове и отнять.

— Могут, — быстро согласился Пушкин.

— Подарить деньги? — не отвлекался Александр Николаевич. — Еще неизвестно, на что он их потратит.

— На ерунду, на ерунду, — тут же встроился в былинный ряд Пушкин.

— И я решил, что подарю тебе нечто более ценное!

Все, как по команде, уставились на коробку.

— Я дарю тебе пример! — торжественно произнес Александр Николаевич. — Научу, как обходиться с дамами. За этим столом сидит всего одна дама, которую я знаю, и я хочу подарить ей цветы.

Букет ткнулся в сторону салатниц и тарелок.

— Ева Павловна! Это вам!

Ева не могла оторвать взгляда от тугих бордовых головок. Они приближались. Александр Николаевич пролезал за стульями, подбираясь ближе. Букет оттянул руку.

— А чтобы было, куда цветы поставить, — вот вам ваза.

Из коробки появилась огромная ваза, расписанная голубыми розанами и завитками. Ваза тоже стала приближаться. Она неловко встала между вилок, ножей и стаканов.

— А также вас я поздравляю с рождением сына. — Папа Антона протянул матери пышный букет гвоздик. До сих пор они как-то прятались за розами. — И вас тоже — будем знакомы. — Одинокая розовая гвоздика, как микрофон, ткнулась в Наташу. Девушка стала медленно краснеть. — Извините, я не знал, что вы здесь будете, а то бы непременно подготовился. Да, подготовился. — Гвоздика подергивалась, давая понять, что не мешало бы ее взять. — А это так, мелочь. В следующий раз — непременно. — Наташа подняла руки к лицу.

— Бери! Чего добру пропадать! — крикнул Пушкин, и все снова заговорили, знакомые стали приветствовать Александра Николаевича. Он нашел себе место рядом с матерью Пушкина и галантно налил ей сок из пакета.

Ева поймала взгляд Ежика. Смотрел он довольно. Словно только что на рынке выторговал миллион. И если до этого Ева придумывала, как бы половчее отказаться от подарка, то теперь решила брать.

— Нет, я не понял, — буркнул сидевший рядом Пушкин. — Ладно — цветы. А ваза-то как мимо нас прошла?

— Может, мне все это у вас оставить? — прошептала Ева, с трудом представляя, как заявится домой с подарками.

— Бери, бери! — переставил вазу Еве на колени Пушкин. — Человек старался, покупал, слова придумывал. Александр Николаевич серьезный мужчина, он так просто ничего делать не будет.

Ева сунула букет в вазу и задвинула ее подальше к окну, за штору. Но розы выпирали, сбрасывали с себя ткань, глядели завитками глаз. Смотрел и Ежик. Он сменил гнев на милость, подвинулся, пустил отца и теперь весело с ним о чем-то разговаривал. Выглядел счастливым. Отец тоже улыбался.

— Был у нас такой случай, — начал Пушкин, — один парень не любил своего отца. Жили они вместе, но он его ненавидел.

— И однажды темной ночью зарезал? — закончила за него Ева.

— Нет, почему. Он вырос и уехал. Отец до сих пор его найти не может.

Шли из гостей гурьбой. Сначала засобирался Александр Николаевич, но потом вспомнил, что надо проводить Еву с тяжелой вазой. С Евой вызвался идти Ра. Пушкин, похлопывая себя по наетому пузу, тоже решил пройтись. Божественные братья гремели составными частями машины времени. Антон вместе со всеми оказался на улице. Ра тащил коробку. Ева неловко перекидывала букет из руки в руку. Цветы шуршали. Антон не оборачивался.

Вот бы землетрясение. Или ураган. Чтобы всех смыло. Чтобы они остались вдвоем. Просто поговорить.

Но вокруг все было знакомо. Темная улица, темные дома. Никаких изменений.

Ева представила, как улица медленно погружается во мрак. Как от голых кустов начинает ползти туман. Как плачут влажные осенние стены домов. Шаги гулко отдаются в переулке. Туман сужает улицу, делает неровной мостовую, превращает фонари из электрических в газовые. Еве показалось, что она внутри игры. Что лорд-защитник шагает, сжимая в одной руке арбалет, а в другой ружье. То самое, что висело у Пушкина на шкафу. А еще Ева чувствовала, что она ничего не понимает ни в ролевой бродилке, ни в том, что происходит. Словно кто-то без ее согласия закрутил маховики желаний — и вот уже уплыл в сумрак Антон, вышел вперед Ра, жестко улыбнулся Александр Николаевич. И это было неправильно. Но как все починить? Как сделать так, чтобы стало понятно? Прочитать букварь? Он еще не написан…

— А возможны ли вообще ваши перемещения? — бурно размахивал руками Пушкин. — Вот вы все строите. А что строите? Понимаете?

— Понимаем, — сухо отзывался один из братьев. Кажется, Гор, он был самым спокойным и рассудительным. — Я боюсь, что ты не понимаешь законов относительности.

— При чем здесь относительность? — кричал Пушкин. — Относительность относительно чего? Этого столба? Того столба?

— Относительность — это важная вещь. — Гор шагал, не глядя по сторонам, и в особенности на собеседника. — Только она способна вытянуть вас из той бездны, в которую вы стремительно проваливаетесь. Это же она доказала существование черных дыр, физические законы в которых нарушаются.

— Как нарушаются? — Пушкин стоял около столба, про который спрашивал, и сверлил его пустым взглядом.

— Этого тебе пока никто не скажет, но ученые доказали, что в нашем мире возможен временно-пространственный сбой. Как одно из следствий закона относительности. Гравитационное красное смещение или замедление времени в гравитационном поле. Время замедляется только для предметов, в этом поле находящихся. У тебя получается машина времени в чистом виде.

— А возвращаться как? — спросил у столба Пушкин.

— По принципу неопределенности Гейзенберга.

— Кого? — У Пушкина был вид, как будто он сейчас начнет биться о бетонное основание фонаря.

Ра фыркнул и пошел вперед, увлекая за собой Стива с Наташей.

— Пускай у нас имеется любое количество частиц физических тел в совершенно одинаковом состоянии. Возьмем две частицы и будем измерять координаты импульса. Так вот, измерения выстроятся не одинаково, а по закону распределения вероятностей. Произведение среднеквадратического отклонения координаты и среднеквадратического отклонения импульса будет не меньшим или равно половине константы — константа в данном случае это постоянная Планка. Закон открыт в 1927 году. Можете туда отправиться и все уточнить.

С шумом, стенаниями и охами Пушкин обвалился на землю, изогнувшись вокруг столба. Наташа испуганно вскрикнула:

— Ему плохо?

— Ему хорошо, — расхохотался Ра, размахивая коробкой.

— Ну, что же ты, вставай! — склонилась над Пушкиным Натали.

— Артисты, — шепнул Александр Николаевич, проходя за спиной Евы. — Болтуны. Умные слова знают, а как применить их к жизни — не догадываются. Остаются у них в голове одни переменные.

Она вздрогнула. За всеми этими умными высказываниями о существовании папочки забылось.

— А если эта теория поможет? — прошептала Ева, стараясь не смотреть на отца Антона. От этого в голову лезли глупые мысли — хотелось постоянно сравнивать отца и сына. Антон проигрывал. Папа выгодно отличался в лучшую сторону.

— Вы так думаете? — Александр Николаевич стоял очень близко. И смотрел.

— Она не думает, — бросил Антон. — Она не умеет это делать.

— Кому как, — прошептала Ева. — Все относительно.

— Еще скажи, что все предопределено! — Антон повернулся к столбу. — Вставай, Пушкин! — протянул он руку приятелю. — Будешь валяться на земле — замерзнешь и простудишься, и Ева расстроится, что ее теория детерминизма работает. Все мы под Богом ходим, как сказала бы моя мама.

— Физическая вселенная существует не в детерминистской форме, а скорее, наоборот, — бесстрастным голосом робота заговорил Гор, — по теории вероятности. Или возможности.

— Значит, возможно все вернуть? — уточнил Пушкин.

— Конечно! — заорал Ра. — Были бы только подходящие условия. Но их мы создадим!

— А что такое детерминизм?

Антон заржал и вдруг посмотрел на Еву. Пришлось отводить глаза. Она тоже не знала, что такое детерминизм, хотя слово было знакомое, и уже готова была об этом спросить, но сдержалась. Спасла Натали, задав вопрос раньше.

— Детерминизм — это учение о взаимосвязи и взаимообусловленности происходящих процессов и явлений, доктрина о всеобщей причинности, — объяснил Гор.

Ева скривилась. Как это все было знакомо. Антон тоже обожал сорить умными словами, за которыми была пустота. Наташа икнула.

— Не переживай, дорогая, — Пушкин подхватил ее под локоть. — Мораль проста: мы все умрем.

— Он всегда так говорит? — шепотом спросила Ева у Ра.

— У Гришки фотографическая память, — пожал плечами Ра. — Может выдать любую страницу любого учебника.

— А свои мысли у него есть?

— Иногда проскакивают. — Ра снова рассмеялся. — Ему лень постоянно все объяснять. Если хочешь, я сделаю это за него.

— Хочу, — процедила Ева. Пора было услышать хотя бы одно понятное слово, а то эта демонстрация ума ей уже надоела. К чему все эти слова? Они же не на экзамене! Как будто мальчишки жить без них не могут!

— Детерминизм утверждает, что все предопределено свыше, — несильно стараясь перейти на нормальный язык, принялся объяснять Ра. Даже под руку Еву взял, словно от этого что-то зависело. — Природой, Богом, кем-то еще. Очень удобная теория. Что бы ты ни сделал, не ты виноват, а мойры, наколдовавшие тебе такую судьбу. Для свободы выбора и для ответственности места не остается.

— А разве все не от нас зависит? — удивилась Ева.

— Вот именно! — Ра приобнял девушку, но, казалось, не заметил своего движения. — Как это — только одно заданное будущее? Нет! Будущее конструируется из наших желаний и поступков. Кирпичик за кирпичиком! Его невозможно предсказать никаким способом!

Пальцы на ее плече сжались, и Еве пришлось кашлянуть, напоминая Ра о том, что он слишком далеко зашел.

— А можно ли как-то все вернуть назад? Хотя бы на неделю? — уточнила Ева.

Ра развел руками.

— Надо экспериментировать. Ведь перемещение во времени это не только физическая возможность. Любое воспоминание или воссоздание прежней обстановки — тоже своего рода перемещение во времени.

— Вас развлекают такие разговоры? — шепнул ей в затылок Александр Николаевич.

Что за манера подкрадываться сзади? От этого у Евы по спине пробегали неприятные мурашки. Они забирались под волосы, приходилось тереться затылком о плечо, чтобы утихомирить их.

— Забавно. Про воспоминание — особенно. — Ева покосилась на отца Антона и пошла чуть быстрее в надежде догнать остальных.

— Забавно то, что они сами ничего не понимают из того, о чем говорят, — не отставал Александр Николаевич.

— С чего вы взяли?

— А вы их попросите написать формулу принципа неопределенности и объяснить ее на деле. Я уверен…

— Тебе пора!

Антон нарисовался рядом внезапно. То он шагал далеко впереди, что-то втолковывая Пушкину, а то вдруг оказался перед ними. Мгновенно превратившись в Ежика, он довольно грубо толкнул Александра Николаевича в плечо.

— Иди домой! Хватит!

— Дай мне договорить с девушкой, — попросил отец.

— Не надо с ней разговаривать. Она все равно ничего не поймет. — И бросил через плечо Еве: — Не стой! А то букет уронишь.

— Ну, почему же не поймет? — Александр Николаевич посмотрел на Еву поверх очков.

— Потому!

Антон был категоричен.

Ева ждала ссоры, крика, семейных разборок, но ничего этого не было.

— Как скажешь, — согласился Александр Николаевич. — Всего хорошего, сын! До свидания, Ева Павловна! — Быстрый кивок в сторону оставшихся. — До встречи!

Пара шагов, и вот он исчез в неверных сумерках.

«Зачем ты так? Что плохого он тебе сделал? Он же твой отец, а ты…» Мысленно заданных вопросов было много, но все они так и остались непроизнесенными. Ежик наградил букет Евы тяжелым взглядом, посоветовал: «Выбросила бы ты его» — и ушел, ни разу не обернувшись. Попрощался с Пушкиным, со Стивом, с божественными братьями, потрепал по плечу Наташу. Как только он скрылся, Ра стал что-то рассказывать, размахивая коробкой с вазой, Стив заспорил с ним. Пушкин вклинивался между ними, расталкивая собеседников. А Ева стояла и смотрела им вслед. Вероятно, теория относительности могла все это объяснить, но не хотела, потому что у всех была своя свобода и своя воля.

Ева натянула летные очки. Мир посерел, заклубился туман, дома приосанились, из них полез влажный камень, мостовая вздыбилась. Скрипнула дверь, выпуская Джека-Потрошителя. Машина времени не только в физическом проявлении, но и в воспоминаниях. В фантазиях, наверное, тоже.

Теперь все было правильно. Ева свернула в свой проулок, вышла к дороге. За деревьями слева пряталось здание педколледжа. Суббота. Вечер. Конечно, там никого не было. По закону детерминизма. Теперь можно было спокойно идти домой.

— Слушай, а тебе не кажется, что ты просто ищешь приключений на свою голову?

Папа изучал букет, занявший половину кухонного стола.

— Считаешь, твоя жизнь уж слишком спокойная?

— А она спокойная? — Хотелось спать, а не объяснять, откуда букет.

— Вероятно, да, если ты с таким усердием ее усложняешь. Антон, его отец, его друзья. Ты многое ставишь на кон и ничего, кроме опыта, — в этом месте папа хмыкнул, снова выразительно поглядев на букет, — не получишь. И не факт, что опыт будет положительным.

— Папа! — вздохнула Ева. — Это детерминизм. Наука его отрицает. Особенно принцип неопределенности Гейзера.

Или как там его?

Папа поджал губы. Он был очень недоволен.

Глава пятая

Необратимость

К понедельнику все забылось. Наверное, потому, что воскресенье оказалось длинным — лежать и смотреть в потолок было тяжело и долго. Пушкин к телефону не подходил. Стив в скайпе не появлялся. Мама звала гулять. Папа стоял на пороге, вздыхал. Ева лежала. Потолок был скучным, в нем ничего не менялось. Хотелось написать Антону. Но Ева знала, что делать этого не стоит. Как-то командарм Че в редком состоянии любви к миру поведала несколько основных правил общения с парнями. И там было это, заветное, — в ссоре никогда не форсировать события. Ждать. Парень вернется. Это у них манера такая. Помучить несколько дней, а потом появиться, как будто ничего не произошло.

Ева изучала потолок. Ей там виделся Эйнштейн с высунутым языком. На Антона общепринятые законы не действовали. Последнее время с законами вообще была какая-то беда. Даже учителя стали опаздывать в школу.

Пять минут от урока, а класс все еще живет своей болтливой жизнью без взрослых. Учительский стол видится священным местом, по-особенному освещенным лампами дневного света. Подойти к нему может только избранный. Ну, и еще Волков, который вдруг забрался на учительский стул с ногами и стал снимать со стены карту времен географических открытий.

У Евы синий лак на ногтях — забыла смыть после дня рождения, а в сумке лежат летные очки. Чудно! Цилиндр только куда-то задевался. Очки простенькие. Резинка, металлический каркас, обтянутый фланелью, и обыкновенный пластик вместо стекол.

— Это что такое? — перегнулась через ее плечо Ксю.

— Это принцип неопределенности Гейзера с переменной Планка. — Ева натянула очки. Класс отодвинулся, словно она погрузилась под воду.

— Совсем с башкой раздружилась? — бросила через плечо Че. — Телефончик дай.

Ева пожала плечами. Пускай кто угодно берет что угодно. Она покачивалась в батискафе, а мир вокруг колыхался огромным океаном. Темным, холодным, полным опасностей. Конечно же, она была нормальна. Это другие посходили с ума, превратившись в рыб. Вон прыгает Волков, девчонки смотрят на нее и крутят пальцами у виска, остальные отворачиваются, осуждающе качают головами.

— Десятый? Садитесь!

Страницы: «« « 12345678 » »»