Джип, ноутбук, прошлое Костинов Константин
– А вам не кажется, безымянный рыцарь, что вы торопитесь?
– Мэа кульпа, мэа кульпа![5] Это проклятие нашего рода! Позвольте представиться: поручик Торопецкий, Тринадцатый гусарский Нарвский, его императорского королевского величества императора германского короля прусского Вильгельма Второго полк!
– Кха…
Для Юли гусарский полк имени германского императора накануне войны с немцами звучал так же, как, скажем, танковая бригада имени Адольфа Гитлера в СССР 1937 года.
– Позволено ли мне будет узнать имя прелестной незнакомки?
– Юлия Лазаревич, жена Руслана Лазаревича, торговца мебелью из Нью-Йорка, ныне – инженера автомобильной фабрики Фрезе.
– Вы американка? – Упоминание о муже лихой гусар проигнорировал.
– Совершенно верно. Поэтому нам нужно прекратить разговор, прежде чем мой муж найдет свой верный кольт.
– Могу ли я надеяться увидеть вас еще раз?
– Почему нет? – Юля улыбнулась. – Если вы настоящий гусар, вы сможете меня найти.
– Позвольте вас оставить. Но обещаю – я вернусь!
Осчастливленный гусар зашагал прочь, напевая: «Околыш желтый, голубая тулья и долман голубой…»
Лимонад был вкусным. На самом деле – лимонным: приятно кисловатым, освежающим, в нем не было приторной сиропности современных лимонадов.
– Спасибо. – Аня поставила стакан на лоток.
– Угощайся, деточка. А ты что, тоже лимонада хочешь?
Аня посмотрела вбок. У лотка стоял, с тоской глядя на искрящийся напиток, мальчишка примерно ее лет. В потертой, но чистой одежде, ботинках, в черной фуражке. Первое, что бросалось в глаза, – это замечательно длинный нос, торчащий вперед как румпель. Или бушприт? Что там у кораблей торчит спереди?
– Денег нет, – басом сказал мальчишка.
И сглотнул.
– Хочешь, я тебя угощу?
– А я тебе за это что?
– Ничего. Просто так.
Мальчишка пожал плечами. Аня заплатила за два стакана, потом посмотрела на горящие глаза и взяла еще один.
Они уселись на лавочке возле лотка.
– Спасибо, – сказал мальчишка, допив первый стакан. – Селедки наелся, пить захотелось – страх!
Он вынул из кармана бумажный сверток, из которого торчали три головы копченых селедок.
– Меня зовут Аня. А тебя?
Мальчишка подавился лимонадом:
– В… Володя.
Аня протянула ему руку. Володя с сомнением посмотрел на нее, потом на свои ладошки, но пожал.
– Ты где живешь? – спросил он.
– В гостинице.
– А… ты не местная.
– Нет, я из М… этой… из Америки.
– Правда? – Глаза Володи загорелись. – На корабле сюда плыли? Здорово, наверное? А я вот моряком хочу быть… – А как тебе здесь, у нас?
– Нравится, – хмуро сказала Аня. – Очень.
Они сидели, болтали о разных пустяках, выпили еще лимонада. В конце концов, когда за Аней пришли, Володя тихо смылся, но перед этим они договорились, что встретятся в следующее воскресенье. Обязательно.
Глава 8
Праздник воздухоплавания закончился, начались трудовые будни. Руслан со вздохом принял от служанки чашку утреннего кофе и открыл газету. Что там интересного пишут в «Новом времени»?..
Среда, тринадцатое сентября. Все того же 1910 года. Сегодня Руслан с женой и дочкой переехал из гостиницы на съемную квартиру, в доходном доме на Гороховой улице.
Квартира принадлежала одному давнему знакомому господина Фрезе, поэтому обошлась в половину суммы: всего-навсего пятьдесят рублей в месяц. Учитывая, что зарплату ему фабрикант положил в сто рублей за месяц, он, Руслан, будет отдавать ежемесячно половину зарплаты. И это еще очень повезло: средняя цена пятикомнатной квартиры – две спальни, гостиная, столовая, кабинет, кухня, комната прислуги – в столице от восьмидесяти до ста рублей. А меньше никак: иначе уважать не будут. Здесь в скромной квартирке не поселишься: никто руки не подаст.
План у Фрезе с Русланом был таков: патенты регистрируются в России, Франции, Германии и по возможности в США, после чего ведутся переговоры с представителями автомобильных компаний о продаже лицензий, а если предложат хорошую цену – и самих патентов. Но для этого нужен сам изобретатель, причем желательно американец: деловитый, хваткий, этакая акула бизнеса. Чтобы не возникло желания обмануть. Мол, американцы – они своей выгоды не упустят, это вам не русский Ванька, которому пряник дай, водки налей – так он и на пятак серебра согласится. Известно же, что русские – народ щедрый, им своего не жалко.
Пришлось поселиться на квартире.
Соседи в принципе были неплохи. Познакомиться с ними Руслан пока еще не успел, кроме одного, жившего в дешевой квартирке двумя этажами выше. Цирковой фокусник, ровесник Руслана, что-то не поделивший с владельцами цирка и сидящий без работы. Из-за несколько неумеренного потребления алкоголя фокусник выглядел даже старше Лазаревича.
Помимо жертвы произвола в подъезде жили: адвокат, судя по квартире – не самый неудачливый, владелец боен где-то под Питером и чиновник министерства внутренних дел. В этом месте сердце Руслана екнуло, но попозже выяснилось, что ни к полиции, ни к сыску их сосед отношения не имеет. Вообще МВД в Российской империи занималось черт-те чем, даже губернаторы числились в МВД – в его ведении не находился разве что ассенизационный обоз столицы.
Все это Руслану выдал бесценный источник информации, именуемый Танюшей. Это была молодая женщина, служанка при съемной квартире – хозяева решили, что проще нанять ее один раз, чем по квартире будут отираться разные проходимки. Милая пухлая девушка, у которой было только два недостатка: рассказывая, она не могла сосредоточиться на чем-то одном и постоянно уплывала мыслью в сторону, а еще – она боялась Руслана.
Познакомившись с ней и привлеченный аппетитной попкой, Руслан хотел было игриво хлопнуть ее чуть пониже талии, но сдержался. Лицо девушки застыло – судя по всему, она стерпела бы такое проявление дружелюбия, но именно что стерпела. Никакого удовольствия Танюша не получила бы. А с другой стороны, кто сказал, что служанки непременно должны быть легкомысленными особами, которые на лапанье только жеманно хихикают и призывно стреляют глазками?
Руслан задумчиво проводил глазами девушку, наткнулся на заинтересованный взгляд Юли – мол, и что это, интересно, ты там такое рассматриваешь, – невинно захлопал ресницами и продолжил чтение газеты.
В Берлине столкновения бастующих с полицейскими.
В Сербии арестованы австрийские шпионы.
В Нижнем Новгороде открыта выставка птицеводства.
Газета «Русское слово» оштрафована на 500 рублей за некий рассказ.
Близ Кинешмы забастовали две целых сто тридцать четыре тысячных ткача… что за бред? Руслан присмотрелся повнимательнее. Если эта запятая отделяет целую часть от дробной, то на фабрике Севрюгина бастуют два ткача и одно ткачиное ухо. Если же тысячи на американский манер, тогда… что же там за фабрика такая, если на ней только бастующих – больше двух тысяч?
В одной из польских газет напечатаны следующие слова о русских: «Русский во всех отношениях является величайшим разрушителем мира, разрушителем бессмысленным, анархическим, как ребенок или дикарь, с целью подчинить себе культурные народы, так как сам он некультурен и ни за что в свете таковым быть не может. Этот народ не имеет героев…»
«Значит, поляки не любят русских из-за Сталина, говорите? Товарищу Кобе сейчас… тридцать один год. Ого! Так я сейчас старше Сталина?»
Руслан покачал головой и продолжил.
На юге России – эпидемия чумы. В Одессе видели крыс, и одна из них явно была больной. Интересно, как журналисты это определили? Или они у крысы документы спросили и медкарту?
Рубрика «Происшествия». Полиция призывает не распространять нелепые слухи о якобы появившемся в столице «русском Джеке Потрошителе». Отмечалось, что для того, чтобы сделать подобный вывод, недостаточно трех смертей проституток, видимо зарезанных недовольными клиентами, нужен по крайней мере хотя бы один факт собственно «потрошения», чего не наблюдалось.
«И в благословенной царской России были маньяки? Хотя почему нет? Маньяки не появились на свет в 1991 году. Были они и в СССР: Чикатило, Ионесян-Мосгаз, убийца-извозчик Комаров, о котором писал Булгаков, были и еще раньше, тот, например, что в начале девятнадцатого века жил в Царском Селе и чуть не убил Пушкина… Что у нас там дальше?»
Большая статья о празднике воздухоплавания, с фотографиями авиаторов.
Статья «По фабрикам и заводам». «До какой степени улучшилось все в условиях нашей промышленности! Какая масса корпусов и какие это громады!» Это – о Морозовской и Никольской мануфактурах. Так… Средняя зарплата рабочих – до 250 рублей в год, в отдельных цехах доходящая до 50 рублей в месяц… Для рабочих построены три школы, больницы, большая церковь, и строится каменный театр…
Дальше – объявления. Сниму квартиру, сдаю квартиру… ого, двадцать пять комнат!.. Реклама, реклама, реклама… Электрическая арматура «Кристал Люкс». Донское вино «Выморозки». «Угрин», крем от прыщей и угрей. Паровые машины «Фельзер и Ко». Электрические лампы «Осрам». Пилюли от запора «Ара».
Похоже, рекламщики во все времена были уверены, что их клиенты вечно страдают от перхоти, запоров и тому подобных напастей.
Вообще, если бы не яти, десятеричные «и» и твердые знаки в неожиданных местах, из-за чего Руслану постоянно казалось, что он читает текст, написанный с диким акцентом, – газета ничем бы не отличалась от современных «Московских комсомольцев». Все то же самое. Прошло сто лет. А ничто не меняется. Под словами своих предков подпишутся многие современные поляки, маньяки как орудовали, так и не прекращали своего занятия, а у рабочих все хорошо и замечательно, нет никакого повода для волнений и мятежа. Однако чего же это там забастовали две тысячи ткачей? От слишком хорошей жизни, что ли?
– Дорогой мой, любимый муж… – Над газетой заблестели глаза Юли. – Уже поздний вечер, завтра тебе на работу, не пора ли в постельку?
– А…
– Отлично! Иди ложись, я – в ванну.
…В темноте спальни бесшумно открылась дверь.
– Руслан…
Руслан закинул руки за голову и поднял брови. Юля стояла в проеме, одетая в шелковый халат. Взгляд ее сразу же пояснял, что халат – не просто так.
– Любимый муж. – Юля танцующей походкой приблизилась к кровати. – Мы здесь уже две недели, Аня спит, нам никто не помешает… Не пора ли тебе исполнить свой супружеский долг за сентябрь месяц?
– Ой, ты знаешь, мне завтра на работу…
Халатик медленно сполз до пояса.
– Против таких двух аргументов мне нечего возразить.
Одежда с шорохом упала на пол.
– А против таких – тем более.
– Господин Лазаревич. – В помещение фабрики, где Руслан с жестянщиком чертили на картоне развертку будущей канистры, заглянул один из кузнецов. – К вам человек, военный.
Руслан отложил карандаш и вышел на фабричный двор. Кузнец завернул за угол, где была устроена курилка.
– Кхм…
Юля, которую Лазаревич притащил на фабрику, мило щебетала со смутно знакомым человеком. Ба, капитан Мациевич.
Неприятное ощущение холодком застыло где-то под желудком.
– Добрый день, Руслан Аркадьевич. Вот улучил минутку, пока мой аэроплан перебирают, заглянул к вам посмотреть на ваш знаменитый автомобиль.
– Так уж и знаменитый!
– Руслан, покажи господину капитану нашу машину.
Взгляд Юли, брошенный на мужа, был немного непонятным. Слишком проказливым, как у кошки, которая то ли успешно стрескала банку сметаны, то ли готовится это сделать.
– Ну что ж, пройдемте.
– Интересная конструкция… Значит, говорите, семьдесят пять сил у двигателя?
– Совершенно верно.
Мациевич обошел УАЗ вокруг.
– Выглядит… серьезно. Для чего предназначен? Судя по виду – не для катания дамочек на «Виллу-Родэ».
– Я – турист, Лев Макарович, поэтому и автомобиль заказал для перемещений, в том числе и по бездорожью. Он пройдет везде, где пройдет олень, – усмехнулся Руслан.
– А там, где не пройдет олень?
– Там пройдет русский солдат.
– Александр Васильевич Суворов, – произнесли они хором и рассмеялись.
– Вам бы вместе с Петром Александровичем такие автомобили выпускать для нужд армии. И офицеров можно возить, и, если конструкцию сменить, – десяток солдат поместится.
– Дорого для армии встанет.
– Армия денег не считает. Как и флот. – Мациевич слегка помрачнел.
– Да и двигателей таких, к сожалению, Петр Александрович не потянет.
– Да, вы говорили. Жаль, жаль… Я бы их с удовольствием и на аэропланы ставил. Но в России двигателей не делают. Кажется, под Петербургом один чудак-купец что-то подобное собирается делать, но точно не скажу… Вы подумайте, может, станете еще русским Рено или Фордом. Кто знает, что в будущем может случиться!
– Ну да… Кто знает.
Не понравился Руслану взгляд капитана. Очень не понравился. С этаким прищуром, как будто с намеком.
«Мой самолет перебирают…» Взгляд Юли. Взгляд Мациевича.
– Прощу прощения, я вас на минуту оставлю. Я случайно вспомнил кое-что очень важное.
– Юля, ты охренела?! Ты все рассказала Мациевичу?
Он изловил попытавшуюся было увильнуть жену и теперь, стоя во дворе, чуть не кричал на нее шепотом.
– Руслан, ты же меня прекрасно знаешь…
– Поэтому и спрашиваю.
– Да, рассказала. – Юля посмотрела в глаза мужа.
– Что ты ему сказала? Что мы из будущего?
– Нет. Только то, что он скоро погибнет.
– Зашибись. «Вы такой смелый, господин капитан, кстати, вы скоро умрете». Так, что ли?
– Нет. Я сказала, что у моего мужа – приступы ясновидения, и он, в смысле ты, видел его смерть.
Руслан подумал. В принципе – некритично. Всегда можно повернуть в сторону злой шутки или желания Юли покрасоваться.
– Ну и зачем?
– Руслан, человек погибнет! При чем здесь «зачем»?
– Спасла, значит?
– Спасла.
– И оставила Россию без парашютов.
– В смысле?
– Когда капитан погиб, его смерть увидел Глеб Котельников, актер театра. Смерть Мациевича так его потрясла, что он изобрел ранцевый парашют. Который, между прочим, спас не одну жизнь. Так что капитана ты спасла, а тех других людей убила.
Юля взяла Руслана за руку, подтащила к зданию и прислонила к стене.
– Руслан, – очень серьезно сказала она, тем серьезным тоном, который означал, что она с трудом сдерживает слезы, – а может, не надо высчитывать? Людей нужно спасать не потому, что их жизнь или смерть принесет какую-то пользу в будущем, а потому, что они – люди! Парашют – это такая вещь, которую все равно придумают, не русские – так поляки или татары. А капитан будет жить, ты понимаешь, жить! И будет известен не только дурацкой смертью, а и своими подвигами в воздушных боях. Он прославится, может, еще и в Великую Отечественную не одного немца собьет…
– В шестьдесят-то лет? – попытался свести разговор к шутке Руслан. – Он их что, клюкой будет сбивать?
– Дурак! – Юля развернулась и зашагала прочь. Остановилась у кирпичного забора. Фыркнула, развернулась и зашагала в другую сторону.
«Может быть, Юля и права. Что-то я переборщил с рациональным подходом. Забыл про мораль и про то, что рациональность позволяет оправдать все что угодно. С точки зрения чистой логики нельзя объяснить, почему нельзя бросить в беде утопающего. Можно придумать кучу объяснений – и что рискованно, и что опасно, и что одежда намокнет, и что человека этого ты в принципе не знаешь, и, может быть, он вообще плохой и жену бьет. Можно придумать множество оправданий, серьезных, убедительных. А мораль скажет: «Утопающего бросать нельзя, потому что нельзя», – и бросится в воду. Глупо, наобум, но попытается спасти.
Вот тут и задумаешься, кто прав – моральная дурочка или рациональный подонок».
Глава 9
Как это здорово, когда твои жена и дочь дома и заняты делом.
– Привет, девчонки!
Аня, сосредоточенно рисовавшая что-то цветными карандашами в альбоме, помахала рукой, не отвлекаясь.
– Привет, муж!
Юля повернулась, и Руслан не удержался от улыбки:
– Привет, моя бледнолицая скво.
– С каких это пор я стала индианкой? – Юля провела ладонью по щеке, добавив к двум чернильным полосам на щеке третью.
– С тех самых пор, как разрисовалась, словно Чингачгук на тропе войны.
– Ох, елки… – Юля, глядя в карманное зеркальце, начала оттираться. Чернила держались стойко, как спартанцы Леонида.
– Чем занята? – Руслан взглянул на исписанные – и местами покрытые кляксами – листы бумаги.
– Как это… тьфу… как это чем? Чем договорились.
Руслан вздохнул.
Три дня назад, сразу после того как выяснилось, что капитан Мациевич если и помрет, то не так и не там, как должен был, Руслан понял, что Юле нужно придумать занятие, полностью занимающее ее свободное время и по возможности отвлекающее от идеи выиграть Первую мировую в одиночку.
Поразмыслив, Лазаревич пришел к мысли не пытаться остановить бурный поток, именуемый его женой, увлеченной некой идеей, а повернуть его туда, где он принесет как можно меньше разрушений и человеческих жертв.
Он предложил Юле не бросаться менять прошлое с бухты-барахты, хватаясь то за спасение летчиков, то еще за что-нибудь, а составить четкий и конкретный план действий. Все-таки Юля при всей ее взбалмошности человек умный и если поймет, что изменения потребуют слишком глобальных усилий, то, скорее всего, откажется от идеи прогрессорства. К тому же она может вспомнить еще много вещей о здешнем будущем, которых не помнит сам Руслан.
– Ну и что ты тут составила? – Он взял один из листков, в глаза бросилось – «…Брусиловский прорыв…», «нехватка снарядов…», «Ренненкампф…». Что интересно, ни одной даты.
– Смеешься? Всего три дня прошло.
– Ну за три дня можно много сделать, – подколол жену Руслан.
– Ага, типично мужской подход. – Юля оглянулась на Аню и зашептала: – Это вы думаете, что сделать ребенка – плевое дело, пять минут, и готово. А нам его носить, воспитывать…
– Ну не пять…
– Ой, не льсти себе! – Юля не выдержала и рассмеялась. – Я только начала работу над Планом.
Слово «План» прозвучало если не капслоком – Юля все-таки не Смерть из книг Пратчетта, – то, по крайней мере, с большой буквы.
– Ну и что ты сейчас пишешь?
– Сейчас я ругаюсь злобным матом на здешние ручки. Муж, почему никто до сих пор не изобрел шариковых? Сложно, что ли?
– Уж всяко не сложнее, чем составить План, – улыбнулся Руслан.
– Рр-р-р-р-р!
– Не гроули[6] на меня, Жанна Dark![7]
– Р-Р-Р! – Юля выдала настоящий гроул. Она не любила, когда ее называли псевдонимом из рок-группы.
На кухне, где возилась служанка, что-то рухнуло.
– Мама, – серьезно сказала Аня, – не делай так больше. У меня волосы шевелятся. Причем до сих пор.
– Ладно. – Руслан обнял жену за плечи. – Что там с твоим Пла… пардон, планом.
– До самого плана еще как до Русско-японской границы. Сначала я вспоминаю, что я вообще помню о Первой мировой. Потом нужно будет понять, что было причиной неудачного хода войны. Потом – что нужно будет для того, чтобы изменить ход войны к лучшему. И только потом составлять… План! – Она показала Руслану язык.
– Юльчик, ты, когда начнешь внедрять свои изменения, хотя бы потренируйся на каких-нибудь кошках.
Руслан успокоился: Юля подошла к делу серьезно, а значит, глупых поступков от нее можно не ожидать.
– На ком я буду тренироваться, я уже знаю.
Руслан медленно повернулся. Рано успокоился…
– Ну и на ком же? – очень-очень спокойно спросил он.
– А вот. – Юля взяла один из листков и заунывно, подражая Копеляну, читающему досье на Штирлица, заговорила: – Глеб Егорович… пардон, Жеглов вспомнился… Глеб Евгеньевич Котельников, 38 лет, актер труппы Народного дома, псевдоним – Глебов-Котельников. Тот самый изобретатель парашюта в будущем, которого не будет.
Руслан моргнул.
– Откуда дровишки?
– Как откуда? Ты сам мне о нем вчера рассказал.
– Я назвал только имя и фамилию. И уж точно не называл его творческого псевдонима.
– Мой любимый, но несообразительный муж, здесь нет Интернета, но есть такая вещь, как телефон. А там, где есть телефон, – есть и телефонная книга, в которой обладатели указанных аппаратов перечислены в алфавитном порядке. Достаточно позвонить, уточнить, где он работает, под видом журналистки, а потом позвонить в Народный дом и уточнить уже там остальные сведения.
– Надеюсь, ты еще ничего не сказала ему?
– Пока ничего. Руслан, мы же после капитана договорились: любые вмешательства в ход истории – только после обсуждения с тобой. Так что не переживай. У меня сейчас более серьезная проблема.
– Какая? – насторожился Руслан.
– Я не могу писать этим проклятым пером! Я уже вся в чернилах!
– А почему ты «Паркер» не купила?
Юля замерла:
– А что, он уже есть?
Руслан кивнул. Юлино лицо приобрело особое выражение, свойственное человеку, который понял, что он лопухнулся. Если бы действие происходило в американском мультике, Юлины уши сейчас превратились бы в ослиные.
Добила ее Аня. Дочка подошла и сладким голоском пай-девочки сказала, протягивая карандаш:
– Возьми, мамочка, я думаю, тебе будет удобнее.
Руслан расхохотался и обнял жену и дочку за плечи:
– Девчонки, я вас люблю!
Те три дня, что Юля потратила на войну с чернилами, Руслан провел на фабрике Фрезе, вместе с жестянщиками изготавливая пробные канистры. И вот они готовы.
Из толстой жести – или здешняя жесть толще привычной, – блестящие золотистыми боками, на которых вытиснуты крестовые штамповки для жесткости и выдавлено слово «Фрезе». Петр Александрович порывался было добавить сюда еще и «Лазаревич», но Руслан отказался. Не он придумал, не он сделал – так какой смысл?
От обычных канистры отличались разве что более острыми гранями – все-таки их не штамповали, а паяли – и расцветкой. Нет, не золотой, их должны были покрасить свинцовым суриком, который по цвету больше походил на жидкий огонь. Но это потом: Руслану хотелось похвастать Фрезе пока еще красивой канистрой.
Фабрикант стоял в гараже, рассматривая уазик.
– Вот, Петр Александрович, ваши первые канистры.
Фрезе мельком глянул, но радости на его лице не появилось. Он о чем-то глубоко задумался.
– Петр Александрович?
– А? Нет-нет, отличные изделия, отличные… Только покрасить их…
– Покрасим.
– Отличные… Но, Руслан Аркадьевич… – Фрезе неожиданно резко повернулся к Руслану и выставил вперед бородку. – Я – не жестянщик. Я автомобили хочу делать!
– Э…
– Вот смотрю я на вашего «узика» – и что я вижу?
– Что? – Руслан примерно понял, к чему клонит фабрикант, но хотел знать точно.
– Я вижу автомобиль.
Логично.
– И не просто автомобиль: я вижу армейского трудягу, лошадку. Автомобиль, специально предназначенный для военной службы. Мне кажется, в вашем будущем конная тяга в армии не используется?
– Практически нет.
«Не считая парадных выездов и казаков».
– Знаете, – Фрезе опять крутанулся, – сколько автомобилей было в нашей армии в прошлом году?