Любовь, джаз и черт Грушас Юозас

Андрюс. Не ори. Мы, по крайней мере, не хвастаем, что нам все ясно и вокруг не жизнь, а цветущий сад, по которому одни только ангелочки летают.

Отец Андрюса. Никто не говорит, что кругом уже цветущий сад. Но голода вы не знали, крыс вам жрать не приходилось. А это уже кое-что. И страха за завтрашний день у вас тоже нет.

Андрюс. Зато другой страх остался.

Отец Андрюса. Врешь, ничего вы не боитесь. К великому сожалению.

Андрюс. Боимся. Одиночества, скуки, серых будней. Ваших так называемых «трудовых будней».

Отец Андрюса. Ах, так? (У него падают очки.) Найди очки! (Кричит.) Слышишь, подними очки!

Андрюс подает отцу очки.

(Берет телефонную трубку, набирает номер.)

Мой сын ночью угнал чужую машину. Арестуйте его…

Андрюс. Ах ты… (Ударяет отца кулаком по голове.)

Отец Андрюса. Щенок! И бить еще не умеешь. (Бьет Андрюса с такой силой, что тот падает. Взглянув, на лежащего сына, снова берет трубку.)

Нас прервали. Вы меня поняли? Арестуйте его и строго накажите…

Затемнение

Обстановка первой картины. Андрюс, Юлюс и Лукас с хохотом читают дневник Беатриче.

Юлюс. Вот это девка! Огонь!

Лукас. Как ты его стащил?

Андрюс. Долго ли умеючи… (Читает.) «Как, мне пришло в голову побежать к его дому! В полночь. Посмотреть, какой он, когда бывает один. Что делает? Он, верно, как раз умывался. Был виден в окно только до пояса. И до чего красивый. Не может в таком прекрасном теле жить душа калеки! Мне стало стыдно, что я подглядываю, и я убежала. Сторож уже запер ворота, кричит: «Прыгай!» Как я перелетела через ограду, сама не знаю. А сторож мне вслед: «Эй, девка, куда ты? Согрей старика, косуля!» Бегу и плачу! Пускай, пускай все надо мной смеются. Косуля!»

Лукас. Она тебя любит. Вот подфартило!

Юлюс. Ну, давай дальше!

Андрюс (читает). «Пьяный Рукас избил жену. У них семеро детей. Шеи тоненькие… Кто-то сказал: «Нечего рожать как щенят…» Господи, как страшно!»

Андрюс, Лукас и Юлюс хохочут.

Между прочим, вчера я утопил трех щенков нашей Дианки. Вот визжали… (Читает про себя, хихикает, потом читает вслух.) «Я спросила у Ниёле, – мы с ней решили писать друг другу в классе письма, и кто напишет самое глупое, покупает булку, – можно ли родить ребенка от черта? Она спрашивает: «От какого черта?» Я ей ответила: «От самого красивого». Записки перехватила завуч Дубайте. Что тут было! Старая дева чуть не лопнула от злости. А сама красит волосы и вихляет задом, как обезьяна!»

Юлюс. Вот дает! Дуба просто взбесится, если прочтет.

Андрюс читает про себя. Другие заглядывают ему через плечо в дневник, смеются.

Андрюс. Прекрасная мысль. Дам-ка я ей почитать этот дневничок…

Юлюс. С ума сошел! Бете голову снимут!

Андрюс. Мне же сняли? (Мотает бритой головой.) Из-за нее.

Юлюс. Это подлость!

Андрюс. То, что я сделаю, – подлость, а то, что она меня заложила, не подлость?

Лукас (показывает ему кулак). Смотри, дам в харю.

Андрюс. Не лезь в бутылку. Я должен с ней расквитаться. Законно. Я же ей прямо сказал: «Убить тебя – мало!» А тут – великое дело! Покудахчут… А потом отряхнутся, как ни в чем не бывало. (Громко хохочет.) Цирк!

Затемнение

Учительская. Завуч Дубайте пришпиливает кнопками к доске листок из дневника Беатриче.

Завуч (сквозь зубы). «Старая дева… Вихляет задом, как обезьяна…» Я тебе покажу обезьяну… Ты у меня еще не так завихляешь… (Отворив дверь.) Беатриче Визгирдайте! Войди!

Входит Беатриче.

Сама знаешь, зачем тебя вызвали. К нам не раз поступали сигналы о твоем неблаговидном поведении. А вот теперь нам прислали твой дневник. Я его прочитала, как твой педагог, с большим интересом, поскольку в дневнике отражается личность ученика. Не знаю, в своем ли ты уме. Конечно, о любви мечтают все девушки. И никто им это запретить не может. Но у тебя грязное воображение. Вот возьмем хоть эту страницу. А ну-ка, прочти вслух и скажи, что ты сама об этом думаешь. Читай!

Беатриче (дрожащим голосом читает). «Я его буду искать повсюду. На улицах, в толпе, в темном лесу. Где ты? Где ты, тот, кого я люблю? Ведь я нужна тебе так же, как ты нужен мне, как солнце – земле, как дождик – траве и листьям. Ты мой, разве ты сам этого не видишь? Любимый, открой глаза и протяни ко мне руки, – ведь я твоя, так же твоя, как свет летнего дня, как прохладный дождь, упавший на усталые веки. Возьми меня, и ты будешь счастлив…»

Завуч. Хватит. Говори, как ты могла это написать? Стыда у тебя нет? Что же ты молчишь? Боишься рот раскрыть? Ладно, тогда скажу я. И это любовь? Так вы теперь понимаете любовь? «Возьми меня…» И это пишет семнадцатилетняя девушка? Ученица десятого класса? Предлагать себя мужчине? Просить, чтобы тебя положили в постель? Это же бесстыдство! Разврат! Вы теперь считаете, что вам все дозволено?

Беатриче (кричит.) Нет! Нет!

Завуч. Нет? Ну-ка, прочти еще раз. (Властно.) Слышишь? Читай! (Топает ногой.) Читай!

Беатриче. (задыхаясь, читает). «Ты мой, разве ты сам этого не видишь? Любимый, открой глаза и протяни ко мне руки, – ведь я твоя, так же твоя, как свет летнего дня, как прохладный дождь, упавший на усталые веки. Возьми меня, и ты будешь счастлив…»

Завуч. Дошло? Поняла? Говори!

Беатриче молчит. В глазах ее ужас.

Девчонки шляются ночью по улицам и ресторанам. Лезут к мужикам в окна… Свальный грех… Новое поколение! А нам прикажете молчать? Говорить, что так и надо? Таскаются, пьют, дерутся… Сходятся, расходятся… И это любовь? Говори: это любовь? (Кричит.) Читай снова! Читай, пока не осознаешь всю эту грязь!

Беатриче (еле слышно). «Ты мой, разве ты сам этого не видишь?..» (Делает шаг и падает.)

Завуч (с испугом). Что с тобой? Тебе плохо? Девочка, что с тобой? Может, ты уже…

Беатриче приподнимается и садится.

На, выпей воды… (Наливает и протягивает ей стакан.) Выпей! (Та не берет.) Я же тебе хочу только добра. Спасти тебя, пока еще не поздно…

Беатриче молча, встает, подходит к столу и протягивает руку за дневником.

(Отталкивая её руку) Нет. Дневник ты прочитаешь на классном собрании. Пусть твои товарищи его обсудят.

Беатриче вдруг размахивается и бьет Дубайте по щеке.

(Минуту стоит, окаменев, потом кричит.) Ты сошла с ума! Ты сошла с ума!

Затемнение

Кабинет врача психиатрической больницы. Завуч Дубайте сидит за столом, напротив Врача.

Завуч (взволнованно). Ну да, я вела себя глупо, непедагогично. Обиделась. А теперь казню себя. Что нам делать, доктор?

Врач. Понимаете, мы теперь столкнулись с формальностями…

Завуч. Я бы с радостью взяла свои слова обратно. Готова даже сказать, что никакой пощечины не было…

Врач. То есть, как не было?

Завуч. Ну, что мне только показалось… будто она собирается меня ударить. Хотя я понимаю, это невозможно. Скандал на всю школу, да об этом знают не только у нас… Помогите ей. Может, она была чем-нибудь больна: температура, нервный кризис, – словом, потеряла самообладание? Вы подержите ее пока у себя, подлечите и верните в школу… А к тому времени все забудется. Я очень вас прошу. Я потом перечла ее дневник – там нет ничего такого особенного…

Врач. Хорошо, я с ней поговорю. Посмотрим.

Завуч. Спасибо. (Уходит.)

Врач (приоткрыв дверь). Вызовите ко мне больную Визгирдайте.

Входит Беатриче.

На что жалуетесь?

Беатриче. Ни на что.

Врач. Другие на тебя жалуются?

Беатриче. Да.

Врач. Учишься хорошо?

Беатриче. Плохо.

Врач. Трудно или ленишься?

Беатриче. Трудно.

Врач. А в джазе играть легко?

Беатриче. Играть легко.

Врач. Когда же ты готовишь уроки?

Беатриче. Ночью, если бабушка не гасит свет, и я не засыпаю.

Врач. Понятно. На чем ты играешь?

Беатриче. На рояле, бабушка научила.

Врач. Значит, могла бы и дома играть?

Беатриче. Нет, бабушка рояль продала. Еще когда я была в восьмом классе. Надо было мне пальто на зиму купить.

Врач. Какое сегодня число?

Беатриче. Восемнадцатое?

Врач. Нет, семнадцатое. А день?

Беатриче. Что – день?

Врач. Какой день недели?

Беатриче. Вторник?

Врач. Нет, среда. Баха любишь?

Беатриче. Баха?

Врач. Композитора. Жил в семнадцатом… нет, в восемнадцатом веке.

Беатриче. Ах, Баха! Конечно, люблю. Я о другом подумала.

Врач. А кто написал «Маленького принца»?

Беатриче нежно смеется.

Почему ты смеешься?

Беатриче молчит, улыбается, смотрит в окно.

Тебе смешно, что я тебя расспрашиваю?

Беатриче. Прекрасная книга!

Врач. Ты ее читала? Кто ее написал?

Беатриче. Прекрасный человек. Антуан де Сент-Экзюпери.

Врач. Какие книги ты больше всего любишь?

Беатриче. Про добрых людей. Про несчастных. «Дон-Кихота», например, «Давида Копперфильда».

Пауза.

Врач. Почему ты ударила завуча?

Беатриче. Это не я ударила.

Врач. Как не ты? А кто?

Беатриче. Не знаю.

Врач. Зачем ты отпираешься?

Беатриче. Я не отпираюсь.

Врач. Но ты же ее ударила?

Беатриче. Это была не я.

Врач. Нет, ты. Не помнишь?

Беатриче. Помню.

Врач. Значит, ты?

Беатриче. Нет, не я.

Врач. Ну, хорошо… Ты ее не любишь?

Беатриче. Нет.

Врач. За что?

Беатриче (помолчав). Не знаю.

Врач. Я, например, всегда знаю, за что кого-нибудь не люблю.

Беатриче. Она ничего не понимает.

Врач. В чем?

Беатриче. В самом главном.

Врач. А ты понимаешь?

Беатриче. Да.

Врач. А я?

Беатриче (внимательно на него смотрит). Не знаю…

Врач. Кто еще не понимает?

Беатриче. Бабушка. Она уже старенькая.

Врач. А мальчики, с которыми ты дружишь, понимают?

Беатриче. Нет. Они еще маленькие.

Врач. А что, по-твоему, самое главное?

Беатриче. Что, когда любишь, можно даже умереть. Ради кого-нибудь.

Врач. Но стоит ли?

Беатриче. Что вы сказали?

Врач. Стоит ли ради кого-то умирать?

Беатриче молчит, закрыв лицо руками.

Ты плачешь?

Беатриче. Если не стоит, то, как тогда жить?

Врач. Ты странная девушка. Правды ищешь?

Беатриче. Что? Нет, я ничего не ищу.

Врач. Может, поэтому в мире все больше и больше сумасшедших?

Беатриче. А умных разве мало?

Врач. Ты несчастна?

Беатриче. Нет, что вы! Только…

Врач. Что?

Беатриче. Только иногда, кажется, что жить очень страшно. С ума сойти можно…

Врач. А! Да-да, понятно.

Пауза.

Беатриче. Вот и вы меня допрашиваете. Почему все друг у друга выпытывают?

Врач (задумчиво, он не слышал вопроса). Да… (Ласково.) Тебе здесь будет хорошо, девочка. Отдохнешь. Наберешься сил.

Беатриче. Вы хотите меня запереть?

Врач. У нас здесь так полагается. Но это ничего. Ты просто будешь отдыхать. У тебя истощение нервной системы, поняла? От неправильного образа жизни… От недосыпания… В семнадцать лет организм хрупкий, а ты себя не щадила.

Беатриче (с ужасом). Вы думаете, что я сумасшедшая, Да? Как завуч? Она также хотела меня запереть.

Врач. Не волнуйся, ты не сумасшедшая. Но человеку надо время от времени побыть одному, в спокойной обстановке. Дать нервам окрепнуть. А потом ты вернешься в школу.

Беатриче (горько, убежденно). Я никогда не вернусь в школу.

Врач звонит. Входит великан Санитар.

Врач. Отведите больную в санаторное отделение.

Беатриче (дико кричит, пятясь). А-а-а!..

Затемнение

Палата в психиатрическом санатории. Комфортабельно, гигиенично. Во всю заднюю часть сцены широченное зеркальное окно, по которому стелются ветви большого дерева. Широкий подоконник переходит в стол, образуя помост, на котором появляются видения Беатриче.

Голоса за сценой: «Почему здесь чужие люди?», «Какие люди?», «Где люди?»

Беатриче. Доктор! Я ничем не больна! Я здорова, доктор!

На помосте появляется Санитар.

Кто ты?

Санитар. Я – твой страх. Страх за всех людей… (Исчезает.)

На помосте появляется Андрюс.

Беатриче. Андрюс! Что ты наделал? Зачем ты меня сюда привел?

Андрюс молчит.

Ты мне снишься? Или это правда, ты?

На помосте появляется завуч Дубайте. Она в белом платье.

Вы? А вы почему здесь?

Завуч. Я ничего не поняла. Не сумела… Но ведь, дети, у меня нет никого, кроме вас. И каждый ваш проступок – это пощечина мне. Почему я все время получаю пощечины?

Рядом с Андрюсом появляется Юлюс. Еще одна пощечина.

Затем – Лукас.

И еще… Помогите!

Беатриче. Почему вы в белом? Как невеста?

Завуч. А я ведь могла быть невестой. Ты мне об этом напомнила. Разве ты не знаешь, что в твоем дневнике мои слова, только я их так и не успела произнести.

Беатриче. Но мне семнадцать, а вам…

Завуч. Мне тоже семнадцать. Остальные годы – не мои, я их отдала вам, школе.

Беатриче. И это нам помогало?

Завуч. В чем?

Беатриче. Стать счастливее. Стать людьми.

Завуч. Но я же отдала вам все – молодость, свою женскую жизнь… Ты не зря назвала меня в дневнике старой девой. Какая ты злая… Какие вы все злые. Неблагодарные!

Беатриче. Сухое зерно не дает ростков. И душа, которая очерствела, не дает тепла. Вы так долго вынашивали в себе самопожертвование, что оно превратилось в гордыню и уже никого не могло спасти.

Завуч. Ты права. Я гордилась тем, что я – садовник, а вы – газон, который надо подстригать, чтобы он рос ровно и послушно. Но ты ветка, которая тянулась в свою сторону. К свету. Прости меня. (Исчезает.)

Юлюс. Сыграем?

Юлюс, Андрюс и Лукас, кривляясь, играют оглушительный рок. На другой стороне помоста появляются Альгис, Костас и Витас.

Андрюс (опуская инструмент). Не хлопают…

Юлюс. Здесь у них не принято…

Андрюс. Эй, вы, вам не нравится музыка?

Альгис. Разве нормальным такая музыка нравится?

Андрюс. Мы плохо играем?

Костас. Какая музыка, такие и музыканты.

Витас. Но для сумасшедшего дома подходит.

Андрюс. А кто из нас сумасшедший?

Юлюс. Мы или вы?

Андрюс, Юлюс и Лукас громко хохочут. Вдруг смех подхватывают Альгис, Костас и Витас. Первые трое растерянно умолкают.

Андрюс. А вы над кем смеетесь? Над нами или над собой? Бета, ты почему не смеешься?

Беатриче. Мне хочется плакать…

Альгис. Почему же ты их не гонишь?

Костас. Вы играете эту пошлятину…

Андрюс. А ты что в ней понимаешь, отец?