Солдат, который вернулся Тамоников Александр

– Какие люди?! – издали воскликнул он. – Рома, ты ли это?

– Я, Петрович, здравствуй.

– Здорово, бродяга. Давненько не наведывался.

– Так служба, сам понимаешь.

Для соседей, знакомых и всех остальных Николаев был армейским прапорщиком, служившим в десантных войсках.

– А теперь в отпуск, что ли? Могилы родителей проведать?

– Уволился я, Петрович. Свободен как птица.

Сосед подошел к Роману, обнял его:

– Здравствуй, Рома! Рад видеть тебя.

От Степана Петровича несло перегаром.

– Я тоже рад. По какому поводу вчера пил? Вроде никакого праздника не было.

– А мы тут, в глуши нашей, в поводах не нуждаемся.

– Пьешь, значит?

– А чего еще, Рома, делать? Молодежь вся в столице. Там же на заработках и мужики постарше, которые трезвые. Остальные пьют да по пьянке друг другу морды бьют, чтобы на следующий день замириться и опять нажраться.

– Понятно.

– Ты не беспокойся. Я за хатой смотрел, а Катька прибиралась.

– Катя? Она что, с вами живет? Вроде как замуж вышла, уехала.

– Недолгим брак ее был, Рома, развелась в прошлом году и вернулась. С одной стороны, хорошо, что не родила, а с другой – внучат хотелось бы. Но…

– Еще родит, молодая.

– Ага, тридцать пять лет. Она ж тебя на год, по-моему, младше?

– На год.

Сосед почесал затылок.

– Погоди, Рома, так тебе тридцать шесть?

– Ну и что?

– Почему же тогда уволили? – Петрович щелкнул пальцем по шее. – За это дело поперли? Или, может, по ранению? Люди говорили, что ты в Афгане и Чечне воевал.

– По ранению, Петрович.

– Вот оно что.

Сосед вздохнул:

– Хорошо, что хоть живой остался, да и с виду не калека. Красавец. У нас на селе, слава богу, никого на той войне не угробило, а по соседним местам пацанов много погибло. На районном кладбище целая аллея могил ребят, что с Кавказа не вернулись. Из Афгана тоже, но тех поменьше.

– Война, Петрович, и есть война.

– Это точно.

Николаев взял ключ, открыл замок, прошел в дом. Внутри все было прибрано. На улице пошел дождь.

– Холодно здесь, Петрович. Дрова-то на дворе есть?

– Откуда? Те, что оставались, добрые люди растащили. У нас на это народ шустрый. У меня возьмешь сколько надо. Я недавно целую машину за три тысячи купил.

– Так дешево?

– Парень привез один, у него и купил.

– Понятно. Надо бы дом протопить да отметить приезд.

– Правильно мыслишь, Рома, без этого нельзя. Я сейчас к себе метнусь, тележку дров прикачу, а ты покуда устраивайся. Гуся-то позвать?

Николай Гусев был другом детства Романа. Вместе росли, учились, уходили в армию. Гусев вернулся, Николаев остался служить.

– Он тоже тут?

– А где ж ему быть?

– Если на селе, значит, тоже бухает?

– Нет, он в Москве подрабатывает. Десять дней в столице, двадцать дома.

– Женат, наверное? Дети уже немалые?

– И женат, и сын-пострел растет, только не особо они ладят, но это между нами. Ленка его тоже в столице работала, потом бросила туда ездить. Не знаю, откуда до Гуся слухи дошли, будто жена в Москве мужиков ублажала.

– Ох уж эти слухи.

– Думаешь, брехня?

– Какая разница? Живут вместе, ну и пусть.

– Тоже верно.

– Марина Викторовна как себя чувствует? – спросил Роман о жене Петровича.

– Да теперь вроде ничего. Зимой сильно хворала, думал, не встанет. Обошлось. Спина побаливает, но у кого в нашем-то возрасте все нормально? Это вы молодые – здоровые.

– Еще как! – проговорил Николаев.

Сосед вспомнил о его ранении, поднялся и заявил:

– Ладно, наговоримся еще. Я за дровами.

– Подожди, Петрович, – остановил соседа Роман. – У нас на селе магазин работает?

– Работает. Катька там продавщицей. Повезло, устроилась. Приглянулась хозяину.

– А кто хозяин, местный?

– Нет, мужик из района, на крысеныша похож, депутат какой-то. Арсением зовут, фамилию забыл, да и не нужна она мне.

– Значит, Катерина приглянулась ему? Это хорошо.

– Чего ж хорошего, если у этого депутата-бизнесмена семья в райцентре?

– А может, он влюбился в Катьку? Она на лицо красивая и фигурой удалась.

– Ага, еще как влюбился. Только не в Катьку, а в то, что у нее между… да ты понял.

– Это ее дело. Без мужика-то несладко.

– Да был бы мужик, Рома, а то так, шлепок майонезный.

Николаев улыбнулся:

– Как ты назвал этого Арсения?

– Шлепок майонезный, а что? Кто есть, тем и назвал. Но пошел я, а то трубы горят.

– Так ты недослушал. У меня водки с собой нет. Надо купить.

– А на черта эта паленка нужна? У меня самогон получше любого коньяка будет.

– Тогда захвати, заплачу, а закуску пусть Гусь купит. Возьми деньги. – Николаев протянул соседу пятитысячную купюру.

– Куда столько-то?

– Пусть купит продуктов дня на два. Мне ведь есть что-то надо.

– Ладно.

– Давай, Петрович, а я пока багаж распакую да машину во двор загоню.

– Иномарка твоя, что ли?

– Нет, напрокат взял.

– Хорошо, видать, получал.

– Неплохо.

– У вас, военных, теперь пенсия ого! Побольше, чем зарплата у наших сельских начальников, наверное, будет.

– На жизнь хватит.

– Это если холостой. – Петрович с прищуром посмотрел на прапорщика.

Николаев улыбнулся и ответил:

– Да, не женат я, Петрович.

– Тогда еще и останется. Ладно, все. – Он поднял руки. – Ушел я!

Проводив соседа, Николаев распаковал сумку, разложил вещи, которые взял с собой из московской служебной квартиры. Он обошел дом, двор, забрел в сад. Но дождь не дал Роману пройтись по дорогим местам, знакомым с самого детства.

Вернувшись в дом, Николаев сел на кухне, достал пачку сигарет и закурил. Сможет ли он жить здесь? Вроде все вокруг родное, в то же время чужое. Долго он тут не был, с самых похорон отца. А Екатерина молодец, строго следит за порядком. Надо бы отблагодарить. Деньги она вряд ли возьмет. Подарок? А что именно?.. Дорогие духи? А если они ей не понравятся? Серьги золотые или колечко – не так поймет. Надо с Петровичем, а лучше с Мариной Викторовной посоветоваться. Конечно, она будет отговариваться, мол, ничего не надо, не за подарки или деньги Катька за домом смотрела. Но это поначалу, потом согласится и что-нибудь посоветует.

С улицы послышался скрип и скрежет. Николаев вышел на крыльцо. Оказалось, это Петрович катил тележку, заполненную дровами.

Роман перехватил ручки, сам потащил ее во двор и заявил:

– Чего это она у тебя как старая телега скрипит и колесо восьмеркой ходит?

– Надо бы смазать да гайки подкрутить, но все некогда, Рома.

– Развалится скоро.

– Да и хрен с ней. Ухажер Катькин, депутат, еще в том году новую подогнал.

– Подарил?

– Ага! Такие, как он, ничего не дарят. Подогнал по закупочной цене. Короче, дешево обошлось. А эту пора на свалку.

– Что ж это депутат зажался? Мог бы и так отдать.

– Говорю же, у этого Арсения зимой снега не выпросишь.

– Он нравится Екатерине?

– Да ладно тебе! Только куда ей деваться?

– Что значит куда? Она же не рабыня.

– А где другую работу взять? Нет ее на селе. Если только в Москву податься и передком торговать, как Ленка Гусева.

– Петрович! – повысил голос прапорщик. – Прекрати!

– Да плевать мне на все.

Николаев опрокинул тележку под навес, взял пяток поленьев, вошел в дом через заднюю дверь. За ним шагал Петрович с такой же поклажей. Роман растопил печь. Дом быстро заполнился теплом. Да и на улице пока еще мороза не было.

– Гуся предупредил о приезде? – спросил Роман.

– А как же. Он уже должен из магазина прийти. Чего-то задерживается. Наверное, Катька ему допрос насчет тебя устроила.

– Он же ничего не знает.

– Эх, Рома, бабы есть бабы. Знает или нет – неважно. Если прицепится, то скоро не отвяжешься.

– А самогон?

– У меня не четыре руки. Сейчас тележку оттащу домой, принесу первачка. Маринка в бутылки разливает. Кстати, она тоже собирается зайти, посидеть с тобой.

– Пусть, я только рад буду.

– Нет, я сказал, что ты вечером сам к нам заглянешь. На хрена бабам мешать мужикам? Как раз и Катька с работы вернется, если ее крысеныш-депутат не увезет. Но вроде сегодня его джипа на деревне не было.

– На внедорожнике раскатывает?

– А то! У него же, почитай, в каждой деревне по магазину, кафе на трассе, в райцентре автосервис и еще что-то. Развернулся этот сучонок. При прежней власти его отец председателем райисполкома был. Такой же ворюга. Еще тогда на «Волге» ездил, а она стоила, как все дома на нашей улице. Так-то! Как это в книжках называется? Преемственность поколений?

– Коррупцией это называется.

– Одна хрень. – Петрович выглянул в окно и сообщил: – А вон и Гусь твой шкандыбает. Встречай, я за самогоном.

Друг детства ввалился в дом с шумом и большой сумкой:

– Рома, твою мать! Наконец-то изволил приехать. Дай-ка я обниму тебя, братан.

Николаев указал на сапоги друга, запачканные грязью:

– Ты кирзу сними. Катька тут прибирается, а ты будто специально дерьма поднабрал.

– Без базара.

Гусев сбросил в сенях сапоги, в носках, не надевая тапок, прошел в главную комнату, которую родители Романа по-стариковски называли горницей.

Он обнял друга и заявил:

– Кого-кого, Рома, а тебя я всегда рад видеть.

– На селе наших ребят не осталось?

– Почему? Есть кое-кто. Многие, правда, на заработках обретаются. Я вот тоже на десяток дней уезжаю склады охранять. У каждого своя жизнь. Да и корешился я по-настоящему только с тобой и еще с Шарниром.

– Он на селе?

Шарниром товарищи звали своего друга, Шарнина Александра Сергеевича.

– Нет, Саня в Москве, но не работяга какой. По ментовской линии пошел, сейчас уже майор, на Казанском вокзале в отделе служит. То ли начальником, то ли заместителем. Сюда редко приезжает. У Шарнира семья, двое детей, мать забрал, хата пустая на отшибе стоит. Ну а батя у него, сам знаешь, еще в девяностые утоп в пруду по пьянке.

– Знаю. Значит, Шарнир майор?

– Угу! Недавно получил.

– Откуда знаешь, если он не приезжает в село?

– Так я на работу из района на электричке езжу. Прямиком на Казанский вокзал. Там его частенько вижу. Раньше четыре маленькие звездочки носил, а в последний раз смотрю – на погонах одна большая. Начальник. Но не зазнался. Иногда угощает в кафе, когда с вахты домой еду.

– И много получаешь?

– Двадцать штук. Для села много. Это за десять суток.

– Неплохо, – согласился Николаев.

Об отношениях с супругой Роман друга спрашивать не стал. Неудобно. Захочет, сам расскажет.

Вместо этого он поинтересовался:

– У тебя до сих пор один сын или еще кого родили?

Гусев как-то помрачнел.

– Один. Вовка, сорванец и хулиган.

– Сколько ему?

– Пятнадцать. В восьмой класс пошел, а толку? Школа в районе. Там же и друзья. Приезжает поздно. Один раз уже в милицию, то есть в полицию, вызывали. Сперли с корешком-одноклассником из ларька две банки пива да попались. Пока предупреждением отделался, в следующий раз обещали на учет поставить. Хотел я его в школу-интернат перевести, да подумал, только хуже будет. А по натуре пацан ничего, добрый. В меня пошел. А насчет Ленки тебе уже наверняка Петрович рассказал.

– Меня слухи не интересуют, Коля.

– Это не слухи, а правда. Сучка моя Ленка, шалава.

– Все, Коля, не заводись, Петрович идет.

В дом вошел Воронцов, выставил из пакета две литровые бутылки коричневого самогона.

– Точно как коньяк или виски, – сказал Николаев. – Цвет один в один.

– Да ты что, Рома? Намного лучше! Первачок – просто слезинка, градусов под восемьдесят. Но пьется легко, не как спирт, и поутру голова не болит, если, конечно, не пережрать.

– С двух бутылок нам ничего не будет.

– Не забывай, вечером к нам пойдем. Марина ждет, да и Катерина тоже.

Гусев улыбнулся и подтвердил:

– Особенно Катька. Она как узнала, на чьи бабки я ей дневную выручку перекрываю, так и пристала с расспросами, как ты да что. С женой или один? Совсем или в гости? А я толком ответить не смог, потому как сам ничего не знаю. Петрович только и сказал, мол, Ромка приехал, надо жратвы взять да сюда принести, и пять штук дал. Еле отмахался я от Катьки.

– Да-да, – проговорил Петрович. – Ей бы тебя, Рома, а не этого сморчка Арсения. Баба-то она справная, чистюля, хозяйственная. С мужем не повезло, так с кем не бывает. А что с Арсением, то не по любви, а по принуждению. Жить на что-то надо…

– Ладно, мужики, – прервал этот разговор Николаев. – Давай продукты, стол накрываем. С горячим проблема, но обойдемся. Ты, Коля, чего в магазине взял?

– А там, кроме консервов, колбасы копченой, рыбы, водки, пива да сигарет, и брать нечего. Остальное просроченное либо не поймешь что. Чипсы, орешки, семечки, лабуда, короче. Катька, правда, лично для тебя сосисок из загашника принесла.

– Так ты что, все пять тысяч ухандокал? – спросил Петрович.

– Зачем? – ответил Николай. – Почти треху сдачи принес. – Он выложил на стол деньги.

Роман сунул их в карман и скомандовал:

– Давайте за работу! Петрович, режь колбасу и хлеб, Коля, открывай консервы. Я стаканы поищу.

– А чего их искать? В комоде они, – сказал Петрович.

Спустя десять минут мужики сидели за столом. Петрович разлил в стаканы по сто граммов самогона.

Гусев поднялся и заявил:

– Хочу выпить за своего друга, за его возвращение домой. – Он повернулся к Николаеву и продолжил: – Вряд ли ты, Рома, надолго задержишься здесь, но ведь приехал, и лично для меня уже это праздник. А если останешься, то еще лучше. За тебя, братан.

Мужчины выпили, немного закусили и взялись за курево. Роман с Николаевым достали по сигарете, Петрович по давней привычке затянулся папироской. Через полминуты Николаеву пришлось открывать форточку, потому как комната заполнилась дымом.

Выпили по второй, по третьей.

Николай повернулся к соседу и предложил:

– Петрович, ты пригласил бы сюда Марину Викторовну, а то идти к вам как-то неудобно. Тут уже все накрыто, а там жене твоей готовиться надо.

Петрович согласился:

– И то верно, чего из хаты в хату бродить. Пойду, скажу жене, чтобы, как только Катька вернется, с ней и приходила сюда.

– Давай! А мы пока с Колей поговорим.

– Понял, мешать не буду. Часа вам хватит?

– Хватит.

– Наливай.

Мужики выпили еще по сто граммов. Сосед ушел.

Николаев повернулся к другу и заявил:

– Смурной ты, Коля.

– Да на душе хреново. Хотя я к этому уже привык.

– Из-за Ленки?

Гусев кивнул:

– Из-за нее.

– А с чего ты взял, что она на самом деле гуляет, вернее, гуляла, а не оговорили ее?

– С чего взял? С натуры.

– Ну, как началось-то? Не хочешь, так не рассказывай. Дело твое, личное, только знаю, выговоришься – полегчает. Об этом разговоре никто не узнает.

Гусев взял сигарету, прикурил и начал:

– Ленку в Москву сестра двоюродная сманила. На рынок торговать.

– Это Нина из района?

– Она. Сама-то уже два года как там работала. Ленка ко мне. Мол, что делать-то, Коля? Денег не хватает, здесь не заработаешь, может, поехать с Нинкой, попробовать? А я что? Езжай, говорю, попробуй. Найдешь что подходящее, может, и я потом устроюсь. Уехала. В начале лета это было. Неделю отсутствовала, потом приехала с подарками, продуктами, вещами, денег десять штук привезла. По этому поводу я пузырь шампанского взял. Выпили. Спросил я, нет ли для меня работы на рынке, Ленка в ответ, подожди, мол, сама еще не закрепилась. А работа есть. Поговорили и спать. Ночью она яростной была в плане секса. Понятное дело, изголодалась баба. В понедельник рано утром уехала. Так примерно месяц. Приезжала – уезжала. В семье деликатесы стали водиться. Я из лесхоза ушел, собирался в Москву податься, в июне крышу перекрыл. Все было нормально, пока однажды, где-то в начале июля, Ленка на выходные не появилась. Я звоню ей по сотовому, не отвечает. Ни в субботу, ни в воскресенье. Подумал, не случилось ли чего, поехал в район, к Нинке. Та дома. Спрашиваю ее, где Ленка. Она отвечает, хозяин не отпустил. Товар, мол, только с Турции пришел, надо было быстро реализовывать. А у самой глазки так и бегают. Чую, врет. Почему, спрашиваю, на звонки не отвечает? Нинка в ответ – а почем мне знать? Приедет, у нее и спросишь. Короче, не поверил я ей, разузнал, где именно Ленка торгует, и в понедельник в Москву рванул. Нашел рынок, торговую палатку, где должна была работать женушка, а там девка молодая. Спрашиваю ее, где Лена. А она, не знаю такой, третий день только на точке. Тут хозяин подваливает, армянин. Я к нему. Где жена? Торгаш вежливым оказался, с понятием. В сторону отвел и говорит, что Ленка неделю назад взяла расчет и ушла. Жалко, мол, хорошая была работница. А куда ушла, не знает. Мол, а разве она домой не приезжала? Я ему – а чего бы мне тут делать, если бы приезжала? Армянин, Тофик, тоже забеспокоился. Знаешь, говорит, у меня есть адрес, где Ленка с какой-то бабой из Калуги комнату снимала. На его тачке и поехали на хату. Открыла старушка. Узнала, кто мы, впустила. Спрашиваю ее, где жена? Отвечает, мол, на работе, где ж еще? Час назад мужики за ней заехали и увезли. Не буду вдаваться в подробности, в общем, через бабку эту, корешей Тофика, подругу калужскую, которая тогда вернулась на съемную хату, узнал я, чем именно занималась моя Лена.

Гусев прервал разговор, налил себе полстакана, залпом выпил. Странно, но он не опьянел, по крайней мере, говорил рассудительно, спокойно, с горечью и обидой, но вполне вразумительно, не путаясь.

Он закусил малосольным огурцом и продолжил:

– Оказалось, в общем, что Ленка проститутка. Вечером у сквера нашел я ее в толпе таких же шлюх. Юбка короткая, только срамота прикрыта, чулки черные, туфли на высоком каблуке, майка такая, что груди чуть не наружу, накрашена как кукла. Тьфу!.. Хотел подойти, не успел. Джип рядом остановился, Ленка моя в эту тачку села, и мне только красные огни поморгали. Пошел я на съемную хату. Старушка пустила, муж все-таки. А под утро заявилась и женушка. Поддатая, растрепанная. Меня увидела и окаменела. А я сорвался. Ни слова не говоря, кулаком в рожу, следом в живот, по ребрам. Потом ногами. Метелил по-страшному. Пришел в себя, лежит Ленка вся окровавленная, а старушка по телефону в полицию звонит. Ушел я на вокзал, на электричке до района доехал, откуда знакомый подвез. Дома нажрался и стал ждать, когда полиция нагрянет, заберет. Думал, убил Ленку. Но никто не приехал, не пришел. А ближе к выходным, то ли в четверг, то ли в пятницу, заявилась моя ненаглядная. Больная, в синяках. Под вечер на такси приехала, чтобы соседи не видели. Упала мне в ноги. Прости, мол, Коля, в долги влезла, заставили отрабатывать. Всего неделю. Еще чего-то базарила. Выгнал я ее. В сарае ночевала. Сын Вовка к ней ушел. Днем она тоже там сидела. Потом Вовка пришел, кричал, за что, дескать, я мать из дома выгнал. А как объяснить, Рома? Правду-то пацану не скажешь. Пошел, привел ее. Сам ушел с Федюней малахольным, помнишь такого?

Николаев кивнул:

– Помню.

– Вот с ним ночь и пробухал, потом вернулся. Ленка тише воды ниже травы, а на скамье в сенях вещи собраны. Не достойная я тебе, Коля, говорит, поеду к родителям. Я, ладно, мол, что было, то было, забудем. Она ко мне. Мне же до нее дотронуться противно. Только когда выпил, в постель с ней лег. Так и закончилась та история. А через неделю сам в Москву поехал да на работу устроился. Скажешь, слабак я? Тряпка?

Николаев отрицательно покачал головой:

– Нет, Коля, не скажу. Видно, что любишь ты Ленку, раз простил. Ну а если так, то и говорить не о чем.

– А знаешь, как на душе хреново бывает, когда вспомню?

– Представляю.

– Не можешь ты ничего представить, Рома. Это пережить надо.

– Возможно, ты прав, но сейчас-то отношения в семье хоть немного наладились?

– Черт его знает. Ленка держит себя так, будто ничего и не было, молчит, когда я по пьянке напомню ей о той работе.