Любовница смерти Акунин Борис
Я опрокинул бокал и чуть не задохнулся, когда огненная жидкость обожгла мое горло. Надо сказать, что я не любитель русского национального напитка и обычно предпочитаю мозельское или рейнвейн.
Когда я смахнул с ресниц выступившие слезы, меня поразила перемена, случившаяся с Благовольским. Он застыл на месте, схватив себя рукой за горло, а его глаза вдруг выпучились и полезли из орбит. Не могу описать выражение бескрайнего ужаса, исказившего благообразные черты Дожа. Он захрипел, рванул на себе ворот и с утробным воем согнулся пополам.
Я ничего не понимал, а между тем события следовали одно за другим так быстро, что я едва успевал вертеть головой.
Сбоку донесся стук, я обернулся, и увидел, как за край открытого люка уцепилась рука, за ней вторая; секунду спустя из дыры появилась голова Гэндзи – волосы растрепаны, исцарапанный лоб сосредоточенно нахмурен. А еще через несколько мгновений этот поразительный человек уже выбрался наружу и отряхивал белые от пыли локти.
«Что это с ним?» – спросил Гэндзи, вытирая платком ободранные до крови пальцы.
Вопрос относился к Дожу, который со страшным воем катался по полу, всё силился встать и не мог.
«Он выпил водки, а у него больная печень», – тупо объяснил я, всё еще не отойдя от оцепенения.
Гэндзи шагнул к столу. Взял мой бокал, понюхал, поставил на место. Потом склонился к рулеточному колесу – над тем местом, где только что стоял бокал Благовольского. Я увидел, что пролившиеся капли водки проступили на черной ячейке странными белыми разводами.
Тогда Гэндзи, перегнувшись, взглянул на корчившегося в судорогах Просперо, поморщился и заметил вполголоса:
«Похоже на царскую водку. Эта смесь азотной и соляной кислоты должна была начисто сжечь ему пищевод и желудок. Какая ужасная смерть!»
Я затрепетал, только теперь сообразив, что подлый Просперо хотел напоить меня этой отравой, и лишь счастливый случай – толчок, повернувший Колесо Фортуны, – спас меня от кошмарной участи!
«Идемте, Гораций. – Гэндзи потянул меня за рукав. – Нам здесь больше делать нечего. Точно так же умер несчастный Радищев. Благовольского спасти невозможно. Облегчить его мучения тоже – разве что пристрелив. Но я этой услуги оказывать ему не стану. Идемте».
Он направился к двери. Я поспешно бросился за ним. Вслед нам неслись истошные вопли умирающего.
«Но… но как вы сумели выбраться из колодца? И потом, когда Благовольский повторно откинул дверцу, я явственно слышал грохот. Разве вы не сорвались вниз?» – спросил я.
«Упало кресло, в которое я упирался ногами, – ответил Гэндзи, натягивая свои широченные рукавицы. – Безумно жаль „герсталь“, отличный был револьвер. Когда крышка распахнулась, пришлось за нее ухватиться обеими руками, вот „герсталь“ и упал. Такой нигде не купишь – надо в Брюсселе заказывать. Можно, конечно, спуститься в колодец и поискать на дне, но уж больно не хочется снова лезть в эту дыру. Бр-р-р!»
Он передернулся. Я тоже.
«Подождите с четверть часа и телефонируйте в полицию», – сказал он на прощанье.
Стоило ему удалиться, как меня посетила неожиданная мысль – будто молнией ударило. Получается, что Дож клуба самоубийц истребил себя сам! Это и называется высшей справедливостью! Значит, Бог всё-таки есть!
Вот идея, которая теперь занимает меня более всего. Я даже допускаю, что все потрясения последнего времени имели один-единственный смысл: привести меня к этому откровению. Ну да, впрочем, это Вас не касается. Я и так понаписал много лишнего, что для официального документа вовсе не нужно.
Резюмируя вышеизложенное, свидетельствую с полной ответственностью, что всё произошло именно так, как я описал.
Сергея Иринарховича Благовольского никто не убивал. Он погиб от собственной руки.
А теперь прощайте.
Искренне не уважающий Вас
Ф. Ф. Вельтман, доктор медицины
P. S. Я счел своим долгом рассказать господину Гэндзи об интересе, который Вы и Ваше «высокое лицо» проявляют к его персоне. Он нисколько не удивился и просил передать Вам и «высокому лицу», чтобы Вы не утруждались дальнейшими поисками и не пытались доставить ему неприятности, поскольку завтра (то есть, собственно, сегодня) в полдень он покидает пределы города Москвы и богоспасаемого отечества, взяв с собой близких ему людей.
Именно поэтому – чтобы дать господину Гэндзи время благополучно отбыть из пределов Вашей юрисдикции – я не стал телефонировать в полицию с места происшествия, выждал весь день и отправляю Вам сие свидетельство только вечером, причем не с рассыльным, а с обычной почтой.
Гэндзи совсем непохож на Исайю, но его пророчество на мой счет, кажется, сбылось: из слабого вышел сильный.