Сказки врут! Шевченко Ирина

ГЛАВА 9

Отоспаться, как и вчера, мне не дали. На часах еще и девяти не было, когда в дверь позвонили.

Кутаясь в покрывало, я слушала, как колдун в самых искренних выражениях заверяет Ле Бона, которого вновь не пустил дальше прихожей, что только тем и занят, что готовит для него вожделенные notes. Бельгиец недовольно покудахтал и убрался несолоно хлебавши, а темный вернулся в комнату и принялся безбожно шуметь, выискивая что-то в шкафу.

— Лучше бы и правда выкладками занялся, — проворчала я.

— Доброе утро, — беззаботно отозвался Сокол. — А что там заниматься? Сказал, через три дня, вот через три дня и отдам. Или через четыре.

Финальным аккордом громыхнула упавшая полка. Пора вставать. Тем более что проснулся Сережка, протер глаза, огляделся, скользнул по мне чужим равнодушным взглядом, и я сразу же почувствовала себя лишней и ненужной и в этой постели, и в этой квартире, и в его жизни, наверное, тоже. Но это длилось всего лишь мгновение: он улыбнулся, и не успевшее угнездиться в душе мерзкое чувство растаяло без следа. Осталась лишь тревога от вчерашних слов Натали — тревога и надежда, которыми я ни с кем не могла поделиться.

— Держи. — Едва я села, колдун бросил мне на колени толстую тетрадь.

— Что это?

— Рецепты. Не кулинарные, хотя несколько есть. В основном травяные чаи и лекарственные сборы. Сам не знаю, зачем с собой взял. Может, тебе пригодится.

— Зачем?

— Чай заваривать! — взорвался темный. — Зачем-зачем? Не надо, отдай назад!

Псих. Как будто я сама у него эти записи три года выпрашивала, а теперь нос ворочу.

— Не отдам, — заявила я из принципа.

Сокол раздраженно махнул на меня рукой и вышел.

— Что там? — полюбопытствовал Серый.

— Рецепты, как он и сказал.

Тетрадь была исписана почти полностью: красивый разборчивый почерк, ровные строчки. Некоторые названия давались на латыни, а в мерах фигурировали то граммы, то унции, то привычные щепотки и ложки, но при желании можно было разобраться. Только в настоящее время у меня подобных желаний не было.

Чай я заварила. Не «муть в пакетиках», но и не эксклюзив на травах — черный крупнолистовой, который вчера купили. Бутерброды (честь ему и хвала!) приготовил на всех Антон.

Завтрак прошел без поучительных лекций и личных откровений. Но потом, когда Натали и светлый ушли к себе, Сережка вдруг принялся расспрашивать Сокола: не о Ван Дейке, не об обрядах, а в общем — о силе, об одаренных, как это работает, где это используют. Колдун поначалу удивился, но отвечал с готовностью, а после так увлекся, что уже не ждал вопросов и сам объяснял что-то не на шутку заинтересовавшемуся парню.

Я пыталась прислушиваться к их разговору, наверняка это было интересно и познавательно, но почему-то пролетало мимо меня. Из головы не шло предсказание баньши: он умрет, все уже решено… Я смотрела на Сережку и не могла понять, как ему удается быть таким спокойным, говорить, улыбаться. Может быть, у него тоже есть предчувствия и они говорят ему, что все будет хорошо?

А еще крик Натали: «Спаси!» Так требовательно, словно никто, кроме меня, ничем не сумеет помочь. А я сумею? Я вообще не знаю, что делать! Я даже не знаю, зачем я тут. Бросилась, как в омут с головой. На работу плюнула, квартиру оставила, а у меня там, между прочим, мыши не кормлены, жаб не целован. Правда, мама обещала заходить…

— …мама… — ворвался в мои сумбурные размышления голос темного.

— Что?

— Твоя мама звонит. Хочешь поговорить?

— Мама? — Я несколько секунд соображала, почему моя мама звонит на телефон Соколу, пока не вспомнила, что он сам оставил ей номер, а наши с Сережкой мобильники по указанию темного отключены и валяются где-то в сумках.

— Так хочешь? — И в трубку: — Сейчас, Анна Михайловна, она, кажется, еще не совсем проснулась.

Я потянулась к телефону, но колдун отдернул руку.

— Я не знаю города, подумай заодно, где можно встретиться. За твоей мамой присматривают ребята Антона, но возможно, следит еще кто-то. Не хочется, чтобы через нее вышли на нас. Не волнуйся. — Он заметил, как я испугалась, впервые осознав, что маме тоже может грозить опасность. — Головой ручаюсь, что с ней ничего не случится. Просто подумай, как можно незаметно забрать у нее пакет. Может, пусть она оставит его в какой-нибудь камере хранения или…

— Вот что фильмы о Бонде с людьми делают, — насмешливо посетовал Серый. — Скажи теть Ане, чтобы на работу сумку взяла. Она ведь там же работает? А мы зайдем, как раньше.

— Не вы, а мы, — со значением поправил Сокол, когда я, недолго поговорив с мамой, объяснила ему план. — Пойдем мы с Асей, а ты останешься здесь.

— А как же «пока смерть не разлучит нас»? — спросил Сережка, и темный торжественно назначил Натали исполняющей обязанности смерти на время нашего отсутствия.

Времена, когда я стыдилась признаться, кем работает моя мать, остались далеко в прошлом. Мама у меня ведьма — интересное и достаточно прибыльное занятие. А все остальное — для пенсионного фонда. Совсем немного осталось до выхода на заслуженный отдых, а пока можно за символическую зарплату елозить тряпкой школьные коридоры и читать по ночам книжки в каморке сторожа.

— Мамы разные нужны, мамы разные важны, — флегматично заметил Сокол.

На улице уже стемнело, когда мы вышли из дома и, делая вид, что не замечаем плетущегося за нами «алкаша», дошли до автобусной остановки.

— Она не всегда была техничкой и сторожем, — зачем-то сказала я. Да, поторопилась с выводами: задевает меня такое пренебрежение, до сих пор задевает.

— И кем же она была? — Темный придержал меня, не дав тут же кинуться к подъехавшей маршрутке.

— Учительницей. В этой же школе.

В последний момент мы все-таки проскочили в готовые закрыться двери автобуса, оставив у обочины растерявшегося светлого.

— Иностранный язык? — спросил Сокол, расплатившись за проезд.

— Нет. Русский язык и литературу преподавала. Ученики ее любили.

— Верю. А что потом?

— Суп с котом.

Ввалившаяся на следующей остановке компания развязных подростков заставила народ в салоне потесниться, меня вплотную прижали к стоящему рядом колдуну, и он обнял меня за плечи, ограждая от напирающей толпы.

— Прости, — шепнул, извиняясь то ли за вынужденные объятия, то ли за свой вопрос.

— Ничего.

Рядом освободилось место, но я не стала садиться, заметив повисшую на поручне пожилую женщину с тяжелой сумкой. Отступила в сторону, чтобы дать ей пройти, но тут же была отодвинута юным хамовитым созданием, в момент водрузившим на сиденье свой тощий зад. Я онемела от такой наглости и возмущенно воззрилась на прыщавое нечто.

— Че? — спросило у меня оно, лениво чавкая жвачкой.

— Повежливее нужно быть, юноша. — Сокол отечески похлопал пацана по плечу. — Старших уважать.

За спиной заржали приятели нахала, но сам мальчишка вдруг изменился в лице, сглотнул — дернулся выпирающий кадык — и смущенно опустил глаза.

— Извините, — пробормотал он, сползая с сиденья. — Садитесь, пожалуйста.

— Ой, спасибо, — просияла, протискиваясь мимо нас, женщина. — Какой мальчик хороший.

Маршрутку качнуло, а вместе с ней и темного, и уже мне пришлось поддерживать его, чтобы не упал. И зачем ему это? Натали говорила, как тяжело дается ему подобное воздействие, вот и не лез бы…

— Выходим. — Он встряхнулся и подтолкнул меня к двери.

— Рано же еще.

— Хвост.

Оглянувшись, я увидела знакомый «пежо». Подстраховались Антошины ребята, хоть Сокол по-хорошему просил отпустить нас без сопровождения.

— Там только водитель.

— Я заметил.

Поэтому и ушли легко: выскочив из маршрутки, пробежали через какой-то двор, потом в маленький скверик и на другую остановку, на другой маршрут. Придется пересаживаться, но зато «пежо» поблизости не видать. А куда именно мы идем, Антону неизвестно. Незачем, чтобы его люди привлекали к моей матери лишнее внимание.

Неподалеку от школы, где работала мама и где когда-то училась я сама, развернулась стройка. Развернулась она, надо сказать, лет двадцать назад. А потом свернулась. Остался длинный забор, бетонная коробка в пять этажей и горы строительного мусора. Строительство пытались возобновить не единожды, забор обновляли, горы разгребали, но всякий раз все возвращалось на круги своя. И отчего, спрашивается, не закончить? Место хорошее, фундамент сработан на совесть, коммуникации уже проложили: подвели тепло, воду, электричество подали к расположенной в подвале щитовой…

— Сюда. — Я указала колдуну на прореху в заграждении.

Если за школой и следят, то за этим долгостроем вряд ли.

Сейчас все здесь снова выглядело заброшенным, не было даже освещения на площадке и, как я надеялась, сторожа. Еще и ночь выдалась темная, безлунная. Практически на ощупь мы добрались до входа, и уже там я включила маленький карманный фонарик и подсветила спуск в подвал.

— Вот.

Мощную, пережившую два десятилетия дверь наискось пересекала толстая полоска металла, венчавшаяся полой трубкой болтового замка.

— М-да… — Колдун почесал затылок. — Постой тут, а я поднимусь, попробую кусок арматуры выломать.

— Ну попробуй… если заняться нечем.

Привстав на цыпочки, я обшарила пыльный выступ над дверью и протянула Соколу ключ. Хорошо, что есть на свете неизменные вещи.

Поднапрягшись, темный выкрутил и спрятал в карман здоровенный болт и со скрипом открыл дверь.

— Дамы вперед?

— Без проблем.

Или он думал, что я испугаюсь?

Туннель был не широкий, но и не тесный. Лампочки на потолке конечно же давным-давно перегорели, и менять их никто не собирался, но фонарика вполне хватало, чтобы видеть ровные бетонные стены, вдоль одной из которых тянулись обернутые стекловатой и рубероидом трубы. А вот кабель уже сперли — только крепления остались. Хороший был кабель, толстый.

— Странно, что бомжи это местечко не облюбовали.

— О нем мало кто знает, — разъяснила я. — А то были бы тебе и бомжи, и наркоманы, и пьяные подростки.

А вот мы с Сережкой про тоннель знали. Круг света вырвал у тьмы кусок стены с нацарапанными на ней буквами: «С+Н=Д». Сначала там была «Л», а потом Серый провел внизу еще одну черточку…

— Мило, — хмыкнул за моим плечом Сокол, и я отвернула фонарь от памятной надписи.

Чуть дальше подземный коридор разветвлялся надвое. Один путь вел к насосной станции, второй еще метров через двадцать упирался в глухую металлическую дверь: ни замочной скважины, ни даже ручки — запиралась и открывалась она с противоположной стороны. Взглядом вопросив, туда ли мы пришли, и получив такой же безмолвный ответ, мужчина трижды ударил по двери кулаком.

Долго ждать не пришлось: щелкнул проворачиваемый в замке ключ, и дверь распахнулась.

— Здравствуй, Настенька.

Я обняла маму, порывисто и крепко, словно не виделась с ней уже целую вечность.

— Здравствуйте, Анна Михайловна, — напомнил о себе колдун.

— Здравствуйте. Пойдемте наверх, ко мне. Я там борщик из дому принесла, шанежки. Голодные небось?

Поужинали мы более чем плотно: пельмени, салат, еще и чаю после попили с печеньем, но, вспомнив мамины шанежки с картошкой, я почувствовала, как заурчало в животе.

— Есть немного. — Видимо, Сокол тоже представил себе все прелести домашней кухни. — Только сразу покупки глянем.

В маленькой комнатушке рядом с гардеробом горела настольная лампа с зеленым абажуром. Диванчик у стены, два стула, пестрый коврик на полу и цветы на подоконнике — уютно и очень по-домашнему, язык не повернется назвать это место каптеркой. На столе — электрический самовар (учителя, должно быть, как и раньше, заходят на чай в мамины дежурства), а рядом уже дожидается нас под вафельным полотенцем угощение.

— Вот. Все, что просили. — Мама протянула темному объемный и по виду тяжелый пакет.

Он с благодарностью кивнул и принялся разбирать заказ, выкладывая на угол стола разномастные свертки. И правда, травы. Травы, травы, травы…

— А это я вам завернула, — смутилась мама, заметив недоумение принюхивающегося к очередному пакетику колдуна. — Покушаете там.

Пряный запах защекотал ноздри — сало с чесноком! Сокол сглотнул слюну и продолжил ревизию. Вынул какую-то картонную коробочку.

— С этим проблем не было?

— Да что вы, какие проблемы? — отмахнулась родительница.

Меня никто не остановил, и я заглянула вовнутрь.

— Патроны? — От возмущения дыхание перехватило. — Ты поручил моей маме достать патроны?!

— Все нормально, Настенька. Помнишь Григория Ивановича? Он же в милиции работает — достал, ему несложно.

— Несложно?! У них же под учетом все! А если потом недостача всплывет?

— Ну что ты, доченька. Какой учет? Это же из конфискованного.

— А конфискованное, что, не документируют никак?

И мама и Сокол взглянули на меня с совершенно одинаковыми лицами, на которых ясно было написано, какая же я наивная, жизни не знающая дурочка.

— Нет, но все равно… Все равно ты не должен был ее просить! Пусть бы Антон…

— Ася, — заговорил темный мягко, как с ребенком, — я нечасто пользуюсь оружием, но в случае чего хотелось бы быть уверенным, что мне не подсунули липу. Антону я в этом вопросе, да и в других тоже, пока не доверяю.

— А твои? Ваши? Ты же говорил, что есть какой-то местный отдел.

— Такие же посторонние, совершенно незнакомые мне люди.

А моя мама ему, значит, близкая и родная? Лестно, конечно, но близких и родных так не подставляют!

— Поешьте, пока не остыло, — сменила тему родительница.

— С удовольствием. — Темный по-быстрому просмотрел оставшиеся свертки и сгреб все в пакет.

— Настя?

— Да. Сейчас… Пойду только руки помою, и… мне надо…

— Фонарик возьми. Женский — в том крыле, помнишь еще?

Помнила. Как-никак десять лет тут проучилась. Но бродить по темной школе с фонариком мне не улыбалось. Может, мама настолько щепетильна, что честно тратит время на походы в женский туалет, а я и мужским, который тут, за лестницей, не побрезгую.

Возвращаясь, услышала негромкий разговор и тихо подобралась к приоткрытой двери. Что-то я в последнее время часто подслушиваю. Но интересно же! Не помню, чтобы мама так быстро с людьми сходилась, а к Соколу прониклась прям — секреты у них теперь, и дома у меня шептались о чем-то.

— …и мать отговаривала, на роду ему скорая смерть была написана. — Голос мамы звучал тихо и печально. — Сердце слабое. Так любила же. Расписались, дочка родилась. Тянула его, сколько могла, только не такие мои силы, чтоб с самойспорить… Я тогда класс на экскурсию повезла, в Донецк, в планетарий. Телефонов мобильных еще не было. А Настюша как раз из школы вернулась… Ей двенадцатый тогда шел. Ой, какая была умница, все лучшее взяла — мы с мамой не нарадовались! До того дня…

Стук сердца на миг заглушил все остальные звуки. Закололо в груди, а потом отпустило — вырвалось наружу вместе с полившимися из глаз слезами.

— …уж не знаю, что она делала, но в сознании его до приезда «скорой» продержала. «Скорой», да уж… Почти час к нам ехали. А в машину ее не взяли. Ребенок, сказали, не положено. С соседями оставили. И даже до больницы Валеру не довезли. А Настенька… Она у нас умница была, отличница. Ей как раз путевку в «Артек» дали. Давно собирались, а тут, видать, еще и пожалели, и подружки мои в роно подсуетились… Думали, как лучше, чтоб на море съездила, отдохнула, развеялась. Вот и развеялась. Вернулась другая совсем. Старого не помнит, видного не видит. Ерундой, говорит, вы с бабулей занимаетесь, обманываете, на людских суевериях играете. Всему, мол, есть простое объяснение, болезни в поликлинике лечить надо, а сказки ваши врут… Так-то.

— Тогда вы и ушли из школы?

— Да. Трудно учить чужих детей, когда к своему ребенку ключик подобрать не можешь.

Тихонько ступая, придерживаясь за стену, я вернулась в туалет. Отдышалась. Умылась. Выждала еще минуты две и пошла назад.

— Все хорошо, Настюш? Что-то ты долго, и…

— В глаз что-то попало, — успокоила я встревожившуюся маму. — Вроде вымыла, и все равно щиплет.

— Дай-ка я гляну. Да нет ничего. Оцарапала, наверное.

— Наверное. Скоро пройдет. А где там обещанные шанежки?

Выбрались тем же путем. Дошли до пустующей остановки.

— Такси возьмем? — спросил меня колдун. — Автобусы уже не ходят.

— Ходят, одиннадцать всего, только редко. Но если ждать не хочешь, можно такси.

— Что-то случилось? Хмурая ты какая-то.

— Да так, ностальгия. Школа, детство золотое… А есть настоящие феи?

— Что? — растерялся не ожидавший такого вопроса Сокол.

— Феи. Настоящие. Как… как в сказках. Феи, эльфы, единороги?

— Хочешь, русалок покажу? У вас тут водятся, кстати. Настоящие.

Я вспомнила наши речки, в которые годами сливается всякая дрянь с заводов, — город-то промышленный, и попыталась представить, как выглядят обитающие в такой среде русалки. Картинка вышла жутковатая.

— А фей и единорогов нет?

— Грифон есть, — вдруг улыбнулся колдун. — Хочешь прокатиться?

— А… — Я застыла: предложение было более чем заманчивым. — Хочу!

— Тогда высматривай такси, а я пока позвоню. — Он поставил на асфальт пакет и достал телефон. — Василь Василич, доброго… что у вас там. Свободны? Да мне бы на грифоне полетать. Нет, не по служебным надобностям — по личным. Добро! Я? Я тут, почти на Азовском Лукоморье. Записывайте координаты.

ГЛАВА 10

Машина давно уже выехала за город: направление показывал Сокол, сверяясь с картой на экране телефона. Еще несколько километров — вывернули на грунтовку и притормозили на окраине кукурузного поля.

— Заберете нас ровно в шесть здесь же, — сказал колдун водителю, расплачиваясь.

Тот поглядел на купюру, на колдуна, явно не ждущего сдачи, и радостно кивнул. Показалось, что хватило бы и меньшего, чтобы таксист на неделю сдался в добровольное рабство вместе с авто. А еще подумалось, что полеты на грифоне — не такая уж хорошая идея: темный отзвонился Натали, но причин задержки не уточнял, и Сережка, наверное, будет волноваться…

— Что он подумает?

— Что мы решили наворовать кукурузы на колхозном поле. — Сокол отнес мой вопрос на счет таксиста.

За городом, где не было фонарей и желтых окошек многоэтажек, соперничающих со светом звезд, сбросившее вуаль заводского дыма небо казалось выше и ярче. Если долго стоять и смотреть вверх, голова может закружиться от этой высоты и чистого сияния далеких светил, а лишние мысли утонут в свежем запахе трав. Стоило приехать сюда даже только для того, чтобы вырваться с раскаленных улиц… Подышать немножко, и назад!

— Ложный вызов влетит мне в копеечку, так что и не думай! — предупредил мои намерения Сокол. — Шагай веселей.

Грифон уже ждал. Приземлился посреди поля, безжалостно вытоптав все вокруг: мощное стальное тело, хищный клюв, гордо растопыренные крылья. На округлом боку монстра чернели выбитые трафаретом буквы: «GRIFON».

— Это… самолет? — выдохнула я разочарованно и вместе с тем восхищенно.

Колдун обернулся и пожал плечами:

— Для кофемолки вроде бы великоват.

Я представила, какие при таком раскладе будут феи: модельной внешности девицы в строгих пиджачках, коротких узких юбочках и на высоченных шпильках, бегло отстукивающие наманикюренными пальчиками по сенсорным дисплеям новомодных планшетов, листая прайсы предлагаемых чудес. И чем они лучше резвящихся в сточных водах русалок?

Но сказать ничего не успела: с тихим жужжанием отъехала вверх панель на борту самолета, и в светящемся проеме показался какой-то человек.

— Явылыся, не забарылыся! — прокричал он радостно.

Признаюсь, «аглицкая» речь из его уст смутила бы меня меньше, чем этот веселый украинский говорок.

— Ну шо, Соколыку, политаймо?

— Полетаем, Василь Василич, — с готовностью отозвался Соколик.

Пилот спрыгнул на землю. Коренастый мужичок лет пятидесяти в коричневом летном комбинезоне и кожаном шлеме со сдвинутыми на лоб окулярами — подобные костюмы я видела только в кинофильмах прошлого столетия, и рядом с суперсовременной техникой такая экипировка выглядела несколько неуместно.

— А цэ хто з тобою? — Мужчина оценивающе пригляделся ко мне, а под пушистыми усами расплылась добродушная улыбка.

— Это Ася, она местная.

— Бачу. Тики в нас таки видьмы гарни! Тай взагали. Люблю украинську прыроду, — потянулся он, — гарячий борщ, холодну воду и повну пазуху цыцьок…

— Василь Василич!

— А я что? Я ничего, — захлопал глазами дядька, переходя на чистейший русский. — Летим-то куда?

— В заповедник. В третий. Барышня чудес изволит.

Если честно, барышня уже ничего не изволила, но всерьез опасалась взбучки за «ложный вызов». Да и где-то там, в глубине души, под страхом и сомнениями точил зубки червячок любопытства. К тому же, когда еще дождусь, чтобы мне персональный самолет подогнали?

— А может, в шестой? — предложил пилот. — Ближе, и выйдет дешевле. А там тоже чудеса и леший бродит. Русалка на ветвях, избушка на курьих ножках. Бутылку местной медовой с перцем прихвати, так кот ученый тебе столько сказок порасскажет!

— Да нет, просили фей и единорогов.

Я смущенно опустила глаза.

— К единорогам сейчас не сезон, — авторитетно заметил Василь Васильевич. — Кобылы жеребые, кусаются, сволочи! А к феям примчу. Расплачиваться как будешь? Наличкой или…

— Или. — Сокол достал из бумажника пластиковую карту.

К моему удивлению, в кабине «Грифона» нашелся портативный платежный терминал. Колдун чиркнул кредиткой по магнитной ленте, пилот ввел сумму, и терминал, помигав дисплеем, выплюнул длинную полоску бумаги.

— Ну что, в добрый путь? Экипаж желает вам приятного полета.

Отделенный от кабины перегородкой салон был уютным и светлым, но очень тесным: всего два кресла, разделенные узким проходом, да и заходить пришлось согнувшись. Иллюминаторов не наблюдалось, стены были обшиты бархатной бежевой тканью в тон чехлам на сиденьях, а пол устлан мягким ковром, таким же светлым, и мне неловко было ступать по нему в грязных после прогулки по полю кроссовках. Но, странное дело, следов от обуви на пушистом ворсе не оставалось.

Умостившись в кресле, я с наслаждением потянулась, забывая все страхи. Реальность вновь сделалась похожей на сон, а во сне я редко задаюсь вопросом, что же случится дальше.

— Перелет займет пару часов, можно вздремнуть, — предложил Сокол.

— Может, расскажешь, куда мы направляемся?

— Не хочу портить сюрприз.

— Тогда расскажи что-нибудь еще. Об этом самолете, например.

Спать мне не хотелось, провести несколько часов в молчании тоже, а придумать тему для разговора не получалось.

— О самолете? Ну что ж… Это самолет. Секретный проект департамента военных исследований: сверхскоростной, невидимый для всех известных систем оповещения, практически не уязвимый для средств противовоздушной обороны. Удобный и, как уже доказано временем, безопасный транспорт. В распоряжении компании пять таких. Есть еще «Виверна» и «Дракон», но на них мне летать не приходилось. А «Грифон» может вызвать для рабочих полетов или для личного использования любой сотрудник с уровнем доступа не ниже третьего.

— А у тебя какой, если не секрет?

— Сейчас уже третий.

Он ничего больше не добавил, но почему-то и так было понятно, что «уже третий» — это не повышение, а как раз наоборот.

— А компания, что она собой представляет?