Говорят что здесь бывали… Знаменитости в Челябинске Боже Екатерина

Судьба композитора и музыканта Сергея Прокофьева ярка и необычна. Уже в шесть лет он сочинял циклы фортепианных пьес, а в тринадцать был принят в Петербургскую консерваторию. Его творчество стало одной из культурных вершин минувшего столетия. Конкретизируя задачи, стоящие перед композиторами в XX веке, он отмечал: «Музыку, прежде всего, надо писать большую, т. е. такую, где замысел и техническое выполнение соответствовали бы размаху эпохи». И писал, и соответствовал, и стал классиком. При этом Прокофьев не был популистом, как сказали бы сегодня. У неподготовленного слушателя его произведения не вызывали упоительной дремы, от них у него болела голова. Композитору нравоучительно говорили, что он «должен считаться с тем фактом, что в Советском Союзе с музыкой соприкасаются миллионные массы, которые раньше были вне ее, или в слабом соприкосновении с ней», и призывали «позаботиться» об этих «новых кадрах». Он не заботился. Как-то на встрече со слушателями у него спросили, почему он не так популярен, как композитор Исаак Дунаевский, на что Прокофьев ответил: «У него же совсем другая профессия».

Как для любого творческого человека, для Прокофьева было важно, чтобы его знали и слушали, но жертвовать ради этого своим видением музыки, а тем более ее уровнем он был не намерен. Число поклонников он расширял, осуществляя насыщенную гастрольную деятельность. В 1935 году, в ходе большого концертного тура по СССР, Сергей Прокофьев посетил и Челябинск.

Из вундеркиндов в гении

Родился будущий композитор 11 апреля 1891 года на Украине, в селе Сонцовка Екатеринославской губернии (ныне село Красное Донецкой области). Его отец Сергей Алексеевич был агрономом из мелкопоместных дворян, а мать Мария Григорьевна (урожденная Житкова) – пианисткой. Мать часто играла на фортепиано, так что Сергей Прокофьев соприкоснулся с музыкой уже с первых лет жизни. Как вспоминал сам Прокофьев, музыкальные склонности у него проявились рано («года в четыре»). Мать, играя в среднем регистре, разрешала малолетнему сыну поупражняться в верхней октаве. По мнению композитора, этот «довольно варварский ансамбль» оправдал себя. У маленького Сережи появился интерес к инструменту, он стал подходить к нему самостоятельно, а мать пользовалась случаем обучать его. По прошествии нескольких месяцев будущий композитор стал подбирать некоторые пьесы, а когда ему шел шестой год, сочинил собственную, названную им «Индейский галоп». Вскоре педагогические труды Марии Григорьевны были вознаграждены сполна. Ее сын сочинил марш для игры в четыре руки, значительно более сложный, так как сочинитель должен был не только подбирать мелодию, но и держать в памяти партию еще для двух рук, добиваясь ансамблевого звучания произведения.

Нельзя сказать, что в детстве Сергея Прокофьева ничто, кроме музыки, не увлекало. В число его интересов также входили математика и астрономия, а в 1898 году он освоил шахматы, с удовольствием в них играл и добился неплохих результатов.

В 1900 году Сергей Прокофьев вместе с родными побывал в Москве, где впервые услышал оперу. «Фауст» Шарля Гуно и «Князь Игорь» Александра Бородина настолько овладели сознанием девятилетнего мальчика, что, вернувшись в Сонцовку, он засел за рояль с твердым намерением сочинить что-нибудь подобное, и в 1901 году им была написана опера «Великан». Конечно, будучи пианисткой, мать понимала, что у ее сына безусловный музыкальный дар, а потому решила показать его специалистам. 23 января 1901 года его прослушал маститый композитор Сергей Танеев, записавший в своем дневнике, что у 10-летнего Сережи Прокофьева «выдающиеся способности» и «абсолютный слух». От него же пришла и первая профессиональная помощь. Он объяснил молодому дарованию, как пишутся партитуры, и нашел учителя – композитора Р.М. Глиера, который два лета (1902 и 1903 годов) прожил в семье у Прокофьевых. В 1904 году Мария Григорьевна Прокофьева совершила очередной судьбоносный для будущей жизни сына шаг: вопреки позиции отца она повезла Сергея в Петербург, где он держал экзамены в консерваторию. Сам Прокофьев вспоминал про это так: «Я вошел, сгибаясь под тяжестью двух папок, в которых лежали четыре оперы, две сонаты, симфония и довольно много фортепианных пьес. „Это мне нравится!“ – сказал Римский-Корсаков, который вел экзамен». 13-летний юноша был принят в главную консерваторию страны.

Рост Прокофьева как композитора происходил в сложных условиях войн и революций, в период, когда русская культура искала новый выразительный язык и изобиловала новыми течениями и направлениями. Безусловно, молодой человек испытывал на себе влияния современной культуры. Тем не менее у него было ощущение собственного стиля и масштаба своего дарования. Понимая, что кому много дано, с того многое и спросится, он без устали каждодневно работал. При этом обладал отнюдь не простым характером. С детских лет привыкший к восхищенным взглядам, Прокофьев, как вспоминала Н.А. Кривошеина, знавшая его до отъезда за границу, превратился в эгоцентрика и «был уверен, что всё для него, а если что и не дается, то тем хуже, сами потом жалеть будут!» В последующем эта черта характера во многом ему навредила, неумение или нежелание почувствовать ближнего приводило к разрывам с людьми талантливыми и яркими, к тому же хорошо к нему относившимися. Характерен в этой связи конфликт между Прокофьевым и Д.Д. Шостаковичем, произошедший в доме писателя А.Н. Толстого. Послушав фрагмент концерта для фортепиано с оркестром Шостаковича, написанный им совсем недавно, а теперь исполненный, Прокофьев, не особенно задумываясь о последствиях, заявил, что услышанное «по форме довольно незрелое, и… небезупречно с точки зрения хорошего вкуса». Шостакович воспринял это заявление как оскорбление и на долгие годы прервал отношения с чрезмерно прямолинейным критиком…

Итак, в 1909 году Прокофьев окончил консерваторию по классу композиции, а в 1914-м – по классу фортепиано. Родители, желая поддержать сына, предложили ему для расширения кругозора съездить за границу. Прокофьев выбирает Лондон. Туда же с гастролями приезжает оперно-балетная труппа Сергея Дягилева. Побывав на спектаклях соотечественников и находясь под впечатлением от музыки к балетам Игоря Стравинского, Сергей Прокофьев решает попробовать свои силы в написании балетов, а потому принимает предложение Дягилева сочинить музыку по либретто С.М. Городецкого на «русскую доисторическую тему». Несмотря на то что «Скифская сюита», созданная им, была отвергнута заказчиком и с треском провалилась в 1916 году в Петрограде, где впервые была исполнена, для Прокофьева она стала важным этапом в его творчестве. А после падения самодержавия в 1918 году композитор знакомит российскую публику с «Классической симфонией», одним из своих известнейших произведений, после чего покидает страну.

Сергей Прокофьев из Парижа

За границей Прокофьев прожил более десяти лет. Жил в Америке, Германии, Франции. Написал ряд своих классических произведений – оперу «Любовь к трем апельсинам», Третий, Четвертый и Пятый концерты для фортепиано с оркестром, балеты, симфонии. Много гастролировал по Европе и Америке, выступал как дирижер и пианист, приобрел мировую известность. В 1927 году приехал на гастроли в СССР, и был здесь тепло принят. Стал регулярно приезжать на гастроли в страну. С 1932 года фактически жил в Советском Союзе, хотя на первых порах числился гражданином Франции.

В этом статусе он побывал и в Челябинске. На афишах, появившихся в городе, значилось: «Композитор, пианист Сергей Прокофьев. Париж».

Перед его приездом газета «Челябинский рабочий» познакомила горожан с Прокофьевым, опубликовав информацию о нем и его портрет. «Сергей Прокофьев проявляет живое внимание и активный интерес к советской аудитории, к советскому слушателю», – отмечал автор газетной публикации, делая упор на то, что приезжающий на гастроли композитор почти свой, советский, и на то, что если «на ранних произведениях С. Прокофьева лежит отпечаток явной академичности и сам Сергей Прокофьев был далек от установки на массового слушателя, то позднейшие его сочинения – музыка к „Поручику Киже“ и „Египетским ночам“ – свидетельствуют о его несомненной перестройке». И уж совсем убедить читателей в лояльности заезжей знаменитости к социализму должно было известие о том, что «в настоящий момент» композитор по договору с московским радиокомитетом работает над «Колхозной песней». Концерты Прокофьева прошли 29 и 31 марта 1935 года – на ЧТЗ и в здании драмтеатра (ныне ТЮЗ) соответственно.

По рецензии, опубликованной в «Челябинском рабочем» 3 апреля, чувствуется, что не всё из услышанного было воспринято собравшейся аудиторией. Наибольший успех пришелся на исполненные автором гавоты, этюды и пьесу «Наваждение». Из музыки других композиторов хорошо были приняты вальсы Шуберта. Рецензенты отмечали и исполнительское мастерство концертанта, указав, что для его игры характерны «сильный, но мягкий удар, редкая четкость, чистота исполнения, большая ритмичность». В целом можно сказать, что приезд Сергея Прокофьева в Челябинск имел резонанс. О нем не забыли. Имя Прокофьева было присвоено Концертному залу филармонии, а в 2000 году в Челябинске появился и памятник композитору, созданный скульптором В. А. Авакяном и архитектором Е.В. Александровым.

Жизнь в СССР

Сергей Прокофьев вернулся в СССР в непростое время. Набирал обороты молох репрессий. Всё ближе и ближе чувствовалось дыхание войны. Да и борцы за идеологическую чистоту советского искусства не забывали о композиторе. Как же жилось ему в Советском Союзе? Не жалел ли он о том, что вернулся?

Многие из знавших Прокофьева отмечали, что он вполне органично вписался в новую для себя реальность. И если, например, никуда не уезжавшего из СССР поэта Осипа Мандельштама приходилось убеждать создавать произведения, позитивно отражающие советскую действительность, то Прокофьев это делал сам, широко используя в качестве литературной основы для своей музыки не только классические, но и современные ему советские произведения. Количество сочиненного говорит о том, что настроение у композитора было вполне работоспособное, и в окружающей действительности он чувствовал себя неплохо. Вот далеко не полный перечень того, что было им создано по возвращении в Советский Союз: балеты «Ромео и Джульетта», «Золушка», «Сказ о каменном цветке», оперы «Война и мир», «Повесть о настоящем человеке», «Семен Котко», музыка к кинофильмам «Александр Невский», «Иван Грозный», «Котовский», симфоническая сказка для чтеца и оркестра «Петя и волк». Откликался Прокофьев и на события в политической жизни страны. К 20-летию Октября он сочинил кантату, включавшую тексты из произведений К. Маркса, Ф. Энгельса, В.И. Ленина; к 60-летию Сталина – кантату «Здравица». Неудивительно, что награды в обилии находили своего «героя». Шесть раз он удостаивался Сталинских премий (в денежном выражении премия составляла сто тысяч рублей), был награжден орденом Трудового Красного Знамени, его произведения исполнялись ведущими музыкальными и театральными коллективами страны.

Прокофьев стал своего рода культурным брендом, который демонстрировали Западу. Ему разрешалось многое из того, что другим было запрещено. Даже печально знаменитое постановление ЦК ВКП (б) «Об опере „Великая дружба“ В. Мурадели» (1948) его не очень задело, хотя в нем Прокофьев и был назван представителем «формалистического антинародного направления в музыке», но назван скорее в назидание другим композиторам, дабы не подражали ему в своем сочинительстве.

Сам же Прокофьев продолжал оставаться на привилегированном положении. Как вспоминал бывший генеральный секретарь Союза композиторов Тихон Хренников, творческий союз внимательно следил за материальным положением Прокофьева, чутко реагируя на бреши в его бюджете. Уже в 1951 году композитору досталась очередная Сталинская премия. Вообще, предпринимались всяческие усилия, чтобы живого классика ничто не беспокоило. Впрочем, не всё было так просто. Стоило ему развестись со своей женой, Линой Ивановной, испанкой по происхождению, как она вскоре была арестована и отправлена в лагерь, где не сгинула лишь благодаря смерти Сталина. Знавшие Прокофьева отмечали, что он сильно переживал арест бывшей жены, однако добиться свободы для матери своих детей не смог. Гениальный композитор, реформатор в музыке, в жизни он не был борцом.

5 марта 1953 года, в один день со Сталиным, Сергей Прокофьев ушел из жизни. Вспоминая о нем, композитор Арам Хачатурян написал: «Прокофьев… не любил преподавать, учить, „как сочинять музыку“. И всё же не найти современного композитора, который в той или иной мере не воспользовался бы „уроками“ прокофьевского творчества, который не научился бы чему-то новому, важному, изучая произведения этого замечательного композитора».

Примечание

Впервые очерк опубликован в журнале «Челябинск-сити» (2008, № 6).

Народная артистка СССР Фаина Раневская (1896–1984) сегодня не менее популярна, чем при жизни. Фильмы с ее участием тиражируются на дисках, постоянным читательским спросом пользуются статьи и книги о ней. При этом больших, значительных ролей у Фаины Георгиевны было немного, она была, как сегодня сказали бы, мастером эпизода. Эти эпизоды гениальная актриса приправляла острым словцом, в них блеск тончайшей актерской игры, которая и делала их запоминающимися и самоценными. В полной мере они являются отражением ее личности – яркой, талантливой, неординарной, с парадоксальным мышлением и тонко чувствующей душой. Казалось бы, вот она – золотая жила для режиссеров и сценаристов: сделайте спектакль или фильм «под Раневскую» (как делали под Л. Орлову, М. Ладынину или В. Марецкую), и успех обеспечен. Но… почему-то не делали (единственным исключением, скорее подтверждающим правило, был спектакль «Странная миссис Сэвидж»). Почему? То ли потому, что усматривали в Раневской способность играть роли только отрицательных персонажей или, в лучшем случае, комических (а в советских фильмах и пьесах главная роль должна быть за «новым положительным героем»), то ли боялись неистового характера Раневской…

Сложилась классическая «революционная ситуация». Актриса не могла жить без ролей и полной загрузки в кино и театре. Окружавшие же ее режиссеры не хотели использовать имевшийся в их распоряжении уникальный талант. Что ж, Раневская не стала безропотно ждать, когда жизнь повернется к ней лицом, а сама превратила свою жизнь в спектакль, где уже по праву играла ту роль, которой была достойна и о которой всегда мечтала – главную. Ее реакция на жизнь выплескивалась на окружающих хлесткими фразами, точными суждениями, случайными дневниковыми записями, делавшимися сразу кому-то известными. В них анекдот легко соседствовал с трагедией, а эпатаж с пронзительной грустью. Анекдоты о Раневской и от Раневской органично вплелись в ткань российской культуры, потому что они вполне логично продолжали, как это ни пафосно звучит, чеховскую философию жизни, которая, в свою очередь, в значительной мере являлась отражением российской национальной ментальности.

Как всякая большая актриса, Раневская приложила немало усилий, чтобы созданный ею собственный образ был убедительным. И это ей удалось. Большая часть публикаций о ней – пересказ с Раневской.

Ничуть не умаляя масштаба личности и таланта актрисы, не претендуя на стопроцентную объективность, авторы попытались составить свое представление о жизни Фаины Георгиевны. И вот что у них получилось…

Семья

«Семья – это очень серьезно, семья человеку заменяет всё.

Поэтому, прежде чем завести семью, необходимо как следует подумать, что для вас важнее: всё или семья»

Ф. Раневская

Фаина Раневская родилась в Таганроге в зажиточной еврейской семье. Ее отец Гирш Хаймович Фельдман был крупным бизнесменом, имел в Таганроге фабрику сухих красок, склады, несколько домов, магазин и пароход «Святой Николай», не чужд был благотворительности и слыл вполне добропорядочным человеком. Мать – в духе выпавшего на ее долю времени – занималась семьей, интересовалась литературой и искусством. Детей в семье было четверо – две девочки и два мальчика (один из них умер в детстве). Период жизни, проведенный в родительском доме, был для Раневской внешне вполне благополучным: она не знала нужды, совершала путешествия, в том числе в Париж, ее воспитанием занималась француженка-бонна. Родители определили Фаину в Мариинскую женскую гимназию, дававшую среднее образование, что в начале XX века соответствовало ее социальному происхождению. Но… училась юная Фани из рук вон плохо, сложности были с грамматикой, не давалась ей и арифметика. Дело дошло до того, что родители вынуждены были забрать дочь из гимназии и нанять домашних учителей. Благодаря им Раневской удалось-таки получить среднее образование, сдав экстерном экзамены за гимназический курс.

В детстве будущая народная артистка СССР заикалась, что заставляло ее страдать и избегать сверстников. Много читала, с четырнадцати лет увлеклась театром. Чтобы преодолеть заикание, начала заниматься в частной театральной студии А. Ягелло. После первых успехов, окрыленная, решила стать актрисой. Категорически против выступил отец, но это уже не могло остановить Фаину. Молодая и своенравная, она легко пошла на разрыв с семьей. Почему? Сегодня сказать сложно. Темы своего детства и своей семьи Раневская предпочитала не касаться. Объяснения же, опубликованные в литературе о Раневской, нам не кажутся убедительными.

После падения самодержавия на собственном пароходе родители и брат с сестрой покинули Россию, на долгие годы исчезнув из жизни Фаины Георгиевны. Лишь в 1946 году в Праге, где Раневская находилась на съемках, ей удалось увидеться с братом, а в середине пятидесятых годов в Румынии – с матерью. Лишенная моральной и материальной поддержки семьи, в труднейший период ломки всех социальных устоев в стране Раневская выжила, более того – в полной мере проявила себя как личность, состоявшаяся в избранной ею актерской профессии. При этом она отказалась от фамилии отца, сменив ее на псевдоним, не возражала против смены отчества (настоящее отчество Гиршевна, а в русифицированном варианте – Григорьевна), по собственному признанию, изменила на два года дату своего рождения, в записках ругала родственников и упорно избегала возможности посетить город детства Таганрог. Одним словом, она вычеркнула из жизни тот период, который обычно греет человека всю жизнь.

Признание и слава

Получаю письма: «помогите стать актером», отвечаю – «Бог поможет…»

Ф. Раневская

Раневская говорила, что ощутила себя актрисой уже в раннем детстве. Однако от этого ощущения до реальных результатов прошло немало времени. Мало кто верил, что в этой угловатой, совсем не смазливой девице живет будущая великая актриса. Попытки поступить на учебу завершались провалами. Спустя годы актриса честно признавалась: «В театральную школу принята не была – по неспособности». Помог случай. Знаменитая балерина Екатерина Васильевна Гельцер, видимо, узрела в ней что-то такое, что позволило ей пристроить Фаину в подмосковный дачный театр. Она же возила ее в московские театры, ввела в круг своих знакомых и друзей. Благодаря Гельцер Раневская познакомилась с великими поэтами серебряного века Мариной Цветаевой и Осипом Мандельштамом. При этом первые сценические опыты юной актрисы были не очень удачными. Она плохо двигалась на сцене. Во время гастролей в Крыму после реплики: «Шаги мои легче пуха, я умею скользить как змея» – умудрилась уронить декорации с изображением горы на не ожидавшего ничего подобного партнера. Зрители ее вполне заслуженно освистали. Фаина решила бросить театр, но сил расстаться с мечтой не хватило.

В Ростове-на-Дону Фаина Фельдман побывала на спектакле, в котором играла Павла Леонтьевна Вульф, и поняла, что именно эта знаменитая актриса должна стать ее учителем. На следующее же утро она пришла к ней домой и стала слезно умолять Вульф взять ее к себе в труппу. О том, что произошло потом, пишет внук Вульф А. Щеглов: «Павла Леонтьевна холодно дала ей пьесу, которую сама для себя забраковала, со словами: „Выберите любую роль и через неделю мне покажите“. Фаина Георгиевна выбрала роль итальянской актрисы и готовила свой показ очень серьезно. Она нашла, пожалуй, единственного на весь город итальянца, который оказался булочником, и стала брать у него уроки итальянской мимики и жеста. Булочник брал за уроки весь дневной заработок Фаины Георгиевны, который она имела в цирковой массовке. Когда она явилась через неделю к П.Л. Вульф с готовой ролью, Павла Леонтьевна поняла, что перед ней великий талант, и взяла Фаину Георгиевну сначала к себе в семью, так как театр уезжал в Крым. Немедленно взять ее в труппу театра возможности еще не было».

Она сыграла в провинции около двухсот ролей. К ней пришли опыт, понимание театра и своего места в нем, пришел и собственный стиль. Спустя годы Фаина Георгиевна, размышляя об этом, писала: «Одинаково играть не могу, даже если накануне хотела повторить найденное. Подличать штампами не умею. Когда приходится слушать интонации партнера как бы записанными на пластинку, хочется вскочить, удрать… Черты характера беру от всех окружающих – знакомых, незнакомых и воображаемых… Я мученица, ненавижу бездарную сволочь, не могу с ней ужиться, и вся моя долгая жизнь в театре – Голгофа».

За свою жизнь Раневская играла во многих театрах, в том числе московских: Камерном (1931–1933), Центральном театре Красной армии (1933–1943), театре имени В.В. Маяковского (1943–1949), театре имени Моссовета (1949–1955, 1963–1982), драматическом театре им. А.С. Пушкина (1955–1963).

В 1934 году Раневская впервые снялась в кино, ее дебютом стала роль госпожи Луазо в немом черно-белом фильме Михаила Ромма «Пышка». Позже были «Подкидыш» (1939), «Мечта» (1941), «Свадьба» (1944), «Весна» (1947) и другие картины, которые сделали актрису любимицей народа и вождей. На встрече с деятелями кино Фаину Георгиевну выделил Сталин. Награждая орденом Ленина, в любви к ней признавался Л. И. Брежнев. А американский президент Франклин Рузвельт, увидев ее в фильме «Мечта», отозвался о Раневской как о талантливой трагической актрисе. Среди друзей Фаины Георгиевны, высоко ценивших ее талант, были Анна Ахматова, Любовь Орлова, Борис Пастернак. Она была удостоена высших государственных и артистических наград, при этом не испытывала от этого удовлетворения и радости. На закате жизни, теряя близких и друзей, уйдя из театра, Раневская всё больше и больше страдала от одиночества. Ее растиражированные афоризмы и мысли этого периода, по нашему мнению, далеки от адекватного отражения прожитой ею непростой жизни: «Не хочу обнародовать жизнь мою, трудную, неудавшуюся, несмотря на успех у неандертальцев и даже у грамотных. Я очень хорошо знаю, что талантлива, а что я создала? Пропищала и только. Кто, кроме моей Павлы Леонтьевны, хотел мне добра в театре? Никому я не была нужна. Я бегала из театра в театр, искала, не находила. И это всё. Личная жизнь тоже не состоялась. В общем, жизнь прошла и не поклонилась, как сердитая соседка».

Не будем спорить с тем, кого уже нет. Отметим только, что на начало XXI века пришелся пик изданий, связанных с именем Раневской. В Интернете появился ее сайт. А 16 мая 2008 года в Таганроге открыли и памятник актрисе, тогда же начал свою деятельность 1-й международный театральный фестиваль имени Ф.Г. Раневской «Великая провинция». Жизнь Фаины Раневской в российской культуре продолжается.

Месяц в Челябинске: из хроники батальной жизни Раневской

«Когда мне не дают роли в театре, чувствую себя пианистом, которому отрубили руки…»

Ф. Раневская

Челябинские зрители получили возможность соприкоснуться с искусством Фаины Раневской в июле 1955 года, когда в город приехал на гастроли театр им. Моссовета. В его составе тогда играли культовые актеры театра и кино: Ростислав Плятт, Николай Мордвинов, Вера Марецкая, Любовь Орлова, Валентина Серова, набиравшие силу Борис Новиков и Борис Иванов и, конечно же, Фаина Раневская. Спектакли проходили в здании драматического театра имени Цвиллинга (ныне – здание ТЮЗа) и в новом здании театра оперы и балета, только что приведенном в порядок после войны. Для города эти гастроли стали настоящим культурным событием. Зрители принимали спектакли с восторгом и интересом. Игра Фаины Георгиевны произвела и на критиков, и на зрителей неизгладимое впечатление. Как сказано в одной из рецензий: «Раневская играет очень ярко, с редким мастерством».

При этом сегодня из опубликованных материалов известно, что приехала актриса в Челябинск в очень непростой для себя период. Ее противостояние с Ю. Завадским, главным режиссером театра, достигло апогея. Раневская настаивала на том, что она должна играть в спектакле «Госпожа министерша» по пьесе Нушича. Завадский вяло сопротивлялся, открыто не отказывал, но явно не хотел этого. В Свердловске, где театр продолжил гастроли, Раневская для памяти написала: «Когда после долгих и мучительных колебаний и опасений на Урал я всё же решилась поехать, первый человек, которого я встретила на вокзале, был Завадский. Он удивился, увидев меня, и спросил: „Зачем вы едете, ведь у вас бюллетень?“ Я ответила, что еду, чтобы не сорвать „Сомовых“, так как у меня нет дублерши, и что Ирина

Вульф очень не хочет никого вводить, опасаясь ослабить спектакль, – как она мне сказала… Я добавила, что еду с тем, чтобы репетировать „Министершу“. В Челябинске репетиций не было: Завадский уезжал в Москву. Первая репетиция была 6-го числа (6 августа 1955 года. – Прим, авт.) в Свердловске. С первой же репетиции, которую повел Завадский, было ясно и многим другим, что работать со мной он не хочет». Раневская ушла из Театра Моссовета.

В Челябинске местный критик В. Викторов своей рецензией вольно или невольно задел и Раневскую, и Завадского за живое. В отзыве на спектакль «Шторм» по В. Билль-Белоцерковскому он обратил внимание на то, что при всей талантливости игры Фаины Георгиевны сцена допроса спекулянтки Маньки-Ранев-ской в ЧК выпадает из общего замысла спектакля. «Трудно сказать, чего здесь достигает театр – разоблачения или героизации Маньки… – отмечает рецензент и добавляет: – Ошибка, на наш взгляд, состоит в том, что сцена допроса Маньки превратилась в самодельную демонстрацию мастерства актрисы… Думается, что режиссура допустила здесь явный просчет». Формально критик был, безусловно, прав, но мирного выхода из этой ситуации не было. Раневская не могла один из своих любимых эпизодов играть посредственно только ради того, чтобы не разрушать спектакль, – ей и без этого не хватало ролей в театре. Завадский же не мог изменить содержание пьесы и перенести акцент на плохо прописанную роль начальника ЧК. Оставалось убрать этот эпизод из спектакля, что в последующем Завадский и сделал.

Вторично Раневская могла побывать в нашем городе в 1962 году. Московский драматический театр им. Пушкина, в котором она работала, должен был приехать сюда на гастроли. Однако до Челябинска Раневская не доехала. Вот что писал из Свердловска своей второй жене Л. Абрамовой Владимир Высоцкий, также игравший в то время в театре имени А. С. Пушкина: «Прошли (спектакли. – Прим, авт.) здесь очень здорово, но в конце появились ругательские статьи. Раневская – притворилась, что вывернула ногу, и уехала в Москву, Чирков тоже уезжает. Дирекция бегает, высунув язык, и поддерживает порядок. Все шепчутся и говорят, что же будет в Челябинске…» Второй раз увидеть Раневскую на своих подмостках челябинцам не удалось.

Вместо заключения

«Бог мой, как прошмыгнула жизнь, я даже никогда не слышала, как поют соловьи…» (Из дневника Фаины Раневской).

Примечание

Впервые очерк опубликован в журнале «Челябинск-сити» (2009, № 1).

Ее имя знакомо всякому, ее голос узнает любой. Лидия Русланова – олицетворение народности на русской эстраде (несмотря на обилие современных исполнителей народных песен). Леонид Утесов называл певицу «русским самородком», говорил, что «Русланова – это русская песня».

На долю всенародно любимой исполнительницы выпало немало суровых испытаний, главное из которых – пять лет в исправительных лагерях. Однако характер сильной русской женщины не удалось сломить: после освобождения она продолжала петь, считая, что песня и есть ее жизнь.

Сиротка из хора

Лидия Русланова родилась 14 (27) октября 1900 года в Саратове в семье крестьянина (настоящее ее имя было Агафья Лейкина). Небогатая семья впала в настоящую нищету, когда с началом русско-японской войны отца забрали на фронт, откуда он уже не вернулся. Первая песня, услышанная девочкой, был плач бабушки по уходящему воевать сыну. Тоска и страдание, которыми он был исполнен, оставили глубокий след в памяти ребенка; часто после этого Агафья просила: «Поплачь, баба, по тятеньке». Вскоре от тяжелой болезни умерла и мать. Шестилетняя девочка ходила с шарманщиком по дворам, пела и просила милостыню. Троих детей распределили по разным приютам (своих брата и сестру Русланова потом так и не нашла). Будущая российская знаменитость окончила три класса церковно-приходской школы, и на этом ее образование завершилось. Однажды ей удалось попасть на концерт приехавшей в Саратов знаменитой Надежды Плевицкой. Девочка с восторгом слушала песни, мечтая, что и она когда-нибудь будет петь на эстраде. Регент местной церкви заметил хорошие вокальные данные Агафьи и взял ее в церковный хор, в котором она вскоре стала солисткой. «Послушать сиротку» собирались жители со всего Саратова, приводили с собой гостей города. «Ангел небесный» – шептали монашки, заслушавшись пением.

В четырнадцать лет Агафью определили полировщицей на мебельную фабрику. Зная о таланте девочки, работницы просили ее спеть, а сами помогали ей справиться с заданием. В 1916 году состоялся первый концерт Руслановой на сцене оперного театра, где проходил слёт солдатских депутатов; а в семнадцать лет девушка уже считала себя опытной исполнительницей и ни сцены, ни публики не боялась. Талант юной певицы заметил профессор Саратовской консерватории М.Е. Медведев, который усиленно с ней занимался и настоятельно рекомендовал получать музыкальное образование. Однако долго в консерватории Русланова не проучилась. Лидия Андреевна вспоминала: «Поняла, что академической певицей мне не быть. Моя вся сила была в непосредственности, в естественном чувстве, в единстве с тем миром, где родилась песня. Я это в себе берегла. Когда пела, старалась прямо в зал перенести то, чем полна была с детства, – наше, деревенское. Такой я и была нужна».

После Октябрьской революции юная певица пустилась в самостоятельное плавание. Она много выступала, расширяла репертуар, завоевывая популярность и признание слушателей. Дебют Руслановой как профессиональной эстрадной певицы состоялся в 1923 году в Ростове-на-Дону. Волею судьбы, и ее последний концерт состоялся в этом же городе.

Лидия Андреевна была всенародной любимицей, ее поклонникам не было числа. Чем же так брала за душу русского человека простая поволжская крестьянка, в чем заключался секрет ее популярности? Необычайно разнообразны были исполняемые ею песни – от старинных народных до городских романсов, от причитаний и плачей до задорных частушек и песен советских композиторов. Отсюда и разная зрительская аудитория. Каждой своей песне исполнительница придавала неповторимый колорит, раскрывая всё ее внутреннее богатство. Концертные номера Руслановой отличала театрализованность: она играла свои песни, передавая живое чувство через интонацию, мимику, жесты. После веселой плясовой мгновенно преображалась и исполняла протяжную лирическую песню. На сцену Русланова всегда выходила в народном (не стилизованном, а настоящем) костюме Саратовской губернии, низко кланялась публике, вела себя естественно и просто. Глядя на нее, зритель видел настоящую сильную и волевую русскую женщину, которая и себя в обиду не даст, и других зря не обидит. Она умела и любила пошутить, была хлебосольной хозяйкой (руслановские пироги с капустой славились на всю Москву). Народ считал ее своей и щедро дарил ей свою любовь.

Три войны Лидии Руслановой

Лидия Русланова, как заправский солдат, побывала на трех войнах: Первой мировой, финской и Великой Отечественной. В 1916 году еще совсем юная Лида ушла на фронт сестрой милосердия. Два года служила она на санитарном поезде, пела раненым солдатам. В 1939 году, сразу после начала финской кампании, Русланова поехала «воевать» уже в составе концертной бригады. Петь приходилось в любую погоду на любых площадках (на поляне, на дороге, в блиндаже и даже на крыле бомбардировщика). За 28 дней фронтовой бригадой было дано более ста концертов. Бывали случаи, когда артистам приходилось браться и за оружие. Солдаты научили их стрелять, и артисты, наряду с воинами, отстреливались от нападавших финнов.

Финская война лишь укрепила боевой дух артистов, и потому почти с самого начала Великой Отечественной (с августа 1941-го) первая концертная фронтовая бригада в составе Лидии Руслановой, Михаила Гаркави (муж певицы в 1929–1942 годах), Владимира Хенкина, артистов Большого театра и театра оперетты, под руководством директора ЦДРИ Б.М. Филиппова тронулась в путь по фронтовым дорогам. Более тысячи концертов дала она за годы Великой Отечественной. Артисты выступали и для полка, и для небольшой группы солдат, исполняя любимые слушателями номера по нескольку раз. В 1942 году Лидия Андреевна получила звание заслуженной артистки РСФСР. На средства певицы было построено несколько «катюш». Узнав об этом, бойцы ласково стали называть их «лидушами».

«Валенки» у Рейхстага

Первое выступление русских артистов в поверженном Берлине состоялось 2 мая 1945 года, прямо у стен Рейхстага. Русланова выступала вместе с казачьим ансамблем песни и пляски М. Туганова. Концерт продолжался до поздней ночи. Один из его участников артист Борис Уваров вспоминал: «Сначала запел наш казачий хор, потом Русланова… Ком в горле встал, слез не сдержать. Но не только со мной такое. Герои, орлы фронтовые, на груди тесно от наград, – плакали не стыдясь. И заказывали, заказывали свои песни – кто сибирские, кто про Волгу-матушку…» Солдаты хором просили Русланову спеть знаменитые «Валенки», и певица объявила: «А сейчас „Валенки“, не подшиты, стареньки, которые до самого Берлина дошагали!» После концерта Русланова углем поставила свою подпись на колонне Рейхстага рядом с фамилиями солдат. Тогда же в Берлине маршал Г. К. Жуков наградил Лидию Андреевну орденом Отечественной войны 1-й степени. У Рейхстага завершилась «окопнополевая» жизнь певицы, проведшей самые тяжелые для страны минуты вместе с простым народом.

Тайшет – Владимирский централ

Вскоре после окончания войны органы госбезопасности начали активно собирать компромат на «маршала Победы» Г. К. Жукова. Всенародно известный и любимый полководец представлял явную угрозу для власти: уж слишком был заметен и известен. Трогать его напрямую побаивались, поэтому начали «разрабатывать» его ближайшее окружение. В этот «черный круг» попала и Лидия Русланова, бывшая на тот момент женой Героя Советского Союза генерал-лейтенанта В.В. Крюкова. Сначала, в 1947-м, у певицы отобрали орден Отечественной войны (как незаконно полученный!), затем запретили выступать в столице. Вскоре певица стала замечать, что за ней следят. Арестована она была в казанской гостинице в сентябре 1948 года, когда собиралась лететь домой, в Москву. В это же время был арестован и генерал Крюков. Им, как и тысячам, миллионам других безвинно осужденных, было предъявлено обвинение в антисоветской пропаганде, в организации заговора против власти, имеющего целью поставить во главе государства Г.К. Жукова. На допросах, требуя подписать ложный протокол, жестоко мучили, избивали, морили голодом и холодом. Русланова не сдавалась, отказывалась подписывать ложные показания, а потому и получила по тем временам немного – традиционную 58 статью и «десятку».

В лагере под Тайшетом ее товарищами по несчастью оказались многие актеры, певцы, музыканты (солисты Большого театра, Киевской оперы и т. д.). Какое-то время в одной камере с Руслановой сидела известная актриса кино Зоя Федорова. О чем думала тогда Лидия Андреевна? Возможно, о том, что на войне с мужем они мечтали о совсем другой жизни после Победы. Сколько искренней прямоты было в «предложении», которое Лидия Андреевна сама сделала будущему мужу. (После концерта генерал пригласил певицу прогуляться. По дороге услышал далекий и очень тихий плач девочки, сказал, что у него в Ташкенте маленькая дочь совсем одна и он по ней очень скучает. Русланова остановилась и сказала Крюкову: «Тогда я выхожу за вас замуж». Вместе они прожили 17 лет. Русланова стала прекрасной матерью для приемной дочери Маргоши, между ними всегда было полное взаимопонимание).

Оба супруга отсидели по пять лет. Лишения лагерной жизни не сломили Лидию Андреевну, и здесь она продолжала петь: с желанием и охотой для заключенных, по принуждению (и то не всегда) – для тюремного начальства. Пианистка Т.Н. Барышникова вспоминала, как один лагерный начальник пытался заставить Русланову петь для командного состава. На что певица ему ответила: «Я выступаю только для заключенных, своих товарищей по несчастью». За «непримерное» поведение Русланову из Тайшета отправили во Владимирский централ, отличавшийся более суровым обращением с заключенными. Там певица досидела свой срок. В марте 1953 года умер Сталин, в апреле генерал Крюков подал прошение о пересмотре своего дела и дела жены, а в августе Лидия Андреевна и Владимир Викторович были освобождены.

Певице всё нужно было начинать заново. Нужно было простить стране все те чудовищные обиды и унижения, что ей выпали на долю. Нужно было найти в себе силы снова выйти на сцену, преодолеть внутренний страх: а вдруг зритель забыл или сочтет зазорным идти на концерт бывшей зэчки. Однако народ Русланову помнил и ждал. Ее выступления, как и прежде, пользовались бешеной популярностью. В 1959 году умер муж, лагерные годы подорвали его здоровье. Этот удар Лидия Андреевна перенесла с трудом. Почти год не выходила она на концертную эстраду. Но любовь к жизни и песне вновь победила, зрители радостно приветствовали второе возвращение Руслановой.

Челябинские хроники

С концертами певица объездила Советский Союз вдоль и поперек. Неоднократно бывала и в Челябинске. Документально подтверждены три приезда Руслановой: два до ареста (29 июля – 14 августа 1940 года, 18–20, 25 июня 1946 года) и один – уже после (в феврале 1964 года). В первые два приезда концерты проходили в городском саду им. Пушкина, а во время третьего приезда (вместе с ней тогда выступала и известная киноактриса Марина Ладынина) – в концертном зале филармонии и на различных площадках Челябинска. Как и в случае с другим не менее популярным певцом А. Вертинским, ни об одном из концертов Руслановой не было опубликовано ни одной статьи. Не менее обидным для певицы стал и тот факт, что во время гастролей 1964 года на афише имя Ладыниной было напечатано крупным шрифтом, а Руслановой – ниже и мелким. Что для того времени, впрочем, было вполне объяснимо – Марина Ладынина была народной артисткой СССР, а Русланова – лишь заслуженной. Звания народной артистки СССР чиновники от культуры Лидии Руслановой так и не дали.

Последний концерт певицы состоялся в августе 1973 года в Ростове-на-Дону. Певицу на открытой машине провезли по стадиону, чтобы зрители могли поближе посмотреть на свою любимицу; под несмолкаемые овации машина вынуждена была вторично объехать стадион по периметру. А в сентябре Лидии Андреевны не стало.

Меняются эпохи, но и сейчас, спустя десятилетия, ее голос помнят, а песни продолжают звучать по радио и телевидению.

Примечание

Впервые очерк опубликован в газете «Вечерний Челябинск» 27 октября 2006 года.

В наше суетное время классическую литературу, как никогда ранее, более почитают, чем читают. Поэтому не удивительно, что число людей, знакомых с творчеством Федора Сологуба (1863–1927), значительно уступает числу тех, кто когда-то что-то слышал о нем. Отчасти это объясняется личностью самого Сологуба. Он не заявлял громогласно о собственной гениальности, подобно Игорю Северянину, не призывал сбрасывать с парохода современности Пушкина, как имажинисты во главе с С. Есениным и А. Мариенгофом, не эпатировал публику желтыми рубахами и «мушками», как Маяковский и футуристы, а был скромен и незаметен в жизни, хотя и жил со всеми перечисленными в одно время.

Как писал литератор и искусствовед Сергей Дурылин, «Сологуб „умалялся“ перед людьми (учитель городского училища, даже не гимназии)… всегда становился на последнем месте; „литературу“ свою скрывал, чтобы не прогнали из учителей… был так тих, так незаметен, так мало занимал места, что однажды в редакции „Мира искусства“ Розанов, ничего не думая, плюхнулся на стул, а оказалось, сел на Сологуба: так „умаляясь“ сидел на стуле Сологуб, что казалось, вовсе никто не сидит…»

Совершенно иным было место Федора Сологуба в литературе начала XX столетия, в ней его не заметить было трудно. «Всей своей прозой Сологуб круто сворачивает с наезженных путей натурализма – бытового, языкового, психологического… С Сологуба начинается новая глава русской прозы», – написал о Федоре Сологубе писатель Евгений Замятин. Влияние Сологуба испытали на себе многие литераторы, и не только в нашей стране: например, столь популярный среди рафинированных интеллектуалов Франц Кафка.

Когда-то у Сологуба попросили предоставить информацию о себе для одного из литературных изданий. Писатель ответил отказом, указав, что его биография никому не нужна: «Биография писателя должна идти только после основательного внимания критики и публики к сочинениям. Пока этого нет». Сегодня, по прошествии почти столетия с того времени, масштаб личности и творчества Сологуба вполне прояснился, а потому будет не лишним вспомнить жизненный путь этого выдающегося литератора и рассказать челябинцам о его пребывании в нашем городе в феврале 1916 года.

Рождение Федора Сологуба

17 февраля 1863 года в семье петербургского портного Кузьмы Афанасьевича Тетерникова (в официальных документах – Тютюнникова) и его жены Татьяны Семеновны родился сын Федор. Когда ему исполнилось четыре года, от чахотки умер отец. Мать, оставшись с двумя детьми на руках, попыталась организовать прачечную, однако затеянное ею предприятие не давало дохода, и она, чтобы выжить и прокормить детей, пошла работать прислугой в семью Агаповых. Обрушившиеся на нее жизненные трудности молодая женщина переживала тяжело, вымещая свои обиды на Федоре и его младшей сестре Ольге. Порки розгами следовали по всякому пустяковому поводу. Первоначальное отчаяние со временем притупилось, и битье воспринималось детьми как обычное течение жизни. Федор стал замкнутым, редко посвящал близких и знакомых в свои мысли и чувства. При этом много читал, благодаря Агаповым, жалевшим и баловавшим его, имел возможность часто слушать музьжу и бывать в театре.

Мир литературы и театра играл всё большую роль в его жизни. В 12-летнем возрасте он начал писать стихи. В 1878 году после успешного окончания городского училища, дававшего неполное среднее образование, Федор поступил в Петербургский учительский институт. К учебе относился по-взрослому. Как вспоминали знавшие его в то время, он хотел быстрее встать на ноги, начать зарабатывать деньги и освободить мать от работы кухаркой. Не участвовал в студенческих вечеринках, сторонился шумных компаний. Читал серьезную не по годам литературу. Любил «мрачную» лирику Н.А. Некрасова, трагедии Шекспира.

В июне 1882 года Федор Тетерников защитил диплом и в августе вместе со своей семьей выехал на место своей службы – в Крестецкое городское училище (Новгородская губерния), где получил должность учителя математики.

В эти годы он много пишет, пробует себя в переводах и прозе. Первым же опубликованным его произведением стала басня «Лисица и Еж», увидевшая свет в 1884 году в журнале «Весна». Последующие годы прошли в сотрудничестве с небольшими журналами и газетами. Проживая в провинции и, в духе времени, меняя периодически места своей службы, Федор Кузьмич набирался жизненного и литературного опыта. При этом он не выпускал из виду того, что происходило в литературе, много читал, совершенствовал свои знания иностранных языков.

В 1880-е годы стихотворения Федора Тетерникова зазвучали по-особому, сформировался его собственный стиль. Понимая это, в 1891 году он приехал в столицу, чтобы показать свои произведения более опытным литераторам. В Петербурге ему удалось встретиться с поэтом Николаем Минским. Эта встреча и положила начало стремительному литературному взлету Федора Тетерникова. Минский передал ряд его произведений в крупный журнал «Северный вестник», где вскоре и было опубликовано одно из стихотворений за подписью «Ф.Т.». Подобные инициалы имел знаменитый поэт Федор Тютчев. Поэтому, несмотря на то что умер он еще в 1873 году, в редакции задумались над псевдонимом. Фамилию Тетерников столичные литераторы посчитали неблагозвучной. В итоге родилась идея дать Федору Тетерникову псевдоним «Федор Сологуб». Нельзя сказать, чтобы выбранный псевдоним был особо цветистым или, тем более, оригинальным, ведь только в 1882 году ушел из жизни литератор граф В. А. Соллогуб. Но псевдоним этот соединился с Федором Кузьмичом Тетерниковым, и он прославил его настолько, что сегодня мало кто вспоминает вышеупомянутого графа, когда слышит эту весьма странную фамилию.

Певец смерти и безумия

В 1892 году Федор Сологуб перебрался в Петербург и, продолжая службу в ведомстве народного просвещения, активно занялся литературной деятельностью. На рубеж веков пришелся наивысший подъем его творчества. Он пишет стихи, рассказы, рецензии. Публикация рассказа «Тени» в 1894 году сразу выделила его из числа многих. О нем заговорили. Переломным стал 1895 год, когда был опубликован первый роман Ф. Сологуба «Тяжелые сны» (написан в 1883–1894 годах) и первая книга стихов. С этого времени издание книг Федора Сологуба становится регулярным.

Литературные критики отмечали, что произведения Сологуба созвучны произведениям Достоевского, что они свидетельствуют о несомненном таланте автора, «принявшем, однако, совершенно болезненное направление в погоне за необычайностью ощущений. Герои и сюжеты Сологуба – смесь садизма с… навязчивыми идеями». Известный литературный критик С. Венгеров в статье о Сологубе, опубликованной в энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона, отмечает: «Безгранично уныл внутренний мир Сологуба; вечный сумрак царит в его душе. Чужд он каких бы то ни было радостей, и тяжелым гнетом давит читателя гипноз замечательного таланта Сологуба. „Жало Смерти“, говоря заглавием одного из его сборников, неудержимо влечет и манит Сологуба к себе. Смерть и подобие ее – безумие – основной мотив его стихотворений и исключительный мотив его прозы».

Интерес к смерти проявлял на рубеже XIX–XX столетий не только Федор Сологуб. Эта тема находила много откликов в современном ему обществе. «Самое умное в жизни – все-таки смерть, ибо только она исправляет все ошибки и глупости жизни», – писал в те дни известный историк В.О. Ключевский. Популярный журнал «Пробуждение» в одном из новогодних номеров отметился стихотворением со строчкой «Еще на год к могиле ближе». В российской (и не только) литературной и философской среде тема смерти занимала всё более заметное место. Почему? Потому ли, что у людей, живших в те дни, появились какие-то смутные предчувствия грядущих катаклизмов? Тот же В.О. Ключевский весной 1898 года написал: «Россия на краю пропасти. Каждая минута дорога. Все это чувствуют и задают вопросы, что делать? Ответа нет…» Сологуб эту неуверенность и зыбкость переживаемой жизни соединил с вопросом о ее смысле: «Грустно грежу, скорбь лелею, паутину жизни рву и дознаться не умею, для чего и чем живу».

Популярность Сологуба росла год от года. В начале XX столетия увидели свет наиболее значительные его произведения: роман «Мелкий бес», драмы «Победа смерти» и «Дар мудрых пчел», сборник рассказов «Жало смерти». Продолжали пользоваться успехом его стихи. В 1907 году на премьере драмы «Победа Смерти» в театре В.Ф. Комиссаржевской Федора Сологуба увенчали лавровым венком.

В том же 1907 году он оставил службу и полностью переключился на литературный труд. Увидели свет многотомные сочинения писателя. В 1909–1911 годах – в двенадцати томах в издательстве «Шиповник», и в 1913–1914 годах – в двадцати томах в издательстве «Сирин». Усилившийся интерес к его личности подтолкнул Сологуба к публичному чтению лекций в различных городах страны и за рубежом. В 1912и 1914 годах он совершил несколько турне по городам Российской империи с лекцией «Искусство наших дней». Эту же лекцию Сологуба могли послушать все интересующиеся Россией и русской литературой в Берлине и Париже незадолго до начала Первой мировой войны. В 1915–1916 годах Федор Сологуб выступил в ряде городов страны уже с другой лекцией – «Россия в мечтах и ожиданиях». В ходе турне 1916 года знаменитого литератора увидели и челябинцы.

Челябинская лекция Федора Сологуба

Лекция Федора Сологуба проходила 3 февраля 1916 года в зале Челябинской женской гимназии. Ныне на этом месте – здание выставочного зала Союза художников РФ (ул. Цвиллинга, 34).

Зал был небольшим, равно как и само одноэтажное деревянное здание гимназии, а потому собравшимся было тесновато. Организатором лекции выступил известный в Челябинске музыкант и дирижер Г.Д. Моргулис. Желание услышать и увидеть заезжую знаменитость привело на лекцию разных людей. Кто-то ожидал получить ответ на вопрос, как жить дальше, а кто-то хотел узнать новости литературной жизни… Лекция, как следует из названия, не содержала в себе четко определенной темы, а потому не давала и четких ответов. Мнения о ней пришедших слушателей разделились. Может быть, именно поэтому леволиберальная газета «Голос Приуралья», обычно ограничивавшаяся короткими репликами по поводу выступлений в Челябинске тех или иных гастролеров, на этот раз изменила себе и дала целых три отзыва о лекции Федора Сологуба. Редактировал газету в 1915–1916 годах писатель А.Г. Туркин, приверженец критического реализма, не упускавший возможности выразить свое неприятие декадентских течений в литературе. Поэтому опубликованные им в газете «отклики» о выступлениях в Челябинске символистов: Сологуба, а затем и К. Бальмонта (побывал в Челябинске в марте 1916 года) – не отличались объективностью.

Два из трех данных им откликов могли бы быть объединены заголовком «Чего не дала лекция Сологуба». В первом отзыве автор, скрывшийся под псевдонимом «А.А.», отметил, что лекция на него не произвела никакого впечатления. «Получилась какая-то расплывчатость, туманность, местами чувствовались горечь и обида, когда Сологуб касался будущности и ожиданий России в ее мистическом направлении, тяготения к востоку, возрождения в творимых легендах, ожидания чуда. Всё это, конечно, неплохо, но несвоевременно…» По мнению этого рецензента, усилия общества и всех его членов в условиях войны должны быть направлены не на осмысление жизни, а на достижение победы над врагом. При этом непонятно было, для чего этот критик Сологуба вообще пошел на лекцию «Россия в мечтах и ожиданиях», если изначально отвергал право человека в условиях войны вообще иметь «мечты» и «ожидания».

Туркин, подписавшийся инициалами «А.Т.», во многом, если не во всем, был согласен с критикой, высказанной в адрес Сологуба, но не преминул еще раз озвучить свой излюбленный тезис о том, что декаденты страшно далеки от народа: «Умные, талантливые Сологубы поняли, что нужно что-нибудь делать и им, нужно быть поближе к народу, потянула их „провинция“, когда-то неинтересная и „узкая“ для их „зовов“. И лекции они делают красиво по заголовкам, нарядно по сочетанию звуков и форм, но бедно и узко по содержанию, далекому от истинных народных дум и тревог…»

Однако не все челябинцы остались недовольны выступлением писателя. Автор третьего отзыва на лекции Сологуба писал: «Я – рядовой обыватель провинции, жил несколько лет безвыездно в своем городе – рад каждой свежей, извне приходящей мысли. Таким-то живым словом и является лекция поэта Сологуба. Тема, избранная лектором, – жизненная, отвечающая потребностям времени… Задумался над томившими ранее вопросами; отчасти получил на них ответы. Но самое важное – получил указание, как от книги, от мечты и ожиданий перейти к действительности; как сделаться из теоретика, книжного „гробокопателя“ человеком жизни в полном смысле этого слова…»

Безусловно, приезд Сологуба в Челябинск стал культурным событием для нашего города. Челябинцы смогли составить свое представление о личности знаменитого автора, задумались о том, о чем в суете трудных военных будней не задумывались. Польза от этой лекции была даже для тех, кому творчество Сологуба не нравилось, потому что, не соглашаясь в чем-то с писателем, они искали аргументы, опровергающие его утверждения, и тем самым лучше определяли свою позицию.

Революция 1917 года и последовавшие вслед за этим события по-новому заставили и Сологуба, и его челябинских критиков взглянуть на будущее России. Октябрьский переворот не принял не только Федор Кузьмич, но и А. Г. Туркин, убывший вместе с белыми из Челябинска и умерший от тифа под Новониколаевском (ныне Новосибирск). Федор Сологуб вместе со своей женой А.Н. Чеботаревской также попытался выехать из страны. Однако сделать это ему не удалось. Самоубийство жены повергло Сологуба в шок, но, как это ни странно, пробудило его и подвигло к творчеству. Последние стихи Сологуба, написанные в двадцатые годы прошлого века, получили положительные отклики литературной критики.

После смерти жены Федор Кузьмич неоднократно задумывался о собственной смерти. 5 декабря 1927 года его не стало. Всё случилось, как он и предсказывал в одном из своих триолетов в 1913 году: «В декабре я перестану жить».

Примечание

Впервые очерк опубликован в журнале «Челябинск-сити» (2008, № 10).

Относительно личности Столыпина всегда много спорили. Государственник, мечтавший о «великой России», жесткий политик, противостоявший революционному движению, реформатор, пытавшийся освоить необъятные российские просторы, он вызывал поклонение у одних и ненависть у других. Пережив несколько покушений, в конце концов был убит, но память о нем не исчезла. В 2008 году, когда жители нашей страны определяли наиболее значимых деятелей российской истории в рамках проекта «Имя России», Столыпин неожиданно оказался на втором месте, уступив только Александру Невскому, но обойдя Сталина, Пушкина, Петра I, Ленина, Достоевского, Суворова, Юрия Гагарина и других легендарных и значимых людей России.

Брат знаменитого поэта, сын казачьего атамана

Будущий реформатор Петр Аркадьевич Столыпин родился 2 апреля 1862 года в Дрездене, столице Саксонии, и происходил из старинного дворянского рода, зафиксированного еще в исторических актах XVI века. В Столыпине слилась воедино кровь ряда известнейших российских родов. Российский историк К.Ф. Шацилло, предваряя сборник речей Столыпина в Государственной Думе и Государственном совете, изданный в 1991 году, отмечал: «Род Столыпиных… связан был со многими именами, составлявшими славу и гордость России. Бабушка М.Ю. Лермонтова, воспитавшая его и проплакавшая глаза после его преждевременной смерти, – урожденная Столыпина. Прадед – сенатор А. А. Столыпин – друг М.М. Сперанского, крупнейшего государственного деятеля начала XIX века. Отец – Аркадий Дмитриевич – участник Крымской войны, друг Л.Н. Толстого, навещавший его в Ясной Поляне. Жена Петра Аркадьевича – правнучка А. В. Суворова».

К сказанному можно добавить, что Петр Столыпин приходился троюродным братом Михаилу Юрьевичу Лермонтову. Упомянутая выше бабушка Лермонтова Елизавета Алексеевна Столыпина (в замужестве Арсеньева) была родной сестрой деда Столыпина – генерала Дмитрия Алексеевича. Что же до отца реформатора, то Аркадий Дмитриевич Столыпин (1822–1899) был не просто участником Крымской войны, но и ее героем, получившим в этой войне золотую саблю с надписью «За храбрость» и орден Св. Анны 2-й степени. Он сделал выдающуюся военную карьеру, дослужившись до чина генерала от артиллерии. В 1857–1869 годах был атаманом Уральского казачьего войска и оставил по себе добрую память. Известно также, что он приложил силы к благоустройству Уральска. Благодаря ему в городе появился ряд каменных домов и замощенных улиц, был разбит парк, открыты театр и библиотека. Заботился А.Д. Столыпин и об образовании уральских казаков. При нем на территории казачьего войска было открыто около ста школ, войсковая типография. В 1862 году у него в гостях побывал Л.Н. Толстой, с которым они подружились во время севастопольской кампании и предполагали даже издавать совместно журнал для солдат. Ничто не проходит бесследно. Вот и эта поездка великого писателя, кроме некоторых личных приятностей, дружеского общения и отдыха с кумысом, дала ему внутренние импульсы и материал для написания повести «Казаки».

После Уральска Аркадий Дмитриевич вышел в отставку и служил некоторое время по гражданской части. Но с началом русско-турецкой войны вновь вернулся в строй. Принимал участие как в боевых действиях, так и в управлении территориями, был комендантом города Плевно, генерал-губернатором Восточной Румелии и Адрианопольского санджака. Небезынтересен тот факт, что и жена Аркадия Дмитриевича (мать П. А. Столыпина), урожденная княжна Наталья Михайловна Горчакова, также приняла участие в этой войне. Она выехала вместе с мужем и под неприятельским огнем ухаживала за ранеными, за что была награждена медалью. Отец Петра Аркадьевича был разносторонней личностью. Им написано несколько исторических трудов («История России для народного исторического чтения», «Хроника Генриха Латыша как подспорье к изучению истории Северо-Западного края» и др.), воспоминания; он занимался скульптурой, участвовал в выставках Академии художеств, увлекался музыкой, у себя дома ставил оперу.

Будущий премьер-министр России многое перенял у родителей. Переезжая вместе с семьей, он учился в виленской, а затем орловской гимназиях, поступил на физико-математический факультет Петербургского университета, который в 1885 году благополучно окончил со степенью кандидата. К учебе, по семейным преданиям, Петр Аркадьевич относился добросовестно. Его дочь М.П. Бок в своих воспоминаниях описывает случай, происшедший с ее отцом на одном из экзаменов, который принимал знаменитый химик Д.И. Менделеев: «Мой отец, учившийся и читавший по естественным предметам со страстью, отвечал на всё так, что экзамен стал переходить в нечто похожее на ученый диспут, когда профессор вдруг остановился, схватился за голову и сказал: „Боже мой, что же это я? Ну, довольно, пять, пять, великолепно“».

В Петербурге благополучным образом сложилась и личная жизнь Столыпина. Ему не было еще и 22 лет, когда он женился на фрейлине императрицы Ольге Борисовне Нейдгардт (1865–1944), той самой упомянутой выше правнучке Суворова, с которой они прожили долгую счастливую совместную жизнь. В их семье было шестеро детей – пять дочерей и сын.

На первых порах Петр Аркадьевич служил в статистическом отделе Министерства земледелия. В 1889 году был назначен уездным, а в 1899-м – губернским предводителем дворянства в Ковно (ныне Каунас, Литва). Служба в Ковно была полезной для Столыпина, он набирался опыта и полезных знаний о жизни провинции. При этом его кипучая энергия находила выход в общественных начинаниях. Он приложил немало усилий к созданию в Ковно сельскохозяйственного общества и строительству народного дома. Однако время, отпущенное ему на саморазвитие, заканчивалось. В 1902 году он принимает предложение занять пост губернатора Ковненской губернии, а в 1903-м переводится на такую же должность в Саратовскую губернию. Должность губернатора, руководителя обширной территории требовала уже совсем другой самоотдачи и другого уровня ответственности, тем более что экономическая и политическая жизнь страны в эти годы заметно активизировалась. Столыпин становился всё более заметной фигурой на общероссийском политическом небосклоне.

Государева служба: жизнь и реформы

Впервые став губернатором в 1902 году, Петр Аркадьевич Столыпин сделал головокружительную карьеру. Уже 26 апреля 1906 года он был назначен министром внутренних дел в кабинете И.Л. Горемыкина, а 8 июля того же года совместил эту должность с должностью председателя Совета министров Российской империи. Причин этому было много: происхождение, удачная женитьба, образование и, конечно же, личные данные Петра Аркадьевича, который, оказавшись у руля Российского государства, сразу же объявил курс на проведение социально-политических реформ.

Будучи правым по политическим взглядам, он не играл в популизм. Считал народ темным, не способным понять, что для него плохо, а что хорошо, а потому предполагал улучшать жизнь народа, не советуясь с ним. Начатая им аграрная реформа была призвана разрушить крестьянскую общину и сформировать класс мелких собственников. И, несмотря на то что она не была завершена в полном объеме по причине гибели Столыпина, результаты ее были значительными. Из 13,5 миллионов домохозяйств, имевшихся в России, заявки о выходе из общины были поданы членами шести миллионов домохозяйств. Роль помещичьих хозяйств падала. К 1916 году крестьяне засевали на собственной и арендованной земле 89,3 % пашни и владели 94 % сельскохозяйственных животных. Особую роль в аграрной политике правительства П.А. Столыпин отводил переселению сельского населения из перенаселенных центральных губерний России в Сибирь. Около трех миллионов человек прибыли на восток страны и стали осваивать пустовавшие ранее земли.

Аграрная реформа была важным, но отнюдь не единственным делом председателя Совета министров. Под руководством Столыпина был разработан ряд важных законопроектов, касающихся обязательного всеобщего начального образования, реформы местного самоуправления и веротерпимости и огромное множество локальных, но не менее значимых узаконений. Так, в декабре 1909 года Совет министров принял документ «О мерах по развитию воздухоплавания в России». Столыпин, кстати, стал первым в России государственным деятелем, совершившим в сентябре 1910 года полет на аэроплане. Последнее требовало известной храбрости и мужества. Часто случались аварии. Достаточно сказать, что самолет штабс-капитана Л. Мациевича, на котором летал Столыпин, буквально через три дня разрушился в воздухе, и пилот разбился, упав с высоты четырехсот метров. Но Петр Аркадьевич, как и его отец, был не из трусливых. В политике, как и в жизни, он также не боялся принимать непопулярные решения, будь то узаконение о военно-полевых судах, ужесточавшее ответственность за тяжкие преступления, или закон о роспуске 2-й Государственной Думы.

По разным оценкам, за годы нахождения в должности премьера против Столыпина было совершено от десяти до восемнадцати террористических актов. Это говорит о том, что как минимум не всех устраивала его реформаторская деятельность. Во время покушения на Столыпина, произошедшего на Аптекарском острове в Петербурге 25 августа 1906 года, погибло двадцать человек и было ранено тридцать, в том числе сын и дочь премьер-министра. Столыпин был непреклонен, в Госдуме он бросил революционно настроенным депутатам легендарную фразу: «Не запугаете!» По его мнению, альтернативой революции могла стать только длительная созидательная работа, которую он и пытался организовать.

1 сентября 1911 года П.А. Столыпин, равно как и императорская семья, находился в Киеве в связи с открытием памятника Александру II (в тот год широко праздновалось 50-летие крестьянской реформы). Вечером столичные гости присутствовали на спектакле «Сказка о царе Салтане» в местном оперном театре. Во время второго антракта к Столыпину подошел эсер и агент царской охранки Д.Г. Богров и дважды выстрелил, попав в руку и живот Петра Аркадьевича. Столыпина доставили в лечебницу, где он 5 сентября от полученных ран и скончался.

Когда вскрыли завещание, выяснилось, что премьер-министр предвидел свою гибель, указав похоронить его там, где убьют. Пресловутый Распутин предрекал гибель монархии после своей смерти, но думается, что началась эта гибель раньше – с убийства П.А. Столыпина, последнего воина, пытавшегося уберечь Россию от революции. В.В. Розанов в статье «Историческая роль Столыпина» писал: «Революция при нем стала одолеваться морально и одолеваться в мнении и сознании всего общества, массы его, вне „партий“. И достигнуто было это не искусством его, а тем, что он был вполне порядочный человек… Вся революция… стояла и стоит на одном корне, который может быть и мифичен, но в этот миф все веровали: что в России нет и не может быть честного правительства; что правительство есть клика подобравшихся друг к другу господ, которая обирает и разоряет общество в личных интересах…»

Челябинские маршруты Столыпина

К концу XIX – началу XX века российские реформаторы видели перспективу развития страны в продвижении на восток – в Сибирь. С.Ю. Витте мечтал о «цепи деревень от Урала до Тихого океана». Промышленное освоение Сибири поддерживал и П. А. Столыпин. И в том, что незадолго до своей смерти, в конце лета 1910 года, он совершил поездку именно в Сибирь, была своя логика. Говоря о цели этой поездки, челябинская газета «Голос Приуралья» писала: «По слухам, Председатель Совета Министров П.А. Столыпин предпринимает поездку на Дальний Восток. Основной целью поездки премьер-министра, как передают, является обозрение действий переселенческих управлений, в которых за последнюю кампанию обнаружены были некоторые недочеты. Помимо этого, по тем же слухам, Председатель Совета министров намерен объехать всю Амурскую железную дорогу, чтобы лично убедиться в непорядках, царящих там». Современные нам биографы реформатора С. Рыбас и Л. Тараканова своими разысканиями подтверждают, что слухи, сообщаемые челябинской газетой, были недалеки от истины. В их книге «Жизнь и смерть Столыпина» читаем: «Эта поездка имела две цели – в русле переселенческой политики правительства, и более широко, в плане развития русского влияния в Азии».

До 1913 года передвижение по железной дороге в Сибирь и обратно было возможно только через Челябинск, а потому миновать наш город в своей поездке П.А. Столыпин не мог, да и навряд ли хотел. Ведь именно в Челябинске находился один из крупнейших переселенческих пунктов Российской империи. С его осмотра, а также со знакомства с городом, бывшим первым на пути в Сибирь, и начались сибирские впечатления премьера и сопровождавшей его команды. Высокие гости прибыли в Челябинск утренним восьмичасовым поездом 22 августа 1910 года. Вместе со Столыпиным в город прибыли главноуправляющий землеустройством и земледелием империи А. В. Кривошеин, начальник главного переселенческого управления Г. В. Глинка и другие крупные чиновники. После представления челябинских должностных лиц высокие гости направились к Челябинскому врачебно-питательному переселенческому пункту, который был рассчитан на прием в день до десяти тысяч переселенцев. Столыпин и его коллеги осмотрели ночлежные бараки, амбулатории больницы, лавки для продажи переселенцам предметов первой необходимости и оружия. В столовой Столыпин пробовал приготовленную для переселенческого поезда пищу. Были осмотрены баня, прачечная и другие учреждения пункта. Столичных гостей поразили «образцовая чистота и порядок», царившие на «переселенке», и они, поблагодарив челябинцев за хорошую службу, направились в центр города, где присутствовали на богослужении в Христорождественском соборе.

Узнав, что в Челябинске свирепствует холера, премьер-министр решил осмотреть холерное отделение городской больницы и настоял, чтобы его туда доставили. Приехав в учреждение, он беседовал с холерными больными и «нашел местную больницу весьма неудовлетворительною». Городскому голове доктору А.Ф. Бейвелю пришлось выслушать малоприятные для него вещи и конкретные указания по борьбе с эпидемией. В частности, П. А. Столыпин предложил расширить холерное отделение больницы и должным образом его обставить, при этом премьер подчеркнул, что «в данном случае об экономии в средствах не может быть и речи». Досталось и губернскому врачебному начальству, которое, по мнению П.А. Столыпина, не осуществляло должного надзора. Вице-губернатору Эверсману, находившемуся в Челябинске, было поручено предложить губернскому санитарному инспектору фон Шлихтингу прибыть в Челябинск для упорядочения в городе больничного дела.

После данных указаний премьер-министр и ряд сопровождавших его лиц убыли на станцию и продолжили свое путешествие. В Челябинске же начался настоящий переполох. Вице-губернатор, дождавшись решения экстренного заседания Думы о мерах по борьбе с холерой, телеграфировал об этом П.А. Столыпину. Второй телеграммой, отправленной в Петропавловск, он сообщил о дополнительных мероприятиях, принятых городом по борьбе с эпидемиями. После чего Эверсман выехал в Оренбург, где встретился с губернатором В.Ф. Ожаровским и проинформировал его о пребывании Столыпина в Челябинске и данных им поручениях. 25 августа в Челябинск был командирован Л.П. фон Шлихтинг, а 2 сентября в наш город прибыл и сам губернатор. Несколько дней прошло в кипучей деятельности. В эти дни в Челябинске кроме губернского начальства находились А. В. Кривошеин и директор государственных имуществ гофмейстер А. А. Риттих.

Обратный поезд П.А. Столыпина прибыл на станцию Челябинск 5 сентября около двенадцати часов ночи. Выслушав доклады губернатора и других лиц, премьер продолжил свою поездку, выехав в сторону Петербурга через Пермь. Екатеринбургская газета «Уральская жизнь» в своем выпуске от 2 сентября 1910 года, оценивая проезд П.А. Столыпина через Челябинск, отмечала, что «посещение им больницы и телеграфное распоряжение предпринять немедленно энергичные противохолерные меры оказали благотворное влияние на „отцов города“.. Сонная дума расколыхалась, и хотя собственно радикальных мер еще не последовало, тем не менее при думе появилось невиданное учреждение – городские санитарные попечительства».

После возвращения премьер-министра в Петербург им и А.В. Кривошеиным в 1911 году была на 170 страницах издана аналитическая записка «Поездка в Сибирь и Поволжье», в которой целый ряд страниц написан по мотивам их сибирских и челябинских впечатлений. Так, говоря о переселенческом движении в Сибирь, авторы подчеркивают:«…в Челябинске невольно бросались в глаза рядом с новыми и светлыми зданиями сохранившиеся еще остатки старых тесных и низких переселенческих бараков; те и другие как бы представляли собою убогое прошлое переселенческого дела и начало его лучшего будущего».

Есть в записке П.А. Столыпина и А.В. Кривошеина и мысли относительно судьбы «челябинского тарифного перелома». Его идея может быть кратко изложена следующим образом. За провоз каждого пуда зерна по железной дороге с предпринимателей взималась определенная плата с версты пути. При этом чем дальше вывозился хлеб, тем тариф этот был меньше, т. е. действовал понижающий коэффициент. Следствием этого стала жесткая конкуренция дешевого сибирского и дорогого хлеба центральных губерний. Чтобы уберечь от банкротства производителей центрального района России, был введен «челябинский тарифный перелом». В соответствии с ним провоз хлеба по железной дороге по Сибири осуществлялся по старым тарифам, а с Челябинска (последней сибирской станции) отсчет тарифа начинался как бы сначала. В результате пуд сибирского хлеба подорожал в среднем на десять-двенадцать копеек. Отмечая, что «челябинский перелом тарифа имеет многочисленных защитников», П.А. Столыпин и А. В. Кривошеин в то же время высказались за его постепенную отмену, посчитав, что «за последние 10–15 лет условия производства хлеба в Западной России и коренной России значительно уравнялись».

В целом П.А. Столыпину поездка понравилась. Как вспоминала его дочь, он много рассказывал о богатствах края, его блестящей будущности и убежденно повторял: «Да, десять лет еще мира и спокойной работы – и Россию будет не узнать!» Но не дано было этих десяти лет ни России, ни самому Столыпину. В память о нем в траурные сентябрьские дни 1911 года «по желанию начальственных лиц города Челябинска» в церквях города были отслужены панихиды, а гласные Челябинской городской думы, имевшие возможность лично убедиться в деловых качествах «министра-президента», почтили его память минутой молчания.

Примечание

В настоящем виде очерк публикуется впервые. При его написании использована статья В.С. Боже «П.А. Столыпин в Челябинске», увидевшая свет в краеведческом сборнике «Челябинск неизвестный» (Вып. 3, Челябинск, 2002).

«Я никогда не забывала наше пребывание в Челябинске и очень люблю его…» – писала Евдокия Дмитриевна Турчанинова (1870–1963), народная артистка СССР, одна из трех знаменитых «старух» Малого театра, игравшая на его сцене более 67 лет.

Жизнь, отданная театру

Родилась она в семье капельдинера Малого театра. По преданию, ее семья брала истоки от пленного турка, увезенного в Россию каким-то генералом. Потомство этого турка (в память о нем) и получило свою фамилию – Турчаниновы.

С детских лет у Дуни Турчаниновой проявилась страсть к лицедейству, она переодевалась, на разные голоса разыгрывала сценки, пела народные песни. Поэтому, несмотря на то что семья едва сводила концы с концами, родители все же отдали дочь учиться сначала в салон госпожи Гельд, а затем на драматические курсы при театральном училище, где ее учителем стал знаменитый в конце XIX веке А.П. Ленский. Вспоминая о годах ученичества, Турчанинова писала о Ленском: «Он предоставлял меня самой себе, и только если видел, что я очень уж запуталась, вдруг бросал мне какой-то короткий намек, иногда одно слово, которое, как прожектор, освещало трудное место и помогало мне двигаться дальше». Многое давал начинающей актрисе сам Малый театр, на сцене которого, кроме Ленского, блистали М.Н. Ермолова, Садовские и другие талантливые актеры. «Каждую пьесу я смотрела по несколько раз и чувствовала, что это и есть для меня лучшая школа», – писала Евдокия Дмитриевна. По окончании театрального училища в 1891 году она была принята в труппу Малого театра и сразу приковала к себе взгляды самых взыскательных зрителей. Достаточно сказать, что на нее обратил внимание увидевший ее в своей пьесе «Плоды просвещения» Лев Толстой, который отметил, что своей игрой Турчанинова в роли Тани исправляет его ошибки и «дает настоящую русскую девушку».

Как комедийная характерная актриса Турчанинова сразу полюбилась публике. Хорошо владея сценической речью, зная уклад жизни небогатых слоев российского населения, Евдокия Дмитриевна с особенным успехом играла в пьесах А.Н. Островского; всего же в течение жизни по пьесам этого драматурга ею было сыграно в спектаклях более семидесяти ролей. Запомнились зрителям также ее Лиза в «Горе от ума» А. С. Грибоедова, дочка и матушка в «Ревизоре» Н.В. Гоголя, Керубино в «Свадьбе Фигаро» П. Бомарше, мадам Гранде в спектакле по роману О. Бальзака «Евгения Гранде», профессорша Горностаева в «Любови Яровой» К. А. Тренёва и другие блистательно сыгранные роли.

Слава и награды не обошли Турчанинову стороной. Она дважды была удостоена Сталинских премий, имела два ордена Ленина. Торжественно праздновались и ее юбилеи. При этом для Евдокии Дмитриевны эта сторона жизни была не главной, на первом плане всегда стояла любовь зрителей, которую она и считала мерилом своего труда, своей главной наградой. Работала она до глубокой старости. Но уйдя из театра в 1959 году, когда ей шел уже девяностый год, не смогла сидеть дома и до 1961 года продолжала выступать с чтением художественных произведений на эстраде.

Челябинские впечатления Турчаниновой

Евдокия Дмитриевна неоднократно бывала в Челябинске, как во время гастролей Малого театра (1935, 1956), так и находясь здесь в 1941-1942-м вместе с театром в эвакуации. На ее глазах вырос наш город, сформировался столь привычный сегодня для всех его центр. Прибыв в 1941 году в эвакуацию, Турчанинова не упустила возможности отметить те изменения, которые произошли с городом по сравнению с 1935 годом: «Сколько новых зданий, заводов, фабрик, целых улиц образовалось за это время!» Еще большее впечатление произвела на Евдокию Дмитриевну встреча с городом в 1956 году. В письме своему ученику и другу Ф.В. Мишину она отмечала: «Город неузнаваем. Вместо прежней Челябы-дыры – большой чистый город с широкими улицами, прекрасными домами. Много зелени, даже оставшиеся домишки выглядят как-то уютно, всё асфальтировано. Театр большой, мы играем в Оперном и в Драматическом, небольшом, в котором играли в 41 и 42 годах. Я не могу узнать ни одного места. Огромная площадь, где прежде всегда гулял с ног сшибающий ветер, особенно зимой в метель, превратилась в сквер, весь зеленый».

Челябинск в памяти Турчаниновой всегда ассоциировался с эвакуацией, трудной, болезненной, но в то же время наполненной реальной, нужной людям деятельностью. Говоря об этом периоде своей жизни, она писала: «…очень хорошо жили, было много интересной, полезной работы в дни войны, мы непрерывно ездили со всякими шефскими спектаклями, концертами, застревали в снегу, нас вытаскивали грузовиками. Но это была жизнь, и мы были полезны действительно – госпитали прощались со слезами благодарности, а это приятно!»

К этому следует добавить, что кроме шефских выступлений у Е.Д. Турчаниновой была очень насыщенной и занятость в спектаклях Малого театра. Челябинцы могли видеть ее Глумову в спектакле «На всякого мудреца довольно простоты», Чебоксарову в «Бешеных деньгах», Галчиху в «Без вины виноватые», Улиту в «Лесе», старуху Ванюшину в драме «Дети Ванюшина». Любимая работа, традиционный театральный круг общения (в который входили А. А. Яблочкина, сестра Мария Дмитриевна Турчанинова, преподававшая в Малом театре музыку, Н.К. Яковлев и др.), связь через переписку с наиболее близкими знакомыми и друзьями в конечном итоге и определили позитивную оценку актрисой этого периода жизни. При этом об адресатах писем Турчаниновой следует сказать особо, поскольку среди тех, кому Евдокия Дмитриевна особенно часто писала в 1941–1942 годах, был С.Н. Дурылин, не чужой Челябинску человек. В 1923–1924 годах, будучи высланным в наш город за религиозно-философские взгляды, он оставил о себе добрую память. Сергей Николаевич, почетный член Челябинского общества изучения местного края, стал одним из основателей челябинского краеведческого музея, осуществил в Челябинске археологические раскопки курганов в районе озера Смолино, основал этнографическую секцию при обществе изучения местного края. Именно благодаря Дурылину Е.Д. Турчанинова сблизилась во время своего пребывания в Челябинске с семьей врача Н.И. Игнатова.

Письма Е.Д. Турчаниновой из Челябинска 1941–1942 годов (опубликованы в 1974-м) – еще недооцененный источник сведений о пребывании Малого театра в нашем городе. Честные, рисующие без какой-либо идеологической окраски реальную картину эвакуации, они позволяют многое из происходившего в то время понять и на многое посмотреть иначе. При этом тема взаимоотношений Турчаниновой и Челябинска этим не исчерпывается. В 1982 году писатель А. А. Шмаков в одной из своих газетных публикаций рассказал о переписке между легендарной актрисой и З.Н. Северной, бывшей в 1941–1942 годах директором гостиницы «Южный Урал». На тот момент в личном архиве Зинаиды Николаевны хранилось более тридцати писем, открыток и фотографий Турчаниновой. Эти материалы до сего дня должным образом не опубликованы, более того, местонахождение их неизвестно. А потому поиск материалов, рассказывающих о связях талантливой русской актрисы Е.Д. Турчаниновой с Челябинском, должен быть продолжен.

Письма из эвакуации (1941–1942)

Из письма к Т.Л. Щепкиной-Куперник (1874–1952, русская советская писательница, переводчик) от 23 октября 1941 года.

«…Приехали 20 (октября 1941 г. – Прим, авт.) в 10 ч. 30 мин. вечера. Живем пока в театральной уборной с заколоченным окном, тепло, есть электричество и столовая, где питаемся. Здесь всё переполнено, как разместимся, не знаю, ведь нас около 200 человек, а на днях ждут еще эшелон. Вероятно, будут устраивать общежитие в помещении каких-нибудь учреждений… Багаж наш у многих остался в Москве из-за нераспорядительности нашей администрации, а самое плохое – отсутствие костюмов, париков и т. д. Если это не придет, то мы просто погибнем, ибо играть не в чем, без декорации можно, но без костюмов – никак».

Из письма к С.Н. Дурылину от 2 декабря 1941 года.

«…Мы всё еще не играем, так как пришли два вагона с мягким оформлением и материями, а костюмов, мебели, декораций нет как нет… Устроены мы все без исключения, хорошо питаемся».

Из письма к С.Н. Дурылину от 14 декабря 1941 года.

«…Мы всё еще пробавляемся только концертами… Наша эвакуация проходит бессистемно, нелепо, и всё получилось скверно».

Из письма к М.Н. Зелениной от 15 января 1942 года.

«…Теперь пришли все костюмы, декорации, а чего нет, то написали заново (у нас два хороших художника – Кноблок и Рогачёв), и мы можем играть всё. До сегодняшнего дня с 23 декабря поставили „Мудрец“ („На всякого мудреца довольно простоты“. – Прим, авт.), „Бешеные деньги“, „В степях Украины“, „Без вины виноватые“, „Стакан воды“. Всё идет при аншлагах и с большим успехом. Готовим „Отечественную войну“ (по Толстому) и еще некоторые пьесы, постепенно будет весь наш репертуар. Кроме того, мы сделали 129 концертных выступлений в воинских частях, госпиталях, кроме больших концертов в театре».

Из письма к С.Н. Дурылину от 3 февраля 1942 года.

«…Живем мы очень хорошо… У нас маленький номер в гостинице „Южный Урал“, отличное здание, но очень запущенное, а там есть всё для первоклассной гостиницы».

Из письма к Т. Л. Щепкиной-Куперник от 10 февраля 1942 года.

«…Завтра отправляется бригада от нас в Красную Армию: Пров Садовский, Ильинский, Гоголева и др. Я завидую им, но меня не могут пустить – я много занята… Эти дни – горячая работа, готовят „Отечественную войну“, вероятно, 23/11 премьера».

Из письма С.Н. Дурылину от 10 марта 1942 года.

«…Отечественная война“ прошла с большим успехом. Хороши 1) Яковлев – Кутузов, 2) Зубов – Наполеон, в маленькой роли Балашова очень выдержан и убедителен Ленин (М.Ф. Ленин – актер Малого театра. – Прим, авт.)… Для Челябинска, конечно, это замечательно. Народ ломится в театр на всё. Два раза в неделю мы ездим в Авиагородок, играем там во Дворце культуры, очень приятная военная публика».

Из письма Т.Л. Щепкиной-Куперник от 25 марта 1942 года.

«…Начали репетировать твою пьесу. Межинский хочет назвать ее „Испанская легенда“…..Отечественная война“ идет у нас не менее 5 раз в неделю, а в апреле пойдет, по распоряжению обкома, 20 раз, а в ней заняты все… Мне кажется, что весной здесь будет хуже – грязь, пыль, ветер, вообще весной неприятные сюрпризы».

Из письма С.Н. Дурылину и И.А. Комисаровой от 11 июня 1942 года.

«…8/VI был мой творческий вечер… Я приготовила новую вещицу: „Испанская легенда“… где я играла роль старой испанки из времен войны Испании с Наполеоном 1809 г., пламенной патриотки. Роль трагическая. Успех в ней я имела очень большой и у зрителей, и у всех актеров… Вечер прошел с успехом, принимали исключительно хорошо. Много говорили о нем даже на улице, в магазинах обращались ко мне с благодарностью и похвалами».