Стальное сердце Дивов Олег

– Порадовать тебя хотели. Вот, сами радуемся теперь. Ты читай, читай. Скажешь потом, что думаешь по этому поводу.

Для начала Тим охватил взглядом материал целиком, прыгая через строки. Репортаж был хорош. Полынинскую теорию строения биополя Зайцев расписал простым, доступным языком, комментарии к фотографиям оказались такими, какие сделал бы сам Тим. Тон репортажа был легкий, ненавязчивый, но и без оговорок типа «может быть» и «похоже на правду». Интонация была скорее «хотите – верьте, хотите – нет, а вот мы это видели».

– Классно, – сказал Тим. Углубился в зачеркнутые абзацы и отдельно помеченные места. До боли стиснул челюсти.

И из интервью с Полыниным, и из комментариев Зайцева было с мясом, по живому, вырвано все то, что Тим так хотел рассказать людям. На первый взгляд в забракованных фразах не было ничего криминального. Там просто говорилось, что при современном уровне развития науки полынинские технологии легко воспроизводимы и не представляют собой ничего сверхъестественного. И превращение их в технологии боевые тоже возможно. Заяц деликатно расспрашивал Полынина о том, какие негативные воздействия может испытать человек, попавший под излучение микроволнового генератора. А Полынин в ответ мямлил и юлил. С помощью знаков препинания хитрый Зайцев ловко воспроизвел все паузы и закатывания глаз к потолку. Даже самый тупой читатель увидел бы, что Полынин, мягко говоря, зажимает информацию. Это была хорошая работа.

– Зайчик умница, – сказал Тим, разглаживая макет на коленях.

Гульнов кивнул.

– И кто эту полосу зарезал? – спросил Тим, стараясь не злиться. Ему очень не хотелось думать, что Гульнов все-таки слабак и не смог отстоять материал. Еще ему очень не хотелось даже предполагать, что Гульнов в информацию о психотронном оружии не поверил. Это означало, что он не верит самому Тиму. «А кто же тогда мне вообще способен поверить, мать-перемать?!»

– Главный ее зарезал, – вздохнул Гульнов. И Тиму полегчало. С главным редактором Гульнов справиться не мог по определению.

– Вот уж не думал, что он посмотрит эту полосу…

– А он и не смотрел. Пока ему не позвонили.

– Е-мое… – пробормотал Тим.

– Цензура позвонила, – уточнил Гульнов. – Цензура, которой якобы больше нет.

– Но ее же действительно больше нет…

– Как ни странно, главный тоже так думал. Если бы он думал иначе, он бы мне не рассказал о том, что случилось. Верно?

– Вот уж не знал, что у нас главный – хороший человек.

– Ну, может быть, не очень хороший, но довольно порядочный. Так вот, он сказал, что ему позвонили и мягко сообщили: хотите садиться, ребята, – печатайте этот материал. А не хотите – давайте выкидывайте все, что касается создания оружия.

– Черт возьми… – протянул Тим. – Там ведь всего-навсего боевые аспекты применения СВЧ… Представляю, какой поднялся бы хай, пропихни ты мою статью об Эфе.

Гульнов снова кивнул. Он глядел на Тима виновато и очень мягко.

– Понимаешь, они очень грамотно высказались. Мол, мы вам, ребята, запретить ничего не можем. Но если хотите садиться… Н-да.

Тим тряхнул головой и бросил макет на стол.

– Что ж, – сказал он жестко. – Теперь у нас есть четкое доказательство того, что это правда. Во всяком случае, мне хватает.

Гульнов поморщился. Он очень не любил категоричных высказываний.

– Будешь работать с нами? – спросил он.

– А вы будете копать дальше? – прищурился Тим. В душе у него все кипело. Он был чертовски разочарован тем, что сделанный по его наводке материал сняли. Кроме того, ему было немного стыдно, что из-за этого у Гульнова «слетела» полоса.

И в то же время Тим получил главное. Ему поверили. Проклятая цензура сделала так, что именно те люди, которых он уважал и которые раньше сомневались в его словах, теперь поверили ему.

– Заяц будет копать, – сказал Гульнов. – Он для начала пойдет по ученым. Нам нужны авторитетные люди, на которых цензура руку не поднимет. Пусть там будут только намеки. Или, наоборот, пусть они скажут, что такого не может быть. А это, – он прихлопнул ладонью «зарезанный» макет, – поработает для затравки. Будет почта обязательно. Будут отклики. Что-нибудь да всплывет. У нас народ приучен читать между строк.

– Знаешь, Володя, – пробормотал Тим задумчиво. – Да я вам, наверное, и не очень нужен… То есть я могу встать на подхвате. Но у меня и опыта гораздо меньше, чем у вас обоих, да и тема, честно говоря, не моя. Ты же знаешь, я «социальщик» ярко выраженный. О взаимоотношениях людей я умею писать. А психотронное оружие…

– Подумай, – сказал Гульнов, пожимая плечами. Особо разочарованным он не выглядел. Тим его понимал – своим предложением Гульнов в первую очередь хотел показать, что недоверия больше нет.

– И когда теперь? – спросил Тим, подбородком указывая на макет.

– На следующей неделе. Хочешь этот взять себе?

– Зачем? – усмехнулся Тим. – Один экземпляр – это не тот тираж, которым стоит гордиться.

– Все хорошее, что написали люди, тоже когда-то было в одном экземпляре, – заметил Гульнов.

– Ты же знаешь, что общего между человеком и мухой, – сказал Тим, вставая. – Их обоих можно прихлопнуть газетой. Вот поэтому я и хочу работать в газете. Чтобы гадов – мочить. Спасибо, Володя, – он протянул Гульнову руку, и тот вяло ее пожал.

В коридоре на Тима налетел Смолянинов и чуть не сбил его с ног.

– Ха! – заорал он. – Господин Костенко! Примите мои соболезнования!

– Да ну… – смутился Тим. – Ты лучше Зайчика пожалей. Сколько он корячился, и все впустую.

– Впустую ничего не бывает, – внушительно заявил Смолянинов. – Слушай, это все действительно так серьезно?

– Это очень серьезно.

– Н-да… Слушай, Тим! Между прочим, я сегодня буду стронций вымывать из организма. И Заяц будет, и Володька. Заходи.

– Спасибо, не получится, – улыбнулся Тим. – Так приходите вдвоем, – заговорщически предложил Смолянинов ему на ухо. – Блондинка? Брюнетка? Рыжая?

– Платиновая, – гордо объявил Тим, чувствуя, что краснеет. Смолянинов это, конечно, разглядел.

– Любовь! – заключил он. – Завидую!

– Да ладно… – окончательно смутился Тим. – Ну, спасибо за приглашение, я побежал.

– Берегите себя, – повторил Смолянинов и рванул дальше по коридору. Тим задумчиво смотрел ему вслед. Смолянинова в редакции считали человеком бесшабашно храбрым, но вот за психотронное оружие он бы никогда не взялся. Потому что был чертовски умен, циничен и умел в любой ситуации делать главное для журналиста – выживать на линии огня, на переднем крае. А когда в тебя летит не пуля, а невидимая голубая молния, пригнуться ты не успеешь.

Тим сунул руки глубоко в карманы и зашагал к лифтам. На ходу он вспоминал, какой должен быть диаметр у медной проволоки для петли Лаковского. Эта «петля» – кольцо с длиной окружности в метр – тоже считалась у биоэнергетиков отменным экраном, даже лучше фольги.

Он, кажется, на минуту вздремнул. Обнаружил во сне хорошо знакомый узкий коридор с плохим освещением. Почувствовал тяжесть проклятого топора в руках. Догадался, что за углом прячется смерть в облике вервольфа. И проснулся от страха. Попытался открыть глаза, чуть-чуть приподнял веки и увидел зеленый туман.

Тим лежал на боку, на диванчике в кабинете, и не мог пошевелиться. Тело отказывалось слушаться, оно было парализовано. А в воздухе повис тонкий неплотный зеленый туман, и в этом тумане, где-то у двери, за краем угла зрения, притаился ужас.

Рот наполнился слюной. По телу пробежала волна неприятной вибрации, еще раз, еще раз, с каждым разом сильнее. Как будто диван под ним мелко-мелко затрясся. Из-под полуприкрытых век Тим видел подсвеченный бьющим из окна закатным солнцем туман, но ни повернуть голову, ни даже просто шевельнуть глазами не мог. И «щелкнуть» тоже не мог. Это было совершенно невозможно.

Вибрация усилилась. Теперь дрожь охватила все тело и била немилосердно, мелко, но очень сильно. Слюна потекла с губы, и сглотнуть не было сил. А там, в тумане, прятался ужас. Прятался, выжидая удобного момента, чтобы наброситься. Страх в чистом виде. И если ты найдешь в себе силы, двинешь глазами и посмотришь на него… Тогда он прыгнет на тебя и поглотит целиком.

Навсегда.

Тим почувствовал, что теряет контроль над собой. Ему безумно хотелось закричать – нет, не в голос, потому что голосовые связки тоже не слушались. Но сейчас он не выдержит, и яростный вопль животного ужаса заполнит мозг. И за этим воплем придет освобождение. Никаких больше страхов. Никаких больше проблем. Придет спасительное безумие.

Тим сконцентрировал внимание на глазах. Он так напрягся, что ему на мгновение полегчало. И смог чуть-чуть, самую малость, сдвинуть зрачки. Только не в сторону ужаса в тумане, нет! От него. Тим увидел свою руку. Ее должна была бить крупная дрожь, сотрясавшая все тело. Но рука лежала совершенно неподвижно. И Тим вспомнил.

Семья, живущая в подмосковных Химках, сорокалетние мать и отец, двое детей, возраст – десять и восемь, бабушка, возраст не установлен. В течение последних трех лет жалуются на похожие симптомы. Их начинает трясти под вечер. Правда, не до паралича. Спасаются они под покрывалами из алюминиевой фольги, иначе не могут заснуть. Обращались во все возможные инстанции, но везде только смеются.

Бывший сотрудник КГБ, который показывал результаты замеров СВЧ-фона в своей квартире. Его семью жарили микроволновым лучом, как котлету на сковородке. Уволился из органов «по политике», тут же был подвергнут насильственно психиатрическому освидетельствованию. Признан нормальным. Однажды ночью проснулся от страшного жжения в позвоночнике – и началось. Один из симптомов – вибрация во всем теле.

И группа «охотников за летающими тарелками», карабкавшаяся на Гиссарский хребет якобы к месту посадки НЛО. Три человека ночью проснулись от бешеной вибрации. Яркое свечение в воздухе, различимое сквозь брезентовую стенку палатки. Абсолютный паралич воли на несколько минут.

Только вот чего «уфологи» точно не чувствовали – так это страха. Потому что внутренне они были готовы к встрече с Неведомым.

«А я что – не готов?»

С этой мыслью Тим собрался в комок. Он весь сжался в крошечный шарик, сгусток энергии. «Там, в углу, стоит и глядит на меня что-то невообразимо страшное. Как его победить? Только став еще более страшным, чем оно само».

И вместо того, чтобы внутри себя заорать от ужаса, Тим злобно рыкнул. Дал ненависти заполнить сознание до отказа. Резко, прыжком, развернулся из «шарика» до размеров собственного тела. И легко повернул оскаленное лицо навстречу врагу.

Ххххаааа!!!

В комнате не было ничего и никого – ни тумана, ни ужаса, ни даже пыли в солнечном луче. Ни малейшего напоминания о том, что случилось. Только сведенные до боли мышцы и утробный рык откуда-то из самой груди.

Тим закатил глаза, покачнулся на краю дивана и с деревянным стуком повалился на пол.

– Смотри! – сказал Тим. – Документ, однако.

Ольга взяла у него бледную ксерокопию и принялась читать. Тим достал из холодильника очередную ванночку со льдом.

«Независимые эксперты, – было написано на бланке с логотипом какого-то «Комитета охраны жилищ», – расследовали факты проведения КГБ СССР преступных опытов по воздействию сверхвысоких частот (СВЧ) на поведенческие функции человека (создание биороботов).

В результате установлено следующее:

1. Опыты на людях начали проводиться в СССР с 1977 г. и к настоящему моменту приняли достаточно широкий размах.

2. Облучение СВЧ, особенно длительное, приводит к разрушению здоровья человека и подавляет его волю (превращает в биоробота).

3. При соответствующей комбинации частоты, фокусировки и мощности излучения возможно различное воздействие на деятельность сердца и даже его остановка. В связи с этим требует дополнительного расследования причина смерти А. Д. Сахарова.

4. Обращение подопытных в различные инстанции приводило не к прекращению облучения, а к помещению их в психиатрическую лечебницу, где им ставился диагноз «шизофрения» и «НП» – нецелесообразность переписки».

5. Жалобы и болевые ощущения пострадавших совпадают с результатами научных исследований о воздействии электромагнитных излучений на организм человека…»

Ольга не стала заглядывать дальше, в перечисление имен и научных степеней «независимых экспертов». Положила документ на стол и вздохнула.

– Бред, да? – спросил Тим, протягивая ей стакан.

– Спасибо, – кивнула она. Очень холодная водка пополам с грейпфрутовым соком и несколько кубиков льда. Отличный напиток. Тим замечательно умеет делать такие вещи. Крепкие и совсем без водочного привкуса. – Почему бред? Только вот зачем они Сахарова приплели?..

– Это и есть самый важный аргумент «против»! – Тим сел рядом и обнял Ольгу за плечи. Он мягко потерся носом о ее щеку, и она испытала острый, почти болезненный прилив нежности. – Понимаешь, здесь получается такая смешная петля. Если бы не Сахаров, документ читался бы неплохо. Но те, кто его писал, убеждены, что академика убил КГБ. И если сказать им, что без ссылки на Сахарова документ будет правдоподобен… Вот тут ты увидишь, насколько все эти люди больны.

Ольга повернулась к Тиму, заглянула в его усталые глаза, а потом их поцеловала, сначала левый, потом правый.

– Бедный мой, – сказала она.

– Точно, – кивнул Тим. – Бедный я. Потому что я же говорю – петля. Допустим, банда сумасшедших распространяет шизофренические документы. Ерунда, не впервой. Но вот три года назад, когда в Москве объявился первый такой псих, он вошел в контакт с двумя известными журналистами. Передал им свои мемуары. И оба журналиста очень скоро умерли. Мужик, Бандуров его фамилия – клевая, правда? – с перепугу лег на дно. Но он же действительно псих. Страшно двинутый на сексуальной почве. Там половина мемуаров посвящена тому, как эти гады вторгались в его сексуальную сферу. Очень натуралистическое описание…

Ольга что-то себе представила и улыбнулась. Тим улыбнулся в ответ. Он не боялся рассказывать ей такие вещи. Того, что случилось с Тимом в постели месяц назад, она не помнила. Тогда, отдышавшись и придя в себя, Тим увидел, как она испугана, и впервые в жизни решился на вмешательство, которое мог бы назвать «экстрасенсорным гипнозом». Он только хотел стереть ее страх – но вместе со страхом исчезла и память о том, что его вызвало. А Тим дал себе зарок такого больше не делать ни с кем и никогда.

– Так вот, – продолжил он. – Психопат не может все время быть нормальным, ему нужно иногда активизироваться. И в следующий активный период мужик отнес свои записки не кому-нибудь, а академику Сахарову лично в руки. Вот такие дела. Говорят, переживает теперь страшно. Слушай, зачем я тебе это рассказываю, а?

– Потому что я тебе верю, – сказала Ольга. И поцеловала его в губы, нежно-нежно. Тогда Тим поставил стакан на стол и обнял ее уже двумя руками.

На кровати она перевернула его на спину, уселась сверху, вобрала в себя, и Тим провалился в блаженное забытье, которое так недавно стало ему доступным. Он не думал ни о чем, весь отдался своим ощущениям и поразился тому, как остро чувствует эмоции своей любимой. На секунду ему показалось, что он непроизвольно «щелкнул», но это было не так. Он просто воспринимал ее чувства, как будто два человека стали одним. Закрыв глаза, он нырнул в содрогающуюся темноту, и тут сквозь нее пробились голоса.

Стонала женщина. Стонала, задыхаясь от наслаждения. Похотливо хрюкал и бормотал что-то неразборчиво матерное тонкий и визгливый мужской голосок. И сквозь этот фон пробился третий голос, давно знакомый – сильный, мужественный, главный, басовитый.

– Смотри! – сказал он Тиму весело. – А ее-то уже трое е…!

– В жопу, в жопу хочу! – провыла женщина. – Ааааа!!!

Тим не крикнул, не дернулся, не задрожал, даже не потерял эрекцию. Подсознательно он был готов к вторжению в свой разум, как те «уфологи» на Гиссарском хребте к визиту летающих огней и трясучке во всем теле. Тим просто чертовски расстроился. Потому что уже вычислил, что теперь делать и какие это будет иметь для него последствия.

Он «щелкнул». И понял, отчего не работает экран под матрасом. Комната была залита голубоватым свечением, которое заполняло ее всю и текло под небольшим углом сверху. Как срывается с плоскогорья водопад. Холодный, злой оттенок голубого. Раньше Тим такого не видел. Он «щелкнул» до упора, но локализовать генератор излучения не смог. Похоже, сигнал шел очень издалека и через систему ретрансляторов. Но ближайший Тим, кажется, засек.

Ольга, тяжело дыша, ритмично двигалась, изгибаясь всем телом. Она еще не почувствовала, что Тим отключился. С начала вторжения прошло всего лишь секунды три-четыре.

Женщина в мозгу Тима выла и ругалась матом, требуя, чтобы он перестал кобениться и вдул ей в жопу как следует. Визгливый по-прежнему хрюкал и бормотал. Тим задвинул обоих в угол сознания и настроился на главного. Он четко сформулировал мысль и, произнося неслышные слова, почувствовал, как движется язык и напрягаются голосовые связки.

– Ты оператор? – спросил он.

– Я оператор, – эхом отозвался бас. Он уже не веселился, скорее в голосе прозвучали недоумение и легкий испуг.

– Я тебя поймаю, – пообещал Тим. – И оторву тебе… – он подумал, – … голову. Прощай. Ты мертвец.

Оператор что-то промямлил в ответ, но Тим уже поставил блок. Секунда, две – голоса смолкли. Тим «щелкнул» и увидел, как голубой свет всасывается обратно в потолок.

Движения Ольги стали замедляться, она почувствовала, что что-то не так. Тим мягко, ласково остановил ее. Их тела разомкнулись, Тим осторожно подтолкнул девушку, чтобы она легла на спину. «Все, прошло мое недолгое счастье. Я уже просто не смогу в достаточной степени расслабиться для того, чтобы кончить ей в губы, или когда она на мне, или в любом другом нестандартном варианте. Я теперь всегда буду слишком напряжен».

Тим вошел в нее. «Да, только эта позиция, которая намертво отпечатана у меня в мозжечке с самого первого раза. Именно в этой позе мне так привычно совмещать несовместимое – ласкать и думать. У меня остаются мои губы, мои руки, мое желание дать ей счастье. И я буду по-прежнему доводить ее до экстаза и делать с ней все, что она захочет. Но когда я захочу кончить, я всегда буду сверху. И голова моя будет думать – держать блокировку.

Потому что теперь не думать – это непозволительная роскошь для меня. Еще раз-другой они меня пробьют, и мне кранты. Стану либо импотентом, либо марионеткой. А так – ни два, ни полтора, но хотя бы моя милая получит немножко удовольствия. Я буду наслаждаться тем, что ей хорошо. Как-нибудь проживем. А там, глядишь, я достану этих гадов – и все вернется. Все вернется, правда, Оля? Я тебя люблю».

Тим двигался, и в слиянии губ гасли вздохи и стоны любви. В голове Тима играла музыка. Для начала он «поставил» «Dire Straits». У них было много вещей с подходящим ритмом.

Среди ночи Тим осторожно прикрыл дверь в квартиру, пробежал по лестнице шесть этажей вниз, зашел в соседний подъезд. Девять этажей вверх, тихонько, не спеша, прислушиваясь. А вот и решетка, закрывающая выход на чердак. Громадный замок. Ну, посмотрим.

Тим неглубоко «щелкнул» и осторожно пощупал сканирующим лучом пространство над головой. Людей нет. Тогда он «щелкнул» до упора и «принюхался» на пределе своих нынешних, совершенно фантастических возможностей. Беспомощный и незащищенный внешне, застывший, как статуя, с закрытыми глазами и искаженным от напряжения лицом, он «принюхался» к точке, где должен был стоять ретранслятор. Ничего там не оказалось.

Ничего, кроме светящегося остаточным излучением квадрата размером примерно метр на полтора, окруженного аккуратными террикончиками шлака. Что-то здесь было еще час назад. А теперь – не было.

Эту штуковину несли на руках, и она оставляла пятна. Тим вышел во двор и встал, «принюхиваясь», под мягко летящий с неба пушистый снег. Вот здесь была их машина. Судя по отпечаткам протектора… «Да, точно. Тот самый «ГАЗ-66» защитного цвета с надписью «Техпомощь» на борту. Ты же, тормоз несчастный, прошел мимо него, обалдевший от предвкушения любви, и не заметил ничего странного. Глянул, как на пустое место. А он стоял бесстыдно, не скрываясь. Обнаглели донельзя. Или они не понимают, что со мной сделали, насколько я стал чувствителен и до какого озверения они меня довели?!»

Падал снег, было тепло. Тим протянул ладонь, поймал несколько снежинок и прижал руку к горящему от злобы лицу. Все, тупик. «Они загнали меня в угол. Кажется, теперь я понимаю, отчего «поехал» на сексуальной почве Бандуров, чем на самом деле была счастлива Эфа и почему начал вендетту безобидный Лебедев, дурак и «шестерка» по жизни».

Тим прошелся по двору, печатая следы в тонком снежном покрывале. «Есть области чувств, которые человек тщательно оберегает и трогать не позволяет никому. Что это? Инстинкт продолжения рода во всех его ипостасях. Вспомним наших зомби, вырвавшихся из-под власти «хозяев». Галина Самойлова из Воронежа, Валентина Танич из Москвы, Сергей Колесников из Киева. Единственное, что было ценного в их жизни, – дети. На это «хозяева» и нажали. Бешеный страх за детей в течение нескольких лет, пока зомби работал, делал зомби психопатом. И люди срывались с крючка, сходили с нарезки, становились свободны.

А вот Бандуров, одинокий и бездетный, не успел уйти из «большого секса». И однажды, когда положил свой прибор на пенек, замахнулся топором, да так и застыл… С этого момента он тоже малость тронулся рассудком. И стал для «хозяев» недоступен. Они его наказать хотели, а вышло – потеряли. Потому что сумасшедший не контролирует себя. А при психотронной атаке задействуется собственный центр контроля в мозге. Верно, Тим! Думай, мой хороший! Ты все поймешь.

Ты каждый раз «щелкал», встречаясь с беглым зомби. И ничего особенного не видел – легкая энергетическая аномалия мозга, характерная для психопатических личностей, и все. А вот у «активного» зомби, находящегося под контролем, должна быть своеобразная «черная метка». Интересно, ты сумеешь ее разглядеть? Скорее всего. Так. А к чему ты все это, Тим? Ты словно на войну с ними собрался».

Тим поднял лицо к небу. «Может быть, – сказал он себе. – Допустим, блокировка, когда в голове все время бренчит музыка, оказалась весьма эффективной. Хорошо, я спас от вторжения свою сексуальную жизнь. Хотя разве это жизнь с таким блоком?.. Ну, неважно. Но как защищаться во время сна? Опять каждый вечер надираться до чертиков, чтобы отключать контроль? Либо я сопьюсь, либо еще раньше посажу себе печень и сдохну.

И в любом случае я быстро расшатаю нервную систему так, что не смогу работать как сенс. Я уже сейчас на пределе. У меня почти не осталось пациентов, я разогнал старых и не беру новых. Потому что еще неделя, и я начну их одной рукой лечить, а другой – подпитываться от них, воровать энергию. Просто включится инстинкт самосохранения. И я стану вампиром. А вампиром я быть точно не хочу».

Тим вздохнул и повернулся к подъезду. Там, дома, спит любимая. А в холодильнике стоит водка. И впереди – либо сумасшествие, либо… «Мне плохо. Меня прижали. Нужно выпить».

Усевшись на кухне, Тим долго глядел в полный до краев стакан. «Жилье оплачено на полгода вперед. А вот денег на еду и допинг осталось месяца на два. Успею я решить эту проблему за два месяца?»

– Ну, бляди! – прошипел он. – Достали вы меня!

Давясь, он затолкал в рот спиртное. Закурил. «Зачем я им? Может, эти гады решили посмотреть, как поведет себя под давлением экстрасенс? Непонятно. Значит, нужно выяснить главное – для чего меня «пробивают» и делают мне больно. Нужен контакт с «хозяевами». Мне нужно знать, кто они и чего от меня хотят. Если они решили сделать из меня лабораторную крысу – из самих чучела набью. А если у них есть ко мне деловой разговор – что ж, поговорим…»

Тим налил себе еще. Все проблемы окружающего мира постепенно отходили на второй план. Куда-то делись сложности с родителями. Перестала волновать заброшенная учеба. Не трогали больше журналистские заморочки. И пропала любимая – действительно ли любимая? – женщина.

Остался только он, Тимофей Костенко, который никого не любит, кроме себя, и у которого все еще впереди.

Это было знакомое ощущение. И чертовски приятное.

– Из всех чучела набью, – сказал Тим, сжимая кулак. Он поднялся, встал посреди кухни, «щелкнул». Отбросил глупый тошнотворный мир, придуманный людьми, весь сотканный из пошлости, подлости и похоти. Несколько секунд вживался в мир тонких излучений, такой реальный, такой честный и правильный. Легко поймал в кулак пролетавшую мимо голубую молнию. Совершенно не чувствуя боли, которую молния пыталась ему причинить, посмотрел, как она бьется, вырываясь. И одним коротким напряжением воли убил ее. Поймал еще. И тоже убил. И убил еще. И еще. И еще. И засмеялся.

Когда Ольга проснулась на рассвете и бросилась его искать, Тим полулежал в кресле, стоящем посреди кухни. Он спал крепким сном, и на губах его играла незнакомая Ольге прежде холодная, злая улыбка.