Спят усталые игрушки Донцова Дарья
– Да вы пройдите в комнату, – велела я, с трудом удерживая тяжеленный пирог, – там все.
– Ладно, – грозно сообщила женщина.
Я снова пошла на кухню, а таинственная незнакомка сумела продвинуться в помещение, где вовсю шли поминки.
– Назад несешь? – удивилась Лиана.
– Там женщина появилась.
– Кто?
– Не знаю.
В этот момент из комнаты раздался крик. Так вопит стадион, когда болельщики видят необыкновенно красивый гол, на одном дыхании, все сразу: а-а-а!
Мы с Лианой разом кинулись в коридор. Я не удержала пирог, и кулебяка с размаху вылетела в прихожую, шлепнувшись в чьи-то ботинки. Крик продолжался. Чертыхаясь, Лиана понеслась в комнату и завизжала. Я отодвинула ее и уставилась на виновницу переполоха.
У стола стояла полноватая женщина. Красивые черные волосы спускались волнами на плечи. Огромные бездонные карие глаза гневно оглядывали гостей. Тонкий нос подрагивал, а полукружья бровей грозно насупились.
– Что здесь происходит? – закричала гостья.
Лиана, не говоря ни слова, села на пол. Толстый мужик, предлагавший мне выпить, абсолютно бледный, вытянув вперед руки, словно заведенный, твердил:
– Нет, нет, нет…
– Говорила же, – завопила Надежда, – в гробу не она лежала. Нинелька совсем другая, а вы мне: смерть меняет! Вот она, живехонька-здоровехонька!
– Вы Нинель Сундукян? – спросила я в ужасе. – Нина Вагановна, поэтесса?
– Она самая, – подтвердила женщина, раздраженно смахивая со лба спутанные прядки, – именно Нина Сундукян. Кстати, я здесь живу и совершенно не понимаю, что происходит в моей квартире и отчего тут устроен праздник!
– П-п-праздник, едрена Матрена, – ожил толстый мужик, – ни фига себе удовольствие, на поминки собрались, после похорон.
– Умер-то кто? – изумилась Нина. – Но… почему у меня в квартире?
– Так тебя сегодня кремировали, – радостно пояснила Надежда, – жаль, не видела. Здорово все прошло. Платье надели бархатное, темно-синее, платочек кружевной, цветов принесли, речь сказали, а теперь, вот погляди, стол собрали, не одну тысячу истратили…
– Кто же сказал, что я умерла? – изумилась Нина.
– Лианка, – ответила Надя.
Лиана медленно помотала головой.
– Лично твой труп видела.
– Значит, не мой, – спокойно ответила Нина и расхохоталась: – Ну и морды у вас!
Лица присутствующих и впрямь слегка вытянулись.
– Не может быть, – схватилась за голову Лиана, – я же видела твое тело!
– Следовательно, не мое, – усмехнулась Нина, – зря обрадовалась.
– Так чье же? – воскликнула Лиана. – Кого мы сегодня кремировали?
Вот это вопрос!
Успокоились не сразу. Потом снова сели за стол и принялись радостно поднимать бокалы за здравие хозяйки дома. Через час присутствующие оказались пьяными в стельку. Трезвыми оставались только я и Нина.
– Просто Кафка, – вздохнула хозяйка, закуривая, – ни за что бы не поверила, если бы кто рассказал про такое! Ну Лианка, ну дура, ну что же ты мне устроила! Как теперь паспорт получать… да и доказывать придется, что я жива! Вот уж поторопилась меня похоронить…
Ее довольно полные руки нервно вздрагивали.
– Не ругайте сестру, – тихо сказала я, – она очень переживала, что толкнула вас на самоубийство.
– Фу, – гневно воскликнула Нина, – придет же такая дурь в голову!
Я молча вытащила из сумки записку и протянула женщине.
– Вы писали?
– Никогда. И почерк не мой.
– А в Доме творчества отдыхали?
Нина многозначительно улыбнулась.
– Зачем вам знать?
– Искали погибшую женщину и следы привели к писателям…
Сундукян ухмыльнулась:
– Да уж, не хочешь себе зла, не делай людям добра! Пожалела Людмилку, вот и результат.
– Кого?
– Людмилу, стоматолога.
Я непонимающе уставилась на Нину, и та мне все объяснила.
Зубы у Нины плохие с детства, вот всю жизнь и мучается. Много лет искала хорошего врача и напала на Людмилу Георгиевну Шабанову. У той – золотые руки. Ниночка стала постоянной клиенткой ее кабинета. Сначала просто ставила пломбы и штифты, затем женщины подружились, сблизились, стали вместе ходить в театры и на концерты. У Людмилы не было семьи, Нина тоже не обременена ни мужем, ни детьми. Отношения крепли.
Не так давно Мила пожаловалась Нине, что очень устала. Люди раздражают ее до бешенства, даже в метро ездить противно.
– Отдохни, – посоветовала Сундукян, – скатай на море, в Египет или Эмираты, там сейчас классно.
– Не хочу, – отрезала подруга, – на курортах полно народа. Мне бы куда-нибудь в глушь, чтоб никого рядом и тишина… Только где найдешь подобное?
И тут Нине пришла в голову гениальная мысль.
– Слушай, давай устрою тебе путевку в Ложкино, почти даром поедешь. Зимой там, говорят, никого.
– Как мы это сделаем? – удивилась Мила. – Я же не писательница.
– Мы с тобой похожи, – воодушевилась Нина, – обе черненькие, смуглые, глаза карие. Ты, правда, постройней будешь, да в паспорте только лицо. Я оформлю путевку на себя, а поедешь ты, и никто не заметит. Сама я в этом Доме творчества никогда не была, никто меня там не знает. Будешь на Сундукян откликаться, всех делов-то. Зато путевку получишь за копейки, как член Литфонда.
Нина вытащила паспорт, и Мила согласилась, что по фотографии невозможно понять, кому из них принадлежит документ. Снимок делали давно, Нинель тогда носила другую прическу, да еще очки в придачу. В прошлом году Нина сделала операцию лазером и избавилась от близорукости.
Горя желанием помочь подруге, Сундукян понеслась в Литфонд. Через неделю Мила отбыла на отдых.
– А вы куда подевались? – прервала я повествование.
Нина пожала плечами.
– Никуда, ездила на две недели в Кострому, там устраивали праздник поэзии и фестиваль.
Я потрясенно молчала. Значит, похоронили Людмилу Шабанову?
– У Милы были дети или муж?
Нина молча курила в форточку, меланхолично наблюдая, как клубы дыма теряются в воздухе.
– Взгляни на серый дым над крышей. Все холоднее холода, к которым он уходит, вот так и ты уйдешь за ним…
– Что? – растерялась я.
– Это Бертольт Брехт написал, – пояснила поэтесса, раздавливая окурок в пустой консервной банке, служащей в этом доме пепельницей, – гениальный Брехт, абсолютно неправильно понимаемый в нашей стране. Вы что-то сказали?
– Семья у Милы есть?
Нина задумчиво повертела банку.
– Да нет как будто бы, по крайней мере сейчас.
– А раньше? Может, у нее остались дети…
Нина покачала головой:
– Как раз думаю сейчас о том, что совершенно ничего не знаю о ее прошлом. Мы познакомились два года назад, и она никогда не упоминала о своих близких. Один раз только обронила, что воспитывалась в детском доме. Мы ехали в автобусе по Холмской улице, и она, указав на маленький дом, сообщила: «Вот тут прошло мое детство, не дай бог кому-нибудь такое».
Сундукян поинтересовалась почему. Тогда Мила ответила:
– Здесь приют, слышала, остановка называется «Детский дом»? Так я в нем несколько лет провела, все испытала: голод, холод, побои. Спасибо Елене Вадимовне, воспитательнице, это она меня в стоматологический пристроила.
Потом, словно испугавшись, закрыла рот. Нинель попробовала снова завести этот разговор, но Мила ловко переменила тему и больше никогда к ней не возвращалась. Не знала Нина ничего о том, как жила Мила до их встречи. Подруга никогда не рассказывала о бывшем супруге или других родственниках, о детях также не упоминалось. Вообще-то она была приветливой, контактной, охотно приходила в гости и с удовольствием приглашала к себе, вот только о прошлом предпочитала не распространяться. Впрочем, и у Нины ничего не выспрашивала, довольствуясь тем, что подруга сообщала сама.
Я сбегала в машину и принесла сумочку.
– Узнаете?
– Да, – безапелляционно заявила Нинель, – Милочкин ридикюльчик. Я ей его на Новый год подарила, разорилась.
– Не помните, в чем она уезжала?
Собеседница покачала головой:
– Не провожала ее. Просто созвонились перед отъездом. Но ведь было довольно прохладно. Наверное, накинула норковый полушубок и кожаную шляпку, с мехом, черненькую.
– Почерк ее знаете?
Нина призадумалась.
– Думаю, что нет. Мы не переписывались, больше об искусстве говорили: театр, литература, живопись… Думаете, Милочка умерла?
Я с сомнением покосилась на сумочку. Вроде все свидетельствует о том, что из окна шагнула Людмила Георгиевна Шабанова, но ведь еще несколько часов назад я так же абсолютно уверена была в смерти Нинель Сундукян. А она вот, сидит передо мной. Второй подобной ошибки допустить нельзя.
Глава 7
Утром снова вошла в кабинет капитана. Тот от возмущения покраснел и гневно спросил:
– Ну?
Я принялась объяснять суть.
– Уж извините, перепутали. Самоубийцу на самом деле звали Людмила Шабанова, Нина Сундукян жива.
– Как это жива? – изумился следователь. – Вы тело видели? Опознали?
– Да сестра ошиблась, – каялась я, – погибшая страшно похожа на Сундукян. Тоже смуглая, волосы черные, глаза карие, потом учтите стресс… Лиана нервничала и не разглядела как следует.
– Бред, – возмутился капитан, – первый раз с подобным сталкиваюсь. Глупость несусветная и безответственность. С чего вы решили, что умершая Сундукян? Кто это придумал?
Я начала бестолково излагать факты. Капитан замахал руками:
– Дамочка, вы из коттеджного поселка Ложкино?
– Да.
– Ясно. Не работаете небось, делать целыми днями нечего. Так вы собачку заведите, пуделя. А нам не мешайте. Теперь целое дело назад возвращать, труп оформлять…
– А его нет, – сообщила я.
– Куда подевался?
– Кремировали вчера.
– По документам Сундукян?
Я безнадежно кивнула. Капитан раскрыл рот, но удержался все же от крепких выражений, только прошипел:
– Давайте все координаты: адреса, телефоны.
– Чьи? Свои?
– И свои тоже, – лютовал следователь. – Ну заварила кашу!
– Меня накажут?
Капитан тяжело вздохнул и вытащил сигареты. Отчего-то он перестал меня раздражать. Внезапно стало понятно, что следователь скорей всего незлой человек, просто задерган и измучен до крайности, да еще карьера явно не удалась: лет ему не так уж и мало, а сидит в районном отделении с мелкими звездочками на погонах.
Я, похоже, тоже непонятным образом начала ему нравиться, потому что милиционер неожиданно улыбнулся:
– Ну артистка, зла не хватает. Когда узнали-то, что Сундукян жива?
– На поминках.
Следователь ухмыльнулся:
– Устроили цирк. Теперь родственники в суд на вас подадут, слупят все деньги за похороны, да еще моральный ущерб припишут, кругленькая сумма получится.
– Давайте проверим Шабанову, – попросила я.
– Дама… – завелся мент.
– Меня зовут Даша.
Следователь закурил новую сигарету.
– И отчество напомните.
– Ивановна.
– Так вот, Дарья Ивановна…
– А к вам как обращаться? – не утерпела я.
– Николай Васильевич. Так вот, многоуважаемая Дарья Ивановна, идите домой спокойно, компетентные органы во всем разберутся.
Я выползла на станционную площадь с гудящей головой. Естественно, никто ни в чем разбираться не станет, у них теперь благодаря моим стараниям даже трупа нет. В принципе я могла заставить этого капитана работать. Полковник Дегтярев, довольно крупный милицейский начальник – мой давний друг. Сколько раз помогал он нам в самых разных обстоятельствах! И, честно говоря, при любых жизненных неприятностях я привыкла тут же звонить ему. Но Александр Михайлович как назло взял отпуск и уехал. Мы отправили его к Наташке в Париж, и он сейчас, наверное, ходит по Лувру или Сен-Дени, любуясь картинами и скульптурами. А я стою посредине грязной площади и решаю сложный вопрос: если самоубийца и впрямь Людмила Шабанова, то где ее дочка? Кто такой Николай? И за что она убила неизвестного Леонида?
Робкое солнце пробилось сквозь тучи. Его лучи осветили ряд ларьков с нехитрым водочно-пивным ассортиментом. Между торговыми точками, прямо в грязном снегу мирно спал местный бомж Костя. Я хорошо знала этого оборванного мужика. Сколько ему лет – загадка. По виду около шестидесяти, но на самом деле может быть и тридцать. Синее распухшее лицо, всегда подбитый глаз и вечная грязь на лице затрудняют возможность определения возраста. Он постоянно отирается возле павильонов в надежде на подачку. В отличие от множества других бомжей Костя никогда не ворует и пытается работать. Подметает площадь, сгребает снег, протирает стекла, мне он частенько подносит тяжелую сумку с бутылками минеральной воды. Одна беда – получив в руки хоть какую-нибудь наличность, Костик моментально покупает «огненную воду» и напивается. Вот и сегодня, видно, уже успел где-то подзаработать, потому что блаженно дрыхнет, подсунув под голову яркую дорожную сумку.
Я подошла поближе. Всклокоченная вонючая шевелюра бомжа покоилась на ярких картинах. Тут и там нарисованы веселые личики Микки-Мауса, Гуффи и Минни-Маус. Дурацкая сумка из Диснейленда! Именно с ней уезжала из Дома творчества лже-Сундукян.
Наклонившись, я потрясла Костю за плечо.
– Эй, проснись!
Бомж разлепил веки и попытался сфокусировать взгляд. Но это не получалось, зрачок уплывал куда-то вбок. Вздохнув, я купила бутылку пива и сунула Косте в руки:
– Возьми.
«Балтика» оказала волшебное действие. Тело пьяницы село, руки моментально перестали трястись, и он почти трезвым голосом поинтересовался:
– Что делать надо?
– Скажи, – попросила я, стараясь не вдыхать исходящие от него ароматы немытого тела, мочи и перегара, – где сумочку взял?
Костя уставился на яркую кожу и яростно зачесал в затылке.
– Эту?.. Нашел.
– Прямо так и нашел?
– Ага, иду себе, а она на дороге валяется.
– Где?
Бомж опять призадумался, потом начал описывать рукой замысловатые кренделя.
– Ну там, возле леса, аккурат у поворота на шоссе, в канавке. Думал, чего хорошее лежит, а там только шмотки кое-какие да пудра с помадой.
– Покажи вещи.
– А на фига они мне. Ленке отдал, пусть носит.
Ленка – абсолютно высохшая от пьянства баба – нашлась у будки стрелочника.
– Вещи? – хитро переспросила она. – Ничего не видала, врет Костя. Чего ты вяжешься, твои, что ли?
Я достала из бумажника сто рублей и повертела перед ее носом.
– Хочешь?
Ленка уставилась на огромную, по ее понятиям, сумму, шумно сглотнула и спросила:
– Делать-то чего?
– Покажи вещи, которые дал Костя. Да не бойся, не заберу, только посмотрю и верну.
Ленка огорченно шмыгнула носом.
– Продала, там штуки такие были… мне ни к чему.
– Кому?
Пьянчужка посмотрела в сторону каскада блочных домов.
– А шут их знает! Встала у станции, бабы с электрички пошли, мигом расхватали. Вот сумочку такую маленькую, с помадой, Любке подарила, продавщице из винного, она завсегда со мной ласковая.
Пришлось идти в горку, к павильончику с вывеской «Богатырь». Вообще спиртное на станции продается повсюду. Но местные алкоголики предпочитают «Богатырь». Его хозяин резко увеличил свои доходы, начав торговать водкой в розлив. Причем продавцы безбожно разбавляют «брынцаловку», справедливо полагая, что пьяницы не слишком разбираются в качестве напитков. Люба – добрая баба и изредка наливает кое-кому бесплатно из жалости, за что и получила косметичку.
Услыхав про подарок, Люба покраснела:
– Ваша косметика, да?
– Уж извините, – изобразила я смущение, – будьте любезны, покажите.
Люба вытащила из-под прилавка красивую замшевую сумочку и пояснила:
– Ленка в долг водку брала, а денег все не несет. Ну я и отобрала у нее, так сказать, в залог…
Густо подведенные глаза продавщицы бегали из стороны в сторону. Небось частенько забирает у пьянчужек краденое, но меня абсолютно не волнуют ее моральные устои. Руки сами потянулись к замшевому мешочку, а губы произнесли:
– Ну надо же, нашлась! Потеряла, когда сигареты покупала, а Ленка, наверное, подобрала.
– Что с них взять, пропащие люди, – резюмировала Люба, с жалостью глядя на уплывающую из ее рук косметичку.
Я оставила ей сто рублей и, подпрыгивая от нетерпения, побежала к «Вольво».
Шабанова не жалела на себя денег. Внутри торбочки лежала только элитная косметика, я тоже пользуюсь подобной. Губная помада, тон, тушь для ресниц, румяна – все вызывающе ярких тонов, на грани вульгарности. Хотя на женщине-брюнетке это должно смотреться неплохо. Но самая ценная находка оказалась именно здесь. В сумочке обнаружился небольшой кармашек, а в нем связка ключей с кожаным брелоком.
Я вытащила мобильник и позвонила Нине Сундукян.
– Адрес Шабановой, пожалуйста, скажите.
– Березовский проезд, 18, квартира семьдесят. А зачем это вам?
Но я уже хлопнула крышечкой телефона и завела мотор. Отлично знаю этот проезд, там проживает одна из моих бывших свекровей.
На колечке болталось четыре ключа и пластмассовая палочка. Сообразив, что при помощи последней можно открыть домофон, я ткнула ею в отверстие и вошла в подъезд. Чисто, светло и откуда-то доносятся звуки радио.
Дверь в квартиру, явно железная, обитая кожей светло-песочного цвета, выглядела дорого и элегантно. Ключи беззвучно провернулись в замках, и я вступила в небольшую, но безупречно отделанную прихожую. Встроенные шкафы сияли зеркальными дверями, пол затянут ковролином. Две небольшие комнаты просто сверкали. Мебель, натертая воском, полы покрыты лаком, занавески невероятно чистые. В кухне все мелочи ярко-красного цвета, и от этого она выглядит празднично.
Я принялась рассматривать внутренности шкафов. На полках полным-полно дорогой, красивой одежды. Одних шерстяных пуловеров больше дюжины. Ну, конечно, хорошо зарабатывала и баловала себя любимую. Вот только не похоже, что она была сумасшедшей. Обстановка без слов рассказывала о хозяйке: аккуратная, слегка зануда. Вон как ровно стоят чашки в буфете, все ручками в одну сторону, да и в ванной – два полотенца висят просто по линеечке и шампуни вытянулись по росту. У нас дома все бутылки вечно остаются открытыми…
В спальне, на маленьком столике, возле удобной просторной кровати, в дорогой серебряной рамке стояла фотография. Я схватила снимок. Да, это она. Только на фото черные глаза смотрят ласково, полные, сочные губы растянуты в улыбке и все лицо мягкое, беззащитное, а не злое и ожесточенное. Красивой, полуобнаженной рукой Людмила обнимает за плечики худенькую темноволосую девочку, одетую в яркий костюмчик. По виду ей, тоже радостно улыбающейся, года два, не больше. Я повертела в руках глянцевую бумажку – с оборотной стороны ничего, только дата: 1999 год. Значит, дочка все же есть, только где она?
В квартире ничто не говорит о присутствии ребенка: нет игрушек, книжек и детских вещей. Ни кроватки, ни коляски, ни велосипедика… Значит, в предсмертной записке чистая правда. Где-то живет некая Верочка, и в случае кончины Людмилы она умрет от голода.
Я закурила «Голуаз». Шабанова уехала из Дома творчества раньше срока. Значит, ее родственники думают, что Мила отдыхает себе в Ложкине, и совершенно не волнуются, тревожиться начнут, когда та не вернется в Москву в положенное время.
Я открыла секретер в «стенке» и нашла там коробку с документами. Расчетные книжки за свет, газ и квартиру, несколько оплаченных телефонных счетов, пара каких-то чеков. Здесь же паспорт, диплом об окончании Третьего медицинского института, удостоверение. Я открыла синюю книжечку.
Шабанова Людмила Георгиевна, занимаемая должность – стоматолог и таинственные буквы ОООЗТП. Все, никаких документов ребенка: ни метрики, ни медицинской карты. Скорей всего девочка живет в другом месте, только где?
Внезапно мне стало холодно и неуютно, в открытую форточку начал задувать ледяной ветер. Я выбросила на улицу окурок, пошла было к двери, но потом вернулась, взяла со столика фотографию, а из секретера один из междугородных счетов.
Следователь Николай Васильевич при моем появлении только безнадежно вздохнул. Я выложила на стол ключи, фотографию и счет. Капитан выслушал меня и попытался вразумить в последний раз:
– Ну зачем вам это? Дело у меня закрыто. Самоубийца опознана как Сундукян Нина Вагановна, тело кремировано, все, конец.
– Ничего себе, – возмутилась я, – разве не рассказывала я вам утром про Шабанову? Смотрите, вот он, ребенок, без мамы остался.
– Дела нет, – твердил свое следователь.
– Так заведите.
– На каком основании?
Я подумала секунду и выпалила:
– По факту перепутывания тела и похорон другой личности.
Нет, все-таки стены милиции давят на психику. Сама стала изъясняться нечеловеческим языком.
Николай Васильевич посинел и четко отрезал:
– Вот принесут заявление, тогда и открою дело.
– Так я прямо сейчас и напишу, – обрадовалась я.
– Ну уж нет, – возразил капитан, – бумагу приму либо от самой Сундукян, либо от родственников Шабановой. А вас прошу ко мне больше не ходить.
– Ладно, – покладисто сказала я, – сделайте только одно доброе дело напоследок.
– Какое?
– Узнайте, кому принадлежит телефон, по которому звонила Людмила, и что за предприятие такое ОООЗТП.
Неожиданно следователь охотно согласился.
– Договорились, но только в обмен на услугу.
– Какую?
– Я сообщу вам требуемое, а вы больше никогда ко мне не придете, идет?
«В конце концов можно побеспокоить и начальника отделения», – подумала я и легко согласилась.
По дороге домой позвонила Нине.
– Когда вы соберетесь в милицию заявлять, что живы, позвоните, я вас отвезу.
– А я никуда не поеду, – заявила Нина, зевая.
От удивления я чуть было не вылетела в кювет и, съехав на обочину, спросила:
Читать бесплатно другие книги:
