Заговор призраков Коути Екатерина

2

До вокзала Паддингтон они добрались не скоро: время близилось к ужину, дороги были запружены, и кэбби, нетерпеливо пощелкивая кнутом, дожидался, когда же разъедутся два стоявших впереди омнибуса, которые терлись боками так близко, что пассажиры на их крышах обменивались табаком и сальными шуточками. Оба кондуктора наперебой костерили торговца устрицами, чья телега перевернулась посреди перекрестка. Лениво отругиваясь, он ползал на четвереньках и собирал товар, наспех отирая каждую раковину о кожаный фартук. Пахло грязью, настоянной на опилках и конском навозе, колесной смазкой, а еще морем. Рядом свистели и кувыркались мальчишки-метельщики.

Чарльз выстукивал на жестком, как могильная плита, сиденье какой-то лихорадочно-бравурный марш. То и дело он поглядывал на Агнесс. По крайней мере, она слышала, как мягко шуршат его волосы по накрахмаленному воротничку, когда он поворачивает голову.

Полезная вещь – капор, не позволяет глазеть по сторонам – только вперед. А туда-то ей и нужно.

Вот уже час она прокручивала в голове грядущий разговор с королевой, и каждый раз дело заканчивалось тем, что пухлые пальчики брались за перо в золотой оправе и одним росчерком выводили «VR» под смертным приговором Агнесс Тревельян, девицы. Наговаривать на принца-консорта равносильно государственной измене, в этом Агнесс не сомневалась. И наверняка королева будет до последнего отстаивать честь любимого, что тоже понятно. Попытался бы кто-то опорочить при ней Джеймса Линдена! Агнесс не смогла бы спровадить наглеца в Австралию, но уж точно плеснула бы ему чаем в лицо… хотя Джеймса она, конечно, не любит.

Мысли никак не желали сплетаться в изящное полотно аргументов. Казалось, вместо прочной пряжи она пыталась вязать из паутины, и тонкие нити рвались, липли к пальцам и вновь рвались, стоило их подвязать.

– Чарльз, что, если я ошибаюсь? – всхлипнула она, когда кэб двинулся с места и рывками покатился по мостовой. Голову пекло от духоты, словно соломка капора превратилась в раскаленную жесть.

– Навряд ли. Не сомневаюсь, что принц кормит супругу ложью, точно пулярку орехами. А сам уже точит топор.

– Но вдруг? Быть может, я клевещу на честного мужчину?

– Честных мужчин не бывает, кузина, – привстав, он приблизил лицо к ее шляпке и оказался под соломенной сенью.

Агнесс вжалась в сиденье. Неужели снова попытается ее поцеловать? Но Чарльз вернулся на место, и она услышала, как он разворачивает очередную конфету.

– Не бывает, – повторил Чарльз, – за каждым из нас водится что-то эдакое. А уж когда дело доходит до амбиций, пиши пропало. Взять хотя бы нашего герра Альберта. Вот уж у кого должен быть зуб на весь род людской! Из него растили правителя, равновеликого королеве, и что в итоге? Он переворачивает ноты, когда она бренчит на пианино, и сопровождает ее на конных прогулках, хотя для этого сгодился бы и грум. Думаешь, он не мечтает о том, чтобы жена поскорее составила компанию Королеве-Девственнице, безголовой Марии Тюдор и прочим славным дамам? Держи карман шире, кузина! А, кстати…

Он сунул руку под попону, прикрывшую его брюки и юбку Агнесс от дорожной грязи. Девушка едва не взвизгнула, когда пальцы Чарльза, нетерпеливо раздвигая складки шелка, добрались до ее кармана. На несколько неприятных мгновений задержались на ее бедре. А затем рядом с платочком и нюхательными солями опустилось что-то тяжелое.

– Талисман, – пояснил Чарльз. – Он не раз выручал меня в беде. А на этот раз пусть выручит нас обоих.

Она осторожно ощупала подношение. Гладкий прямоугольный чехол, а вот что в нем? Может, письменный набор? Чарльз любит писать. Как раз его успехи в риторике вселяли хоть какую-то надежду на успех их предприятия. Агнесс согласилась бы постоять в стороне, пока кузен будет увещевать королеву, прибегая к приемам Цицерона и прочих римских ораторов.

– Спасибо. И все же…

– Поздно поворачивать, кузина. Мы на месте. Оближи губы.

Она провела языком по растрескавшимся на холоде губам и ощутила вкус сажи.

Ребристые своды вокзала напомнили ей потолок в зале Святого Георгия в Виндзоре, но на этом сходство заканчивалось: все, от столбов до свисавших с потолка круглых, как мыльные пузыри, ламп, было закопченным. Агнесс брезгливо подобрала юбки, пятясь от кассы, но проходивший мимо торговец рыбой мазнул жирной пятерней по ее шали, а другой грубиян послал веер брызг на ее новенькие шерстяные чулки.

Еще несколько таких столкновений, и к прибытию в замок она будет грязнее судомойки. Только и сгодится, что ворон в оранжерее пугать или в качестве мишени принцу Альберту.

Вернулся Чарльз, помахивая билетами в первый класс. Однако прежде чем оказаться в компании избранных, кузенам предстояло окунуться в людской водоворот. После столпотворения на параде лорда-мэра Агнесс уже не сомневалась в силе и сноровке своих локтей, но перрон Паддингтонского вокзала подточил ее самоуверенность. Гомон голосов оглушил ее: расхлябанный кокни смешивался тут с ирландским ойканьем и раскатистым басом шотландских горцев, но все это многоголосье не могло перекричать паровозные гудки и скрежет колес по шпалам.

От первого же гудка Агнесс подскочила, как будто за спиной у нее зарычала пантера. Второй уже не произвел на нее такого эффекта. К сутолоке привыкнуть оказалось труднее. С боков навалились так, что заскрипел китовый ус корсета, кто-то впечатал шляпную коробку ей в поясницу, чьи-то рыжие локоны хлестнули ее по щеке, оставив на коже жирный запах помады. Пытаясь удержать капор, Агнесс почувствовала, как гладкая шерстяная шаль скользит по плечам и падает на брусчатку – и ведь не нагнешься! Башмачки наполнились слякотью и хлюпали при ходьбе. Пришлось растопырить пальцы ног, чтобы удержать хотя бы их, но это не способствовало прыти. Агнесс только и могла, что хватать ртом воздух, чувствуя себя рыбешкой во время шторма.

Несколько раз она дергала Чарльза за фалду сюртука, чтобы не сбиться с пути, и только так добралась до желанного вагона. Он оказался небольшим, не намного длиннее и просторнее омнибуса. Служитель в сером мундире с красным шитьем рассаживал дам и господ, которые царственным мановением руки отсылали лакеев и камеристок в вагон второго класса, где продолжалась давка.

Что и говорить о третьем классе, незастекленном, открытом всем ветрам! Там сгрудилась столичная беднота. Мастеровые жевали табак, так же сосредоточенно, как Чарльз свой марципан. Служанки, ехавшие навестить родню, перемигивались с моряками и прятали под фартук большие руки с распухшими от щелока пальцами. Ирландки перекатывали во рту чубуки глиняных трубок и сквозь зубы покрикивали на ребятню, что, как рой мух, облепила коробейника. Нет, с такими рядышком лучше не садиться. Под конец пути лишишься не только кошелька, но, пожалуй, и верхней одежды.

Посмотрев в другую сторону, сквозь густой дым Агнесс разглядела паровоз. Черный и пузатый, он не казался похожим на чудище, что вгрызается в зеленые холмы, оставляя за собой полосу опустошения. Возможно, плоды цивилизации не так уж плохи. Как иначе добраться до Виндзора всего за час?

В душном вагоне витали ароматы табака и мужского одеколона. Поерзав на мягком сиденье, девушка мысленно подсчитала ущерб. Шаль сгинула, капор треснул спереди и ощерился частоколом соломки, но в самом печальном состоянии пребывают, конечно, чулки. От мокрой шерсти невыносимо чесались лодыжки, но при джентльменах, собравшихся в салоне, почесать лодыжку было абсолютно невозможно. Эту часть тела, расположенную в преступной близости от колена, даже упоминать не следовало. Пришлось терпеть.

Когда поезд тронулся, Агнесс подпрыгнула на месте и вцепилась в рукав кузену. Она слышала, что поезда движутся быстрее любого рысака, но чтоб так! Казалось, что перед ее глазами машут веером, на котором нарисован пейзаж. Деревья, мосты и стены домов сливались в единую полосу, и глаз не сразу выхватывал отдельные предметы из этой колышущейся ряби. Но полчаса спустя Агнесс уже улыбалась проносившимся мимо деревням. Ей вспомнилось внезапное путешествие из Йоркшира в Лондон: замечательно, конечно, что Джеймс явил ей свои способности, но ведь на поезде они добрались бы не хуже.

Почувствовав, что поезд замедляет ход, она приуныла. Целую вечность бы ехала так, упруго подпрыгивая на малиновом плюше и слушая, как леди и джентльмен позади нее обсуждают оперу.

На вокзале городка Слоу тоже было людно, хотя не так, как в Паддингтоне. В гостинице из благообразного белого камня уже зажгли огни, но извозчики и гиды еще бродили по привокзальной площади, нахваливая экскурсии по здешним достопримечательностям.

– Сэр? Мисс? Прокатиться не желаете? – Дорогу им заступил здоровяк в поношенном рединготе и веллингтоновских сапогах, равномерно заляпанных грязью. Его щеки, сизые от частых возлияний, были изрыты оспой и напоминали плум-пудинг.

– Желаем, – кивнул Чарльз, отдавая саквояж.

Извозчик проворно зашвырнул багаж в коляску и, поклонившись, отворил перед господами дверь. Своей услужливостью он старался уравновесить тот факт, что по кожаному сиденью разбегались трещины, точно реки на карте Южной Америки, а под откидным верхом витал неистребимый запах перегара и жареного лука.

– Ежели господам угодно, у нас тут имеется домик астронома, доктора Гиршеля, и его прелюбопытный телескоп, – зачастил кучер, но Чарльз сделал ему знак замолчать.

– В Виндзор, к замку.

– Дык, сэр, государственные палаты давным-давно закрыты! Раньше надо было приезжать. По парку разве что прогуляетесь, да какая радость мыкаться в потемках? И дождь опять собирается.

– Много ты понимаешь, – огрызнулся лорд Линден. – Мы едем в гости к королеве. Хотим поболтать с ней о том о сем.

Ошарашенный кучер дернул за вожжи так резко, словно хотел обезглавить лошадь, и каурая кобылка отозвалась возмущенным ржанием. Еще раз приподняв цилиндр и помахав им в воздухе, он погнал во весь опор и время от времени оборачивался, чтобы узнать, не будет ли у их светлостей еще каких-нибудь распоряжений. В Чарльзе он сразу распознал аристократа, но и Агнесс, после некоторых колебаний, зачислил в их ряды, посчитав треснувший капор признаком того, что она путешествует инкогнито.

Сначала они ехали по равнине, черным бархатом стелившейся по обе стороны дороги, но вот впереди забрезжили городские огни и замаячили высокие стены и башенки какого-то строения, то ли замка, то ли собора. Они почти сливались с пасмурным небом, но все же были различимы. Чарльз едва слышно вздохнул, и Агнесс поняла все без слов. Это был Итонский колледж. Свесившись через бок коляски, Чарльз долго провожал взглядом школу, а потом еще дольше стряхивал хлопья краски с пальцев и выкусывал занозы – к бокам провинциальных экипажей лучше не прикасаться.

Поглощенный наведением красоты, он не отозвался на вскрик Агнесс, когда коляска пронеслась по мосту, который, как чугунный утюжок, придавливал шелковую ленту Темзы. На другом берегу лежал городок Виндзор, чья сонная невозмутимость служила контрастом величию замка.

Чарльз приказал извозчику остановиться у гостиницы «Замок», откуда рукой подать было до благородного тезки этого непримечательного строения. Задрав голову, Агнесс увидела резиденцию королей, похожую на огромное застывшее облако. Виднелись мягкие силуэты башен, чьи названия она уже успела позабыть, за исключением Круглой. Над огромным донжоном реял флаг. На какой-то миг мягкая замша перчаток примерзла к ладоням Агнесс. В полумгле ей показалось, что это «Юнион Джек», а не королевский штандарт, а значит, путешествие проделано впустую. Королевы нет в замке. Но сквозь прореху в облаках выглянула луна, и на флаге проступила позолота, хотя в тусклом свете она больше напоминала ржавчину.

– Положись на меня, кузина, я проведу тебя в королевские покои, – шепнул Чарльз, подхватывая ее под локоть.

Но как? Неужели у него, как у пэра, имеется какой-то пропуск? Что-то вроде удостоверения члена клуба?

Как оказалось, подобный пропуск у лорда Линдена имелся, но имя ему было нахальство.

Ворота в нижние палаты сторожили двое гренадеров. Широко расставив ноги, они словно вросли в выложенную камнем площадку и готовились простоять тут еще тысячу лет. Как мимо них прошмыгнешь, забеспокоилась девушка. Но Чарльз и не думал шмыгать. Развязной походкой, вразвалку, он подошел к гвардейцу слева и осведомился, который час. Тот что-то буркнул, и с надменного лица юноши сползла улыбка.

– Какой ужас! – театрально возвестил он, подзывая Агнесс, готовую ретироваться в любой миг. – Мы опоздали на вечерний концерт! Ее величество так просто этого не забудет.

– Вы приглашены к ее величеству? – недоверчиво спросил гвардеец.

Он щурился, пытаясь разглядеть гостя получше, но так и не решился снять со стены фонарь и поднести к его лицу – любой лорд счел бы такой жест оскорбительным.

– Приглашены? О да! Только чует мое сердце, это приглашение будет последним. Вы ведь и сами знаете нетерпимость ее величества к опозданиям. И помните, как она отчитала герцогиню Сазерленд, словно та была девчонкой, опоздавшей на спевку церковного хора.

Гренадеры хохотнули. Да, о таком трудно забыть!

– Но даже тот эпизод бледнеет на фоне головомойки, которую ее величество не так давно задала своей матушке, герцогине Кентской. Весь Букингемский дворец только о том судачит! – И он болезненно поморщился, как человек, изнуренный сплетнями.

– А что было-то? – От любопытства гренадеры даже зашевелились, но Чарльз многозначительно кивнул на Агнесс – такие речи не для нежных, быстро рдеющих ушек леди.

– Впрочем, на обратном пути я, так и быть, удовлетворю ваш интерес, – пообещал он, проталкивая кузину вперед.

– Постойте, милорд, но как же вас зовут? – опомнился один из гвардейцев.

– Я одиннадцатый граф Линден. Думаю, этого будет достаточно, – сообщил Чарльз, одарив солдата благосклонным кивком.

Поразмыслив, стражи сочли его ответ удовлетворительным и вернулись на свои места, но Агнесс, опасаясь, что они передумают, припустила по гравийной дорожке. Сквозь полуоторванную подошву – сувенир с вокзала – в башмак попадали камешки, но это девушку не останавливало.

Вдруг гвардейцы и ей зададут схожий вопрос, и тогда ей не останется ничего иного, как назваться единственным именем леди, которое вертится у нее на языке… Нет, ни за что! Пусть лучше ее сразу вышвырнут за ворота.

– Проходной двор, – шепнул Чарльз, нагоняя ее. Увесистый ковровый саквояж не мешал ему ступать легко, как по паркету в бальной зале. – Мы с ребятами часто бегали сюда на спор, слонялись по Нижним и Верхним палатам, собирали оленьи рога в Виндзорском парке. Не знаю, за что прислуга получает жалованье. Будь моя воля, разогнал бы ротозеев, – похвалялся Чарльз.

Они вошли в угловую башню и уже начали подниматься по лестнице, как вдруг со второго этажа послышались шаги. На бегу придерживая парик, к ним торопился лакей.

– Кто вы такие и что здесь делаете? – осведомился он.

При газовом освещении вид Агнесс не внушал ни малейшего почтения, да и сюртук Чарльза был заляпан дорожной грязью.

– Ищем свои комнаты, – все так же невозмутимо отвечал лорд Линден.

– Комнаты? Вы? – Лакей поджал губы. – О чем вы мне толкуете? Да я сейчас охрану позову!

Лорд Линден смерил его долгим, задумчивым и каким-то предвкушающим взглядом. Наверное, так он смотрел на своих пажей, когда те подавали ему подгоревшие или, наоборот, недостаточно хрустящие тосты.

– Не вы ли тот не по разуму рьяный слуга, что вызвал полицию, застав на кушетке в коридоре незнакомого господина? А он оказался герцогом. Так уж вышло, что бедняга не нашел свою комнату и, сморенный усталостью, заснул на чем придется. Или того лакея уже прогнали без рекомендаций, а вас взяли на его место? Что-то я совсем запутался.

Обвисшие щеки лакея заколыхались, словно вареное всмятку яйцо. Самонадеянность юного гостя была сильнее опыта, подсказывавшего, что в королевские покои не входят в заляпанном сюртуке и без перчаток.

– Проходите, милорд, – через силу поклонился ему лакей, – а вот вы, мисс…

– Кузина успеет переодеться перед увеселениями, – заверил его лорд Линден.

Ей оставалось только подыгрывать кузену, и мимо лакея она проплыла с видом оскорбленной добродетели, словно ее треснувший капор служил укором не той, чью голову он украшал, а тому, кто его заметил.

На площадке второго этажа Агнесс поняла, что самообладание ей изменило. Еще одно подобное объяснение, и ей понадобятся нюхательные соли, а ведь замок начинен прислугой, как вареная индейка – устрицами.

– Давай ты сам найдешь королеву! – взмолилась она. – Когда она увидит, в каком состоянии мое платье, то даже разговаривать со мной не станет. Нам, леди, спуску не дают, а джентльменам прощается многое.

– Давай, – неожиданно легко согласился Чарльз.

Хорошо, что не придется тратить время на увещевания строптивого юнца.

– А я пока спрячусь здесь, – сказала Агнесс, неслышно пятясь к гардине.

– У меня есть задумка получше. Какой час? За девять перевалило? Почему бы тебе не наведаться в детскую? Малютки спят, а няньки или тоже выводят рулады, или ушли пьянствовать на кухню.

– И то дело! – опомнилась девушка. – Посмотрю, что творится в детской. Может, хоть заклинание напишу под ковром, чтобы буквы не было видно.

– Договорились.

Она рванулась было с места, но вдруг развернулась на скользких подошвах и заключила Чарльза в объятия.

Если бы не он, никогда бы ей не попасть в замок. Он как маяк, бесконечно далекий, взирающий на мир с высоты своей скалы, но такой надежный, что с ним не страшны рифы и смертоносные песни сирен. Ее единственный родич – почти что брат.

Но чем крепче она прижималась к нему, тем сильнее напрягались его мышцы, словно та беззаботная легкость, с которой он обходил все препоны, от одного касания налилась свинцом. Даже пальцы его разжались, и на потемневший от времени паркет упал саквояж. Стук получился громким, как выстрел.

– Кузен, я сделала тебе больно? – спросила Агнесс, отдергивая руки.

В школе его секли почти ежедневно, наверное, все тело в рубцах и шрамах. Может, она задела больное место?

– Да, – нехотя признался Чарльз, – но боль скоро пройдет. Она всегда проходит. Беги в детскую, кузина, и позаботься о бедных малютках. Особенно о принце. Ему ведь однажды быть королем.

3

Уже знакомой дорогой Агнесс поднялась на третий этаж, вздрагивая от каждого шороха, вжимаясь в стену, но понимая, что на фоне пунцовых обоев ее видно так же отчетливо, как моль на дверце платяного шкафа.

Удача снова была на ее стороне. Королевская свита развлекалась этажом ниже, а слуги, видимо, разошлись по постелям, набираться сил перед новым, полным трудов днем. Дверь в детскую Агнесс запомнила хорошо. Вот дырочка – тут был гвоздь, на котором должен висеть венок с рябиной. А в этот косяк она распорядилась вогнать три серебряные булавки, но принц обнаружил и вытащил даже их. Не может быть, чтобы за его настойчивостью не скрывался злой умысел!

Дверь не скрипнула (щеколды смазаны освященным маслом), и Агнесс, ступая на цыпочках, прокралась внутрь. Полоса лунного света расчертила детскую на две неравные части. В левой – колыбелька, из которой доносилось уютное сопение. Принцесса Вики дышала с той же жадностью, с какой пила молоко и набивала рот хлебом с маслом. Отодвинув кисейный полог, Агнесс нагнулась над девочкой и мизинцем откинула локон с ее крутого, как у ягненка, лба.

До чего же принцесса похожа на мать! Глазенки навыкате и короткая нижняя губа придают ее лицу выражение то ли наивного удивления, то ли гневливости. А с какой важностью она принимала гостью в прошлую субботу, как вытягивала ручку, когда Агнесс, с трудом сдерживая смех, преклонила перед ней колени – нагибаться пришлось почти до земли. Пока мисс Тревельян раскладывала на подоконнике зверобой, Вики топотала рядом и тыкала кнутиком от волчка – туда положить, нет, туда! А уж какой она подняла рев, когда леди Литтлтон попыталась усадить ее за Библию. Скрепя сердце, миледи признавалась, что ее высочество иногда приходится шлепать – разумеется, с должной почтительностью.

Повадки у Вики были королевскими, жаль только, что королевой ей не стать. Престол унаследует ее младший брат Эдуард Альберт, по-домашнему просто Берти. Соглашаясь с таким положением вещей, ему в детской отвели больше места, чем Вике.

Перешагнув через лунную границу, Агнесс проверила и его колыбельку. В отличие от сестры, Берти спал тихо и улыбался так сладко, словно ему напевали ангелы. Сестра пошла в мать, но братец, как божились няньки, перенял отцовский характер. С рождения был покладистым и любознательным. Оставь ему деревянные кубики, и он сложит из них башенку, а не расколотит окно и не перешибет терьеру лапу. Чудо, что за ребенок!

В коридоре послышался шум, и Агнесс, задернув мягкую кисею, шарахнулась от колыбели.

Не хватало еще разбудить детей криками, а то, что беседа будет вестись на повышенных тонах, она поняла сразу. Уж слишком торопливыми были шаги. Вот так, бросив все, забыв накинуть на плечи шаль или надеть шляпу, забыв даже захватить ведро с водой, бегут на пожар родного дома.

И тех, кто спешил сюда, слишком много.

Встревоженная, Агнесс проскользнула в дверь и чуть не налетела на королеву. Рот ее величества был открыт, грудь тяжело вздымалась под розовым шелком платья. За спиной королевы показался Чарльз, и Агнесс собиралась поблагодарить его, как вдруг разглядела в темном коридоре статную фигуру с белым, как череп, лицом. Вслед за принцем чеканили шаг гренадеры. Повинуясь его судорожному жесту, они схватили Агнесс, принц же ничего не сказал, а, отодвинув в сторону жену, ворвался в детскую. Зашуршала кисея, и сразу же раздались причитания на немецком, в котором припевом повторялось «mein Gott».

Агнесс дернулась и мотнула головой. Ее взгляд метался от Чарльза к королеве, но не мог уловить выражения их лиц, а лишь выхватывал какие-то ненужные детали – пятнышко чая на корсаже королевы, шейный платок Чарльза – желтые цветы на синем поле, – растерзанная манжета на левом рукаве платья, а ведь блонды так хлопотно чинить, и золотистый пушок над верхней губой Чарльза, и его улыбка, и зазор между передними зубами.

В народе говорят, что сей изъян указывает на сластолюбие. По другой версии, это признак лжеца.

Но… нет, не может этого быть! Нет, нет, никогда, нет.

Агнесс снова подалась вперед, словно кролик, рвущийся из капкана, пусть и ценой лоскутьев кожи и меха. Капор сбился набок, и один из гвардейцев грубо сорвал его, пока другой заламывал руки ей за спину.

Волосы липли к лицу, но сквозь рыжеватую пелену она разглядела, что к ней идет Чарльз. Точнее, видны были только его ноги в заляпанных грязью брюках. Крупные синие клетки на бежевом фоне – эту расцветку она будет ненавидеть до конца своих дней. Каждая клетка раскаленным клеймом впечатывалась в мозг.

– Все хорошо, кузина, не тревожься, – журчал вкрадчиво голос Чарльза. – Никто не причинит тебе вреда. А теперь отдай нож.

– Какой нож?

– Лгунья!

Принц Альберт уже вернулся из детской и занял место рядом с Чарльзом. Руки принц сложил на груди, но мышцы его вздувались, словно завязанные в узел канаты. Из последних сил он сдерживался, чтобы ее не ударить.

– Она не лжет, ваше королевское высочество, – мягко возразил Чарльз. – У нее порой бывают провалы в памяти. Перочинный нож с перламутровой рукояткой, Агнесс. Тот самый, что ты стащила у меня, перед поездкой в Виндзор.

– Чарльз, о чем ты? Не брала я никакого ножа!

Осторожно вытянув руку, словно кузина в любой момент может его укусить, Чарльз обшарил ее карманы… и вытащил сложенный нож. Нажал на потайную кнопку. Лезвие выскочило, словно молния из темно-серой, с перламутровым отливом тучи…

– Вот он, – сказал Чарльз и, сложив нож, протянул его принцу.

Альберт отшатнулся и позволил подношению упасть на ковер.

– Я весьма разочарована в вас, мисс Тревельян, – заговорила королева. В уголке рта залегла складка – трещинка на сахарной глазури. – Уж не думала, что стану свидетельницей столь безобразной сцены.

До этого момента в душе Агнесс теплилась надежда, что они с Чарльзом недопоняли друг друга, или же это часть стратегии, которая в конечном итоге поможет им совладать с принцем. Но там, где мигал огонек, теперь вилась тонкая струйка дыма, унося с собой все ее упования.

Чарльз сам сунул ей нож в карман. Еще тогда, в лондонском кэбе.

Но чего он хочет всем этим добиться? Неужто выслужиться перед мужем королевы? Что же такое принц может ему дать, чего он не имеет по праву рождения? Титул, земли, положение в обществе – у Чарльза уже все есть!

– Ты же сам сказал, что это талисман на удачу!

– Если я хоть слово услышу об амулетах и ворожбе… – угрожающе заговорил принц-консорт.

В голосе его звенел металл. Так стучат ножные кандалы о брусчатку. Скрипит ржавый ключ, запирая дверь с крошечным зарешеченным оконцем. Оселок скользит по острию топора – вверх-вниз, вверх-вниз.

– Увести ее в дальнюю комнату, – подхватила королева. – Здесь, у двери детской, не место для подобных объяснений.

Гренадеры поволокли ее по коридору, вдоль колонн с мраморными бюстами, которые показались ей похожими на урны, венчающие надгробия. Под ногами кровоточил алый ковер. Агнесс силилась поднять голову, чтобы разглядеть Чарльза, встретиться с ним глазами, понять его намерения, но боль от заломленных рук отдавалась в шее. С опущенной головой все же не так больно.

– Вот сюда. Эти покои нежилые, – распорядился принц, отпирая какую-то дверь. – Тут слишком сыро – всему виной скверная вентиляция и застоявшиеся миазмы.

Пахнуло подвальной сыростью. Шею кололо, но Агнесс вздернула подбородок и от увиденного закричала так, как не кричала даже от боли. Та самая комната, и сырость здесь не имеет никакого отношения к миазмам. На миг в запыленном зеркале мелькнули бледные рыбьи глаза и волосы, длинные и пушистые, как нити плесени.

Он ее ждал.

– Обращайтесь с ней бережнее, прошу вас! – попросил Чарльз, превратно истолковав ее крик. – Ваше величество, моя кузина Агнесс не отдает себе отчет в своих поступках. Она безумна. С детства она пребывает в мире фантазий. Жалея ее, мой дядя не стал отправлять ее в лечебницу, но тем сам позволил ей дойти до крайней степени экзальтации.

– Да нет же! Он лжет!

Но, как убедилась девушка, каждый ее вскрик вызывал у гренадеров одну и ту же реакцию. В глазах потемнело, но все лучше, чем таращиться на чудище, что рыщет по ту сторону зеркала. Чудище из мира, где Темза вышла из берегов, и от ее испарений сгнили столбики кровати в этой страшной комнате.

– Куда бы мы ни ехали, приходится брать с собой смирительную рубашку на случай, если безумие кузины обострится. Вот как сейчас. Ничего, Агнесс, я привез то, что приведет тебя в чувство.

Он распахнул саквояж и вытащил из его недр вовсе не теплый плащ, а рубище из серой парусины. Длинные рукава волочились по полу. Позвякивали пряжки на кожаных ремнях. Оценив устрашающее приспособление, королева удовлетворенно кивнула:

– Свяжите юной леди руки и стяните рукава за спиной.

– Расслабься, будет не так больно, – дал добрый совет Чарльз, когда кузина вновь забилась в руках гренадеров.

Кружевной воротничок платья намок от слез и врезался в шею. Пряди волос попадали между ремнями, но когда она дергала головой, рукава ей затягивали еще туже. Наконец руки крест-накрест закрепили на груди, после чего ее толкнули в кресло и пропустили ремни за круглой спинкой. Кисти рук закололо, и Агнесс поняла, что совсем скоро они потеряют чувствительность. Лучше и правда не сопротивляться.

Но как только она перестала трепыхаться, в груди словно что-то оборвалось. Ей показалось, что ее столкнули с отвесного обрыва и она летит в бездну, но страшило ее не дно, а само ощущение от падения, скользящая невесомость и свист ветра, заглушающий мысли.

– Выходит, все россказни о призраках – всего лишь бред обезумевшей девицы? – донесся до нее голос принца. – Она все это выдумала?

– Не совсем так, ваше королевское высочество. Агнесс ничего не выдумывала. Эти слова были вложены ей в уста, и она лишь послушно повторила то, что ей было приказано.

– Кто? Кто отдавал ей приказы? Кто стоит за всем этим? – вопрошала королева.

В гневе она говорила отрывисто, точь-в-точь как ее дед, чье гнилостное дыхание Агнесс ощущала каждой порой кожи, каждым волоском на затылке.

– Я не смею назвать это имя… – медлил Чарльз. – Из боязни причинить боль вашему величеству.

Яснее он выразиться не мог. Королева коротко простонала, принц выкрикнул что-то по-немецки – может, проклятие, а может, и похвалу Господу за то, что приготовил пред ним трапезу в виду врагов его, и чаша его преисполнена.

– Я всегда знал, что Мельбурн на это способен! Подлый старый интриган.

– И не он один. Многие из партии вигов недовольны тем, что симпатии ее величества переметнулись на сторону тори. Кому захочется терять влияние? – гладко, как по-написанному, говорил Чарльз. – Виги стоят и за другими покушениями, целью которых было доказать, что правительство тори не в состоянии защитить королеву. Нити заговора раскинулись широко. Моя кузина – лишь одна из мух, запутавшихся в них!

– Вам известны имена других заговорщиков?

– Увы, нет. Они собираются на конспиративных квартирах, пользуются выдуманными именами. Но из того, что я вызнал у Агнесс, мне кажется, что их немало. Я ждал, надеясь узнать побольше, прежде чем поставить вас в известность. О, как я был самонадеян! Из-за моей медлительности чуть не случилась беда!

– Но самое страшное уже позади, не так ли? – обеспокоилась королева.

– Ах, если бы! Помимо Агнесс, в сегодняшнем покушении задействованы и другие лица. Среди них есть ваши придворные. Фрейлины из числа вигов. Слуги. Гвардейцы. О, если бы знать их имена, но, увы! Одно лишь мне удалось выведать – сегодня ночью они нападут на вас прямо в замке. Вам нужно срочно уезжать, ваше величество!

Принц Альберт заговорил по-немецки, и супруга ему ответила, отрывисто и, как показалось Агнесс, неохотно. Но Альберт с неожиданной горячностью ударил кулаком по ладони и повысил голос. Не желая быть свидетелем супружеской размолвки, Чарльз деликатно кашлянул и попросил:

– Позвольте мне сказать кузине пару утешительных слов. Она не виновата в том, что такая.

Королева махнула рукой, звякнув перстнями, и продолжила что-то втолковывать мужу. Агнесс вжалась в атласную обивку, глядя, как кузен неспешно опускает руку в карман, но вместо ножа он вытащил носовой платок с монограммой. Инициалы «Ч» и «Л» переплетались, как две змеи.

– Чарльз, как ты мог? – прошептала она, когда он нагнулся над ней. – Почему ты предал меня? Почему?

– Ну, что ты, кузина Агнесс, я не предавал тебя. Я спас тебе жизнь. Лучше тебе отсидеться в Виндзоре, ведь сегодня особая ночь.

Ясные серые глаза смотрели на нее почти ласково, но прозрачность их была обманчивой, как воды пруда, на дне которого, опутанное водорослями, мягко колышется тело утопленника…

– Нет! Не может быть, чтобы ты был с ними заодно!

– Правда, не веришь? – Он удивленно покачал головой. – Ты хорошая девочка, Агнесс, а я вот не такой. Поэтому ты получишь свою награду на небесах, а я свою прямо сегодня. Поделись со мной слезами, кузина. Слезами истинной добродетели.

Истинной добродетели. Где-то она уже это слышала, но где? Батист заскользил по ее влажным щекам, и каждый рубчик ткани был острым, как бритва. Но когда Чарльз, аккуратно сложив платок, сунул его в нагрудный карман и распрямил спину, Агнесс вспомнила.

«Истинная верность».

Не за это ли Чарльз похвалил Стивена Темпля? Как долго он выспрашивал у мистера Рэкрента, верно ли служил ему клерк, и как просиял, узнав о преданности покойного. Нет, его не интересовало, состоял ли неудавшийся цареубийца в заговоре. Он и так знал, что не состоял.

«Истинное безумие».

Так он отозвался об Оксфорде, принявшем мучительную смерть от рук сокамерников. И Оксфорду отрезали язык…

Мысли-ниточки замелькали так быстро, что Агнесс не поспевала за ними, да ей и не нужно было поспевать. Полотно ткалось в обход разума, помимо ее воли. Просторная, прочная паутина, а в центре раскинул лапы жирный паук.

Но это был не Чарльз…

– Нет!!! Не слушайте его, он служит призракам! – в отчаянии выкрикнула Агнесс.

– Да сколько можно! – возопил принц Альберт.

Фалды его фрака взметнулись, и он бросился вон из комнаты, а вслед за ним, вихрем кружев и розоватого шелка, поспешила королева.

– Никаким призракам я не служу, – отчеканил лорд Линден. – Я служу только истинному монарху.

Посчитав, что остался за старшего, он отдал приказ гвардейцам, и те, напоследок проверив ремни на смирительной рубашке, последовали за ним. Агнесс услышала, как в замочной скважине звякнул ключ, и еще раз, – кто бы ни запирал дверь, руки у него тряслись. Затем стихли и эти звуки.

4

Тишина подушкой опустилась на лицо, давящая и пронизанная ужасом. Всхлипы рвались из ее груди, но Агнесс постаралась дышать неглубоко и как можно ровнее.

Краем глаза она заметила, как из зеркала высунулась отекшая рука. В темноте она белела, как брюхо сома. Короткие тупые пальцы мяли воздух, нащупывая живое дыхание, ища его… Сердце Агнесс замерло, а потом бешено застучало, словно облегчая им задачу.

Если бы можно было накинуть на себя забытье, подобно теплому пледу, Агнесс давно сделала бы это, но как она ни жмурилась, сомлеть не удавалось.

И тут ее что-то кольнуло. Снежинка, упавшая на разгоряченный лоб. Имя, от которого на губах проступает изморозь.

Он не может к ней не прийти. Фейри всегда отзываются на зов.

– Джеймс! – закричала она и осеклась, заметив, что призрак вылез из зеркала уже наполовину. Золотая цепь на его груди звякнула о подсвечник. Грузная туша двигалась медленно, словно против сильного течения, но с той монотонной методичностью, с какой жирная осенняя муха бьется о стекло. «Сплиш-сплашш, – бубнил призрак. – Сплишш-сплашш».

– Джеймс, заберите меня отсюда!

Она сразу же ощутила его присутствие, но не в комнате, а в своей голове. Сквозь горячечную завесу мыслей пробился голос, далекий и бесконечно чужой: