Заговор призраков Коути Екатерина
– Вы оберегали мое дитя, милая мисс Тревельян. Благодарю вас, – улыбнулась королева. – Своим поступком вы снискали вечную признательность своей королевы. Но если этого мало, вы, безусловно, вправе просить иного вознаграждения. Я вас слушаю.
– Пусть на моем дебюте мне будет позволено предстать в черном, – выпалила девушка. – Я не сниму траур даже ради визита в Сент-Джеймс.
– В Сент-Джеймс?
– Разве представление ко двору проходит не там?
Джеймс Линден хотел бы этого. Сколько раз она вспоминала тот день перед их спешным отбытием в Лондон, когда они пили чай в ризнице и разговаривали о представлении при дворе, казавшемся тогда самым волнительным событием в ее жизни. О, если бы она знала, какие испытания ее ждут! Но раз уж Джеймс так настаивал, она получит все положенные ей почести. В полном объеме.
– Ах, вот вы о чем, – сказала Виктория, поскучнев.
Она задумчиво потерла ручки, и Агнесс не могла отделаться от мысли, что пальцы ее должны быть липкими от тех засахаренных кружев.
– Мисс Тревельян, мне не хочется снова вас огорчать, но… но королева должна быть тверда в своих принципах. Представления при дворе не будет.
– Но… почему? – воскликнула Агнесс, теряя самообладание.
Давно она не чувствовала жгучей обиды и даже уверилась в том, что ее онемевшие чувства уже не способны так накаляться. К щекам прилила кровь. Они полыхали, словно над ними, как над сырым пирогом, держали раскаленную докрасна лопатку-«саламандру».
– Принять вас при всем высшем свете значило бы одобрить ваше поведение. Этого сделать я не могу.
– Но ведь… но ведь я сражалась наравне со всеми!
– Именно. Вы сражались наравне с мужчинами.
Королева покрутила в руках диванную подушечку и, дав ей шлепка, отбросила подальше. Мелкие зубки впились в нижнюю губу. Заметно было, что бестактность гостьи пришлась ее величеству не по душе. Даже неблаговидный поступок можно завернуть в молчание, как пилюлю в хлебный мякиш, и в таком виде проглотить, но зачем же привлекать к нему внимание? Да еще так громогласно.
– Ваши поступки, мисс Тревельян, заслуживают похвалы – но никак не подражания. Если я приму вас при дворе, а после вести о вашей выходке разнесутся по Англии… последствия будут ужасные. Респектабельность упадет в цене. Вскружатся многие головы. Подумайте сами – стоит королеве один раз оправдать такое поведение, и мораль будет подорвана. В следующий раз женщины этой страны захотят чего-нибудь совсем запредельного… даже и не знаю… права заседать в парламенте. Вы не можете меня не понять.
Девушка помолчала, затем сделала реверанс:
– Я вас понимаю. Всего доброго, ваше величество.
Королева смотрела на нее сочувственно, хотя и чересчур пристально, словно запоминая ее черты на случай, если еще придется увидеть их на гравюре в «Ньюгейтском вестнике».
– И вам всего доброго, мисс Тревельян. Храни вас Господь.
Никогда еще Агнесс не обуревало такое желание хлопнуть дверью, оставив за собой если не последнее слово, то хотя бы звук. Но выходка столь ребяческая подтвердила бы, что королева придерживается о своей спасительнице ровно такого мнения, какого та заслуживает, поэтому Агнесс долго пятилась, как диктовал придворный этикет, и мягко затворила дверь.
Недаром лорд Мельбурн говорил, что королева сама определяет границы своего круга. Об их наличии узнаешь, лишь когда они возносятся перед тобой, подобно хрустальной стене. Можно кричать и биться о прочное стекло кулаками, размазывая кровь с разбитых костяшек, но все равно никто не услышит.
В коридор Агнесс шагнула вслепую. Как ни пыталась убедить себя, что на фоне прочих потерь королевская немилость лишь пустяк, слезы рвались наружу и на все увещевания отзывались так же, как прорвавшаяся плотина, – никак. Прислонившись к двери, Агнесс вытерла слезы широкими манжетами. Вот и начал ей пригождаться траур, не зря же она заплатила за него такую цену.
Алые ковер и обои расплывались перед глазами, и девушка обрадовалась, заметив чуть поодаль фигуру в черном фраке. Кого-то из придворных послали ее проводить, ведь сама она вовек не найдет отсюда дороги.
– Мисс, – раздался резкий голос, и «с» он произнес как «з».
Агнесс тут же выпрямилась. Нет, рыдать при Альберте она себе не позволит. Много чести.
– Ваше королевское высочество, – хрипловато сказала она.
– Я должен поблагодарить вас за помощь.
– Должны.
– Благодарю, – процедил принц, но в его холодных синих глазах читалось «Пошла прочь, ворожея».
Когда-то его соотечественники составили энциклопедию нечисти, в которой с германской дотошностью разобрали по косточкам все проделки ведьм и столь же методично разработали процедуру допроса, сдобрив ее пытками. А потом, когда ученые разуверились в том, что закон тяготения можно преодолеть с помощью метлы, колдуний все равно ловили, хотя приговаривали уже не к костру, а к плетям и позорному столбу, дабы шарлатанки не смущали суеверные умы.
Дай принцу волю, и он применил бы к ней старинный способ по усмирению ведьм, опробованный на знахарках, повитухах и женщинах, у которых хорошо доились коровы. Жаль, времена не те. Только и остается, что зловеще улыбаться.
Тут Агнесс вспомнила, что тоже думала о принце немало дурного, и почувствовала укол совести. Вместо того чтобы фыркнуть, она присела в глубоком реверансе – принцу приятна почтительность, а с нее не убудет.
– Мой сын… – вдруг начал Альберт.
Вошедшая в сердце иголка заметно увеличилась в диаметре.
– Как чувствует себя принц Уэльский?
– Мальчик изменился. Он уже не выказывает прежнего послушания.
«Господи, ему всего годик, о каком послушании идет речь?» – чуть не вырвалось у Агнесс, но его высочество продолжил:
– Он позволяет себе выходки, которых за ним не наблюдалось прежде. Лягает нянек, когда его пеленают. Бросается едой, хотя о том, что мотовство до добра не доведет, следует помнить в любом возрасте. Кричит так, что у леди Литтлтон делаются мигрени. Вчера вот укусил сестру за локоть.
Говорить и поджимать губы одновременно было неудобно, поэтому рот у него открывался, как у щелкунчика. Речь звучала механически, словно зарождалась не в голосовых связках, а в маленьком органчике, запаянном в грудь.
– Я не узнаю своего сына, – подытожил Альберт.
«Такой уж возраст», – хотела сказать Агнесс, но слова обожгли ей язык.
Снова потянуло запахом горящей серы.
Отблески пламени на стенах церкви. Фрэнсис Дэшвуд берет ребенка на руки. Поглаживает по голове. Один взмах руки, другой. Подушечки полупрозрачных пальцев погружаются чуть ниже, исчезают из вида.
Всего-то на несколько секунд.
– Возвращая нам Берти, Мельбурн завел старую шарманку и вновь приплел к происшествию чудовищ. Моя жена поверила ему. То, что лорд Линден был обманут, и заговор подстроили чудовища, а не Мельбурн со своей кликой, принесло ей немалое облегчение. Я же по-прежнему верю в правоту лорда Линдена. Жаль, что и он в конечном итоге впал в заблуждение. На самом-то деле сражался он не с чудовищами, а с людьми. Хотя даже заблуждение не умаляет благородства его поступка.
– Благородства? – воскликнула Агнесс. – Лорд Линден – не тот человек, которому можно хоть в чем-то довериться! О том, что он предал вас, вы поймете, когда почешете спину и нащупаете кинжал, торчащий между лопатками.
– Об этом не вам судить. Имейте в виду, что только глубоко испорченные девицы завидуют успехам своих братьев. Особы благонравные принимают как должное те привилегии, коими наделены их родственники мужского пола. Но я знаю, что вы были рядом, когда все происходило. Рядом со своим кузеном. Вы все видели. Расскажите, что случилось с моим сыном.
«А ведь можно и рассказать», – мелькнула злая мысль. Махнуть рукавом, чтобы дым с костра заставил его закашляться. Задеть ногой охапку горящего хвороста – послать сноп искр ему в глаза. Выкрикнуть проклятие.
Хватит одного слова, чтобы его высокий, уже лысеющий лоб прорезали морщины, а аккуратно подстриженные усики намокли от слез. Тайна пойманной птицей билась в ее кулаке и клевала пальцы. Разжать кулак – и навсегда лишить принца покоя.
– Мельбурн подпустил в свои россказни мистический туман, но ни в каких чудовищ я не верю. Если бы верил, то решил бы, что моего сына зачаровали. Или что на его месте… der Wechselbalg… подменыш. Но я ни во что такое не верю, вы слышите? Что там произошло на самом деле? Гипноз? Месмеризм? Или… с моим мальчиком жестоко обращались?
Всего одно прикосновение. Одна капля яда, упавшая в поилку с молоком. Частица стародавнего распутства, которую Берти будет нести в себе всю жизнь.
Агнесс облизала пересохшие губы. Они были, как пемза, и больно царапали язык.
– Ничего с ним не произошло. Принц Уэльский проспал решающую схватку, – выдавила она.
По щеке Альберта пробежала судорога. Мягкие завитки бакенбардов всколыхнулись.
– И мой мальчик станет прежним? Таким, каким я его помню? Моим Берти?
Не станет. В его сердечке, крохотном, как у котенка, уже теплится искра Клуба Адского Пламени. Он не подменыш, а гораздо хуже – обычный мальчик, не похожий на своих родителей. От побоев подменыш улетает в трубу, обычным же детям деваться некуда…
– Просто дайте ему время, – устало попросила Агнесс. – И любите его, пожалуйста. Вот так, как сейчас. Не забывайте его любить.
Прежде чем он успел возразить, она накинула на лицо вдовью вуаль, оставшись наедине с собой. Мир стал черным, каким ему и полагалось быть, и аляповатое убранство дворца уже не резало ей глаз. Вслед за лакеем она вышла во внутренний двор, где ее дожидались те самые гвардейцы, которые часом ранее обороняли от нее дворец. А может, и другие – из-за черной кисеи все лица казались смазанными.
4
За ее спиной хлопал королевский штандарт, громко, как простыня на бельевой веревке. Накрапывал дождь. Вуаль покрылась сеточкой мелких капель, и пришлось вновь откинуть ее на тулью. Агнесс попыталась осмотреться, но сразу же оставила это занятие, сочтя его бесполезным. Туман проглатывал даже пальцы на вытянутой руке. Был он грязно-желтым, как вода, в которой варили гороховый пудинг, и насквозь пропах гарью. Прикрывая нос кромкой вуали, Агнесс сделала несколько шагов. Мысок туфли осторожно щупал мостовую. Где-то впереди всхрапнула лошадь, словно подавилась туманом, и девушка поспешила на звук.
Нужно поймать кэб и доехать до ближайшей гостиницы, а уж там попросить горячей воды, потому что от разговоров с королевской четой с нее семь потов сошло. Из-за колючей ткани чесались руки и шея, словно по телу ползали сотни муравьев, а из капора уже начала лезть соломка и колола затылок. Но трауру полагается быть неудобным. Это не шелковые обновки, а нечто, максимально приближенное к власянице.
Разгоняя руками туман, Агнесс подошла к Конститьюшн-хилл, но вместо кэба с кучером, взгромоздившимся на крыше, увидела обычную карету – ту самую, что скрипучей тенью следовала за ней по городу. Фонари над дверью уже горели, и, когда дверь распахнулась, Агнесс смогла разглядеть таинственного преследователя. Его личность давно уже не являлась загадкой. Список подозреваемых сузился до одного-единственного имени.
– Мисс Тревельян! – окликнул ее вельможа. – Уже целую неделю я вас разыскиваю по всему Лондону! Где вы пропадали?
После всего того, что поведала ей королева, лорд Мельбурн уже не вызывал у Агнесс прежней приязни. Такой же обманщик, как ее любезный кузен.
– Вы даже представить себе не можете, мисс, какие мысли успели перебывать в моей седой голове… Гм-м… Я думал, что вы мертвы или того хуже. А ну-ка живо в карету!
– Я с вами не поеду.
– Не заставляйте меня выкликать вас на всю улицу. Это не пойдет на пользу ни моей репутации, ни вашей, – заметив, что она не шелохнулась, милорд пошире распахнул дверь. – Так что же? Долго ли мне вас ждать? Или вам угодно, чтобы в моих мафусаиловых летах я подхватил прострел, сидючи на холоде по прихоти одной ветреной мисс?
Такой страшной участи Агнесс ему не желала, посему поспешила подчиниться. Прежде чем она запрыгнула в карету, лорд Мельбурн, кряхтя, пересел спиной к лошадям, но его любезность показалась девушке неуместной. Лицом вперед сидят особы знатные или преклонного возраста, она же не относилась ни к тем, ни к другим. Но не вступать же в перебранку с бывшим премьером?
– Почему вы меня преследуете? – спросила Агнесс, ерзая по бархату.
Лорд Мельбурн стукнул в окошечко, давая кучеру знак трогаться.
– Вас оставь одну, так вы натворите бед. От всей души надеюсь, милая барышня, что вы заглянули к ростовщику, чтобы присмотреть себе какую-нибудь безделку, а не отдать в заклад памятную вещь. Чтобы в подобных местах я вас больше не видел! Иначе придется вас отшлепать, и поверьте, я не шучу. Мало того, что вы повадились шастать по сомнительным лавчонкам, так еще и вырядились, точно на парад сирот в Святой четверг. Даже в трауре можно сохранять чувство стиля.
Его густые брови встретились у переносицы и едва разошлись, сцепившись волосками.
– Вы что же, потешаетесь надо мной?
– Отнюдь. Вы все равно не в том состоянии, чтобы оценить иронию, так и незачем ее на вас тратить.
– Тогда что же вам от меня нужно?
– Скорее уж вам от меня… Кхм-м… Джентльмену не подобает обсуждать с дамой такие низкие материи, как финансы, однако своей беспечностью вы заставляете меня нарушить этот в высшей мере справедливый запрет. Вам деньги нужны? Сколько?
Хорошо, что ему хватило такта не хлопать себя по карманам и не бряцать соверенами. Забившись в угол кареты, Агнесс сверкнула на него глазами.
– От вас, милорд, я не приму ни фартинга, – рассерженно прошипела она. – Оставьте при себе свое подаяние. Как вы вообще смеете заговаривать со мной, после того, как наврали королеве с три короба? Выставили меня невесть кем. И обелили лорда Линдена.
– Вы хотя бы представляете, что грозило вашему кузену за этакий фортель?
– Уж могу вообразить.
– И вы бы поехали на площадь перед Ньюгейтом, дабы посмотреть, как будут вешать вашего юного родственника? – удивился Мельбурн.
– Нет. Я прочитала бы о его казни в «Таймс», – сказала Агнесс, теребя бант.
Шляпные ленты натянулись между пальцами, словно она уже примеряла, как бы половчее набросить узкую полоску шелка на шею кузена. Мельбурн сокрушенно покачал головой.
– Если ваш дядя пожертвовал собой, чтобы спасти жизнь сорванцу, значит, она чего-то да стоит… гм-м…
Говорил он медленно, тщательно пережевывая слова, и никогда еще его светский выговор не казался Агнесс таким противным. Она предпочла бы вновь оказаться в одной карете с принцем-консортом, чья прямота подкупала, а ненависть ко всему волшебному была незамутненной, как горный ручей. С принцем хотя бы понятно, чего ждать. Главное, дать деру, прежде чем он свистнет Эос и снимет ружье со стены.
Мельбурн же играл с ней, как кот с мышью. Одряхлевший кот и мышь, напополам перебитая мышеловкой. Хороша пара, ничего не скажешь.
– Может, мальчишка еще и пригодится для чего-нибудь, – поддел ее Мельбурн.
– Для чего Чарльз может пригодиться? Подлее человека, чем он, я за всю жизнь не встречала.
– Вам так кажется, потому что прожили вы всего ничего. А мальчик подает большие надежды. Четко обрисовал себе цель и шел к ней, не забывая при этом срывать цвет жизни. Ему бы в политику или, того лучше, в дипломатию, уж больно хитрый.
– Скажите лучше «беспринципный».
– Ну, это как посмотреть. – Мельбурн усмехнулся правой стороной лица. – И титул, опять же. Не пропадать же титулу только из-за того, что один лорд из длинной вереницы оказался с моральным дефектом. И похуже лорды бывали. Вам вот не верится, но это так.
– Как мило, что вы защищаете подлеца. Ему повезло с адвокатом.
– Не с адвокатом, мисс Тревельян, а с опекуном. Ее величество удовлетворили мое ходатайство, передав мне в опеку Линден-эбби до совершеннолетия графа. Кхм-гм… И там, где ваш дядя проявлял ненужную мягкость, от меня сей юноша поблажек не дождется.
– Уверена, вы с ним поладите. У вас так ловко получилось лгать в унисон. Катайте его в своей карете, а меня оставьте в покое, милорд, – отвернулась Агнесс. – Мне до вас нет никакого дела!
Ей почудилось, что сейчас он гулко расхохочется, уж слишком запальчиво, как-то совсем по-детски прозвучали ее слова, но он смотрел на нее молча.
– А мне до вас, видимо, есть.
Посерьезнев, его лицо уже не выглядело расколотым надвое – спокойная левая сторона и правая с извечным циничным прищуром. Наверное, так же внимательно и сочувственно он смотрел на Викторию, когда она рассказывала, как ее третировали в детстве. Или на леди Каролину, когда она припадала к его груди и клялась, что больше такого не повторится, что это был самый последний раз и теперь они будут жить счастливо, как настоящая семья.
– Я ведь знаю, как легко переписывается история. Сам ее переписывал не раз. Одно нажатие ластика, и исчез человек. Клякса – и целый полк канул в небытие. Но остается память. И то, что вы сделали для моей королевы, я буду помнить всегда. Кто-то же должен.
– Зато ее величество скоро обо всем забудет.
– И можно ли ее за это судить? Какой матери хочется вспоминать о похищении ее ребенка? Но я вижу, вы сильно огорчены, – забеспокоился Мельбурн. – Королева сказала вам что-то резкое?
– Нет, всего лишь отказалась принимать меня при дворе. Таких, как я, не пускают в общество.
На ее подол упал платок, не слишком свежий и пропахший «имперским кремом Арнольда». Судя по темным разводам, ранее платок касался бровей милорда.
– Эхммм… чертов дурак, а ведь это я во всем виноват! – Мельбурн хлопнул себя по колену. – Когда-то я так оберегал ее нравственность от нашего вигского распутства, что насоветовал ей не принимать особ сомнительной репутации. Меня так умиляла ее благопристойность, совсем еще детская. Чинно сложенные ручки и поджатые губки – что за прелесть! Но с годами благопристойность, увы, теряет весь свой шарм… И ничто уже не будет, как прежде.
– Вот увидите, все изменится, – ласково улыбнулась Агнесс. – Королева вновь полюбит вас и приблизит к себе.
– Стариковское сердце жаждет поверить вам, мисс Тревельян, но разум противится. Она обрела все, что хотела, в его королевском высочестве. Все – любовь, понимание, общность интересов. И принц тоже ее любит, как бы ни хотелось мне этого отрицать. Ну и пусть будут счастливы. Девочка, выросшая без отца, и мальчик, чья мать сбежала, не простившись с детьми. Им, кроме друг друга, никто больше не нужен… Эммм… А, черт все побери, что мне тосковать! – тоже улыбнулся Мельбурн. На его глазах выступили слезы. – Я увидел все, что хотел увидеть – как она идет ко мне навстречу, сияя от радости, и протягивает руки. Как тогда, когда я еще был ее лучшим другом. А она – моим.
Не раздумывая, Агнесс присела рядом с ним и положила обе ладони на его крупную руку. Девицам не подобает приближаться к джентльменам с такой стремительностью, но его возраст был залогом приличий, равно как и ее траур.
– И вы утешьтесь, мисс Тревельян. – Мельбурн подцепил ее за подбородок, разворачивая лицом к себе. – Скоро вы снимете траур, и жизнь вокруг вас заиграет красками. К вам вернутся и живость, и восторг, и любопытство, присущие юности.
Агнесс оцепенела.
– О чем вы? Жизнь для меня закончена.
Лорд Мельбурн выглядел озадаченным.
– Хотя леди Мелфорд, очевидно, многое для вас значила, по друзьям траур носят не дольше полугода… хм-м… Затянувшаяся скорбь будет выглядеть странно. Погрустили – и будет.
Бестактное замечание хлестнуло наотмашь.
Она выпрямилась так резко, что ударилась головой о полоток кареты. Потолок был обтянут мягким синим бархатом, да и капор смягчил удар, но голова гудела. Мысли рассыпались, холодные, колкие, точно булавки из обороненной корзины для рукоделия.
Толчок – и карета остановилась, а девушка, не удержавшись на ногах, упала на сиденье. Закрыла лицо руками.
– Как вы можете, сэр! Да, я скорблю по Лавинии, но траур ношу не только по ней… Я никогда не сниму черное и буду скорбеть вечно… Какая разница, что он не был человеком, – прошептала она с тоской.
– Вот как раз потому, что он фейри, вам не следует его оплакивать.
– Милорд, что же вы такое говорите! Неужели вы настолько черствы?
– Да вслушайтесь вы наконец в мои слова!
Но она качала головой. Ждала и боялась дождаться.
Ей казалось, что она лежит на пепелище, зарывшись пальцами в обгорелые щепки, и везде, куда ни глянь, тянется выжженная земля. Миля за милей. Только пепел, и жесткая щетина, некогда бывшая травой, и песок, спекшийся в черную корку. Ни ростка не пробьется сквозь коросту, ни капли дождя не смочит припорошившую ее золу.
Но вот земля затряслась и пошла трещинами, и на какой-то миг Агнесс почудилось, что сейчас она провалится еще глубже…
– Джеймс Линден не умер.
Она отняла руки от лица.
– Он не может умереть подобным образом. Не может умереть, как обычные люди, ибо он уже принял Третью дорогу, а она не отпускает своих. Ад отвергнет его, и он вернется на землю.
…Из трещин показались первые ростки, острые, нестерпимо-зеленые для глаз, привыкших к серым тонам и размытым формам, но Агнесс готова была разрывать землю руками, ломая ногти, лишь бы увидеть больше зелени, ведь то был цвет надежды и волшебства. В груди что-то растаяло и растекалось, смывая сгустки крови.
«Он не умер. Ад отвергнет его, и он вернется ко мне».
Значит, ничего еще не кончено.
– Я найду его! – воскликнула она. – Где бы он ни был, я его найду.
– Мисс Тревельян! Не торопитесь, – замялся Мельбурн, отводя взгляд. – Вряд ли вам понравится то, во что мистер Линден превратится. И вряд ли оно еще будет вас помнить.
Милорд открывал рот и, видимо, продолжал что-то рассказывать, но Агнесс уже не слушала.
Она думала о Третьей дороге и готова была плакать от счастья. Сейчас она ощутила родство с Лавинией и искренне пожалела о том, что та мертва. Они могли бы искать его вместе. Лавиния была сильной и смелой, она умела охотиться, и она бы все, что угодно, сделала для него… А он все равно выбрал Агнесс. Признался ей в любви у ворот в преисподнюю. Он любил ее. Только ее одну.
Нет ничего такого, что она не смогла бы сделать ради Джеймса, – в этом они с леди Мелфорд схожи. Только для Агнесс не имеет значения, человек он или эльфийский принц. Не важно, помнит ли он ее, сохранил ли к ней чувства. Ничего не важно. Если он еще бродит по земле, она отыщет его следы.
Агнесс стянула траурные перчатки, от которых ломило пальцы, с треском сорвала с капора вдовью вуаль и бросила на сиденье, прежде чем выскочить из кареты.
Ей было даже все равно, кто открывает дверь.
5
Чарльз Линден осунулся, повзрослел, как будто кровопускания хватило, чтобы поблек румянец и исчезла детская припухлость губ. Левая рука была тщательно забинтована и висела на перевязи. Если не знать, что за позорное клеймо скрывается под бинтами, Чарльза можно было принять за юного героя, раненного на поле брани.
– Ты пойдешь к фейри? – спросил он спокойно, словно в последний раз они встречались за завтраком.
– Да, – бросила Агнесс, проходя мимо. – Пусть заберут у меня все, что захотят, и вернут моего любимого.
– Они будут тебя испытывать.
– Знаю. Я готова.
– Вот, возьми! Я выкупил в ссудной кассе.
Обернувшись, она увидела, что кузен протягивает ей ожерелье. Жемчужины влажно мерцали, словно их только что вытащили из воды.
– Это волшебная реликвия? Когда я беру ее в руки, слышу шум ветра и чьи-то пронзительные крики.
– Не крики, а язык. Так разговаривают селки. – Агнесс выхватила ожерелье и прикрыла ладонью, защищая от удушливого тумана. – Уходи, Чарльз. Не мучай меня своим присутствием, я не могу тебя простить.
Но кузен не сдвинулся с места.
– Правильно, не прощай. Если бы ты простила меня, я бы решил, что ты слишком слаба для испытаний, но теперь мне кажется, что ты их выдержишь. Если тебе что-нибудь понадобится, какая угодно помощь, ты только позови. Я буду на расстоянии нескольких шагов. Не впереди и не позади тебя, а рядом – все время, пока ты его ищешь…
И лорд Линден замолчал, поняв, что говорит в пустоту.
Не важно, лгал ли он на этот раз или нежданно-негаданно в нем пробудилась искренность. Куда важнее, правду ли повествуют сказки о силе поцелуя. Заключить любимого в объятья и не размыкать их, какую бы чудовищную форму он ни принял. Прижаться губами к его губам, пока жар любви не растопит его сердце… Наконец, можно уронить на него слезу. Да она целый дождь слез готова пролить ради Джеймса! В сказках и балладах это всегда помогало, а сказки, судя по всему, не лгут.
Агнесс надела ожерелье поверх платья и сняла капор – широкие поля загораживали обзор. Затем, выдернув шпильки, позволила волосам рассыпаться по плечам – так поступают женщины вольных нравов или же те, что вырвались на волю. Встряхнув головой, посмотрела по сторонам. Перед ней тянулись дома, высокие и узкие, точно безликие корешки книг на полке какого-то педанта, но вместо Саус-стрит она видела совсем иную дорогу, уходящую меж папоротников в холмы. Путь для таких, как она.
Чтобы пройти по нему, понадобится пара железных башмаков. Но на этот раз они придутся ей впору.
Читать бесплатно другие книги:
