Сон в брачную ночь Александрова Наталья

Ирина выскользнула из постели и прислушалась.

До нее не доносилось ни звука. Кажется, в доме все уснули.

Сегодня или никогда.

После того, что ей удалось подслушать накануне вечером, девушка поняла, что ее жизнь не просто в опасности. Ей в самом лучшем случае осталось жить всего несколько дней. До сих пор она жива только потому, что нужна этим страшным людям, но как только она сделает то, чего от нее хотят, как только подпишет бумаги, она тут же превратится для них в помеху, в ненужного и опасного свидетеля. И они от нее быстро избавятся.

Сегодня она легла в постель одетой, чтобы не поднимать шума, одеваясь в темноте. На ней были удобные темные джинсы и темный свитер – так она рассчитывала казаться незаметной в темноте. Быстро натянув легкую теплую куртку и кроссовки, девушка подкралась к двери комнаты.

Ее маленькая хитрость сработала – пластинка жевательной резинки не дала замку захлопнуться, и дверь бесшумно открылась.

Ирина выскользнула в коридор.

Ночью все в доме выглядело таким непривычным, таким пугающим и незнакомым. Кое-где тускло горели вполнакала лампы дежурного освещения. Чуть слышно поскрипывал под ногами рассохшийся паркет. Где-то в другом крыле здания неожиданно взволнованно заклокотала труба отопительной системы. Девушка беззвучно кралась вдоль стены, закусив губу от страха. Только бы никто из охранников не встретился ей по дороге!

Она хорошо помнила план особняка. Сейчас нужно свернуть налево, потом – вниз по короткой деревянной лестнице, затем направо… вот и дверь, ведущая в холл. Оттуда можно попасть на крыльцо… Но нет, сюда ни в коем случае нельзя, в холле круглосуточно сидит дежурный охранник, да к тому же там установлена камера видеонаблюдения.

Ирина прокралась мимо опасной двери и толкнула следующую, неброскую и невзрачную.

Она оказалась в кухне.

Сверкающая стеклом и полированным металлом бытовая техника, широкие, как футбольное поле, электрические плиты, огромные холодильники, в каждом из которых могла поместиться целая свиная туша, глубокие хромированные мойки. Здесь готовили еду на всех обитателей особняка, большую часть которых составляли охранники. С припасами, хранящимися в холодильниках, при необходимости можно было выдержать месячную блокаду. Но не это интересовало сейчас Ирину, не внезапно разыгравшийся голод привел ее в кухню. Она опасливо оглянулась, убедилась, что ее никто не видит, и открыла дверцу мусоросборника. За этой дверцей стоял наполовину заполненный бак для пищевых отходов. Когда бак наполнится доверху, кухонный рабочий поставит его на поворотную платформу и нажмет на рычаг. Полный бак выедет наружу, на площадку возле задней стены дома, откуда его в свое время заберут, а на его место в мусоросборнике встанет пустая емкость.

Ирина забралась на поворотную платформу, скрючилась, как младенец в утробе матери, и нажала на рычаг, моля бога о том, чтобы не застрять в отверстии мусоропровода. Платформа с негромким скрипом провернулась, и девушка выкатилась на бетонную площадку. Теплая куртка смягчила удар, и Ирина по инерции мягко перекатилась на спину.

Она лежала на спине и смотрела в звездное зимнее небо.

Неужели ей удалось? Неужели она вырвалась из этого страшного дома, который в последние недели стал ее тюрьмой, а в ближайшем будущем мог превратиться в склеп для ее трупа?

Ирина жадно вдыхала сырой холодный воздух и не могла надышаться. Это был воздух свободы.

Но расслабляться было еще слишком рано. Она выбралась из дома, но до свободы еще очень далеко. Ей еще предстоит перебраться через высокую стену, а после этого добраться до населенного пункта, где можно найти машину до города… или телефон, по которому она сможет связаться с кем-нибудь из своих друзей… да и тогда нельзя будет чувствовать себя в безопасности, ведь у этих людей очень длинные руки!

Ирина вскочила, еще раз огляделась и перебежала отделявшее ее от высокой глухой стены пустое заснеженное пространство. Затаившись в тени под стеной, она вытащила из-под куртки веревку, которую тайком сплела из разорванной на узкие полосы простыни. Размотав веревку, она раскрутила ее и бросила вверх. Веревка описала круг и снова упала ей в руки, не зацепившись за венчавшие стену кованые острия. Ирина не сдалась. Она повторила попытку еще и еще раз и наконец почувствовала, как веревка в ее руках туго натянулась. Девушка уперлась ногами в стену, крепко ухватилась за веревку и полезла вверх. Ей очень пригодились сейчас навыки опытного альпиниста, приобретенные в нескольких восхождениях. Она без особого труда вскарабкалась на стену и в последний раз оглянулась на покинутый особняк.

И встретилась глазами с охранником, который вышел из-за угла дома.

Он выхватил из наплечной кобуры пистолет, поднял его, направив на силуэт над стеной…

Казалось, время неожиданно замедлилось, а воздух уплотнился, сопротивляясь движениям, как тяжелая и вязкая жидкость. Ирина неожиданно ослабевшими ногами переступила через железную щетину кованой решетки и хотела уже соскользнуть с другой стороны стены, как вдруг прогремел выстрел. Девушка покачнулась и рухнула за ограду.

Она еще успела подумать, что все-таки вырвалась из этого ужасного места, успела еще раз взглянуть в звездное зимнее небо, и ее глаза залило беспросветной, непроницаемой тьмой.

Говорят, что в последнее мгновение перед смертью перед человеком, как в ускоренной киносъемке, проходит вся его жизнь. С Ириной ничего подобного не произошло. Последней ее мыслью было: она все-таки не подписала бумаги, а значит…

На третьем этаже отеля «Каскад-Палас» царила тишина. Здесь располагались самые дорогие номера, и жильцы, заплатив бешеные деньги, вправе были требовать от дирекции и обслуживающего персонала полного покоя и безупречного обслуживания.

Полы в длинном коридоре были выстелены мягким малиновым ковром, который заглушал шаги. Кресла в холле обиты были малиновым бархатом, над ними висели золоченые бра, изредка тоненько позвякивала хрустальная люстра. Дирекция отеля пыталась поразить посетителей роскошью. Но это, надо сказать, не слишком хорошо ей удавалось, поскольку люди эти, как уже говорилось, были богатые и живали в лучших отелях мира.

В номере с самым лучшим видом из окон – на Неву, мужчина средних лет с выражением усталой самоуверенности на холеном лице курил, стоя у окна. Глядя на ледяные торосы, покрытые грязным снегом, он с усмешкой подумал, что вид, которым отель так гордится, сегодня не слишком хорош. Что делать – зима в Петербурге бывает весьма неприглядна и очень утомительна. Именно поэтому он предпочитает проводить зиму в более теплых местах. А если хочется снега, можно поехать на какой-нибудь лыжный курорт.

Вот и нынче – конец декабря, Новый год близится, а небо мрачное, и вместо снега сыплется на город какая-то гадость. Но его не должно это беспокоить. В конце концов, он прилетел в Петербург не ради удовольствия, а по делу. И сегодняшний вечер очень для него важен.

Андрей Зайковский, крупный бизнесмен, очень богатый человек, не любил Россию, хотя она и являлась его родиной. В России его всегда терзало ощутимое беспокойство. Не связываясь с нефтью и газом, он сколотил свое состояние на поставках электронной техники. Он был умным и дальновидным человеком, не покупал телеканалы и другие средства массовой информации, не ссорился с властями и в свое время, осторожно и постепенно, перевел капитал за границу. Там он тоже преуспел благодаря своей деловой интуиции и осторожности, и, заработав достаточно денег, смог отдаться своей подлинной страсти – коллекционированию предметов искусства. Через несколько лет его имя стало достаточно известным в мире коллекционеров.

Зайковский затушил сигарету и обратил внимание на приглашение, валявшееся на столике.

«Господин Костоломов имеет честь пригласить вас 20 декабря в 20.00 в свой особняк на торжественный прием, посвященный годовщине создания его фирмы».

Внизу стояли две крошечные буквы «BT», которые обозначали дресс-код, то есть форму одежды, в которой нужно было явиться на прием. В данном случае для мужчин это был смокинг, а для женщин – платье для коктейлей, то есть открытое, но не длинное.

Зайковский вздохнул и отправился в спальню. Выглаженная белая рубашка лежала на кровати, он надел ее, но запутался с запонками.

– Надин! – крикнул он в сторону ванной, откуда раздавались плеск воды и пение. Тем не менее его подруга явилась через минуту.

– Послушай, – он раздраженно протянул ей запонку, – мы уже опаздываем, а ты и не думаешь одеваться!

Действительно, она была завернута в полотенце и не накрашена. Ничуть не обидевшись на его сердитый тон, она рассмеялась и ответила с милым акцентом, слегка коверкая слова:

– Не волнуйся, дорогой, все будет в порядке! Мы же не собираемся прийти первыми!

– Разумеется, но сильно опаздывать тоже нехорошо.

– О, здесь, в России, все всегда опаздывают! – беззаботно отмахнулась она, мигом призвав запонки к порядку. – Вот и сейчас – я заказала кофе, и как же долго его не приносят!

С этими словами она чмокнула Зайковского в щечку и снова скрылась в ванной. Он невольно улыбнулся: Надин всегда умеет его отвлечь. За это он и ценил свою подругу. Всегда весела, как птичка, легкомысленна, как истая француженка, подвижна и всем довольна.

При первой встрече Надин тотчас же важно сообщила ему, что она русская, хотя, увидев ее в парижской толпе, Зайковский не сомневался бы, что она – чистокровная парижанка. Тем не менее, утверждала Надин, ее бабушку привезли из России во Францию ребенком в страшно сказать каком году. Надин хорошо помнит бабушку, ее и назвали-то в честь грандмаман – Надеждой, и бабушка же научила ее русскому языку. Слушая ее болтовню, Зайковский думал, что от узкобедрых и безгрудых в большинстве своем француженок Надин выгодно отличают только некоторые формы – как видно, русскую кровь трудно быстро списать со счетов.

– Я прекрасно знаю, Андре, дорогой, отчего ты так спешишь к этому самому, как его…

– Костоломову, – подсказал Зайковский.

– Ужасная фамилия! – продолжала говорить Надин через открытую дверь ванной. – Все дело в камее!

– Да я и не скрываю, – признался Зайковский, – в самом деле, мне безумно хочется посмотреть камею Медичи.

– И купить ее? – лукаво спросила Надин.

– Возможно, – сдержанно согласился Зайковский, пытаясь закрепить на шее галстук-бабочку, который полагался к смокингу, – я еще не решил.

Он покривил душой, потому что давно уже решил, что если камея окажется подлинной, то он купит ее у Костоломова. То есть в подлинности он почти не сомневался, не стал бы Костоломов предлагать ему заведомую подделку! Однако с этой камеей связаны были какие-то неопределенные слухи. Известно было, что лет десять назад камея принадлежала коллекционеру Ивановскому, ныне покойному. Зайковский собирался расспросить Костоломова, как же к нему попала камея, но вряд ли тот будет с ним откровенен. В конце концов, подумал Зайковский, все дело в цене. Так что сегодняшний прием обещал быть для него очень интересным.

В дверь деликатно постучали, это горничная прикатила столик, на котором сервирован был кофе. На запах кофе Надин явилась из ванной уже полностью одетой и причесанной. Впрочем, прической то, что было на голове у его подруги, Зайковский никогда не называл. Искусственно растрепанные короткие волосы непонятного, серо-сине-пегого цвета. На Надин было короткое платьице из прозрачной органзы на черном чехле. На органзе были вышиты разнообразные цветы. Андрей Зайковский был человеком консервативным, свой вкус формировал на классических произведениях искусства, ему больше нравилось, когда женщины одевались в маленькие черные открытые платья. Но что поделать – мода есть мода…

Он перехватил любопытный взгляд горничной. Девушка тут же опустила глаза.

– Вы можете идти, – бросила ей Надин, – я сама налью кофе.

Горничная грациозно присела в полупоклоне и удалилась. Выйдя в коридор, она огляделась по сторонам и, проходя мимо небольшой комнатки, где хранилось чистое белье, забросила туда свой форменный белый фартучек и наколку. В коридоре по-прежнему никого не было. Горничная ускорила шаги и открыла своим ключом дверь на служебную лестницу. Не заботясь больше о тишине, она застучала каблучками по ступеням.

Надин отпила кофе и подняла глаза к потолку.

– Нет, все-таки в России кофе варить не умеют! – глубокомысленно изрекла она. – Хоть и крепко, но невкусно. И не спорь, Андре, – повернулась она к Зайковскому, хотя он и не думал спорить, – ты же знаешь, как я отношусь к этому напитку, я жить не могу без кофе!

Это была чистая правда, думал Зайковский, отставляя пустую чашку, Надин могла пить кофе в любых количествах и в любое время дня и ночи. И его приучила. Внезапно она покачнулась и схватилась за виски.

– Что-то голова заболела… – протянула она, но тут же встряхнулась и рассмеялась, – так, показалось. Идем, дорогой, а то и вправду сильно опоздаем!

Она сама подала ему смокинг и поправила бабочку, накинула легкую шубку и выскочила в коридор. Внизу в холле было людно. Швейцар кивнул и приложил руку к фуражке:

– Лимузин сейчас будет, господа!

И правда, они почти не ждали, черный лимузин с надписью «Каскад-Палас» подкатил к дверям отеля. Шофер, молодой парень в форме, выскочил из машины и предупредительно открыл дверцу.

Машина мягко тронулась с места, проехала немного по набережной Невы и свернула в переулок. Несмотря на то что шофер очень ловко управлялся с огромной машиной, Зайковский невольно спросил:

– Отчего вы свернули? Разве нельзя проехать по набережной?

– Пробки, – ответил шофер, не отрывая глаз от дороги, – застрянем надолго.

Зайковский удовлетворился этим ответом и тут заметил, что Надин приникла к нему и тяжело навалилась на плечо.

– Дорогая, – встревожился он, – тебе плохо?

Глаза у его подруги были закрыты, лицо спокойно, Зайковский с изумлением понял, что Надин крепко спит, сладко посапывая, как ребенок. Зайковский осторожно тряхнул ее за плечи, она открыла глаза, проговорила что-то по-французски и тут же снова уснула.

– Да что же это такое? – вскричал Зайковский. – Водитель, остановитесь!

– Здесь нельзя стоять, – ответил шофер и незаметно поглядел на часы.

Машина выехала из переулка на такую же тихую улицу, с одной стороны шел длинный бетонный забор, с другой – дома самого непрезентабельного вида. Зайковский понял, что случилось непредвиденное и сейчас ему будет плохо. Он попытался открыть дверь лимузина и выпрыгнуть, но замки были заблокированы. Перед тем как окончательно забыться тяжелым сном, Зайковский успел подумать, что не зря он так не любит Россию и что предчувствия его не обманули. И еще он пожалел, что никогда не увидит камею Медичи.

Водитель оглянулся на пассажиров и удовлетворенно хмыкнул. Тут же у него зазвонил телефон.

– Спят как младенцы! – ответил он на вопрос невидимого собеседника. – Приступаю к следующей фазе операции!

Лимузин свернул в проход между домами, с трудом развернулся в узком дворе и остановился перед небольшой дверцей в стене. Перед ней не было ни навеса, ни ступенек. Водитель легонько стукнул в дверцу, она открылась, и выскочил человек в смокинге, чем-то неуловимо похожий на самого Зайковского. Вдвоем с шофером они взяли Зайковского как куль с мукой, с трудом протащили через узкую дверь и перенесли вниз по ступенькам в полуподвальное помещение.

– Здоровый бугай, – отдувался шофер, – и крепкий. Жду-жду – не берет его сон! Страху я натерпелся!

– Васильич! – крикнул «смокинг». – Куда класть-то?

Тотчас из глубины полутемного помещения вынырнул шустрый старикашка в аккуратной, заштопанной во многих местах спецовке и засуетился.

– Вот сюда, Маркизушка, скидывай его, на диван!

Диваном странную конструкцию, что стояла в углу, назвать можно было с большой натяжкой. Скорее к ней подходило старинное слово «оттоманка».

Зайковского сгрузили на лежбище, он недовольно хрюкнул во сне. С Надин шофер справился сам, он нес ее гораздо бережнее и даже поправил волосы, упавшие на лицо.

– Васильич! – ворчал он, пристраивая девушку к Зайковскому. – Что за диван у тебя, двоим места мало!

– А ты валетом их, Ухо! – посоветовал Васильич. – Небось не свалятся!

Тут появилась молодая женщина, в которой никто не узнал бы горничную, подавшую недавно в номер Зайковского кофе с очень странным привкусом. Она подошла к дивану и внимательно рассматривала спящую Надин. Потом удалилась куда-то вглубь и появилась уже в парике, который в точности копировал прическу Надин – короткие искусственно растрепанные сине-серые волосы. И платье на ней было такое же – прозрачная органза на черном чехле.

– Ну как? – спросила она, поворачиваясь перед мужчинами.

– Платье не такое, – солидно сказал шофер, – у нее цветочки вышиты, а у тебя – бабочки!

– Да какая разница! – сказала она, с досадой пожав плечами.

– И верно, никто не разглядит, – согласился мужчина в смокинге, которого Васильич назвал Маркизом, – пора, Лолка, труба зовет!

Он подал своей подруге шубку Надин, сам же облачился в пальто Зайковского, которое пришлось ему впору. Она мигом взлетела по ступенькам и уселась в лимузин.

Леня Марков, широко известный в узких кругах под незамысловатой кличкой Маркиз, большой специалист по части элегантного и бескровного отъема денег у богатых людей, приступал к своей очередной операции. Как всегда, он был собран и насторожен, как всегда, он заранее тщательно обдумал операцию и предусмотрел все нюансы. Как всегда, он тщательно проинструктировал свою подругу и напарницу Лолу и старинного приятеля и помощника, сообразительного парня по кличке Ухо, который прекрасно разбирался в автомобилях и мог угнать любое транспортное средство.

И все же сегодня Леня Маркиз был не так спокоен, как обычно. Уж больно суровым человеком слыл Иван Костоломов, тот, на чей прием они с Лолой ехали сейчас, выдавая себя за Андрея Зайковского и его подругу Надин. Была и еще одна причина для беспокойства, но о ней Леня старался пока не думать.

Все идет по плану: Ухо не подвел, вовремя раздобыл лимузин, Лолка успела подсыпать в кофе снотворное, вскоре наступит решающий этап операции.

– Соберись, – тихонько посоветовал он Лоле, – подъезжаем…

Лола подняла брови, повела ресницами и вдруг стала удивительно похожа на Надин. Леня в который раз поразился ее умению перевоплощаться. Несомненно, Лолка замечательная актриса, только он ни за что ей этого не скажет, чтобы не загордилась и не задрала нос.

Особняк Ивана Костоломова сверкал ослепительными огнями, как новогодняя елка. Лимузин с надписью «Каскад-Палас» высадил нарядных пассажиров перед крыльцом и отъехал в сторону, присоединившись к живописному стаду «Мерседесов», «Ягуаров», «Лексусов» и прочих приличных и престижных автомобилей. Поскольку дело происходило не в Москве, а в Петербурге, в это стадо затесался единственный серебристый «Бентли» пивного короля Обоева.

Пассажиры лимузина поднялись по ступеням крыльца, мужчина протянул швейцару тисненный золотом прямоугольник приглашения. Дама сбросила на руки расторопного лакея шубку и вошла в холл. На нее тут же обрушилось сияние многочисленных хрустальных люстр и грохот оркестра. Подхватив под руку своего немного мрачноватого кавалера, она двинулась по коридору, образованному наряженными во фраки лакеями, в дальний конец холла. Там, за увитой тропическими лианами аркой, начинался зимний сад. Точнее было бы назвать помещение, куда они вошли, тропическим лесом – со всех сторон гостей Костоломова окружили заросли пальм, оплетенных лианами, стройные стволы бамбука и других экзотических растений. Трудно было поверить, что за окнами – унылая петербургская зима и совсем немного времени осталось до Нового года. Среди зелени прятались огромные, прянопахнущие цветы, золотели спелые плоды апельсинов, с хриплыми криками перелетали с ветки на ветку разноцветные попугаи.

– Вот бы Перришону здесь погостить! – прошептала дама на ухо своему спутнику. – Ему бы это понравилось!

– Тихо, Лолка! – ответил тот одними губами. – Здесь и стены наверняка имеют уши!

Миновав зимний сад, гости вошли в следующий зал, откуда плавной дугой поднималась на второй этаж особняка мраморная лестница, украшенная расписанными статуями арапчат в ярких тюрбанах. Посредине лестницы с непроницаемым лицом стоял мужчина средних лет, весь облик которого однозначно говорил, что он обеспечивает безопасность своего хозяина. Его поза и лицо со сросшимися бровями давали понять, что второй этаж особняка не предназначен для гостей.

Многочисленные гости толпились у подножия лестницы, тихо переговариваясь и ожидая появления хозяина. Между ними сновали официантки в кокетливой униформе, разнося подносы с шампанским.

Наконец на пятачке свободного пространства перед высокими позолоченными дверями появился хозяин особняка, Иван Костоломов. Крупный, широкоплечий мужчина с густыми рыжеватыми бровями, длинные руки и мощные, покатые плечи которого не мог скрыть даже отлично сшитый смокинг. Рядом с ним возникла жена – юное создание с фарфоровым личиком, золотыми волосами и неживой, кукольной улыбкой.

– Я рад видеть всех вас сегодня у меня дома! – проговорил Костоломов низким уверенным голосом, мгновенно перекрывшим ровный гул разговоров. – И хочу поблагодарить всех приехавших за то, что вы нашли среди своих важных дел время для моей скромной особы…

Среди гостей легким ветерком пролетел вежливый смех.

– Не будем тратить драгоценное время на пустые слова! Милости прошу!

И мгновенно высокие двери распахнулись.

За этими дверями оказался огромный зал, по периметру уставленный столами с закусками и напитками. С потолка зала и с многочисленных колонн свисали серебристые и золотистые гирлянды, гроздья огромных шаров и разноцветных колокольчиков, еловые венки, перевитые золотой мишурой – в общем, многочисленные приметы приближающегося Нового года. Оркестр, расположенный на опоясывающей зал галерее, грянул вальс «На прекрасном голубом Дунае». По сверкающему узорному паркету, как водомерки по поверхности пруда, заскользили лакеи и официантки с подносами. Гости неторопливо потекли в зал.

В дверях их приветствовали хозяева – Иван Костоломов важно кивал, показывал крупные зубы в хищной улыбке, его жена улыбалась механической заученной улыбкой нарядной куклы и повторяла, скользя взглядом по сливающимся в сплошное пестрое пятно лицам:

– Очень рада, очень рада…

Среди гостей были финансовые и промышленные воротилы, а также заметные в городе люди – знаменитый ювелир Бананов, модельер Стаканский со своим неизменным спутником, балетным танцовщиком Ильхановым, драматург Мандаринов со своими гениальными детьми Фомой и Еремеем и даже популярный светский персонаж и знаменитый художник Афанасий Стрелкин.

Стрелкин, окруженный толпой восхищенных дам, подкручивал свои знаменитые усы и громким, хорошо поставленным голосом рассказывал об одном из своих путешествий:

– На вторую неделю наши проводники сбежали, прихватив всю провизию. К счастью, они оставили одну лошадь, и мы питались ею всю третью неделю. Но когда конина кончилась, вопрос с продовольствием встал особенно остро, и мы решили демократическим путем, то есть всеобщим тайным голосованием, выбрать, кого из участников экспедиции съесть в первую очередь…

Ильханов, облаченный в развевающиеся голубые шелка, худенький и легкий, как мотылек, кокетничал с ювелиром Банановым, вызывая ревнивое пыхтение толстого, одышливого Стаканского. Гениальные дети Мандаринова, заговорщицки переглянувшись, подкрались сзади к Ильханову и привязали к его одежде серебряное ведерко из-под шампанского.

В общем, каждый развлекался, как мог.

Лавируя среди гостей, как портовый буксир, к недавнему пассажиру лимузина из «Каскад-Паласа» приблизился высокий мужчина в смокинге, в котором по озабоченному лицу и совершенно трезвым глазам можно было узнать одного из служащих Ивана Костоломова.

Наклонившись к самому уху гостя, он доверительным тоном произнес:

– Иван Антонович хотел бы поговорить с вами.

– Извини, дорогая, я тебя ненадолго покину, – проговорил гость, повернувшись к своей спутнице, и последовал за человеком Костоломова.

– Вот так всегда, – недовольно пробормотала девушка с легким французским акцентом, остановила пробегавшего мимо нее официанта и протянула руку за клубничной «Маргаритой». Стоявший рядом знаменитый писатель Тюльпанер неловко повернулся, и бокал с коктейлем опрокинулся, оставив на платье огромное ярко-красное пятно.

– Боже, как вы неловки! – вскрикнула девушка, схватившись за голову. – Что теперь делать?

– Я, это, всю жизнь как слон в посудной лавке! – с добродушной улыбкой сообщил писатель и скрылся в толпе.

Девушка устремилась прочь из зала.

Оказавшись в холле, откуда широкая мраморная лестница вела на второй этаж, она, сильно грассируя, обратилась к охраннику:

– Пардон, милейший, где здесь эта… дамская комната? Мне нужно отмыть это пятно!

Охранник с каменным лицом указал на скромную дверь под лестницей.

Девушка подошла к ней, подергала и жалобно проговорила:

– Там заперто!

Дверь действительно не поддавалась. Дело в том, что сама жертва клубничной «Маргариты» только что ловко заклинила замок при помощи самой обычной заколки-невидимки.

– Есть второй туалет, с другой стороны зала, – терпеливо сообщил охранник.

– Что же мне, в таком виде придется идти через весь зал? – чуть не плача, проговорила красотка, указывая на кроваво-красное пятно. – Что обо мне подумают люди?

При этом личико у нее было такое несчастное и такое хорошенькое, что охранник сдался. Он решил, что большой беды не случится, если эта красотка воспользуется хозяйским туалетом, и посторонился:

– Вторая дверь направо по коридору!

– Спасибо, вы такой милый! – прощебетала «француженка» и взлетела по лестнице на второй этаж, в личные апартаменты Ивана Антоновича Костоломова.

Едва она скрылась из поля зрения охранника, с ней произошла мгновенная и разительная перемена. Расстроенная светская дама превратилась в собранную, энергичную и целеустремленную особу. Она внимательно осмотрела коридор и скрылась за ближайшей дверью.

В то же время в холле появился сам хозяин приема. Приобнимая за плечо своего гостя, он вел его к лестнице, говоря внушительным басом:

– Я понимаю, что сегодня у вас не деловое настроение, но с другой стороны, вы должны ее увидеть! Это такая вещь, такая сказочная вещь! Немногие музеи мира могут похвастаться подобной диковиной!

Охранник молча посторонился, озабоченно подумав, что хозяин может столкнуться в коридоре с недавно поднявшейся гостьей, но как раз в это время его сменил на посту другой сотрудник службы безопасности.

– Я слышал, что с этой камеей связана какая-то не совсем красивая история, – поморщившись и осторожно отстранившись, отозвался собеседник Костоломова.

– А вы, дорогой мой, меньше обращайте внимания на слухи! – повысил голос хозяин особняка. – Деловые люди, такие как мы с вами, должны жить фактами, а не досужими разговорами!

– Разговоры – это тоже большая реальная сила… а впрочем, вы правы, – собеседник хозяина сдержанно улыбнулся.

Мужчины неторопливо поднялись по лестнице. Охранник посторонился, подобострастно вытянувшись. Костоломов, проходя мимо, что-то ему негромко приказал. Затем вместе со своим гостем прошел по коридору второго этажа, остановился перед массивной дверью кабинета, взглянул на часы и достал из жилетного кармана ключ.

– Сейчас сигнализация будет отключена, – пояснил он и открыл дверь.

Просторный кабинет Костоломова даже в этот поздний час казался наполненным светом. Этот эффект создавала золотистая, как бы светящаяся внутренним светом мебель из карельской березы. Книжные шкафы с ровными рядами золоченых переплетов из телячьей кожи, массивные рамы картин, письменный стол размером с летное поле небольшого аэродрома, несколько горок и витрин с коллекционными редкостями – все было сделано из теплого, как будто живого золотисто-розового дерева.

Костоломов, не задерживаясь на пороге, прошел к одной из витрин и указал на нее рукой:

– Вот, она здесь, среди самых ценных экспонатов моей коллекции!

Под стеклянной крышкой витрины на темно-малиновом бархате свободно разместились несколько небольших предметов: две золотые монеты, заколка необычной формы, три удивительно красивые табакерки, усыпанные драгоценными камнями, и в самом центре – небольшая бело-розовая камея в золотом обрамлении с изображением нежного женского лица.

Гость Костоломова склонился над витриной и вполголоса проговорил:

– О, статир Александра Македонского… золотой динарий Веспасиана… какая интересная заколка! Неужели это…

– Да, это средневековая фибула, застежка для плаща эпохи Карла Великого, – с небрежной гордостью ответил хозяин. – А вот и она, моя гордость! – Он поднял крышку витрины и осторожно достал оттуда камею.

– Она бесподобна! – прошептал гость, когда украшение легло на его ладонь. – В жизни не видел ничего более прекрасного!

– Греция, четвертый век до нашей эры, – со скромной улыбкой произнес Костоломов. – Принадлежала самому Лоренцо Медичи… по крайней мере, так мне говорили специалисты.

– Они не ошибались… почему же вы решили продавать такую красоту?

– Сами знаете, – Костоломов поморщился. – Для деловых людей настали тяжелые времена… мне предъявили такие налоговые претензии, что осталось только два выхода: или лишиться контрольного пакета в моем основном предприятии, или продать эту камею. Несмотря на то что я очень к ней привязан, мне придется пойти на этот шаг. Так что теперь слово за вами!

– Я хотел бы услышать вашу цену.

– Ну, вы же понимаете, какая это огромная редкость! – Костоломов склонил голову набок и нервно потер руки.

– Ну, говорите же!

– Кроме всего прочего, это прекрасное вложение капитала. Она будет только расти в цене…

– И все-таки?

– Сорок миллионов.

Гость задумчиво посмотрел на камею и негромко проговорил:

– Я должен подумать. Сами понимаете, такая сумма… не то чтобы это было для меня непосильно, но свободные деньги не всегда есть…

– Она того стоит!

– Безусловно, – гость вернул хозяину камею, – дайте мне один день. Я определюсь со своими возможностями.

– Хорошо. – Костоломов положил камею на место и закрыл крышку витрины. – Но только один день, не больше!

– Договорились. Завтра я в любом случае дам ответ. Только вот еще что… – гость поднял взгляд на Костоломова. – Вам не кажется, что это место не слишком надежно для хранения такой ценности?

– Не кажется, – хозяин особняка хищно улыбнулся. – Это сейчас сигнализация отключена, чтобы мы с вами могли на нее посмотреть. Сразу после нашего ухода здесь будет включена лазерная сетка, через которую и муха не пролетит! Надежнейшая швейцарская система, лучше любого сейфа!

– Приятно слышать, – улыбнулся гость. – Мне уже кажется, что камея моя, и очень не хотелось бы, чтобы с ней что-то случилось!

– Ничего не случится! – Костоломов постучал костяшками пальцев по деревянной раме витрины. – Теперь дело за вами!

Он прошел со своим гостем до двери кабинета, осторожно прикрыл ее и двинулся к лестнице.

– Если вы позволите, – проговорил он, дойдя до лестничной площадки. – Я вернусь, чтобы включить сигнализацию. Простите, но не люблю делать это при посторонних, даже при таких уважаемых гостях!

– Конечно, – гость с пониманием улыбнулся. – Вы совершенно правы… с такими ценностями нужно обращаться осторожно!

Он шагнул на верхнюю ступеньку лестницы и неожиданно споткнулся. Костоломов вежливо поддержал его под руку, поэтому он не заметил, как в ту же секунду стройный женский силуэт выскользнул за его спиной из двери туалета и скрылся в кабинете.

– Извините, – виновато улыбнулся гость. – Я удивительно неловок… еще раз спасибо за доставленное удовольствие! Камея на редкость хороша… но все же, можем мы немного опустить цену? Допустим, до тридцати пяти миллионов?

– Об этом не может быть и речи! – Лицо Костоломова окаменело. – Цена окончательная, никаких изменений не будет!

– Простите мою настойчивость, но я никогда не плачу, не попытавшись поторговаться. Такой уж у меня принцип!

– В этом случае вам придется поступиться своими принципами! – несколько суше прежнего проговорил Костоломов и добавил: – Прошу меня извинить, я присоединюсь к вам через несколько минут! – Он повернулся и зашагал к кабинету.

Проскользнув в кабинет Костоломова, Лола бросилась к витрине с камеей. В ее распоряжении было не больше минуты, и нужно было торопиться. Она потянула на себя крышку витрины, но та не поддалась. Лола вытащила из волос шпильку, вставила ее в замочек витрины, осторожно повернула. Раздался еле слышный щелчок, но крышка по-прежнему не хотела открываться.

Драгоценные секунды неумолимо убегали. Лола глубоко вздохнула. Главное – не паниковать…

Она еще раз внимательно оглядела витрину и заметила на деревянной раме чуть заметный выступ. Осторожно нажав на этот выступ, она услышала характерный щелчок потайной защелки. Переведя дыхание, Лола подняла крышку, вынула из бархатного гнезда бесценную камею и спрятала ее в лифчик. На место камеи она положила искусно сделанную имитацию.

Закрыв крышку витрины, девушка метнулась к двери…

Но в эту секунду дверная ручка начала поворачиваться.

Хозяин кабинета вернулся.

Лола бросилась за плотную золотистую занавеску и спряталась в глубоком оконном проеме.

Дверь кабинета открылась, и вошел Костоломов. Он быстрым шагом подошел к витрине, взглянул на нее. Видимо, после разговора с потенциальным покупателем в его душе осталось какое-то смутное беспокойство.

Убедившись, что камея на месте, Костоломов прошел к письменному столу, выдвинул из-под столешницы электронную панель и пробежал по ней пальцами, набирая по памяти код включения сигнализации. Послышалось ровное негромкое гудение, и вокруг витрины с камеей вспыхнула густая сетка едва заметных бледно-зеленоватых лучей.

Облегченно вздохнув, Костоломов задвинул на место электронную панель и вышел из кабинета. При этом свет в кабинете погас. Дверной замок громко щелкнул, и около двери тоже вспыхнула сетка лазерных лучей, отчетливо видимая в наступившей темноте.

Лола выглянула из-за занавески.

Камея была у нее, но собственное ее положение было хуже некуда. Она оказалась в клетке и не знала, как выбраться на свободу.

– Ох уж этот Ленька, – пробормотала она раздраженно. – Всегда мне достается самая трудная работа…

Она быстро осмотрела темный кабинет. Выход через дверь был закрыт лазерным щитом. Такой же лазерный щит закрывал доступ к витрине. Но это было не все: перед оконной нишей, в которой пряталась Лола, тоже бледно светилась сетка зеленоватых лучей.

Но это значит, что она даже не может выйти из оконного проема! Ей придется торчать в этой тесной нише до тех пор, пока не вернется хозяин кабинета и не обнаружит ее!

Да, но с другой стороны… если лазерный щит закрывает выход из оконного проема, может быть, можно попробовать выбраться через окно?

Лола вскочила на подоконник и осторожно приоткрыла форточку. Она сжалась, ожидая, что сейчас раздастся оглушительный трезвон сигнализации и кабинет наполнится охранниками…

Но ничего не произошло. Единственное, что случилось, – в открытую форточку задул ледяной воздух декабря.

Лола поежилась от холода, но облегченно вздохнула. Тот, кто проектировал сигнализацию, настолько понадеялся на лазерные сетки, что посчитал излишним ставить обычные датчики открывания окон.

Лола выбралась в открытую форточку, встала на карниз и медленно двинулась по нему в сторону от окна кабинета. В открытом вечернем платье было ужасно холодно, ноги скользили по обледенелому карнизу. Девушка закусила губу и не смотрела вниз, чтобы не думать, что случится, если она не удержит равновесие.

Левая нога соскользнула, и она едва не сорвалась, с трудом удержавшись за каменный выступ стены, едва не обломав об него ухоженные ногти.

«Еще не хватало туфельку потерять! – в панике подумала Лола. – Как я тогда среди гостей появлюсь…»

Ледяной ветер пронизывал ее до мозга костей. Она двигалась по карнизу сантиметр за сантиметром, не думая ни о чем, кроме того, чтобы не сорваться с узкого предательского карниза.

Шажок за шажком, сантиметр за сантиметром… она уже достаточно удалилась от окна кабинета, и все ближе становилось следующее окно. К счастью, в нем не горел свет. Можно было надеяться, что за этим окном находится пустое и неохраняемое помещение.

Лола сделала еще несколько крошечных шагов по обледенелому карнизу и наконец подошла вплотную к следующему окну. Плечи и спина, прикрытые тонкой тканью, совершенно окоченели.

«А Ленька сейчас небось спокойно пьет шампанское! – с возмущением подумала Лола. – Впрочем, я предпочла бы любому шампанскому чашку горячего чая и шерстяной плед, а еще лучше – горячую ванну!»

Она осторожно открыла свою крошечную, расшитую бисером сумочку, с которой не расставалась ни на минуту. Если бы кто-нибудь случайно увидел содержимое этой сумочки, он был бы несказанно удивлен. Вместо обычных дамских мелочей, вроде пудры и губной помады, здесь лежала крошечная универсальная отмычка, пилка – не для ногтей, а для металлических решеток, однозарядный пистолет, с виду неотличимый от шариковой ручки, и еще кое-какие столь же полезные вещи. Лола вытащила из сумочки крошечный стеклорез, начертила им на стекле ровный круг, прижала к нему вакуумную присоску и дернула за нее.

Это усилие едва не стало для девушки роковым: она потеряла равновесие и чуть не сорвалась с карниза. Вцепившись левой рукой в оконную раму, так что костяшки пальцев побелели от напряжения, Лола едва удержалась на самом краю обледенелого выступа.

Переведя дыхание, она просунула руку в прорезанное в стекле отверстие и открыла оконную задвижку. С трудом удерживая равновесие, Лола проскользнула в темную комнату и замерла на подоконнике, прислушиваясь.

В первый момент ее охватило бурное ликование. Она больше не балансировала на узком и скользком карнизе, каждую секунду рискуя свалиться с него на каменные плиты двора! Спину, едва прикрытую тонкой тканью, больше не режут ледяные порывы декабрьского ветра! Больше не нужно впиваться ногтями в каменные выступы, чтобы удержать равновесие!