Социология неравенства. Теория и реальность Шкаратан Овсей
Одни и те же индивиды в разном расположении, в разных связях образуют и разные социальные группы. Разделение индивидов на основные группы по одному из общественных сечений выступает в то же время в качестве внутреннего деления для иных основных общественных сечений. Возьмем для примера общественное деление на жителей города и деревни. По отношению к этим обширным общностям (горожан и селян) самостоятельное разделение на работников умственного и физического труда выступает как подчиненное, образующее внутри них слоевое сечение. И наоборот, если общество рассматривается со стороны разделения на работников умственного и физического труда, то по отношению к нему разделение на горожан и селян выступает как слоевое. Основанием же для соотношения делений внутри социальных общностей (больших социальных групп) является взаимосвязь социальных явлений в обществе в целом, которое выступает как субординированная система социальных отношений между людьми.
При анализе социальной структуры одна из основных задач – выявить свойства, во-первых, по которым, можно судить о целостности общности (скажем, территориальной), а во-вторых, определяющие неоднородность данной социальной общности. Множественность исторически обусловленных устойчивых социальных свойств, по которым производится классификация индивидов, определенным образом субординирована. Эта субординация – одна из черт всей системы социальных отношений, присущих конкретному социальному организму, социальная структура которого исследуется.
Здесь возникают две проблемы:
1) по каким признакам следует выделять социальные группы (общности) как элементы социальной структуры;
2) что свидетельствует о субординированности этих межгрупповых отношений.
Относительно признакового пространства выделения групп (общностей) в литературе преимущественно доминируют два подхода. Один из них получил развитие в американской социологической традиции. Сторонники его дифференцируют членов общества по уровню доходов, характеру потребления, престижу, власти, рассматривая их количественные показатели как самодостаточные и отвлекаясь от рассмотрения их источников. В этом случае каждый индивид, занимающий ту или иную статусную позицию, выступает как автономная единица: это его личный доход, его личный престиж и т. д.
Второй подход, получивший преимущественное развитие в европейской социологии и которого придерживаемся и мы, рассматривает социальную группу через призму отношений с другими группами в контексте институциональной структуры общества. Так, в рамках этого подхода власть как индикатор статуса означает не межиндивидуальные отношения властвования кого-то над кем-то, а отношение слоя, имеющего власть, над слоем, лишенным власти. Точно таким же образом рассматриваются отношения собственности и престижа, т. е. они анализируются не в абсолютных, а в относительных категориях. Забегая вперед, отметим, что опыт многочисленных и многолетних исследований, проведенных в разных концах мира, показал следующее. В реальном анализе места социальных общностей в социальном пространстве следует прежде всего учитывать показатели власти (административной и политической), объем и характер собственности (экономическая власть) и престиж (духовная власть).
Объяснение сущности отношений между группами (общностями) людей мы находим в том, что социальные группы (общности) и отношения между ними – продукт деятельности людей, они существуют в силу того, что люди действуют для удовлетворения своих потребностей и интересов, разделяя при этом функции (роли), объединяясь, кооперируясь. Итак, социальные общности возникают на основе общности деятельности, закрепляются общностью потребностей и интересов, складывающейся общностью социальных норм и ценностей. Подлинно человеческое существование возможно лишь в соединении взаимодействующих групп людей, которые застают на каждый данный момент определенные общественные отношения (прежде всего производственные), вступают в эти отношения. Следовательно, механизм существования и развития социальных групп и социальных отношений скрыт в системе человеческой деятельности. Отношения между людьми в процессе этой деятельности – основа формирования и воспроизводства социальных групп.
Здесь как бы смыкаются личностный и надличностный уровни анализа. Большие социальные группы (общности) состоят из индивидов со сходным социальным статусом. Это, можно сказать, размытые топологические множества, нечто вроде лесов, не имеющих четких границ, переходящих один в другой через малозаметные перелески. Например, квалифицированные и неквалифицированные рабочие, горожане и селяне. Ведь только в итоговых статистических таблицах эти членения выглядят как четкие группировки с жесткими границами. Правда, мы имеем в виду современные общества классового типа, а не, скажем, кастовые общества Востока.
2.4. Статистические и реальные группы
Социальные общности (группы) можно разделить на номинальные (они же статистические) и реальные (гомогенные). Социологи и экономисты чаще имеют дело с номинальными группами, т. е. совокупностями людей, выделяемых по некоторым признакам, имеющим смысл для целей конкретного исследования (например, группы по полу, возрасту, уровню дохода или комбинации нескольких таких поддающихся измерению характеристик). Не случайно номинальные группы именуются также и статистическими, чем подчеркивается, что они не предполагают обязательных и тем более непосредственных связей между относимыми к ним людьми, а также не раскрывают сущностную сторону отношений между людьми, связывающих, сплачивающих их. Например, при выделении горожан как номинальной (статистической) группы к ним относят людей, живущих в поселениях, формально зарегистрированных как города.
На постсоветском этапе развития России мы возвращаемся к вопросу, который активно обсуждался в 1960-е – начале 1970-х гг. Тогда социологи в противовес официальной доктрине об эгалитарном строении советского общества активно выдвигали концепции социального неравенства, доказывали невозможность сведения его социальной структуры к примитивной формуле «два класса плюс интеллигенция». В связи с этим они занимались поиском естественного, реального набора относительно однородных социальных групп, состоящих из людей с более или менее близкими характеристиками. Именно в этом контексте Л.А. Гордон совместно с коллегами выявил социально-демографические группы, применив кластерный анализ. Он тогда писал, что «…природа объектов социальной классификации сводит проблему выделения элементов, составных частей социальной структуры (по крайней мере, при нынешнем уровне развития теории) к поиску естественного, реального набора относительно однородных социальных групп, состоящих из людей с более или менее близкими, сходными характеристиками, на которые распадаются люди (носители этих характеристик) в реальной действительности» [Гордон, Терехин, Сиверцев, 1971, с. 115]. Примерно в те же годы получили значимые результаты по обнаружению реальных компонентов социальной структуры Т.И. Заславская и Н.Г. Загоруйко с соавторами и автор совместно с И.Н. Тагановым [Загоруйко, Заславская, 1968; Таганов, Шкаратан, 1969].
Теперь, когда стало совершенно очевидно, что трансформационные процессы идут совсем не по ожидавшемуся пути складывания буржуазного общества западного типа, а каким-то особым образом, снова возник вопрос о реальности тех социальных групп (слоев, классов), которыми оперируют социологи и политологи, опираясь на свои теоретические конструкты и реалии развитых демократических стран с устоявшейся системой стратификационной иерархии классового типа. В связи с этим и возникла идея вернуться к исследованиям социальной дифференциации современного российского общества для выявления в нем реальных социальных совокупностей.
Несмотря на то что выделение реальных социальных групп и их изучение представляют, казалось бы, перспективное направление в анализе современных обществ, устойчивой традиции в таком подходе к рассмотрению социальных структур не сложилось. И в этом отношении выделяется наш соотечественник Питирим Сорокин (1889–1968), чья творческая жизнь с 1922 г. прошла в эмиграции. В своей первой крупной работе «Система социологии», изданной еще до вынужденного отъезда из России, он сравнительно подробно рассмотрел понятия «реальных и мнимых коллективных единств (группировок)». Сам Сорокин позаимствовал этот термин у математика и статистика А.А. Чупрова. При этом он приводит не устаревшую и поныне цепь суждений Чупрова: «Между единичными явлениями, объединяемыми в статистическую совокупность, может не быть фактического взаимодействия: они объединяются нами по произвольным критериям ради целей исследования, а не стоят друг с другом в реальной связи… В основу образования группового понятия полагается при этом не наличность каких бы то ни было реальных отношений между объединенными единицами, а обладание известным (общим) признаком…Таким совокупностям, создаваемым нами и не существующим вне нашего сознания, могут быть противопоставлены совокупности реальные, созидаемые жизнью» [Сорокин, 1993, с. 12–15].
Реальные группы (общности) в противоположность статистическим (номинальным) группам, выделенным по какому-то отдельно взятому признаку, – это социальная целостность, характеризуемая общностью условий существования, причинно-взаимоувязанными сходными формами деятельности в разных сферах жизни, а также общими социальными нормами и ценностями, стилем жизни. В их состав входят индивиды со сходными параметрами властных полномочий, владения собственностью, человеческого, культурного и социального капиталов; они обладают сходными потребностями и интересами, которые можно измерить общими социальными нормами и ценностями, взаимной идентификацией и механизмами самоорганизации, сходной мотивацией, символами, стилем жизни. Поэтому к реальным группам вполне применимо также наименование «гомогенные группы».
В этом случае (если использовать тот же пример) горожанами будут считаются люди, живущие в городе и ведущие городской образ жизни, с высокой степенью разнообразия трудовой и досуговой деятельности, преимущественно индустриальным и информационным трудом, высокой профессиональной и социальной мобильностью, высокой плотностью человеческих контактов при анонимности и формализованности общения и т. д. Ясно, что при этом статистическая группа «горожане» лишь какой-то своей частью отвечает критерию урбанизированности, т. е. не все живущие в городе относимы к реальной группе горожан.
Что касается вопроса о показателях реальности той или иной группы, то прежде всего следует заметить, что реальные группы выступают субъектами и объектами реальных отношений (власти, эксплуатации и т. д.). Для них характерны самовоспроизводство, отличная от других групп система социальных связей, гомогенность по основным статусным характеристикам. Присущая реальным группам способность к самовоспроизводству обеспечивает репродуцируемость ядра слоя (группы), она предопределяет устойчивость наряду с необходимой изменчивостью наблюдаемого разнообразия деятельностей, потребностей, ценностей.
Реальные группы (общности) выступают основными компонентами стратификационной системы общества, т. е. занимают социальную позицию в зависимости от функциональной роли, исполняемой в обществе. Эта роль предопределяет высокоценимые ресурсы/блага, которыми располагает (контролирует, присваивает) группа в отличие от других групп (власть, собственность, человеческий, культурный, социальный, символический капиталы и т. д.).
Нашему подходу к категории «реальная группа» близка позиция известного социолога из США Питера Бло. Он писал, что группа – это «класс» людей, члены которого «коллективно взаимодействуют больше друг с другом, чем с людьми извне. Они не обязательно находятся в прямом контакте как члены первичных групп. Многочисленные исследования подтверждают, что, скажем, ролевые отношения между руководителями и подчиненными отличаются от отношений между последними и что различия в социально-экономическом статусе препятствуют дружеским отношениям и складыванию брачных связей. Дружеские отношения преобладают между членами одной и той же группы (этнической, класса, слоя)» [Blau, 1974].
Системообразующими характеристиками, преобразующими некую совокупность людей в реальную социальную группу (класс, слой), являются потребности и интересы. Под интересами понимаются социально обусловленные потребности – экономические, политические, духовные. Поскольку реальные социальные общности людей складываются стихийно, интересы, свойственные социальным общностям, также возникают стихийно. Они могут быть осознаны или не осознаны индивидами, входящими в данную социальную общность, но они существуют и предопределяют поведение людей, делают их схожими по стилю жизни, межличностным связям, установкам. Даже не сознавая своего «социального сродства», люди выделяют «своих» и «чужих» по групповой принадлежности.
Особое место занимают социальные нормы как средства социальной регуляции поведения индивидов, объединяющие их в группы (общности). Эти нормы обеспечивают воспроизводство групп в их социальных позициях, поддержание процессов функционирования общества как системы взаимодействия групп. С их помощью группы с различными (в том числе антагонистическими) интересами интегрируются в стабильное общество. Запросы социальной общности ограничиваются в пределах определенной доли ресурсов, переводятся в эталоны, модели, стандарты должного поведения представителей (членов) общности. Усвоение и использование социальных норм является условием формирования индивида как представителя той или иной социальной общности (группы).
Весьма важен вопрос о возможности использования в качестве критерия реальности социальной группы системы ценностей, которая «…образует внутренний стержень культуры, духовную квинтэссенцию потребностей и интересов индивидов и социальных общностей. Она, в свою очередь, оказывает влияние на социальные интересы и потребности, выступающие одним из важнейших мотиваторов социального действия, поведения индивидов» [Лапин и др., 1996]. Мэлвину Кону удалось доказать тесную связь между статусной позицией и ценностями. Статусная позиция, по его мнению, с одной стороны, влияет, а с другой – зависит от профессиональной установки на достижение. Сама же установка формируется психологическими характеристиками и формирует их [Kohn, Schooler, 1983; Kohn, 2006].
В связи с этим можно было бы выдвинуть гипотезу, что в реальной социальной группе существует более-менее целостное пространство ценностей, и, следовательно, ценностные компоненты могут стать одним из критериев выделения реальных социальных групп. Однако это требует отдельного исследования влияния ценностей на формирование социальных групп, ибо не является очевидным, так ли это, или, напротив, существование реальной группы определяет ее ценности. Несомненно, что данный вопрос требует отдельного рассмотрения.
В свою очередь реальная группа также имеет свою внутреннюю структуру: «ядро» (а в некоторых случаях – «ядра»), периферию с постепенным ослаблением по мере удаления от ядра сущностных свойств, по которым атрибутируется данная группа, отделяется от других групп, выделяемых по тому же критерию. Зоны трансгрессии постепенно переходят в зоны притяжения других ядер. Конкретные представители той или иной группы могут и не обладать всеми сущностными чертами субъектов данной общности, но ядро любой группы состоит из индивидов – носителей этих сущностных черт. Другими словами, ядро группы – это совокупность типических индивидов, наиболее полно сочетающих присущие данной группе характер деятельности, структуру потребностей, ценности, нормы, установки и мотивации. Поэтому ядро является концентрированным выразителем всех социальных свойств группы (общности), определяющих ее качественное отличие от всех иных. Нет такого ядра, нет и самой группы (общности).
Чрезвычайно важно учитывать сложную и неустойчивую внутреннюю структуру общностей. В современных обществах идет постоянное обновление ядра. Из зон трансгрессии люди попадают в зоны адаптации к ценностям, нормам, присущим ядру территориальной общности, социальной организации предприятия или, скажем, профессиональной корпорации (врачей, юристов и т. д.). Из этой протоядерной среды адаптантов после обычно довольно длительного периода индивиды переходят в состав ядра, т. е. завершают этап идентификации, становятся полноценными носителями свойств, отождествляемых и внешними наблюдателями, и членами ядра общности (его именуют идентификационным ядром при анализе процессов воспроизводства общности) с имманентными ей свойствами. Вот этот путь в упрощенной схеме:
Ядро Пояс идентификации Пояс адаптации Внешняя среда как зона трансгрессии.
Продолжительность пути от внешней зоны до вхождения в идентификационное ядро зависит и от типа общества, и от типа общности, в рамках которой совершается этот дрейф. Одно дело войти в ядро социальной организации предприятия, а совсем другое – в ядро этноса. По мере прохождения процессов трансформации в обществе идентификационное ядро в одних случаях может быть носителем полезных, содействующих развитию качеств, но в других, и не столь уж редких случаях – препятствием на путях модернизации. Отсюда коллизии взаимодействия носителей инновационного начала, приводящего к дисфункциям и нестабильности в процессе преобразований, и традиционалистского начала, обеспечивающего соответственно устойчивость общественного порядка и самосохранность общества как системы. (Об идентификационном ядре социальной организации предприятия см.: [Тихонов, 2005а, 20056].)
Ядро группы представляет собой одновременно и исторически подвижное, и относительно устойчивое во времени социальное образование. Оно может либо исчезнуть вообще (в том случае, когда исчезает данный вид деятельности или данная разновидность ценностных представлений), либо приобрести новое качество под влинием имманентных изменений в содержании деятельности и (или) ценностных представлений. Однако вследствие того, что обычно темп этих изменений аналогичен (или сопоставим) с темпами изменений других социальных групп, сохраняются и качественное отличие этой группы людей от других, и «социальная дистанция», и характер межгрупповых отношений. Другими словами, данная группа как специфическое социальное образование не исчезает, а лишь видоизменяется. В то же время состав индивидов, входящих в ядро общности, непрерывно меняется вследствие демографического движения и социальных перемещений людей. Но как историческая подвижность, так и относительная устойчивость общностей жестко не связаны с индивидуальной мобильностью.
Социальная группа не совпадает с суммой индивидов, обладающих сходными функциями и свойствами, со сходным (или одним и тем же) статусом. В теоретическом плане необходимо различать характеристики социальной группы и индивидов, входящих в ее состав. Как научная абстракция и реальность, социальная группа является носителем системных качеств, не сводимых к характеристикам индивидов, входящих в ее состав. Качества реальной группы выводятся из анализа всей общественно-исторической практики развития и функционирования конкретного общества. Они раскрывают место группы в системе отношений в обществе, ее функции в экономике, культуре, политике, идеологии, а также тенденции ее развития, ее прошлое и будущее.
Характеристики группы – это те ее свойства, по которым можно судить о ее целостности как социальной общности. Например, мы выделяем группы, различающиеся по обладанию властью, т. е. принимаем ее за сущностное свойство изучаемых общностей. В этом случае сущностным свойством представителя группы будет являться не обладание властью как таковой, а наличие развитой обществом способности выполнять властные функции. А с этой способностью системно взаимоувязаны и личные потребности, и характер индивидуальной внепроизводственной деятельности, и стиль жизни.
Системное качество групп проявляется в непересекаемости их ядер. На эмпирическом уровне это обнаруживается в формах и интенсивности действий людей, актах реального поведения, типических для представителей данной и только данной группы. Системные качества группы требуют длительного времени для приобретения свойств, присущих индивидам, входящим в ядро общности. Эта длительность не может быть определена априорно, ее можно установить лишь в результате исследования.
Таким образом, реальная группа в противоположность статистической совокупности людей, выделенных по какому-то отдельно взятому признаку, есть социальная целостность. Формирование социального субъекта как реальной группы, по-видимому, связано с осознанием членами группы своих интересов, их самоидентификацией и механизмами самоорганизации.
В связи с этим следует заметить, что в советском этакратическом обществе, предшественнике современного российского общества, свойствами самоидентификации и самоорганизации могла обладать, по-видимому, лишь правящая элита. Поэтому скорее всего только номенклатура была целостной реальной группой советского общества. Более того, с точки зрения системной организации общества номенклатура была единственным дееспособным элементом социальной структуры. Поэтому она смогла отрефлектировать свои интересы в условиях постсоветской трансформации России. Другие социальные субъекты, формирующиеся в новые реальные социальные группы (слои) постсоветского общества, предположительно находятся лишь в стадии своего становления. Не случайно, что проведенные эмпирические исследования показали размытость, нечеткость формирующихся реальных групп.
Порядочную сумятицу в проблему изучения реальных социальных групп внесли получившие широкую известность труды Пьера Бурдье, который в противовес подавляющему большинству исследователей не признавал возникающие в социальном пространстве группы «реальными классами», рассматривая их лишь как «возможные классы». При этом он подчеркивал: «Класс существует в той и лишь в той мере, в какой уполномоченное лицо, наделенное plena potentia agendi (властными полномочиями. – О.Ш.), может быть и ощущать себя облеченным властью говорить от своего имени – в соответствии с уравнением: “Партия – есть рабочий класс”, а “Рабочий класс – есть партия”…» [Бурдье, 1993, с. 91]. Другими словами, по Бурдье, группа определяется через того, кто говорит от ее имени.
Этапозиция видного французского социолога была доведена до крайности его последователями Ю. Качановым и Н. Шматко. Заключая свою статью, они пишут: «Социальные группы не существуют, реальны лишь социальные отношения» [Качанов, Шматко, 1996, с. 103]. Заметим, что при тщательном прочтении этой же статьи можно найти и высказывания, повторяющие суждения П. Бурдье, из коих следует, что все же группа при необходимых и достаточных условиях может существовать «в деятельном состоянии группы-дпя-себя, готовой к борьбе за сохранение и (или) развитие своей социальной позиции» [Там же, с. 95].
Принципиальная разница исследовательских задач, решаемых нами и западными коллегами, заключается в том, что мы изучаем социальное неравенство и социальные группы в этакратическом обществе, где, как мы уже отмечали, переплетаются доминирующие сословно-слоевые членения с протоклассовыми, возникающими на основе распределения занятого населения по разным социально-экономическим нишам рынка труда и владения собственностью. В то же время России присущ тот же технико-технологический порядок, который объединяет все сосуществующие в современном мире цивилизации. Он порождает профессионально-квалификационное разделение труда, выраженное в системе профессий и занятий. Последние имеют два аспекта – собственно технико-технологический и социально-экономический. Социально-экономический аспект разделения труда обусловливает, с одной стороны, социально-профессиональную стратификацию, которая присуща всем обществам. С другой стороны, опосредованный рынком труда и системой реального неравенства, он служит источником формирования общественных классов в странах атлантического цивилизационного ареала. В России же мы имеем дело именно с занятиями, различающимися характером (т. е. содержанием и условиями) труда, а не их качественными статусными характеристиками, выработанными корпоративностью общей принадлежности к одной профессии.
Поэтому необходимо при разработке индикаторов для моделирования реальных (гомогенных) социальных групп учитывать специфику всей системы социально-экономических отношений, включая особенности национального рынка труда и системы занятости. Кроме того, мы принимаем во внимание тот факт, что изучаем реальные группы в нестабильном трансформирующемся обществе, где «список» и параметры этих групп могут также находиться в постоянном движении.
Для обозначения всей гаммы различий между людьми существует особое понятие, по отношению к которому «социальное неравенство» является частным случаем, видовым понятием по отношению к родовому. Это социальная дифференциация, объемлющая различия между социальными группами как по объективным характеристикам (экономическим, профессиональным, образовательным, демографическим и т. д.), так и по субъективным (ценностные ориентации, стиль поведения и т. д.). Автор принадлежит к сторонникам оценки социальной дифференциации как источника социального многообразия, двигателя развития социальных систем. Данное понятие, и именно в этом ключе, было использовано Гербертом Спенсером при описании универсального для эволюции общества процесса появления функционально-специализированных институтов и разделения труда. Со времен Г. Спенсера социальная дифференциация рассматривается как важное понятие в анализе социальных изменений и при сравнении традиционных, индустриальных и постиндустриальных обществ. Термин «дифференциация», применяемый как синоним слова «различие», употребляется для классификации статусов, ролей, социальных институтов, организаций и групп. Именно социальная дифференциация вызывает имущественное, властное и статусное неравенство. Но, кроме того, дифференциация подразумевает и такие социальные различия, которые никак не связаны с социальным неравенством, не являются свидетельством положения в иерархии социальных статусов и социального расслоения. Но нас как раз интересуют такие различия, которые связаны с социальным неравенством.
Литература к части 1
Александер Дж. После неофункционализма: деятельность, культура и гражданское общество // Социология на пороге XXI века. М.: Русаки, 1999.
Александер Дж. Власть, политика и гражданская сфера // Социологические исследования. 2009. № 10.
Александер Дж., Коломи П. Неофункционализм сегодня: восстанавливая теоретическую традицию // Социологические исследования. 1992. № 10.
Берталанфи Л., фон. Общая теория систем: критический обзор // Исследования по общей теории систем: Сб. переводов / Под общ. ред. В.Н. Садовского, Э.Г. Юдина. М.: Прогресс, 1969.
Блауберг И.В. Проблема целостности и системный подход. Т. 1, 2. М.: УРСС, 1997.
Богданов А.А. Тектология. Всеобщая организационная наука. М.: Экономика, 1989.
Бурдье П. Социология политики. М.: Socio-Logos, 1993.
Бхаскар Р. Общества // Социо-логос. Общества и сферы смысла / Под общ. ред. В.В. Винокурова, А.Ф. Филиппова. М.: Прогресс, 1991.
Винер Н. Кибернетика и общество. М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1958.
Винер Н. Кибернетика, или управление и связь в животном и машине. 2-е изд. М.: Наука, 1983.
Гидденс Э. Девять тезисов о будущем социологии // ТЕЗИС. Вып. 1. М.: Начала-Пресс, 1993.
Гидденс Э. Устроение общества. Очерк теории структурации. М.: Академический проект, 2003.
Гордон Л., Терехин А., Сиверцев М. Выделение социальнодемографических типов методами кластер-анализа и определение их связи с типами поведения // Рабочий класс, производственный коллектив, научно-техническая революция (некоторые проблемы социальной структуры): Матер. II Всесоюзной конференции по проблеме «Изменение социальной структуры советского общества». М.: АН СССР, 1971.
Гофман А.Б. О социологии Эмиля Дюркгейма// Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. М.: Наука, 1991.
Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. М.: Наука, 1991.
Загоруйко Н.Г., Заславская Т.И. (ред.). Распознавание образов в социальных исследованиях. Новосибирск: Наука, 1968.
Здравомыслов А.Д. Теория социальной реальности в российской социологии // Мир России. 1999. № 1–2.
Исследования по общей теории систем: Сб. переводов / Под общ. ред. В.Н. Садовского, Э.Г. Юдина. М.: Прогресс, 1969.
Качанов Ю.Л., Шматко Н.А. Как возможна социальная группа? (К проблеме реальности в социологии) // Социологические исследования. 1996. № 12.
Кон И.С. Социология личности. М.: Политиздат, 1967.
Кон И.С. Ребенок и общество. М.: Наука, 1988.
Куценко О.Д. Деятельностная перспектива в понимании общества: попытка деятельностно-структурного синтеза // Социология: теория, методы, маркетинг. 2001. № 1.
Куценко О.Д. Фазы и пути системных трансформаций: подобия и различия в бывших странах государственного социализма // Посткоммунистические трансформации: векторы, измерения, содержание. Харьков: Харьков, нац. ун-т, 2004.
Лапин Н.И., Беляева Л.А., Наумова Н.Ф., Здравомыслов А.Г. Динамика ценностей населения реформируемой России. М.: Эдиториал УРСС, 1996.
Леви-Стросс К. Структурная антропология. М.: Наука, 1983.
Ленски Г. Статусная кристаллизация, вертикальное измерение социального статуса // Социологический журнал. 2003. № 4.
Луман Н. Теория общества// Теория общества. Фундаментальные проблемы / Под общ. ред. А.Ф. Филиппова. М.: Канон-Пресс-Ц, 1999а.
Луман Н. Глобализация мирового сообщества: как следует системно понимать современное общество // Социология на пороге XXI века. Основные направления исследований. М.: Русаки, 19996.
Луман Н. Социальные системы. Очерк общей теории. СПб.: Наука, 2007.
Малиновский Б. Избранное. Динамика культуры. М.: РОССПЭН, 2004.
Маркс К. Экономические рукописи 1857—1859годов //Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. 1.
Мертон Р. Социальная структура и аномия // Социология преступности. М.: Прогресс, 1966.
Миллс Ч.Р. Социологическое воображение. М.: NOTA BENE, 2001.
Парсонс Т. Система современных обществ. М.: Аспект Пресс,
1998.
Радаев В.В., Шкаратан О.И. Социальная стратификация. М.: Аспект Пресс, 1996.
Рэдклифф-Браун А.Р. Структура и функция в примитивном обществе. М.: Восточная литература, 2001.
Саблина С.Г. Статусные рассогласования: методология анализа и практика исследования. Новосибирск: НЕУ, 2002.
Садовский В.Н. Системный подход и общая теория систем: статус, основные проблемы и перспективы развития. М.: Наука, 1980.
Садовский В.Н. Смена парадигм системного мышления // Системные исследования. Методологические проблемы: Ежегодник. 1992–1994. М.: УРСС, 1996.
Сорокин П.А. Система социологии. Т. 2: Социальная аналитика. Учение о строении сложных социальных агрегатов. М.: Наука, 1993.
Спенсер Г. Основания социологии // Спенсер Г. Соч. СПб., 1898.
Таганов И.Н., Шкаратан О.И. Исследование социальных структур методом энтропийного анализа // Вопросы философии. 1969. № 5.
Теннис Ф. Общность и общество. Основные понятия чистой социологии. СПб.: Владимир Даль, 2002.
Тернер Дж. Теория ролей: в поисках концептуального единства // Тернер Дж. Структура социологической теории. М.: Прогресс, 1985.
Тихонов А.В. Эффективность социальной организации современного промышленного предприятия // Социальная организация промышленного предприятия: соотношение планируемых и спонтанных процессов / Под общ. ред. Н.И. Лапина. М.: Academia, 2005а.
Тихонов А.В. Схема интервью для выделения идентификационного ядра СО промышленного предприятия // Социальная организация промышленного предприятия: соотношение планируемых и спонтанных процессов / Под общ. ред. Н.И. Лапина. М.: Academia, 20056.
Уемов А.И. Системный подход и общая теория систем. М.: Мысль, 1978.
Чеснокова В. Фердинанд Тённис. Община и общество // Социальная реальность. 2007. № 3.
Шибутани Т. Социальная психология. М.: Прогресс, 1969.
Шилз Э. Общество и общества: макросоциологический подход // Американская социология. Перспективы. Проблемы. Методы. М.: Прогресс, 1972.
Шпгомпка П. Понятие социальной структуры: попытка обобщения // Социологические исследования. 2001. № 9.
Эфендиев А.Г. Личность в системе социальных взаимодействий. Статусы // Общая социология. М.: ИНФРА-М, 2000а.
Эфендиев А.Г. Личность и ее роли // Общая социология. М.: ИНФРА-М, 20006.
Юдин Э. Г. Методология науки. Системность. Деятельность. М.: УРСС, 1997.
Alexander J.С. The Civil Sphere. N.Y: Oxford University Press, 2006.
BendixR., LipsetS.M. (eds). Class, Status and Power. L.: Rourledge& Kegan Paul LTD, 1967.
Bertalanffy L., von. General System Theory: Foundations, Development, Applications, N.Y: George Braziller, revised edition, 1976.
Blau P. Parameters of Social Structure // American Sociological Review. 1974. No. 39 (5).
Johnson C. Revolutionary Change. Stanford: Stanford University Press, 1982.
Kohn M.L. Change and Stability. Cross-National Analysis of Social Structure and Personality. Boulder, L.: Paradigm Publishers, 2006.
Kohn M.L., Schooler C. Work and Personality: An Inquiry into the Impact of Social Stratification. Norwood, N.J.: Ablex Publishing Co, 1983.
LaneD. (ed.). The Transformation of State Socialism. System Change? Capitalism or Something Else? Palgrave: Macmillan, 2007.
Parsons T. Societies. Evolutionary and Comparative Perspectives. Englewood Cliffs: Prentice-Hall Inc., 1966.
Turner B.S. Status. Milton Keynes, Open University Press, 1988. Wallerstein I. World-System Analysis// Giddens A., Turner J.H. (eds). Social Theory Today. Cambridge: Polity Press, 1987.
Часть 2
Социальная стратификация и социальная мобильность
Глава 3
Сущность социальной стратификации
Социальная стратификация как научная категория. Функционалистский и структуралистский подходы к стратификации. Критерии иерархии социальных групп.
3.1. Социальная стратификация как научная категория
Для описания системы неравенства между группами (общностями) людей в социологии широко применяют понятие «социальная стратификация». Само слово «стратификация» заимствовано у геологов. Оно латинского происхождения (первоначально stratum означало покрывало, постель). В английском языке его стали понимать как пласт, формация (в геологии), слой общества (в социологии); во множественном числе strata, stratification (стратификация) означает деление на общественные слои («пласты»).
Очевидно, что люди различаются во многих отношениях, и далеко не все эти различия приводят к образованию социальных слоев (стратов). Слои складываются на основе таких различий, в которых проявляется неравенство между членами общества. Что это за различия? В самом общем виде неравенство означает, что люди живут в условиях, при которых они имеют неравный доступ к ограниченным ресурсам материального и духовного потребления. В тех случаях, когда эти различия между людьми по доступу к ограниченным благам приобретают характер иерархического ранжирования, можно говорить о наличии в обществе социальной стратификации, т. е. системы социальных слоев (стратов).
Социальную стратификацию можно определить как внутреннее иерархическое деление общества на социальные группы, представители которых обладают разными жизненными шансами и разным стилем жизни.
В теории стратификации постоянно обсуждается проблема равенства – неравенства. При этом под равенством понимают: 1) равенство личностное: 2) равенство возможностей достигнуть желаемых целей (равенство шансов); 3) равенство условий жизни (благосостояние, образование и т. д.); 4) равенство результатов. Неравенство, как очевидно, предполагает те же четыре типа взаимоотношений людей, но с противоположным знаком. В реальной практике изучения социальной жизни социологи особое внимание уделяют распределению дохода и благосостояния, различиям в продолжительности жизни и состоянии здоровья, в продолжительности и качестве образования, участию в политической власти, владению собственностью, уровню престижа.
Для всех стран характерно наличие неравенства того или иного рода, когда наиболее привилегированные люди (лица) или семьи пользуются непропорционально большой властью, престижем и другими высоко ценимыми благами. Задача современного исследования расслоения, или в более часто употребляющейся терминологии – стратификации (калька английского – stratification [расслоение]) – раскрыть контуры и распределение неравенства и объяснить причины его устойчивости и воспроизводимости, превращающие в утопии прежние и современные эгалитарные или противостоящие неравенству ценности.
Термин «система стратификации» относится к комплексу социальных институтов, которые генерируют существующие в обществе неравенства. Ключевыми компонентами систем стратификации являются:
1) общественные процессы, в результате которых определенные виды ресурсов становятся ценными и желаемыми (востребованными);
2) правила (законы) размещения, которые распределяют эти ресурсы по различным должностям или занятиям при разделении труда (например, банкир, врач, крестьянин и т. д.);
3) механизмы мобильности, которые связывают людей с родом занятий и таким образом вызывают неравный контроль над высоко ценимыми ресурсами.
Отсюда следует вывод, что неравенство возникает из двух типов взаимодействующих процессов. Сначала к разным социальным ролям в обществе подбирается соответствующий неравноценный «пакет вознаграждений», а затем отдельные члены общества распределяются по рабочим местам, которым как бы предписаны соответствующие вознаграждения, блага. В табл. 3.1, составленной профессором Дэвидом Груски (США), систематизированы различные ресурсы (блага), которые общество ценило в прошлом и ценит в настоящем.
Таблица 3.1
Типы благ, ресурсов и ценных товаров, взятых за основу системы стратификации
Источник: [Grusky, 2001, р. 4].
Скрытое утверждение, лежащее в основе табл. 3.1, состоит в том, что перечисленные блага, ресурсы исчерпывают все основные существующие варианты (другими словами, «сырье») для построения стратификационных систем.
Большинство ученых предпочли не комбинировать в различных сочетаниях эти блага и ресурсы, а характеризовали неравенство по одному из перечисленных благ – ресурсов, на этой основе строя соответствующую систему классов, или слоев, общества. Приверженцы этого преобладающего подхода заявляют, что лишь одна из групп благ (см. табл. 3.1) по-настоящему фундаментальна в понимании структуры, источников или эволюции стратификации общества. Сколько критериев в табл. 3.1, почти столько же и утверждений подобного рода. Так, К. Маркс придавал почти исключительное значение экономическим факторам как детерминантам социального класса. За это он подвергался критике со стороны многочисленных оппонентов. Однако не лучше выглядят и социологи, выступавшие с критикой Маркса, которые отводили вторичную роль распределению экономических благ. Они обычно рассматривали неравенство в социальном престиже или власти как необходимые и достаточные источники формирования классов (социальных слоев).
Правда, в 1980—2000-е гг. такие предельные формы упрощения детерминант неравенства социальных групп (слоев, классов) стали менее распространенными. Так, неомарксисты принимают во внимание несколько стратификационных критериев. К одной из таких неомарксистских схем стратификации, предложенной Э.О. Райтом, мы обратимся позднее. В том же направлении движутся в течение последних примерно 20–30 лет и сторонники других стратификационных схем, постепенно отказываясь от монофакторности при их (схем) конструировании.
Центральными в исследовании и анализе социального неравенства являются следующие типы вопросов.
1. Формы и источники стратификации. Каковы основные формы неравенства в истории человечества? Можно ли повсеместность неравенства приписать индивидуальным различиям в талантах или способностях? Является ли любая форма неравенства неизбежной чертой жизни людей?
2. Структура современной стратификации. Каковы главные социальные различия, определяющие современную структуру неравенства? Эти расхождения усилились или уменьшились с переходом к информационному обществу?
3. Воспроизводство стратификации. Как часто люди перемещаются в новые классы, слои, профессии или группы с разным уровнем доходов? В какой мере эти перемещения определяются личными качествами людей (ум, усердие, образование и профессиональная подготовленность, целеустремленность) и (или) социальными связями и наследуемыми ресурсами?
4. Последствия стратификации. Влияет ли, и если да, то каким образом, местонахождение класса (слоя, сословия) на складывание стиля жизни, межличностные отношения и повседневное поведение людей? Существуют ли узнаваемые виды классовой (слоевой, сословной) культуры в прошлых и настоящих обществах?
5. Процессы трансформации. Какие типы социально-экономических процессов и государственной политики воздействуют на сохранение или уменьшение расовой, этнической, половой и возрастной дискриминаций на рынках труда? Эти формы дискриминации усилились или ослабли с переходом к и информационному обществу?
6. Будущее стратификации. Примут ли стратификационные системы совершенно новые формы в будущем? Насколько неравным будет положение социальных групп в этих системах? Приемлема ли концепция социального класса при описании форм стратификации в информационном обществе?
Для большей части человеческой истории характерно то, что люди воспринимали существующее неравенство как естественный порядок вещей, как неизменное свойство человеческого общества. Целью же идеологов и ученых мужей являлось объяснение и оправдание этого порядка с точки зрения религиозной или квазирелигиозной доктрины. Лишь только в эпоху Просвещения на Западе было провозглашено естественное равенство людей в противовес гражданским и юридическим преимуществам привилегированных групп – аристократии и церковного сословия. После того как в Европе и Америке эти преимущества в XVIII и XIX вв. были уничтожены, расширился и обрел новую форму и сам эгалитарный идеал. Он стал охватывать не только гражданские блага (например, право голосования), но также и собственность на землю и средства производства. В своем самом радикальном проявлении этот экономический эгалитаризм, как известно, привел к марксистской интерпретации «преодоления» неравенства за счет уничтожения частной собственности и классов собственников.
3.2. Функционалистский и структуралистский подходы к стратификации
Существуют два основных подхода к объяснению стратификации. Один из них (функционалистский) получил наибольшее развитие в американской социологии. Сторонники его дифференцируют население по уровню доходов, престижу, власти и другим характеристикам, беря их количественные показатели как самодостаточные и отвлекаясь от их источников. В этом случае каждый индивид, занимающий ту или иную статусную позицию, выступает как автономная единица: это его личный успех и т. д.
Вся традиция американского индивидуализма работает на такой подход. Есть люди, «сделавшие» себя, – победители (winners), и есть неудачники (losers). Социальная стратификация предстает в виде горы, к вершине которой ползут альпинисты-одиночки; одни дошли до самого верха, другие застряли близко к подножию, третьи сорвались. Причины успеха одних и неуспеха других – только в их личных качествах. Из такой логики анализа, естественно, вырисовываются страты, определяемые только с помощью количественных сравнений: высшая, средняя, низшая или более дробно.
Вторая традиция, второй подход (структуралистский), рассматривает социальную стратификацию через призму отношений элементов социальной структуры, т. е. социальных групп. Социальная стратификация воспринимается не как результат дифференциации способностей индивидов, а как следствие того, что общество устроено в форме иерархии: у него всегда есть верх и низ, чем выше, тем меньше мест. Поэтому даже если все будут гениальны и наделены героическим характером, наверх смогут попасть лишь немногие.
Если у пирамиды есть вершина, то в любом случае кто-то на ней устроится, если есть дно, то кто-то на него все равно упадет. При этом успех индивидов объясняется не только и не столько их личными качествами, сколько тем, с какого уровня они стартовали: получившему миллион долларов в наследство и (или) дорогое первоклассное образование легче стать мультимиллионером или крупным чиновником, чем сыну безработного.
Так, в рамках этого подхода власть как индикатор статуса означает не власть кого-то над кем-то, т. е. не межиндивидуальное отношение, а отношение слоя, имеющего власть, над слоем, лишенным власти. То же самое – богатство и бедность. Это ведь отношения распределения совместно произведенного «пирога», поскольку производство носит общественный характер. Разумеется, богатство и бедность рассматриваются не в абсолютных, а относительных категориях: богат тот, кто богаче, а беден тот, кто беднее соседей, соотечественников.
Внимание исследователей – представителей структуралистского подхода направлено не на род занятий индивидов, а на различия в профессиональной структуре общества, не на доходы индивидов, а на распределение доходов в обществе, которое отражает неравенство между людьми. Теоретической целью при этом объявляется «надобность объяснения форм и степени социальной дифференциации и их значение для социальной интеграции и социальных изменений» [Blau, 1974]. Этот подход, преобладавший и преобладающий в европейской социологической традиции, представлен работами К. Маркса, М. Вебера, Д. Голдторпа, Э. Гидденса и др. Конечно, в реальном анализе реальных общностей и обществ используются оба подхода. Речь идет о приоритетах, доминирующей линии анализа.
Довольно любопытное наблюдение по поводу преобладающего подхода в среде советских социологов на конец 1980 – начало 1990-х гг. сделал видный американский социолог и, что в связи со сказанным ниже приобретает особый колорит, социальный психолог Мэлвин Кон. (Отметим названия его книг: «Work and Personality: An Inquiry into the Impact of Social Stratification» (1983), «Social Structure and Self-Direction. A Comparative Analysis of the United States and Poland» (1990).) Зная, что советские социологи – марксисты и, следовательно, сторонники объективированного подхода к стратификации, он вдруг с изумлением обнаружил следующее. Эти самые «марксисты» «…были весьма склонны трактовать психологические переменные как независимые переменные в причинных объяснениях, а социально-структурные переменные – как зависимые». К этой реплике М. Кон добавляет значимое примечание: «Это стало особенно очевидным в ходе обсуждения моего доклада на американо-советском симпозиуме в Балтиморе (1988 г.), когда вспыхнула полемика между советскими участниками. Мой доклад содержал критику несостоятельной позиции американских социологов, которые считают, что для рассмотрения социальной структуры достаточно исследовать социально-психологические переменные. Один из советских участников – Овсей Шкаратан подчеркнул, что эта критика, по крайней мере, относится в той же степени к советским социологам, как и к американским. Выслушав дебаты между советскими участниками, я присоединился к его позиции. Позднее, когда я приехал с лекциями в Москву и Киев, я публично критиковал советских социологов за то, что они несерьезно отнеслись к работам Маркса. Многие из них знали только политизированного Маркса, понятого через писания Ленина и Сталина» [Kohn, 1993, р. 7–8].
К сожалению, волна радикал-либерализма, захлестнувшая социальные науки в 1990-е гг. и во многом не преодоленная и позднее, лишь усилила это психологическое поветрие в отечественной науке. Многие российские исследователи, изучающие стратификацию, нередко придают решающее значение активности социального субъекта – индивида, который преследует свои цели, используя все имеющиеся в наличии ресурсы. В этом подходе наиболее значимыми для занятия определенного статуса признаются ресурсы, имеющиеся в распоряжении индивида, действующего субъекта, актора. При этом нередко основными ресурсами для достижения и поддержания статуса признаются личностные, социально-психологические качества индивида.
Автор же придерживается традиционной для мейнстрима европейской социологии позиции, согласно которой индивиды рассматриваются либо как элементы социальной системы (структуры) и их действия в решающей степени детерминированы местом в системе социоэкономических отношений, либо как элементы культурной системы и их действия определяются нормами и правилами, сложившимися в данной культуре (например, в «культуре бедности» или в «культуре среднего класса»), Индивидуальное действие воспринимается как результат не столько личностных качеств, сколько социальных переменных. Последующий анализ социального неравенства строится на этих основополагающих принципах.
3.3. Критерии иерархии социальных групп
Выше мы рассмотрели основные виды ресурсов (благ, ценностей), распределение которых внутри общества приводит к неравенству социальных групп. Попробуем интегрировать эту мозаику ресурсов, применимых к анализу социальной структуры индустриальных и постиндустриальных обществ.
Основными индикаторами места группы (общности, слоя) в современной стратификационной иерархии являются:
1) власть (политическая) – возможность распоряжаться всеми видами капиталов;
2) объем и характер собственности (экономическая власть) – возможность распоряжаться физическим (экономическим) капиталом;
3) престиж, моральное вознаграждение, влияние (духовная власть) – возможность распоряжаться символическим капиталом.
Дополнительными служат следующие индикаторы – человеческий, культурный и социальный капитал.
В разных конкретных исторических обществах, сосуществующих в современном мире и существовавших в прошлом, значимость перечисленных индикаторов различна, но все они присутствуют в социальном пространстве и должны быть включены в процесс анализа социального неравенства, поскольку отражают разные компоненты реальных жизненных ситуаций. При рассмотрении разных типов стратификационных систем мы вернемся к этому вопросу.
Отбор критериев и определение вершины иерархии осуществляется исходя из системы ценностей, господствующей в данном обществе. Между тем и внутри любого развитого общества всегда есть конкурентные системы ценностей. Не для всех власть и собственность – главное и высшее в ценностной иерархии. Богатство или здоровье, власть или жизнь без забот. Этот выбор делают люди, исходя из индивидуальных предпочтений, но чаще под влиянием господствующей в определенной культуре системы ценностей. Миллионы людей предпочитают спокойную жизнь мелкого служащего, а не напряженную борьбу за «место под солнцем». Есть и поныне широко распространенные культуры, в которых европейские ценности успеха и престижа не находят места, например буддизм.
Таким образом, принятые в современной социологии критерии ранжирования субъективны по своему характеру и отражают господствующую систему ценностей, часто не разделяемую большинством, но составляющую ядро господствующей идеологии, навязываемую властвующей элитой. В силу этого набор критериев ранжирования на перспективу, по-видимому, должен быть существенно расширен. Это на порядок усложнит систему стратификации в исследовательском ее отражении, но зато сделает ее более реалистичной, менее европоцентричной.
Рассмотрим основные критерии (компоненты) иерархического неравенства. Первым по значению является власть. Мы имеем в виду власть как господство (power). Этот термин не нужно смешивать ни с термином «управление», ни с authority. Управление означает способность добиваться рациональных результатов путем согласования различных интересов. В более широком смысле управление – специфическая функция организованных систем природы, общества, обеспечивающая их жизнедеятельность, целенаправленную динамику их развития, реализацию конкретных программ и практических задач и т. д. Власть в смысле authority есть реализация (применение) власти как господства при условии, что люди воспринимают ее как легитимную, т. е. это реальный процесс, скажем, администрирования, это институционализированный процесс.
Власть как господство, ее распределение составляют основу любого общества. Впервые вполне адекватное современной научной культуре определение этого понятия дал М. Вебер. Он понимал под властью (power) любую возможность субъекта («человека или группы людей») диктовать свою волю в совместном действии для осуществления своих целей даже вопреки сопротивлению других субъектов, участвующих в указанном действии [Weber, 1967, р. 64]. Т. Парсонс почти полностью принимает определение Вебера, рассматривая власть как средство социального взаимообмена: «мы определяем власть как способность принимать и “навязывать” решения, которые обязательны для соответствующих коллективов и их членов постольку, поскольку их статусы подпадают под обязательства, предполагаемые такими решениями. Власть следует отличать от влияния, так как издание обязывающих решений совсем не похоже на меры убеждения» [Парсонс, 1998, с. 31].
По Веберу, структура любого легального (т. е. признанного обществом. – О.Ш.) порядка напрямую влияет на распределение власти, как экономической, так и любой другой, в данном сообществе. Это верно для всех легальных порядков, а не только для государства. «Экономически обусловленная власть», конечно, не идентична власти как таковой. Более того, возникновение экономической власти может быть последствием власти, сложившейся у человека в иных сферах. Человек борется за власть не только для того, чтобы обеспечить себя экономически. Власть, в том числе и экономическая, может быть ценна и сама по себе. Борьба за власть очень часто ведется ради социальных почестей. Однако не всякая власть ведет к приобретению социальной репутации. Власть, и в особенности чисто денежная, по мнению Вебера, ни в коем случае не является общепризнанным основанием социального уважения или престижа. На самом деле социальная репутация сама может служить основой политической или экономической власти. Власть при этом может быть гарантирована легальным порядком, но этот порядок выступает лишь дополнительным фактором, увеличивающим шансы человека или группы лиц на удержание власти. Основания власти – в экономическом и социальном порядках, присущих данному обществу. При этом экономический порядок – это просто способ, которым распределяются товары и услуги. Способ же, которым в данном обществе (общине) распределяется социальный престиж между группами людей, участвующими в таком распределении, Вебер именует статусным порядком («status order»). «Конечно, статусный порядок очень зависит от экономического, но в свою очередь и влияет на него». Из сказанного у Вебера следует вывод: «…“классы”, “статусные группы” и “партии” – это феномены распределения власти (power) внутри общины (community)» [Weber, 1988, р. 60–61].
Власть выражается через распоряжение. Распоряжение есть такое отношение субъектов, при котором один субъект выступает как объект действия другого субъекта, т. е. один из субъектов превращает другой субъект в объект своего действия. Распоряжение реализуется по следующим направлениям:
• распоряжение целями и направленностью деятельности, основой является присвоение исключительного права вырабатывать и выдвигать цели;
• распоряжение ресурсами (материальными, статусными, информационными), монополия на распределение ресурсов;
• распоряжение характером деятельности (запрещать и разрешать, устанавливать правила, запреты и предписания; контролировать процесс деятельности, предоставлять полномочия).
Отсюда следует, что:
1) в структуре властных отношений ключевое значение принадлежит распоряжению ресурсами, это позволяет властвующему субъекту подчинять себе других людей. Власть – это возможность субъекта распоряжаться ресурсами в собственных интересах. По этому поводу А. Гидденс писал: «Действующие субъекты черпают ресурсы в производстве взаимодействия, но эти ресурсы выступают как структуры господства. Ресурсы – это средства, с помощью которых используют власть в обычном сложившемся порядке социального действия; но одновременно они суть структурные элементы социальных систем, возобновляемые в ходе социального взаимодействия. Социальные системы складываются как упорядоченные виды практики, воспроизводимые во времени и пространстве; во власти и пространстве, тем самым власть в социальных системах можно трактовать как явление, требующее воспроизводимых отношений автономии и зависимости в социальном взаимодействии» [Giddens, 1982, р. 38];
2) власть неизбежно предполагает привилегии субъектов власти;
3) сила власти (ранги власти) может быть измерена временем действия (воздействия) принимаемого властвующими решения;
4) власть обнаруживает себя через возможность оказания услуг.
Власть как социальный феномен многообразна. Поэтому естественно, что столь же многообразны ее дефиниции. Мы предлагаем следующее определение. Власть – это способность социального субъекта в своих интересах определять цели и направленность деятельности других социальных субъектов (безотносительно к их интересам); распоряжаться материальными, информационными, статусными ресурсами общества; формировать и навязывать правила и нормы поведения (установление запретов и предписаний); предоставлять полномочия, услуги, привилегии. Властные отношения означают, что между социальными субъектами существуют такие взаимосвязи, при которых один субъект выступает как объект действия другого субъекта, точнее, превращает (навязывает) другой субъект в объект своего действия.
Следующим по значимости индикатором стратификационной иерархии выступают отношения собственности. Собственность – это один из важнейших социальных институтов. Под собственностью в социологии обычно понимается совокупность прав как на неодушевленные объекты (земля, дома и т. д.), так и на одушевленные (животные, люди). Права собственности объемлют триаду гражданско-правовых отношений, включающих владение, пользование и распоряжение движимым и недвижимым имуществом. Эти права социально детерминированы и поэтому изменяются от одного общества к другому, а также в пределах какого-либо общества с течением времени.
Права собственности подразумевают социальные отношения между людьми, поскольку они определяют, кто имеет санкцинированный доступ к этим объектам, а кто лишен этого доступа; обладание собственностью может наделять собственников властью над другими людьми; в некоторых обществах люди сами являются объектами собственности (рабовладельческое общество, крепостничество).
Социологические концепции собственности сосредоточиваются на следующих моментах:
1) приобретение – каким образом индивиды или коллективы получают доступ к собственности;
2) распределение, которое включает образцы монопольного владения и использования собственности и контроля над ней, принципы, лежащие в их основе, и институты, включая законы, поддерживающие образцы такого распределения;
3) последствия наличия отношений собственности для индивидов и социальных структур;
4) социальные ценности и идеологии, обосновывающие права собственности.
В качестве характеристики объема собственности в современных обществах рассматриваются такие показатели, как наличие собственности на предприятие, ценные бумаги, недвижимость, интеллектуальный продукт. Собственность может быть частной, групповой, общественной, формы ее весьма многообразны. В постиндустриальных обществах приобрели особое значение и привлекли повышенное внимание социологов такие темы, как домашнее владение, интеллектуальная собственность и наследование.
Но в любом случае собственность – экономическая власть. Отношения собственности раскрывают, кто принимает решение: где, что и как производить; как распределять произведенное; кого и как награждать, стимулировать за труд, творчество и организационно-управленческую деятельность. Другими словами, собственность реально раскрывается как процесс распоряжения, владения и присвоения. Это означает, что собственность есть властные отношения, форма экономической власти, т. е. власть владельца предмета над теми, кто им не владеет, но в то же время в нем нуждается. Отношения собственности делят людей на хозяев средств производства (собственников, владельцев), как использующих наемный труд, так и не использующих его, и на людей, не имеющих средств производства. Богатство и бедность, которые проявляются во многих изучаемых социологами признаках людей, разделяющих их по одномерным шкалам, скрывают за собой не столь уж очевидные в современных обществах ранги власти и собственности, задающие многомерную стратификационную иерархию.
Как правило, наряду с властью и собственностью третьим непременным компонентом измерения неравенства выступает социальный престиж. Это понятие раскрывает сравнительную оценку обществом, общиной или какой-либо другой группой и ее членами социальной значимости различных объектов, явлений, видов деятельности в соответствии с господствующими и общепринятыми в данной культуре, данной общности социальными нормами и ценностями. На основе такой оценки определяется место группы или индивида в социальной иерархии престижа. Они наделяются определенным почетом, привилегиями, властью, особыми символами и т. д. Оценки престижности – один из действенных регуляторов социального поведения. По крайней мере, с 1920-х гг. особенно широко исследуется престиж профессий в различных обществах и на его основе – профессиональное неравенство.
Следует отметить, что многие сравнительные исследования показали, что под влиянием таких глобальных процессов, как индустриализация, урбанизация, информатизация общества, растет и качественно усложняется социальная дифференциация. Передовая технология дает толчок появлению большого числа новых профессий. Возникающие профессии требуют большей квалификации и лучшей подготовки, лучше оплачиваются и являются более престижными. Как следствие, образование и подготовка становятся все более важными факторами, определяющими положение человека в начале его профессиональной карьеры, да и сказываются на всем жизненном пути человека. Кроме того, индустриализация и информатизация приводят в большее соответствие профессионализм, подготовку и вознаграждение. Иными словами, для индивидов и групп образование становится самостоятельным фактором их позиции в ранжированной стратификационной иерархии.
Возможности общности (социальной группы) занимать те или иные позиции в обществе предопределяются ее ресурсами и потенциалами. Ресурсы – то, чем обладает общество, что в нем распределяется между группами. Понятие «ресурсы» означает блага и ценности, которыми располагает общество или социальная группа и которые используются в процессе экономического и социального производства (воспроизводства). Ресурсы, которыми располагает общество в целом, делятся следующим образом:
• природные;
• трудовые – социофизический ресурс (состояние здоровья, работоспособности);
• ценностно-мотивационные;
• образовательная подготовка, профессиональные навыки (человеческий капитал);
• капитальные (физический капитал);
• оборотные средства (материалы);
• финансовые (денежный капитал);
• информационные;
• статусные (моральный капитал).
Добавим к ним те ресурсы, которыми одни социальные группы обладают, а другие нет, т. е.:
1) властный ресурс – наличие позиций, дающих возможность распоряжаться и использовать формально не принадлежащие группе ресурсы;
2) собственнический ресурс социальных слоев – масштабы и характер находящихся в распоряжении производительной и непроизводительной собственности, включая интеллектуальный капитал;
3) предпринимательский опыт.
Потенциал – это те присвоенные ресурсы, которые группа способна и готова применить в своих интересах и применяет, опираясь на субъективные факторы (традиции, модели поведения и т. д.). Что касается потенциала социальных групп, противостоящих друг другу в борьбе за овладение ресурсами, имеющимися у данного социума, то он оценивается по присвоенным группой ресурсам, по объективной возможности и субъективной готовности овладеть добавочными ресурсами, использовать их, наращивать и т. д.
Можно выделить следующие компоненты социального потенциала:
1) квалификационно-профессиональный потенциал (образование, профессиональная подготовка, управленческий опыт), т. е. уже имеющийся у данной группы человеческий капитал, способность и готовность его применять и наращивать;
2) психофизиологический и личностный потенциал (состояние здоровья, работоспособность, ценностные ориентации и мотивация);
3) социокультурный потенциал (культурный капитал) – богатство в форме знаний или идей, символов, моделей успеха, моделей делового поведения, потребительских стандартов, готовности и подготовленности к освоению существующих и формированию новых символов и моделей поведения;
4) собственнический потенциал – масштабы и характер владения разными видами собственности (включая интеллектуальную и на собственную рабочую силу), способность и готовность ее защитить и приумножить;
5) властный потенциал – готовность и способность данной группы распоряжаться не принадлежащими ей ресурсами.
Глава 4
Читать бесплатно другие книги:
