Дочери Ганга Бекитт Лора

Предисловие

Тысячи поклонников Лоры Бекитт с нетерпением ждали эту книгу – и вот она перед вами. Талантливая писательница, автор девяти романов, дарит вам незабываемое путешествие в загадочную, полную чудес и тайн Индию. Здесь вы найдете мастерские описания прекрасной природы Востока и жестоких обычаев, жизни людей разных каст – и высокородных брахманов, и нищих шудр. С искренним уважением и глубоким пониманием писательница рассказывает о древней культуре страны, быте и обычаях, внутренних конфликтах и о том, что принесли с собой в Индию завоеватели.

В яркий неповторимый узор в романе сплетаются роскошь и нищета, ненависть к англичанам и кастовые предрассудки, любовь и предательство, отчаяние и безумная надежда. И в центре этого удивительного полотна – судьбы двух прекрасных, мужественных женщин. Именно надежда и вера в силу чувства помогли героиням преодолеть все препятствия, выжить и обрести наконец любовь и счастье.

Судьба свела Ратну и Сону в Варанаси, в приюте для вдов, которые после смерти мужей остались живы. Ратну от восхождения на жертвенный костер спас еще нерожденный ребенок. Никто не догадывался, что отец малыша – вовсе не пожилой торговец, а его младший сын.

Ребенок спас жизнь матери, но не смог уберечь ее от горькой участи вдовы. Родные покойного отняли у нее новорожденную малышку, а Ратну отправили во вдовий приют. Там девушку до глубины души поразила стойкость и самоотверженность красавицы Соны, брахманки, которая с удивительным терпением переносила полную лишений жизнь в приюте. Сона даже не догадывалась, что она еще встретит истинную любовь.

Когда Сона поняла, что ни дня не сможет прожить без любимого Аруна, она решилась на неслыханную дерзость – побег из приюта. Ратна последовала за подругой – она готова была заплатить любую цену, чтобы вернуть дочь… Невольно герои оказываются в самом центре кровавых столкновений колониальной армии с гордыми повстанцами-сипаями.

Испокон веков Индия делилась на мелкие княжества, которые вели друг с другом непрекращающиеся войны. Захватившие страну англичане быстро осознали преимущество ружей и пушек перед саблями. Но европейцев было совсем мало, потому основной силой колонизаторов стали отряды сипаев – индийских наемников. Но пренебрежение захватчиков к традициям местного населения стало причиной восстания. Бекитт мастерски описывает сложность и неоднозначность исторических событий, чудовищную жестокость обеих сторон.

Среди этого хаоса в сердце Ратны вспыхивает запретная любовь к офицеру-англичанину. А Сона теряет возлюбленного и вынуждена просить подаяние, чтобы спасти от голодной смерти ребенка. Путь к счастью этих женщин окажется долгим и тернистым. Разлука с друзьями и возлюбленными, человеческая жестокость будут следовать за ними. Но даже смерть бессильна перед их любовью.

Роман заставит вас забыть проблемы и заботы, подарит незабываемые эмоции и переживания. Тонкое знание человеческой души, самых сокровенных тайн женского сердца помогли автору создать удивительно яркие, живые образы героев. Итак, добро пожаловать в таинственную и романтичную Индию!

Глава I

Город делился на две половины – обветшалую, унылую и яркую, праздничную. В одной были белые, как слоновая кость, здания, золотой блеск шафрана, женщины в ярких сари, ухоженные до кончиков ногтей, тогда как в другой – покосившиеся хижины, помои, грязное белье, скверная пища, полуголые дети и множество проблем, бывших сродни дырам, которые никак не удается залатать.

В детстве Ратна не замечала границы, при пересечении которой менялся даже воздух, потому что город стоял на берегу Ганга, а она знала: эта река принадлежит всем и каждому. А еще вода, как и огонь, уничтожает всю грязь и скверну.

Гул площадей, шум рынков, голос ветра, крики птиц и животных, журчание реки сливались в единую песню, которой Ратна внимала с восторгом и нежностью. То была жизнь многообразная, противоречивая, жизнь вечная, окружавшая ее с раннего детства.

Детство закончилось рано: она была старшей дочерью в бедной семье и ее воспитала мачеха. Родная мать Ратны умерла очень давно и не оставила о себе почти никакой памяти.

Девочке приходилось возиться с младшими братьями и сестрами, похожими на стайку вечно голодных воробьев, помогать по дому. И все же, когда Ратна стояла на берегу Ганга, наблюдая, как алое солнце медленно опускается в темную воду, и ее лицо овевал влажный и теплый ветер, она чувствовала себя счастливой.

Это продолжалось до тех пор, пока однажды Мина, мачеха, не велела падчерице выстирать сари, причесать волосы и вообще привести себя в порядок, добавив, что вечером ожидается важный гость, которому она, возможно, понравится.

Ратна недоумевала: кому может понравиться девушка-шудра[1] в старом сари, не звенящая дорогими браслетами и не благо ухающая цветочным маслом? Она еще не знала, что естественная, сияющая, как солнечный день, красота способна заменить любые украшения.

Мина приготовила все самое лучшее, что когда-либо появлялось в их доме: дал, роти и даже карри[2].

Ратна сидела смирно, сложив руки на коленях, и не знала, что ее ждет. Рави, отец, суетился и явно нервничал.

Когда вошел гость, девушка почувствовала, как холодеет ее душа. Это был грузный старик с кустистыми бровями, мясистым носом и торчащими из ушей волосами. Его внешность не могли спасти ни добротная одежда, ни кольца на пальцах, ни запах благовоний.

Он внимательно оглядел Ратну, словно оценивая длину ее волос и ресниц, свежесть губ и стройность тела. Потом задал отцу девушки несколько вопросов, таких, какие задал бы торговец на рынке. После этого ей велели уйти, а назавтра Мина сообщила падчерице, что ее ждет. Зрачки Ратны расширились от страха, и она сложила руки в мольбе.

– Прошу, не отдавайте меня за него!

Мина подбоченилась.

– С чего бы вдруг? Тебе будет там хорошо, гораздо лучше, чем дома! Поплывешь по Гангу на красивой лодке, с цветочной гирляндой на шее! Родители господина Горпала давно умерли, тебе не придется жить со свекровью. Будешь хозяйкой в собственной кухне.

Ратна в отчаянии бросилась к отцу и повторила свою просьбу. Отвечая дочери, Рави отвел глаза.

– В нашей семье слишком много девочек, – сказал он, – и всем нужно приданое. Где его взять? А господин Горпал берет все расходы по свадьбе на себя.

– Лучше я пойду в услужение! – воскликнула Ратна, но Рави покачал головой.

– Если ты выйдешь замуж, с тобой не случится ничего дурного, муж станет заботиться о тебе, все решать за тебя. А если попадешь к чужим людям…

Он не мог взять в толк, что брак с господином Горпалом и был самым худшим, что могло произойти в ее жизни, и что она предпочла бы сама отвечать за свою судьбу.

Однако об этом можно было только мечтать. Обрадованная Мина раззвонила соседкам о предстоящей свадьбе и о том, что им с Рави повезло – они смогут обойтись без приданого для Ратны.

В последующие дни девушке чудилось, будто она утратила способность воспринимать краски, звуки и запахи. Все казалось однообразным, глухим и серым. Даже Ганг, символ великого прощения и неиссякаемой любви, казалось, замедлил свое вечное движение. И каждый глоток воды из него, в коем прежде ощущалась святость, теперь был горьким.

Ратна убежала бы, если б знала куда и если б у нее хватило смелости. Однако она выросла в условиях, где каждый шаг был скован неким правилом и запретом.

В назначенный день господин Горпал приплыл, как и обещал, на крепкой лодке, с цветочными гирляндами и деньгами.

Ратна, не поднимая глаз, молчала. Мина преподнесла девушке в качестве подарка от жениха алое, с золотыми блестками сари и тяжелые украшения, но та осталась безучастной. При этом ее сердце стучало гулко, как кузнечный молот, а душа словно сжалась в комок.

Ее причесали и умастили. Украсили, будто священное дерево. Жрец произнес над ней и мужчиной, который должен был стать ее мужем, соответствующие обряду мантры. Потом Ратну посадили в лодку и отправили в неизвестность.

Мимо проплывали деревни с разбросанными по берегам Ганга хижинами и степенно гуляющими коровами. Пахло землей, водой и навозом. Женщины с полными кувшинами – один на голове, другой на боку – шли домой, оживленно болтая. Обгоняя их, куда-то мчались неугомонные дети. Мужчины в дхоти[3] возвращались с полей с мотыгами на плечах.

На прощание Рави сказал дочери, что они будут связаны Гангом, как тайной нитью, но сейчас река представлялась Ратне порванной артерией, из которой хлещет невидимая кровь.

За всю дорогу она не проронила ни слова, но, казалось, ее новоиспеченный муж и не ждал, что она заговорит. Наверное, как и большинство мужчин, он привык к покорным и безмолвным женщинам.

Между тем была середина XIX века и властвовавшие в Индии англичане предлагали местному населению свободу и счастье по своему рецепту, согласно которому женщина не была столь бесправна, как прежде. Но только мало кто из индийцев был способен это принять.

Когда лодка причалила к какому-то берегу, господин Горпал сказал:

– Твоя мать расхваливала тебя как хорошую хозяйку. В моем доме как раз нужна такая. Я вдовствую несколько лет. У меня двое сыновей. Младший живет со мной.

Он подал Ратне руку, но та сделала вид, будто не заметила этого.

Девушка не задавалась вопросом, из какой он касты. Это не имело значения. Важным было то, что господин Горпал олицетворял ужас, в котором ей суждено жить. Отчего-то она сразу почувствовала, что в его груди бьется черное сердце.

Очутившись в доме мужа, Ратна через силу глотала пищу, и каждый кусок казался ей отравленным. На пиру присутствовали соседи, какие-то родственники и младший сын Горпала, взор которого был полон любопытства и, возможно, даже сочувствия. Это был миловидный и кроткий юноша; впрочем, погруженная в себя девушка не обратила на него никакого внимания.

Большой дом был обставлен мебелью из ротанга и устлан цветными циновками, что в среде, где выросла Ратна, считалось роскошью.

Когда настало время идти в спальню, девушка побледнела, ее лицо стало белым, будто его присыпали рисовой пудрой.

Здесь горели лампы, а ложе казалось распахнутой бездной. Тело Ратны словно окаменело. Она ни за что не разделась бы сама, однако жадные руки господина Горпала разорвали на ней свадебное сари. Девушка похолодела от ужаса и была не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, а он, взгромоздившись на нее, кряхтел и пыхтел, однако так и не смог сделать того, что должен делать муж в первую брачную ночь.

В конце концов, произнеся несколько ругательств, он грубо отшвырнул Ратну, повернулся на бок и захрапел.

Девушка долго лежала, прислушиваясь к себе. Ее преследовали непонятные и мрачные видения, картины грядущей жизни в этом незнакомом городе, рядом с чужим человеком. В ту ночь сердце Ратны покрылось невидимыми рубцами.

Каким-то чудом ей удалось заснуть, а на рассвете, открыв глаза, она увидела, что мужа нет рядом. Ратна испытала большое облегчение.

Облачившись в одно из новых сари взамен порванного свадебного и причесав волосы, она отыскала кухню. Там никого не было, зато нашлись вода и кое-что из остатков вчерашнего пиршества, так что девушка смогла умыться, попить и поесть. Она не знала, есть ли в доме слуги и каковы будут ее обязанности.

Обычно замужние женщины ходили за покупками, но Ратна не имела понятия, где находится местный рынок. Она даже не знала, как называется этот город. Возможно, ей говорили об этом, как и о том, чем занимается ее муж, но она была столь убита горем, что ничего не запомнила.

Обстановка кухни действовала на нее успокаивающе. Ратна видела то, что обычно и можно увидеть в таком помещении: большой очаг, нишу с мисками, чашами, кувшинами, блюдами и горшками, мешочки с приправами, камни для перемалывания специй.

Девушка проверила запас продуктов. Было ясно, что в этом доме питались гораздо лучше, чем в ее родной семье. Ратна с любопытством заглядывала в очередной мешок, когда услышала:

– Намасте![4]

Девушка обернулась. Перед ней стоял сын господина Горпала. Когда она ответила на приветствие, юноша спросил:

– Что ты тут делаешь?

Ратна не смутилась. Обычно она совершенно свободно разговаривала с соседскими мальчиками, а этот парень был ее ровесником или, быть может, опередил ее на какие-нибудь пару лет.

– Смотрю, что тут есть и что можно приготовить. Кто этим занимается?

– Наша служанка Диша. Сегодня у нее выходной. Отец отпустил ее в честь вчерашнего праздника.

Выдержав паузу, Ратна спросила:

– Где он?

– На рынке.

– И что он там делает?

– У нас лавка. Мой отец торгует коврами.

– Так вы вайшья?

– Да.

Умом Ратна понимала, что должна радоваться тому, что ее взял в жены мужчина из касты выше, чем та, к которой принадлежала она сама, но ее сердце упрямо застыло.

Юноша не поинтересовался ее происхождением; может, он слышал, из какой она семьи, а может, это не имело для него значения.

– Как тебя зовут?

– Нилам. А тебя Ратна?

Девушка кивнула.

– Наши имена похожи[5].

– Правда.

– А нам можно разговаривать?

Нилам оглянулся.

– Не знаю. Здесь никого нет, так что нас никто не услышит.

– А почему ты не в лавке?

– Отец не разбудил меня. Такое случилось впервые. Сам не знаю, что произошло. Неужели он забыл? – пожав плечами, сказал юноша и добавил: – Сейчас я пойду на рынок. Если хочешь, возьму тебя с собой.

Ратна колебалась. Ей очень хотелось посмотреть город, но она не знала, можно ли ей выходить из дома.

– А кто ходит за покупками? Диша? – спросила девушка и обрадовалась ответу Нилама, который сказал:

– Да, она. Только Диша очень стара. Отец говорил, что теперь это станет твоей обязанностью.

– Тогда пойдем!

Ратна отыскала плетеную корзинку, накинула на голову конец сари, и они с Ниламом вышли из дома.

– А как называется это место? – запоздало поинтересовалась девушка.

Нилам удивленно посмотрел на нее.

– Хардвар.

Как и родной город Ратны, он располагался в долине Ганга, и река здесь была не прозрачной, степенной и медленной, а быстрой, грязно-серой, несущей по волнам обломки деревьев. К воде вели каменные пристани, на которых толпились паломники, среди зелени деревьев выделялись крыши храмов небесно-голубого или золотистого цвета. Горизонт окаймляли заснеженные горы, каких Ратна никогда прежде не видела.

В Хардваре тоже были огромные острова ветхих домов, кишащие крысами узкие улочки с тошнотворными запахами, запахами несчастья и нищеты. Существовали и оазисы роскоши, где гуляли облаченные в яркие ткани женщины с золотыми ожерельями, кольцами, подвесками и серьгами, красными и белыми цветами в красиво причесанных волосах, а мужчины ездили верхом на покрытых парчовыми чепраками конях.

Безжалостное солнце обрушивало на голову потоки огненных лучей. От земли поднималось золотистое марево, отчего окружающая действительность напоминала картинку из сна.

Как и положено, Ратна шла чуть позади Нилама, подставив лицо горячему ветру, щурясь от яркого света, и жизнь уже не казалась ей такой безнадежно тяжелой.

– Где твой брат? – спросила она. – Кажется, вчера я его не видела.

Юноша нахмурился.

– Амит не захотел торговать коврами. Он разругался с отцом и поступил на службу к англичанам. Сейчас он находится в гарнизоне сипаев[6], носит саблю, красный пояс и белый тюрбан.

Ратна никогда не слышала, чтобы старший сын жил отдельно от отца и занимался чем-то иным, чем то, что передавалось из поколения в поколение, но ничего не сказала.

Базар представлял собой нескончаемую, полную народа улицу. Ратна любовалась керамической, медной и глазурованной посудой, охапками цветочных гирлянд, волнами ярких тканей, разноцветными горками специй и трав, пирамидами фруктов.

Заклинатель змей дудел в свою дудку, и кобра в открытой плетенке покачивалась, словно стебель на ветру. Мастерица мехенди[7] рисовала на руках желающих диковинные цветы, витиеватых бабочек или священные раковины. Глядя на этих людей, Ратна подумала о том, что готова обучиться любому ремеслу, дабы иметь возможность существовать самостоятельно.

Когда они вошли в лавку Горпала, от обилия разноцветных ковров со сложными и простыми узорами у девушки зарябило в глазах. Ратне почудилось, будто она оказалась в некоем пышном, радужном, но неживом и душном саду.

Обернувшись, господин Горпал с изумлением уставился на жену и сына. Нилам поклонился отцу.

– Я привел ее, чтобы вы дали ей денег. Ратна хочет сделать покупки.

Лицо господина Горпала перекосилось от злобы.

– Ты не должен разговаривать с ней и тем более гулять по базару! Сейчас ты проводишь ее обратно, но больше никогда не бери ее с собой! – Он швырнул Ниламу кошелек. – Пусть купит все, что надо, но отныне – ни шагу без моего позволения!

Юноша кивнул и попятился. Ратна кожей ощущала его униженность и страх. Сама она выслушала Горпала, не дрогнув, с нескрываемой твердостью и, не произнеся ни единого слова, пошла прочь от лавки.

Когда они с Ниламом отошли на значительное расстояние, девушка спросила:

– Как получилось, что господин Горпал женился на мне?

Юноша замялся, но потом сказал:

– Я подслушал разговор отца с его приятелем. Тот вступил уже в третий брак и говорил, что знает человека, разыскивающего в городах и селениях красивых девушек, за которых родители просят очень мало денег. Вероятно, отец обратился к нему. Я думал, он едет за товаром, а когда отец сообщил, что привезет жену, чуть не потерял дар речи. Я сказал себе, что буду тебя ненавидеть, но, когда ты вошла в дом, понял, что у меня ничего не получится.

– А… твоя мать? Она давно умерла?

– Пять лет назад. Я по наивности думал, что отец больше не женится.

Они помолчали.

– Почему ты не можешь меня ненавидеть? – тихо спросила Ратна.

– Потому что ты слишком молода и в самом деле очень красива.

Девушка смутилась. Она редко задумывалась о своей внешности. Между тем она была не столько красива, сколько таила в себе некую искорку, мелькавшую и в улыбке, и во взоре, и в каждом движении легкого, гибкого тела.

Несмотря на низкое происхождение и смуглую кожу, Ратну в самом деле можно было назвать драгоценным камнем, несущим в себе яркий живой свет.

– Ты боишься отца? – спросила она Нилама.

– Да, – признался юноша, – очень боюсь. Амит сумел освободиться от его власти и выбрал свой собственный путь, но я едва ли способен на такое.

С тех пор, повинуясь приказу отца, Нилам избегал Ратну. Девушка ходила на рынок сперва с Дишей (которая оказалась ворчливой старухой, весьма неохотно впустившей девушку в свое кухонное царство), а потом с замужними соседками, с коими ей пришлось свести знакомство. Ратна чувствовала себя среди них неуютно: эти женщины были гораздо старше и большинство из них родилось в Хардваре.

Что касается отношений с мужем, то они вызывали у Ратны отвращение и страх. Горпал так и не смог исполнить супружеский долг, а свою досаду и злость вымещал на жене.

– К кому ты обращалась, чтобы лишить меня мужской силы? – шипел он в ночной темноте, намотав волосы Ратны на одну руку, а другой больно сжимая ей грудь. – Я знаю, что все это не просто так!

Такое поведение не удивляло девушку. Она с детства знала, что мужчины всегда делают женщин виноватыми в своих проблемах.

Ратна никому не жаловалась, потому что помощи ждать было неоткуда. Соседки страдали от своих собственных мужей, а по закону всякая женщина считалась собственностью мужчины.

И все же, когда она порой ловила сочувствующий, понимающий взгляд Нилама, ей становилось немного легче, а иногда в ее душе быстрыми птицами проносились какие-то странные мечты, сладкие и пугающие.

Постепенно Ратна привыкла к городу, этому большому муравейнику из домов и храмов. Главное, что с ней был Ганг, река-кормилица, приют и жизни, и смерти. В самом деле, человек рождался из воды и в конце своего земного существования вновь возвращался туда. В Ганге набирали воду для питья, и в его же волнах обмывали покойников. Шум реки успокаивал Ратну и внушал надежду на то, что в конце концов судьба подарит ей хотя бы частичку счастья.

Через месяц после свадьбы Горпал собрался за товаром. Как правило, он объезжал пригималайский район, где была самая лучшая шерсть, из которой выделывались на редкость качественные ковры. Лавку он обычно оставлял на Нилама. Когда Ратна узнала об отъезде мужа, ее сердце радостно подпрыгнуло.

В то утро, когда Горпал покинул дом, Ратна наслаждалась даже запахом кизячного дыма. Она отпустила Дишу, чтобы та отдохнула: едва ли в эти дни им понадобится много еды. В доме оставался только слуга, неприветливый, молчаливый мужчина.

Ратна ощущала то, что зовется предвкушением. Каждый звук, аромат или цвет таили в себе свободу. При мысли о том, что она проведет вечер с Ниламом, девушка испытывала какое-то особенное, весьма приятное чувство. Дело было даже не в симпатии, а скорее в некоем единении двух юных душ, очутившихся в схожих обстоятельствах и вынужденных подчиняться человеку, которого они боялись и не любили.

Позднее Ратна задавала себе вопрос: о чем думал Горпал, оставляя их в доме одних (не считая слуг)? И отвечала: о правилах морали, предписываемых дхармой[8]. О божьей каре. Ему и в голову не приходило, что человек может поступиться чем-то святым в угоду чувствам или желанию.

Порой отец может посягнуть на жену сына, но никак не наоборот. В кастовом обществе высший есть высший, а низший есть низший, и это неизменно от века. Нилам еще ни разу в жизни не ослушался отца, и Горпал полагал, что так будет всегда.

Однако мало что на свете остается неизменным. Самоуверенный и недальновидный Горпал совершил первую ошибку, когда, будучи вне себя от досады и злости после неудачной брачной ночи, отправился в лавку, забыв разбудить сына, и эта ошибка повлекла за собой череду других.

Ратна приготовила овощи с пряностями и рассыпчатый рис. А потом решила прогуляться к Гангу. Одна.

Она наблюдала, как солнце нисходит с безоблачного неба в темную воду, и та сперва закипает расплавленным золотом, потом вспыхивает кроваво-красным и, наконец, розовеет, как лепестки роз, и в ее сердце расцветала радость. Душа каждого человека связана с душой Ганга, как ручеек с полноводным потоком, а любая минута жизни – с Вечностью.

Когда Нилам вернулся домой, Ратна позвала его ужинать. Подав еду, она собралась уйти, однако он сказал:

– Останься.

Ратна покачала головой.

– Я не могу есть с тобой.

– Почему? Ведь я тебе не муж, – сказал юноша и покраснел.

В свою очередь смутившись, девушка неловко опустилась на циновку.

Некоторое время они ели молча. Заметив, что Нилам за чем-то наблюдает, Ратна проследила за его взглядом. На стене сидела одна из тех очаровательных домашних ящериц, которые кажутся игрушечными, чье тельце изящно изогнуто, а глаза похожи на черные бусинки.

Юноша и девушка взглянули друг на друга и улыбнулись.

– С тех пор как ты появилась в доме, все изменилось, – сказал Нилам. – Мне все равно, каким будет день, потому что я знаю: вечером я увижу тебя!

Она потупилась.

– Ты не можешь так говорить.

– Почему нет? Это же просто слова.

И Ратна подумала о том, насколько опасны бывают слова, в которых скрывается истина.

– Ты слишком молода для отца, – продолжал Нилам, – наверное, он и сам это понял, потому что после женитьбы сделался еще мрачнее и злее. Раньше он любил торговлю, а теперь, как мне кажется, недоволен даже лавкой.

– Ты продолжишь его дело?

– Да. Больше некому. – Он помолчал. – Прежде я всегда знал, что со мной будет, и нельзя сказать, что меня это радовало. А теперь я думаю, что, возможно, моя жизнь сложится иначе, не так, как я предполагал.

– У меня все наоборот, – сказала Ратна. – Прежде я не задумывалась о будущем, а потом оно вдруг открылось передо мной во всей своей страшной правде.

– Давай будем думать, что и у тебя, и у меня все еще впереди.

Они провели время так, как провели бы его два молодых человека, внезапно лишившихся опеки сурового наставника. В эти дни в доме звучал смех, а слова, улыбки и взгляды были полны надежды. У Ратны все спорилось в руках, а Нилам так развернул торговлю, что оставалось только дивиться, откуда у прежде робкого в поступках, бедного фантазией, вялого умом юноши взялось столько сообразительности и умения.

Потом появился Горпал, и все вернулось на круги своя. Однако теперь и Нилам, и Ратна знали, чего им следует ждать: его следующего отъезда..

Глава II

В поворотные минуты жизни в человеческую душу проникает мрак или свет – третьего не дано – и начинает расти, определяя его дальнейшее существование.

При появлении Нилама Ратна столь поспешно опускала глаза и так усердно изображала равнодушие, что это могло показаться неестественным, но Горпал ничего не замечал. Постепенно он стал относиться к девушке как к служанке, которой не надо платить жалованье и на которой в случае плохого настроения можно выместить злобу.

Ратна привыкла к женщинам-соседкам, их разговорам о том, как кого-то заела свекровь, насколько жаден чей-то муж, а в какой-то семье без конца болеют дети. О хорошем говорили редко и мало, но это не вызывало удивления. Так было везде и всегда.

Девушка изучила улицу вдоль и поперек, здоровалась почти со всеми ее обитателями, а потому больше не было ни любопытных взглядов, ни шепотка за спиной. В сущности, все казалось таким же, как в ее родном городке, только Хардвар был больше, как и ее новый дом, и она куда лучше одевалась и питалась.

Все шло своим чередом; даже жестокие и злобные, но безуспешные домогательства Горпала уже не вызывали у нее такого ужаса. Ночь пройдет, наступит день, муж отправится в свою лавку и оставит ее в покое.

Ратна знала, что в жизни каждого непременно есть что-то плохое, а что до бесконечной работы, так она еще ни разу не встречала человека, который даром ел бы свой хлеб. А еще она начала понимать: хотя мужская воля непоколебима, можно обойти даже ее, если быть похитрее.

В ночь после того, как Горпал в очередной раз отправился за товаром, разразилась сильная гроза, ветер сменился настоящим вихрем. Ветвистая молния напоминала гигантское огненное дерево, и стоял такой грохот, что чудилось, будто палят из сотен пушек.

Вид низких черных туч над Гангом лишил Ратну радости ужина с Ниламом. Подавленная, она не знала, о чем говорить, да и есть не хотелось. Юноша тоже казался странно тихим и серьезным. Они посидели недолго и быстро простились, разойдясь на ночлег.

Очутившись в спальне, Ратна опустилась на чарпаю[9] и задумалась. Зря она питает какие-то надежды. Ничего не изменится. Начать с того, что ее пробор уже никогда не станет чистым![10]А если Горпал умрет раньше, что вполне вероятно, поскольку он намного старше, ее ждет костер. И тогда в слепом отчаянии она сочтет за счастье все, что имела до этого: прикосновение горячего песка к босым ногам, сияние солнца между ресниц, танец ветра, игравшего ее волосами.

Девушка сидела, вздрагивая при каждой вспышке молнии и каждом ударе грома. Потом легла и все думала, думала, вспоминая отца, мачеху, братьев, сестер и задавая себе вопрос: могла ли ее жизнь сложиться иначе?

В какой-то момент раздался такой грохот, что Ратна подпрыгнула на кровати. А если дом разнесет в щепки? А если Ганг выйдет из берегов и унесет ее с собой, как сорванные листья и сломанные ветки?!

Девушка бросилась к выходу и столкнулась с Ниламом.

– Ты куда?! – вскричал он. – Там такое творится!

Снаружи доносился нарастающий шелестящий звук – шум сильнейшего ливня. Ветер дул порывами, а река гудела, словно гигантская утроба.

– Я боюсь!

– Не бойся! Такое уже бывало. С домом ничего не случится.

Ратна дрожала. У нее мелькнула мысль, что в подобную ночь как раз и можно сбежать: стихия смоет все следы и на вопросы будет отвечать неизвестность.

– Я останусь с тобой, – сказал Нилам и привлек ее к себе.

Если Ратна воспротивилась, то лишь на какое-то мгновение; прижавшись друг к другу, юноша и девушка словно стремились удержать жизненные силы и вместе с тем оттолкнуть противный липкий страх, от которого немело тело.

Оба чувствовали, как кровь горячей волной приливает к сердцу, ощущали жар губ и рук. Что-то обрушилось на них и увлекло за собой подобно Гангу, который вышел из берегов. Первое сильное чувство потрясло их обоих до глубины души.

Внезапно океан тоски в груди Нилама, порожденный невозможностью обладать этой юной женщиной, превратился в лавину счастья. А Ратна раскрылась перед тем, что давно стучало в невидимые двери. Точно так же за стенами дома слились воедино земля и небо, скрытые пеленой дождя.

Больше Нилам и Ратна ничего не слышали. Ничего, кроме взволнованного дыхания и безумных слов, что слетали с губ. Их тела содрогались, словно в ритуальном танце, под звуки порожденной ритмом сердец музыки, что звучала внутри; казалось, они были не властны над тем, что влекло их друг к другу.

Утро оказалось неожиданно ясным. Последние звезды сверкали так ярко, будто умылись в ночном дожде, а восходящее солнце было ослепительно-алым, каким оно не было никогда прежде.

Лицо Нилама сияло гордостью и любовью. Но в глубине его глаз таился страх – как если бы к горлу приставили острие невидимого меча. Ратна сидела странно притихшая. Она как будто чего-то ждала, каких-то слов или, возможно, действий.

– Так, значит, у вас с отцом ничего не было? – с облегчением произнес Нилам. Она покачала головой, и он заметил: – Тогда то, что мы совершили, вовсе не так ужасно. И все же я опасаюсь, как бы он не узнал!

– Мы можем попытаться забыть о том, что произошло, тогда нам будет проще это скрыть, – прошептала Ратна.

– О нет! Только не это! – В голосе Нилама звучала мольба. – Я никогда ни о чем не забуду и уж тем более не откажусь от тебя! – Протянув руку, он коснулся ее волос, потом провел ладонью по ее щеке и с восхищением произнес: – Ты прекрасна, словно рани![11]

Еще не родилась женщина, которой бы не польстили такие слова. Ратна почувствовала, как раскаяние, вставшее комом в ее груди, начинает таять.

– Если мы будем осторожны, он не догадается.

– Наверное. – Юноша улыбнулся. – Я чувствую себя счастливым, потому что впереди у нас еще несколько дней!

Ратна кивнула, а после произнесла слова, которых не услышала от него:

– Что, если нам убежать?

Плечи Нилама чуть поникли.

– Куда, как? Да и на что? Я родился здесь и больше не знаю никаких мест. Красть я не могу… И если даже я не возьму у отца ни анны[12], меня настигнет другая кара. Ты понимаешь, о чем я?

– Да, – ответила девушка, зная, что он ждет от нее именно этого, а сама подумала о том, почему боги не наказывают мужей, издевающихся над своими женами, или завоевателей, обворовывающих индийский народ?

О мужьях постоянно болтали женщины, а про англичан порой говорил Горпал, обозленный как ослушанием старшего сына, поступившего на службу к иноземцам, так и их грабительскими налогами.

Ратне было пора за водой, а Ниламу – в лавку. Оба понимали, что сейчас их спасение – в поддержании хотя бы видимости привычного порядка вещей.

Надев чистое сари, девушка тщательно расправила складки. Гладко и туго причесала волосы. Она боялась, что что-нибудь может выдать ее перед женщинами: краска в лице, дрожание рук, растерянный взгляд.

Кувшин сделался скользким, оттого что у нее сильно вспотели ладони. Вытерев их, Ратна попыталась взять себя в руки. В конце концов, все эти женщины думают, будто то, что произошло с ней минувшей ночью, свершилось давным-давно.

И все же, когда девушка вышла на улицу, у нее звенело в ушах, дыхание прерывалось, а чужие лица расплывались перед глазами.

Ратна напрасно боялась: всех интересовали только ураган, натворивший немало бед, да каждодневные проблемы. Она пошла в толпе женщин, не способных поверить в то, что можно нарушить нечто такое, что ни при каких обстоятельствах нельзя нарушить.

Девушка обращала внимание на встречных мужчин. У многих были заострившиеся лица с резко выступающими скулами, а их дхоти жалко болтались вокруг кривых костлявых ног. Другие, наоборот, казались непомерно грузными, с как будто надутыми губами и почти женской грудью. Нилам же был красивым и стройным, от него словно исходило сияние юности.

Подумав об этом, Ратна невольно утешилась и провела день не только в привычных трудах, но и в радостном ожидании.

Пришла ночь, и они с Ниламом вновь разбудили друг друга для жизни куда более яркой и полной, чем та, какую они когда-либо могли себе представить. Страстное желание и неописуемое наслаждение побеждали все. В эти минуты и страх, и чувство вины превращались в пыль. Происходящее казалось им неизбежным, естественным и прекрасным.

Потом они лежали обессиленные, и тишину нарушал только громкий стук сердец. Это повторялось каждую ночь, и им больше не хотелось говорить о будущем, они жили лишь настоящим, сверкающим, тонким и острым, как солнечный луч или стальной клинок.

Когда Горпал вернулся, Ратна постигла одну важную вещь: Нилам сделался ее возлюбленным, однако не стал защитником.

– Если я вынужден принимать пищу из рук шудры, тогда от тебя должно быть больше толку! – будучи не в настроении, орал Горпал на жену и замахивался на нее чем попало.

Ратна испуганно шарахалась, а Нилам сидел, опустив глаза, с таким видом, будто его тут нет или как если бы он растерял все свои чувства.