Географ глобус пропил Иванов Алексей
– Это не моя география, а твоя география! – теснил Служкин. – Я свою географию десять лет назад всю выучил! Чего ты слушал, чего ты знаешь по географии, чтобы мне тут шипеть? Только что я про Тюменскую область говорил – назови мне хоть главный город там!..
– Эта… Моск… – опять сбился Градусов.
– Два!!! – торжествующе рявкнул Служкин.
– Вам же хуже, – хмыкнул Градусов, валясь обратно за парту. – Всё равно исправлять будете…
– Там посмотрим! – Служкин яростно распахнул классный журнал. – Фамилия твоя?
Из-за своей фамилии Градусов уже устраивал шоу, и Служкин должен был помнить, как зовут этого рыжего, но в пылу схватки не вспомнил. Однако не стоило обращаться за помощью к Градусову. Это был тактический просчёт. И теперь Служкин уже не мог одолеть Градусова, хоть оторви ему рыжую башку. Градусов приосанился.
– Забыл я фамилию, – ухмыльнулся он.
– Как его фамилия? – обратился Служкин к классу.
И это был второй тактический просчёт, потому что в конфликт ввязывалась вся зондеркоманда.
– Ергин! – закричали Служкину. – Баскакова! Черезвысокозабороногопередерищенко! Воробьёв! Шварценеггер!
– Это я Шв-в… В-воробьёв, не ставьте двойку!..
– Ладно, я сам дознаюсь, – заверил Служкин, распахивая журнал. – Агафонов, ставлю два!
– Вороб… Так, ясно. Горохов!
– Горохов он! Горохов! – заорали с задних парт.
– Горохов в больнице лежит! – закричали девицы. – Чего не признаешься, Градусов?.. Ой!
– Кор-ровы безрогие! – злобно прорычал Градусов девицам.
– Теперь дневник, – выведя в журнале двойку, велел Служкин.
– Дома забыл, – хмуро заявил Градусов и бросил на парту свой портфель-ранец с надписями и катафотами. – Обыщите, если не верите.
– Не верю, – согласился Служкин.
Отступать ему было поздно – гонор сшибся с гонором. Служкин двумя пальцами поднял открытый ранец за нижний уголок и высыпал на пол всё его содержимое.
– Нифига себе! – завопил Градусов. – Собирайте мне теперь!..
Служкин носком ботинка откинул пару учебников.
– Тетради нет, учебника нет, дневника и того нет, – брезгливо сказал он. – Иди домой за дневником, иначе не отдам портфель.
Он демонстративно бросил градусовский ранец на свой стол.
– Т-щ-що это я пойду, мне и тут хорошо, – кривился Градусов, растекаясь по парте, как тесто.
Служкин обошёл его и взял за ухо.
– Руки уберите!.. Уй-я-а!.. – заорал Градусов, вылезая из-за парты вслед за своим ухом. – Убер-ри, сказал!..
Служкин наклонился к его оттянутому уху и шепнул:
– Только дёрнись, гад, рожей в стенку суну.
Он провёл согнутого Градусова к двери и вышиб в коридор.
– Козёл Географ!.. – заорал Градусов оттуда.
– Едем дальше, – мрачно сказал Служкин зондеркоманде, запирая дверь. – Итак, какие основные отрасли в нефтехимическом комплексе?
Глава 19
Будкин
Было воскресенье – день, когда водопроводчики отключают воду. По этой причине Надя раздражённо громыхала на кухне тарелками, отмывая их из-под чайника. В комнате на письменном столе громоздились сцепленные проводами магнитофоны. Будкин, напялив наушники, что-то переписывал с одной кассеты на другую. В такт неслышной музыке он кивал головой, открывал рот и подпевал одной мимикой. На полу играла Тата: укладывала Пуджика в коляску.
– Спи, дочка, – говорила она, укрывая кота кукольным одеялком.
Служкин лежал на кровати и проверял самостоятельную у девятого «а». Он прочитал работу Скачкова и красной ручкой написал в тетради: «Ты говоришь, что у тебя по географии трояк, а мне на это просто наплевать». Цитата Скачкову была отлично известна. Служкин подтвердил её оценкой – 3.
Будкин щёлкнул выключателем, снял наушники, встал, потянулся и, перешагнув через Пуджика, пошёл на кухню.
– Когда, Надюша, обедать будем? – ласково спросил он.
– Здесь тебе столовая, что ли? Я на тебя не готовлю!
– Я же один живу… Никто меня не любит, никто не кормит…
– Меня это абсолютно не интересует! – отрезала Надя.
– Ну, я хоть полсантиметрика колбаски скушаю…
Жуя, Будкин вернулся в комнату и сел на кровать к Служкину.
– Пуджик, кс-кс, – позвал он. – Колбасы хочешь? А нету! – И он положил колбасу в рот. Пуджик проводил её глазами.
– Будкин, не буди мою дочку! – гневно сказала Тата.
– Ладно, не буду, – согласился Будкин. – Слушай, Витус, дай мне потрепать твою синюю рубашку? Мне завтра в гости.
– Возьми, – безразлично согласился Служкин.
Будкин открыл в шкафу дверку и начал рыться в вещах. Вдруг он вытянул длинный лифчик.
– Витус, а это ты зачем носишь? – озадаченно спросил он.
Лифчик вылетел у Будкина из руки – напротив него, захлопнув шкаф, очутилась разъярённая Надя.
– Ты чего в моём белье роешься?! – заорала она.
– А мне Витус разрешил… – глупо ответил Будкин.
– Ты что, совсем спятил? – налетела на Служкина Надя.
– Там раньше моё барахло лежало… Спутал он полку.
– Пусть у себя дома путает! – бушевала Надя. – Как хозяин тут всем распоряжается! Я за него замуж не выходила!
– Так выходи, – хехекнул Будкин и приобнял её за плечи.
Надя истерично крутанулась, сбрасывая его ладони.
– Убери руки и не лапай меня! Проваливай вообще отсюда!..
– На-дя, – предостерегающе сказал Служкин.
– Что «Надя»?! Пускай к себе уходит! У самого есть квартира! Сидит тут каждый день – ни переодеться, ни отдохнуть! Жрёт за здорово живёшь, а теперь ещё и в бельё полез! Ни стыда ни совести! Надоело это всё мне уже!.. – крикнула Надя, выбежала из комнаты и заперлась в ванной.
Тата молча сидела на полу и переводила с мамы на папу испуганные глаза. Пуджик вылез из-под кукольного одеяла и запрыгнул Служкину на кровать. Будкин неуверенно хехекнул и достал кассету.
– Воды-то в ванной нет… – пробормотал он.
Служкин молчал.
– Я смотаюсь минут на двадцать, – решил Будкин. – Пока она успокоится… К обеду вернусь.
– Возвращайся, – согласился Служкин. – Но если Надя тебе череп размозжит, я не виноват.
Хехекая, Будкин оделся и ушёл, шаркая подошвами.
«А мне говорят, что Волга впадает в Каспийское море, а я говорю, что долго не выдержу этого горя, – записал в очередной тетради Служкин. – 4». Пуджик повертелся рядом с ним, точно утаптывал площадку в сугробе, и свалился, пихая Служкина в бок и бурча что-то в усы. Тата взялась за кукол.
Надя выскочила из ванной в том же озверелом состоянии. Видимо, отсутствие воды помешало ей погасить злобу.
– Ты чего молчишь, когда он меня при тебе же лапает? – набросилась она на Служкина. – Хоть бы слово сказал!.. Муженёк!.. Он меня раздевать начнёт – ты не пикнешь!..
– Пикну, – не согласился Служкин, глядя в тетрадь.
– Гос-споди, какой идиот!.. – Надя забегала по комнате.
– Надя, там у меня детский сад! – закричала Тата.
– Не трогаю я твоих кукол!..
– Не ори на неё.
– Если бы я знала, какой ты, ни за что бы замуж не вышла!..
– А какой я? – спокойно поинтересовался Служкин.
– Слова от тебя человеческого не дождёшься, одни шутки!..
– Без шутки жить жутко.
– Так у тебя, кроме шуточек, и нет ничего больше!.. Пусто за душой! Ты шуточками только пустоту свою прикрываешь! Ничего тебе, кроме покоя своего, не нужно! Ты эгоист – страшно подумать какой!
– Думать всегда страшно…
– Тебя не только любить, тебя и уважать-то невозможно! – не унималась Надя. – Ты шут! Неудачник! Ноль! Пустое место!
– У тебя лапша пригорит, – ответил Служкин.
– Провались ты со своей лапшой! – взорвалась Надя.
Она умчалась на кухню. Служкин взял новую тетрадь – с обгрызенным углом. Однажды он уже написал в ней: «Зачем обглодал тетрадь? Заведи новую. География несъедобна». Теперь под записью имелся ответ: «Это не я обглодал, а моя собака». Служкин проверил самостоятельную, поставил оценку и продолжил диалог: «Выброси тетрадь на помойку. Можешь вместе с собакой. В третий раз этот огрызок не приму». Он сунул тетрадь под кота, как под пресс-папье, и выбрался из кровати.
– Тата, ты на кухню не ходи, я курить буду, – попросил он.
– Хорошо, – солидно согласилась Тата. – Я буду читать сказку.
Надя стояла у окна и глядела на грязный двор, сжимая в кулачке ложку. Служкин убавил газ под лапшой и сел за стол.
– Ну не расстраивайся, Наденька, – мягко попросил он. – Пока ещё ничего не потеряно. Я тебе мешать не буду. Не вышло со мной – выйдет в другой раз. Ты ещё молодая…
– Не моложе тебя… – сдавленно ответила Надя.
– Ну-у, я особый случай. Ты на меня не равняйся. У тебя ведь нету столько терпения, сколько у меня. Я всегда побеждаю, когда играю в гляделки.
– Ты мне всю судьбу поломал. Куда я теперь от Таты денусь?
– Если бы тебе была важна только Тата, ты бы мне не наговорила всего того, что я услышал.
– Тебе говори не говори, никакой разницы. Ты тряпка.
– Вот и найди себе не тряпку.
– Кого я найду в этой дыре?!
– Ну, кого-нибудь… Мне, что ли, самому тебе нового мужа искать? У меня никого, кроме Будкина, нет.
– Видеть не могу этого дурака и хама.
– Он не дурак и не хам. Он хороший человек. Только, как и я, тоже засыхать начал, но, в отличие от меня, с корней.
В прихожей затрещал звонок. Служкин раздавил сигарету в пепельнице и пошел открывать. Через некоторое время он впихнул в кухню сияющего Будкина. Жестом факира Будкин извлёк из-за пазухи пузатую бомбу дорогого вина.
– Это, Надюша, в качестве моего «пардон», – заявил Будкин, протягивая Наде бутылку.
– О нём поминки, и он с четвертинкой… – сказал Служкин. – Не злись на него, Надя. Если хочешь, он тебе свои трусы покажет, и будете квиты… Это ведь твоё любимое вино?
– Сообразил, чем подкупить, да? – агрессивно спросила Надя.
– Смышлён и дурак, коли видит кулак, – пояснил Служкин, пошёл в комнату, повалился на кровать и открыл очередную тетрадку.
Тетрадка оказалась Маши Большаковой. После безупречно написанной самостоятельной Служкин прочёл аккуратный постскриптум: «Виктор Сергеевич, пожалуйста, напишите и мне письмо, а то Вы в прошлый раз всем написали, а мне нет». Служкин нащупал под Пуджиком красную ручку и начертал: «Пишу, пишу, дорогая Машенька. Читать твою самостоятельную было так же приятно, как и видеть тебя. 5. Целую, Географ».
Глава 20
Мёртвые не потеют
Служкин проторчал на остановке двадцать минут, дрожа всеми сочленениями, и, не выдержав, пошёл к Кире домой.
– Ты чего так рано? – удивилась Кира. Она была ещё в халате.
– Выброси свои ходики на помойку, – буркнул Служкин. – Кино начнётся через полчаса.
– Чёрт, – с досадой сказала Кира. – Ну ладно. Подожди меня тут.
– На лестнице? – разозлился Служкин, ловко выставляя ногу и не давая закрыть дверь. – Пятый класс для меня уже пройденный этап.
Кира помолчала, разглядывая его.
– Ладно, пройди. Но я тебя не приглашала. Смотри не пожалей.
– Не из жалостливых… – проворчал Служкин, впираясь в прихожую.
– Ну, я объясняла тебе, в кино иду, – уйдя в комнату переодеваться, раздраженно сказала кому-то Кира.
В комнате послышался хруст дивана, щёлканье ременной пряжки, и на порог вышел атлетически сложенный молодой человек с квадратными плечами.
– Этот, что ли, тут самый крутой? – оглядев Служкина, спросил он.
– Вернись и не лезь в бутылку! – одёрнула его Кира.
В лифте, взяв Служкина под руку, Кира насмешливо сказала:
– Ты, наверное, хочешь спросить, кто это был?
– Я и так знаю. Брат. Или сантехник.
– И как ты к этому относишься?
– Никак, – Служкин пожал плечами. – Атлет объелся котлет.
– Вообще-то он тебе соперник.
– Победила дружба.
Они спустились с крыльца и зашагали по мокрому асфальту. Недавно выпавший снег не удержался, растаял, а грязь замёрзла. Газоны, по которым разворачивались легковушки в тесном дворе, превратились в барельефы, в чёрную фигурную лепнину. Студёная поздняя осень старчески слепла. Туманная морось покачивалась между высокими многоэтажками. С их крыш медузой обвисало рыхлое и дряблое небо.
– Если тебе всё безразлично, давай вернёмся, – сердито сказала Служкину Кира, памятуя атлета.
– Ты же сама хотела пойти этот фильм посмотреть. Билеты на руках, Будкин вечером нас встретит. Поздно оглобли поворачивать. И вообще, я же предупреждал, что не люблю американские боевики…
– А я вот люблю, и будь добр это стерпеть. Только в них и можно настоящего мужика увидеть.
Они успели приехать вовремя и даже не очень пострадали в автобусе. На щите перед кинотеатром был изображён летящий в звёздном небе мотоцикл с голой девкой верхом. Гардероб в фойе не работал, вешалки торчали за барьером, как скелеты оленей. В зеркальном, музыкальном и разноцветно иллюминированном баре красивая продавщица торговала баночным пивом и сигаретами. По фойе слонялась толпа крепышей в расстёгнутых пуховиках. Крепыши были с девушками; они, угрожающе глядя исподлобья, пили пиво, мяли банки и с грохотом бросали их в урны.
– Новое поколение выбирает опьянение… – бормотал, озираясь, Служкин. – Молодежь тянется к культуре: пришла узнать, чем отличается Тинторетто от «Амаретто»…
– Слушай, помолчи, – поморщилась Кира.
Но Служкин на всём скаку остановиться не мог. Они прошли в зал, сели, фильм начался, а Служкин всё ещё дребезжал:
– Многомиллионный город терроризирует маньяк-убийца, – подражая интонациям рекламного ролика, шептал он. – Полицейский-одиночка вступает в единоборство с бандой. Погони, схватки, каскад головокружительных трюков, настоящие мужчины и прекрасные женщины – всё это в новом американском супербоевике «Мёртвые не потеют». В главных ролях – неподражаемые Реп Паренн и Хруст Реббер…
Сюжет фильма был замысловат. Злобный Маньяк крошил всех подряд, носясь на мотоцикле во главе Банды. Банда гнездилась на верхнем Этаже заброшенного небоскреба. Лестницы в нём были взорваны. К себе на Этаж Банда попадала, прыгая с разгона на мотоциклах с крыши соседнего, тоже заброшенного небоскрёба.
– Это главная художественная находка авторов фильма, – прокомментировал ситуацию Служкин.
Банда поймала Девку и изнасиловала её. Причём сам Маньяк делал это, привязав Девку к мотоциклу и носясь по крыше. Потом Банда выбросила Девку вниз со своего миллионного Этажа. Девка, естественно, шлёпнулась в машину с мусором и выжила. Девка пошла скандалить в полицию. А начальником полиции был брат-близнец Маньяка. Он девку арестовал и хотел вернуть огорчившейся Банде, чтобы та всё-таки прикончила Девку как следует. Девку охранял Лучший Друг Полицейского. Когда Банда пришла за Девкой, он в страшной Битве погиб, защищая жертву, но успел направить Девку к своему лучшему другу – Полицейскому. Девка застала Полицейского дома одного, он в слезах листал альбом с фотографиями Лучшего Друга.
– А по выходным он обычно ловит сачком бабочек, – развил образ Полицейского Служкин.
Полицейский был необыкновенно молчаливым и нелюдимым типом. Начальство он презирал, никогда с ним не разговаривал и всегда поступал наоборот приказам. Девку он ненавидел, а Маньяка вообще не считал за млекопитающее. Во всех случаях жизни он произносил только одно слово – «фак!».
– Сейчас Полицейский станет всех рубить в капусту, а начнёт с самого наглого и мозглявого, – предупредил Служкин.
– Если ты уже смотрел, то дай и мне! – прошипела Кира.
– Разве бы я выдержал дважды прожевать эту ботву?..
Дело пошло по служкинскому прогнозу. Братец-Начальник упёк Полицейского за решётку, а Девку отдал Банде. Маньяк повёз Девку Убивать.
– Дурак, – расстроился за Маньяка Служкин. – Ему надо было сделать пластическую операцию и сдаться русским. Может, и выжил бы.
Но Маньяк был глупее Служкина и жить совсем не хотел. Он привёз Девку на свой пресловутый Этаж, опять раздел её и привязал к «Харли Дэвидсону», собираясь с Бандой повторить всю Программу. Тем временем Полицейский поднял в тюрьме Бунт, всё там погнул и сломал и убежал, повиснув на шасси вертолёта. Потом нью-йоркский воздушный флот начал биться с ним среди громад Манхэттена. Из горящего вертолёта Полицейский спрыгнул на Этаж Маньяка. Свой геликоптер, потерявший актуальность, он направил на соседний дом, с которого Банда и прыгала в своё логово. Дом разнесло к едрене фене. Пока Полицейский разделывался с Бандой, Маньяк быстро поумнел и решил удрать. Девка погналась за ним, напялив шлем, но ничем не прикрыв срама. Маньяк, Девка и Полицейский дружной стайкой долго носились по карнизам и балконам на мотоциклах. Наконец Маньяк изловчился прыгнуть, как обычно, на соседний дом – а дома-то уже и не было. И он гробанулся о мостовую так, что оторвалась непутёвая Голова. Голова, кстати, прилетела точно в машину Сенатора, который совсем запутался в близнецах и тёмных делишках и хотел взорвать Нью-Йорк атомной бомбой. А Полицейский пулей – конечно, последней – разнёс колесо у мотоцикла Девки, которая хотела повторить полёт Маньяка. Девка осталась жива и долго целовалась с Полицейским на фоне финальных титров.
Свет в зале зажёгся, и публика, уважительно покрякивая, вразвалку двинулась к выходу.
– Ты мне испортил всё удовольствие, – вставая, с холодным бешенством сказала Служкину Кира.
Служкин только стонал и держался за голову, волоча ноги.
Они вывернули из-за угла кинотеатра на площадку. Уже совсем стемнело – по-осеннему густо, мглисто, неровно. Синий неоновый свет передней стеклянной стены кинотеатра выпукло и однотонно выделял ряд блестящих автомобилей, похожих на клавиши рояля.
– Вон наш экипаж. – Служкин кивнул на будкинскую «Вольво».
Кира неохотно взяла Служкина под руку.
И тут из темноты возле машины появилось пятеро каких-то типов. Трое остановились в стороне, один подошёл к капоту, а ещё один сунулся в открытое окошко, где светилась багровая искра сигареты Будкина. О чём была беседа, никто не слышал, но тип у дверки полез в окно рукой, чтобы открыть машину. Второй тип по-хозяйски уселся на капот.
Через мгновение тот парень, что лез в машину, вдруг растопырил руки, словно восклицая: «Да ба-а!..», – и задом сел в грязный газон. Дверка открылась, Будкин вылез и деловито съездил снизу в челюсть седоку на капоте – тот, мелькнув подошвами, кувыркнулся на другую сторону. От троицы отделился ещё один боец, который добежал до Будкина, а потом резко развернулся и поковылял прочь. Он скрючился, выпятив зад и обеими руками скомкав в горсть штаны в паху – так отжимают плавки купальщики, не желающие раздеваться. Через миг вся компания исчезла в кустах.
Кира присвистнула и сощурилась, разглядывая Будкина.
– За что бился? – подходя, спросил Служкин.
– Парнишки номером автобуса ошиблись, – пояснил Будкин.
– Знакомься, старый пень: это Кира, моя… м-м… коллега.
– Очень приятно. – Будкин сдержанно приложился к ручке Киры.
– Ну, гони к цыганам, – распорядился Служкин.
– Я бы покаталась, – нейтрально заметила Кира.
– Э-э… – озадачился Служкин. – Я же отец семейства, народный учитель… Мне домой надо.
– А мне не надо.
Они втроём замолчали. Будкин грустно поглядел на Киру, тяжко хехекнул и отошёл в сторону покурить.
– Ты что-то хочешь спросить? – поинтересовалась Кира у Служкина.
– Да, в общем, нет, – подумав, сказал Служкин и открыл перед ней переднюю дверку.
Глава 21
Торжество
Который год подряд первый тонкий, но уже прочный зимний снег лёг на землю в канун служкинского дня рождения, и Служкин, проснувшись, вместе с диваном поплыл в иглистое белое свечение, такое яркое и неожиданное после тёмных и тяжёлых красок поздней осени.
Прямо с утра началась подготовка к празднеству. Надя сердито застучала на кухне ножом. Служкин на четвереньках ползал под кроватью с пылесосом. Пуджик, раздувшись огромным шаром, сидел в прихожей на полке для шапок и шипел на пылесосный шланг. Тата за письменным столом старательно черкала в альбоме цветными карандашами.
Потом Служкин носился из кухни в комнату с тарелками. Пуджик, напевая, в своём углу пожирал обильные селёдочные обрезки от салата, а Тата пыталась повязать ему на хвост свой бантик.
– Не понимаю, зачем каждый год устраивать такой кутёж? – недовольно ворчала Надя, шинкуя морковь. – Ладно бы ещё дата была круглая!.. А так?.. Лишь бы нажраться.
– Встреча с друзьями – это способ выжить, а не выжрать.
– Нашёл друзей! Ладно Будкин, он всё равно припрётся. А зачем с ним Рунёва? Невежливо тащить с собой подругу, пока она не стала женой. И Колесниковых тоже зачем позвал? Они разве звали тебя на свои дни рождения? Ветке главное напиться, а муж её вообще дурак, куда он нужен? Тем более они с сыном придут…
– Ну не ругайся хоть сегодня, – примирительно попросил Служкин.
– Я вообще могу молчать весь день! – раздражённо крикнула Надя.
К трём часам они поссорились ещё раз, но праздничный стол был готов. Надя и Тата поздравили именинника: Надя осторожно поцеловала и вручила набор из одеколона, дезодоранта и крема для бритья, а Тата подарила папе аппликацию – домик с трубой в окружении ёлочек. Служкин поднял Тату на руки и поцеловал в обе щеки.
В половине четвёртого звонок затрещал и явился Будкин.
– Хе-хе, плешивый мерин, – сказал он. – Поздравляю. Теперь на год скорее сдохнешь… Это тебе, – и он вручил Служкину цветастый двухтомник.
– Знаешь, что купить, сучье вымя!.. – посмотрев на обложку, сдавленно промычал Служкин и двинул Будкина в грудь кулаком.
Затем в дверь стеснительно звякнула Саша Рунёва. Она подарила Служкину рубашку в целлофановой упаковке и извинилась:
– Мне показалось, что тебе подойдёт…
Она робко поцеловала его и вытерла помаду платочком.
– Ну зачем же!.. – обескураженно завопил Служкин, хватаясь за щёку, будто у него стрельнуло в зуб.
Последними прибыли Колесниковы. Ветка, визжа, повисла на Служкине, а потом перецеловала всех: и Сашеньку, с которой была едва знакома, и Надю, про которую знала, что та её недолюбливает, и Будкина, который для такого дела охотно выбежал из сортира. Колесников потряс всем руки и протянул Наде толстую бутылку – свой подарок. Надя несколько театрально улыбалась гостям. Шуруп вышел из-за родительских ног и солидно пробасил:
– Дядя Витя, я тебя тоже проздравляю.
– Вот, знакомьтесь, – предложил Служкин Колесникову. – Вы ещё не встречались, хотя я всем всё про всех рассказывал. Вовка, это Саша Рунёва. Сашенька, это Вовка, муж Ветки.
Сашенька и Колесников странно переглянулись.
– Ну что? – спросил Служкин. – Метнёмся к станкам? – он царственным жестом указал на стол.
Празднество началось. Пока звучали традиционные тосты – за именинника, за родителей, за жену и дочку, за гостей, – Служкин ещё сдерживался в речах и поступках, но затем развернулся во всю прыть. Он исхитрялся быть сразу во всех местах, подливал в каждую рюмку, разговаривал со всеми одновременно и в то же время вроде бы сидел на своём месте, не отлучаясь ни на миг, принимал положенные чествования, однако на нём уже похрустывала подаренная рубашка, рядом с локтем скромно притулилась уже на треть початая бутылка Колесниковых, которую Надя спрятала в холодильник, а в двухтомнике, лежащем на телевизоре, очутилась закладка из конфетного фантика на середине второго тома.
Первым захмелел Колесников. Он рассказывал Сашеньке людоедские истории о своей службе в милиции. Покраснев и расстегнув воротник, он раздвинул посуду в разные стороны и на свободном пространстве стола ладонями изображал различные положения.
– Мы вот тут, в кустах сидим, а с этой стороны у нас вторая засада. Они приезжают, все на джипах, все шкафы, в коже, со стволами под мышками. Сходятся на разборку. А мы внезапно по мегафону: «Не двигаться! Бросить оружие!» Куприянов своим кричит: «Атас, засада!» – и Залымову пулю в грудь! Ну, тут мы…
Сашенька слушала невнимательно, крутила в пальцах рюмку, куда со словами «Где Петрушка, там пирушка!» то и дело подливал вино именинник. Сашенька механически пила и глядела на Будкина, который учил Тату есть колбасу с помощью ножа и вилки. Тата, пыхтя и высоко задирая локотки, неумело мочалила колбасный кружок, а Будкин брал отрезанные кусочки пальцами и клал себе в рот, всякий раз ехидно подмигивая Наде. Надя, смеясь, возмущалась этим хамством и путано поясняла Ветке рецепт нового торта. Ветка карандашом для глаз поспешно записывала рецепт на салфетке и рвала грифелем бумагу. Пользуясь свободой, Шуруп покинул компанию и возле кровати безуспешно усаживал Таточкину куклу на спину Пуджика, что лежал в позе сфинкса и невозмутимо дремал.
– Вовка, кончай Сашеньке уши компостировать!.. – кричал Служкин.
– Я свернул туда, на просёлок, а они здесь. Я пистолет достал и на колени положил – от таких всего ждать можно…
– Кто за ляжки, а мы за фляжки, – сказал Служкин, выпивая.
Через некоторое время он выбежал из-за стола, включил магнитофон и начал отплясывать, как павиан в брачный период. Но его пример никого не воспламенил. Тогда Служкин задёрнул шторы, погасил люстру и переменил кассету. Медляки сыграли свою роль, и теперь никто не остался сидеть. Колесников приклеился к Саше, Будкин облапил Надю, а Служкину досталась Ветка.
– Что-то твой благоверный предпочтение отдаёт новым знакомым, – прошептал ей Служкин.
– А-а, плевать, фиг с ним, – беспечно отозвалась Ветка, прижимаясь к нему грудью и жарко дыша в ухо. – Нам же лучше, да, Витька? Я сейчас такая пьяная, мне крутой порнухи хочется… Давай его накачаем, чтобы он у вас заночевал, а потом ты пойдёшь меня домой проводить, там и оторвёмся…
– Женщина – лучший подарок, – ответил Служкин.