Армагед-дом Дяченко Марина и Сергей
Следователь вежливо поднял брови.
– То есть вы НЕ ЗАМЕТИЛИ событие такого масштаба?
– Я была занята другим, – упрямо повторила Лидка. И добавила с кривой усмешкой: – Я была, видите ли, влюблена. И мне отвечали взаимностью.
– А-а, – сказал следователь.
И некоторое время смотрел на Лидку, как бы прикидывая, кто же был тот ненормальный, что влюбился в эту грымзу.
– Когда было выдвинуто обвинение против Верверова… Вы уже расстались к тому времени с Рысюком?
– Ну конечно, рассталась, – сказала Лидка таким теплым снисходительным тоном, что для полноты картины следовало добавить: «…дурачок мой». – Давным-давно рассталась. Претензии этой женщины… мягко говоря, смешны.
– Ага, – сказал следователь, кажется, с облегчением. – По всей вероятности, ей потребуется помощь психиатра… Спасибо, Лидия Анатольевна. Больше у меня нет к вам вопросов.
Черная женщина оказалась вдовой Дмитрия Александровича Верверова, главного политического противника генерала Стужи. Мертвого противника. Впрочем, и сам Стужа теперь мертв – во всех смыслах. Жизнь его оборвалась во время апокалипсиса, все, что осталось от его тела, погребено под слоями земли, камней, песка. Все, что осталось от его имени, погребено под слоями проклятий, и они, проклятия, тяжелее самой чудовищной глыбы.
А Верверов просто забыт. Всеми, кроме его вдовы. Потому что его дети тоже, оказывается, не пережили последнего апокалипсиса.
…Лидка позвонила в дверь, открыла Яночка. Маленький Тимурчик сидел посреди прихожей в картонной коробке из-под форсмажорной помощи.
– Ой, теть Лид, ну наконец-то… Андрейчик поел и все срыгнул. Не спит, голодный… А у Тимы опять диатез, так я хотела в аптеку выскочить…
Яночка говорила и натягивала туфли. Лидка поставила свою сумку на полочку для обуви. Поперек длинного темного коридора лежал косой солнечный луч, населенный, как амебами, медленно плывущими пылинками.
– Теть Лид, я на полчаса…
Лидка заперла за ней дверь. В комнате все громче и громче верещал младенец.
– Люса ни слусаеса, – осуждающе сказал Тимурчик из своей коробки. – Тима уписалса…
Лидка увидела, что стенки коробки потемнели от вбираемой влаги. Тимур смотрел на нее честными серьезными глазами. Глаза у него были незнакомые – ни в Тимура-старшего, ни в Саню, ни в Яночку. Наверное, в собственного неизвестного отца.
– Подожди, Тима… Надо было попроситься… Ты уже большой мальчик…
Она торопливо вымыла руки, накинула поверх блузки домашний халат.
– Андрюшечка, ну что такое… Ну иди сюда…
Пеленки были мокрые, рубашечка грязная. Лидка возилась, переодевая, бормоча ласковую бессмыслицу, стараясь не слышать возмущенных воплей обделенного вниманием Тимура. Андрей притих, выложенный на животик, подобрал под себя ручки и без усилия поднял голову. Проследил глазами за резиновым попугайчиком, разинул рот, улыбнулся от уха до уха.
Светлые пряди младенческих волос свешивались на выпуклый розовый лоб. Лидкин сын улыбался счастливо и даже несколько залихватски.
Она не могла проснуться. Даже в те редкие минуты, когда становилось ясно, что происходящее – сон.
Они ждали… чего? Кажется, праздника. Был дом, очень высокий, шестнадцать этажей. Лидка понимала, что с точки зрения сейсмологии такой дом никуда не годен: развалится в первую же мрыгу, от первого же толчка. Но вот же стоит…
Был балкон. Очень просторный. На балконе – стол, табуретки, какие-то люди, знакомые и незнакомые. Мама, Яночка, даже, кажется, Максимов…
Балкон не был огражден. Почти не был. Перила оказались проломаны или сгнили, или обвалились, со всех сторон зияли дыры, гости, смеясь, предупреждали друг друга: осторожно, а то еще свалитесь.
А под ногами гостей вертелся Андрюша. Уже большой, лет двух или трех. Бегал и лепетал, и когда он пробегал мимо пролома, Лидка чувствовала, как обмирает сердце.
– Иди сюда… Не ходи туда… Дай руку…
И сын послушно сидел рядом с ней – целую минуту. А потом Лидка отвлекалась, и все начиналось сначала. Развеселый колокольчик, бегущий по краю пропасти.
Лидка становилась в проломе, загораживая его собой, но дыр в ограде было много, и она не могла закрыть их сразу все. Обреченность витала над столом, над веселящимися гостями.
– Андрей!
Лидка проснулась.
Непроглядная тьма. Духота. Сопение.
Сунула трясущуюся руку за прутья кроватки.
Живое. Теплое. Спит.
Случай с Верверовой целый месяц развлекал компанию гуляющих мамаш. Центральная городская газета не пожалела двадцати строчек в разделе «Криминальная хроника», по счастью, без фотографий. Молодой длинноволосый корреспондент целых два дня дежурил у подъезда, ожидая, пока Лидка выйдет с коляской. Лидка не вышла, и корреспондент нашел себе занятие поинтереснее.
Пришло письмо от Максимова. Помятое, потертое, пропутешествовавшее не одну неделю. Лидка долго не решалась вскрыть его, а когда наконец прочитала, ничего страшного не оказалось в этом письме. Ни покаяний с истерикой, ни вежливых извинений, даже отзвука былой теплоты и то не было. Обычное школьное сочинение на тему: «Как я провел лето». Не опасно, не разрушает душевный комфорт, хотя и провоцирует бессонницу…
Телефонный звонок прозвучал в полвосьмого утра.
Яночка с Тимуром стояли одетые на пороге квартиры, собираясь идти в поликлинику. За стенкой ревел приемный Пашин сын, младенец Андрей только что позавтракал, и Лидка прижимала его к себе, смиренно дожидаясь, пока малыш срыгнет.
– Мама! Возьми трубку!
В ванной шумела вода. Мама если и слышит, что же ей, нагишом к трубке бросаться? Отец, кажется, еще спит…
– Теть Лид, ну возьми, – раздраженно сказала Яночка. – Мы же опаздываем.
И хлопнула дверью.
Одной рукой удерживая ребенка, Лидка прошлепала к телефону. Подняла трубку:
– Алло.
Молчание. Тресь-тресь. Лидка готова была в раздражении швырнуть трубку обратно, когда с той стороны, из потрескиваний возник голос:
– Будьте добры, позовите Лидию Анатольевну.
– Это я, – сказала она, сильнее прижимая к себе Андрея.
– Это Саша, – сказала трубка. – Мы когда-то ныряли вместе. В Рассморте. Помнишь?
Андрею было неудобно. Он пошевелился, высвобождая ручки. Тихонько закряхтел.
– Помню, – сказала Лидка глухо. Но вспомнила не море и не затопленные Ворота, и не дерево из тугих шелестящих пузырьков – вспомнила обитую кожей дверь и тускло поблескивающую булавку на галстуке: «Ты права. Ученый из тебя хреновый».
– Старая Верверова все-таки достала тебя? Дотянулась?
– Нет, – сказала Лидка сквозь зубы. – Только джинсы выкинуть пришлось.
Маленький Андрей наконец-то срыгнул. Так, кофточку снова придется менять.
– Лида, надо встретиться. Поговорить.
– Не хочу! – сказала она зло. – Все это меня не касается. У меня нет времени. У меня маленький ребенок.
Пауза.
– Да-а?! Поздравляю… Тем более, ты же хочешь жить спокойно? И, наверное, хочешь узнать, кто все-таки убил Андрея Зарудного?
Младенец хныкал все громче.
– Что молчишь, Лида?
– Подожди…
Неловко наклонившись, она положила трубку на столик. Отнесла ревущего малыша в комнату, уложила в кроватку, тряхнула гирлянду из погремушек – малыш остался безучастным. Плакал.
Лидка прикрыла за собой дверь. Вернулась к телефону.
– Саша?
– Да?
– Чего тебе надо от меня?
– Это ТЕБЕ, Лида, надо. В конце концов столько времени прошло, и мы оба живы… Что странно и восхитительно. Нас связывают кое-какие общие воспоминания… Неужели тебе не интересно?
Лидка молчала. Прежде Саша не позволял себе эпитетов, тем более сентиментальных. «Странно и восхитительно». Постарел?
– Значит, так, Зарудная, давай-ка встретимся через часок где-нибудь в спокойном месте, в парке, ты ведь хочешь знать, кто его убил?
Лидка закусила губу.
Правильно ли она сделала, когда назвала малыша Андреем? Это имя ползло за ней, как тень, и не всегда приносило только радость. В последнее время совсем даже наоборот…
– Да, – сказала она через силу. – Соломенский парк. Идет?
От ее дома было двадцать минут ходу до Соломенского парка. Неспешным шагом с коляской – полчаса.
– Идет, – отозвался Саша. – Через час. Если ты опоздаешь, я подожду.
Она положила трубку.
– Ну не реви… Ты же сытый… А, ты уже напрудил тут… Сейчас. Сейчас гулять пойдем, ой, смотри, какая цаца…
Дверь в коридор была полуоткрыта. Лидка видела, как из Пашиной комнаты на цыпочках выскользнула его жена. Нырнула в освободившуюся ванную – ей, бедняге, тяжело. Тяжелее, чем когда-то Лидке в доме Зарудных. Не зря она такая бледная и нервная. Не зря за стенкой все чаще случаются приглушенные, но отлично слышимые ссоры…
– Лида, кто это звонил? – спросила мама из кухни.
– Так, – отозвалась она рассеянно. – Один знакомый… Мы – гулять.
– Лида, ты ведь не ела?!
– Ела-ела… Пока.
С мастерством опытного водителя она провела коляску в дверной проем. Со второго раза попала колесами в желобки на лестнице, очень хорошие желобки, удобные. Через пару лет их снимут за ненадобностью.
Андрей наконец-то увлекся погремушкой, пытался достать звенящую от толчков пластмассовую гирлянду. Лидка протолкнула коляску в двери подъезда. Перевела дух.
Несмотря на ранний час, на скамейках у подъезда оставалось не так много посадочных мест. Лидка прошла сквозь приветствия, как раньше проходила сквозь косые взгляды. Посреди песочницы стоял на четвереньках годовалый внук Светки с четвертого этажа. Рот дитяти перемазан был песком, и парень собирался продолжить трапезу: вот он зачерпнул горстью и отправил содержимое в рот, и Светка, постаревшая и располневшая, сорвалась со скамейки, чтобы подхватить негодника за шиворот и вытряхнуть из него недоеденный песок.
– Ах, ты опять? А по попе сейчас, по попе дам…
Недовольный рев. Без особого отчаяния, так, дань приличиям. Лидка обратила внимание, что обитателей песочника стало меньше. Прочие, видимо, в яслях.
По тротуару двигался целый поток гуляющих колясок; Лидка приноровилась к общему темпу. До назначенной встречи оставалось минут пятнадцать, она знала, что опоздает, но спешить не хотела. Был даже момент, когда она всерьез собралась поворачивать обратно, но одумалась и продолжила путь. Телефонный номер он знает, так что проще сразу все решить, чем играть в «перепрятушки»…
Руки ее автоматически покачивали коляску. Ребенок задремал.
Со времени их последней встречи прошел почти цикл. Произошло множество событий. Но Лидка почему-то отлично помнила, какой ворсистый был в кабинете ковер. И какая заколка блестела на галстуке. О чем они говорили, сейчас не важно, хотя некоторые Сашины слова основательно засели в памяти. Насчет «хренового ученого», например. Или вот эти: «Ты действительно казалась перспективной штучкой. Ты была фанаткой. Таких боятся. И ты умело делала вид, что много знаешь…»
«Ничего я не знаю, – думала Лидку угрюмо. – Да, я разбирала архив Зарудного, но и вы, гэошники, разбирали его тоже. Возможно, в молодости мне хотелось выглядеть значительнее, чем я была на самом деле. Но если бы действительно что-то знала, я не дожила бы до сегодняшнего дня, так ведь?»
Она невольно ускорила шаг. В витринах плыло ее торопливое отражение – женщина катит коляску. Магазины украшены были звездами из фольги и прочими атрибутами приближающегося Нового года. Нового, четвертого года; не так просто было привыкнуть, что праздник приходится теперь не на осень, как в прошлом цикле, а на второе июня. Три года прошло – как не бывало. Три года после этого ада – и ничего, живем…
Действительно ли ей интересно, кто убил Андрея Игоревича? И возможно ли правосудие теперь, после всего, что было?
Правосудие. Если по праву, то и ее, Лидку, надо… того. Потому что и она ездила по райцентрам в составе этой проклятущей агитбригады, и в ночь выборов сидела перед медленно зеленеющим экраном, и, кажется, даже радовалась… И говорила своим школьникам что-то про «ответственность за успешное овладение знаниями и умениями», «сознательность граждан» и прочую политкорректную, преступную чушь…
Что такое одна жертва, пусть даже и депутат, по сравнению с тысячами жертв последнего апокалипсиса?
Она обогнала одну коляску. И еще. Кто-то сказал: «Осторожно», кто-то неодобрительно посмотрел. Лидка шагала все быстрее.
У нее есть шанс УЗНАТЬ.
И многое решится.
И многое…
Сирена «скорой помощи». Милицейская мигалка, Лидка круто взяла влево, чтобы обогнуть небольшую, но быстро растущую толпу. Не удалось; как на зло, дорожный инцидент – а это был, по-видимому, именно он – случился прямо на площади перед Соломенским парком.
– Проходите, проходите… не задерживайтесь…
– Куда ты прешься со своей коляской?!
Андрейка спал, улыбаясь во сне, и казался точной копией Лидкиных младенческих фотографий. Лидка задернула занавесочку, прикрывая сына от чужих ненужных взглядов.
– Проходите… Женщина, вы куда?
– В парк, – отозвалась она автоматически.
Чьи-то спины расступились. Лидка осторожно спустила коляску с бордюра, колесо проехалось по брошенной туфле. Мужской, не новой, но вполне приличной, аккуратно вычищенной несколько часов назад.
Только тогда Лидка подняла голову.
На тротуаре, на белой «зебре» перехода, лежал человек лет шестидесяти, в мятом летнем костюме.
Босой. В серых носках.
Волоча за собой коляску, Лидка, как привязанная, шагнула ближе.
– Ну что за народ, – бормотала проходящая мимо старушка. – Сбежались… стервятники… на ТАКОЕ смотреть…
Люди в синих халатах уже грузили лежащего на носилки. Не то чтобы совсем грубо, но и не так, как принято обращаться с живыми.
За секунду до того, как на мужчину накинули простыню, Лидка успела увидеть его лицо.
Жизнь не пощадила бывшего подводника Сашу, зато смерть его была мгновенной.
Нашим предкам не сразу удалось установить связь между глефами и дальфинами. Биолог Карл Дорф, впервые выдвинувший гипотезу о стадиях развития дальфинов, был поначалу объявлен едва ли не сумасшедшим. В самом деле, ведь дальфины – млекопитающие! Сравнительный анатомический анализ дальфинов и, например, китов выявляет много общего… Но есть и различия. И главное из них – органы размножения…
Детенышей дальфинов попросту не существует в природе. Желая подтвердить теорию Дорфа, его последователи провели несколько глубоководных экспедиций (см. главу «Тайны океанов»). Одна из них закончилась трагически. Прочие не принесли желаемых результатов – все, кроме одной. Накануне очередного апокалипсиса отважным ученым удалось погрузиться на глубину более тысячи метров и заснять объект, впоследствии получивший название «дальфинья кладка». Это и есть кладка: дальфины откладывают яйца, как это делают, к примеру, стрекозы. Труднодоступность таких кладок оберегает яйца – до сих пор не существует надежного способа их уничтожения… В час апокалипсиса срабатывает «биологический будильник», природа которого до сих пор не ясна – вероятно, это мультифакторная система, учитывающая сейсмические колебания, изменение температуры воды и ее химического состава. Из отложенных дальфинами яиц появляются на свет существа, известные нам как глефы… Целью недолгой жизни глефы является поглощение разнообразной органики. Добравшись до берега, они выходят на сушу, где и поглощают все, до чего могут дотянуться (см. главу «Глефы»). Насытившиеся глефы возвращаются в море и там переходят на следующую стадию развития – покрываются оболочкой и замирают, подобно куколке у насекомых. В таком виде им удается пережить апокалипсис… Всего через несколько месяцев после катаклизма из куколок появляются на свет дальфины, какими мы их знаем. Они питаются рыбой и, как правило, не представляют опасности для человека.
С тех самых пор, как обнаружилась связь между дальфинами и чудовищными глефами, человечество ломает голову над тем, как избавить себя хотя бы от этой опасности. Тотальное истребление дальфинов оборачивалось неожиданным результатом – отстрел дальфинов не сокращал количества глеф, а наоборот, как бы провоцировал всплеск их активности. Вероятно, срабатывали неизвестные нам компенсаторные механизмы… Уничтожение глубоководных кладок оказалось дорогостоящей и неэффективной мерой. На сегодняшний день наиболее действенным методом борьбы с глефами остается их отстрел из крупнокалиберного оружия. Завалы из органических отходов, воздвигаемые на берегу для отвлечения глеф, всякого рода препятствия и улавливающие тупики не приносят желаемых результатов…
Популярная энциклопедия. Т. 1. С. 46–47.
Глава одиннадцатая
– …Наука не финансируется. Совсем. Те из наших сотрудников, которым не удалось уехать, занимаются прикладными исследованиями… или устроились на работу в ясли. Я знаю, ваш уход из науки – в прошлом цикле – был результатом преследований со стороны ГО. Я могу понять, почему вы оставили науку ТОГДА. Но что побуждает вас вернуться к ней сейчас, в эти сложные времена?
Эту женщину Лидка смутно помнила. Кажется, они учились в одно время; когда Лидка была на втором курсе, эта дама училась на третьем. Тогда она еще не была дамой, ей было двадцать лет или что-то около того, любая одежда висела на ней, как на вешалке, она каким-то чудом ухитрялась рожать «без отрыва от учебы» и являться в библиотеку с переносной люлькой. Детей у нее было двое… если Лидка ни с кем ее не путает.
– Ваша идея… Видите ли, это, безусловно, интересно, однако денег нет – ни на оплату вашего труда, ни на оплату аналитической группы, ни на экспедиции. Понимаете?
– Может быть, международные фонды? – спросила Лидка без особой надежды.
Дама посмотрела на нее сочувственно. Ей, даме, тоже приходилось несладко. Ее тонкая кофточка была покрыта катышками свалявшейся шерсти. Дама нуждалась в услугах дантиста и гастроэнтеролога, ее взрослым детям тоже надо было где-то учиться, а предшественники, которых в этом цикле уже сменилось трое, успели полностью отработать возможности по устройству студентов за рубеж…
– Мне не нужны экспедиции, – сказала Лидка глухо. – Мне нужна техническая база… мощная вычислительная техника. Статистический анализ.
– Как вам пришла в голову эта… мысль? – тихо спросила дама.
Лидка помолчала. Осторожно потрогала пальцем полированную поверхность стола.
– Я думаю, она не мне первой пришла в голову. Но современные технические возможности…
– Да какие возможности! – сказала дама раздраженно и горько. – В прошлом цикле все ушло в ГО, все ресурсы. Нынешний… с нынешним все ясно. Мы деградируем, дорогая Лидия Анатольевна. Из цивилизованного государства мы превращаемся в обыкновенный союз племен… какая уж тут наука. Одна видимость. Наши внуки будут жить в землянках и питаться мясом диких животных…
– Мне кажется, вы преувеличиваете, – осторожно предположила Лидка.
Собеседница подняла на нее глаза, и Лидка поразилась их сходством с зеленоватыми пуговицами у дамы на кофточке.
– У меня было два сына, Лидия Анатольевна. Близнецы. Было два, остался один. По какому принципу осуществился… этот ваш предполагаемый отбор?
– Я не знаю, – сказала Лидка, отводя взгляд. – Для этого и нужен анализ… база данных.
Обе помолчали.
– Если вы окажетесь правы, Лидия Анатольевна… Не знаю, как и сказать. Это будет величайшее – и самое скверное – открытие за всю историю человечества. Ничего, что я так высокопарно выражаюсь?
Лидка молчала.
– Хорошо, я передам вашу заявку на рассмотрение международного академического фонда… когда появятся первые результаты. ЕСЛИ появятся первые результаты. Понимаете?
Лидка кивнула. Секретарша принесла кофе; звякая ложечкой о фарфор, Лидка смотрела, как двигаются напомаженные губы собеседницы.
– …Это правда, что вы были невесткой Андрея Зарудного?
Лидка неспешно отхлебнула из чашечки. На краю стола стоял красивый глянцевый глобус. Поверх физической карты штрихами нанесены были границы обитаемых и необитаемых зон. И тех, что когда-то были обитаемыми. Территории так называемых Погибших Цивилизаций.
– Это не совсем точно. Я вышла замуж за сына Зарудного, когда Андрея Игоревича уже не было в живых.
Дама поджала губы. Лидка знала, о чем она сейчас спросит, и потому опередила ее, как змея броском:
– Да, Андрей Зарудный разрабатывал теорию бескровных апокалипсисов. Но он НИКОГДА не стал бы достигать своих целей таким образом, как это сделали его последователи… те, кто называл себя его последователями. Его имя использовали в нечистых целях… Я понятно выражаюсь?
Дама медленно кивнула:
– Вполне… Вам не кажется, что ваша идея – антипод красивой идеи Зарудного? Как бы ее тень?
– Не знаю, – сказала Лидка.
Дама вздохнула. Усмехнулась уголками рта:
– У вас ведь маленький ребенок. Как вы проживете на те гроши, что сможет предоставить вам академия?
Рев стоял – затыкай уши.
– Аллочка, мама завтра придет… Танечка, мама звонила, у нее работа до ночи, она не может вас забрать. Идемте к деткам… детки, покажите игрушки.
Детки, привычные к душераздирающим сценам, быстренько прижали к животам кто тряпичного зверя с болтающимися лапами, кто трактор на резиновых гусеницах, кто куклу, кто машинку. Никому не хотелось жертвовать игрушкой в угоду чужому дурному настроению.
– Посмотрите, девочки, а вот большие кубики, можно построить домик…
– Я н-не хочу домик! Я хочу к м-маме! – ревела старшая, Аллочка, рыженькая, с тонкими косичками, о которых Лидка с ужасом подумала, что завтра утром их предстоит заново заплетать. Младшая, Танечка, трагических настроений не разделяла, но ревела в унисон со старшей сестрой. Солидарности ради.
Лидка коротко вздохнула.
– А хочешь, подарю тебе пистолет?
Рев слегка растерял напор и уверенность.
– А хочешь… завтра позовем в группу большую собаку?
Младшая уже молчала, глядя на Лидку круглыми голубыми глазами. Старшая всхлипывала.
– А хочешь посмотреть, кто живет в умывальнике?…
Она работала здесь уже полгода. Ночной няней, с семи вечера до семи утра. Каждый день. За небольшие, но стабильные деньги.
Двухлетний Андрей обретался тут же, в ясельной группе. Вечера проходили в заботах, зато день оставался свободным; теперь у Лидки был свой стол в академии, письменный стол в сыром и неотапливаемом кабинете. И допуск в вычислительный зал.
Она работала.
Из десяти разнообразных математиков, с которыми Лидка по очереди пыталась наладить сотрудничество, вкалывать «за идею» согласился один. Молодой парень двадцати трех лет, выпускник политехнического института, Костя Воронов. Костя был вторым после академической дамы человеком, которого Лидка – под страшную клятву о нераспространении – посвятила в свои планы.
Костя был чем-то похож на Максимова. Но теперь, по прошествии почти четырех лет, Лидка научилась не принимать такое сходство близко к сердцу.
В первые же дни совместной работы Лидка убедилась, что в лице Кости судьба явила ей одну из самых искренних, самых широких своих улыбок.
Костя как будто сошел со страниц детского фантастического романа – классический ученый-растяпа, скромный гений, человек не от мира сего. За время своей учебы в политехе он дважды болтался на грани исключения. Уже получив диплом, он никак не мог устроиться на работу: на момент их с Лидкой знакомства Костя занимал почетную должность ночного сторожа на каком-то мелком складе.
С пятнадцати лет он придумывал и разрабатывал какие-то программы для вычислюхи, и одна из них как нельзя лучше подходила к задачам по мультифакторному анализу. «Несите все, – сказал Костя Лидке. – Любые сведения. Вплоть до излюбленных словечек-паразитов, вплоть до оценок в табеле за первый класс. Собственноручные автографы, детские рисунки, отпечатки пальцев. Все, что раздобудете».
– …Пусти зайца-молодца в Малые Воротца, небо красненько, травка черненька, злая глефа на пороге, уноси, зайчишка, ноги, лиска, мишка, воробей, ну-ка спрячемся скорей…
Сосредоточенный Андрей (в свидетельстве о рождении Лидка записала «Андреевич») сидел на ковре, перед ним горкой лежали туловище пластмассового пупса, отдельно голова и четыре конечности. «Врачом будет», – подумала Лидка без особого энтузиазма.
…Исходная Лидкина посылка была доказать, что Ворота являются фактором направленного отбора. А вот по какому признаку – гм, хотелось бы выяснить.
Она поднимала архивы ЗАГСов, соцстраха и ГО. Ее интересовали не все погибшие во время эвакуации, а только те из них, кто не пережил своего первого апокалипсиса. Люди младшего поколения, так и не оставившие потомства.
Таких, как ни странно, было неожиданно много. Почти сорок процентов от всех погибших, притом, что молодежь и бегает быстрее, и легче переносит физические нагрузки. Еще сорок процентов составляли пожилые люди и старики, для которых апокалипсис был третьим-четвертым. И около двадцати процентов – все остальные.
По ночам Лидке снилось огромное дерево, из толстых черных веток которого лезли под солнце молодые побеги. И некто с садовыми ножницами аккуратно подрезал их, придавая свободному гиганту форму садового куста. Не просто стриженного, а стриженного прихотливо…
Каждая отстриженная веточка – имя. Вот, например, Сотова Яна Анатольевна, первый год пятьдесят третьего цикла – двадцать первый год пятьдесят третьего цикла. Или сын академической дамы, Дорожко Виталий Николаевич, второй пятьдесят четвертого – двадцать первый пятьдесят четвертого. И таких карточек – ящик за ящиком, полка за полкой, вот уже несколько шкафчиков накопилось.
По каждой «отрезанной ветке» она собирала максимальное количество данных. Цвет глаз, волос, рост, вес. Особенности характера, склонности, успеваемость в школе. Данных не было, приходилось выцарапывать их буквально по крупице, приходилось разыскивать бывших учителей, встречаться с ними под видом корреспондента (многие верили) и расспрашивать о погибших школьниках, как если бы они были живыми.
Лидка разыскала данные и по своим бывшим ученикам. Только из максимовского класса погибли семеро (проклятый Стужа! проклятый апокалипсис!). Беленькая кукла Вика погибла тоже, а вот о дочери гэошника Тоне Дрозд сведений не было. «Выжила, – подумала Лидка. – Такие всегда выживают».
И она добавила еще семь карточек в свой архив. И в тот день не стала больше работать, поехала к морю и долго сидела, глядя на ползущие вдоль берега баржи…
Весь собранный материал она несла Косте. «Еще, – говорил тот. – Мало. Для статистической подборки в самый раз. Для настоящего мультифакторного – мало…»
Двухлетняя упрямая Юля стояла посреди группы, и вокруг ее тапочек растекалась лужа; возле шкафчика шла активная торговля, торговались толстенький Вовка и рева Аллочка.
– Взвесьте мне еды.
– Хлеба или огурцов?
– Огурцов.
– Вот, пожалуйста… Чего еще?
– Еще еды.
– Еще огурцов?
– Да!
Маленький Андрей, позабыв про расчлененного пупса, поднялся на ноги и неотвратимо, как возмездие, зашагал к домику из кубиков, только что сооруженному его ровесником Толиком. Толик почуял опасность, схватил домик в охапку – с грохотом разлетелись деревянные кубики – и потащил прочь, роняя по дороге обломки интерьера.
Лидка подошла. Взяла Андрея на руки, крепко прижала к себе, упреждая слабые попытки вывернуться и поспешить вслед за похитителем домика.
…Костя, допущенный до мощнейшей вычислительной машины, похож был на кота, которого купают в сметане. Оставил работу сторожем, жил впроголодь – Лидка подсовывала на стол бутерброды, увлеченный работой Костя уничтожал их не задумываясь.
– …Лидия Анатольевна, но если он существует, отбор… Если он проводится кем-то или чем-то вот уже пятьдесят с лишним циклов – значит, когда-нибудь материал сделается совсем однородным? То есть тот признак, по которому идет отсев, исчезнет вовсе?
Лидка пожимала плечами:
– Вероятно.
– И мрыги тогда прекратятся? Как лишенные смысла?
– Не знаю. Наверное.
– То есть для того, чтобы прекратить апокалипсисы в ближайшие несколько циклов, человечеству надо всего-навсего перебить особей, неугодных хозяевам Ворот?
Лидка вымученно улыбалась:
– Скорее всего, у Ворот нет никаких хозяев. Костя. Не надо… упрощать.
Операторы вычислительного зала поглядывали на них с опаской и уважением. Лидкина картотека, перенесенная на монитор, выглядела внушительно и страшно. С экрана глядели молодые лица людей, так и не оставивших потомства. Отсеченные веточки, на каждого из них имелось досье, более или менее толстое.
Предстояло определить признак или комплекс признаков, общий для всех, кто не дал потомства. Нечто, отличающее и Лидкину сестру, и красивую девочку Вику, и несчастного сына академической дамы от прочих, выживших.
Многие гениальные идеи на первый взгляд кажутся ересью.
– Пись-пись, – печально разведя руками, констатировала Юлечка. И самокритично добавила: – Сты-ыдно.
Ночью Лидке опять приснился апокалипсис. Только дети почему-то оставались маленькими.