Армагед-дом Дяченко Марина и Сергей

Глава шестая

…Так называемое Зеркало Ворот располагается строго между створками, под незначительным углом. Для наглядности Ворота можно представить в виде небрежно застекленной двери, только на месте стекла помещается сердцевина Ворот, объект, который в разное время носил название «портала», «переноса», «среза», «поглотителя» и т.д. По сути дела Зеркало Ворот действительно представляет собой срез реальностей, причем обратная его сторона практически не изучена по сей день!

Краткое пребывание внутри Ворот повергает человеческий организм в некое подобие анабиоза: слабеет двигательная активность, резко падает частота сердечных сокращений, артериальное давление, притупляются память, зрение, слух… Все мы, хоть однажды побывавшие за Воротами, восхищаемся мужеством ученых, ухитрившихся и в этих условиях проводить эксперименты на себе; по этому поводу автор рекомендует ознакомиться со следующей литературой: О. Глостер. «Биология человека по ту сторону Ворот»; Е. Фейгельсон. «Некоторые аспекты биофизических процессов в условиях т.н. разреженной реальности» и т.д…

…Ворота сейсмостойки, способны выдержать значительные механические нагрузки, тем не менее существуют, по-видимому, факторы, выводящие из строя механизм Зеркала. Нельзя переоценить значение так называемых артефактных Ворот, т.е. Ворот, по каким-либо причинам переставших выполнять свою функцию. (См.: Тернов Ю. Артефактные Ворота.) Ворота с поврежденным Зеркалом похожи на пустую оболочку – каменный портал продолжает стоять и во время и после апокалипсиса, однако это не более чем архитектурное сооружение, не способное выполнять функцию ПЕРЕХОДА, однако позволяющее ученым в спокойной обстановке проводить свои замеры. К сожалению, для исследователей (и, к счастью, для человечества) такие случаи чрезвычайно редки – это знаменитые Критские и Камчатские Ворота, чуть менее известные Ванкуверские, еще три-четыре общеизвестных и с десяток засекреченных объектов. И это за всю историю апокалипсисов!…

Андрей Зарудный. Введение в историю катаклизмов. Собр. соч. Т. 2. С. 10–13.

Над песочницей возвышалась влажная, светло-бежевая куча песка. Малышей было человек десять – в разноцветных курточках и комбинезончиках, большей частью неновых, ушитых и откорректированных английскими булавками, бережно сохраненных мамашами для подходящего случая. Малыши вгрызались в песочную кучу с разных сторон, подобно миниатюрным экскаваторам; совочки переходили из рук в руки, и время от времени то один, то другой карапуз заводил рев об утраченной игрушке.

Почти все они уже умели ходить – кто более, кто менее твердо. Их братики-сестрички дремали в маминых животах, дожидаясь своего часа; мамы, более-менее пузатые, сидели вокруг песочницы с вязанием, дамскими романами в ярких обложках и нескончаемыми специфичными разговорами.

– …Чернослив. Моя три дня не могла покакать, слива сработала за полчаса…

– …Заостренный кусочек мыла. И пусть посидит на горшке подольше…

– …Побольше фруктов. Но сейчас такая дороговизна…

– …Кальций принимай! Я, когда Ромку носила, совсем почти без волос осталась…

Лидка сухо поздоровалась. Ее, как обычно, проводили взглядами – она, как обычно, не обратила внимания.

Андрей Игоревич Зарудный смотрел по обыкновению вдаль. На медную гвоздику уронила белесую каплю нечистоплотная птичка; Лидка поморщилась.

Никого не было дома. Она открыла дверь своим ключом, сняла туфли, прошлепала на кухню, где на небрежно вытертом столе обнаружилась записка: «Звонил Н.И. Перезвони ему домой».

Почерк был Славкин.

Лидка постояла в задумчивости, шевеля пальцами ног в разноцветных велюровых тапках. Потом пошла в ванную, взяла из хозяйственного шкафчика специальную щетку на длинной ручке и спустилась во двор – ликвидировать птичкино безобразие.

Н.И. действительно звонил время от времени. Н.И. приходил и в гости, Н.И. много хорошего сделал за этот год – и для Славки, и лично для Лидки, тем не менее она так и не смогла привыкнуть к толстому гэошнику. Она не могла отделаться от мысли, что он знает истинных убийц Андрея – и молчит.

И ублажает свою совесть подачками зарудновской родне.

Встав на цыпочки, Лидка счистила с бронзы свежий помет. У самого подъезда восседал на велосипедике толстый мальчик в синем комбинезоне – ноги дитяти уже дотягивались до педалей, но что с ними делать, дитя не догадывалось, и даром его мамаша вертелась вокруг с инструкциями. Завидев Лидку, карапуз разинул рот, Лидка отвернулась.

Дома она тщательно вымыла щетку и только тогда, насухо вытерев руки, села за телефон.

– Добрый день, Николай Иванович. Это говорит Лида Зарудная.

Неподдельная радость на том конце провода.

– Лидочка, давно мы не виделись… Я сегодня говорил со Славой. Знаю про ваши успехи, наслышан… Кажется, Слава немножко обиделся, что я просил тебя перезвонить. Может быть, он ревнует?

Лидка поморщилась, как морщилась совсем недавно при виде птичьего дерьма. Все компоненты глупой шутки были налицо, но Лидка знала, что Николай Иванович вполне догадывается об их со Славкой истинных отношениях, а значит, «шютка» имела и второй, и третий смысл.

– Рада вас слышать, – соврала она.

Толстый гэошник прекрасно улавливал подтексты.

– Да, понимаю-понимаю, догадываюсь… Тем не менее, Лида, у меня есть шанс изменить ваше ко мне отношение.

На «вы» он переходил только в особенных случаях.

– Да? – спросила она по инерции.

– Через полчаса возле станции «Лесная», – сказал Николай Иванович уже другим, почти официальным голосом. – Красная машина с дипломатическим номером. Дело важное и спешное. Хорошо бы взять с собой вашего Славу.

– Его нет дома, – сказала Лидка, изрядно удивленная таким поворотом событий.

– Значит, приезжай одна.

Короткие гудки.

– …Речь идет о научной, в первую очередь, экспедиции. Объект нетронут – его закрыли сразу же после апокалипсиса. Сейсмическая активность в том районе превышала все разумные нормы, – говоря «разумные», смуглый человек усмехнулся. – Интересующий вас… и нас, разумеется… интересующий нас всех объект находился на участке суши, который теперь погружен на глубину шести метров… Верхний край объекта торчит над водой и разрушается волнами. Медленнее, чем просто кирпичная кладка, однако разрушается.

Смуглый замолчал. Плеснул себе газировки, лихо опрокинул стакан, роняя капли на подготовленный текст доклада; люди в маленьком зале не переглядывались и не переговаривались, как это обычно бывает на заседаниях. По-видимому, они давно уже знали привезенную смуглым новость – его сообщение было в большой степени формальностью.

Некоторых Лидка знала по университету: один декан, пара профессоров, один неприметный человек в штатском. Кое-кто даже узнал ее, благожелательно кивнул, скрывая удивление: место ли здесь студенткам, пусть даже и успевающим?

Сперва она никак не могла побороть ощущение чужой, чуждой, неудобной среды. Но потом, разобравшись, о каком «объекте» идет речь, сразу забыла обо всем, перестала исподтишка разглядывать лица, смотрела только на трибуну да еще изредка на Николая Ивановича.

Смуглый говорил сквозь зубы, почти без акцента. Маленькая страна, говорил он, не обладает ресурсами для ведения данной программы; маленькая страна озабочена только выживанием собственных детей. Тем не менее артефакт, образовавшийся на территории маленькой страны и принесший столько горя, есть, грубо говоря, научное сокровище, а за всякое сокровище надо платить. Да, говорил смуглый, маленькая страна нашла покупателя и договорилась о цене. Экспедиции будет оказаны поддержка и содействие. А уж наука, гордящаяся именами Тернова и Зарудного, сумеет достойно распорядиться… и так далее.

Лидка потянулась к уху сидящего рядом Николая Ивановича:

– А что… состав экспедиции уже сформировали?

Толстый гэошник улыбнулся.

На трибуну поднялся незнакомый Лидке, серолицый, в сером же костюме человек с аккуратной подшивкой разноцветных, преимущественно оранжевых бумаг. Дикция у него была скверная; Лидка прислушалась.

– …людей молодых, готовых к тяжелой, может быть, опасной работе… имеющих допуск соответствующего уровня. Дерзких, влюбленных в науку, да, именно так, именно такими красивыми словами… Вспомогательный, технический состав – пять человек. Научный состав – пять человек… Персоналии будут утверждены отдельно. На этой неделе открывается финансирование. Программа рассчитана на полгода, однако возможны коррективы. Следующее совещание завтра, в это же время. Спасибо, – это смуглому, – все свободны…

Николай Иванович кивнул Лидке:

– Пойдем…

Провел ее сквозь толпу задумчивых людей, среди которых ни один не пренебрегал костюмом и галстуком, и со знанием дела потащил дальше по коридору, помпезному, с дверями без табличек. Подтолкнул в одну из этих слепых дверей. В узкой, как пенал, приемной обнаружилась секретарша – дама лет шестидесяти, а за ее спиной – полный народа кабинет, неотличимые друг от друга костюмы и галстуки, и среди них тот самый серолицый, и только отсвет оранжевой папки придавал его щекам теплый здоровый оттенок.

– Костя, – сказал Николай Иванович.

Серолицый кивнул:

– Сейчас…

Кольцо костюмов и галстуков вокруг него хоть неохотно, но редело. Наконец последние собеседники были изгнаны в общество секретарши, и Николай Иванович прикрыл за ними двери.

– Костя… Это невестка Андрюши Зарудного. Лида, это Константин Игнатьевич.

Лидка кивнула, как будто имя серолицего о чем-то ей говорило.

– Ради науки женщина… человек отказался иметь детей, – негромко сказал Николай Иванович, и Лидка удивилась, потому что формулировать проблему таким образом никогда не приходило ей в голову. – Человек посвятил себя проблемам, которые не успел решить в свое время Зарудный… Вместе со Славой, Ярославом Андреевичем Зарудным, своим мужем. Преемственность. Красиво, ты не находишь?

Серолицый посмотрел Лидке в лицо. Почти забытое ощущение – глаза-буравчики, будто на допросе. Елки-палки, да какое отношение он имеет к науке?!

– Припоминаю, – сказал серолицый Костя. – Девочка, кажется, была первой, кто обнаружил… кто нашел тогда Андрея.

Лидка сглотнула.

– Не напоминай, – сказал Николай Иванович тоном обеспокоенного отца.

– Значит, вы вышли замуж за Славика? И у вас до сих пор нету…

Лидка вздернула подбородок:

– Я не считаю нужным обсуждать эту тему.

– Это хорошо, – неожиданно заключил Костя, не сводя глаз с ее лица, – вы свободны, мобильны, ничем не отягощены… Кстати, это вы тогда работали с архивами Зарудного… старыми, личными архивами?

– Да, ну и что? – спросила Лидка тоном ниже.

Серолицый Костя кивнул:

– Да, понимаю… да, Николай, ты прав. Человек молодой, решительный… в какой-то степени посвященный. Специалист… будущий специалист. И преемственность. Преемственность… Красиво.

Лидка молчала.

– Лида, – осторожно сказал Николай Иванович, – ты уже поняла, что Константин Игнатьевич формирует состав экспедиции?

Некоторое время она стояла, тупо глядя на оранжевые папки.

Потом улыбнулась так широко и счастливо, что уши, казалось, съедутся на затылке.

Поругались они накануне отъезда. Лидка была взбудоражена, Клавдия Васильевна казалась печальной и рано ушла спать. Едва за матерью закрылась дверь. Славка подсел к Лидке на диван и сказал, пряча глаза:

– Лид… нехорошо. Завтра ехать… Ну, ты жена мне или не жена?!

Лидкины мысли заняты были совсем другим, а потому она не сразу поняла смысл Славкиной претензии. А поняв, искренне удивилась:

– Тебе что, не хватает девочек из Апрельского парка?

Он отшатнулся. Он посмотрел так, будто она его ударила. ТАК, что она сочла возможным оправдаться:

– Ну что ты, Слав, мы ведь договаривались… Джентльменское соглашение…

Он поднялся и вышел.

Неизвестно, чем дело закончилось бы в условиях нормальной, привычно текущей жизни. Но наутро предстоял выезд, а Славка был внутренне дисциплинирован и куда меньше готов к демаршам, чем, например, Лидка. А потому утром супруги как ни в чем не бывало попрощались с родственниками и сели в автобус – Лидка у окна, и Славка у окна, за ее спиной. Поля, лесополосы, иногда речушки, иногда сглаженные невысокие холмы…

До места добрались через сутки.

Стоял туман. На контрольно-пропускном пункте всех выгнали из автобуса и долго держали на ветру, пока изучались бумаги, сверялись пропуска на людей, машины и аппаратуру. Солдаты были Лидкиного поколения, все смуглые и черноглазые, офицеры поколением старше, и среди них был один рыжий, говоривший, против ожидания, с сильным акцентом.

– Зарудный? – спросил он у Славки. – Родственник?

– Сын, – сказал Славка, но, видимо, бессонная ночь и мрачное настроение убили привычную гордость при произнесении этого слова.

– О, – сказал офицер с уважением. – Очень.

Славка безучастно кивнул.

– Зарудная? – спросил офицер у Лидки. – Дочка?

– Невестка, – сказала Лидка, ежась от сырого холода.

– Невеста? – не понял офицер и поглядел на Славку.

– Жена, – сказал Славка с кривой усмешкой.

Офицер так ничего и не понял.

Поселок назывался Рассморт. Когда-то здесь обитали почти две тысячи жителей, промышлявших морем. Туристы, летом покрывавшие побережье подобно живому ковру, в Рассмотре не уживались: перебои с водой и электричеством, ни одной приличной гостиницы, нищий кемпинг на берегу, романтика для тех, кто равнодушен к комфорту и не огорчается, когда клозетом служат заросли колючих кустов.

Во время апокалипсиса в Рассморте не было ни одного туриста – не сезон. Две тысячи местных жителей привычно бежали от берега, опасаясь нашествия глеф, которых действительно много было в этих водах. Люди не стали дожидаться рекомендаций ГО и на велосипедах рванули в сторону ближайшего райцентра – именно там демографическая карта темнела, обозначая большую плотность населения, именно там следовало ждать появления Ворот.

На полпути беглецов настигла радиосводка. Ворота открылись, как ожидалось, впереди у райцентра, но и в Рассморте открылись небольшие, на самой кромке моря, Ворота. («К тому времени, – подумала Лидка с кривой улыбкой, – Ворота стояли открытыми минимум полчаса».)

И тут жители Рассморта разделились. Часть их предпочла продолжать путь, часть решила вернуться, рассудив, что таким образом увеличивает свои шансы на спокойную эвакуацию.

…Прикрыв глаза, Лидка воображала эту гигантскую велоколонну. Поскрипывание старых седел, тяжелое дыхание при подъеме на гору, шорох шин и свист ветра на спусках; ехали, наверное, молча, краем глаза пытаясь удержать в поле видимости отца и сестру, жену, сына…

Над Рассмортом висел вертолет ГО. Очередями отгонял глеф, пока люди пробирались улицами покинутого поселка, который был уже обезображен первыми подземными толчками. Бросали велосипеды, и колеса долго еще крутились в воздухе, люди уходили в Ворота, а колеса крутились, мелькали спицы…

Пилот вертолета был одного с Лидкой поколения. Это был первый его апокалипсис; говорят, парень держался мужественно. Проследил за уходом рассмортцев, доложил на базу, получил распоряжение возвращаться… После этого связь с вертолетом прервалась. Много позже, после апокалипсиса, среди развалин Рассморта нашли остатки вертолета.

Землетрясение не пощадило берег на протяжении многих километров, но Рассморту досталось особенно сильно. Две колоссальные волны, одна за другой, слизали половину поселка будто языком; земля трескалась, как корка пригоревшего пирога, и в трещины вступало море. Неудивительно, что вертолет не удержался над этим адом, – хотя конкретная причина его гибели так и осталась неясной.

Вернувшихся после апокалипсиса жителей ожидала чудовищная картина почти полного разрушения; к несчастью, вернулись не все.

Комиссия ГО явилась в первые же недели нового цикла, одновременно с инспекторами общественного страхования. Регистрация выживших подтвердила, что все они эвакуировались через большие Ворота райцентра.

Из тех, кто повернул тогда на полдороге, не было в живых НИКОГО. Хотя на региональной базе ГО сохранились донесения о том, что около восьмисот рассмортцев почти без потерь вошли в малые Ворота на береговой кромке!

Кому-то из комиссии пришла в голову мысль осмотреть изуродованный землетрясением берег.

Ворота нашлись сразу же. Навершие каменного портала едва поднималось над водой, его легко было принять за обломок скалы. Ворота стояли, разумеется, выпотрошенные, без Зеркала. Ворота, принявшие без малого восемь сотен человек. И не отпустившие их обратно.

Шок был чудовищным. У членов комиссии сработала рефлекторная защитная реакция – все засекретить. Остатки населения были эвакуированы из Рассморта под предлогом (и весьма правдоподобным) «фатальных разрушений, несовместимых с дальнейшей эксплуатацией населенного пункта». Где-то там, за много километров от малой родины, эти счастливчики получили новое жилье (в бараках) и страховые выплаты (в зависимости от статуса). Развалины Рассморта были закрыты для доступа, на двух подъездных дорогах поставили по КПП, в самом поселке время от времени появлялись патрули да покачивался на волнах старый сторожевой катер.

Официальная версия случившегося была такова: люди, направлявшиеся к рассмортским Воротам, не добрались до них и погибли во время землетрясения. Их имена были внесены в траурный список пятьдесят третьего апокалипсиса; это была колоссальная потеря, но «каждый новый цикл – это новая жизнь». Вот и все.

Лидка стояла на месте, где когда-то была центральная площадь некрасивого и небогатого, но живого и многолюдного поселка. Стояла, кутаясь в ветровку; за спиной газовал автобус. Парень в военной форме жестами указывал водителю, как ловчее проехать в переулок и не зацепиться бортом за нависающую бетонную балку.

Остальные члены экспедиции стояли рядом, инстинктивно сбившись в плотную группу.

Петр Олегович, формальный руководитель, археолог. Виталий Алексеевич, реальный руководитель, гэошник, для виду прикрывающийся кандидатской диссертацией по кризисной биологии. Щуплый мужчина по имени Саша, ни род занятий, ни функцию которого Лидке до сих пор не удалось выяснить. Валя, интендант. Сергей, техник и сменный водитель. Еще водитель грузовика, кажется, Валера, кто его, кстати, подменял в пути?… Еще они со Славкой, лаборанты. (По дороге Валя совершенно прямо сказала, что двух лаборантов многовато будет и что Лидку она мобилизует «для технических нужд», то есть «на камбуз»… Впрочем, раз в день им обещали подгонять полевую кухню.)

Автобус наконец-то втиснулся между балкой и развалинами желтой кирпичной стены. Военный удовлетворенно потер руки, пошарил по карманам, достал сигарету, подошел к Славке за огоньком. Славка развел руками.

– На, – курящая Валя щелкнула зажигалкой.

Военный прикурил. Был он не то сержантом, не то ефрейтором, в знаках различия здешней армии Лидка не особенно разбиралась.

– Что смотреть будете? – Он улыбнулся, от него пахло давно немытым солдатом, но улыбка была симпатичная, и глаза – блестящие, лукавые.

– В смысле? – спросила Валя.

Сержант-ефрейтор поводил по воздуху сигаретой, подыскивая подходящее слово:

– Это… исследовать?

– Море, – сказал неслышно подошедший гэошник Виталий. – Дальфинов.

– О, – сержант-ефрейтор закивал. – Дальфины… плохо. Исследовать… Это хорошо.

Базу разместили на окраине бывшего поселка, в единственном восстановленном здании – раньше здесь был продовольственный магазин. Поселяться в развалинах не стали из соображений безопасности и отчасти из суеверия. Расставили палатки.

Палатку супруги Зарудные привезли свою, туристическую, линялую и потрепанную, видавшую виды. Славка утверждал, что в этой палатке его родители провели вместе не один сезон; брезентовый домик был частью памяти об Андрее Игоревиче – тем не менее Лидке неприятна была мысль о том, что каждую ночь придется проводить бок о бок с законным супругом.

Первую ночь оба почти не спали; Славка лежал, демонстративно повернувшись к жене спиной, и изображал полный покой – его выдавало только дыхание. А Лидка смотрела в темноту над собой, туда, где загораживал звезды невидимый брезент, и не могла отделаться от мысли, что молодые Андрей и Клавдия Зарудные именно здесь, в этой палатке, зачали своего единственного сына.

В полусне приходил Андрей Игоревич, голый, завернутый в яркое пляжное полотенце. Укоризненно улыбался: «Ну что же ты?» Приходила Клавдия Васильевна, вызывающе толстая, в старомодном мешковатом купальнике, демонстративно натиралась жидкостью для загара, улыбалась напомаженными губами: «Мой муж – навсегда мой. А ты рожать должна, рожать, ты – пустоцветка, бесплодная утроба, ишь, чего надумала, дети ей в тягость»…

Лидка просыпалась со стоном. Славка делал вид, что ничего не слышит; в палатке было душно, волглые брезентовые стены провисали под тяжестью росы.

На рассвете Славка выбрался из спальника и ушел – не то бродить, не то купаться, не то разыскивать среди спящих интендантшу Валю и жаловаться на холодность супруги. С его уходом стало легче; Лидка приоткрыла полог, впуская в палатку свежий прохладный воздух, повернулась на бок и сладко проспала несколько часов, пока не начался всеобщий подъем.

…Пресную воду приходилось качать из единственной скважины. Колонка была древняя, с коротким тугим рычагом. Интендантша Валя сочла уже решенным вопрос о Лидкиной профориентации: «Так, чай поставь сразу на двух примусах, к обеду Серега печку сложит, завтрак – сухим пайком, а вот обед для работяг мы выдадим полноценный…»

Лидка не стала спорить. Просто подошла к гэошнику Виталию и попросила подтвердить: верно ли, что ее участие в экспедиции обусловлено прежде всего интересами университета? И совершенно не к месту помянула гэошника Николая Ивановича. Она и Зарудного хотела помянуть, но в этом уже не было необходимости, поскольку Виталий закивал и немедленно объяснил уважаемой Валентине, что Лидия Зарудная – научный работник и привлекать ее к вспомогательной работе возможно только с ее согласия…

Валя удивилась. Валя помрачнела. Валя, вероятно, сделала относительно Лидки какие-то нелицеприятные, далеко идущие выводы, во всяком случае взгляд ее говорил о многом.

Лидка сделала вид, что не замечает этого взгляда.

После завтрака собрались на первую планерку. Щуплый Саша оказался профессиональным водолазом и инструктором по подводному плаванию. Лидка почему-то подозревала, что это не единственная Сашина профессия.

И Виталий, и Петр Олегович имели, оказывается, некоторый опыт погружения с аквалангом. Целый час был потрачен на инструктаж по технике безопасности – в начале цикла дальфины редко нападают на людей, наоборот, могут проявлять дружелюбие и любопытство, однако Саша категорически настаивал, чтобы при малейшем подозрении относительно приближения «этих тварей» аквалангист получал сигнал к эвакуации.

Составили план работы на ближайшие дни. Подписались по очереди на неприятного вида бумагах. («прослушал… предупрежден… уведомлен…»). Еще раз распределили давно распределенные функции. Лидка получила в свое распоряжение «лабораторию» – бывшую, вероятно, подсобку, комнатушку с цементным полом и дощатым столом, со страшным черным кабелем на полу (электростанцию привезли с собой, с виду она выглядела как отвратительный грузовик с огромными скатами, с тюремными решетками на фарах).

Лидка прекрасно понимала, что лабораторной работы на двоих не хватит. Николай Иванович был, наверное, единственным начальником, правильно понимавшим Лидкину мотивацию. Прочие искренне считали, что жена Зарудного-младшего взята в экспедицию затем, чтобы не скучал Ярослав Андреевич. И затем, чтобы позагорать на скалах. И затем, разумеется, чтобы помочь Вале по хозяйству…

Лидка мрачно улыбнулась. Славка не знал, к чему относится эта улыбка, но поморщился, как от кислого.

Вдвоем они разобрали контейнер. Поминутно справляясь с «сопроводиловкой», установили приборы, все проверили и подключили; сегодня вечером Петр Олегович запишет у себя в дневнике: «Первый день экспедиции. Готовность к работе. Несколько усложняет ситуацию начинающийся шторм – около трех баллов… Прогноз погоды – в общем благоприятный».

На заднем дворе бывшего магазина лежали под навесом велосипеды. Штук десять. С пробитыми покрышками, в пятнах облезшей эмали, в разной степени ржавые.

– Ого, – сказал Славка, крутанув колесо. – Можно, в принципе, починить парочку… удобно было бы.

– Нет, – сказал техник Сергей. – Я смотрел уже, ничего тут не выйдет, мусор, металлолом.

Лидка стояла рядом и все слышала.

Хозяева этих велосипедов ушли в Ворота и не вернулись. Возможно, они до сих пор живы – ТАМ, в месте, о котором у нее самой остались только отрывочные, жутковатые воспоминания. Там, где нет времени, и сердце бьется так, что от удара до удара успеваешь поверить, будто давно умер…

А их велосипеды пережили мрыгу. И вот уже несколько лет ржавеют на берегу, а деловитому Славке даже в голову не приходит, что без разрешения брать чужую вещь некрасиво…

Она тряхнула головой. Бред, конечно, жителям Рассморта велосипеды давно без надобности. А Славку она готова обвинить в каких угодно грехах – за его ночное сопение, за его тяжелые взгляды, за то, что он сын Андрея Игоревича.

После обеда над развалинами поселка прошелся армейский вертолет. Повисел, оглушая грохотом, развернулся и убрался в сторону райцентра. Лидке вспомнился тот парень, почти ее ровесник, который до последнего прикрывал рассмортцев от нашествия из моря. Приезжим показывали остатки его вертолета – хвост, торчащий из груды обломков. Тело, вернее то, что от него осталось, год назад извлекли с большими трудностями и похоронили у парня на родине, где-то на севере страны, где нет ни моря, ни дальфинов…

Лидка поежилась. В тех краях «прелести» глефьего нашествия с лихвой окупаются извержениями вулканов, причем если от дальфиньих личинок еще можно убежать, то от потока лавы уйти труднее.

Море к вечеру расштормилось окончательно. О том, чтобы выйти на катере, не могло быть и речи; Петр Олегович и гэошник Виталий стояли у причала (новенького, построенного около месяца назад) и по очереди спорили о чем-то с подводником Сашей.

– Ну что, Лида? – Белая футболка с желтой мышкой на груди делала гэошника Виталия моложе, чем он был на самом деле, а уж обаяние ему полагалось по штату. – Если погода не изменится, то нас ждет минимум неделька спокойных пляжных деньков…

– Виталий Алексеевич, – сказала Лидка, одним махом перепрыгивая через несколько дежурных реплик. – У меня разговор к вам… и к Петру Олеговичу, – добавила она, встретив недоуменный взгляд формального начальника экспедиции.

Море не желало успокаиваться еще четыре дня. Волны приходили и опрокидывались, заставляя вздрагивать тяжелые глыбы на берегу; волны отступали, утаскивали за собой груды разнокалиберной гальки, и звук, который при этом получался, был, скорее, визгом, нежели грохотом.

Среди гальки часто попадалось стекло. Осколки, истертые морем, гладкие мутные бусины.

Лидка часто ловила на себе взгляды. Внимательно, остро присматривался гэошник Виталий. Недоверчиво поглядывал Петр Олегович. С откровенной неприязнью зыркала Валя, и только Славка, законный Лидкин супруг, упрямо смотрел в сторону.

Ночи стояли безветренные и теплые, и Славка приспособился спать на берегу, под открытым небом. Такой романтизм ни от кого не укрылся и никого не обманул – теперь Валя смотрела на Славку с откровенным сочувствием, а Лидка едва сдерживалась, чтобы не обернуться, услышав шепот за спиной. Время шло, настоящей работы не было, экспедиция загорала.

Потом шторм улегся – за одну ночь, и, выйдя утром на берег, Лидка разинула рот – горизонта не было видно, море совершенно неощутимо переходило в небо, а потому весь мир казался круглым, мутноватым, как отшлифованная волнами стекляшка.

Из ангара вытащили катер. Лебедкой по специальным рельсам спустили на воду. То дальше, то ближе от берега торчали из воды остатки волнорезов. Верхний край Ворот не особенно от них отличался – Лидка сама, без подсказки, отличила его от прочих камней, но не смогла объяснить, по какому признаку.

«По мере возможности, Лида, – сказал ей тогда Виталий Алексеевич. – Только по мере возможности. Цель экспедиции – провести комплексные исследования, а не создать тебе условия для самореализации. Основная твоя функция – та, что записана в штатном расписании. Ты лаборант… Кроме того, извини, но на обучение тебя подводному плаванию нет времени. Ты когда-нибудь видела акваланг?»

«Я закончила курсы при институте физкультуры, – сказала она, не моргнув глазом. – Имею опыт погружения и второй спортивный разряд».

Приятно было поглядеть на их лица. В ТАКИХ экспедициях неожиданности случаются нечасто; откуда им было знать, что курсы Лидка прошла в течение недели, погружалась всего три раза и на глубину два метра, а разряд получила хоть и спортивный, но «юношеский», то есть фактически детский.

Тем не менее свою роль ее слова сыграли. На нее поглядывали теперь, как на шкатулку с секретом, ожидая и опасаясь новых сюрпризов.

В катер погрузились разведчики – Виталий, Петр Олегович, техник Сергей и щуплый Саша; Сашу Лидка побаивалась. Во-первых, как подводник он запросто мог уличить ее в некомпетентности, а во-вторых… Что-то было в нем, в Саше, нечто не вполне объяснимое, но ясно ощутимое Лидкиной шкурой. Она не удивилась бы, если бы по основной профессии он оказался патологоанатомом.

Катер приподнял белый нос, чуть опустил корму и двинулся, как бы нехотя, покачиваясь и волоча за собой широкую пенную ленту. Биноклей было два, но одним безраздельно завладела Валя, а просить у нее Лидка не хотела. Другой был у Славки; поколебавшись, Лидка тронула его за плечо:

– Дашь посмотреть?

Славка вздрогнул от ее прикосновения. Не глядя, сунул бинокль ей в руки; окуляры были теплые.

Лидка смотрела, как Сергей бросает якорь в десятке метров от кромки Ворот. Как Саша и Виталий неуклюже переваливаются через борт катера, по-лягушачьи мелькнув в воздухе широкими ластами. Как Петр Олегович привстает, подносит бинокль к глазам, еще раз изучая горизонт на предмет дальфиньих спин. Дает «добро»; оба акванавта скрываются под водой, и вот уже смотреть особенно не на что: покачивается катер, курит Сергей, Петр Олегович смотрит в бинокль на Лидку – и машет рукой…

Лидка помахала в ответ. Опустила бинокль, не глядя, сунула Славке:

– На…

Славки не оказалось рядом. Сунув руки в карманы джинсов, он брел по направлению к базе. Примерно на полпути его догнала Валя.

– …Съемку вести пока что невозможно – муть. На ближайшие недели прогноз хороший, волнения не будет, стало быть, уляжется. Первые образцы – в работе… Семейная пара Зарудных потом расскажет нам, что там и к чему. Флора, на первый взгляд, обычная, наросло всякой зелени, как на обыкновенном камне. Фауна – обычная. Рыбы спокойно плавают сквозь створку, по-видимому, от Зеркала Ворот ничего не осталось. По-видимому, мы имеем дело с оболочкой, скорлупой, хотя, конечно, тут важны результаты анализов… Ярослав Андреевич?

Славка поднялся. Белый халат поверх футболки делал его похожим на посетителя больницы.

– Минералы – базальт, сланец. В тканях растений повышенное содержание железа… Больше ничего. Скукотища. Состав воды… лучше, чем на городском пляже. Мочи и стоков нет совсем. Йода и соли – в норме. Здоровая такая водичка.

Славка и сам не улыбался своим шуткам, а присутствующие от них еще и мрачнели.

– Ясно, – после короткой паузы сказал Петр Олегович. – Следующим номером нашей программы… полная расчистка объекта, замеры, документирование, а когда спадет муть – видеосъемка. В конце концов наше дело – исследовать, выводы будут делаться потом… возможно, что и не нами.

Лидка молчала.

Восемь сотен человек вошли в эти Ворота. Почти восемь сотен, точного числа не знает никто. И вот – просто камни, причуда природы, по-своему красивая, но совершенно не оставляющая надежды.

Ни на то, что жители Рассморта вернутся. Ни на то, что удастся узнать нечто новое о природе Ворот.

Валя была из поколения Лидкиных родителей. Вале было чуть за сорок; поджарая и сильная, она без труда поднимала тяжести и легко относилась к жизни. Волосы красила в темно-желтый цвет. Пахла сандалом. Полжизни провела в разнообразных экспедициях, умела сварить суп «из топора», а если были еще и приличные продукты, то сооружала на походной печурке прямо-таки ресторанные блюда.

По вечерам пела под страстную гитару водителя Валеры.

Традиция сложилась в первые же дни – вечером «на базе» у Вали собирались любители поболтать и попеть под гитару. Специально для этих вечеринок лысоватый Паша, водитель автобуса, добывал через местных солдат мутный самогон и крепкое домашнее вино.

Лидка никогда не являлась на эти посиделки, а Славка, с некоторых пор повадившийся посещать Валины «вечерки», ничего супруге не рассказывал.

Петр Олегович проводил вечера за рабочим столом. Чужое присутствие только раздражало его – для общения ему хватало большой черно-белой фотографии, с которой улыбались одинаковой улыбкой его жена, два сына и две внучки на руках у пары полнотелых невесток.

Виталий и Саша предпочитали здоровый образ жизни. Спать ложились рано; время от времени то один из них, то другой задумчиво бродил по окрестностям с биноклем и заводил разговоры с местными солдатиками. То Виталий, то Саша наведывался к Вале на посиделки – никогда вместе, а только по очереди, как бы по долгу службы, из чего Лидка заключила, что и Александр не столько подводник, сколько гэошник.

Он по-прежнему внушал ей опасение. Несмотря на то что держался ровно, даже с симпатией; Лидка ждала, когда Саша предложит ей на деле доказать, на что она способна в маске и с баллоном за спиной.

И дождалась.

Было около пяти часов. Жара спала; извлеченный из воды катер стоял перед ангаром, на рельсах, и оттого напоминал трамвай.

От утреннего погружения осталось два заполненных, или, как говорил Саша, «забитых» баллона. Хранить их до следующего утра не полагалось по технике безопасности; Саша неслышно подошел к сидящей на причале Лидке, тень его упала в воду, спугнув случайную мелкую рыбешку.

– Ну что, поныряем?

Лидкино сердце подпрыгнуло, как подброшенная на ладони монетка.

Ее пляжный купальник почему-то начал стеснять ее, особенно когда Саша помогал ей надевать баллон и пояс. Подводнику полагается гидрокостюм, а все эти тонкие ниточки-шнурочки, резинки и пластмассовые застежки годятся только для бессмысленного валяния на пляже…

Маску Лидка подобрала и подогнала заранее. Ласты болтались, пока Лидка не додумалась надевать их на толстые шерстяные носки. Саша поморщился, но ничего не сказал.

– Слушай задание. Для начала просто погружаемся на глубину три-четыре метра, то есть до дна. Спокойно плывем вдоль берега, под водой я даю тебе команды, ты их выполняешь… Ясно?

Она торопливо кивнула.

– Ну давай…

Саша соскользнул с причала и сразу ушел вниз; Лидка отлично видела, как он лениво перебирает ластами над поросшими зеленью валунами, над россыпью пестрых камней. Море было отменно прозрачным, мешали смотреть только небо, дробящееся на поверхности воды, да еще пузыри воздуха, побывавшего у Саши в легких.

Ну, Лида…

Она взяла в рот загубник. Выпустила. Осторожно слезла с дощатого края. Погрузилась по плечи, придерживаясь руками за занозистый деревянный край. Снова взяла загубник. Нервно поправила маску. Оттолкнулась от края.

Море было теплым, но Лидка вздрогнула, когда ее макушка соприкоснулась с водой. В ушах установился тот неповторимый гул, который оборачивается потом полным безмолвием – тишиной подводного мира…

Она поймала себя на том, что задерживает дыхание. Набралась мужества и вдохнула; воздух в баллоне был теплее, чем вода, а может быть, Лидке показалось.

Она посмотрела вниз, увидела Сашу, небрежно гоняющего по песчаной полянке маленького серого краба. Нырнула и… снова всплыла, вылетела из-под воды, подобно пластмассовому пупсу. Баллон, такой тяжелый на суше, теперь играючи вынес наверх Лидкино легкое тело.

Саша поднял голову. Лидке казалось, что сквозь маску она видит насмешку в его глазах.

Она нырнула снова – с тем же успехом. Баллон не желал тонуть. По всем законам физики он и не должен тонуть, просто странно, как это Саша до сих пор на дне… Он ведь тоже щуплый, его собственного веса не хватит…