Буря мечей Мартин Джордж

— Он умер, — горестно ответила женщина. — Гора поймал его и вонзил ему в глаз кинжал. Нам рассказал об этом нищенствующий брат, а ему сказал человек, который видел это своими глазами.

— Это старая история и притом лживая, — сказал Лим. — Лорда-молнию убить не так просто. Может, сир Григор и в самом деле выколол ему глаз, но от этого еще не умирают — спросите Джека.

— Я, во всяком разе, не умер, — подтвердил одноглазый Джек-Счастливчик. — Вот родне моей не так посчастливилось. Отца повесил бейлиф лорда Пайпера, брата Уота послали на Стену, других братьев поубивали Ланнистеры. Глаз — это пустяки.

— Ты можешь поклясться, что он не умер? — Лиственная Леди стиснула руку Лима. — Да благословят тебя боги, Лим, — это лучшая новость, которую мы слышали за полгода. Да хранит его Воин, и красного жреца тоже.

На следующую ночь они нашли приют в сожженной септе сожженной деревни под названием Веселушка. В окнах не осталось стекол, и пожилой септон, встретивший их, сказал, что грабители сняли с Матери ее дорогие одежды, забрали золотой фонарь Старицы и серебряную корону Отца.

— И отрубили Деве груди, хотя они-то были из простого дерева. Ну и глаза, конечно, выковырнули, янтарь, ляпис-лазурь и перламутр. Да смилуется над ними Матерь.

— Кто это был, Скоморохи? — спросил Лим.

— Нет, северяне. Дикари, которые поклоняются деревьям. Они сказали, что ищут Цареубийцу.

Арья прикусила губу. Она чувствовала, что Джендри смотрит на нее, и это вызывало в ней гнев и стыд.

В подвале септы, среди паутины, древесных корней и разбитых винных бочонков, жили с дюжину человек, но и они давно уже не слышали о лорде Берике — даже их вожак в зачерненных сажей доспехах и грубо намалеванной молнией на плаще. Зеленая Борода, поймав на себе взгляд Арьи, засмеялся и сказал:

— Лорд-молния везде и в то же время нигде, так-то, белочка.

— Никакая я не белочка. Я почти взрослая, мне скоро будет одиннадцать.

— Тогда смотри, как бы я на тебе не женился! — Он хотел пощекотать ей подбородок, но Арья хлопнула его по руке.

Ночью Лим и Джендри сели играть с местными жителями в плашки, а Том завел дурацкую песню о Пузатом Бене и гусыне верховного септона. Энги дал Арье свой лук, но она, как ни старалась, не смогла его натянуть.

— Тебе нужен лук полегче, миледи, — сказал конопатый лучник. — Если в Риверране найдется мореное дерево, я смогу такой сделать.

Том, услышав его, прервал пение.

— Дурак ты, Лучник. Если мы и завернем в Риверран, то ненадолго, чтобы выкуп за нее получить, и тебе некогда будет делать луки. Скажи спасибо, если цел оттуда уйдешь. Лорд Хостер вешал разбойников еще до того, как ты бриться начал. А уж сынок его… я всегда говорил, что человеку, который не любит музыку, доверять нельзя.

— Он ненавидит не музыку, а тебя, дурака, — сказал Лим.

— Без всякой причины. Если он так напился, что ничего не сумел сделать со своей первой женщиной, я-то тут при чем?

— А песню кто про это сочинил — ты или другая задница, влюбленная в собственный голос?

— Я всего-то один раз ее спел, — защищался Том, — и кто сказал, что эта песня про него? Она про рыбу.

— Про дохлую рыбку, — засмеялся Энги.

Арье было все равно, о чем говорится в дурацких песнях Тома, и она спросила у Харвина:

— О каком это выкупе он говорит?

— Мы нуждаемся в лошадях, миледи, и в оружии тоже. Нам нужны доспехи, мечи, щиты, копья, а еще семена. Зима близко — помните? — Он тронул Арью за подбородок. — Вы не первая знатная пленница, за которую мы берем выкуп, и, надеюсь, не последняя.

Это Арья понимала. Рыцарей постоянно берут в плен, а потом выкупают, и женщин иногда тоже. Но что, если Робб не захочет за нее платить? Она не какой-нибудь прославленный рыцарь, а для короля, интересы государства должны быть дороже сестер. И что скажет ее леди-мать? Хочет ли она, чтобы Арья вернулась, после всего, что ее дочка натворила? Арья прикусила губу и задумалась.

На другой день они приехали в место под названием Высокое Сердце. Это был холм, такой высокий, что Арье показалось, что с его вершины видно полмира. Там, наверху, она увидела кольцо огромных белых пней — все, что осталось от могучих некогда чардрев. Арья с Джендри, обойдя вокруг, насчитали тридцать один пень, и некоторые были так велики, что она могла бы спать на них.

Том сказал ей, что раньше Высокое Сердце было святыней Детей Леса и что остатки их волшебства еще сохранились здесь.

— С теми, кто здесь ночует, ничего дурного случиться не может, — сказал он, и Арья подумала, что это, пожалуй, правда: холм очень высок, место вокруг открытое, и ни один враг не подберется сюда незамеченным.

Том сказал еще, что окрестные жители сторонятся этого места: говорят, будто здесь являются призраки Детей Леса, погибших здесь, когда андальский король Эррег Братоубийца вырубил их рощу. Арья много чего знала и о Детях Леса, и об андалах, но призраки ее не пугали. В раннем детстве она играла в «приди ко мне в замок» и в дев и чудовищ в крипте Винтерфелла, среди сидящих на своих тронах каменных королей.

И все-таки в ту ночь она почувствовала, как стали дыбом волосы на затылке. Она спала, но ее разбудила буря. Ветер сорвал с нее одеяло и унес в кусты. Когда Арья пошла за ним, она услышала голоса.

У прогоревшего до углей костра сидели Том, Лим и Зеленая Борода, а с ними крошечная женщина на фут ниже Арьи и старше старой Нэн. Согнутая и сморщенная, она опиралась на кривую черную клюку. Ее длинные белые волосы ниспадали почти до земли, а когда дул ветер, стояли вокруг головы, как облако. Кожа у нее была еще белее, цвета молока, и Арье показалось, что глаза у нее красные, хотя сквозь кусты разглядеть было трудно.

— Старые боги неспокойны и не дают мне спать, — говорила женщина. — Во сне я видела, как тень с пылающим сердцем зарезала золотого оленя. Еще видела человека без лица — он стоял на мосту, который качался под ним. На плече у него сидела ворона-утопленница с водорослями на крыльях. Я видела ревущую реку и женщину-рыбу. Она плыла мертвая, с красными слезами на щеках, но когда она открыла глаза, я проснулась от ужаса. Я видела все это и много другого. Вы принесли мне дары, чтобы заплатить за мои сны?

— Какой в них прок, в снах? — проворчал Лим. — Женщины-рыбы и вороны-утопленницы. Мне самому прошлой ночью приснилось, будто я целую одну трактирную девку, которую знал когда-то. Не хочешь ли заплатить мне за это, старуха?

— Твоя женщина давно умерла, и теперь ее целуют одни только черви. А ты, — сказала старушка Тому, — либо спой мне песню, либо убирайся отсюда.

И он запел так тихо и печально, что Арья улавливала только обрывки слов, хотя они показались ей знакомыми. Санса бы точно узнала эту песню.

Она их все знала, и немного играла сама, и очень красиво пела. Не то что Арья, которая только выкрикивала слова.

Наутро старушки нигде не было видно. Когда стали седлать лошадей, Арья спросила Тома, живут ли по-прежнему Дети Леса на Высоком Сердце.

— Ты ее видела, да? — усмехнулся певец.

— Кто она — привидение?

— Разве привидения жалуются на боль в суставах? Нет, это просто маленькая женщина. Странная, конечно, и глаз у нее дурной. Но она знает вещи, до которых ей дела нет, и может рассказать тебе о них, если ты ей понравишься.

— Выходит, ты ей нравишься? — с сомнением спросила Арья.

— Не я, так мои песни, — засмеялся он. — Только она всегда заставляет меня петь одну и ту же. Песня, конечно, неплохая, но я знаю и другие не хуже нее. Ну ничего — главное, что мы теперь напали на след. Скоро ты увидишь Тороса и лорда-молнию, ручаюсь.

— Если вы — их люди, почему они тогда от вас прячутся?

Том закатил глаза, и за него ответил Харвин:

— Я не сказал бы, что они прячутся, миледи, но лорд Берик в самом деле не сидит на месте и редко с кем делится своими планами. Зато его никто не сможет выдать в случае чего. Теперь нас, должно быть, сотни, а то и тысячи — не можем же мы все таскаться за ним по пятам. Мы объели бы всю округу дочиста, и какое-нибудь войско больше нашего могло бы нас перебить. А маленькие отряды, такие, как наш, могут наносить удары в дюжине мест одновременно и уходить, пока враг опомниться не успел. Если же кого-нибудь из нас поймают и станут допрашивать, он не сможет их навести на лорда-молнию, что бы с ним ни делали. Вы знаете, что такое допрос, миледи?

Арья кивнула.

— Они называли это щекоткой — Полливер, Рафф и другие. — И она рассказала им о деревне у Божьего Ока, где их с Джендри взяли в плен, и о вопросах, которые задавал Щекотун. «Есть ли в деревне спрятанное золото? — всегда спрашивал он. — Серебро, драгоценные камни? Провизия? Где лорд Берик? Кто из ваших деревенских ему помогал? В какую сторону он отправился? Сколько с ним было человек? Сколько рыцарей, лучников, конных? Какое у них оружие? Сколько раненых? Так куда, говоришь, они ушли?» Стоило ей вспомнить об этом, и она вновь услышала крики, почувствовала запах крови, нечистот и паленого мяса. — Вопросы он задавал одни и те же, но щекотка каждый день была другая.

— Дети не должны такое видеть, — сказал Харвин, выслушав ее. — Мы слышали, что Гора потерял половину своих людей у Каменной Мельницы. Может, этот Щекотун плывет теперь по Красному Зубцу, и рыбы его обгладывают. А если нет, то им придется отвечать и за его преступления. Лорд Берик сказал как-то, что война началась, когда десница послал нас покарать Григора Клигана именем короля, и что этим он ее и закончит. — Он ласково потрепал Арью по плечу. — Садитесь в седло, миледи. Нам предстоит долгий дневной переход до Желудей, зато там у нас будет крыша над головой и горячий ужин.

Они и правда ехали целый день, но в сумерки, переправившись через ручей, они увидели каменные крепостные стены и большой дубовый сруб замка Желуди. Его хозяин сражался где-то вместе со своим хозяином, лордом Венсом, и ворота замка были наглухо заперты. Но леди-хозяйка была старым другом Тома Семиструнного — Энги сказал даже, что они когда-то были любовниками. Энги часто ехал рядом с Арьей — он был ближе к ней по возрасту, чем все они, не считая Джендри — и рассказывал ей всякие забавные истории о Дорнийских Марках. Но она не поддавалась на эту удочку, говоря себе: «Он мне не друг, он просто следит за мной, чтобы я опять не убежала». Ну что ж, она тоже будет следить. Сирио Форель научил ее этому.

Леди Смолвуд приняла разбойников довольно радушно, хотя и не преминула обругать их за то, что они таскают с собой в военное время маленькую девочку. Еще больше она рассердилась, когда Лим проговорился, что Арья знатного рода.

— Кто налепил на бедного ребенка эти болтонские лохмотья? — осведомилась она. — Эта эмблема… да девочку могут повесить в мгновение ока, увидев ободранного человека у нее на груди. — Тут Арью быстро погнали наверх, посадили в ванну и начали поливать кипятком. Служанки леди Смолвуд скребли ее так, будто с нее самой кожу хотели содрать, и даже добавили в воду что-то такое, пахнущее цветами.

После этого ее еще и одели как девочку. На нее напялили шерстяные чулки, полотняную сорочку, а поверх всего — зеленое платье с коричневыми желудями, вышитыми на лифе и подоле.

— Моя двоюродная бабушка — септа в староместском Доме Матери, — сказала леди Смолвуд, пока женщины зашнуровывали платье у Арьи на спине. — Когда началась война, я отправила свою дочь к ней. Она, конечно, уже вырастет из своих старых платьев, когда вернется. Ты любишь танцевать, дитя? Моя Кариллен прелестно танцует и красиво поет. А ты чем любишь заниматься?

Арья поворошила ногой тростник на полу.

— Работать Иглой.

— Это очень успокаивает, правда?

— Только не меня.

— Правда? Я всегда любила шить. Боги каждой из нас дают свой маленький талант, и мы не должны дать ему зачахнуть, как говорит моя бабушка. Любое деяние может стать молитвой, если мы вкладываем в него все свое старание. Правда, чудесно сказано? Вспомни это, когда снова примешься за иглу. Ты этим каждый день занимаешься?

— Занималась, пока не потеряла свою Иглу, а новая уже не так хороша.

— В такие времена мы все должны делать лучшее, на что способны. — Леди Смолвуд захлопотала, оправляя на Арье платье. — Ну вот, теперь ты настоящая молодая леди.

«Я не леди, — хотелось сказать Арье. — Я волк».

— И не знаю, кто ты, дитя, — продолжала хозяйка, — и это, пожалуй, к лучшему. Боюсь, ты какая-то важная персона. — Она поправила Арье воротник. — В такие времена лучше быть мелкой сошкой. Жаль, что я не могу оставить тебя здесь — это небезопасно. Стены у меня есть, но людей, чтобы оборонять их, не хватает.

К тому времени, как Арью вымыли, одели и причесали, в чертоге замка накрыли ужин. Джендри, глянув на нее, начал так ржать, что вино потекло у него из носа, пока Харвин не съездил ему по уху. Пища была простая, но сытная: баранина с грибами, черный хлеб, гороховый пудинг и печеные яблоки с желтым сыром. Когда слуги, убрав со стола, вышли, Зеленая Борода понизил голос и стал расспрашивать хозяйку о лорде-молнии.

— Не прошло и двух недель, как они побывали здесь, — улыбнулась она. — Они двое и еще дюжина человек. Овец перегоняли. Я глазам своим не поверила. Торос в благодарность оставил мне трех барашков — одного вы только что съели.

— Торос перегоняет овец? — покатился со смеху Энги.

— Да уж, зрелище было престранное, но Торос сказал, что он, как пастырь, умеет обращаться со стадом.

— И стричь его, — хмыкнул Лим.

— Об этом можно сложить замечательную песню, — заметил, дернув струну, Том.

Леди Смолвуд наградила его уничтожающим взглядом.

— Пусть ее сочиняет тот, кто не рифмует «в паре он» с «Дондаррион». И не поет «Приляг на травку, мой дружок» каждой встречной молочнице, после чего две из них оказываются беременными.

— Песня называлась «Дай мне испить красы твоей», — возразил Том, — молочницы всегда охотно ее слушают. Некой высокородной леди, сколько мне помнится, она тоже нравилась.

Ее ноздри раздулись.

— В речных землях полно девиц, которым ты нравился, и все они теперь пьют чай из пижмы. Уж казалось бы, мужчина твоего возраста должен знать, как уберечь женщину. Скоро тебя станут звать Том Семь Сынов.

— Семь сынов у меня уже есть. Чудесные парни и поют, что твои соловьи. — Заметно было, что Тома это нисколько не удручает.

— А не сказал его милость, куда направляется, миледи? — спросил Харвин.

— Лорд Берик ни с кем не делится своими планами, но я знаю, что близ Каменной Септы и в Трехгрошовом лесу теперь голод. На вашем месте я поискала бы его там. — Леди Смолвуд отпила глоток вина. — Надо вам знать, что у меня бывали и менее приятные гости. Стая волков долго выла у моих ворот, полагая, что я прячу здесь Джейме Ланнистера.

Том перестал бренчать.

— Так это правда, что Цареубийца снова на свободе?

Леди Смолвуд презрительно прищурилась.

— Вряд ли они охотились бы за ним, если бы он сидел в цепях под Риверраном.

— И что же миледи им сказала? — спросил Джек-Счастливчик.

— Что сир Джейме лежит голый у меня в постели и слишком обессилел, чтобы спуститься к ним. Один из них имел наглость обозвать меня лгуньей, и мы спровадили их, пустив пару стрел. Думаю, они отправились к Черной Луке.

Арья поерзала на сиденье.

— А что это были за северяне, которые спрашивали о Цареубийце?

Леди Смолвуд, видимо, удивило то, что она заговорила.

— Они не назвались, дитя, но одеты были в черное, с белыми солнцами на груди.

Белое солнце на черном — эмблема лорда Карстарка. Это люди Робба. Может, они все еще где-то поблизости. Если бы она сумела ускользнуть от разбойников и найти их, они, возможно, отвезли бы ее к матери в Риверран…

— Не говорили они, как Ланнистеру удалось бежать? — спросил Лим.

— Говорили, да только я не поверила ни одному их слову. Они утверждают, что его освободила леди Кейтилин.

Тома это так поразило, что он снова дернул струну.

— Полно вам. Это же безумие.

Неправда это, подумала Арья. Не может это быть правдой.

— Я того же мнения, — сказала леди Смолвуд.

Тут Харвин вспомнил об Арье.

— Такие речи не для ваших ушей, миледи.

— Я хочу послушать, — воспротивилась Арья, но разбойники были непреклонны.

— Ступай, белочка, ступай, — сказал Зеленая Борода. — Веди себя, как подобает маленькой леди, и поиграй во дворе, пока мы разговариваем.

Арья сердито вышла и непременно хлопнула бы дверью, не будь она такой тяжелой. Ночь уже опустилась на замок, на стенах которого горело всего несколько факелов. Ворота были на запоре. Она, конечно, обещала Харвину, что не будет снова пытаться бежать, но это было до того, как они начали говорить неправду о ее матери.

— Арья! — позвал вышедший следом за ней Джендри. — Леди Смолвуд сказала, у них тут есть кузница. Не хочешь посмотреть?

— Пошли. — Все равно делать больше нечего.

— Этот их Торос, — сказал Джендри, когда они шли мимо псарни, — не тот ли самый, который жил в Королевской Гавани? Красный жрец, толстый, с бритой головой?

— Думаю, что тот. — Арья, насколько помнила, ни разу не разговаривала с Торосом в Королевской Гавани, но знала его в лицо. Они с Джалабхаром Ксо были самыми заметными фигурами при дворе Роберта, а Торос к тому же состоял в дружбе с королем.

— Он меня, конечно, не помнит, но он бывал у нас в кузнице. — Кузницей Желудей некоторое время никто не пользовался, но кузнец аккуратно развесил свой инструмент на стене. Джендри зажег свечу, поставил ее на наковальню и взял пару щипцов. — Мой мастер всегда ругался с ним из-за его горящих мечей и говорил, что не годится так обращаться с хорошей сталью.

Но Торос хорошей сталью никогда и не пользовался. Просто окунал какой-нибудь дешевый меч в дикий огонь и поджигал, мастер говорил, что это алхимический фокус, но лошади пугались такого меча, и неопытные рыцари тоже.

Арья наморщилась, стараясь вспомнить, говорил ли что-нибудь отец о Торосе.

— Он ведь не очень благочестив, верно?

— Верно. Мастер Мотт говорил, что Торос может перепить даже короля Роберта. Они оба одного поля ягоды, говорил он — дураки и пьяницы.

— Не годится обзывать короля пьяницей. — Король Роберт и правда много пил, но он был другом ее отца.

— Я про Тороса говорю. — Джендри протянул щипцы, как бы желая ущипнуть ее за нос, но она отбила их в сторону. — Он любил пиры и турниры, за это король Роберт его и отличал. Кроме того, он смелый. Когда проломили стену Пайка, он первый ворвался в брешь и стал рубить своим горящим мечом, поджигая островитян при каждом ударе.

— Вот бы и мне горящий меч. — Арья с удовольствием подожгла бы целую кучу народу.

— Говорю же тебе, это просто фокус. Дикий огонь губит сталь. Мастер продавал Торосу новый меч после каждого турнира, и каждый раз они торговались как одержимые. — Джендри повесил щипцы обратно и снял со стены тяжелый молот. — Мастер Мотт говорил, что мне пришло время выковать свой первый длинный меч. Он дал мне кусок хорошей стали, и я уже прикидывал, как примусь за дело, но тут пришел Йорен и забрал меня в Ночной Дозор.

— Ты все еще можешь ковать свои мечи, если хочешь. Ты сможешь работать на моего брата Робба, когда мы приедем в Риверран.

— Риверран, — протянул Джендри, положив молот. — А ты теперь совсем другая. Настоящая девочка.

— С этими дурацкими желудями я похожа на дуб.

— Ничего. Ты красивый дубок. — Он подошел поближе — и понюхал ее. — Даже пахнет от тебя хорошо в кои-то веки.

— Зато от тебя воняет. — Арья пихнула его на наковальню и бросилась бежать, но Джендри поймал ее за руку. Она подставила ему ногу и повалила. Он увлек ее за собой, и они принялись кататься по полу. Сила была на его стороне, но Арья брала проворством. Всякий раз, как он сжимал ее руками, она вывертывалась и давала ему тумака. Джендри только смеялся ее ударам, и ее это злило. Наконец он захватил обе ее руки своей, а другой стал ее щекотать. Арья двинула его коленом между ног и вырвалась. Они оба перепачкались, и от ее желудевого платья оторвался рукав.

— Спорю, теперь я уже не такая красивая, — крикнула она.

Когда они вернулись в зал, Том пел:

Харвин, взглянув на них, расхохотался, а Энги расплылся во всю свою веснушчатую ряшку и спросил:

— Неужто правда, что она — благородная леди?

Но Лим дал Джендри подзатыльник и сказал:

— Если хочешь подраться, дерись со мной! Она девочка и наполовину младше тебя. Держи свои грабли подальше от нее, понял?

— Я первая начала, — сказала Арья. — Джендри просто разговаривал.

— Оставь мальчишку, Лим, — вмешался Харвин. — Я не сомневаюсь, что первой начала Арья. В Винтерфелле было то же самое.

Том подмигнул ей и запел дальше:

— Наряда из листьев у меня нет, — с доброй улыбкой сказала леди Смолвуд, но у Кариллен остались еще платья. Пойдем наверх, дитя, и подыщем тебе что-нибудь.

Все обернулось еще хуже, чем прежде. Леди Смолвуд настояла на том, чтобы Арья выкупалась еще раз, а потом ей подстригли и расчесали волосы. Платье, которое надели на нее теперь, было сиреневое, вышитое маленькими жемчужинками. Одним оно было хорошо: всякому ясно, что в таком нарядном платье верхом ездить нельзя. Поэтому наутро после завтрака леди Смолвуд принесла Арье бриджи, пояс, рубашку и замшевую курточку с железными заклепками.

— Это вещи моего сына, — сказала она. — Он умер семи лет.

Арье внезапно сделалось стыдно.

— Простите, миледи, что я порвала платье с желудями. Оно было красивое.

— Да, дитя, как и ты. Будь храброй.

Дейенерис

В середине площади Гордости стоял красный кирпичный фонтан, а посреди фонтана — чудовищная гарпия из кованой бронзы, двадцатифутовой вышины. Голова у нее была женская, с позолоченными волосами, глазами из слоновой кости и костяными же заостренными зубами. Желтая, пахнущая серой вода скатывалась вниз из ее тяжелых грудей. Но руки ей заменяли крылья, как у летучей мыши или дракона, ноги были орлиные, а позади торчал изогнутый ядовитый хвост скорпиона.

Гарпия Гиса. Древний Гис, если Дени помнила верно, пал пять тысяч лет назад: его легионы дрогнули под напором молодой Валирии, кирпичные стены рухнули, его города испепелил драконов огонь, и его поля засеяли солью, серой и черепами. Его боги умерли, а с ними и его народ. Нынешние астапорцы — просто дворняги, как говорит о них сир Джорах. Даже гискарский язык почти забыт: рабовладельческие города говорят на валирийском, который переняли у завоевателей — вернее, на том, во что он превратился теперь.

Но символ древней империи выстоял — только теперь гарпия держала в своих когтях тяжелую цепь с раскрытыми браслетами на каждом конце. У гискарской гарпии в когтях была молния. Это чудище — гарпия Астапора.

— Скажи вестеросской шлюхе, чтобы не пялилась на нее, — велел работорговец Кразнис мо Наклоз девочке-рабыне, переводившей для него. — Я торгую мясом, а не металлом. Эта бронза не продается. Пусть посмотрит на солдат. Даже тусклые лиловые гляделки западной дикарки способны увидеть, как они великолепны.

Валирийский, на котором говорил Кразнис, отличался характерными рычащими нотами Гиса и был густо приправлен работорговческим жаргоном. Дени его довольно хорошо понимала, но при этом улыбалась и вопросительно смотрела на переводчицу.

— Добрый господин Кразнис говорит: не правда ли, они великолепны? — Девочка говорила на общем языке прилично, особенно если учесть, что в Вестеросе она никогда не бывала. Ей не больше десяти лет, у нее круглое плоское лицо, смуглая кожа и золотистые глаза наатийки. Их еще называют «мирным народом», и все сходятся на том, что из них получаются самые лучшие рабы.

— Они могли бы мне подойти, — ответила Дени. Это сир Джорах посоветовал ей говорить только на дотракийском и на общем языке, пока они в Астапоре. Ее медведь умнее, чем кажется с виду. — Расскажи мне, как их обучают.

— Вестеросская женщина довольна ими, но не говорит похвальных слов, чтобы сбить цену, — доложила девочка своему хозяину. — Она хочет знать, как их обучают.

Кразнис мо Наклоз покивал головой. Пахло от него так, словно он искупался в малине, рыжая с черным борода лоснилась от масла. А груди у него больше, чем у меня, решила Дени, наблюдавшая их сквозь тонкий, цвета морской волны шелк его токара с золотой каймой, который обматывался вокруг одного плеча и туловища. Левой рукой он поддерживал токар во время ходьбы, в другой держал короткую ременную плеть.

— Неужто все вестеросские свиньи столь же невежественны? — посетовал он. Весь мир знает, что Безупречные — мастера копья, щита и короткого меча. — Он широко улыбнулся Дени. — Расскажи ей то, что она хочет знать, только побыстрее. Очень уж жарко.

В этом он по крайней мере не лжет. Две молодые рабыни держали навес из полосатого шелка над их головами, но у Дени даже в тени кружилась голова, а Кразнис обильно потел. Площадь Гордости пеклась на солнце с самого рассвета. Дени чувствовала сквозь сандалии жар нагретого красного кирпича.

Волны зноя поднимались от него, колебля воздух, и ступенчатые пирамиды Астапора вокруг площади казались миражем.

Но Безупречные, если и страдали от зноя, виду не подавали. Глядя на них, можно было подумать, что они сами из кирпича. Для смотра из казарм вывели тысячу солдат. Построенные в десять рядов по сотне человек в каждом перед фонтаном с бронзовой гарпией, они стояли навытяжку, глядя каменными глазами прямо вперед. Белые полотняные повязки прикрывали их чресла, на головах торчали конические бронзовые шлемы, увенчанные пиками длиною в фут. Кразнис приказал им сложить наземь копья и щиты, снять пояса с мечами и стеганые камзолы, чтобы королева Вестероса могла лучше оценить твердость их поджарых тел.

— Их отбирают в раннем детстве по росту, проворству и силе, — начала рассказывать девочка. — Обучение начинается в пять лет. Каждый день от зари до зари их учат владеть коротким мечом, щитом и тремя копьями. Наука эта очень сурова, ваше величество, и лишь один мальчик из трех выдерживает ее. Сами Безупречные говорят, что в тот день, когда они получают свою остроконечную шапку, лучшее остается позади, ибо никакая служба не может сравниться с пройденным ими учением.

Кразнис, не понимавший предположительно ни слова на общем языке, тем не менее важно кивал головой и время от времени тыкал девочку рукоятью плети.

— Скажи ей, что они стоят здесь уж сутки без пищи и воды и будут стоять, пока не свалятся, если я им прикажу. А когда девятьсот девяносто девять из них рухнут на кирпич и умрут, последний по-прежнему будет стоять и не двинется с места, пока смерть не сразит его. Вот каково их мужество. Скажи ей.

— По мне, это безумие, а не мужество, — сказал Арстан Белобородый, когда девочка перевела им речь купца. Его посох то и дело постукивал по кирпичу, выражая недовольство своего хозяина. Старик не хотел плыть в Астапор и не одобрял намерений Дени купить себе армию рабов. Королева должна выслушать все стороны, прежде чем принять решение — именно поэтому, а не ради своей безопасности, Дени взяла его с собой на площадь Гордости. Для защиты ей вполне бы хватило ее кровных всадников. Сира Джораха она оставила на борту «Балериона» — охранять ее народ и ее драконов. Их она скрепя сердце заперла в каюте. Было бы слишком опасно позволить им летать над городом: в мире полно людей, которые охотно убили бы их лишь для того, чтобы потом сказать «я убил дракона».

— Что там болтает этот вонючий старикан? — осведомился работорговец, а получив ответ переводчицы, улыбнулся и сказал: — Скажи этим дикарям, что у нас это называется повиновением. Есть солдаты сильнее, крупнее и проворнее Безупречных, есть даже такие, что с равным искусством владеют мечом, щитом и копьем, но нигде между морями нельзя найти такого же послушного войска.

— Овцы тоже послушны, — заметил Арстан, выслушав перевод. Он тоже немного знал валирийский, хотя и похуже Дени, но, как и она, притворялся непонимающим.

Кразнис оскалил свои крупные белые зубы.

— Одно мое слово — и эти овцы выпустят его вонючие кишки на кирпич, но этого ты ему не говори. Скажи, что эти существа сродни скорее собакам, чем овцам. У них в Семи Королевствах едят собак и лошадей?

— Они предпочитают коров и свиней, ваше великолепие.

— Говядина. Фу. Еда для немытых дикарей.

Дени, не слушая их, медленно двинулась вдоль шеренги солдат-рабов. Девушки с шелковым балдахином последовали за ней, но тысяча стоящих перед ней человек не имели никакой защиты от солнца. У половины из них была медная кожа и миндалевидные глаза дотракийцев или лхазарян, но она видела здесь и уроженцев Вольных Городов, и белокожих квартийцев, и черных жителей Летних островов, и других, чьего происхождения не могла угадать. У некоторых она замечала кожу того же янтарного оттенка, что и у Кразниса, и щетинистые, рыжие с черным волосы — отличительные черты древних гискарцев, именовавших себя сынами гарпии. Они даже своих сородичей продают. Впрочем, что тут удивительного? Дотракийцы поступают так же, когда один кхаласар встречается с другим в травяном море.

Одни солдаты были высокими, другие низкорослыми, а возраст их, на взгляд Дени, разнился от четырнадцати до двадцати лет. Щеки у них были гладкие, а глаза, будь они черными, карими, голубыми, серыми или янтарными, — совершенно одинаковыми. Эти мужчины все на одно лицо, подумала Дени и тут вспомнила, что они вовсе и не мужчины, а евнухи.

— Зачем их кастрируют? — спросила она Кразниса через переводчицу. — Я всегда думала, что полноценные мужчины сильнее евнухов.

— Тот, кого сделали евнухом в детстве, никогда не будет обладать грубой силой вашего вестеросского рыцаря, — ответил ей Кразнис. — Бык тоже силен, однако быков каждый день убивают в бойцовых ямах. Одного три дня назад убила в яме Джотиэля девятилетняя девочка. Скажи ей, что у Безупречных есть кое-что получше силы, а именно дисциплина. И сражаются они так, как было принято в древней империи. В них заново воплотились непоколебимые легионы древнего Гиса, абсолютно послушные, абсолютно преданные и абсолютно бесстрашные.

Дени терпеливо выслушала перевод.

— Даже самые храбрые люди боятся смерти и увечья, — возразил Арстан.

Кразнис улыбнулся.

— Скажи ему, что от него разит мочой и что без палки он на ногах не удержится.

— Так и сказать, ваше великолепие?

— Ты что, полная дура? — Купец ткнул девочку плеткой. — Скажи, что Безупречные не люди и что смерть для них ничто, а увечье даже меньше, чем ничто. — Он остановился перед крепким рабом с чертами лхазарянина и сильно хлестнул его плетью, оставив красный след на медной щеке. Евнух моргнул, но не шелохнулся. — Еще? — спросил Кразнис.

— Как будет угодно вашему великолепию.

В этом случае трудно было сделать вид, что ничего не понимаешь. Дени удержала руку Кразниса, поднявшуюся для нового удара.

— Скажи доброму господину, что я вижу, как сильны его Безупречные и как стойко они переносят боль. Это требует большого мужества.

Кразнис хмыкнул.

— Скажи этой невежественной западной шлюхе, что мужество здесь ни при чем.

— Добрый господин говорит, что дело не в мужестве, ваше величество.

— Пусть раскроет свои шлюхины глаза и глядит в оба.

— Он просит вас следить за ним внимательно, ваше величество.

Кразнис перешел к следующему по порядку рабу, высокому, с голубыми глазами и льняными волосами лиссенийца, и сказал ему:

— Меч. — Евнух опустился на колени, достал свой меч из ножен и подал хозяину рукоятью вперед. Меч был короткий, из тех, которыми удобнее колоть, чем рубить, но на вид острым как бритва. — Встань, — приказал Кразнис.

— Слушаюсь, ваше великолепие. — Раб встал, и Кразнис медленно провел мечом по его торсу, оставив красную черту на животе и ниже ребер. Потом поддел острием большой розовый сосок и стал резать.

— Что он делает? — спросила девочку Дени. По груди раба струилась кровь.

— Скажи этой козе, чтобы перестала блеять, — сказал Кразнис, не дожидаясь перевода. — Ничего ему не будет. Мужчинам соски ни к чему, а евнухам тем более. — Сосок держался теперь только на тонкой полоске кожи. Еще одно движение меча — и он шмякнулся на кирпич, а на его месте осталось красное, обильно кровоточащее отверстие. Евнух все это время стоял неподвижно. Кразнис вернул ему меч рукоятью вперед. — Все, я закончил с тобой.

— Он был рад услужить вам.

Кразнис снова повернулся к Дени.

— Вы видите — они не чувствуют боли.

— Но как это возможно? — спросила она через переводчицу.

— Вино мужества, — ответил он. — Это, конечно, не настоящее вино: напиток готовится из смертоносной «ночной тени», мушиных личинок, корня черного лотоса и еще каких-то тайных веществ. Они пьют его при каждой трапезе с самого дня своей кастрации, и их чувствительность притупляется с каждым годом. Это и делает их бесстрашными в бою. Пытать их тоже бесполезно. Скажи дикарке, что Безупречным можно смело доверять любые секреты. Они могут нести стражу у зала ее совета и даже у ее спальни. Если они и услышат что-то, то не выдадут. В Юнкае и Миэрине евнухам зачастую удаляют только яички, оставляя член. Такое существо не может иметь потомства, но совокупляться порой способно, и от этого одни только хлопоты. Мы удаляем все без остатка. Наши Безупречные — самые чистые на свете создания. — Кразнис снова одарил Дени и Арстана широкой белозубой улыбкой. — Я слышал, в Закатных Королевствах люди приносят торжественный обет хранить целомудрие, не иметь детей и жить только ради долга. Это так?

— Да, — ответил Арстан. — Таких людей много. Мейстеры Цитадели, септоны и септы, служащие Семерым, Молчаливые Сестры, погребающие мертвых, королевские гвардейцы и Ночной Дозор…

— Бедняги, — проворчал работорговец. — Мужчины не созданы для такой жизни. Всякому дураку видно, что они всю жизнь страдают от искушения, и многие, несомненно, уступают своим низменным желаниям. Безупречные — дело иное. Каждый из них соединен брачными узами со своим мечом, такими крепкими, что вашим людям и не снилось. Ни одна женщина не может искусить их, и ни один мужчина тоже.

Девочка передала его речь в несколько более учтивых выражениях.

— Есть и другие способы искусить человека, помимо плотского, — заметил Арстан.

— Человека да, но не Безупречного. Добыча их манит не более, чем насилие над женщиной. Они не владеют ничем, кроме своего оружия, — мы даже имен им не разрешаем иметь.

— Верно ли мы поняли доброго господина? — нахмурилась Дени. — У них нет имен?

— Это так, ваше величество.

Кразнис остановился перед гискарцем, который мог бы сойти за его брата, только ростом был повыше, и указал плеткой на маленький бронзовый диск, прикрепленный к поясу, лежащему у ног раба.

— Вот его имя. Спроси вестеросскую шлюху, умеет ли она читать по-гискарски. — Дени ответила, что не умеет, и купец спросил Безупречного: — Как тебя звать?

— Его звать Красная Блоха, ваше великолепие.

— А как тебя звали вчера?

— Черная Крыса, ваше великолепие.

— А позавчера?

— Бурая Блоха, ваше великолепие.

— А еще раньше?

— Он не помнит, ваше великолепие. Синяя Жаба… или Синий Червь.

Страницы: «« « ... 1314151617181920 » ... »»