Подарок Линдсей Джоанна
— Не могу? — оборвал Кристофер. — Позволю себе не согласиться, милый мальчик! У мужа должны быть определенные права на жену, в том числе и позволяющие требовать ее исключительного внимания. Не находите?
— Мужа? — громко прошептал кто-то в потрясенном молчании, последовавшем за объявлением Кристофера.
Не тратя больше времени на подробности, он просто взял Анастасию за руку и вывел из гостиной.
Слишком ошеломленная, чтобы протестовать, она покорно шла за ним. Правда, ей и в голову не пришло противиться. Кристофер остановился в передней и негромко приказал:
— Твоя комната вполне подойдет. Веди.
Анастасия взбежала по ступенькам наверх, пересекла один холл, потом другой — дом леди Сиддонс по праву мог считаться настоящим дворцом. Кристофер не произнес ни слова. А сама она слишком волновалась, чтобы заговорить первой.
Спальня оказалась в полнейшем беспорядке. Горничная, очевидно, еще не успела прибраться: постель не застлана, костюм танцовщицы валяется на стуле, несколько платьев — на другом (утром Анастасия никак не могла выбрать, что надеть, просто глаза разбегались от обилия нарядов).
Кристофер захлопнул дверь и осмотрел комнату, задержавшись взглядом на золотистой юбке, и вопросительно уставился на девушку.
— Я надевала ее вчера вечером на маскарад Виктории, — пояснила та.
— Неужели? Весьма… кстати. Тон оказался слишком сухим для ее расстроенных нервов, и девушка не выдержала:
— Ты так считаешь? Наилучший способ скрыть правду — выставить ее напоказ, все равно никто не поверит. Но дураков не сеют, не жнут, сами родятся.
— Верно, и за последнее время я и сам весьма наловчился… — весело хмыкнул Кристофер.
— Дурачить людей?
— Нет.
И этим единственным словом будто снял с нее мучительное напряжение, оставив лишь волнение, от которого замирало сердце. И она не собиралась допытываться, когда и где он свалял дурака. Она и сама могла назвать несколько подходящих случаев, но стоит ли это делать? Вместо этого она тихо напомнила:
— Не объяснишь, почему ты здесь?
— Хочешь сказать, что не ожидала меня, после того как попала в общество людей, среди которых я вращаюсь?
Девушка залилась краской. Верно поняв причину ее смущения, он продолжал:
— Я услышал сплетни о племяннице рыцаря, именующей себя Анастасией Стефановой, и решил узнать, в чем дело. Представь мое изумление…
Она ожидала не только изумления, но и ярости. Почему он так невозмутим? Именно это беспокоило ее всего больше. Что кроется под этим, казалось, непробиваемым хладнокровием?
Поэтому она подчеркнуто язвительно осведомилась:
— Почему ты не сердишься?
— Ас чего ты вообразила, что не сержусь?
— Значит, ты хорошо умеешь скрывать свои чувства, гаджо. Прекрасно, начнем сначала. Что тебя не устраивает в моем поведении? Я сделала что-то не так? Притворилась леди, хотя, по-твоему, не имею на это прав?
— Просто хотелось бы знать, почему ты выступила под чужой личиной.
— Это не моя идея, Кристоф. Я была достаточно оскорблена и рассержена, чтобы уйти своей дорогой и никогда больше тебя не видеть. Но бабушка…
— Твоя бабушка? Я видел могилу, Анастасия. Вы ее там похоронили?
— Да.
— Мне очень жаль.
— Не стоит, Кристоф. Ее время на этой земле кончилось, пора было уходить, и она радовалась тому, что упокоится на этой прелестной полянке, которая раскинулась неподалеку от дороги — символа цыганского существования. Моя скорбь уже унялась. Видишь ли, Мария долго страдала от невыносимой боли, и это заставило ее с радостью принять неминуемый конец, так что стоит ли печалиться?
— Я поставлю памятник…
— И этого не нужно. Она пожелала остаться неизвестной. Не хотела, чтобы кто-то знал, где она лежит. Но, как я уже говорила, Кристоф, умирая, бабушка твердила, что мы с тобой предназначены друг для друга. И Уильям, кто путешествовал с нами и был нашим старым и преданным другом, справедливо решил показать тебе, что ни платье, ни происхождение не делают человека и что в жизни важны… другие вещи.
— Другие?
Чего он ждет от нее? Признаний? Не дождется! Довольно она унижалась! Девушка пожала плечами:
— Для каждого — свои. Некоторые больше всего в мире ценят власть, кто-то — богатство, для многих нет ничего превыше счастья… а для остальных… как я уже сказала, каждому — свое.
— Ты забыла упомянуть любовь, верно? — небрежно осведомился он. — Разве, по-твоему, не она главнее всего на свете?
Анастасия пристально всмотрелась в него. Он… он издевается? Подтрунивает над ней? Нет… нет, кажется, нет!
— Но одной любви недостаточно, — возразила девушка. — Можно любить и в то же время быть безгранично несчастным.
Именно так с ней и случилось, но, может, теперь все изменится?
Однако она воздержалась от подробностей и сказала только:
— Любовь и счастье должны идти рука об руку, и тогда больше нечего желать и не о чем просить. Но чтобы получить и то и другое, любовь не должна быть безответной, иначе жизнь окажется пустой и никчемной.
— Согласен.
Это единственное слово с новой силой взбудоражило ее, и непослушное сердце, казалось, вот-вот вырвется на волю. Но она, как всегда, преувеличивает и вкладывает в его слова слишком выспреннее значение. Да, он не задумался увести ее, предварительно создав впечатление, что он ее муж, упомянул о супружеских правах. Но все это, разумеется, только ее предположения, и не стоит слишком полагаться на Кристофера. В конце концов он не сказал прямо, что они поженились, просто распространялся о супружеских правах. Весьма умно, и всегда можно пойти на попятный, если только… если только он действительно не желает дать всем понять, кто ее повелитель…
Она понимала, насколько открыта для удара, как уязвима и беззащитна, но подобно бабочке, летевшей на огонь, упорно желала, хотела, нуждалась в ясности.
— С чем… с чем согласен?
— С тем, что счастье возможно лишь во взаимной любви.
— Но лично для тебя все это не так уж и важно, верно?
— Когда моя жизнь была пуста и я влачил жалкое существование или, как ты выразилась, в «ней чего-то недоставало», я понятия не имел, что судьба может быть иной, совершенно иной.
— Знаю, — прошептала она.
— Знаешь? Наверное, это так, и душа моя была мертва, иначе я не отнесся бы тогда с таким недоверием к твоим предсказаниям.
— Тогда?
— Если глупцу привалит удача, — улыбнулся Кристофер, — он не всегда остается безмозглым олухом. Иногда и умнеет, если увидит выход из ловушки, куда загнал себя сам, и если еще не слишком поздно. Я думал, что потерял тебя навеки, что собственными руками разбил свое счастье, и безмерно благодарен сэру Уильяму за то, что вовремя спас меня.
— Благодарен? Наверное, еще и за то, что он ввел меня в светское общество, где цыганку теперь принимают, как равную?
— Нет, за то, что помог снова тебя найти. Я пытался. Даю слово. Обыскал всю округу, и мои люди до сих пор разъезжают по дорогам в надежде обнаружить твой табор.
— Почему? — выдохнула она. — Зачем тебе это? Он подступил ближе, остановился перед ней и слегка приподнял ее подбородок.
— По той же причине, что отказался от мысли о разводе. Ты нужна мне, Анастасия, нужна на любых условиях, без тебя мне не к чему жить. Теперь я это понимаю. Всего несколько дней мне понадобилось, чтобы осознать: моя жена будет всегда и безоговорочно принадлежать только мне, и поэтому я рад связать себя узами брака. Любой скандал в сравнении с этим союзом совершенно ничего не значит!
Анастасия молча обвила руками его шею. Глаза ее так нестерпимо сияли любовью, что Кристофер зажмурился, словно ослепленный. С тихим стоном она притянула к себе его голову и припала губами к губам. В их поцелуе не было страсти — только бесконечная нежность, которая скрепила их брак куда надежнее любых бумаг и печатей.
Глава 25
От леди Сиддонс Кристофер повез Анастасию прямо в свой лондонский дом, но и там они не задержались надолго. Уже через неделю он приказал слугам собирать вещи и переезжать в Хаверстон. Как ни предпочитал он жить в городе, все-таки быстро сообразил, что его жена тяготится шумом и суетой, и был куда более озабочен тем, чтобы загладить свою вину перед ней, чем сомнительным удовольствием вращаться в светских кругах. Их брак и ее спокойствие были для него безмерно более важными.
Он бы с удовольствием поселился в Рэдинге, по крайней мере тамошний дом казался куда уютнее, но Анастасия пожелала вернуться в Хаверстон, чтобы быть рядом с могилой бабушки. Кристофер, правда, осторожно заметил, что место это до ужаса тоскливое, и выразил опасение, что уныние станет их непременным спутником, но Анастасия рассмеялась и заверила, что все поправимо.
— Я найму целую армию рабочих, — пообещал он. — и не успеешь оглянуться, как этот мавзолей будет вполне обитаемым. Погоди немного!
— Ни в коем случае! — запротестовала она. — Мы должны сами обставить и украсить его собственными руками, а когда все будет закончено, этот дом станет по-настоящему нашим.
Самому орудовать кистью? Размахивать молотком? Только сейчас Кристофер стал по-настоящему понимать, как невероятно изменит его жизнь цыганочка. И он не может дождаться перемен.
Глава 26
Это было их первое Рождество в Хаверстоне. Раньше Кристофер всегда находился в Лондоне в разгар светского сезона. Но в этом году даже желания такого не возникало. Говоря по правде, он и думать забыл о Лондоне и не собирался возвращаться туда ни по какой причине. Все, что он любил и в чем нуждался, было здесь, в Хаверстоне.
Дом с каждым днем становился все приветливее, хотя до полного конца работ было еще далеко, но пришлось немного замедлить темп, поскольку Анастасия забеременела. Однако основные комнаты были уже обставлены и полны такого жизнерадостного тепла, что обитатели забывали о бушующей за окнами зиме. Особенно радовала гостиная, которую успели украсить к празднику.
Анастасия впервые встречала Рождество в Англии и как ребенок радовалась каждому открытию и каждому сюрпризу. Ее соплеменники старались посетить как можно больше городов и поместий перед Рождеством, потому что люди не жалели тратить деньги на подарки, а цыганам было что предложить. Запасы грошовых побрякушек, деревянных фигурок и плетенных из лозы корзинок казались неисчерпаемыми.
Но это означало, что они никогда не задерживались на одном месте так долго, чтобы проникнуться праздничным духом, нарядить елку или повесить веночки. Это обычай гаджо, а цыгане такими пустяками не занимались. Но теперь Анастасия тоже одна из гаджо, и она с головой погрузилась в предрождественскую суматоху.
С помощью слуг она разобрала многочисленные сундуки, привезенные Кристофером из Рэдинга, где было полно рождественских украшений, передававшихся в семье Мэлори от поколения к поколению. Счастливые супруги вместе развесили их по всему дому. В каждой комнате красовалась ветка омелы, собственноручно прибитая Кристофером, и тот не упускал случая завлечь Анастасию под омелу и поцеловать, изобретая для этого невероятно глупые предлоги.
Она позаботилась и о челяди: купила или сама сделала подарок каждому, вплоть до конюхов и садовников, и собиралась раздать их в сочельник. Днем леди Мэлори первый раз в жизни испытала радость катания на санях, поскольку снег шел с самого начала недели, завалил дороги и грех было упускать случай промчаться с ветерком. Они набрали полный мешок подарков и по пути заезжали в коттеджи слуг, где их всюду встречали с восторгом. Поля и дороги были укрыты толстым покрывалом, и, несмотря на холод, оба от души веселились. Правда, прогулка была недолгой: большинство слуг жили в особняке, но зато как приятно по возвращении домой оказаться в теплой гостиной!
Остаток вечера супруги провели вместе, сидя у огня, где тлело большое рождественское полено, и любуясь крошечными свечками на мохнатой ели, срубленной самим Кристофером.
Анастасия была исполнена ощущения невероятного покоя и довольства, несмотря на неотвязное чувство, возникшее несколько дней назад, чувство, которое необходимо было попытаться объяснить мужу. Оно и походило и не походило на ее обычные видения, и это крайне смущало ничего не понимающую Анастасию.
Она была на четвертом месяце беременности, хотя по фигуре еще ничего не было заметно и держалась она прекрасно, если не считать приступов тошноты по утрам. Однако она испытывала такую нежность к нерожденному ребенку, словно уже держала его на руках. И то самое чувство, столь неожиданно родившееся в ней, имело какое-то отношение к будущему событию, к рождению их драгоценного младенца.
И теперь она попыталась облечь ощущения в слова, хотя давалось это нелегко. Она покрепче прижалась к мужу.
— Нам нужно смастерить еще один дар, хотя отдать его сейчас не суждено.
Кристофер, обнимая жену одной рукой, лениво лаская ее бедро второй, удивленно пожал плечами:
— Не понимаю. О чем ты? Какой дар?
— Я и сама не понимаю, — была вынуждена сознаться Анастасия. — Видишь ли, это чувство, которое вот уже несколько дней не отпускает меня… наш сын… он будет…
— Сын? — ошалело перебил он. — У нас будет сын? И ты точно знаешь? Наш с тобой сын?
— Ну да, я видела во сне. Мои сны всегда сбываются. Но я хотела поговорить совсем о другом. Видишь ли, наш дар… он на века.
— Какой дар?
В голосе маркиза проскользнуло раздражение. Стоит ли осуждать его за это? Она сама терялась в определении того, что сейчас ею владеет.
— Мы должны все изложить по порядку. Взять перо и чернила и написать нашу историю. Поведать, как мы встретились, как полюбили друг друга, как пошли против обычаев и правил обоих наших народов, чтобы быть вместе. Пусть наши дети знают, как горячо любили друг друга их родители.
— Написать? — Кристофер растерялся. — Я не слишком хорошо владею пером, Анастасия. Боюсь, сочинитель из меня неважный.
— У тебя все получится, — улыбнулась жена. — Уж мне-то известно!
Кристофер упрямо насупился. Совсем как капризное дитя!
— Знаешь, у меня другое предложение. Куда лучше. Почему бы тебе одной этим не заняться? И вообще, к чему вся эта писанина? Стоит ли?
— Разумеется, стоит. Мы должны сделать это не ради нашего сына, а ради его детей и детей его детей, которых родится немало. Для всего рода Мэлори. Не спрашивай, почему так надо. Просто мне так кажется. Возможно, будущее еще откроется мне, все прояснит, поставит на свои места, но пока мне нечего больше сказать.
— Прекрасно. Твои объяснения приняты… полагаю, хотя по-прежнему ничего в толк не возьму. Но все же никак не пойму, почему мы оба должны заняться этим? В конце концов, достаточно и одного человека, чтобы поведать миру нашу повесть.
— Верно, если не считать того, что я не могу писать о чувствах и мыслях, владеющих тобой в то время, Кристоф. Только ты можешь изложить то, что было с тобой, если хочешь, чтобы история была полной. Но если ты недоволен собственным литературным стилем или опасаешься, что я подниму тебя на смех из-за коряво построенной фразы, обещаю не читать написанное тобой. Этот рассказ увидят те, кого мы, вероятнее всего, так и не встретим. Наши потомки. Мы можем запереть книгу или положить в тайник, чтобы никто из посторонних на нее не наткнулся.
Кристофер вздохнул и нежно поцеловал жену, чтобы загладить обиду от столь явной нерешительности. Но ведь он не зря колеблется, все это очень странно!
— Когда ты желаешь начать?
— Сегодня. В сочельник, — не задумываясь, объявила Анастасия. — У меня такое чувство, словно…
— Никаких больше чувств на сегодня, — со стоном перебил он.
Жена весело хмыкнула:
— Я же не говорила, что нужно все закончить непременно этим вечером. Мы всего лишь напишем по несколько фраз. Кроме того, у меня есть еще один подарок, правда… для того, чтобы передать его, потребуется время.
Она сопроводила намек взглядом, исполненным такой неприкрытой чувственности, что Кристофер заинтересованно поднял брови.
— Говоришь, потребуется время? Вот как? Ты, случайно, не собираешься отдать его прямо сейчас, прежде чем приступим к делу?
— Ну… если очень попросишь… я никогда не остаюсь глуха к разумным доводам.
Его губы коснулись ее щеки, скользнули ниже, ниже… посылая волны озноба по всему ее телу.
— Я прекрасно умею убеждать, — внезапно охрипшим голосом пробормотал он.
— У меня было предчувствие, что ты это скажешь!
Подхватив шутливо отбивавшуюся жену, он закружил ее по комнате и, не отрывая губ от соблазнительного ротика, снова опустил на диван. Кристофер упивался влагой податливого рта, его вездесущий язык скользил между губами, ловил кончик ее языка и затевал с ним шаловливые игры. Ее горячее тело обволокло его желанной негой, и он, уже почти теряя сознание от страсти, припал к ее груди, ловя крошечную горошинку соска. Тихий стон-мольба сорвался с уст Анастасии:
— Еще, милый, еще… о, как хорошо… ты со мной… только не останавливайся…
Он сам не помнил, как исступленно устремился в нее, раз за разом бросаясь в разверстое, истекающее любовным соком лоно, стремясь туда, где звало и манило неописуемое блаженство, известное лишь влюбленным. Но Анастасия ловко вывернулась и оказалась сверху, принимая его в себя все глубже, начиная стародавний танец-борьбу, прекрасная наездница, сумевшая укротить бешеного скакуна. Томная и нежная, томительно-неторопливая, шаловливая и дразнящая, неистовая и одержимая в своей любовной ярости, но всегда неизъяснимо прекрасная. Вместе они мчались вскачь, пришпоривая страсть, пока не достигли высшей точки. Волна, взметнувшая влюбленных к самому небу, чуть помедлила, прежде чем вернуть их на землю.
— Я люблю тебя, — вырвалось у Кристофера, едва он немного пришел в себя. — Ты — единственное, ради чего стоит жить.
— Нет, ты — единственное, ради чего стоит жить, — совершенно серьезно возразила Анастасия, прикусив зубками мочку его уха.
Глава 27
Эми с удовлетворенным вздохом закрыла альбом. Она получила куда больше, чем смела надеяться! И теперь наконец нашла объяснение своему природному дару. Разумеется, все это может быть невероятным совпадением, но Эми предпочитала думать, что унаследовала свою неизменную удачливость от прабабки.
Однако далеко не все присутствовали при чтении всего дневника, занявшем три дня. Рослин и Келси по очереди присматривали за детьми и поэтому пропустили немало глав, так что надеялись позже спокойно просмотреть все до конца. Старшие сестры Эми решили прочитать дневник про себя и в более спокойной обстановке и, хотя то и дело вбегали в комнату, чтобы выяснить, как идут дела, в основном старались составить компанию Джорджине, которая развлекала братьев. Андерсоны приезжали в Англию далеко не так часто, как ей хотелось бы, и поэтому она пользовалась каждым их появлением, чтобы проводить с ними как можно больше времени.
Оба плута и повесы, Джейми и Тони, постоянно прерывали чтение ехидными комментариями на счет Кристофера Мэлори, которого немедленно сравнили с Джейсоном. Сам Джейсон хранил мрачное молчание и ни разу не потрудился достойно ответить младшим братьям или хотя бы пожурить их.
Шарлотта, мать Эми, была слишком слаба, чтобы оставаться на ногах так долго, поэтому она, как и старшие дочери, собиралась познакомиться с дневником позже. Но отец Эми, Эдвард, не пропустил ни единого слова и теперь, перед тем как уйти, поцеловал дочь в лоб.
— Я совсем не похож на нее, — сообщил он, — но, как и ты, никогда не переставал удивляться, почему так безошибочно разбираюсь в людях. Эта интуиция, или «дар», как ты предпочитаешь его называть, помогла мне с успехом вкладывать деньги и невероятно приумножить богатство семьи. Но согласись, человек, который никогда не ошибается, чувствует себя не в своей тарелке, не таким, как остальные. Рад, что я не единственный такой в нашей семейке, и еще приятнее знать, кому мы обязаны нашим процветанием.
Эми ошеломленно уставилась на отца. Несмотря на свою жизнерадостность и общительность, большего реалиста и прагматика трудно было сыскать. Она была твердо уверена, что такой, как он, ни за что не поверит во всякую «сверхъестественную чушь».
Редеки, стоявшая рядом, услышала тихий разговор и с улыбкой заверила:
— Ты недооцениваешь себя, дядя Эдвард. Только настоящий гений мог бы так быстро построить огромную финансовую империю. Разумеется, способность видеть людей насквозь тут нелишняя, но какая огромная работа лежит на твоих плечах. Ведь именно ты выбираешь, куда поместить деньги и какого служащего лучше принять на работу. Взгляни на меня: я, как и Эми, пошла в бабушку, но не унаследовала от нее никаких счастливых свойств.
— Против таких похвал трудно устоять, киска, — усмехнулся Эдвард. — Но не стоит отчаиваться, что ты не обладаешь таинственным даром, зато цыганского очарования в тебе хоть отбавляй. Кого угодно заворожишь, дай тебе только волю! И сваха из тебя вышла на славу. Ну скажи, разве ты когда-нибудь терпела неудачу в своих матримониальных махинациях?
Реджи недоуменно моргнула.
— Н-нет… если хорошенько вспомнить, кажется, ни разу! — И, просияв от радости, добавила:
— О, просто не дождусь, когда смогу все рассказать Николасу. Пусть знает, что, когда я решила связать свою жизнь с ним, участь его была решена!
Муж Реджи отправился спать несколько часов назад, слишком усталый, чтобы не клевать носом во время чтения. Но остальные, услышав ее восторженный вопль, мгновенно откликнулись, кто с добродушным юмором, а кто и возмущенно. В числе последних был Тревис, который поспешно объявил:
— Держи свои качества при себе, кузина. Я еще очень молод и вовсе не желаю надевать на шею хомут. Пусть другие мучаются!
— А я готов, — воскликнул Маршалл. — Мне пора обзавестись семейством. Поэтому имей в виду, кузина, я следующий.
— Никогда не задумывался об этом, но наша дорогая киска действительно прирожденная сваха и успела найти пары большинству из нас, включая меня самого, — вставил Энтони. — Она с утра до вечера твердила моей Рослин, как я добр, умен, красив и тому подобное. Словом, ангел во плоти. Клянусь, в хорошенькой головке моей невесты не осталось ни одной другой мысли, кроме грез обо мне.
— Не знаю, как Реджи это удалось, — проворчал Джейми. — Должно быть, чертовски постаралась, учитывая, как мало в тебе хорошего.
— Кто бы говорил, — фыркнул Энтони. — Ума не приложу, что нашла в тебе Джордж. Но кажется, она наконец опомнилась и пришла в себя, не так ли?
Энтони попал в самое больное место. Дело в том, что Джорджина по-прежнему отказывалась разговаривать с мужем, упрямо не открывала, что на самом деле ее тревожит, а дверь спальни неизменно оказывалась запертой и Джейми уже оставил попытки прорваться в заветный чертог. В отличие от него Энтони вот уже несколько дней жил в совершенном мире со своей супругой. Поэтому никто не удивился, когда Джейми, как всегда, абсолютно бесстрастно заметил:
— Что-то фонарь у тебя под глазом сильно поблек за последнее время, братец. Напомни мне утром исправить это упущение, а то в комнате темновато.
— К сожалению, ничего не выйдет. Завтра я намеревался проспать до полудня и тебе то же советую, — фыркнул Энтони.
Но Джейми загадочно улыбнулся:
— Возможно. Но будь уверен, я дождусь, пока ты спустишься вниз. Пожалуй, даже лучше, если ты будешь в прекрасной форме, тем страшнее будут последствия.
Усмиренный Тони вяло промямлил:
— Чертов осел, разве от тебя дождешься чего хорошего!
— Я предпочел бы, чтобы вы успокоились и не устраивали здесь показательных боев, — вмешался Джейсон, вставая. — Какой пример вы подаете детям?
— Совершенно верно, — ухмыльнулся Энтони. — Как приятно знать, что не у всех стариков здесь мозги набекрень! Мудрость старшего брата поистине неисчерпаема!
Учитывая, что Джейми был на год старше его, очередная стрела попала прямо в цель. Возможно, в другом настроении, Джейми и спустил бы брату, но напоминание о Джорджине и ее неумолимых отказах слишком больно ранило.
— Какое счастье, — отпарировал он, кивнув брату, — ибо про детей такого не скажешь. У них вообще соображения отроду не бывало.
Дерек, увидев, как нахмурился отец, и понимая, что грозы не избежать, наклонился к Джейсону:
— Ты ведь знаешь, стоит им только начать, и удержу нет. Да не обращай ты на них внимания, пусть тешатся. Чувствую, что все это не кончится до тех пор, пока тетя Джорджина снова не улыбнется мужу.
— Наверное, ты прав, — со вздохом согласился Джейсон. — Пожалуй, мне следует потолковать с ней. Судя по тому, что я слышал, ее немилость к мужу чересчур затянулась.
— Значит, и ты заметил? Похоже, причина их размолвки совсем в другом. Она явно вбила себе что-то в голову и не хочет признаваться.
— В самую точку! И Джейми тоже так считает, жаль, что это мало помогло. Бедняга тает на глазах.
— Да, он просто не в себе. Правда, он всегда на стенку лезет во время стычек с Джордж.
— Как и все мы.
Дерек рассмеялся, очевидно, вспомнив о собственных размолвках с Келси.
— И то верно. Вернее не скажешь. Чертовски трудно сообразить, как выйти из положения, когда по колено увяз во всяческих недоразумениях.
Не знай он сына лучше, подумал бы, что тот имеет в виду его и Молли. Джейсон покачал головой. Она приводила поистине несокрушимые доводы, и его бесило само сознание их неопровержимости. Сама по себе ситуация доводила его до белого каления. И кто, спрашивается, способен мыслить ясно в таком положении?
Но все это было до сих пор. Теперь же благодаря чудесному Подарку бабушки у него появилась надежда.
От тяжелых мыслей его отвлек Джереми, в отличие от Энтони воспринявший укол более чем добродушно.
— Ну что же, это «дитя» идет в постельку. По крайней мере я не унаследовал от прабабки вместе с ее черными волосами и синими глазами этой дурацкой чуши относительно интуиции.
— Разве, кузен? — издевательским тоном осведомился Дерек. — А как насчет способности приворожить любую женщину, которая на тебя взглянет? Сколько несчастных безнадежно в тебя влюблены? Не пересчитать?
Джереми расплылся в улыбке:
— Гром и молния, пожалуй, это верно. Неплохое наследство, правда? Принимаю!
Энтони со смешком обнял племянника за плечи:
— Они просто ревнуют, щеночек, завидуют, что все фамильное обаяние досталось на долю нам, темноволосым цыганам.
— Какой бред! — вскинулся Джейми. — У тебя столько же обаяния, сколько в заднице моей кобы… Но тут Джейсон громко откашлялся.
— День был тяжелый, и все устали, — объявил он, ни к кому в особенности не обращаясь. — Немедленно в постель. Довольно на сегодня. Никаких споров!
— Хотел бы я знать, где эта чертова постель, — пробормотал Джейми, направляясь к двери. Энтони, глядя вслед брату, тихо добавил:
— Не могу поверить, что сочувствую этому негодяю! Но мне вправду его жаль. Сострадание — христианская добродетель. Дьявол, да я с ног валюсь! Доброй ночи всем.
Джейсон сокрушенно развел руками.
— Ну что тут поделаешь? Эми, девочка, тебе нужна помощь?
Он показал на Уоррена. Тот мирно дремал, положив ей голову на плечо. Эми нежно улыбнулась, глядя на мужа:
— Нет, он очень легко просыпается. В доказательство она чуть шевельнулась, и Уоррен немедленно выпрямился, потирая глаза.
— Достаточно, милая? Ты уже закончила на сегодня?
— Закончила, и не только на сегодня, но и совсем, — ответила она, вручая дневник Джейсону, как главному хранителю фамильного сокровища. Уоррен зевнул, встал и поднял жену. — К тому времени как мы поднимемся наверх, я дам тебе знать, сумею ли дождаться утра или не вынесу неизвестности и попрошу тебя рассказать, как они управились со всеми городскими сплетниками и сумели отделаться от здешних проныр.
Эми застонала было, но тут же ухмыльнулась и, обняв мужа за талию, повела к порогу.
— Точно таким же способом, как и ты бы на их месте. Посоветовали не совать нос в чужие дела.
— Великолепно! Чисто по-американски, — обрадовался он и уже не слышал, какая буря английских протестов поднялась за спиной.
Глава 28
Джейми, как и каждую ночь, остановился у спальни жены — привычка, которой он ни разу не изменял со дня свадьбы. Обычно он проверял, не открыта ли она, но на этот раз был так зол, что даже не стал пытаться. Что это на нее нашло последнее время? Она переходит все границы в своем неразумном гневе и даже отказывается объяснить, в чем, собственно, дело. Он же не чертов ясновидящий, в конце концов! И без того уже с ума сходит, пытаясь уладить ссору, помириться с женой, хотя, видит Бог, ни в чем не виноват!
Нет, требуется настоящее чудо, чтобы выпутаться из переплета, в который он попал из-за братца. Эта мысль напомнила о разговоре с Джейсоном, случившимся в ту ночь, когда молодежь прокралась в гостиную, чтобы развернуть Подарок. Прежде чем Энтони нашел Джейми в кабинете брата и они начали свое пьяное бдение, Джейми наткнулся на Джейсона, который тоже топил горе в вине.
— Надеюсь, твои подвалы не пусты и запасы не иссякли, — проворчал он, — мне одному и бутылки не хватит!
Джейсон кивнул:
— Бери бокал и присоединяйся.
Джейми последовал примеру брата и, усевшись напротив, дождался, пока тот не нальет бренди из почти опустевшего графина.
— Я-то знаю, почему пью, — многозначительно заметил он, — а вот что с тобой? Джейсон тяжело вздохнул.
— Джейми, — заметил он вместо ответа, — ты меня поражаешь! Никогда бы не подумал! Ты, обладающий необыкновенно тонким искусством укрощения женщин, ты, и пасуешь?! Куда все ушло? Неужели брак способен так изменить человека?
Джейми откинулся в кресле и сделал первый глоток, ожидая, пока бренди прокатится по внутренностям огненным комом.
— Легче всего справиться с той женщиной, к которой равнодушен, и совсем другое дело, когда влюблен до безумия. Я из кожи вон лез, пытаясь упросить Джорджину хотя бы объяснить, в чем дело, признаться, что тревожит ее, но Джордж есть Джордж. Не смягчится, пока не остынет немного. И, по правде говоря, дело вовсе не в Тони. Это я успел выяснить. Она воспользовалась этим несчастным случаем как предлогом, чтобы выплеснуть на меня всю силу своего гнева. Тут каким-то образом замешан я, но, клянусь, как ни старался, так и не сумел припомнить, чем провинился. Все шло как обычно, ничего из ряда вон выходящего. Черт побери, я просто брожу во тьме и не знаю, как выбраться!
— Похоже, ты еще не нашел пути к ее сердцу, братец, а заодно и подходящего способа ее усмирить. Возможно также, она просто не готова выложить, что у нее на сердце, — предположил Джейсон.
— Джордж? Затрудняется изложить свои мысли? — ахнул Джейми.
— Да, это на нее не похоже, — согласился Джейсон. — Но скорее всего тут не совсем обычный случай, иначе все бы давно выяснилось, не так ли?
— Возможно, — задумчиво протянул Джейми. — Дьявол! Ад и кровь! С меня довольно. Я выдохся и едва не протянул ноги, пытаясь раскусить, в чем тут загвоздка. Любая догадка наводит на мысль, что все это совершенно ни к чему хорошему не приведет. Чем больше размышляю, тем больше захожу в тупик.
— Женщина в гневе совершенно непредсказуема, — хмыкнул Джейсон. — На то она и женщина. Что тут поделаешь! Все они одинаковы.
Джейми согласно кивнул, поскольку сам пришел к тому же выводу несколько лет назад, но никогда не говорил на эту тему со своим братом, считая, что тот его не поймет. Но теперь ему становилось ясно, почему Джейсон нуждается в бренди, чтобы подкрепить силы и решимость. Те же проблемы с женщинами. Поэтому он не постеснялся откровенно спросить:
— И давно ты влюблен в Молли?
Джейсон поднял глаза, ничем не выказывая удивления, в которое его привела неожиданная проницательность брата.
— Еще до рождения Дерека. Джейми, однако, не хватило воли скрыть, как он потрясен. Впервые его осенила самая странная мысль…
— Господи Боже… то есть… черт побери, Джейсон… неужели? Но какого дьявола ты все эти годы молчал? Почему не признался никому из нас?
— Думаешь, я не хотел? Да будь моя воля, я бы кричал об этом на всех углах, только Молли не позволяет. И у нее есть веские причины желать, чтобы правда о нас не вышла на свет, по крайней мере она убедила меня в том, что они веские. Так было всегда, но теперь я разуверился в правоте Молли, и мы постоянно спорим по этому поводу.
— Почему бы тебе просто на ней не жениться и не покончить с этим? — резонно заметил Джейми. Джейсон невесело рассмеялся:
— Знал бы ты, сколько я с ней бьюсь! Каждый день уговариваю, с тех пор как развелся с Фрэнсис, но Молли тверда как скала. Стоит ей представить, какой безобразный скандал разразится, как будут работать злые языки, как она с ужасом отказывается. Не желает навлечь позор на семью.
— На семью? Да лучше скажи, когда эта семейка не была предметом злословия? Уж скандалов нам не занимать!
— Верно, особенно когда дело касается тебя, — наставительно высказался Джейсон. Джейми невозмутимо усмехнулся;
— Давай не будем углубляться. Я остепенился и веду самую примерную жизнь.
— Вот этому трудно поверить, — вырвалось у Джейсона. — Как тебе удалось?
— Любовь, разумеется. Любовь творит самые невероятные чудеса. Кстати, насчет чудес, мне они крайне необходимы, чтобы выпутаться из этой истории с Джорджиной. Если я найду волшебника, обязательно познакомлю с тобой, поскольку, как видно, и ты в нем крайне нуждаешься.
И сейчас, припомнив тот разговор с братом, Джейми невольно улыбнулся. Кажется, благодаря бабушке тот нашел свое волшебство, а вот ему не так повезло. Но и его терпению есть предел, а стойкости — границы, и завтра он все выскажет жене. Сегодня он слишком устал для выяснения отношений и к тому же может сболтнуть то, о чем позже пожалеет, и Джорджина получит полное основание для дальнейших обвинений.
Он было отошел, но, не сделав и трех шагов, неожиданно для себя развернулся и заколотил в дверь. Дьявол с ним, с ожиданием. Да, он измучен, но еще больше ему осточертело спать в одиночестве.
— Не заперто, входите, — послышалось из-за двери.