Дочь Роксоланы. Наследие любви Павлищева Наталья

Все выглядело так, словно это почти каприз самого Повелителя, и завертелось, закрутилось…

Михримах обещала матери повлиять на подругу, а пока старалась влиять на брата. Ее болтовня так надоела Мехмеду, что тот огрызнулся:

– Эсмехан на тебя плохо влияет!

– Почему?

– Никогда раньше не слышал, чтобы ты столько болтала. Я знаю, что в Эдирне должен жениться на твоей Эсмехан, и сделаю это, успокойся.

– Ты?! Ты все знал?

– Михримах, – изумился Мехмед, – я, по-твоему, глуп, что ли?

– И как ты?..

– Какая разница – Эсмехан или кто-то другой? Надеюсь, она не столь болтлива. Передай ей, что я не люблю разговорчивых.

Михримах обиделась и до конца пути ехала практически молча.

– Эй, ты обиделась? Не сердись, просто сначала валиде, потом отец, теперь ты вот… Женюсь я на вашей Эсмехан, женюсь.

Михримах стало очень обидно за Эсмехан.

– Еще выйдет ли она за тебя замуж!

Мехмед рассмеялся.

– Куда она денется?

Принцесса фыркнула.

– Зря я не помогла Эсмехан сбежать с Мустафой.

– Что?!

Михримах брала досада. Она-то считала, что устраивает жизнь брату, старалась, а оказалось, что все сделано без нее, и сам Мехмед совершенно равнодушен к происходящему.

– Неужели тебе все равно, на ком тебя женят?

Шехзаде рассмеялся.

– Знаешь в чем отличие меня от тебя? Ты можешь ездить верхом в мужском седле, владеть мечом и стрелять из лука, даже ходить в мужской одежде, но ты не можешь взять себе второго мужа, а я могу иметь четыре жены и сотню наложниц. Эсмехан или другая… какая разница, все равно, встретив любимую женщину, я, как отец, просто возьму ее в свой гарем. Успокойся, твоя подруга будет моей женой. Она влюблена в Мустафу? Неважно, я не люблю ее. Мы квиты.

Михримах просто задохнулась, глядя вслед уходившему брату. Ах ты ж!

Как доехала до Эдирне и не помнила, но первой метнулась к Эсмехан.

Еще в Стамбуле, а потом с дороги Михримах внушала и внушала подруге, что та должна следить за собой и быть готовой к их приезду. Зато теперь, увидев красивую веселую Эсмехан, буквально потащила ее прочь.

– Не смей встречать шехзаде!

Та перепугалась.

– Ты что Михримах?!

– Зачем тебе этот надутый индюк?

– Кто надутый индюк?

– Мой братец Мехмед, кто же еще?!

Эсмехан оглянулась вокруг, опасаясь, что их услышат.

– Михримах, что с тобой? Ты все время внушала мне, что лучше Мехмеда никого на свете нет, а теперь говоришь такое.

Принцесса устало опустилась на диван.

– Ты знаешь, что тебя хотят выдать замуж за Мехмеда?

– Знаю. Ты против? Но почему?

– И давно ты знаешь?

– Давно, из Стамбула. Я думала, что ты из-за этого стараешься.

– И почему Мустафа уехал, тоже знаешь?

– Догадываюсь. Но он все равно не любит меня, и не полюбил бы.

Михримах сидела обессиленная, опустошенная. Она так старалась, а все оказалось давно решенным без нее. Вот это, пожалуй, было самым обидным.

– Михримах, мне нужно идти. Валиде приказала, чтобы я встретила шехзаде.

У принцессы внутри все закипело.

– Ты согласна выйти замуж за Мехмеда?

– Да.

– Знаешь, что он тебя не любит?

– Я его тоже. О какой любви ты говоришь?

Да, о какой? Разве позволительно девушке об этом рассуждать, позволительно принцессе кого-то любить? Кто спрашивает принцесс и принцев, за кого им выходить замуж или жениться? Но шехзаде проще, он действительно возьмет возлюбленную в гарем второй или третьей женой, а как же принцесса?

– Никакого гарема! – вдруг объявила Михримах.

– Что?

– Ты племянница султана, так?

– Да…

– Значит, твой супруг не будет иметь права на гарем!

– О каком гареме ты говоришь?

Но у Михримах уже загорелись глаза.

– Эсмехан, ты должна влюбить в себя Мехмеда. По уши! И немедленно.

– Почему немедленно?

– Ну ладно, не немедленно, но быстро. Пойдем.

– Куда?

– Очаровывать твоего будущего мужа. И не смей заискивать перед ним. Мы еще покажем этому надутому индюку, кто в кого влюбится.

Эсмехан смотрела на беспокойную подругу с опаской. Что еще задумала Михримах?

А принцесса действительно задумала. Она решила, что Эсмехан должна очаровать, влюбить в себя Мехмеда. Шагая привычно быстрым шагом к выходу из гаремной части дворца, она командовала:

– Не смей обращать на него внимание! И побольше молчи. С шехзаде вообще не разговаривай.

Эсмехан тронула ее за руку.

– Михримах, яшмак…

– Что? Ах, да…

К мужчинам нельзя выходить без яшмака.

Они остановились на балконе, наблюдая, как внизу спешиваются, переговариваясь между собой, мужчины. Заметив, что Мехмед смотрит в их сторону, Михримах прошипела:

– Не смотри на него, повернись ко мне.

Находиться в состоянии тайной войны с братом оказалось увлекательно. С этого дня Михримах демонстративно игнорировала любимого брата, а чтобы это было заметней, выбрала объектом своего внимания шехзаде Баязида, заставив присоединиться к себе и Эсмехан.

– Ты не понимаешь! Чем меньше ты будешь обращать на Мехмеда внимания, тем скорее пробудишь его интерес к себе.

Первым изменения в поведении султанши помимо самих виновников – Мехмеда и Баязида – заметил Рустем.

– Шехзаде, что происходит? Вы поссорились с сестрой?

Мехмед рассмеялся.

– Меня решили женить на Эсмехан, а с Михримах не посоветовались.

– Причем здесь шехзаде Баязид?

– Ему просто повезло, назло мне сестрица готова объявить Баязида лучшим.

Но произошло неожиданное: невольно обратив внимание на младшего брата, Михримах вдруг поняла, что он ловок, смел, прекрасно образован и очень неглуп. И язык у Баязида тоже острый. Вопреки собственному недавнему презрению к Баязиду Михримах стала находить общение с ним интересным, а его самого достойным.

Теперь они ездили верхом с Баязидом и Эсмехан, игнорируя других, пока Шах Султан не возмутилась:

– Султанша, я запрещаю Эсмехан разъезжать в мужском седле! Это неприлично для девушки, которой пора замуж.

Мехмед с любопытством наблюдал за маневрами своих сестер – родной и двоюродной. Михримах могла бы так не стараться, ее брату и без того нравилась легкая, веселая Эсмехан, нравилось, что она не во всем похожа на сестру, много спокойней и сдержанней. Шехзаде восхищался Михримах, ей дерзостью, неукротимостью, даже капризами, но сознавал, что в качестве жены иметь такую фурию не желал бы.

Однажды наблюдая, как та спорит с кем-то из конюхов, Мехмед покачал головой, обращаясь к Рустему-паше:

– Не завидую тому, кто станет мужем моей сестрицы…

Тот ответил загадочно:

– Самые строптивые бывают самыми покорными.

– Вы думаете?

– Нужно только знать, чем покорить.

– Вы смогли бы покорить вот эту девушку?

Рустем-паша не ответил, их отвлекли, но вопрос остался. Мехмед забыл о том, что спросил, а вот Рустем нет. Временами смотрел на Михримах и ловил себя на том, что пытается понять, смог бы покорить, усмирить эту строптивицу?

Чем больше смотрел, тем больше досадовал на себя, чувствуя, что с головой увязает в этом вопросе. Она не такая, как все, временами невыносимая, вредная, бессовестная, безжалостная, капризная… Рустем мог бы назвать еще тысячу недостатков принцессы. Но мог бы назвать и тысячу ее достоинств – умна, красива, смела до безрассудства, ловка, даже добра, если это не задевает ее самолюбия…

Однажды Рустем наблюдал, как принцесса, когда никто не видел, вытирала слезы какому-то мальчишке. В Михримах сплошные противоположности, у нее тысяча обликов, словно тысяча душ, она непредсказуема и тем прекрасна…

Остановись, Рустем! Ты хоть и паша, но всего лишь третий визирь, а она султанская дочь! Но главное не то, что Михримах султанская дочь; Повелитель уже отдавал замуж за бывшего раба Ибрагима-пашу свою любимую сестру Хатидже Султан. Главное, что для Михримах ты просто мирахур, ричаб-ага, хотя и ставший визирем. Ты можешь быть сто раз Великим визирем, но для строптивой принцессы останешься тем, кто подставляет свои руки, чтобы она оперлась ногой, спрыгивая из седла на землю. Она принцесса, а ты …

Все понимал, понимал, что лучше бежать прочь, и поскорей, лучше держаться от этой фурии подальше, что нужно взять себе женщину и забыть Михримах.

Но понимать – одно, а чувствовать – совсем другое. Сердце не желало слушать доводы разума. Удивительно, он же столько лет, практически всю ее жизнь знал Михримах, сам учил ее держаться в седле, сотни раз касался руками, поддерживая тонкий стан, помогая подняться в стремена, но никогда раньше не сознавал принцессу не просто соперницей шехзаде, а красивой девушкой.

Когда это началось? Пожалуй, когда увидел ее, вернувшись из Диярбакыра.

Но главным оставался вопрос, что теперь делать.

Как что? Вернуться в Диярбакыр и править там, пока султанша не выйдет замуж и не скроется в чьем-то гареме. Эта мысль немного успокоила.

Однако легче не стало, потому что Михримах все время оказывалась рядом. Султан поручил Баязида заботам Рустема, паша занимался с шехзаде с удовольствием, и не только верховой ездой, а поскольку у Михримах вдруг случился приступ интереса к брату, она тоже ездила и даже присутствовала на занятиях, везде увлекая с собой Эсмехан. Даже когда Шах Султан запретила дочери скакать верхом, Михримах посчитала, что этот запрет ее не касается, и продолжила свои поездки.

Праздник удался. Во время церемонии оба шехзаде вели себя прекрасно, Баязид даже не поморщился, вытерпев положенную боль. Пир получился роскошным, его надолго запомнили все, кто участвовал; выступления акробатов, музыкантов, певцов, соревнования наездников, силачей, а в другом месте поэтов и философов сменяли друг друга. Повара едва успевали готовить, а слуги подавать на столы все новые и новые яства, отовсюду неслись умопомрачительные запахи жареного, печеного, специй, звучала музыка, веселые голоса…

За время праздничных гуляний как-то незаметно прошла скромная свадьба шехзаде Мехмеда, взявшего в жены дочь Шах Султан Эсмехан Султан.

Уши бедной Эсмехан устали от наставлений султанской дочери. Михримах все пыталась внушить принцессе, что та должна ни в чем не уступать супругу, пусть он старается угодить. Невольно услышав такие рассуждения, Рустем-паша усмехнулся:

– Михримах Султан, может, они сами разберутся?

Она огрызнулась:

– Я же не вам говорю!

– Если супруги уважают друг друга, нет необходимости воевать между собой и кому-то брать верх.

– Это вы по себе знаете?

В голосе яд и… растерянность одновременно. Ответила просто чтобы что-то ответить. Яд по привычке, а растерянность из-за вдруг возникшего понимания, что еще чуть, и останется совсем одна. Повелитель объявил, что Мехмед останется в Эдирне править Румелией. Конечно, с Мехмедом останутся хорошие советники, но все равно Румелия (европейская часть Османской империи) для восемнадцатилетнего шехзаде – серьезное испытание.

Вспомнив об этом, Михримах ехидно поинтересовалась:

– Вы остаетесь с шехзаде Мехмедом, Рустем-паша?

Это привычно – говорить об одном и тут же переброситься на другое. Рустем покачал головой:

– Нет, султанша, у меня есть Анатолия, там хватает своих дел.

– Уедете в свой Диярбакыр?

– Анатолия не только Диярбакыр. Я вам надоел?

Михримах только плечом дернула, не ответив. А что отвечать? Если он сама не задевала, Рустем-паша и не подходил бы.

Настроение у принцессы было испорчено, но не только отдалением брата и подруги. Имелась еще одна причина, в которой она не желала себе признаваться. Михримах чувствовала, что может потерять и Рустема-пашу.

На успешного и уже богатого (такие слухи распространяются быстро) обратила внимание Ханзаде Султан, дочь Фатьмы Султан. Молодая вдова прекрасно понимала, что Рустем не задержится в третьих визирях; султан ценит его преданность и рассудительность, деловую хватку и умение делать деньги из того, на что другие и внимания не обращают.

Присмотревшись к визирю еще в Стамбуле, в Эдирне Ханзаде делала все, чтобы то и дело словно нечаянно сталкиваться с пашой. Мать поддержала старания дочери, потому Рустему пришлось прочувствовать основательный натиск двух родственниц своего Повелителя.

Ханзаде – красивая молодая женщина, ее взгляд над полосой яшмака горяч, голос вкрадчив… Какой мужчина устоит?

Михримах, обнаружив, что Ханзаде решительно настроена завоевать сердце паши, пришла в ярость, но Эсмехан напомнила:

– Паша не твой раб. Он волен выбирать себе жену, если это позволит султан.

Волен! Как это он волен?! Как он может выбрать кого-то другого? Это означало бы, что и Рустем-паша потерян.

Эсмехан снова разумно возражала:

– Михримах, он по-прежнему будет визирем и будет ездить верхом, только дома у него будет жена.

Почему Михримах никак не могла допустить вот этого – у Рустема-паши будет жена? Разве он не мог жениться в Диярбакыре или просто завести гарем? Почему все в душе протестовало?

– Ты просто считаешь его своей собственностью, а он уже давно не конюх, – вразумляла Эсмехан.

Но Эсмехан вышла замуж, и теперь все ее мысли и заботы о Мехмеде, Баязид после обрезания сидел дома, и Михримах чувствовала страшное одиночество. Не дожидаясь окончания праздничных гуляний, она запросилась домой.

– Повелитель, я уеду, чтобы потом не вязнуть в грязи среди множества обозов?

– Грустишь из-за того, что Эсмехан вышла замуж?

– Мехмед женился и остается в Эдирне. С кем я буду соревноваться в Стамбуле? – попыталась она отшутиться. Шутка вышла грустной.

– С Баязидом, он давно рвется доказать, что тоже силен и ловок.

– Он действительно силен и ловок, отец. Так вы позволите мне уехать?

Сулейман хоть и занят делами, успел заметить, что Ханзаде настойчиво обхаживает Рустема-пашу. В другое время не был бы против такого брака, отдал племянницу визирю, но султан заметил и другое – реакцию собственной дочери. Это только кажется, что Повелитель не замечает ничего и никого вокруг, что его мысли заняты более высокими делами. Сулейман все понял.

– Рустем-паша, поручаю вам проводить принцессу в Стамбул. Вы тоже устали от праздника?

– Как прикажете, Повелитель.

Сердца обоих скакнули, но все быстро испортила та же Ханзаде.

Услышав, что принцесса тоже собирается возвращаться, Михримах чуть не расплакалась. Рустем, узнав, что с ними поедет и Ханзаде Султан, нахмурился, но что он мог поделать?

– Я поеду верхом! – объявила Михримах.

– Я тоже, – согласилась дочь Фатьмы.

Она хорошо держалась в седле, правда, в женском, что не позволяло скакать быстро. В первый же день Ханзаде сильно устала и утром поднялась поздно, будучи разбитой. Не лучше чувствовали себя и три ее служанки, попросту болтавшиеся в седлах, как мешки.

Михримах злилась.

– Мы будем зависеть от этой рохли?!

– Куда вы торопитесь, Михримах Султан?

– Я, Рустем-паша, не желаю провести полжизни в караван-сараях из-за того, что Ханзаде Султан не может держаться в седле! Впрочем, я вас не тороплю, вы можете оставаться и плестись с принцессой хоть шагом и по два часа в день. Я доберусь и одна со своими евнухами и своей охраной.

Вообще-то, она права, Ханзаде не приучена к седлу, ей трудно, ни к чему было увязываться следом. Но можно высказаться не так резко.

Рустем вздохнул.

– Повелитель поручил мне сопроводить в Стамбул вас, я поеду с вами. А с Ханзаде Султан останется мой Малик-ага.

– В этом нет необходимости, Малик-ага может ехать со мной, а вы оставайтесь.

– Я сам решу, султанша, как мне быть! – разозлился Рустем.

Он не видел своей вины ни в чем, и нападки Михримах начали выводить из себя.

Оставив Ханзаде со служанками отдыхать, в Стамбул двинулись все же вместе. Злясь на саму себя, Михримах гнала лошадь, словно вознамерившись загнать ее совсем. На первой же остановке Рустем подошел к ней.

– Султанша, как бы и на кого бы вы ни злились, лошадь здесь ни при чем. Мы не гонцы, и так спешить вам некуда.

Она чуть не заплакала, но сумела сдержаться.

Принцессы хватило ненадолго, уже на следующий день она изводила Рустема, то и дело напоминая, что его сердце осталось в Хавсе, где, небось, до сих пор залечивает свои раны от седла прекрасная вдова Ханзаде Султан… Не замолчала даже, встретившись с бешеным взглядом паши. Рустем все чаще задумывался над тем, чтобы вернуться в Диярбакыр. Чем дальше от Стамбула и султанши, тем лучше.

Убедившись, что паша отвечать на ее колкости не намерен, Михримах замолчала, она лишь погоняла и погоняла лошадь.

Дома коротко пересказала новости о празднике матери, сообщила, что свадьба Мехмеда и Эсмехан состоялась, и ушла к себе.

В хаммаме долго лежала без сил. Хотелось смыть с себя что-то нехорошее, какую-то вину. В глубине души понимала, что за вина, но признаваться в этом не желала.

Рустем тоже навестил Роксолану, передал письмо Повелителя, рассказал о празднике и свадьбе несколько подробней. И тоже был сдержан и хмур.

– Что-то не так, паша?

– Нет, все хорошо, просто дел много накопилось за время празднования. Завтра уеду в Анатолию.

– Вас замучила принцесса? – догадалась Роксолана.

Он не стал жаловаться, просто покачал головой.

– Дела, султанша.

– И все же прошу вас подождать, пока вернется Повелитель, потом поедете.

Пришлось пообещать.

Михримах увидел у Хуррем Султан в кабинете на следующий день. Увидел и поразился: тихая, кроткая, грустная, словно всеми покинутая.

– Султанша, что-то случилось?

Она вскинула глаза, вздохнула.

– Я осталась одна. Даже верхом поездить не с кем…

Всего минуту назад Рустем был твердо уверен, что немедленно уедет подальше от Стамбула, но тут произнес независимо от своей воли:

– Если хотите, я поеду с вами…

– Правда?

Сколько раз потом он жалел, что предложил! Сколько раз потом радовался, что не уехал, не бросил все!

Горько жалел несколько дней, а с благодарностью вспоминал этот день всю оставшуюся жизнь.

Нет, принцесса не изменилась, слезы в ее глазах были просто слезами отчаянья от одиночества, и задевать Рустема-пашу на каждом шагу Михримах не перестала – не могла, это часть ее натуры, неотделимая часть ее характера.

Через пару дней в Стамбул вернулась Ханзаде и тут же попросила Рустема посмотреть ее лошадь. Бедолага почувствовал себя загнанным в угол. Отказаться нельзя, но и выполнить просьбу Ханзаде Султан означало дать ей повод обращаться снова и снова и вызывать гнев Михримах Султан.

Так и случилось, Михримах ахнула.

– Рустем-паша, вы теперь конюх у Ханзаде Султан?

– И ваш, султанша, тоже! – фыркнул в ответ паша.

Как ни старался терпеть, не выходить из себя, не отвечать, не замечать – она умудрялась зацепить так, чтобы огрызнулся, словно находя мрачное удовольствие в пререканиях. Жизнь с каждым днем становилась невыносимей.

Хорошо, что почти сразу вернулся и сам султан, он не стал ждать окончания праздников, предпочитая не месить грязь на разбитых тысячами копыт дорогах.

Роксолана пожаловалась на войну между Михримах и Рустемом. Сулейман кивнул.

– Пора их поженить, чтобы перестали ссориться.

– Что?

– Хуррем, неужели ты до сих пор не убедилась, что только так можно угомонить нашу дочь и подчинить ее хоть кому-то?

– Но сумеет ли Рустем-паша подчинить Михримах?

– Если не дурак, то сумеет. А не сумеет, тем хуже для него. Ты дашь согласие?

– Пусть попросит, – согласилась Роксолана.

Ей симпатичен умный, спокойный босниец, но сумеет ли Рустем справиться с беспокойной принцессой?

Ладно, так тому и быть, решила для себя Роксолана. Михримах пора замуж, восемнадцатый год, она в этом возрасте уже троих детей имела… А еще пора подумать о наложнице для Селима. Шехзаде уже проявляет интерес к рабыням; чтобы не закончилось рождением от какой-нибудь ушлой истопницы, нужно присмотреть красивую и неглупую, но такую, чтоб и Селима в руках держала, и против самой султанши не смела не то что слово сказать, даже подумать что-то.

Как незаметно выросли дети… Сулейман все время в походах, возвращался из одного, тут же начинал готовить другой то на запад, то на восток… Все время ждала его их походов, писала письма… Полжизни в письмах. И не заметила, как эта жизнь пролетела, скоро станет бабушкой. Радостно и грустно одновременно.

Михримах удивилась ее осведомленности и ловкости. Жизнь приучила, в ней редко стоит идти напролом, как пока делает их дочь, куда лучше создать условия, чтобы все получилось так, как надо тебе. Роксолана давно этому научилась. Научится ли Михримах?

Рустем едва дождался возвращения султана. Ему уже не хотелось разгадывать загадку. Любая встреча с Михримах выливалась в противостояние, бессмысленное, на пустом месте, отнимавшее много сил, раздражавшее. Словно одно его существование бесило принцессу. Ее раздражением пользовалась Ханзаде Султан, намеренно выводя Михримах из себя, Рустем досадовал на несдержанность своей ученицы, но поделать ничего не мог, потому что сам был первым объектом ее нападок.

Нет, лучше в Диярбакыр, пока Михримах не выдадут за кого-нибудь замуж. Может, муж сумеет усмирить эту фурию.

Если честно, не такая уж Михримах фурия, с другими-то разговаривает вежливо, даже смеется, а при нем словно дикая кошка, будь шерсть на загривке – вставала бы дыбом. Правда, Рустем временами ловил себя на страстном желании попросту погладить принцессу по этому загривку. Может, она бесится потому, что Эсмехан вышла замуж, а она нет? Тогда принцессе срочно нужен супруг!

Удивительно, но при мысли о возможном замужестве своей мучительницы беситься начинал сам Рустем. Ему-то удавалось сдерживаться, внешне оставался спокойным, но внутри творилось такое!..

Нет уж, лучше Диярбакыр!

Потому сразу после возвращения султана попросился на разговор наедине.

Тот внимательно посмотрел и кивнул:

– Будь неподалеку, я освобожусь, и мы поговорим.

У султана не было дел, просто хотелось подумать и принять верное решение. Хуррем сказала, что их пора поженить. Наверное, она права, женщины всегда правы в таких вопросах, а Хуррем права всегда и во всем.