Хроника посещения (сборник) Филоненко Вадим

– Прямо сейчас? – спросил я.

– Прямо сейчас, – кивнул паренек. – Нас двое…

– Плюс двадцать процентов.

Можно было бы, конечно, и не брать лишку, но имею полное право. И появилось у меня легкое сомнение. Легкое.

– Идет, – сказал паренек, заглянул в свой стакан и тяжело вздохнул.

Нервничает. Нет, большинство из тех, кто решился потратить такие деньги, имеют повод нервничать. Имеют полное право. Значит, пусть нервничает. Лишь бы не психовал.

Я медленно допил свою порцию, встал из-за стола и, ничего не объясняя, поднялся наверх, в номера. Если заказчик знал, как подойти ко мне, знает и то, что шмотки свои походные я держу здесь. А не знает – имеет возможность слегка подергаться.

Но этот дергаться не стал. Я вернулся, а он сидит, еще одну порцию заказал и половину вылакал. А рядом с ним сидит еще один, почти такой же, молодой, худощавый, в джинсах, кожаной куртке да высоких типа военных ботинках.

Словно униформа у них какая, у соискателей, и ладно, если бы им тут, в Хармонте, втюхали на толчке возле вокзала, так ведь издалека везут. Самый сталкерский прикид. Так они думают.

Шмотки здесь держать удобно, конечно. Не нужно домой бегать, время терять, только ведь и мороки это добавляет по самые некуда. Счастье-то, оно, конечно, есть, его не может не быть возле Зоны, только тутошний народец, что местный, что приезжий, очень хотели бы кусочек побольше откусить. Счастья, в смысле, этого самого.

И стоит только кому заметить, что я в рабочем из подсобки вышел, как тут же кто-то обязательно начнет суетиться. Ну, хоть прямо в смокинге и уходи, или ночью. И все равно кто-то попытается увязаться.

Вот только пять минут прошло, как я уходил, а вернулся – уже двое рюкзаки на коленях держат и пальчиками в предвкушении перебирают. Жан-Люк мимо меня вроде ненароком прошел, так, не торопясь, спросил, может, отшить нахлебников, да я сказал, что пусть. Всякому нужно немного счастья.

Канадец гыгыкнул с пониманием и отвалил. Очень тонкий психолог, зараза, иногда хочется вывезти его из города подальше от зоны и настучать в череп между гляделок. Но – сдерживаюсь, потому что при всем при том Жан-Люк существо порядочное. Насколько это вообще возможно в нашем мире.

Такие дела.

К столику с клиентами я даже и подходить не стал, взгляд паренька, тревожно-собачий, поймал, чуть головой кивнул – и к выходу. Они свое пойло по-быстрому опростали, да к выходу. Я прям умилился, что они с пустыми руками. Ведь понятно же, и говорится всем постоянно, что ни хрена вам в Зоне не понадобится. Не понадобится. Там даже есть не хочется. И пить.

Нет, если по полной программе, да суток на трое, да с ночевками – тогда, конечно. Но только и на пару часов путешествия соискатели норовят на себе тонну тащить. Типа – экспедиция, мать ее так.

А мои нынешние соискатели – молодцы. Как сидели – так и пошли. И я расслабился. И прозевал этого хмыря, из Комиссии по переселению.

А он, сволочь неупокоенная, бежит, ручкой так на ходу машет, и мне так хреново стало, хоть волком вой. И ведь ничего вроде человек плохого не предлагает, кроме хорошего. Денег предлагает, дом шикарный, жизнь веселую. И баб, понятное дело, как же без них, хотя они-то как раз к его пакету неслыханной щедрости прилагаются бесплатно.

И чего мы головой крутим да нос воротим? С ребятами после пятой порции мы иногда смеемся, друг друга подначиваем, что, мол, хватит, что давайте все вместе возьмем, да поедем…

Тут в чем фокус? Оказалось, что если кто из наших, из хармотцев, в другой город переезжает, то тут этому городу сразу и счастья приваливает. Преступность падает – раз. Экономический рост – два, самоубийства, наркомания и алкоголизм уходят почти к нулю – три. Ну как, скажите на милость, городу не раскошелиться и не пригласить к себе на постоянное жительство источник такого счастья? Уже лет пять, как в предвыборных программах всяких мэров и даже некоторых президентов так и значится – обеспечит каждый населенный пункт переселенцем. С большой буквы – Переселенцем. Или даже одними большими – ПЕРЕСЕЛЕНЦЕМ.

– Привет, – кричит Неупокоенный, радостно так кричит, но руку для рукопожатия не тянет, отучили. – Как дела? У меня тут есть предложение… Только для тебя. Ты себе даже и представить не можешь, какое предложение! Если бы я был из Хармонта, то все бросил бы…

– Так ты не из Хармонта, – говорю. – Не повезло тебе.

И поворачиваюсь к выходу.

– Ты только глянь – вот, – тычет Покойничек бумажку глянцевую, я даже и смотреть не стал, и так понятно – зеленое с голубым, море и пальмы. – Вот тут тебе построят любой дом, какой скажешь. Хочешь, в пять этажей, хочешь – в десять…

Да, это значит, у них шиза на новый виток пошла. Раньше только фотографии вилл показывали, а теперь, видать, психолог какой шишкоголовый новую замануху придумал.

– Я подумаю, – говорю.

Ну не в морду же ему прямо сейчас тыкать, да и нехорошо перед самой экскурсией на себя грех членовредительства принимать. Идти туда лучше чистым и трезвым. Хотя это как кому. Слизень, например, иначе как пьяный в дрезину в Зону не ходит. И что показательно – всегда с хабаром возвращается.

– Так ты подумай, – просит Неупокоенный и в глаза заглядывает. – Правильно подумай… Людям нужно, ты пойми… Не только ведь вам счастья хочется, но и остальным…

Это он правильно сказал. Счастья – всем и даром. Мне, кстати, за счастье и не платят. Мне платят за экскурсию и хабар. «Метрополю» – за обслуживание, кормежку, жилье и понты. А счастье – бесплатно, ага.

Я ручкой Мертвяку помахал и ушел, а он поплелся к своему столику.

Понятно, что таких, как я, в первую очередь охмуряют. Если хоть один из сталкеров согласится на переезд, то остальные задумаются, а простые обитатели города просто в очередь выстроятся, в обменный пункт счастья на благополучие и социальные гарантии. Это они так думают, ребята в Комиссии и прочие кандидаты в президенты.

Сам Мертвяк, похоже, уже стал понимать что к чему, результатов у него за полтора года – никаких, и пить стал больше. Полгода назад так прямо здесь и умер. Клинически. Его, понятное дело, откачали, но прежнее прозвище Липучка сменилось нынешним – Мертвяк Неупокоенный.

Ну и хрен с ним.

Я кивнул бармену и вышел.

И в который раз убедился, что соискатели народ чокнутый, все поголовно, между прочим, без исключений.

Мои красавцы не просто так приехали. Они на машине военной открыто приехали – это еще полбеды, все равно транспорт на контрольно-пропускном пункте остается. У них в машине горой всякие тюки лежали и сумки. Я как увидел – чуть не заплакал. Снова получается не прогулка, а эскортирование груженых верблюдов, глаза б мои их не видели.

Но я плакать и ругаться не стал. Молча сел на переднее место возле водителя и руку ладошкой кверху им предъявил. Паренек, тот, что первый ко мне подошел, вначале похлопал глазками недоуменно, потом сообразил, достал деньги и протянул мне.

Ну вот страшно мне хотелось к чему-нибудь придраться, чтобы послать обоих не просто так, а по причине. Просто так – нехорошо, удачу можно спугнуть. Если взял подряд – отказываться нехорошо. Ребята, опять-таки, не поймут.

Но Жан-Люк парней, видать, инструктировал строго и тщательно. И сумма была вся положенная, и купюрами сотенными, не новыми, но и не замусоленными. Да еще и не согнуты были денежки, а свернуты цилиндриком, чтобы, значит, не загнуться в дороге, а катиться свободно.

Нет, правильно говорят – канадец свое дело знает туго. Ну и ладно. Деньги я пересчитал два раза, потом опять в рулончик скатал и в карман куртки засунул.

– Давай, – говорю, – поехали.

– А меня зовут… – начал тот, что сидел на заднем сидении.

– А тебя зовут – Второй, – отвечаю.

– А почему Второй?

– А потому, что вот он – Первый. А я для вас – господин экскурсовод.

– А почему не сталкер? – спрашивает Второй.

В этой паре у них мозги, похоже, очень неравномерно распределены. Первый молча баранку крутит, даже дышит бесшумно, зато вот этот в друзья норовит залезть.

– Сталкер – это тот, кто из Зоны хабар выносит. Разные безмозглые предметы оттуда тащит. А экскурсовод – это тот, кто…

– Безмозглые предметы туда ведет, я понял, – засмеялся Второй. – А где мы будем в Зону въезжать?

– Вы? – спрашиваю самым неприятным голосом, каким только умею. – Въезжать?

– Мы с вами. – Радость от общения со мной у Второго потихоньку начала проходить. – Войдем?

– Пешком. Через контрольно-пропускной.

– И там нас будут обыскивать? – Голос совсем сел, мне даже показалось, что страх в нем прозвучал.

– Нет, только запишут, кто, куда и насколько. Чтобы количество вошедших было равно количеству вышедших. – Я даже оглянулся назад, чтобы в лицо ему посмотреть, оценить смену выражений.

– А что, бывает, что и не выходят?

– Бывает.

– Это как?

– Ну… Один от группы специально отстал, забрел на Волшебную Полянку, лег и задремал. Пока спохватились, пока группу послали, пока группа его нашла… А там время идет быстрее. Вот он всю свою оставшуюся жизнь счастливо и дожил. За восемь часов. Так с улыбкой домой в гробу и поехал.

Второй закурил, пососал сигаретку задумчиво, но молчать долго не смог.

– А я вот слышал про Плеши… Не врут? И вправду можно от счастья умереть?

– Не врут. Но тут ничего страшного. Одно плохо – там тело и остается, забрать его никак не получается. Пару раз попытались кошкой зацепить да вытащить, только счастье по веревке, как электрический разряд по цепи, и врезало обоим. Первый просто в кому впал с улыбкой на лице, а второй – взял и выключился. Сердце не выдержало. Так что, дорогой багаж, ты уж постарайся не умничать, по сторонам не бегать. Отлить захочешь – меня предупреди, я тебе место покажу.

– А я слышал, что запрещено там нужду справлять.

– Это ты про закон «Не сри на счастье», – уточнил я. – Забудь. Нет там дерьма, исчезает. Идешь туда, кучу навалишь, а обратно – уже и нет ничего. И вообще, когда снится дерьмо, то это к счастью. Но и тут бывает всякое, например, если на тебя там птичка капнет, то тут же это сокровище нужно смыть большим количеством воды. Иначе рискуешь подсесть на радость полета. И не на самолете, а, типа, в окно и без парашюта. Вот ничего другого тебе счастья не принесет, как только полет с ускорением свободного падения. Бывает так, что и психиатр не помогает, так человек всю жизнь под замком сидит да с кровати в лечебнице прыгает. Если успеют в нее его закрыть.

Все. Началось. Экскурсия, твою мать. Теперь я, пока ему всех историй про Зону не расскажу – не успокоюсь. Рефлекс такой, мать его так. Когда люди Мосла водят клиентов, у них это называется инструктажем. А у меня – словесный понос. И ничего не поделаешь.

Так мы пока до контрольно-пропускного доехали, я ему успел и про Бродягу рассказать, и о «ведьмином студне», о пухе и прочих забавных штуках поведать успел. Смотрю – Второй погрустнел, на желваках красное проступило, а вот Первый – каким был, таким и остался.

Как нервничал за столиком, так и дергается. Тихо, мужественно и почти незаметно. Лучше бы уж, как напарник, переживал и расспрашивал. Не люблю я молчунов. В Зоне не люблю. В обычное время и в обычном месте я лишнее слово и сам могу в глотку вбить бестолковому, но чтобы за счастьем идти вот так, как к дантисту, – напрягает меня это. Мысли разные и все больше неприятные появляются.

Так что я мысленно свое внимание и ожидание неприятностей разделил между соискателями как шестьдесят процентов и сорок.

На КПП было людно, сталкеры топтались в стороне, пока их клиенты записывались в амбарную книгу у дежурного. Сегодня пунктом командовал Голландец, потому очередь, которая и обычно шла не слишком живо, двигалась совсем уж медленно.

Я приказал Первому отогнать машину на стоянку, заплатить, потом взять свое носимое имущество и становиться в очередь. Стоять и меня не беспокоить.

Приказал, а сам подошел к парням, молча залез в карман к Дзыге, взял сигарету, отобрал бычок у Длинного и прикурил.

– Привет, Блондин, – сказал Дзыга. – А ты тут чего? У тебя же сегодня выходной.

– Был. Спасибо Жан-Люку, подбросил клиентов.

Ну, загудели сталкеры, тогда – конечно. Если Жан-Люк, тогда понятно. Жан-Люк туфту не гонит, клиент от него всегда жирный и смачный. И не всем. Из стоящих возле КПП только я да еще вот Дзыга иногда от канадца заказы получает.

– А вот ты скажи, Блондин, – в который раз завел старую шарманку Чупа. – Отчего это только тебе канадец заработок подгоняет?

– А не нужно экономить заварку, евреи, – отвечаю такой же старой шуткой известному жмоту. – Ты, небось, своему агенту отдаешь процента полтора, не больше…

– А ты?

Я сделал страшное лицо, поманил Чупу к себе и громким шепотом сообщил, что лично я подписал кровью договор с Жан-Люком, по которому отдаю ему девяносто процентов гонорара. И весь хабар.

– Ну да? – в очередной раз купился Чупа и почесал рукой в затылке. – А живешь на что?

Пока остальные ржали, меня в сторону отвел Стукарик и сообщил, что Мосол врал, будто скоро получит генеральную лицензию на все экскурсии в Зону и тогда сталкеры либо к нему на поклон пойдут, либо поедут по путевкам Агентства по переселению.

– Угу, – согласился я. – Зону забором колючим обнесет, пулеметы поставит… Ему придется сотню наших государственных законов переписать, да еще и десяток постановлений Организации Объединенных Наций.

– Думаешь, врет?

– А что тут думать?

Тут парни разом повернули головы, резко так, будто в женской раздевалке стенка обвалилась и нужно срочно сиськи рассмотреть, пока девки прикрыться не успели. Только это не стена, это мои клиенты пришли.

Ну, точно верблюды. У каждого за спиной рюкзак выше головы и еще сумка у каждого в руке – здоровенная такая, спортивная. Я когда по молодости в хоккей играл, у меня в такую вся амуниция входила, только клюшка снаружи торчала.

Все, конечно, развеселились. Кто про экспедицию на северный полюс, кто про переезд в Зону на постоянное жительство интересуется, только мне на все наплевать. На все. Хотят тащить – пусть тащат. Сломаются на втором километре – на здоровье, деньги уже у меня, возврат не предусмотрен, максимум, что им полагается, – вызов дежурной «калоши» за их собственный счет.

Так что парни поржали-поржали, да и вернулись к обсуждению перспектив зацепить какую-нибудь бабенку из туристов. И каждый уже присмотрел себе. Хотя, конечно, это не они себе присмотрели, а на них глаз положили. Группы, правда, у них у всех большие, идут на пару часов, первое погружение, так сказать, уединиться один черт не получится, но в номере после возвращения им наверняка начнут наперебой делать предложения поделиться своим счастьем с приезжей исключительно одинокой женщиной.

Они бы и дальше пускали слюну по этому сладкому, хоть и слегка поднадоевшему, поводу, как сверху, с вышки, грянул сирена. И не уйди-уйди общего внимания, не перезвон «прослушайте объявление», а вполне себе настоящий ревун.

У меня аж зубы зачесались, Чупа присел чуть на корточки, а Стукарик заматерился длинно и затейливо, как только он один и умеет.

Соискатели, мать их так, головами покрутили и стоят себе дальше. Понятное дело, им-то о таких штуках не говорят. И в газетах с журналами про такое не пишут. И что писать? Что один раз в полгода, плюс-минус месяц, из Зоны выходит Голем?

Во-первых, всего только один раз в полгода. Во-вторых, чаще всего в месте необитаемом, возле завода, например, или за Гремящими Ключами. И, в-третьих, ровно через час после пересечения границы Зоны голем этот расползается в ком мокрой глины, которая еще через час испаряется без вреда для окружающих. Но если голем за этот час успеет до кого-то из людей дотронуться, или просто ближе чем в метре пройти, то человека лучше всего добить. Пока он сам не покончил с собой от безысходности и разочарования.

Какой-то головастик по пьяному делу болтал в «Тошниловке», что типа как Зона счастья не дает. Что счастье – это отсутствие несчастья, не более того. И Зона не счастье дает, а несчастье из людей выкачивает и в «големов» прессует, когда много несчастий набирается. Они выходят за Зону, там распадаются, отдавая несчастья обратно. Такой вот круговорот.

Головастику морду сталкеры, ясное дело, начистили и в тот вечер нажрались уж особенно страстно, ведь каждый где-то в глубине души надеялся, что приносит людям пользу. Делает мир счастливее. Даже Мосол, наверняка, прячется иногда в сортире своем мраморном и плачет от умиления и восторга по поводу своего служения человечеству.

А тут такие, блин, гипотезы.

На следующей неделе зацепили господина старшего лаборанта из Института, напоили и стали выспрашивать, что там ученые по этому поводу думают. Лаборанта потом пришлось отвозить домой на такси в бесчувственном состоянии, но общую мысль в его рассуждениях уловили. Общие научные предположения сводились: «А хрен его знает!», что в принципе совпадало с мировоззрением сталкеров по вопросу «големов» и всей Зоны в целом. И, что самое главное, позволяло продолжать считать себя хорошим человеком.

В общем, с «големами» можно было жить. Только вот этот конкретный правил не знал. И вышел, скотина, прямо к КПП, да еще с утра, да еще и в рабочий день.

Хорошо еще, что его засекли на подходе к границе Зоны.

Из будочки КПП выбежал Голландец, придерживая каску, посмотрел в сторону «голема» и бросился опускать шлагбаум. Выглядело это глупо, хотя на самом деле горизонтальное препятствие «голем» обходить не умел, упирался грудью или животом и продолжал шагать на месте, мерзко хлюпая подошвами о землю и распространяя вокруг себя запах сгоревшей солярки.

Соискатели действия Голландца заметили, естественно, ни хрена не поняли и решили, что официальное лицо собирается закрыть по какой-то причине доступ к уже оплаченному счастью. А в договорах, между прочим, значилось, что форс-мажорные обстоятельства не являются причиной возврата денег.

– Послушайте, сержант! – провозгласила дородная дама в обтягивающих корму спортивных штанах и в ярко-оранжевой футболке на голое тело. – Если вы полагаете, что…

Сталкеры заржали в предвкушении.

Это дама полагала, что может чего-то взять голосом. Голландец, который был лейтенантом, жутко не любил тех, кто не научился разбираться в знаках различия, а соискателей счастья так просто ненавидел. Сам он умел получать свою порцию счастья из обычных мелочей типа выпить-подраться-потрахаться, остальное полагал дьявольским соблазном и по мере сил жизнь соискателям осложнял.

Так что сейчас дама могла неожиданно получить больше, чем было предусмотрено ее контрактом.

Но не получила. Не успела.

Хотя это, скажу я вам, еще с какой стороны смотреть.

Распугивая соискателей, к КПП подлетел «хаммер» американского контингента, морпехи вывалились наружу, растянулись цепочкой вдоль шлагбаума, свои ружья на «голема» наставили и ждут приказа. Их начальник Билли, кажется, что-то с начальством по рации обсуждает, «голема» рассматривает с неудовольствием и без одобрения.

Работка у контингента, что американского, что русского или китайского, не пыльная, деньги капают, счастье на халяву опять же. А тут – пожалуйста! Придется стрелять, а применение оружия в Зоне, да еще стрельба в сторону Зоны… А если пуля чего-нибудь повредит? В Золотой шар, например, угодит?

Никто того шара не видел, но всякий о нем слышал и знает, что именно он – сердце Зоны и средоточие всепланетного счастья. А тут пуля в него попадет – что будет? Закончится счастье, и начнется несчастье? И Зона вместо того, чтобы осчастливливать, станет убивать? Нет уж, спасибо. Дураков ставить такие эксперименты – нету.

Последний раз стреляли от границы в глубину года три назад, лейтенант был откуда-то из Африки, у них там вообще хреново и стрелять любят с детства. Так его выперли с хлебного места, когда оказалось, что мог он, оказывается, выбрать другую позицию, с направлением стрельбы в сторону жилого района.

У американца открутиться не вышло – тут тебе и КПП, и гражданские, и строения Института.

Билли рацию свою выключил аккуратно, потом несколько секунд негромко выражал свое неодобрение божьего промысла и решения начальства в таких выражениях, что даже Стукарик заслушался.

Солдаты, не дожидаясь приказа, свои ружья вскинули, а «голем», между прочим, ходит медленно, как по болоту, с чавканьем отрывая свои ноги от земли, раскачиваясь из стороны в сторону и хлюпая вечно распахнутой безгубой пастью, но при этом он и не останавливается. Так что, когда разговор бедняги Билли с начальством закончился, «голему» до границы оставалось уже метров пятьдесят. А от границы до шлагбаума – еще двадцать.

Билли, даром что военный, но мозгами пошевелил, что-то прикинул и подчиненным своим приказал. Те живенько так засуетились и стали на крышу КПП залазить.

– Это чтобы пули сверху вниз шли, – зачем-то пояснил окружающим Чупа. – Они, значит, вначале его с ног собьют, а потом…

И все-таки Билли идиот. И Голландец – тоже придурок, недалеко ушел. Должен был кто-то соискателей предупредить, что сейчас начнется грохот? Должен был. Но Билли понадеялся, наверное, на Голландца, тот на Билли, так что когда шесть автоматов одновременно стали стрелять, а гильзы – горячие гильзы посыпались соискателям на головы, вот тут и началось веселье.

Женщины – визжать и разбегаться, мужики – кто на землю падает, кто бежит к шлагбауму, чтобы, значит, глянуть, что за сыр-бор. Экскурсоводы мечутся среди тех и других и пытаются убедить, чтобы без паники.

Чупа схлопотал в рожу от пенсионера, Длинный приложил вначале туристу, а потом и его жене. Стукарик вцепился в бабу, которая сдуру и от паники полезла под шлагбаум, еще две бабы вцепились в Стукарика, чтобы он их спас и защитил, Голландец машет резиновой палкой, особо не разбирая, кому и куда лупит…

А «голем» идет. И ему вроде наплевать не только на суету-крики-панику, но даже и на выстрелы, на пули ему наплевать.

Он, между прочим, из глины. У него нет ни сердца, ни мозга, ни чего другого. Сплошная глина. Ну, или что-то вроде глины. Мы как-то с ребятами такого засекли еще в Зоне, сопровождали до самой границы, а потом, уже тут, на родной земле, его расстреляли. Чтобы знать, если что.

Так своего мы уработали из четырех стволов, с десяти метров минут за десять. Пуля или там заряд картечи входят в туловище с чмоканьем, землистая плоть поется, идет кругами, как болотная поверхность, а потом затягивает отверстие, будто и не было.

Так это у нас были охотничьи ружья, двенадцатый калибр, да еще и скорость пули не очень высокая, а у солдатиков калибр пять и шесть, пули прошивают «голема» не останавливаясь, выбивают пыль из земли и крошки из асфальта позади него. Ни одна, кажется, мимо не прошла. Но и толку нет.

Потом ударил пулемет с «хаммера». Сержант, сидевший в люке, подпустил «голема» поближе да и врезал из крупнокалиберного.

«Голем» исчез. Вот только был, а через секунду – исчез. Расселась пыль – только ноги «голема» стоят, где-то до колен, хотя колен у него как раз и нет. Как и остальных костей.

Только сержант собрался добить конечности, как они потекли, опали и превратились в лужицу чего-то, похожего на свежее коровье дерьмо.

– Вот такие дела, – сказал кому-то Длинный.

– Ага, – подтвердил Чупа. – Теперь еще час ждать, пока все это рассосется… Водители «калоши» нипочем не поведут над этим. А оно как раз посреди дороги…

А вот это мысль.

Я стал искать взглядом своих клиентов, оказалось, что они как стояли, так и стоят. Очереди нет, а они вроде как в ней стоят, с места не двигаются. Закурили и тихо о чем-то щебечут.

– Все, парни, – сказал я ребятам. – Мне пора.

– Ты на празднике будешь? – спросил Длинный, и я вспомнил, что забыл о празднике.

День города, между прочим, а не хрен собачий. И день сегодня не абы какой, а праздничный, юбилейный. Что сегодня двадцать лет, как образовалась наша Зона. И мероприятия обещались быть крутыми, славными и запоминающимися.

– В девятнадцать двадцать, – напомнил Чупа.

Точно.

Двадцать лет назад ровно в девятнадцать двадцать и грянуло. Так что, по обычаю, и годовщину празднуют с девятнадцати двадцати и вроде бы как неожиданно. Нет ни одного плаката или воздушного шарика. А вот в девятнадцать двадцать ка-ак жахнет! Двадцатый год подряд.

Голландец даже особо спорить не стал, сунул амбарную книгу для росписи Первому и Второму, сфотографировал их по очереди и скинул фотки в компьютер.

– Ну ты понимаешь, Блондин, что аккуратно, чистенько, не гадить, надписи не оставлять… И выйти не позднее…

– Не позднее двадцати минут восьмого, – сказал я. – Буду, не сомневайся. Ежели мои красавцы отстанут – выйду без них.

И, для воспитания, повысил я голос и продекламировал вслух любимый каждым сталкером пункт из «Уложения» о том, что не несет сопровождающее лицо ответственности за клиента, в случае отказа какового обязан только сигнализировать в компетентные органы, а вот право имеет уйти, убедившись, что клиенту не угрожает непосредственная опасность.

Обычно лица соискателей при такой декламации вытягиваются, становятся серыми, почти как у «големов», но мои отреагировали спокойно. Загасили бычки, поправили лямки на рюкзаках и выжидающе посмотрели на меня.

Я в детстве бывал в деревне у деда, ездил в повозке, запряженной парой коней. Так вот, кони с таким точно выражением морд оглядывались на ездоков. Ну, давай, что ли?

Значит, пошли.

Я выдвинулся вперед, сделал несколько шагов, по довольному сопению за спиной понял, что оба идут следом и готовы так маршировать и дальше.

Мы обошли шлагбаум, вдоль стеночки прошмыгнули мимо того, что осталось от «голема», и вошли в старый квартал. Я оглянулся – над КПП ветер теребил старый плакат «Добро пожаловать, пришельцы!», повешенный еще тогда, когда всем казалось, что это именно зеленые человечки устроили все это у нас в городе.

Плакату было уже лет двадцать, намалеван он был на какой-то легкой ткани, должен был уже истлеть в прах, но только выцвел да запылился.

Ладно, бог с ним. Только я собрался идти дальше, как слышу – сзади что-то звякнуло. Оборачиваюсь – Второй открывает сумку и вытаскивает из нее видеокамеру.

Это он ее, значит, в сумке нес. Это он, значит, оператор, мать его так. И это значит, что я повел в Зону съемочную группу, чтоб им всем пусто было.

А Второй, мало того, что камеру достал, так еще и на колени становится и объектив сует в подвальное окошко. А там, между прочим, «ведьмин студень», и не самый популярный в Хармонте коктейль, а самый что ни на есть настоящий «ведьмин студень». И если хоть капля этой гадости попадет на кожу, то человек до самого конца жизни это место будет поглаживать, теребить, царапать и ковырять. Ковырять-ковырять-ковырять, пока не проковыряет насквозь. Пальчиком или там стамеской – неважно. Важно, чтобы посильнее на эту точку счастья давить.

Вот это я Второму ласково так и рассказал, он побледнел и от окна отшатнулся. Там как раз пламя голубенькое от поверхности «студня» оторвалось да потолок прямо возле окна и лизнуло.

Второго бросило в пот, прямо потекло с него. По щекам, по шее, капельки повисли на ресницах и кончике носа.

– Значит, доверять вам, ребята, нельзя, – говорю. – Значит, меняем порядок движения – вы впереди, я сзади. Указываю направление и идем. Вначале – Второй, как самый шустрый. Мне таких не жалко, если честно. Потом – Первый, его тоже не жалко, но двоих вперед все равно послать не могу.

– А как мне можно снимать? – спрашивает Второй.

– Как надел, так и снимай. Я подряжался на экскурсию, про съемки разговора не было. Не было разговора?

– Не было, – честно подтвердил Первый. – Но если можно…

– Нельзя.

– Если можно, на остановках мы все-таки хотели кое-что отснять. Пейзажи, если повезет, какие-нибудь интересные места…

– Это ты у девки своей интересные места снимай… Вперед, шагом марш.

И мы пошли.

Парни крепкие попались, я думал, что через каждые сто метров будут отдыхать, но нет, несут свои рюкзаки, не жалуются. Второй, кажется, камеру включил, вроде бы и в опущенной руке несет, но объективом со стороны в сторону водит. Ну и хрен с ним.

Квартал мы проскочили спокойно, Второй, правда, заметил траву, что росла на антеннах, попросил разрешения отснять. Я для порядку сделал паузу, потом разрешил. Две минуты. И чтобы не прикасался.

– А что так? – глядя в видоискатель, поинтересовался Второй.

– А тут, понимаешь, когда это мочало на антеннах появилось, прислали вертолет, чтобы взять образец…

– И?

– Взяли, зацепили якорем на тросе, потянули… Мне рассказывали, что, если судить по записи переговоров, всем на борту вертолета одновременно стало хорошо. Такое счастье испытали, что даже забыли, где находятся и что делают. Двое ученых один за другим вышли из вертолета через открытую дверь, а пилоты, как потом обнаружили, зачем-то отправились в хвост вертолета. А вертолет до сих пор лежит на той стороне, за домом. И пилоты тоже. Я фотографию видел – сидят и вроде как блаженно улыбаются. На видео, говорят, это еще смешнее. Они даже глазами моргают. Медленно-медленно веки опускаются, медленно-медленно поднимаются. Восемнадцать часов тридцать восемь минут и пятнадцать секунд вниз и столько же – вверх. Так что не прикасайся, бог с ним, с мочалом.

Часам к двум я разрешил привал.

Возле озерца. Я и сам искупался, и им разрешил. Водичка прозрачная, теплая. Я всегда здесь останавливаюсь. И все соискатели в восторге. Говорят, что после купания чувствуют себя счастливыми, словно дети. Я им верю. И не говорю, что несколько раз пытались измерить глубину озерца. Несколько раз – сталкеры. Первый, Форс, попытался донырнуть. Сознание потерял, кровь из ушей и носа, но не утонул. Всплыл кверху спиной через четыре минуты и даже ожил после откачивания. И был очень счастлив, что выжил.

Мерили веревкой с грузом на конце – метров сто отмотали, без толку. А потом прикатили на «калоше» институтские, с радаром, но и у них получилось нечто несусветное. Так и прозвали озерцо – Бездна счастья.

Я лежал на песочке и подсыхал. Было хорошо, спокойно. Соискатели перекусили чего-то, но, как я заметил, без особого энтузиазма. Первый все больше молчал, а Второй – носился вокруг, как ошалевший от счастья щенок. Совал нос под камни, что-то кричал пролетевшей мимо птице, даже засобирался было взять и донырнуть до дна озера, но я даже отреагировать не успел, как он заинтересовался травой, обнаружил, что весь клевер – пятилепестковый. Пришедший в умиление Второй схватил свою камеру и начал снимать растения. И похоже, каждое в отдельности.

А потом повезло и мне.

Я его все-таки засек. Нет, засек я эту гниду еще возле КПП. Потом раз или два слышал, как он копошился в кустах, в развалинах, один раз спугнул птиц возле старой бензозаправки.

Возле озера он подставился. Я, если честно, на это и рассчитывал, когда вел клиентов по этому маршруту. Для человека нового, первый раз пришедшего в Зону, тут – да, хорошо. Но не более. А тому, кто уже бывал, – сложнее. И гораздо сложнее. Вот, например, я своих вел по долинке, через двойной лысый холм, а ему, чтобы не засветиться, пришлось идти через овраг. А сразу после него, чтобы не налететь на «плешь», пришлось отклониться к чертовой капусте. А у той сейчас – период цветения. И без скафандра ты там ясность сознания не сохранишь. В сочетании же с ветерком от «плеши» и влагой «бездны» эффект получился пусть и не мгновенный, но сногсшибательный.

Я вначале услышал, как за камнями кто-то заскулил, застонал, как при оргазме, давно сдерживаемом, но сильном.

– Корешок! – позвал я.

Тихонько и ласково, сейчас Корешок за ласковое слово готов все что угодно сделать. Недолго, еще минут пять, но мне хватит.

– Иди сюда, Корешок! – сказал я страстным шепотом, и Корешок вышел из-за камней.

– Сюда-сюда. – Я похлопал ладошкой по траве возле себя, и он радостно подошел.

– И зачем ты шел? – спросил я.

Тихо-тихо спросил.

Мои соискатели уставились на нас, Второй даже камеру отложил, пялится. Откуда ни возьмись появился красавчик, прибежал по первому зову, а крутой сталкер, каким меня наверняка представил им Жан-Люк, ведет себя с ним, будто с любимой собачкой. Или ребенком.

– Я за тобой шел, – сказал Корешок, преданно глядя мне в глаза.

– А зачем?

– Я думал, ты их к Шару повел, – сообщил Корешок. – К Золотому…

Странно, подумал я. Нет, то, что всякая мелочь и люди уважаемые время от времени начинают искать Золотой Шар, я знал. Сам года два его искал. Но отчего это Корешок решил, что именно сейчас я иду к Шару?

И почему так заинтересовались мои подопечные?

– А с чего ты решил, что я могу знать, где шар?

– А я так подумал. – Корешок присел на корточки, чисто щенок, разве что хвостом не крутил и язык не вывалил. – Они, вот эти двое, уже неделю шныряют по городу, вопросы задают. О Шаре. Потом обратились к тебе. А ты ведь за ерунду не берешься. И у тебя сегодня выходной… Вот мы и решили…

Они, видите ли, решили. То есть он не один за нами поперся, на хвосте удержался один, это точно, а остальные…

– И кто с тобой был еще?

– Троян и Вага.

И в зале они следили не за мной, а за этими двумя. Нехорошо, мальчики, нехорошо.

Прошло пять минут с начала разговора. На часы я не смотрел, но заметил, как заискивающая улыбка сползла с лица Корешка, понял – коктейль закончил свое действие. И можно переходить ко второй фазе.

Вначале я получил нужную информацию, теперь нужную информацию должны получить все остальные. И так, чтобы не ошиблись в содержании послания.

Я, как человек честный, не чуждый даже благородству, выждал еще минуту, убедился, что Корешок больше не под кайфом, все осознает и перспективы оценивает правильно. Я даже позволил ему подняться на ровные ноги. И только после этого ударить.

Я так скажу: драться в Зоне – нехорошо. Наверное. Сюда приходят за счастьем и тому подобной радостью, а не для того, чтобы нанести телесные повреждения ближнему своему. Но с другой стороны…

Меня, кстати, очень примиряет с нашим несправедливым миром всегдашнее наличие этой другой стороны. С одной стороны – вульгарное избиение сильного умным и умелым. Корешок, между прочим, не просто так, а чемпион чего-то там в среднем весе. Так что я не ставлю перед собой легких задач. И в результате, с другой стороны, все это превратилось в процесс обретения счастья.

Я давно не был так счастлив, как в тот момент, когда Корешок перестал отбиваться и заныл, прося пощады и обещая, что никогда… Никогда-никогда-никогда-никогда.

И какое огромное счастье он испытал, когда я сказал: «Живи» и перестал его бить! Огромное, всепоглощающее. Куда там черным брызгам и пуху вместе взятым!

Ну и, в конце концов, мои клиенты тоже были счастливы. Хотя бы тем, что это не их я бил. Во время драки я себя со стороны не вижу, но те, кто видел, в один голос заверяют, что одного такого зрелища им хватает на всю жизнь.

– Отсюда добежишь до КПП? – спросил я у Корешка, и он, не отвечая на глупые вопросы, рванул с низкого старта.

– Вот теперь займемся вами, – насладившись зрелищем бегущего урода, говорю я, поворачиваюсь к клиентам и обнаруживаю, что у них есть свой сценарий дальнейшего разговора.

Два пистолета – это всегда два пистолета. И если они смотрят тебе в брюхо, шансов, что пуля в тебя попадет, ровно в два раза больше. То есть, в нашем случае, на расстоянии пяти метров вероятность равнялась двумстам процентам. Наша училка математики была бы мной довольна. Редко я доставлял ей радость своими познаниями в математике.

Пистолетов я не ожидал, наверное, поэтому у меня первая фраза и получилась такой естественной.

Страницы: «« 23456789 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Десять рассказов, фантастических и не очень, написанных в разные годы. Пришельцы, альтернативная реа...
Анекдоты занимают главенствующее место среди произведений юмористической направленности и отличаются...
Андрей Дементьев – один из самых любимых поэтов России. Его стихи и песни знают многие поколения наш...
Наверное, нет человека, которого не интересовало бы его будущее....
Наверное, нет человека, которого не интересовало бы его будущее....
Наверное, нет человека, которого не интересовало бы его будущее....