Рысь Маннхарт Урс

– Мне плевать, как его окрестят. Мне просто уже надоело, что из-за такого егеря, как Шпиттелер, у нас ежегодно уходят из-под носа пять рысей, покуда мы тратим время на убитых молнией овечек.

– Имидж проекта дороже пяти рысей и нескольких овец.

– Имидж проекта! На кону стоит сохранение вида животных, а не какой-то там имидж!

– Ты, похоже, до сих пор не понимаешь, что я выдаю тебе зарплату только потому, что нас поддерживают государство и кантоны. Или ты готов самостоятельно профинансировать свой вояж в Копенгаген?

Воцарилась тишина.

Геллерт воспользовался паузой.

– Может, просто позвоним Шпиттелеру и спросим у него координаты, чтобы еще сегодня поставить ловушки? – обратился он ко всем.

Хильтбруннер взглянул на Геллерта, снял трубку, быстро нашел номер Шпиттелера, записанный на бумажке у телефона, с удивлением обнаружил бабочку, но, не успев ничего спросить о ней у Геллерта, без малейшего упрека в голосе обратился к собеседнику на другом конце провода и после нескольких общих фраз выяснил у немногословного Шпиттелера координаты.

– А бабочка на окне – это случайно не болория? – поинтересовался Хильтбруннер, не опуская трубки.

– Северная болория. Но о ней Беньямин расскажет как-нибудь в другой раз, – предложил Штальдер. – Показывай координаты.

Штальдер мельком посмотрел на запись Хильтбруннера и обернулся к стене. Его палец уткнулся в карту невдалеке от булавки.

– Жертва лежит в зоне обитания Геры, – обрадовался Штальдер. – Мы поймаем ее. Ей нужен новый ошейник.

И ринулся в свою комнату, чтобы подготовить чемоданчик с лекарствами и духовую трубку.

– Что значит «мы»? У тебя же поезд через час! – напомнил Хильтбруннер.

– Вот черт!

Штальдер застыл с духовой трубкой посреди гостиной, словно выбирая между ловлей Геры и конгрессом в Копенгагене.

– Я с радостью составлю вам компанию, – тихо сообщил Скафиди, украдкой взглянув на Геллерта.

Тот, в свою очередь, обернулся к Хильтбруннеру.

– Значит, мне одному к Тито ехать?

– Ты поедешь с нами за Герой, – настоял Хильтбруннер. – Тито может и до завтра подождать. И вряд ли он станет ждать тебя на том же самом месте.

Штальдер вложил в руку Хильтбруннера духовую трубку.

– На сей раз пришла очередь Беньямина, – сказал Хильтбруннер и передал трубку Геллерту. – Ты же тренировался, верно?

Геллерт неуверенно кивнул. Штальдер посоветовал ему стрелять с такой же решимостью, как если бы Надя Орелли держала за диваном подушку.

Геллерт не понял, воспринимать ли этот совет всерьез и, слегка кивнув, взял духовую трубку и дротик.

Спустя три часа Ник Штальдер сидел с ноутбуком на коленях в переполненном ночном поезде, который, поскрипывая и кряхтя, отправлялся с базельского вокзала. А Пауль Хильтбруннер, Беньямин Геллерт и Улиано Скафиди сидели в это время в двухстах метрах от ловушки и молча ждали. Надеялись, что им попадется Гера.

Всего в девяти километрах к югу с похожей надеждой сидели на опушке леса, держа наготове винтовки, Мартин фон Кенель и Альфред Хуггенбергер. В траве перед ними виднелась бутылка шнапса. Они надеялись, что дрянная тварь, которую зоологи звали Тито, наконец-то попадется им на мушку.

На следующее утро завтрак на станции был поздним: удачная ловля изрядно всех утомила. После череды плохих новостей Гера, превосходно усыпленная Геллертом и оснащенная новым передатчиком, снова привнесла на станцию жизнь. Эту рысь зоологам удавалось отслеживать на протяжении почти двух лет, благодаря чему они могли проводить долговременное наблюдение, а это было основой их работы. Менее радостными оказались ночные посиделки на Мечфлуэ: Мартин фон Кенель и Альфред Хуггенбергер ушли ни с чем. Им не удалось даже помешать Тито задрать еще одну овцу на другом конце горного пастбища. Обнаружив ее ближе к полудню, фон Кенель воздел руки к небу и разразился отборной бранью.

26

Через три дня после злополучного преследования Фриц Рустерхольц впервые снова почувствовал пальцы ног. Он пошевелил ими, с трудом веря своему счастью. Однако эта радость не снимала камня с души и не вызволяла его из того затруднительного положения, в котором он оказался. Он проклинал пари, до сих пор вспоминая широкую волосатую руку Хуггенбергера и рукопожатие в «Тунгельхорне», во время которого его собственная рука показалась Рустерхольцу маленькой и никчемной. Теперь ему было очевидно: то было не рукопожатие, а захват, пленение.

После случившегося в Хольцерсфлуэ Рустерхольц больше не верил в победу, но и не собирался сдаваться. Определить частоту передатчика было явно невозможно, преследование рыси оказалось сумасбродной авантюрой, а как отнестись к предложению Роберта Рихнера разузнать местоположение рыси в Интернете, он не знал.

Когда он в ту ночь возвращался домой, пролежав долгое время без сознания в снегу, то был готов выбросить ружье в какое-нибудь ущелье. Раз и навсегда оставить все попытки. И не только дать этому треклятому Хуггеру выиграть их растреклятое пари, но и навсегда покинуть долину, найти себе где-нибудь женушку и уехать с ней куда-нибудь подальше, хоть на Мальдивы. Да, отчалить с какой-нибудь красоткой – вот что оправдало бы позор от поражения. Дельфинчику на Мальдивах наверняка понравится. Но это все несбыточные мечты. И дело было даже не в Мальдивах – Рустерхольц не верил, что Дельфинчик до него снизойдет. С его-то тонкими ручонками, золотым клыком и жидкими каштановыми волосами, которые он прятал под беретом. Скорее всего, у него не хватит смелости, чтобы даже заговорить с ней. Скорее всего, он брякнет что-нибудь, пока Дельфинчик будет с точностью до грамма отрезать сыр, она спокойно ответит, он расплатится и уйдет.

После той ужасной ночи в снегу Фриц Рустерхольц в деревне почти не показывался. Боялся, что там прознали о выстреле или сошедшей лавине. О том, чтобы заявиться в «Тунгельхорн», он даже не помышлял. И с трудом избежал случайного столкновения с общинным секретарем Таннером на почте. Ведь встречавший Таннера встречал всю деревню. Все обстоятельства встречи прямиком попадали в деревенскую хронику.

В последующие дни Рустерхольц часами не вылезал из подвала, собирая штуцеры для жижеразбрасывателей, так что вскоре собрал вдвое больше, чем заказывали. Деньги ему в ближайшее время наверняка понадобятся. Если он сейчас заработает впрок, будет легче отстегнуть Хуггеру три тысячи. Сидя в подвале, он упорно гнал от себя всякую мысль о пари. Рисовавшуюся ему картину предстоящего поражения Рустерхольц переносил с трудом.

В один из вечеров – он как раз затянул последнюю гайку на очередном штуцере – к нему в подвал спустился брат, страдающий от болей в спине. Эрнст демонстративно сел на верстак у готовых штуцеров, пристально взглянул на Фрица и заставил того отвечать.

Он хотел знать, что происходит.

Фриц вкратце поведал о многочисленных заказах, полученных им за последние дни, о новых штуцерах, на сборку которых уходит больше времени, и о деньгах, которые нужны всегда. Эрнст был настойчив и не отступал, пока Фриц не отложил в сторону отвертку и не выложил ему все начистоту. Он рассказал о споре и злосчастной погоне за Раей по Шёнебодемедеру.

Фриц думал, что в ответ братец лить покачает головой и отправится наверх, оставив его в полном одиночестве. Эрнст же, напротив, заинтересовался. Он расспрашивал, с чего это Фриц все-таки пожал руку Хуггенбергеру и что стояло на кону. Во всех подробностях выслушал он рассказ брата о встрече с молодым защитником рысей и об идее Роберта Рихнера.

Фриц совершенно растерялся. Такой реакции он от Эрнста никак не ожидал. Не понимал, почему брат так хочет помочь ему. И тогда Эрнст признался, что хоть и мало знает Хуггенбергера, но вполне осведомлен о том, что это за горлопан.

Чуть позже братья сидели в гштадском интернет-кафе «Сайбер сёрф». Среди множества юных лиц они казались себе безнадежно постаревшими и неуместными. Эрнст разбирался в компьютерах не лучше Фрица, однако вместе они были упорны, изобретательны и терпеливы – когда речь шла о том, чтобы, проигнорировав сообщение об ошибке, в сотый раз набрать тот же адрес. В какой-то момент Фриц высказал соображение, что Хуггенбергер наверняка заказывает по Интернету семя для своих свиноматок и давно бы уже подстрелил Тито, используя такую тактику, если б это было так просто, а они вот впервые сидят перед Интернет-компьютером.

Эрнст однако считал, что Хуггенбергер заказывает семя для оплодотворения овец и свиней по большому каталогу, купленному у Макса Пульвера в сельхозтовариществе, что у него нет подключения к Интернету и он даже не догадывается, что можно выследить рысь через Сеть. Фриц, успокоенный словами брата, снова сосредоточился на экране.

В конце концов, подошел владелец интернет-кафе, сразу обративший внимание на двух неопытных клиентов, и помог им добраться до странички «Про Натуры». Щелкнув по ссылке о Тито, они увидели карту, на которой отображалось местонахождение рыси. Радость их, однако, длилась недолго. Рядом с картой было написано, что на ней указаны места, где Тито пеленговали четыре-пять дней тому назад. Под картой было еще несколько текстов. В них часто упоминалась пеленгация, и писали их явно защитники рысей. В одном из текстов говорилось, что за ночь Тито, как и другие рыси, может пробежать до сорока километров. Выходило, что за последние дни он мог удалиться от указанной точки на двести километров.

Так была отброшена идея Роберта Рихнера. Стесняясь того, что они так быстро уходят, но внутренне радуясь тому, что могут наконец оторваться от компьютера, растерянно улыбающиеся братья распростились с «Сайбер сёрфом» и отправились домой на Хундсрюгг.

Фриц спустился к жижеразбрасывателям и, ворча под нос всякие ругательства, принялся подтягивать гайки, которые и без того были туго затянуты.

Когда через несколько дней раздался звонок от Роберта Рихнера, Фриц Рустерхольц был слишком удивлен, чтобы выдать свое разочарование от провала рихнеровской идеи. Рихнер же был настроен весьма оптимистично – во всяком случае, утверждал, что звонит, поскольку может, если еще не поздно, помочь выиграть пари. Нет, к сожалению, еще не поздно, признался Рустерхольц и приготовился выслушать еще более бредовую идею.

Рихнера задело, что он не знает, как работают частоты Минкома. В нем взыграло честолюбие технаря. Несколько вечеров подряд он изучал технические описания, теоретические выкладки, физические объяснения и не всегда безупречные руководства по установке, разыскал электронные детали и сел за верстак, благодаря чему почти собрал конструкцию, с помощью которой можно будет не только улавливать гигантский спектр частот, но и изолировать отдельные каналы. Он надеется, что так они смогут определить частоту рысьего ошейника.

Фриц Рустерхольц не знал, что и думать.

– Меня не сильно беспокоит, выиграешь ты свое пари или нет, Фриц, – честно признался Рихнер, откликаясь на звучащую в голосе Рустерхольца нерешительность. – Мне интересно знать, на что способен мой универсальный приемник. Это тебе не поделка начинающего радиолюбителя, это высший пилотаж. И если он сработает, то ты вполне можешь рассчитывать на победу: если мы поймаем частоту рысьего ошейника, нам останется только собрать прибор, который будет не только улавливать частоту, но и определит местоположение передатчика. А это не так трудно. Для этого хватит переделанной автомагнитолы и переносной антенны.

Фриц Рустерхольц размышлял, вспоминая молодого исследователя рысей и то, как он водил по воздуху ручной антенной. Ему не хотелось тратить время на бессмысленные усилия. Не хотелось поддаваться инженерному азарту Рихнера и ввязываться в бесполезную авантюру. Однако, похоже, Рихнер был готов взять все на себя – ему оставалось лишь поехать вместе с ним, чтобы опробовать прибор.

– И когда будет готово твое универсально-частотное чудо техники? – поинтересовался Рустерхольц.

Ему было интересно, не обидится ли Рихнер на такие слова. Тот ответил, что пока еще трудно сказать, но он поторопится и перезвонит. Больше трехчетырех дней ему вряд ли понадобится.

Рустерхольц, которому хотелось бы услышать в ответ о трех-четырех часах, поблагодарил, но уже не надеялся, что ожидание даст какой-либо результат.

27

В Копенгагене Штальдеру удалось произвести впечатление своим докладом. Ему было комфортно среди ученых-зоологов, он налаживал контакты, пожимал руки. Однако он прекрасно обошелся бы без всех этих зоологов, которые заговаривали с ним только потому что он приехал из Швейцарии, где живет сам Хильтбруннер, спрашивали об этом Хильтбруннере, а иногда и принимали за него Штальдера или просили передать Хильтбруннеру привет. В общем и целом, конгресс принес Штальдеру удовлетворение, у него даже не было времени, чтобы проверять электронную почту. Из почты он узнал бы, какая судьба ожидала рысей в Швейцарии. И не только из почты – кое-что показывали и по телевизору.

Пусть он и не получил от Хильтбруннера разрешения на подобную акцию, Геллерт не хотел упрекать себя в том, что не сделал всего возможного, чтобы отогнать Тито от Мечфлуэ. К тому же он обещал это Шпиттелеру, с негодованием заявившему о новой задранной овце.

Добравшись до пастбища фон Кенеля вместе со Шпиттелером и Скафиди, Геллерт осмотрел овну, нашел явные следы от клыков Тито, уверил фон Кенеля, что ему непременно возместят убытки, и попросил Скафиди нести ловушки и проблесковые маячки.

Геллерт разъяснил краснощекому фон Кенелю, что Тито находится в непривычной ситуации: у него пока нет своего участка охоты, поэтому он бродяжничает и задирает овец. Остается надеяться, что вскоре он найдет себе участок и перестанет посягать на домашний скот.

– Посягать на скот! – взорвался фон Кенель. – Если эта тварь будет продолжать в том же духе, я посягну на ее права.

Геллерт постарался успокоить фон Кенеля.

– Вы вчера вечером не наблюдали ничего необычного?

– Необычного? – кипятился фон Кенель. – Проклятая рысь каждый год жрет у меня овну за овцой, и это уже обычно! Я теперь и шагу без ружья не ступлю, а если увижу ее, не стану ждать от чиновников разрешения на отстрел.

Геллерт сохранял спокойствие.

Фон Кенелю хотелось поскорее избавиться от Геллерта, чтобы прятавшийся в хижине Хуггенбергер снова сел подкарауливать рысь. Однако Геллерт, твердо решивший отогнать Тито от овец, не отступал. В конце концов, фон Кенель показал Геллерту, где поставить проблесковые маячки, и, выполняя его желание, оттащил задранную овцу к лесу Геллерт и Скафиди установили вокруг нее ловушки. Сначала фон Кенель противился идее Геллерта поставить маячки на другом конце пастбища. Однако Геллерт не дал сбить себя с толку и, объяснив, что хочет испробовать все возможности, пообещал фон Кенелю предотвратить таким образом новое нападение на овец. Фон Кенель нехотя согласился.

Ночь выдалась холодной и ветреной. Скафиди скоро задремал в спальном мешке, а Геллерт так и не сомкнул глаз и думал о Штальдере, удобно вытянувшем свои ноги на гостиничной кровати. Он смутно представлял себе, как усмирять попавшегося в западню Тито с помощью одного лишь Скафиди.

Но в эту ночь на Мечфлуэ царили тишина и покой.

Трудно предположить, что именно помешало Тито приблизиться к овцам в эту ночь – проблесковые маячки или пропахший крепким алкоголем Альфред Хуггенбергер, не покинувший пастбища из-за приезда рыселюбов и примостившийся под сосной в трехстах метрах от Геллерта и Скафиди. Так или иначе, Тито на Мечфлуэ в эту ночь не показывался.

Зато он показался на трассе между Фрутигеном и Адельбоденом, на плавном и вполне обозримом повороте направо. Зибилла Шюц, продавщица из лауэненского продуктового магазина, по прозвищу Дельфинчик, поздним вечером возвращалась домой в Адельбоден. И успела лишь инстинктивно вдавить в пол педаль тормоза.

Телефонный звонок не сразу пробудил ото сна Юлиуса Лена. Лену понадобилось плеснуть себе в лицо несколько пригоршней холодной воды, прежде чем он осознал, что ему сообщил Конрад Беннингер.

Случилось это в четыре часа утра. Лен был на станции один. Держа стакан воды, Лен смотрел на только что записанные в полудреме числа. Взяв другой рукой блокнот, Лен увидел лежащую под ним раздавленную бабочку Северную болорию. Наверно, так же расплющило и Тито, о котором только что рассказал егерь.

Отыскав на карте то место, где произошел несчастный случай, Лен набрал номер Геллерта. О бабочке он прежде времени говорить ничего не стал. Геллерт сильно встревожился, бросил маячки и ловушки на Мечфлуэ и поехал со Скафиди к месту происшествия, к мертвому Тито. Молодой самец выглядел ужасно. Сразу было видно, что он попал под колеса. Беннингер сообщил, что записал номера и телефон водительницы.

– Она сама тебе позвонила?

– Да нет, ленивые легавые. Не охота им подниматься с кровати из-за зверя.

– Или не охота вмешиваться в дело о самой известной рыси, – предположил Геллерт, надев перчатки и беспомощно переворачивая Тито с боку на бок, открывая пасть и проводя рукой по шерсти. – А что за водительница?

– Молодая такая, – отозвался Беннингер, – милая, изящная и перепуганная. Чуть в обрыв из-за рыси не съехала.

Патологоанатомы из бернского ветеринарного госпиталя назвали причиной смерти внутренние кровоизлияния. Ни пулевых ранений, ни следов яда выявлено не было. Непостижимой гибели самой известной и самой любимой альпийской рыси нашлось лишь самое банальное объяснение: столкновение с автомобилем.

Многочисленных поклонников Тито новость застала врасплох – во всяком случае, так писали и говорили в СМИ, где происшествию уделялось большое внимание. «Про Натуру» засыпали мейлами и письмами соболезнования, а посвященную Тито интернет-страничку посетило небывалое число пользователей. Надежды Нади Орелли и «Про Натуры» быстро переключились на Раю, которая благодаря своим детенышам стала достойной преемницей сетевого проекта. Намечавшаяся через три дня маркировка детенышей должна была положить начало успешной интернет-карьере Раи.

На станционных картах оставалось еще девять цветных булавок, черных было уже семь.

На следующий день после несчастного случая федеральные чиновники согласно договоренности с восточными кантонами ввели в действие концепцию «Рысь-Швейцария», вложив полтора миллиона франков в трехгодичный проект в Восточных Альпах. Для зоологов это был праздник не хуже Нового года.

Однако Геллерт, выбитый из колеи смертью Тито, особой радости не испытывал – даже когда Марианна и Пауль Хильтбруннеры ввалились на станцию с шампанским и принялись на все лады расхваливать новую концепцию, утверждая, что теперь можно спокойно смотреть в будущее.

И действительно, появилась гарантия того, что проект будет продолжаться, что у него по-прежнему будет рабочее место – этого Геллерт не мог не признать. Но если в Восточных Альпах фермеры и охотники станут так же досаждать друг другу, как здесь, то он не видит причин пить шампанское.

Хильтбруннеры были убеждены, что на востоке сопротивление будет меньше, и, поддерживая радостное настроение, увлекли Геллерта, Скафиди и Лена в гостиную Цуллигеров смотреть телевизор – Пауль Хильтбруннер в прайм-тайм рассказывал о последних новостях проекта и его политических успехах.

– Эта концепция позволила сделать шаг от защиты хищных зверей к их менеджменту, – заверял он с экрана и резюмировал: – Политический триумф в трудные времена.

Не переодевшийся после хлева Ханс Цуллигер одобрительно качал головой, подставляя бокал для очередной порции шампанского.

Все знали, что Штальдер едва ли обрадуется этим политическим подвижкам, поэтому ему так никто и не позвонил.

Лишь на следующий день Геллерт осознал, что ближайшей зимой им придется поймать и переселить четыре или шесть рысей, и ему стало легче.

Отрубленные лапы, отравленная Рена, браконьерски убитая Юля – все это уже не так тяготило душу Собирая адреса окрестных школ, он, возможно, думал и о Штальдере, возвращение которого ожидалось через два-три дня. Если ему удастся удивить Штальдера, показав, что просветительская работа, которую тот считал единственно нужной, ведется полным ходом, то, быть может, Штальдер не станет буйствовать по поводу соглашательской концепции министерства. Геллерт обзванивал школы Бернского Оберланда и Восточной Швейцарии с предложением урока о рысях и, как правило, его принимали с распростертыми объятиями. В сотрудничестве с Надей Орелли ему удалось добиться того, что передвижная выставка «Про Натуры» о рысях, волках и медведях, открывающаяся в ближайшие выходные в Туне, посетит не только Шпиц и Цвайзиммен, но и Цюрих, Ваттвиль, Аппенцелль и Саикт-Галлеи.

От читательских писем о рысях не было отбоя. Кто-то высчитал, что полтора миллиона на три года – это тысяча триста семьдесят франков в день, и недоумевал, зачем расходовать столько денег, чтобы «присматривать» за несколькими животными. Геллерт, Скафиди и Лен развлекались тем, что оклеивали наиболее полюбившимися им письмами стены туалета, обрамляя постер Жака Селяви.

В отчаянии оттого, что какому-то там Дельфинчику удалось убить рысь – о чем не преминул рассказать в своей хронике общинный секретарь Самуэль Таннер, – Альфред Хуггенбергер решил прибегнуть к помощи Макса Пульвера и самих рыселюбов. Он попросил Пульвера, которому со склада сельхозтоварищества был прекрасно виден въезд в деревню, сообщать ему о каждой машине с длинной антенной на крыше. Таким образом Хуггенбергеру удалось бы помочь отцу построить на Хуэтунгеле загон для овец «Мигро». Пульвер даст ему знать, надо только иметь наготове бинокль, чтобы с надежного расстояния увидеть, где пеленгуют рыселюбы. А как только они уйдут, забраться в то же ущелье с винтовкой. Проще и не придумаешь.

28

Небо над парковкой у Виспилеграта было совершенно безоблачным, воздух – еще прохладным. Пауль и Марианна Хильтбруннеры, Геллерт, Лен и Скафиди – все были в сборе. Сотрудник проекта Пьер Пюсьё из Монтрё должен был прибыть с двумя телевизионщиками, которым Пауль разрешил снимать, а Геллерт ждал Надю Орелли, приглашенную по договоренности с тем же Хильтбруннером. Сегодня им надо было найти место, где окотилась Рая, исследовать рысят и маркировать им ушки, чтобы впоследствии идентифицировать их в случае поимки.

Здоровались все, как закадычные друзья, а Пауль Хильтбруннер по-прежнему разливал шампанское. Гибель Тито не должна была омрачить радость от принятия новой концепции «Рысь-Швейцария» и одобрения бюджета.

Геллерт спросил Хильтбруннера, не дали ли анализы Тито новых результатов. Хильтбруннер как раз собирался ответить, когда перед ними внезапно показалась машина Штальдера.

Вернувшийся раньше обещанного срока, Штальдер был в хорошем настроении, прямо-таки светился, рассказывал о впечатляющем конгрессе и множестве контактов, которые ему удалось завязать. С необыкновенным воодушевлением поведал о проекте, посвященном рыси в румынских Восточных Карпатах, попутно посетовав на скверные условия работы тамошних зоологов.

Хильтбруннер и Геллерт, к которым Штальдер обращался в первую очередь, смотрели на вдохновленного коллегу с некоторым изумлением. Штальдер поинтересовался поводом для распития шампанского.

Геллерт признался, что новости есть хорошие и плохие. Сначала плохая: Тито мертв. Хорошая: у Геры новый ошейник, ловля прошла отлично, он овладел духовой трубкой. И вторая хорошая: министерство ратифицировало новую концепцию, им предстоит переселить в Восточные Альпы полдюжины рысей. Помимо этого им пообещали полтора миллиона франков.

Лицо Штальдера приобрело суровое выражение. Прежде чем выяснить, кто из дуболомов прикончил Тито, он спросил, передало ли государство кантонам право на отстрел рысей, наносящих урон хозяйству.

И когда Пауль Хильтбруннер с гордостью ответил утвердительно, Штальдер опустил голову, точно прибитый зверь.

Геллерт рассказал Штальдеру, как погиб Тито, как сам он среди ночи помчался осматривать место происшествия. И чуть не упомянул о погибшей бабочке.

После паузы, во время которой на парковке царило молчание, Штальдер – словно чтобы отвлечься от собственных мыслей – спросил, не пора ли идти к Раиным детенышам.

– Надо еще немного подождать, – ответил Хильтбруннер.

– Чего?

– Пьера, и еще Жака Селяви, – сказал Хильтбруннер.

– Селяви?

– Этой мой друг, – пояснил Хильтбруннер. – Лучший фотограф и режиссер-анималист из всех, кого я знаю. Он потрясающе снял рысей во французской части Юрских гор, теперь пусть снимет и рысят.

Штальдер уперся.

– Ему обязательно снимать их здесь и сейчас?

– Я ему обещал.

Недовольство Штальдера не ускользнуло от Хильтбруннера.

– А Пюсьё зачем едет?

– Пьер живет недалеко от Селяви и едет за компанию.

Штальдер покачал головой и отвернулся.

Марианна Хильтбруннер спросила Геллерта, где обитают остальные самки.

Все, кроме Штальдера, вскоре включились в разговор о последних пеленгованиях, о странствиях Блуждающего Яичка, о ложном толковании сигналов, о запоминающихся встречах с рысями, охотниками и овцеводами. Не успел Геллерт решить, отдать ли чемоданчик с медикаментами Штальдеру, который обычно носил его, как на парковке появился мощный пикап, тяжелыми шинами растиравший мелкую щебенку по асфальту. Из пикапа вышли Пьер Пюсьё, режиссер Жак Селяви и его оператор Жильбер Корню. Все они говорили по-французски.

У Селяви удивительно юное лицо возвышалось над жилистой фигурой, возраст которой определить было невозможно. Его оператор Жильбер Корню отличался приземистостью и болезненно большими глазами – не похоже было, что он готов карабкаться по крутым откосам.

Только они приехали, как появилась и небольшая машина с наклейкой «Про Натуры», белым козликом на зеленом фоне, – Надя Орелли.

– О нет, еще и Орелли, – проронил Штальдер, пока Надя еще не заглушила мотор.

Он подошел к Хильтбруннеру.

– Сначала двое операторов, потом Пусьё, которому тут вообще-то делать нечего, а теперь еще и Орелли. Может, сбегаем в Гштад – еще кого-нибудь прихватим? Может, и Роджер Мур [17] с нами пойдет? Ему наверняка охота по скалам полазить и поглядеть на милых котяток!

– Спокойней, Штальдер, спокойней, – утихомиривал Хильтбруннер.

– У нас маркировка детенышей, а не школьная экскурсия!

– Не устраивай бунт из-за нескольких людей. Ты, наверно, слишком хорошо отдохнул на конгрессе.

Я уже давно говорил о том, что Селяви приедет. Его фильм наверняка пойдет по швейцарскому телевидению, и мы наконец покажем, чем занимаемся на проекте. Так о нас узнают гораздо больше людей, чем если мы будем рассказывать о рысях в цвайзимменских школах. Тем более я не знал, что он возьмет с собой оператора.

– А я вообще ничего не знал. Я думал, мы пойдем втроем или вчетвером – чем меньше, тем лучше. Передачки по телевизору, странички в Интернете и вся тому подобная дребедень – это, конечно, прекрасно, но сейчас речь идет о маркировке детенышей. Не мне тебе объяснять, насколько щекотлива эта работа и насколько велик риск, что самка бросит детенышей, если ее спугнуть.

Штальдер стоял напротив Хильтбруннера, каждая жилка на его лице дышала напряжением.

Хильбруннер спокойно и самоуверенно смотрел ему в глаза.

– Вот именно, мне ничего объяснять не надо. Но тебе, наверно, полезно будет узнать, что нам еще ни разу не удавалось показать по телевизору нормальные кадры. Отрубленные лапы, обглоданная до костей Рена, разрезанный ошейник Юли и сбитый машиной Тито – вот все, что видели зрители. Сплошной негатив. Кадры, которые представляют нас пассивными наблюдателями – словно мы только и делаем, что собираем мертвых рысей. Понимаешь? И если Селяви, помимо того, что он снял в Юрских горах, снимет еще и детенышей, то получится материал, которого хватит для документального фильма по швейцарскому телевидению, который, в конце концов, выгодно представит проект. И, возможно, поспособствует увеличению финансовых вложении со стороны кантонов. Без маркировки детенышей в таком фильме не обойтись, потому что именно тогда станет понятно, насколько трудна и щекотлива наша работа. А потом всегда надо распространять знания о том, как живут рыси. И, в частности о том, что самка рождает не семь детенышей в год, а одного-двух, и далеко не всегда оба доживают до следующей весны.

Штальдер не сводил глаз с Хильтбруннера.

– Это можно и статистикой показать. Мы же не просто так ее собираем.

– Но в фильме, кроме цифр, будут и эмоции. Сами по себе цифры малоубедительны.

– Эмоции! – чуть не задохнулся Штальдер. – Если речь о том, чтобы показать наивным городским романтикам, какая пушистая у детенышей шерстка, то на меня можете не рассчитывать. Этот фильм не скажет правды, если заодно не покажет, как рысь в клочки разрывает косулю. Потом ты, наверно, забыл, что нам тут прокалывают колеса и ломают антенны, воруют из машин карты, что скоро нам придется класть приемник и список частот под попутку, чтобы кто-нибудь не пошел пеленговать наших рысей со стволом. Если мы целой автоколонной заявимся в Лауэнен, как цирк-шапито, то хлопот не оберешься. Там полно стариков-охотников, которые день-деньской сидят у окошка и караулят, кабы чего не случилось. Я не хочу огораживать станцию колючей проволокой. Нам надо работать незаметно. Из-за Раи и из-за того, что здесь пруд пруди всяких дуболомов.

Покуда Штальдер столь недвусмысленно изъяснялся, Надя Орелли выпита из машины, поздоровалась со всеми и услышала ответные приветствия ото всех, кроме Штальдера, встретившего ее угрюмым взглядом.

Раздраженный Штальдер продолжал:

– Но разве тебе нужны причины? Я просто констатирую, что здесь слишком много людей. Кто-то должен уйти. И чтобы избежать долгих дискуссий, уйду сам. Рая будет мне благодарна.

Развернувшись, он размашисто зашагал к своей машине.

– Если я кому нужен, то я пеленгую, – бросил он напоследок. – Вино или Сабу. Увидимся на следующей маркировке с меньшим количеством людей. Или на проекте в румынских Карпатах. Если так будет продолжаться, я тут не задержусь.

Штальдер резко завел мотор и был таков.

Пауль Хильтбруннер покачал головой, пробормотал что-то об аутистах и повернулся к Жаку Селяви и Жильберу Корню. Геллерт стоял как вкопанный, не выпуская из рук штальдеровский чемоданчик. Лен жалел о том, что слишком медленно думает. Не то бы он уехал вместе со Штальдером.

– Когда подойдем ближе к рысям, надо будет поделиться на группы, – сообщил Хильтбруннер, разлил остатки шампанского и поделил людей так, что все поместились в три машины.

По дороге в Лауэнен Хильтбруннер без передышки болтал с Селяви и Корню. На беглом французском предупреждал, чтобы те не питали слишком больших надежд. Могло статься и так, что они не найдут ни Раи, ни детенышей.

Им не привыкать снимать зверей, которым плевать на сценарий, ответил Селяви и так загадочно улыбнулся, что Хильтбруннер даже не знал, как истолковать улыбку.

У въезда в деревню за пыльным окном сельхозтоварищества стоял Макс Пульвер и внимательно разглядывал появившуюся автоколонну. Огромный пикап Селяви сразу бросился ему в глаза. Приметив на двух следующих автомобилях большие антенны, Пульвер сразу забил тревогу. Как и было условлено, он набрал номер Хуггенбергера. Но трубку снял не Альфред, а его мать. Пульверу объяснили, что Альфред сейчас трудится вместе с отцом, возводя изгородь на Хюэтунгеле – из «Мигро» привезли овец. Когда мать спросила, не передать ли чего Альфреду, Пульвер ответил отказом. Пусть просто срочно позвонит ему, как только вернется с Хюэтунгеля.

Фриц Рустерхольц как завороженный продолжал собирать в подвале штуцеры для жижеразбрасывателей. Мысленно он шел по лесу с самодельной антенной в одной руке и ружьем в другой – напрямик к спокойно почивающей на своем лежбище рыси. Сегодня утром ему звонил Роберт Рихнер и сообщил, что универсальный приемник почти готов. В субботу он проведет последние испытания и в воскресенье приедет в Оберланд. Поскольку Рустерхольцу не хотелось, чтобы кто-нибудь видел у его дома чужую машину, он предложил Рихнеру встретиться в Гштаде. Рихнер говорил чрезвычайно уверенно. Настолько, что заразил своей уверенностью и Рустерхольца.

Лен сидел посередке между Корню и двумя большими камерами на заднем сиденье черного пикапа и посматривал на хвойный лес, росший по краям долины и доверху заполнявший окно машины. Чувствовал он себя паршиво. Разглядев вдалеке Тунгельшус, он вспомнил об охотнике в красно-сине-белой шапке швейцарского кредитного общества и о том, как чуть не загремел в обрыв, вписываясь в левый поворот. Лен размышлял, почему Рая решила родить детенышей именно здесь, почему через несколько минут они заедут как раз на ту парковку, где ему прокололи шину. Он обрадовался, что на парковке не было ни одного автомобиля, кроме старого ультрамаринового «опеля корса» с самодельными номерами, стоявшего тут уже давным-давно и, похоже, принадлежавшего Райнеру Вакернагелю.

Когда Геллерт настроил приемник на частоту Раи, стало ясно, что самка находится не с детенышами, а на противоположном утесе, примерно в трех километрах от предполагаемого лежбища – того места, где она родила рысят.

Хильтбруннер объяснил режиссеру и оператору, что в этом случае лучше подождать. Не исключено, что Рая вернется к детенышам в ближайшие два часа.

Скафиди и Геллерт наконец отправились на поиски Раи. Остальные по-прежнему ждали на парковке.

Марианна вытянулась на своем сиденье, свесила ноги в открытую дверцу и принялась разглядывать ногти на руках. Хильтбруннер разговорился с Селяви о популяциях хищников в Европе, покуда Пьер Пюсьё общался с Жильбером Корню, а Надя Орелли осваивала цифровой фотоаппарат.

Лен даже не знал, чем заняться. Посмотрел по сторонам, изучил все виражи Тунгелыпуса, прикинул, кому – если не Вакернагелю – мог принадлежать «опель» и перевел взгляд на противоположный склон, среди которого терялись крошечные фигурки Геллерта и Скафиди.

Лен не верил, что Рая в ближайшее время вернется к своим детенышам. Он считал, что либо тебе везет и ты находишь самку рядом с рысятами, либо надо смириться с тем, что ее нет. Так бы наверняка размышлял и Штальдер, будь он сейчас вместе с ними. Да и вообще Штальдер порадовался бы, увидев скучающие физиономии этих горе-экскурсантов. Лену снова припомнилась воткнутая в нипель палочка.

На стоянку заехала машина с базельскими номерами, а затем сразу еще одна – с немецкими. Засунув руки в карманы, Лен скучающе оглядел туристов, которым небольшой отрезок пути от парковки до отеля «Лаунензе» наверняка представлялся добротной прогулкой, еще раз посмотрел в сторону уже почти дошедших до леса Скафиди и Геллерта.

Лен еще долго пребывал в полудреме, как вдруг у Хильтбруннера зазвонил телефон.

Геллерт сообщил, что Рая спокойно лежит посреди перелеска и вставать явно не собирается.

Хильтбруннер преподнес эту информацию, как победную весть, и пообещал Селяви, что тому удастся снять неплохие кадры.

Все тут же двинулись по следам Геллерта и Скафиди. Приземистый Жильбер Корню вопросительно взглянул на Лена. Камеру он понесет сам, но не откажется, если кто-нибудь поможет ему со штативом, аккумуляторами, объективами и прочим добром. Французский Лена был не настолько плох, чтобы притворяться, будто он не понял просьбы, и ему пришлось-таки взвалить на спину рюкзак оператора.

Вскоре они стояли на возвышении, о котором по телефону рассказывал Геллерт. Первыми наверх забрались Хильтбруннер и Селяви с небольшой камерой на плече, замыкал группу сильно вспотевший Корню с большой камерой, пропустивший вперед даже неспортивную Марианну.

На продолговатом, почти безлесом возвышении Геллерт и Скафиди сидели в траве, уставившись на ближайший склон за небольшой впадиной. Скафиди не отрывался от бинокля, а Геллерт объяснял Селяви, где разглядеть Раю. Объяснял, что лучше сначала посмотреть на два больших скальных выступа, что виднеются в средней из небольших прогалин, потом переместить взгляд по правому краю левого выступа, то есть чуть вниз, и там будет небольшой островок с тремя отдельно стоящими елочками. Селяви неуверенно кивал, а Геллерт продолжал свои пояснения: от третьей елочки надо взять правей, и почти рядом со светло-коричневым стволом, с нижней его частью, если идти вдоль слегка провисшей ветки, будет видно голову Раи.

Селяви произнес короткое радостное «oui» и сказал обливающемуся потом Жильберу Корню, которому между тем удалось подняться к режиссеру, какой объектив лучите выбрать на таком расстоянии.

Спустя некоторое время Лену тоже удалось рассмотреть отдыхающую Раю. Ее передние лапы были скрыты в траве, а задняя часть туловища терялась среди веток.

Через несколько минут все насмотрелись всласть.

Надю Орелли немного расстроила неудачная попытка сфотографировать рысь на свой цифровой фотоаппарат через объектив Селяви, пока тот разглагольствовал о великолепно удавшейся съемке.

Пауза затянулась.

Кто-то разглядывал облака, кто-то жевал травинку, Лен наслаждался видом. Разговоров слышно не было.

Рая не двигалась. Спустя час она точно так же лежала на том же месте. Геллерт и Хильтбруннер решили двинуться в обратный путь, чтобы снова приехать в Лауэнен на следующий день.

29

В последнее воскресенье июня Дора Феннлер впервые выпита на работу. Альбрехт долго взирал на нее не без некоторого удивления, пока она, полная энтузиазма, собиралась уходить – как раз в то самое время, когда он обычно приступал к приготовленному ею завтраку Она двинулась в деревню, по направлению к автомастерской Ойгена Хехлера. Хехлер – перепачканное в масле лицо выглядывало из-под приподнятой домкратом «тойоты» – неохотно поздоровался и пробормотал, что Таннер уже на месте. Тот сидел в тесной комнатке, отведенной для сельской канцелярии, посреди толстых папок, старых газет, фотографий, свидетельств, карт и книг по истории. Пахло бензином и моторным маслом. Таннер, которому ничего не стоило прийти на работу ранним воскресным утром, радостно приветствовал Дору Феннлер и снабдил ее необходимым для работы инвентарем. Помимо памятки об обязанностях, нескольких брошюр о Гельтентальском природном заповеднике и разменной мелочи, Дора получила синий китель с вышитым на нем гербом Лауэнена, его надо было надевать во время работы на парковке. Все это должно было производить приятное впечатление, выглядеть серьезно и заставлять отстегивать пять франков даже тех, кто годами привык бесплатно парковаться у озера. Важно было дать понять, что лауэненцы настолько гостеприимны, что не стали просто ставить автомат, а решили взимать плату нежной женской рукой.

Самуэль Таннер крепко пожал руку Доры и пожелал ей удачного начала работы. Ей стоит ожидать большого наплыва машин: прогноз погоды прекрасен.

В полдевятого Дора в форменном кителе и собственных синих брюках со сборками появилась на парковке и ничуть не удивилась, увидев ультрамариновый «опель» своего сына. Тем же вечером, когда Марк собрал вещи, она позвонила Соне. Дора легко находила общий язык с юной собачницей и знала, кому звонить, чтобы выведать новости о сыне. Она предполагала, что и Альбрехту известно, куда переехал сын, однако сама с ним об этом не заговаривала. Дора с нетерпением ждала обеденного перерыва, чтобы пойти в отель и поговорить с Марком. Однако сначала предстояло управиться с работой. В кошельке на поясе у нее наготове лежали сто пятьдесят квитанций, банкноты и мелочь, а также проспекты о Гельтентальском заповеднике. Сама Дора еще ни разу не гуляла по Гельтентальской долине, ей всегда хватало работы на дворе. Ничего не знала она и о трудах заезжих экологов, поэтому с увлечением читала одну из брошюр, когда на парковку вырулил кукурузно-желтый почтовый автомобиль с большой антенной на крыше.

Дора Феннлер немного волновалась. Она еще не думала о том, какими словами станет требовать уплаты пяти франков, как обоснует необходимость платить. Чувствуя себя уютно в новом кителе и брюках, она выбрала дружелюбный вариант. Однако молодой человек с растаманской шевелюрой, который едва выйдя из машины, повесил себе на шею какой-то прибор и поднял в небо ручную антенну, лишь недоуменно спросил, с каких пор здесь надо платить за парковку.

С сегодняшнего дня, пояснила Дора Феннлер, это еще на въезде в деревню написано. Она повторила сумму, перечислила все, о чем говорил Самуэль Таннлер, – обстоятельства, вызывающие необходимость оплаты: узкая дорога, на содержание которой уходит много средств, высокая транспортная нагрузка в летние месяцы, желание общины, чтобы люди парковались на деревенской площади, а к озеру ездили на автобусе. Перечислив все по порядку, Дора пребывала в уверенности, что выступила весьма убедительно.

Молодой человек с растаманской шевелюрой заявил, что работает на проекте, посвященном рысям, что скоро приедут еще несколько машин, и предложил подумать над тем, стоит ли взимать деньги с организации, финансируемой государством.

Дора Феннлер впала в некоторую растерянность. Первой припаркованной машиной был старый «опель» ее сына, с которого она точно ничего брать не станет, а первая машина, с которой она могла бы что-нибудь потребовать, судя по всему, принадлежала сотруднику госбюджетного проекта. Смущенно взглянув на проспект Гельтентальского заповедника, она разрешила молодому человеку припарковаться бесплатно.

Лен сердечно поблагодарил, еще раз проверил сигналы Раи, которая, похоже, была рядом с детенышами, и позвонил на станцию.

Не прошло и часа, как все снова собрались на парковке. Все четыре машины. Только Марианна Хильтбруннер предпочла остаться в Берне, а Нику Штальдеру до этой маркировки теперь и дела не было – он сидел на станции, штудировал научные статьи и писал мейлы в Румынию.

Лен рассказал остальным о доброте женщины в синем кителе, и Дора Феннлер сразу приглянулась статному и спортивному Жаку Селяви, он поблагодарил ее и пообещал показать ей снимки рысят, если сегодня им наконец удастся их запечатлеть.

Вспоминая о секретаре Таннере, Дора испытывала муки совести: пять машин на парковке, и ни гроша в кассе. Но этот Жак ей понравился, ей было любопытно узнать, что он сможет поймать в свой объектив. Она долго смотрела ему вслед, пока вся группа не скрылась в лесу.

Во время обеденного перерыва Дора отправилась в отель «Лаунензе» и обрадовалась, увидев сына. Сначала ей повстречались Соня с Лайкой, и она, хоть и побаивалась собаки, тепло поприветствовала обеих. Марк, вскоре вышедший на террасу, тоже обрадовался матери. Она рассказала ему о зоологах, а он ей – о рысьей тропе Вакернагеля, на создании которой собирался работать. Марк спросил у матери, как лучше убедить отца продать Вакернагелю нерентабельный участок земли в Верхнем Луимосе.

Дора не нашла, что ответить на этот вопрос, и вскоре снова стояла на постепенно заполнявшейся парковке и обходила появившиеся в ее отсутствие машины. Их было много, в том числе и старый «сааб» с двумя мужчинами – на одном были очки без оправы, на другом – берет. Второго Дора узнала не сразу – вероятно, Фриц Рустерхольц показывал старому зеландскому другу свою новую родину.

Когда некоторое время спустя вернулась группа зоологов, Доре даже не пришлось спрашивать, удачной ли оказалась прогулка. Жак Селяви направился прямо к ней и выставил вперед экранчик своей камеры. На нем вскоре показались два светлокоричневых рысенка, отдаленно напоминавших домашних котят. Человеческая рука брала их за загривок, а они неловкими движениями пытались от нее отбиться, шипели и изворачивались, пока им на ухо сажали небольшую метку.

Дора Феннлер пришла от зверюшек в полный восторг, и Селяви с удовольствием продолжал показ: медицинское обследование, лежбище, для которого Рая выбрала небольшое скальное углубление, и сама Рая, сидевшая во время обследования на возвышении метрах в тридцати и внимательно за всем наблюдавшая.

Дора Феннлер не переставала удивляться кадрам, лицу Селяви и тому шарму, с которым он комментировал фильм. Жильбер Корню, Пьер Пюсьё, Надя Орелли, Геллерт, Лен и Скафиди уже были готовы ехать, когда Селяви наконец распрощался с Дорой Феннлер. Дора никак не ожидала, что работа на парковке окажется столь интересной.

За полчаса до этого, когда боровшийся в боязнью высоты Лен последним покинул скалистые склоны Хольцерсфлуэ, прильнувший к дереву Альфред Хуггенбергер отложил в сторону подзорную трубу.

30

Фриц Рустерхольц чувствовал себя не очень комфортно на пассажирском сиденье в «саабе» Рихнера. На коленях у него уже больше часа покоились ноутбук и тяжелый, размером с обувную коробку, универсальный приемник, соединенный бесчисленными проводами с семью разными антеннами на заднем сиденье.

К аппаратуре Рустерхольц отнесся скептически, но не хотел говорить Рихнеру о своих сомнениях. Всю дорогу от Гштада, где они встретились этим воскресным утром, до Лауэнентальской долины Рихнер рассуждал об углах отражения, коэффициентах направленного действия, длине волны, поляризации, магнитных связях, о преимуществах и недостатках вертикальных и горизонтальных антенн. В предыдущие ночи Рустерхольцу не удалось как следует выспаться. Пари с Хуггенбергером, которого он не видел и не хотел видеть после рукопожатия в «Тунгельхорне», это состязание с незримым и все же вездесущим соперником медленно, но верно изматывало остатки его сил. Днем он не мог отогнать мыслей о нем, ночью – не мог уснуть. Прошлой ночью ему привиделась рысь, бежавшая по открытой местности на Хундсрюгге, а потом резко осевшая, и когда он с гордостью удачливого охотника подошел к ней, то увидел поверх нее резиновые сапоги Хуггенбергера, заявлявшие права на добычу.

Поэтому, вполуха слушая выкладки Рихнера и не глядя на проплывавшие за окном виды, Рустерхольц пребывал в благостной дреме. Пока перед ними не вынырнул автобус непреклонного Бюхи – встреча, от которой сон как рукой сняло. Рустерхольц сказал Рихнеру, что не может уследить за ходом его мысли, да ему и неинтересно. Ему бы только узнать, на какой частоте работает передатчик лауэненской рыси.

Роберт Рихнер прервал рассказ об умственных усилиях, приведших его к созданию универсального приемника и не отпускавших его до сей поры. Рихнеру не было дела до рысей и до того, поделится ли с ним Рустерхольц частью выигранной суммы. Ему был важен только успех его техники.

На следующем перекрестке Рихнер свернул направо. До Лауэнена оставалось еще около четырех километров. Рихнер остановился на обочине, вышел из своего «сааба» и принялся орудовать антеннами, которые установил на штативе рядом с машиной. Рустерхольц остался сидеть внутри и даже окна не открыл. Ему не хотелось, чтобы его видели.

Через час с небольшим Рихнер убежденно заявил, что частота, за которой он следил во время семнадцати последних измерений, – это частота передатчика, установленного на рыси.

– Не зря старались, а? – спросил Рихнер, довольно ухмыльнувшись.

Непомерно большими глазами, светящимися из-за линз без ободков, он с гордостью взглянул на своего спутника.

– Зря или не зря, это мы еще посмотрим, – проговорил Рустерхольц. – Сто пятьдесят три и семь. Может, ты и прав, и это действительно рысь.

– Конечно, рысь. Кто еще станет посылать сигнал в этом диапазоне с такой импульсной силой?

– И все-таки мы понятия не имеем, где она прячется.

– Это мы выясним с помощью дипольной антенны.

– Дипольной антенны, – глухо произнес Рустерхольц, утомившись от научных терминов Рихнера. – А потом я взвалю на себя ноутбук, этот чудненький универсальный приемник с семью разными антеннами и, прихватив ружьецо, отправлюсь на охоту. Чтобы пройти по лесу с таким багажом, мне мотопила понадобится.

– Я же сказал, тебе хватит небольшой автомагнитолы и простейшей дипольной антенны, настроенной на частоту передатчика. С ними и отправляйся.

– Может, ты мне их сегодня сделаешь?

– Да это раз плюнуть, ты их сам сварганишь. Ты ж ведь был электромехаником. Я тебе все объясню. Но сначала по пиву. Надо обмыть универсальный приемник. Мы, кажется, проезжали мимо местной пивнушки?

Рустерхольцу вспомнился «Тунгельхорн», стол завсегдатаев, застекленная полка с оловянным кубком и его именем на нем, здоровенные чучела хуггеровских серн, чиновничий взгляд Таннера, мощная пятерня.

– У озера тоже есть забегаловка, – сказал Рустерхольц.

Они поехали на парковку у Лауненского озера. Рустерхольц сразу узнал желтый «фиат панда» молодого исследователя. Это вдохновило его. Раз здесь остановился защитник рысей, значит, и рысь рядом. Неслучайно, перед самой парковкой они уловили сильный сигнал. Все-таки Рихнер – молодец.

Фриц Рустерхольц взглянул вверх на склон Хольцерсфлуэ, на Тунгельшус, на тот крутой обрыв, где, быть может, находился защитник рысей и сама рысь и где он целую ночь пролежал в снегу.

Рихнер отдал пять франков приветливо поздоровавшейся женщине в синем кителе с гербом Лауэнена на груди, а Рустерхольц долго смотрел на нее, пытаясь вспомнить, где он ее видел.

На террасе отеля «Лауэнензе» предупредительный Райнер Вакернагель поставил на залитый солнцем столик Рихнера и Рустерхольца две кружки пива. Гостей было много. Помимо хозяина, их обслуживала девушка, которая на вкус Рустерхольца одевалась слишком вызывающе, чем немного раздражала его, – судя по всему, ей принадлежала и собака, дремавшая под одним из столиков.

Перед ними на фоне все еще заснеженных склонов, возвышавшихся над Гельтенским ледником, переливалась изумрудная рябь Лауэненского озера. Лишь теперь Рустерхольц заметил, что за соседним столиком сидит сама Дельфинчик. Одна, с чашечкой кофе.

Его охватила дрожь. Он не осмеливался посмотреть ей в глаза и лишь взглянул на ее узкую кисть на чашке, обнаженное и освещенное солнцем предплечье и мельком – на вырез блузки с коротким рукавом.

Рихнер вспоминал зеландское прошлое и спрашивал Рустерхольца о лауэненском будущем. Тому не удавалось сосредоточиться, он односложно брякал нечто несуразное, подозревая, что Дельфинчик прислушивается к их разговору. Когда Рихнер предложил ему поискать себе женщину, Рустерхольц залился краской. И больше не мог перевести взгляд на соседний столик. Явная скромность Рустерхольца лишь подстегнула Рихнера. Надо быть поактивней, заявил он, если хочешь обзавестись женой, нельзя вечно затворяться дома в жалком подвальчике, быть чернорабочим у не способных к труду людей, набивать брюхо пюре с кусочками сала, разводить коров и собирать штуцеры для жижеразбрасывателей. Нельзя ждать женщину, как собака ждет хозяина у торгового центра. С такими жизненными установками, с таким бытом он похож на монаха за монастырскими стенами.

Рустерхольцу хотелось, чтобы земля разверзлась под ним прямо здесь, чтобы пролетело звено истребителей и всплыло подводное чудо-юдо – возник какой-нибудь страшный шум и гам, привлекший к себе всеобщее внимание. Когда Дельфинчик попросила счет и покинула террасу, Рустерхольц был уверен, что это из-за него. Что ей больше не хотелось сидеть рядом с таким, как он.