Третий удар. «Зверобой» из будущего Вихрев Федор

А ситуация так себе — в центре немцев остановили, с помощью лома и такой-то матери. Но не успели наши отдышаться, как прилетело нам, на юго-западе. Такое впечатление, что немцы начали перебрасывать резервы на юг еще до того, как их наступление в центре выдохлось. Видимо, решили, что большего добиться не смогут, а значит, нечего людей гробить. А на юге наши, под впечатлением зимней победы, удара не ждали.

Началось все по аналогии с центром — удары по системе связи и средствам обнаружения ПВО. Правда, в отличие от центрального участка, у нас потерь РЛС не было — усиленная охрана и дополнительные группы осназовцев свое дело сделали, но посты ВНОС немцы проредили качественно, да и аэродромам досталось, что сильно осложнило обстановку в воздухе.

Как итог — немцы прорвали фронт, уже взяли Кировоград и лезут к Кременчугу. В лоб их не остановишь, проверено, поэтому механизированная группа генерала В. Т. Вольского в составе двух аналогов ОМ-СБРОН и танковой бригады должна фланговым ударом остановить, а если повезет — то и уничтожить прорвавшиеся немецкие части, неплохо, правда?

Ну, остановить, конечно, не остановим, но сбить темп сможем. И время на подготовку позиций предоставим, без вопросов. Сложнее будет после этого живыми уйти, хотя и здесь у нас есть пара козырей. Ну, а против «Тигров», если они здесь появятся, у нас есть танковая бригада — первое соединение (исключая Выборгскую дивизию особого назначения, хотя не уверен), полностью вооруженное танками Т-42. Должно получиться, справимся.

Мякишев

«Хорошо живет на свете гадский Пух»…

Хорошо ему, видите ли, гаду такому. Нет, у нас тоже не все плохо. Попытка сделать петлю и сесть на хвост егерям, которые за нами гонятся, привела только к тому, что чуть не нарвались на свою же «растяжку». Но ведь не нарвались же? А вот немцы, пробегая второй раз по тому же месту, бдительность ослабили. И поплатились. И нас предупредили — уж слишком близко грохнуло. Но, кажется, Летт с компанией что-то придумала. Что-то такое, что услышишь — волосы дыбом встанут. Главное, чтобы у немцев тоже, но попозже.

А Док, у которого внезапно, с подрыва лестницы в комендатуре, прорезалась страсть к минно-взрывному делу, опять о чем-то договаривается с Самураем. Тот, похоже, подрывником не был, но обладал болезненно-изощренной фантазией. Спелась парочка, короче говоря. Да и ладно — третий день, как то и дело раздающиеся сзади взрывы дарят нам не только удовлетворение, но и дополнительные минуты форы…

Гауптштурмфюрер Ойген Мюльсен озверел и внешне, и внутренне. Пошли пятые сутки погони по лесам да болотам за русскими диверсантами. То, что они устроили в Ровно, пока команда егерей ловила их же в окрестностях аэродрома, эсэсовец склонен был рассматривать как личное оскорбление. Правда, не мог не уважать сильного противника. Отправив группу следопытов искать следы в лесу, где скрылись и не вернулись захваченный русскими «кюбель» и патрулировавший местность бронеавтомобиль, Ойген осмотрел места боев в Ровно. Об этом просил и вступивший в должность коменданта начальник СД. Новый комендант еще не отошел от впечатлений — просидел во время боя в отхожем месте, куда отлучился буквально за минуту до начала бойни. Однако разговор вел твердо, указав на отсутствие у солдат вермахта нужного опыта, что уже привело к нескольким подрывам на оставленных русскими минных ловушках.

Мюльсен оценил основательность подхода противника — ударная группа, непосредственная поддержка, группа прикрытия и еще одна группа, прикрывающая это прикрытие. Минные ловушки на всех оборудованных позициях. Огневой мешок для излишне рьяных преследователей. Ойген, рассматривая фотографии тихого перекрестка, заваленного телами в «фельдграу», пришел к выводу — весь бой занял не более минуты. Огневой шквал, добивание проскочивших в дома солдат — и отрыв. Раньше, чем обленившиеся пехотинцы пробежали полпути в обход позиций диверсантов. Следы крови указывали на ранение как минимум двоих русских, но ушли все, кроме явного смертника. Егерь пришел к выводу, что это, видимо, был один из раненых, который не хотел задерживать группу.

Когда посланные в лес следопыты сообщили, что броневик угодил в засаду, гауптштурмфюреруже почти и не удивился. От места засады следы вели прямо к ближайшему болоту, дальше отследить через сутки было невозможно. Однако муравейник был разворошен знатно, все вспомогательные части, пехота, жандармерия, каратели и даже двигавшийся к фронту полк были брошены в оцепление, заставы и засады. Егеря рыскали по лесу, понимая: с нагло украденным из госпиталя «тяжелым» раненым далеко и быстро не уйдешь. Услышав шум мотора самолета, Ойген решил, что на сей раз его обыграли вчистую, но нет — один из бойцов, воевавший добровольцем в Испании, опознал в самолете легкий скоростной бомбардировщик. Стало очевидно: русские отправили по воздуху трофеи, а сами будут уходить пешком. Или наметили еще какую-то операцию.

Буквально минут через пять-семь егеря обнаружили противника. И началась гонка. Гауптштурмфюрер старался спешить не слишком — судьба попавших в засаду ровенских пехотинцев предостерегала от торопливости. Русская радиопередача, где противник егерей назывался как «Спецгруппа Ставки», так же характеризовала диверсантов как матерых профессионалов.

Русские же петляли по лесам, непостижимыми путями уворачивались от облав, обходили засады и пытались нанести урон преследователям — но не хотели или не могли уйти из довольно ограниченного района. Может, и правда имеют еще одно задание здесь? Гауптштурмфюрер, основываясь на ровенских данных и изучении следов, оценивал численность диверсионной группы в 6— 10 человек. В ее составе он предполагал наличие трех-четырех снайперов, двух пулеметчиков и одного сапера с больной фантазией. Ох уж этот минер-извращенец, вот кто бесил гауптштурмфюрера. Источник потерь в группе, причем потерь «бесплатных» для русских. Игра вторую неделю шла в одни ворота — вот что было обиднее всего.

Первые два дня погони все шло более-менее нормально: минные ловушки были аналогичны обнаруженным в Ровно: граната и проволочка, мина натяжного действия. А потом начались сюрпризы. Сначала — привычная проволочка на уровне колена и еще одна, рядом — в траве, на высоте щиколотки. Первый подрыв. Потом — непонятное. Проволока выкрашена гуталином, причем, судя по отсутствию запаха — не менее суток назад. Как? Правда, по этому месту явно пробегали до этого, — неужели ловушка простояла тут так долго?

Потом русские, казалось, уже прижатые к кордону, неожиданно и незаметно вильнули в сторону, а подчиненные Мюльсена были обстреляны союзничками. Хорошо хоть те, косорукие обезьяны, ни в кого не попали. Пришлось возвращаться, искать боковой след. Дальше шли, еще внимательнее осматривая обочины в поисках не только мин, но и новых тропок. Бдительность принесла плоды — выследили лося, двух косуль и страшно недовольного чем-то медведя. Потом опять потеряли след, искали до темноты и только утром сообразили, в чем дело. Не то русские прошли по медвежьей тропе, как-то договорившись с косолапым, не то медведь шел по следам диверсантов. Так или иначе, он дал преследуемым врагам время отоспаться. Такой вот косматый союзник.

А утром неведомый русский сапер добавил еще неприятностей. Гельмут Шварц унюхал запах гари и нашел замаскированное остывшее кострище. Откинул в сторону прикрывавший его дерн — и свои копыта. Русский псих оставил в горячей золе банку из-под консервов с тротиловой шашкой с кучей хлама внутри. Причем горсть камней внутри была явно принесена из ручья километров за пять. Экспромтом не пахло. Пахло продуманной пакостью.

Потом подвела привычка. «Привычка — враг диверсанта», сколько раз говорилось учителями! И сам гауптштурмфюрер не далее как позавчера утром повторил это своим, указывая на шаблонность действий русского минера. И вот сегодня Дитер Раух увидел блеск проволоки, проследил за ней взглядом, отцепил примотанную к колышку слева от тропы гранату и, не долго думая, перерезал проволочку. Он успел встать и повернуться к товарищам, пока привязанная к другому концу проволоки противотанковая РГ-42 пролетела двенадцать метров от макушки сосны до тропинки…

И вот последняя капля — сзади ковыляет мокрый и злой Франк Биттнер, упрямый битюг, потомственный лесоруб из Шварцвальда по кличке Шранк (шкаф). Полчаса назад дорогу преградила очередная речушка. И переброшенное через нее бревно с отчетливыми отпечатками русских сапог на нем. Биттнер ломанулся к бревну, но был остановлен окриком опытного фельдфебеля. Тот предпочел пойти вброд. Отошел на метр выше по течению, сделал два шага — и зацепил очередную проволочку. Взревев бизоном, Франк выбежал на бревно и стал прыгать на середине, показывая безопасность переправы. Русский сапер рассчитывал, что по бревну будут идти люди, а не прыгать лоси. Взрыватель сработал, когда Шранк очередной раз подпрыгнул над серединой речки.

Ойген Мюльсен завороженно наблюдал, как полубревно, кувыркаясь, взлетает в воздух и опускается на упрямую голову только что вынырнувшего Биттнера. «Человека бы убило, а у этого дуболома — ободрано ухо и выбито плечо», — зло думал гауптштурмфюрер. «И когда у этой русской сволочи взрывчатка кончится?!»

— Все, осталось по одной гранате у каждого, минировать нечем, — произнося это, Док выглядел как сиротка, у которой отобрали последнюю карамельку. На роль злодеев он явно назначил меня и Нику. Это мы распорядились оставить по одной гранате «на самый крайний». А мне никак не давала покоя полученная мной перед вылетом инструкция «по обращению с телом майора Ивановой». Если вдуматься — инструкция, для того чтобы быть выполненной, предписывала мне сознательно пережить своего командира. Тогда как устав требовал противоположного — отдать, если потребуется, жизнь для спасения его же. Точнее, ее же в данном случае. Вот такое вот противоречие…

Степан

— Пушка справа!

— Лови!

— Ясень, Ясень, я Роща, молодцы. Держитесь, мы идем, повторяю, мы идем.

— Здесь Ясень, принято. Вовремя.

Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить, ага. Очень верная пословица, по крайней мере, в данном случае. При прорыве фланга противника с последующим выходом в тыл вместо традиционной для немцев легкой «завесы» нас поджидала грамотно организованная ловушка. Не на нас конкретно — просто немцы предусмотрели такой ход и как следует подготовились. Подготовка эта выглядела как противотанковая оборона, организованная на возможных направлениях наших ударов. На наше счастье, командир сводной мехгруппы предусматривать умел ничуть не хуже немцев, да и воздушная разведка помогла. Поэтому удар по противотанковому опорному пункту наносили танковый и мотострелковый батальоны, поддержанные всей артиллерией мехгруппы и авиацией. Танки и мотострелки легко прорвали перемешанные с землей передовые артпозиции и уперлись во вторую линию обороны, для усиления которой немцы спешно перебрасывали силы с остальных опорных пунктов — создать сплошную линию им не позволял недостаток сил. Вот в этот момент и последовал удар основными силами. Хорошо получилось — обороняющимся вышли в тыл, а подкрепления исчезли, попав на марше под объединенный наземно-воздушный удар. В итоге — при прорыве фронта потеряно одиннадцать танков и ни секунды времени, и сейчас мы несемся в «пустоте» — между как обычно победоносными «панцервафлями» и как обычно же отставшей пехотой. Впереди коммуникации ударной группировки.

Ника

Если бы у нас было побольше времени, можно было бы поиграть с немцами в «Рэмбо». Со всякими там веселыми ямами и бревнышками на голову. Но лиан в Волынских лесах не водится, а веревки нужной длины с собой не захватили. Леска, конечно, есть. Куда же без нее? Но ее уже маловато — израсходовали. Одна идея в голове водится. Заманить немцев на болота, а там снайперами их погонять. Идея толковая. Но надо для этого знать местные реалии, а то сами в болоте и останемся. Проводника бы… эх, мечты, мечты.

С утра день явно не заладился. Сначала пошел дождь — это как бы с бодрым утром. Речушки радостно подхватили веселые струи и растолстели до неприличия. Был ручеек, а стала полноводная речка. Под тонким слоем мха оказался толстенный слой глины. Любой шаг отпечатывается намертво — за версту видно.

— Все, приплыли, — говорить это не хотелось, но правду не скроешь.

— Что теперь делать?

— Читать Достоевского. Там все написано! — знаю, сорвалась. Глупо так отвечать. Но не могу по-другому. От злости аж зубы сводит — так хочется устроить немцам «веселушку». — Батя, мне надо место с четырьмя доминирующими точками. Найди, пожалуйста.

— Что вы хотите сделать? — СБ тоже злой, мокрый и улетавший.

— Хочу заставить немцев искать пятый угол. Знаете как это?

— Кажется, понимаю…

— Тогда обойдемся без лишних вопросов. Или мы уничтожим их, или они нас. Сегодня. На болото с хвостом лезть нельзя, — я усмехнулась. — «Мы принимаем бой!». Точка, конец цитаты. Киплинг.

— Киплинг?

— Ага. Один англичанин, который очень любил Индию. Надо бы перевести его, да и «Семь столпов мудрости» Лоуренса Аравийского как пособие для партизанской деятельности тоже бы не помешало. Ах, жаль… политика не допускает классику. Да не смотрите вы на меня так, СБ. Я просто очень много в свое время читала. И было что… вот победим, будут и у вас хорошие книги… надеюсь.

— Это ваш Киплинг или Аравийский?

— Киплинг. Хотите еще?

— Да.

— Эпитафия командиру морского конвоя.

— Своею посмертною волею… — пробормотал СБ. И его лицо стало таким, как у человека, принявшего наконец решение.

— Только попробуй, — поспешила предостеречь я своего слушателя. — Я тебе устрою — «посмертную волю». В гробу вертеться будешь, как пропеллер вертолета на холостом ходу. Понял?

— Так точно, товарищ Летт.

Заставь дурака богу… почитала стишки, дура.

— Летт, Батя!

— Подъем…

Когда раздались выстрелы, первая мысль была стандартно нецензурная. Вторая более адекватная: «Нарвались!» Но выстрелы звучали где-то сбоку и явно не в нас. И вот тогда пришло, наконец, удивление:

— Кто?

Привычно окинула взглядом наш маленький потрепанный отряд. Все на месте.

Где-то правее разгорался бой. Одиночные выстрелы трехлинеек и оглушительная трещотка «шмайсеров».

— Партизаны?

Да, это более дельное предложение.

— Похоже.

Как-то забыли мы, что кроме медведей, оленей и остальной живности в этом военном лесу кроме нас и егерей есть еще и другие двуногие. Неожиданно. Но предсказуемо… если бы я хоть чуть-чуть подумала.

Скорее всего преследователи спутали следы и ушли в сторону — прямо на партизан. А кто знал, что они там будут? Мы так точно не знали. Дурацкая случайность, от которой никто в этой жизни не застрахован. Впрочем, у нас появился хороший шанс ударить в спину. Не воспользоваться им просто грех.

Видно, за время операции мы стали думать одинаково, потому что едва я открыла рот, как Игрок меня перебил:

— В спину…

— С партизанами связаны…

— Бой внезапный…

— Хороший шанс…

— Прикрытие?

— Снимем…

Мне оставалось только кивнуть.

ПВО

Медленно, всего три оборота в минуту вращается кабина, с антенны в пространство летят импульсы излучения и пропадают где-то, то ли в атмосфере, то ли вообще в космосе. Оператор не отрываясь смотрит на маленький зеленоватый круг экрана, перечеркнутый по центру яркой полоской. Смена близится к концу, от непрерывного вращения уже мутит и нестерпимо хочется «по-малому», но полоска на экране взрывается знакомым дробленым пиком. Взгляд на лимб азимутального датчика — и напрочь пропадает тошнота, на задний план уходит все, не относящееся к работе, и по медным крученым жилам на КП ПВО летит доклад:

— Квадрат 78, цель групповая, идут плотной группой!

Еще один оборот антенны и следующий доклад:

— Курс цели 120, скорость 370, появилась вторая, курс тот же, отставание пять километров!

В движение приходит огромный механизм фронтовой ПВО — на планшет наносится новая информация, трещат телефоны и поют морзянкой радиопередатчики, на краю летного поля в десятках километров от КП взлетают сигнальные ракеты, поднимаются дежурные звенья истребителей, получая задачу уже в воздухе:

— Гроза-30, я Туман, квадрат 79, «большие» с «осами», не допустить к передку, подтвердите прием!

— Туман, я Гроза-30, вас понял, квадрат 79, не пропустить «больших», не пропустить «больших».

И завертится в небе собачья свалка воздушного боя, связывающая группа насмерть сцепится с «мессерами» прикрытия, а мимо них к тяжелым тушам бомберов будет рваться основная группа краснозвездных машин, полосовать их громоздкие тела пушечными очередями, натыкаясь на огненные трассы пулеметов и расчерчивая небо дымными выхлопами ревущих на форсаже моторов…

В конце длинного трудного дня на стол командующего фронтовым ПВО ляжет сводка:

«За сегодняшний день противником было предпринято 16 попыток массированной бомбардировки наших войск группами до 40 бомбардировщиков под прикрытием истребителей, 12 из них успешно отражены летчиками ПВО фронта, потери противника составили 17 машин. Потери истребительных полков составили 7 сбитых над полем боя, 4 самолета из числа вернувшихся на аэродромы восстановлению не подлежат. Погибли 4 летчика, пропали без вести 2».

Степан

…Красные «лучи» трассеров перечеркивают силуэт с «выпущенными когтями». Парашютов нет, значит, еще один пилот «штуки» долетался. Остальные, не выдержав, вываливают бомбы абы куда и отходят. Ну, еще бы — сначала на них навалились истребители, а потом — бешеный огонь мобильной ПВО. У нас потерь в технике нет, удача. Немцы — противник серьезный. Еще зимой аналитики обратили внимание на то, что часть ударов по колоннам идет по изменившейся схеме — сначала уничтожаются зенитки, а потом уже удар по транспортным машинам. Тогда это было инициативой отдельных командиров, не более, а сейчас, похоже, — новая тактика люфтов. Впрочем, если вас прикрывают с воздуха и передают информацию о направлении налета, то все не так уж страшно. Страшно будет потом.

Мы двигаемся в глубь построения немецких войск, сметая дохлые (пока дохлые!) заслоны. Судя по частоте авианалетов — нас уже заметили и оценили. То, что нам пока не приходится сталкиваться с серьезным наземным сопротивлением, объясняется довольно просто — немцы, похоже, бросили все силы против конно-механизированной группы, которая наносит удар на другом фланге.

Но все понимают — просто удар ничего не даст. Нужен захват «шверпункта», узла, потеря которого полностью обездвижит ударную группировку немцев. И все это понимают. И почти наверняка наши сверхчеловеческие друзья выдергивают все, что могут (при этом стараясь не потерять темп наступления, ну-ну), и направляют к означенному «пункту». А мы должны успеть раньше, иначе будет много крови.

Ника

Будто из-под земли взлетает человек. Тело реагирует быстрее, чем я успеваю осознать сам факт атаки на меня. Ухожу вниз и влево перекатом и, не вставая, лежа на спине, пытаюсь с двух рук выстрелить в нечто черное и стремительное. Эсэсовца спасает от моих пуль только запредельная реакция. Он буквально размазывается в воздухе, напрыгивая на меня. Отталкиваюсь со всей дури ногами и успеваю уйти из-под него кувырком назад. Он шустрый как ящерица и такой же верткий. Ударом ноги немец сбивает прицел моего пистолета, я пытаюсь сделать то же самое, ударив по его пистолету своим вторым. Выстрелы уходят в стороны. Удар маваши-гири… а фиг тебе! Кручу нижний хвост дракона. Вскочили почти одновременно. Щелчок пустого затвора левого ТТ как предупреждение. В правом «вальтере» тоже, кажется, только два патрона осталось. Хорошо настрелялись! Правда, без толку. Рукопашка с пистолетами — в каком-то фильме я это уже видела, все хотела повторить, и вот — получила. Не знаю, как со стороны, похоже ли это на то, что вытворял киногерой, но, по факту; когда пуля проходит рядом с виском — впечатления незабываемые!

В глазах у немца мелькнуло сначала удивление, а потом, как переключение проектора, — понимание и азарт. Похоже, с таким противником он еще не сталкивался. Что ж — уважим. Покажем все, на что способны. Только чур, потом не жаловаться! Немец тяжелее меня килограммов на тридцать. Поджарый, сильный, в самом расцвете сил мужчина с холодными зеленоватыми глазами. Застыл напротив на несколько секунд, будто оценивая, но не усмехнулся, не стал хмыкать или пренебрежительно лыбиться — с такими профессионалами надо быть очень внимательной. Как правило, они не допускают ошибок в оценивании противника, будь то женщина или ребенок. Для них все серьезно, без шуток и скидок на пол и возраст. Мне тоже нельзя расслабляться — то, что я носитель более техничной и усовершенствованной боевой школы, еще не значит, что я могу легко справиться с любым бойцом. Некоторые приемы могут просто не подействовать, а пропустив банальный прямой удар, можно так огрести, что больше и не потребуется.

И все-таки я рада, что судьба меня свела с таким волком. Давно я не сражалась с по-настоящему сильным противником. Расстрелянная в Ровно комендатура не в счет. Что за радость устраивать расстрел, заранее зная, что они не смогут оказать действенного сопротивления. Рассчитать получше схему движения по кабинету и внезапно атаковать — никто из этих «высокопосадовцив» так и не понял, что же случилось. А тут лицом к лицу! От такого адреналин из ушей течет!

— Ты есть майор Иванов!

Вот те раз! Откуда он знает? Русский у него с акцентом и неправильными ударениями, но вполне понимаем.

— Я есть думать про Выборг и знать, что есть командир спецгрупп фролянд! Ты есть она!

— Додумался, значит! А ты кто? — удивление быстро прошло, но озадачил он меня конкретно.

— Я есть гауптштурмфюрер Ойген Мюльсен! Я хотеть быть Выборг, но меня там не пустить. Я хотеть встреча с тобой. Ты убить мой друг! Ты многих убить Ровно!

— Рада, что ты тоже почувствовал, что значит терять друзей! Это вам за моего мужа!

— Ваш муж есть тот человек, который быть у нас?

— Вот именно!

— Он есть хороший воин. Он молчать, когда я с ним говорить!

— Ах ты мудак! Так ты его пытал?! — никогда не думала, что кому-то удастся вывести меня из равновесия посредине боя. — Сдохни, ублюдок!

Дальнейшее я помню мало. Помню, что рвалась во что бы то ни стало к горлу эсэсовца. Порвать к чертям собачьим! Задыхалась, плевала кровью, но это было так незначительно по сравнению с тем, что он еще был жив! Я должна была его убить, несмотря ни на что!

Очнулась я стоя на коленях возле лежащего немца. Очнулась — это слабо сказано. Кто-то аккуратно дотронулся до моего плеча, и я поняла, что давно уже вот так стою и бессмысленно смотрю на рукоять кинжала, воткнутого в грудь врага. Выстрелов больше не слышно. А вокруг стоят люди. Мой, изрядно потрепанный, отряд, а в стороне какие-то незнакомые мужики. Кажется, все закончилось.

— Летт? — голос сзади вроде бы знакомый. Можно, наверное, уже расслабиться. А не могу.

Дрожь бьет все сильнее.

— Леха? — позвала я. — Леха?

Тишина. Никто не отозвался. Почему? Я же за ним пришла! Где он?

— Лешенька, прости!

Как я могла извиниться перед ним за то, что допустила тот ужас, через который ему пришлось пройти? Почему я так медлила? Почему не поспешила?

— Ника… — это уже другой голос. Кто-то становится рядом со мной и обнимает меня за плечи.

— Все хорошо, Ника. Все хорошо. Леша уже в тылу, в госпитале. С ним все хорошо.

Я хватаю этого человека за шкирки и прижимаю голову к его груди. Мне надо спрятаться, чтобы никто не увидел, как слезы текут у меня из глаз, а тело содрогается от рыданий.

— Я есть любить убивать их всех. Я их всех на хрен… — шепчу я, наворачивая маты один круче другого. Будто эта нецензурщина может выплеснуть мою боль. Наивная… но мне и вправду становится легче.

Игрок пытается меня обнять. А вот это уже лишнее. Последний раз вздыхаю и выпрямляюсь.

Встаю и ухожу за деревья. Недалеко. Просто мне надо сейчас побыть одной. Прийти в себя и после боя, и после всего сказанного немцем. Подумать.

— Ничего себе баба! — приглушенное удивление, будто толчок в спину.

Ладно, с этим мы разберемся позже…

Степан

— Сосна-1, здесь Роща, вперед, дави гадов. В застройку без пехоты не лезть!

— Принято.

Медленно набирая скорость, танки движутся к перепаханным позициям на окраине небольшого городка. Сам городок затянут дымом и пылью — по нему только что отработали штурмовики и артиллерия. Изредка то один, то другой выплевывает снаряд туда, где ему показалось подозрительное шевеление, но это перестраховка, не больше. Немцы держали победу за хвост, но выпустили, улетела, и теперь советская пехота дочистит то, что осталось в живых после работы летчиков и артиллеристов.

Мы почти успели! Почти потому, что наш авангард вошел в городок одновременно с авангардом шестой танковой дивизии. Завязался встречный бой на улицах, в котором новые немецкие танки со «старыми», частично еще до войны подготовленными экипажами, одержали победу — наш передовой отряд отступил, не сумев даже зацепиться за окраину. А потом в игру вступили основные силы — этакая мини-Прохоровка. Немецкая пехота закрепилась в застройке (вернее, попыталась это сделать), а танки ударили во фланг наступавшим бригадам. У них могло получиться, если бы они в свою очередь не подставились под удар Т-42…

— Сергеев, твои дрова куда лезут?!

— Виноват. «Тройка», заснул, что ли?

Ничего не скажу, было страшно, хоть и наблюдали со стороны. А может быть, именно поэтому — в горячке боя многого не замечаешь. Когда медленно, как в кошмаре, кувыркаясь, летит башня, когда горящие люди катаются по земле, стараясь сбить пламя, когда… Впрочем, рассказывать все равно бессмысленно.

— Чисто.

— Добро. Идем дальше.

Танкистов мы уполовинили, и они отошли. А потом, охватив городок с трех сторон, начали штурм при поддержке артиллерии и «сухих». Почти по мемуарам с хронородины: «сотни трассирующих снарядов летели вверх и вниз ежеминутно. Противотанковые пушки били по танкам третьего батальона, катившимся вниз с холмов. Но с каждой секундой снизу прилетало все меньше и меньше снарядов. Дым и пламя скрыли конец храброго гарнизона, и лишь отдельные выстрелы противотанковых орудий встретили входящие войска».

Не все так драматично — немцы отошли, оставив заслон, но сейчас это уже неважно. Сейчас важно правильно разместить технику, людей и орудия. Занимаем круговую оборону — сейчас в нас полетят тапки, утюги, сковородки и прочие тяжелые предметы — «шверпункт» захвачен.

Партизанский отряд

Выход на железку намечался как всегда сложный. Хотя и была громко именуемая «железка» всего лишь узкоколейкой. Но в этих болотистых лесах даже такая транспортная артерия представляла интерес для партизанского отряда, который регулярно проводил на ней диверсии. К сожалению, вреда от них было больше для самих партизан, чем для немцев. Виной тому и слабая подготовка бойцов, бывших деревенских парубков или прошлогодних окруженцев, сумевших отсидеться в лесах или у добросердечных селян. И дурь командира, «партизанского помещика», как называл его про себя Алик Нефедов, ведший группу на очередной подрыв и прикидывавший, как бы избежать больших потерь в предстоящем бою.

Алик не был в немецком плену, не был он и местным жителем. Провоевав добровольцем-пулеметчиком полгода, был ранен, а после госпиталя попал в ШМАС — школу младших авиационных специалистов. Где, учтя его увлечение радиоделом и пулеметный опыт, обучили специальности стрелка-радиста. Две недели назад его эскадрилья ночных дальних бомбардировщиков выполняла очередное задание. Ил-4, в котором Алик был стрелком-радистом, подбили над целью, вышел из строя один мотор, но командир упрямо тянул на восток, понемногу теряя высоту. А когда стало ясно, что упадут они явно до передка, — приказал экипажу покинуть самолет. Алику повезло, он упал в болото, а не к немцам, и, проблуждав в этих гиблых местах три дня, был встречен партизанским дозором. После поверхностной проверки, проведенной лично командиром отряда, полноватым мужиком с явно не армейскими замашками и вечно «слегка выпившим», был отправлен в этот рейд. Его удивило назначение старшим, но ребята, жившие с ним в одной землянке, просветили, что все это от потерь, понесенных группой в предыдущем выходе.

«Сам „командир“ не ходит, а только отправляет. Ну а кому повезет вернуться живым, те или раненые или уходят», — так говорил бывший военнопленный Яков Глыба, шедший сейчас следом за Аликом. «Куда уходят? Как?» Не понял его Алик. «Куда подальше от этого… — сплюнул Яков, — лишь бы немцев с толком бить, а не здесь дурью маяться. А мне идти не с руки. Потому что зазноба у меня на кухне есть. Лиза, еврейка она. С ней мы здесь далеко не уйдем», — добавил Яков, предвосхищая невысказанный вопрос Алика.

Сейчас они вместе лежали на пригорке и внимательно смотрели на немцев, расположившихся на привал.

— Старшина, егеря это. По нашу душу явно. Хана отряду. Что делать-то будем?

В группе старшины Нефедова было 16 человек, считая вместе с ним. Пулемет, немецкий МГ, который бывший пулеметчик и бывший стрелок-радист взял себе, поглядев, как мучится с ним здоровый, но нескладный Мыкола Торбач, два автомата и винтовки. Шансы при внезапном нападении вроде как были неплохие, а позади был отряд, не ожидавший неприятностей. Помолчав, Алик тихо сказал:

— Передай по цепи. Разобрать цели, стрелять после моей очереди, через две минуты начнем.

Вот только подготовки ранее не видавший егерей летун не учел. Первой очередью ему удалось срезать двоих, явно расчет пулемета. Это был практически единственный его успех. Впрочем, то, что своим огнем не подпускал немцев к пулемету этого несчастливого расчета, дало его ребятам пожить еще несколько минут. Но старшина понимал, что это только отсрочка. Ловкие егеря экономно, но метко отвечали на суматошный огонь начинавших паниковать партизан. Потихоньку они растянутой цепью, перебежками, прикрывая друг друга, подобрались на гранатный бросок, но почему-то не пускали в ход карманную артиллерию.

— Живыми взять хотят, — сказал Яков, лежащий рядом с Аликом, загоняя в винтовку обойму. — Последняя. Вот только хрен у них чего получится. Я снова в плен не пойду.

Он воткнул рядом с собой финку.

И на мгновенье обернувшийся старшина увидел, как за спиной Якова выросла фигура здорового немца, в мокрой форме. Он выстрелил в Якова, перевел ствол на менее опасного сейчас пулеметчика. В этот момент их обоих отвлекла внезапно вспыхнувшая в тылу редкой немецкой цепи перестрелка. И Алик взметнулся с земли, вцепляясь в воткнутый рядом нож, отбивая в сторону ствол немецкого карабина и понимая, что этот здоровяк его сейчас заломает.

…Когда Самурай, внимательно глядя вокруг себя, подошел к партизанскому пулемету, он увидел тихо стонущего парня в пробитой на спине пулей телогрейке и лежащего здоровенного немца в мокром камуфляже. Егерь был явно мертв, слишком много крови вокруг неподвижного тела, но из-под него доносились какие-то невнятные звуки. Перевернув его, Самурай удивленно присвистнул. Партизан в летном подшлемнике перегрыз немцу горло, когда ему егерь сжал руку, держащую нож. И не смог выбраться из-под этой туши.

— Чего это делаешь? Как ты его? — спросил его ошарашенный Самурай.

— Давно здесь лежу, — невпопад ответил ему Алик, отплевываясь от крови, и вдруг согнулся в приступе рвоты, еще раз глянув на немца.

Степан

Ну и дальше про пехотинца, летчика и танкиста. Хорошая песенка, ни фига не жизненная, но хорошая. Настроение поднимает…

…Когда бой за городок закончился, на разбитых улицах появились люди. Обычные люди из тех, кого зовут «мирным населением». И которое мы вообще-то защищаем, ага. Защитили, как же, — немцы проскочили быстро и почти без боя, а потом мы пришли, освободители. Городок-то больше пострадал от наших снарядов и бомб, чем от немцев. Да, все я понимаю, что надо. Что иначе погибнут гораздо больше, тоже понимаю. Но, как и многие из нас, стараюсь в глаза лишний раз не смотреть… Вывезти, говорите? Куда, и так проводка каждой колонны только по ночам, целая операция.

Угу, а еще спереди, сзади, сверху и хрен знает откуда еще — твердого фронта в тылу ударной группировки быть не может, бои идут на значительном пространстве вокруг города и на его окраинах. Наша группа, как еж посередь… гм, дороги. Хороший такой, большой и очень кусачий еж. И немцы всеми силами стремятся разорвать его или, на худой конец, выбить, вытолкать, сбить с дорог, открывая их снабженцам. Хрена вам, повисите-ка на одном воздушном мосте, который истребители рвут всеми силами. И немцы понимают всю шаткость положения и потому

Грохот выстрелов, методичное перестукивание «максимов», рычание «Вязов», полосующих атакующую пехоту, смешалось в памяти в кашу, изрядно сдобренную выматывающей болью в располосованной руке. Немцы лезут упорно и грамотно, забрасывая нас снарядами. Летчики давят гаубицы, но получается пока не особо — за первые двое суток операции потери уже превысили двадцать процентов от первоначального состава группы, а будет еще больше — немцы тормознулись, но положение будут выправлять всеми силами.

Ника

Я никогда не умела общаться со снобами и идиотами. К сожалению, данный экземпляр совмещал сразу два типа в одном флаконе. Командир партизанского отряда, куда привели нас спасенные на болотах партизаны, являл собой ярчайший образец мужского самца. В худшем смысле. Мне он чем-то напомнил неандертальца. Давно уже никто не обращался со мной как с бабой — этот позволил себе, не зная нас, начать с первого же момента встречи командовать. Вроде как мы ему мальчики на побегушках. Сразу «разделил» нам обязанности — мне на кухню, Игроку и СБ — минирование железной дороги, а всех остальных записал как рядовых бойцов. Если честно, я офонарела.

Потери в его отряде составляли 70 % с каждого задания. Конечно, если он умудрился послать мальчишек-новичков минировать мост, не дав им даже времени познакомиться со взрывчаткой. Самое умное, что он смог сказать: «Вы комсомольцы, а значит, ваш долг бить врага! Вы обязаны подорвать этот мост!» Класс! Самурай сдуру еще поинтересовался, а если в отряде не комсомольцы? На что получил исчерпывающий ответ: «Советские люди все комсомольцы и коммунисты!» Комсомольцы — это еще ладно, но не круглые же придурки!

Помолчав пару минут и выбрав из двух зол — прирезать его сейчас или пусть помучается, разбираясь с СБ, я выбрала третий — отоспаться и завтра же уйти, послав ко всем чертям его с его коммунистическим партизанским отрядом.

Позже, когда мы впервые за последние десять дней нажрались от пуза и, вытянув ноги, грелись у костра, меня отозвал СБ. Во время общего сбора и знакомства мы не стали сразу представляться. Просто группа разведчиков. Кому надо бы, сказали на ушко тихонько, но этот «кому надо» оказался редчайшим типом тупого служаки, и поговорить с ним не получилось.

— Что ты думаешь об этом всем?

— Даже не знаю. Не хотелось опускать его при его людях. То, что он их собрал и базу держит уже давно — это, конечно, ему огромный плюс. Хозяин местных болот! Мать его! Но ты посмотри — люди в основном разведчики, местные. У него неплохая агентурная сеть. А акций почти не проводит. Знаешь почему? Потому, что негде! Немцы здесь не держат ни серьезных подразделений, ни складов, а единственная узкоколейка, которую он время от времени рвет, не играет для немцев никакой роли. Да и чинят они ее только для вида. Хоть у него и потери одни из самых крупных во всех партизанских отрядах, но ведь это происходит не так часто! А ты же слышал, как он говорит?! Соловей, блин! Заслушаешься! Как он им лапшу вешает, что они одни из самых крутых? А ведь верят! Не с кем им себя сравнить! Далеко от своих болот они не отходят, с другими партизанами почти не общаются — вот и пригрелись под крылышком этого мудака. «Чем дальше в лес, тем толще партизаны», — как про него сказано.

— И что мы с этим «толстяком» делать будем?

— Я же сказала — не знаю. Теперь твоя очередь что-то выдумать. Если честно — я хочу отдохнуть. Хоть картошку чистить, хоть котлы мыть, но у меня нет сил бегать опять по лесам. Да и мальчишкам, и тебе тоже поспать бы. Самурай хоть и хорохорится, а ведь ранен же. Батя, опять же…

— Давай я ему скажу, что мы Группа Ставки. Добьюсь содействия.

— Знаешь, что он сделает? Во-первых — не поверит. Не может, по его логике, в состав такой группы входить женщина. Во-вторых — потребует подтверждения, а пока будет связываться с командованием, позапирает нас к такой-то матери в землянки. Мне за него перед теми пацанами, что нас через болото почти на себе вытащили, стыдно будет… Ну придумай что-нибудь… ты же умница, СБ.

— Ой, товарищ Летт… Ника Алексеевна… ставите вы задачки! — хмыкнул мой собеседник. — И не откройся, и в то же время добейся содействия. Что же вас тревожит? Подозреваете его?

— Нет. Но знаешь, не могу пока понять, что же происходит.

— Обиделись на него?

— Может, и обиделась, но уж точно за это убивать не буду За ним как-никак люди идут. А ты выясни все-таки, поговори с людьми…

— Товарищ Летт! — на этот раз уже улыбки не было. — Давайте вы не будете учить меня выполнять мою работу!

Вот все-таки ежик! Распустил колючки!

— Не буду… товарищ Служба Безопасности! Извини…

— Да нет, ничего… просто вы правы. С этим надо поработать. Я займусь, не волнуйтесь…

— Спасибо. И спокойной ночи. Давай уже баиньки. Завтра будет день и будет пища.

Степан

— Товарищи офицеры! Командование поздравляет нас с выполнением боевой задачи. Кроме того, получен приказ на отход за линию наших войск.

Мелькнувшая тень облегчения на лицах присутствующих сменяется на обычное озабоченное выражение — отдать приказ гораздо проще, чем его выполнить. Сколько сил за эти дни мы потратили, чтобы оставаться здесь! Оставаться, несмотря на методическое выбивание нас немцами, несмотря на постоянные бомбежки, от которых не спасают ни истребители, ни зенитки, — оставаться, несмотря ни на что.

И вот теперь — приказ отходить. Нетривиальная задачка, особенно если учесть, что нас окружают замечательные люди. Немецкие танкисты и мотопехота, вместе с пехотой обычной, а также авиацией и артиллерией заметят наше движение достаточно быстро. И, разумеется, приложат все силы, чтобы мы остались здесь. Навечно. Не очень веселая перспектива, не находите?

На совещании было принято решение прорываться ночью. Однако в течение дня немцы продолжали давить по всему фронту, поэтому выдернуть части из боевого соприкосновения с противником удалось только с наступлением темноты. Это закономерно привело к задержке начала движения потрепанной в боях механизированной группы. Построение избрали аналогичное тому, которое использовалось при прорыве летом.

…Мерный рокот двигателя и духота внутри машины клонят в сон. Колонны движутся под покровом темноты, стараясь не выдать себя случайной вспышкой фар или просто карманного фонарика. А меня бьет озноб — по субъективным ощущениям, температура градусов тридцать восемь с копейками. Это последствия ранения, вернее, моего довольно наплевательского к нему отношения. На последней перевязке рана выглядела гораздо хуже, чем на предыдущей. Ладно, это уже неважно — скоро выйдем к своим, а там можно и в госпиталь, как полагается. Сон, отдых, регулярные, а не когда придется, перевязки — и через три-пять дней буду здоров, как молодой кабан.

Из-за задержки с выходом к рассвету мы оказались совсем не там, где предполагалось. С закономерным итогом, немцы таких просчетов не прощают.

— Группа самолетов, курс… скорость… высота… — это по нашу душу, «лаптежники», чтоб их создателю до конца дней в ухо сирена гудела. Зенитки парами сходят на обочину, готовясь устроить горячий прием прорвавшимся самолетам. Их мало — досталось нам за эти дни качественно. Колонна же расползается, чтобы иметь возможность маневра. Танки парами тоже готовятся принять участие во всеобщем веселье. С машин сыпанула в стороны пехота, залегая и направляя к небесам стволы винтовок и пулеметов. Ну-с, камрады из воздушных сил, ваш выход.

…Вой сирен почти не слышен за ревом «Вязов». Спустя несколько секунд их партию подхватывают крупняки, а спустя еще какое-то время — пехота. Потеряв ведущего, «юнкерсы» ломают строй и беспорядочно отходят. Что-то они сегодня быстро. Странно…

Додумать эту мысль мне не даст внезапное появление второй волны самолетов. Низко, едва не цепляя верхушки деревьев, идут «штуки» с двумя мандолинами под крыльями. Отчаянный вой привода, стремящегося развернуть башню против новой опасности, и мгновенное понимание, что мы не успеем. Ведущий немцев уже нас видит, уже целится, уже стреляет…

…Серия тридцатисемимиллиметровых снарядов ударила по башне и корпусу ЗСУ. Вышли из строя привода наведения, и спарка стволов безвольно поникла. Запоздалые очереди остальных установок свалили троих, заставив других прекратить атаку. Установка потеряла вооружение, но сохранила возможность двигаться, благо механик-водитель не пострадал. Из башни расстрелянной самоходки подбежавшие солдаты извлекли потерявших сознание и окровавленных, но живых наводчика и командира зенитчиков, майора Сергеева.

Водители (где-то на юге)

Колонна грузовиков и топливных «наливняков», относящихся к 17-й танковой дивизии, готовилась к маршу в сторону фронта. Пока же водители, интенданты и приданные им бойцы ждали сопровождение. Вообще организация доставки грузов в прифронтовой полосе летом 1942-го претерпела определенные изменения. Даже название у этой процедуры было новое — «проводка конвоя». Уже подошел взвод легких Т-52, распределился вдоль колонны. Уже подошла небольшая группа пехоты — два некогда крытых грузовика (брезент снят, на крыше кабины стоит пулемет, бойцы сидят на двух скамейках, расположенных вдоль оси кузова лицами к бортам), три джипа (один из них с длинными усами рации), шесть мотоциклов, из которых четыре с колясками и два легких. Вот подошла машина ВНОС, такие стали сопровождать каждую крупную колонну с момента прорыва немцев южнее Смоленска: гитлеровцы отчаянно стремились захватить господство в воздухе, хотя бы локальное, а РККА, соответственно, старалась этого не допустить. А колонна все еще чего-то ждала.

— И чего мы тут кукуем? Чего ждем? — нервничал молодой белобрысый парень лет девятнадцати с «чистыми» погонами и петлицами автобата.

— Ночи, — не отвлекаясь от сосредоточенного сворачивания самокрутки, отозвался интендант — сержант с седыми висками и морщинистым загорелым лицом.

— Какой еще ночи?! Нам приказано — вернуться как можно быстрее!

— Вот именно — вернуться. А для этого нужна ночь, — сержант вздохнул. — Вот только не дадут нам до ночи загорать. «Зонтик» дождемся и поедем.

Пожилой боец приступил к такому же тщательному раскуриванию «козьей ножки».

— Зонтик?! Зачем нам зонтики? Мы что — барышни?

— Вот же заноза. От свинцового дождя зонтики. Подожди, и сам все увидишь.

Прошло минуты три, и в рощицу въехали четыре зенитные самоходные установки на шасси Т-50. Две остановились около замыкающих грузовиков, еще две бодро пропылили в голову колонны. Вместе с ними через лагерь прокатилась команда «По машинам!».

— А вот и они, зонтики, — проговорил, поднимаясь с чурбачка, сержант Лялин. — Гробики деревянные, э-эх.

Интендант рачительно подхватил с земли чурбачок и поспешил к грузовику, вслед за молодым водителем. Тот всего неделю был на фронте, и сержант чувствовал себя спокойнее, если был рядом и видел, что и как делает молодое пополнение.

— А почему «деревянные»? — продолжил водитель расспросы, пристраивая свой ГАЗ-АА на отведенное ему место в колонне.

— Потому что «Вязы». И потому что горят часто. Одно слово — «прощай, родина».

— А отчего это — часто? Это же, считай, танк, — только башня другая!

— От того, что они германцам крови портят немало. Пока эти машинки работают — редко какой «лаптежник» к колонне прорвется. Страшная штука. Мне знакомый, он с Ленинградского фронта приезжал в Смоленск за каким-то хитрым грузом, рассказывал: как-то эти самые «Вязы», причем четырехствольные, по ошибке наш истребитель обстреляли. Пилот как-то вывернулся, ас не из последних. Но говорил, что три дня потом заикался, как вспоминал.

— Ну, так это ж наоборот — мало гореть должны, если такие надежные!

— Эх, зелень… Немцы что тебе — дурней, чем полено вот это вот? Им же задача стоит — к колонне прорваться. Вот они и стараются — в первую голову «Вязы» повырубить. Потому пока эти машинки живы — и мы живые. Только близко к ним подъезжать не надо, а то чужую бомбу словим.

Сержант призадумался. Потом проговорил:

— Не знаю, может, если бы они не по четыре ездили, а по десятку… Да еще парочку помощнее — чтоб двухмоторники доставать, которые с большой высоты бомбы сыплют… Может, и реже бы горели. Да только где ж их взять — по десятку? Так что крути баранку и радуйся, что сам не «увяз». Что на грузовик попал, а не в гробик деревянный мехводом.

Из доклада на имя народного комиссара танковой промышленности т. Малышева

…Отражение наступления противника на Юго-Западном направлении выявило следующие особенности конструкции и применения боевой техники:

1. По танкам Т-34М1 и М2

Данные машины являются результатом модернизации танка Т-34 образца 1941 г. Модернизация заключается в установке новой КПП, воздушного фильтра, башни измененной формы и усовершенствованного орудия. Кроме того, в ходе модернизации удалены люк механика-водителя и курсовой пулемет, добавлена зенитная турель под пулемет калибра 12,7 мм.

В общем и целом, модернизация значительно увеличила боевые возможности танка. Введение нового фильтра и КПП значительно повысило надежность машины при совершении длительных маршей, увеличило подвижность на поле боя. Башня новой формы значительно удобнее прежней. Введение командирской башенки значительно улучшило обзор из танка, а отсутствие ослабленных зон на лобовом броневом листе увеличивает боевую живучесть танка.

Новое орудие позволяет успешно поражать основные танки противника.

Вместе с тем в ходе боевого применения выявлены следующие недостатки: