Третий удар. «Зверобой» из будущего Вихрев Федор

— Ряд неприятных моментов, — буркнул танкист, — это когда на тебя неторопливо прут тяжелые русские КВ, оглушительно лязгая гусеницами, — а ты лупишь по ним, и все без толку… Или шустрые БТ и Т-34, раскатывающие артиллерию до того, как она успеет развернуться.

Полковник напрягся, катнув желваки на скулах, упер в танкиста взгляд… Генерал ответно набычился, дернув щекой…

— Спокойствие, только спокойствие, майнен либен херрен, — погасил вспышку чиновник, — не хватало еще и подраться.

Генерал и полковник смерили друг друга тяжелыми взглядами и пробурчали нечто, долженствующее означать извинения.

Возникшую неловкую паузу сгладил чиновник, ловко разливший по бокалам новую порцию коньяка, взяв свой бокал в руку, и недвусмысленным движением бровей предложил сделать то же самое своим собеседникам.

— Прозит, господа! — он медленно и со вкусом пригубил настоящий арманьяк…

— Продолжайте, герр полковник, — благожелательно проговорил чиновник, — мы вас слушаем с неослабным вниманием.

— Осенью сорок первого, — неохотно начал полковник, — работы над новыми тяжелыми танками на фирме «Хеншель» вновь возобновились. Была переработана подбашенная коробка под установку пушки «восемь-восемь», усилено бронирование, доработана ходовая и устранены многочисленные ошибки. В результате вес танка превысил заданный на 12 тонн.

— А какой требовался? — спросил генерал.

— От 35 до 36 тонн максимум, и в качестве основного вооружения планировалась 75-миллиметровая пушка с коническим стволом.

— Вот как, — меланхолически заметил чиновник, — аппетиты у кое-кого несколько выросли.

— Не мне судить, — полковник дожевал салями, вытер салфеткой губы, — а тот факт, что для передвижения нового танка своим ходом его следовало «переобувать» в специальные широкие гусеницы, просто добил герра Порше, — отчего тот резко выразился против варианта герра Адерса.

— Это случайно не те варианты «Тигров», что были потеряны под Лугой?

— Именно, герр генерал.

— И еще эта шахматная подвеска… кто ее придумал, интересно? Какой х… д…?

— Герр Кникампф, — хмыкнул полковник, — основным аргументом было — «плавность хода и равномерное распределение веса машины на грунтах…».

— Равномерная плавность, как же, — зло буркнул генерал, — интересно, почему столь нелюбимые многими русские подобными извращениями не страдают. Да простят меня многие боевые товарищи, но русские танки, особенно новейшие, превосходят наши танки намного. Если большевики подтянут качество подготовки экипажей — нам придется весьма тяжело.

— Согласен с вами, герр генерал, — кивнул чиновник, — уже сейчас, по нашим данным, русские освоили выпуск модернизированных Т-34 и новейших САУ и СУ. Далее, постепенно пехотные и моторизованные соединения противника насыщаются самоходными ЗУ. Наши проекты пока лишь в стадии чертежей и согласований. Есть какое-то количество самоходных зениток в мотомехчастях, изготовленных силами полевых реммастерских, но крайне мало.

— Но вернемся к нашим «Тиграм». — Так вот, после этого наше Управление вдобавок заказало совершенно другую башню к новым танкам вместо планировавшейся согласно проекту. И герр Тодт, узнав об этом, возмутился и потребовал разъяснений, вдобавок написал жалобу лично Фюреру. В нашем министерстве вежливо объяснили «смену проекта исключительно ходом проектных работ на фирме „Крупп“…».

— Чуть ли не во всех инстанциях лежала ваша вежливая бумага, — хмыкнул чиновник, — и, как мне кажется, именно с этого момента началась война между вами и герром Порше.

— Жаль, что герр Тодт погиб в авиакатастрофе… С его гибелью мы потеряли технически грамотного человека, а герр Фердинанд — своего друга и покровителя…

— Но герр Шпеер тоже грамотный специалист…

— Пхе, этот придворный архитектор, может, и разбирается в том, как рассчитать контрфорсы или несущие конструкции, но в технике он соображает постольку-поскольку. И скажу вот что — герру Порше перекрыли кислород, даже несмотря на то, что на испытаниях его танк с блеском обошел конкурентов.

— Я слышал совершенно обратное, — осторожно заметил генерал.

— Это все неправда, герр генерал, — неохотно отозвался полковник, — даже совершенно «сырой» «порше» без проблем передвигался там, где застревал танк герра Адерса, и вдобавок у него были обычные гусеницы в отличие от «адерсенка». И у герра доктора было преимущество — 16 машин были готовы на фирме «Нибелунгверке», в то время как на «Хеншеле» с трудом выпустили две машины без башен…

— Но теперь, полагаю, ситуация в корне изменится?

— Без всякого сомнения. Фюрер был крайне недоволен результатом действий танков герра Адерса и категорически потребовал, чтобы танки герра Порше поступили в войска… Особенно после того, как его сын провел большую работу по оптимизации машины, повышению и удешевлению производства. Даже согласился любезно довести до ума наших монстриков.

— Случайно не SFL.V?

— Именно, герр генерал…

— Великолепно, просто великолепно, — значит, к лету можно ожидать новые танки?

— Разумеется… И, говорят, — чиновник понизил голос, — какой-то сюрприз русским готовится на Центральном направлении…

Саня

Двадцать восьмого мая, празднуя по старой памяти День пограничника, я встретился с Шестаковым и Преображенским. После обсуждения местных новостей разговор пришел к новостям масштаба спецбригад и общих интересных тем.

— Саныч, у меня радость большая! Вместо И-185 новый полк получит ЛаГГ-7!

— А что это за зверь?

— Сегодня прибыли первые два на войсковые испытания. Планер ЛаГГ-3Т, мотор АМ-39РФ, вооружение как у поздних 3Т — большая пушка и два крупняка…

— Ого. А ЛаГГ-5?

— На него успел перейти только один завод. Движков не хватает, поэтому будет «семерка». Все АШ пошли на «сушки» и 185-е.

— А ты его в небе пробовал?

— Нет еще. Завтра первый боевой вылет. Посмотрю. Но по рассказам испытателя — зверь страшный для тех, кто по ту сторону прицела. Намного скоростнее и скороподъемнее «трешки», — расхваливал Лев новый самолет.

— А у меня «восьмерки» приходить начали, — не остался в долгу Преображенский.

— Да я видел. У меня в КБ стекла дрожали, когда они на посадку заходили. А истребители?

— Полный комплект, а ИЛов в первом полку теперь даже сверх штата. А у тебя?

— Полностью перешел на выпуск ИС-1, по восемь штук в сутки. И один ИСУ-152. Его потащили, потому что расточка не справляется и пушек не хватает. Ну и 52-х по восемь штук и по три корпуса без башен — заготовки под «Вязы».

— Немцу теперь не позавидуешь, — прокомментировал Евгений.

— Особенно если с «Вязами» встретится… — добавил Шестаков. — Вон меня по ошибке обстреляли — страшно до сих пор. Хорошо, с упреждением ошиблись…

Центр

Подвижная радиолокационная станция РУС-2, основа системы дальнего обнаружения противовоздушной обороны фронта, догорала, разбитая вместе с узлом связи подошедшими на бреющем бомберами. И невидящие глаза мертвого оператора станции смотрели, как в прозрачной синеве майского утра идут четкие девятки самолетов первого эшелона второго воздушного флота.

Немецкая разведывательно-диверсионная группа, выдавшая столь точное целеуказание, могла бы гордиться собой, если бы в данный момент не пыталась стряхнуть с хвоста плотно повисших бойцов осназа НКВД..

Первый эшелон сейчас активно давит позиции зениток и аэродромы истребителей, а более удачливые группы егерей уничтожают посты ВНОС на направлении главного удара, открывая небо для люфтваффе.

Саня

С аэродрома позвонил Преображенский. Поделился новостями. Его авиагруппа получила задание обрабатывать Данциг и Варшаву каждую ночь не менее чем полком. Шестаков уже улетел куда-то со всей своей бригадой, правда, самолетов у него было только на два полка и одну эскадрилью. Мехлис передал распоряжение ставки форсировать выпуск танков. Все бы ничего, но двигатели и пушки взять было просто негде. Когда я сообщил об этом, меня обматерили и повторили приказ. Связавшись с Малышевым, я выпросил еще немного моторов, правда, достались М-17Т, конвертированные из поношенных авиацией М-17. Поскольку резервов для расточки дополнительных погонов не было, дополнительными стали две ИСУ-152 в сутки с бензиновыми моторами. На большее опять не хватало пушек и теперь КПП. Наращивать выпуск Т-52 было невозможно — его мотору замены не было. Начали просто заготавливать впрок корпуса, пока без вооружения и двигателей. Промелькнувшую мысль о спарке СМЗ-206 пресекли сразу — весь выпуск шел на СГ-122 и «Вяз-2» на их базе.

Ника

Четыре часа — это на сборы здесь, в Центре, уже переименованном, пока меня не было, в Училище специальных видов войск. Лететь нам предстояло сначала в Киев, в ставку Первого Украинского фронта. А потом, уже с пополнением, — в тыл к немцам. Там же нам должны и объяснить задачу, и дать все концы для связи — эта операция шла под их крышей.

У меня еще в небе окончательно испортилось настроение. Конкретная депрессия, плавно переходящая в ярость, от одного вида окружающих людей. В таком состоянии хорошо в рейд идти, а вот с начальством общаться — хуже некуда. Как раз перед взлетом в очередной раз поймала слоган «бабе место на кухне», и это сыграло роль катализатора. Все мои пять мужиков сидят молча, им хватило моей полуминутной лекции на тему «все, что вы скажете, может быть использовано против вас», прочитанной в лучших традициях армии и флота. Для того чтобы не светить мои погоны, командование группой передали лейтенанту Алексееву. Тому, что со мной в Выборге был. Хороший парень. Понятливый и несуетливый. Ему дали старшего лейтенанта, а я надела погоны сержанта. В общем — связисточка. И рацию для полного счастья сунули, а награды отобрали.

В Киеве, моем родном Киеве, все знакомо и неуловимо чуждо. Дома те же, улицы, люди, а души нет. Душу у города забрали — пусто. Штаб находился на Владимирской. София не светила куполами, завешанными тканями, Лавра непривычно хмурилась из-под прикрывающих ее аэростатов. Не был взорван Успенский собор, украшающий собой Лаврский двор. На Лысой горе не была взята в окружение и поголовно расстреляна воздушно-десантная дивизия. Киев не был сдан. Киев жил. Но не мой Киев.

В штабе нам объявили, что придется еще сутки ждать. Чего, скажите, ждать? У моря погоды? Ее самую, родимую. Над Ровно дожди и сильный ветер. «Аэродром не принимает» — ждем.

Распределили. Мужиков отдельно, меня в бабскую казарму к штабным связисткам. А у тех как раз банный день. Вы были в женской бане? Мечта любого мужчины. Все фигуристые, с талиями, — в двухтысячном таких будет меньшинство. Конечно, до комплекса неполноценности было еще далековато, но со своими раскачанными плечами и перекачанными мышцами я была немного «не в теме». Обсуждения меня проводились на полутонах, не сильно уменьшая возможность эти обсуждения оценить. Двадцать баб на десять квадратных метров и восемь шаек. Белье с собой. У них чистое, а мне свое еще стирать пришлось. Оделась во взятую напрокат гимнастерку и юбку. Мокрое белье вывесила на веревки, а сама уселась на скамейку, поджав босые ноги, и вытащила из планшетки чистые листы. Мысли в голове — они всегда мысли, крутятся в самые неудобные моменты. На такой случай Ярошенко вкладывал мне в планшетку листы и карандаши — пиши, мол, когда мысля умная в голову придет. Пришла — пишу. Надо же набросать теорию подготовки боевых пловцов, да и бои в ограниченном пространстве, то, на чем мы чуть не прокололись в бункере. Много надо записать, а времени всегда не хватает.

— Товарищ красноармеец!

— А?

Поднимаю голову, стоит какой-то офицер и нагло требует от меня резвой деятельности по вскакиванию, отдаче чести и всякой армейской херне. Разбежался. Встать — это ноги в сапоги без носков, я портянки так и не научилась наматывать, гимнастерку застегивать. Скосила глаза на плечо — погон нет. Да и с мысли сбил — ну не дебил?!

Встаю.

— Чего сидишь? Звание, подразделение?

— Э… сержант Иванова, связист разведгруппы лейтенанта Алексеева. Вымылась, сушусь. А в чем проблема?

— Где сейчас твой Алексеев?

— А я знаю?!

— А что пишешь?

— Сказку, детям на ночь.

— Дай посмотреть…

Ага, щас! Разбежалась и дала.

— Это сказка не для таких детей, как ты. А для вежливых.

— Ты мне не хами, сержант Иванова, со мной лучше по-хорошему… А то на трое суток на гауптвахту пойдешь!

Блин! Достал. Ему еще и по-хорошему! Что, прям здесь, на лавочке?

— Все вопросы к лейтенанту, товарищ капитан.

— Хорошо… я тебя запомнил.

— И хорошо, что запомнил, а то я всех вас забываю…

— Что ты сказала?

— Сказала, что память плохая. Девичья. Забываю я. Что поделать?

Сзади шаги.

— Товарищ капитан, у вас какие-то вопросы к сержанту Ивановой?

— А вам что до этого?

— Лейтенант Алексеев. Она в моем подчинении.

— Тогда у меня вопросы к вам, товарищ лейтенант. А вашей Ивановой надо научиться с офицерами разговаривать! А то я ее могу на гауптвахту отправить.

— Так точно! Извините! Женщина… что с нее возьмешь!

— В армии все солдаты, а не женщины и мужчины! Ладно, на первый раз прощаю. Но чтоб больше такого не было.

Ну, спасибо, любезный ты мой! Откуда такие идиоты только берутся? С виду нормальные мужики, а как достебутся — то прыгаешь низко, то пердишь громко… и до всего есть дело. Ладно, замнем для ясности, товарищ капитан. Но морду твою я очень-очень постараюсь запомнить.

Центр

В воздухе тесно и жарко. Немцы давят со страшной силой, стремясь максимально полно использовать добытое ценой потери трех пятых от общего количества заброшенных диверсантов преимущество.

А торопиться следовало, ибо русские, несмотря на потерю радаров, нарушенную связь и дезорганизованное стремительным продвижением немцев управление, в себя приходят стремительно. И в воздухе это чувствовалось сильнее всего. Штаб ПВО показал, что и полуослепший-полуоглохший он способен причинить немало неприятностей. Первые сутки сильно напоминали веселые денечки прошлого лета, когда советские ВВС действовали храбро, настойчиво и совершенно разрозненно. Но вот дальше… Оглушенная первым ударом в условиях расползающегося фронта, система ПВО устояла, сохранив себя как единое целое. Потрепанные в боях полки истребителей, уцелевшие зенитные батареи и самоходные скорострелки сумели наладить взаимодействие и дрались отчаянно, защищая от атак с воздуха войска, станции, дороги… Они живы, они сражаются, раз за разом заставляя пикировщики бросать бомбы абы куда, но нет силы вычистить небо. Мало, слишком мало их осталось.

…Истекая кровью, поредевший штурмовой авиаполк рвется к цели. Отступая, наши успели подорвать мост, и теперь перед наведенной немецкими саперами понтонной переправой скопилось довольно много войск и техники. Шестерка И-180 прикрытия смогла связать боем восьмерку «мессеров», и теперь штурмовики продираются только сквозь зенитный огонь. Но с земли стреляет все, что может стрелять: от знаменитых «8–8» до винтовок. Двадцатимиллиметровые снаряды рикошетят от бронекорпусов «сухих», осколки снарядов «ахт-ахт» рвут обшивку плоскостей… Один из самолетов буквально разрезало очередью «фирлинга», другой, после близкого разрыва снаряда, беспорядочно кувыркаясь, рушится на землю…

…Ведущий держит машину на боевом. Держит, несмотря на стремительно расширяющуюся полосу дыма за хвостом. Штурмовик без единого выстрела входит в пологое пике и… На месте «мебельного фургона» встает столб дыма и пламени от наземного тарана Су-6 с полной боевой нагрузкой…

…На родной аэродром возвращаются четыре самолета из одиннадцати вылетевших. Все, что осталось от еще утром полнокровного ШАП…

— Товарищ майор, вот вы где, а то уж я вас обыскался, — обратился к Соджету пожилой человек с красной повязкой на рукаве. На повязке было написано «Дежурный».

— Ну и зачем я вам понадобился, товарищ дежурный? — последовал логичный вопрос.

— Дык это, там вам из Москвы звонят, — указал куда-то себе за спину дежурный. — Сейчас перезванивать будут, так что идемте быстрее, пожалуйста.

— А кто звонит-то? — переспросил Олег, а про себя подумал: «Неужто сам ЛПБ про меня вспомнил?»

— Вот чего не знаю, того не знаю. Мне сказали вас найти срочно, — объяснял по ходу дела собеседник. — Нам вон туда, в правую дверь. Велели разыскать, я разыскал. Мое дело маленькое. Вас сам начальник отдела НКВД вызывает. Ему позвонили из Москвы, а он уже нам в дежурку.

Здание, в которое Соджет пришел для разговора с неизвестным абонентом из Москвы, было одним из административных корпусов, и именно в нем располагались погононосители — так с чьей-то легкой руки рабочие называли сотрудников НКВД и военных. В этом здании Соджет бывал неоднократно, поэтому сразу пошел в кабинет к начальнику отдела НКВД. За ним, буквально наступая ему на пятки, шел непонятно где дежуривший дежурный.

Войдя в кабинет, Соджет, как и положено, поприветствовал хозяина:

— Здравья желаю, товарищ полковник.

— А, здравствуйте, майор, здравствуйте, а мы уж вас обыскались. Садитесь, сейчас вам перезвонят.

И действительно, буквально через три-четыре минуты раздался звонок аппарата, стоявшего на столе. Полковник кивком указал Олегу на телефон, а сам вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь.

— Майор Медведь, — сказал Соджет в трубку.

— Здравствуй, товарищ Медведь, — раздался из трубки знакомый голос. — Это Гавриленко тебя беспокоит. Собирай своих людей, сегодня вечером выезжаешь в Смоленск. Документы тебе в комендатуре уже готовят, так что побыстрее собирайся и двигай на вокзал к коменданту. Он тебя и твоих ребят посадит на ближайший поезд, а в Смоленске на вокзале в комендатуре будут тебя уже ждать. Вопросы есть?

— Никак нет, — ответил по-уставному Соджет и тут же добавил совершенно по-неуставному: — Семен Владимирович, а как там дела по новой методике подготовки танкистов, про которую я вам писал?

— Нормально, уже первый набор сделали. Вот выкинешь еще один фортель, будешь там инструктором до конца войны. Все, иди собирайся, тебя уже в Смоленске ждут. Всю информацию получишь на месте.

И из трубки раздались гудки, а голова Соджета была занята мыслью о том, за каким чертом его вместе с экипажем направляют в Смоленск. Он положил трубку и вышел в коридор. Хозяин кабинета стоял около окна, курил и смотрел на заводской пейзаж. Олег чисто автоматически отметил, что полковник расположился так, чтобы, с одной стороны, не слышать разговор в кабинете, а с другой — чтобы контролировать коридор и единственный выход с этажа.

— Товарищ полковник, освобождаю ваш кабинет, — он кивнул на комнату, из которой вышел. — Уезжаю, так что до свиданья и спасибо за гостеприимство.

— Что ж, счастливого вам пути.

Мякишев

Капитан Мякишев негодовал. Бурлил и клокотал внутри, как двухведерный самовар. Бардак. Не армия, а черт знает что. Девица, нацепившая воинскую форму, но так и не осознавшая, что она в армии, а не с подружками в клубе. Сержант позволяет себе хамить капитану. Настроение Семену Борисычу портила еще одна мысль — то, что он сплоховал. Растерялся, потерял хватку. Не поставил по стойке «смирно» их обоих — и сержанта-связистку, и ее лейтенанта. И что помешало? Хм… Что-то ж скребнуло тренированный глаз, сбило с обычных рельсов поведения. Какая-то ненатуральность происходящего. Служба на границе с Маньчжурией приучила обращать внимание на всякие странности — вот и теперь что-то беспокоило капитана. И в связистке самой по себе, и в этой парочке вместе — но что? Она — связистка, у лейтехи — петлицы пехотные? Мало ли, прикомандированная, не то. Какая-то несообразность. Как-то он на нее посматривал… Точно! Как будто смотрел — что можно сказать, что нет. Как на жену со скандальным характером. Ну, характер там не сахар, а вот насчет жены — увы, фамилии разные, да и вообще, не рядом оно. И сама — вроде как готова была встать, потом по знакам различия глазами пробежалась — и уселась обратно. И потом, в разговоре; глазами на плечо себе косила недоуменно. Как будто там погоны должны быть такие, что он перед ней должен отчет держать.

Странно, непонятно. И что она писала? Не любовное письмо явно — выражение лица было совсем не лирическое. Может, шпионы? Идти в СМЕРШ, сообщить, проверить? А если нет? Шпионка бы, наоборот, постаралась и в струнку вытянуться, и листок бы в карман сунула, где наготове другой лежит, безобидный. Нет, в СМЕРШ пока идти рано. А вот в расположение радиороты к сержанту Ивановой заглянуть надо бы, поговорить с другими радистками, выяснить, что и как. Лицо новое, незнакомое — но уж девчонки если за утро и в бане не разговорили, то к вечеру, а тем более — к утру хоть что-то выяснят. А сейчас все равно времени нет — постоянное назначение еще не получено, вот и гоняют то на КПП, то в патруль, как сегодня…

Саня (7 июня)

Из Челябинска на войсковые испытания поездом прибыл один ИС-2. В нем соединились черты «Меркавы» и ИС-3 моей «хронородины», так, с подачи Степана, мы стали называть свой родной мир. Хотя и этот уже стал родным. Мне иногда кажется, что он мне даже более близок. Это теперь мой мир и мое время.

Испытания решили производить в сопровождении двух ИС-1, которые еще не получили распределения в части фронта и пока стояли на заводе. Причина была в устранении брака сварки, и эти два танка оказались как бы «временно нетрудоустроены» до конца следующей недели. Движение до Ораниенбаума своим ходом прошло без лишних приключений. Колонну из трех танков и двух автобусов сопровождали две ЗУшки на базе БТ и полуторка со счетверенными «максимами», но, к счастью, мишеней для зениток не наблюдалось.

Уже за городом нас встретил командир полка, на позициях которого должны были проводиться испытания. Я планировал подобие выступления «единичек» на Выборгской дороге — рывок до позиций, отстрел обнаруженных целей и отход. Но планам не суждено было сбыться. После короткой артподготовки вдоль самого берега Финского залива в атаку пошли немецкие танки и БТР. Это была практически калька с нашего прорыва на Выборг, только вот разведывательное обеспечение фрицев подвело — про нас они просто не знали.

Я решил попробовать устроить танковую засаду, только вот рисковать ИС-2 нельзя, поэтому я отправил его и пулеметную полуторку назад в Ораниенбаум, а двумя оставшимися танками и обеими ЗСУ двинулся навстречу немцам. За очередным перелеском появились окопы. Линия фронта, вторая полоса. Четыре короткоствольных «штуга» в сопровождении пехоты пытались зачистить окопы наших войск. А из глубины навстречу нам двигалась колонна из двадцати танков, опознать которые я затруднился. Размером несколько больше Т-4, бортовые экраны прикрывают ходовую часть полностью. Если бы не их скорость, можно было бы предположить, что это затрофеенные немцами «Черчилли», но те должны быть длиннее, да и пушка великовата.

Вызываю по радио второй танк. Волна на время испытаний у нас персональная, поэтому особо не шифруемся:

— Сева, видишь, «штуги» окопы ковыряют?

— Вижу.

— С них и начнем!

— Принял, Саня, ты слева, я справа к центру, кто вперед!

— Работаем!

Первый бронебойный снаряд прошил немецкую самоходку в районе двигателя насквозь. Показалось пламя. Выскочивших членов экипажа я не заметил. Второй выстрел ушел в молоко, я все-таки поторопился и не учел инертность поворота башни. Третий попал оставшемуся немцу в передний нижний лист. Внутри «штуги» рванул боекомплект. Всеволод на втором ИСе тоже разобрался с двумя самоходками. Колонна танков остановилась.

И через несколько секунд на дороге началось столпотворение — все двадцать начали разворачиваться. Выпущенный бронебойный снаряд почему-то никакого видимого эффекта не произвел. В наушниках я услышал голос Всеволода Георг иевича:

— Мля, ну попал же в верх корпуса! Как эта штука после такого ездит!

Лязгнул затвор пушки. Стреляю. Среди немцев вырастает столб фугасного взрыва. Слышу голос заряжающего:

— Ой, командир, я по ошибке…

— Снаряд! — ору в ответ и тут же: — Отставить! Фугас!

В прицел наблюдаю странную картину, несколько «танков» потеряли обшивку. С каркаса свисают тряпки и бруски. Пара машин горит. Выстрел. Разруха в куче самоходных макетов увеличивается.

— Сева, нас развели, как последних лохов! Вперед, до ниточки!

— Принял, иду вперед! — и далее непечатно высказался полковник.

В сопровождении примерно роты резервов полка мы дошли до прежних позиций. Дальше идти не рискнули — это вполне могла быть провокация «на контрудар». И там нас наверняка ждала бы засада ПТО, а то и «ахт-ахтов». Испытания в задуманном виде оказались сорваны.

Возвращаясь обратно по дороге вдоль берега залива, за пару километров до Ораниенбаума в небольшом заливчике заметили какое-то шевеление. От каменных глыб к лесу рванулись несколько человек От берега в море начал отходить небольшой катер. На виденные мною ранее советские торпедные он похож не был. Зенитки ударили по бегущим. Я положил снаряд перед носом суденышка. Катер отвернул и, судя по увеличившемуся столбу дыма выхлопа, попытался прибавить ход. Вторым выстрелом я попал в транец. Мишень потеряла ход и мерно закачалась на волнах. Тем временем зенитчики и второй ИС разобрались с высадившимися. К сожалению, уничтожить удалось не всех — двое или трое скрылись в лесу. Среди двенадцати оставшихся на поле врагов живых оказалось двое — один контуженный близким взрывом, другой тяжелораненый. Контуженый что-то бессвязно лопотал по-немецки. По рации я связался с береговой батареей Ораниенбаума. Вскоре по их наводке пришел «малый охотник». Экипаж катера не сопротивлялся и затопить судно не пытался. Все-таки «мошка» представлял собой слишком большую силу против их потерявшего ход корыта, да и я с берега держал ствол наведенным на непрошеного гостя. Практически одновременно с моряками подоспел грузовик из особого отдела. Уже в Ораниенбауме мы соединились с дожидавшимся ИС-2 и вместе своим ходом без приключений добрались до Кировского завода. О случившемся пришлось лично докладывать Мехлису. К тому времени Лев Захарович уже получил информацию от армейцев и флотских о произошедшем.

А на следующий день оба экипажа танков в штабе флота получили благодарственные грамоты, мне же и военпреду Всеволоду Георгиевичу, командовавшему вторым танком на испытаниях, кроме того вручили часы с наградной надписью.

Ника

Женщины со смены еще не вернулись. Или с гулянок. Какая, впрочем, разница? В комнате, куда меня временно подселили, тишина и покой. Тоже временно. На тумбочке лежит газета. Бог знает чем она меня заинтересовала, но я, как та любопытная кошка, сунулась к ней. «Красная Звезда» трехнедельной давности и на первой обложке во всей красе Букварь. И статья, что, мол, удалец, молодец и далее во всей хвалебной красе. Пробежала глазами — много умных слов, и про Выборг, и про «Ваню-Маню», и про завод его — неплохо написано. Видно, зачиталась, если не заметила, что в комнату зашли женщины.

— Оставь газету! Не твоя — не трогай!

Ах, вот оно что! Кажется, наш Букварик тут имеет свою поклонницу!

— Извини… — пожала плечом. Газету вернула на место. Но мысль о том, чтобы достать такую же и отправить по приколу Букварю, уже зародилась. Нет, лично от себя это не будет приколом, а вот если…

— А Букварь хорошо получился!

— Какой Букварь? Это майор Бондаренко! Или читать разучилась?!

А щечки-то вспыхнули! Девушка-девушка, неужели влюбилась? А если и да, то что? Так даже интереснее.

— Ну, это он для журналистов майор Бондаренко, а так у Саши позывной Букварь.

Обступили. На лицах недоверие и любопытство.

— А ты его знаешь? А где ты его видела? А какой он? А девушка у него есть?

— Хороший. Добрый и одинокий. Весь в делах и в заботах. Я с ним в Питере познакомилась. Он к нам пару раз приезжал перед Выборгом…

Не помню, что я еще там втирала в свежевымытые девичьи ушки, но ожидаемым результатом была выдача (под большим военным секретом) адреса завода майора Бондаренко. Девчата писали письмо коллективно до поздней ночи. Я тихо потухала в подушку от их незамысловатых фраз типа «мы, комсомолки, высоко оценили ваш подвиг…» и т. д. Вот будет Букварь читать и думать, что письмо Татьяны Онегину было верхом логики и краткости. Впрочем, часам к двенадцати письмо было закончено, адрес написан. Вот тут я и вклинилась с умным предложением положить в письмо еще и статью про него. Пусть, типа, знает, откуда инфа пришла. Девчатам было жаль газету, но после короткого партсовещания мое предложение было принято и газета вложена.

Утром к нам постучал один из моих бойцов.

— Товарищ Иванова? Ника Алексеевна? Вас вызывают!

— Ага, щас! Жди!

Собралась, оделась. Благо форма высохла еще вчера. Уже вышла за дверь, когда услышала удивленное:

— Девчата, а Иванова Ника Алексеевна — это не та, что в Выборге осназом командовала?

— Да нет! Эта сержант, а та — майор!

— Но она же с Бондаренко знакома!

Секундная пауза. Я постаралась быстрее сбежать по ступенькам вниз. Мало ли что еще придет в голову нашим связисткам…

Комната радисток

Радистки, устало переговариваясь между собой, брели стайкой с дежурства на узле связи к себе в казарму, отсыпаться. Для них рабочий день — это сидеть на приеме и ждать, когда радисты разведгрупп и партизанских отрядов выйдут на связь. Или не выйдут. И тогда часами: «Зарница, я Туман, ответьте… Зарница, я Туман…» И думаешь — кто это, что с ними? А выйдут на связь — радость, но и тут тоже: вслушивайся внимательно, не поменялся ли голос, манера разговора или почерк на ключе, если передача морзянкой. Тот ли это «Ястреб», с которым говорила позавчера — или немцы игру затеяли? Нервная работа, выматывающая.

Девушки поднялись на крылечко своего барака, отряхивая с сапог пыль и хвою, первые вошли в комнату, и сразу послышался крик:

— А ну, оставь газету! Не твое — не трогай!

— Похоже, новенькая на Светкину «икону» покусилась.

— Да-а, а если еще и помяла — будет сейчас «конец света».

Похихикивая и комментируя происходящее, связистки входили в комнату. Кто подтягивался поближе к эпицентру возможного скандала (все-таки разнообразие), кто направлялся к койкам. Но следующая фраза «новенькой» остановила на полушаге и тех, и других:

— А Букварь хорошо получился!

— Какой Букварь? — озвучила общий вопрос Света Рудницкая. — Это майор Бондаренко! Или читать разучилась?! — продолжала бушевать девушка.

— Это для вас и для журналистов он майор Бондаренко, — спокойно ответила виновница переполоха, — а так у Саши позывной Букварь.

Неизвестно, что больше выбило дух из раскрасневшейся радистки, — не то фамильярное «Саша» в адрес Ее Героя, не то факт того, что у нее с ним теперь есть общие знакомые, а значит… Что «значит» додумать помешали подруги, обступившие их вокруг и начавшие забрасывать вопросами, гул стоял, как на вокзале за три минуты до отправления дачного поезда. Всем хотелось знать подробности, причем каждой — свои. На этом фоне вопросы «а кто она такая» и «откуда она это знает» ушли на второй план. А как только разговор все же стал выезжать на эту тему, выяснилось главное: ОНА ЗНАЕТ АДРЕС! Письмо, можно написать письмо, и не «на деревню дедушке», а именно туда, куда надо! Эта новость затмила собой все остальное, поскольку требовала действий. И действие закружилось. Одни спорили, другие пытались что-то диктовать пишущим, третьи сами схватили листок и карандаш и убежали к тумбочке — писать. Потом эти сочинения согласовывались, увязывались, некоторые девчонки отказывались что-то менять и норовили запихнуть свой листок в конверт в исходном виде (и некоторым это удалось). Короче говоря, дым стоял коромыслом. А когда девушки наконец угомонились и стали собираться спать — оказалось, что виновница переполоха уже спит, уткнувшись в подушку и иногда вздрагивая, — наверное, что-то снилось не очень приятное. Разговор «по душам» опять не получился.

Утром всех разбудил стук в дверь. Прибежавший солдат доложил с улицы (внутрь его не пустили, понятное дело, да он и сам войти не пытался):

— Товарищ Иванова? Ника Алексеевна? Вас в Штаб вызывают!

Новенькая, она же, как выяснилось, — «товарищ Иванова», быстро собралась и выскочила из домика под заново набирающий силу гул — на этот раз касаемо ее личности. И конверт со стола прихватила.

— А имя-то редкое! Ника — сколько еще таких знаешь?

— Ага, а фамилия — еще реже! Сколько сотен тысяч Ивановых в стране? Неужели двух Ник не найдется?

— Но ведь адрес Бондаренко она знает!

— Мало ли, узнала, когда из Выборга уезжала.

— Не-е, не «когда уезжала». Адрес, где он сейчас, знает! А это ж, наверное, секретно!

— Было бы секретно, стала бы она болтать.

— Не кричите, девки, у замполита есть вся подшивка «Красной Звезды». Там про корабль было раньше, чем майское фото. И тоже, кажется, с фотографиями.

— Люська, бегом к Палычу. Как хочешь, но газета должна быть здесь!

— А почему я?

— Потому что он на тебя больше, чем на других, смотрит.

Люська быстро собралась и убежала, самой было интересно. А разговор продолжал виться и клубиться:

— А в бане вчера видели ее?

— А что на нее любоваться было? Не мужик же, чтоб в бане рассматривать! — раздалось хихиканье, некоторые даже покраснели, видимо, представив в баньке между собою мужика.

— Мужик-то, конечно, не мужик, но тело почти мужское — мускулы какие, видели?

— Мускулы — мускулами, а шрамов вы что, не заметили, что ли?

— Гхм! Это что тут за птичий двор? Где дневальный? Когда подъем был, почему казарма в порядок не приведена? — раздалось вдруг от двери.

Люся, убегая, прикрыла дверь, а крючок накинуть было некому — все увлеклись разговором. Связистки начали разворачиваться на голос, многие пытались принять строевую стойку — и только потом, с задержкой в парочку секунд до них начало доходить, что форма у них, мягко говоря, не строевая. Некоторые и вовсе были в одной исподней рубахе. Капитан Мякишев (а это был он), который в ходе разноса успел пройти уже шага три, раскрыл было рот, собираясь продолжить разнос, но тут… первый тонкий визг, струной воткнувшийся ему в правое ухо, был тут же поддержан дружным хором. Без малого два десятка частью смущенных, частью испуганных, а частью просто возмущенных молодых женщин дружным визгом пусть и не способны свалить дуб (как говорится в легендах), но тем не менее Семену показалось, что ему в уши воткнули два штопора и шарахнули по ним двумя кувалдами. Бывшего пограничника буквально вынесло за дверь, в которую почти одновременно пролетели подушка, сапог и котелок с остатками чая.

Стоя в трех шагах от крыльца, капитан тряс головой и ковырял пальцем в ухе, пытаясь прийти в себя, когда мимо него, пискнув: «Извините, товарищ капитан», прошмыгнула еще одна радистка с каким-то увесистым томом под мышкой. Она вбежала в дом с криком: «Вот! Добыла!» Лязгнул крюк, и капитан остался один стоять на тропинке, все еще глотая воздух. Он пытался собраться с мыслями и определить — была ли в комнате «сержант Иванова». Ночная гибель командира разведвзвода опять подняла вопрос о немецких диверсантах и обострила подозрительность капитана. Успокоившись, Семен вспомнил диспозицию в комнате и убедился — «Ивановой» там не было! Под ложечкой ощутимо засосало: «Эх, надо было идти к особисту, надо! А может, она на дежурстве просто или еще где? Нет, надо опять войти в этот птичник и поспрашивать его обитательниц». Капитан поднялся на крыльцо и поднял руку, чтоб постучать.

— А вот это правильно, к дамам стучать надо! — раздался голос сзади. Мякишев обернулся и увидел подполковника — замполита полка связи Василия Павловича Пережогина, или просто «Палыча».

— Здравия желаю, товарищ подполковник!

— И вам не хворать. Если по делу — так стучи, вместе войдем, а если девчонок моих смущать да от службы отвлекать…

— По делу, товарищ подполковник!

— Ну, тогда пошли…

Штаб бомбардировочного командования РАФ

— Генерал, как случилось, что сегодняшней ночью ваши подчиненные не бомбили Берлин?

— Сэр, видимо, имела место провокация, сэр!

— Что вам удалось выяснить по докладам экипажей?

— Сэр! Над береговой линией группы перехватывались немецкими истребителями. В суете боя, видимо, штурманы не отследили время и расстояние полета и сбросили бомбы только исходя из сигнальных маркеров, повешенных кем-то за 200 километров до цели. Сэр, самолеты-маркировщики правильно поставили огни! Просто кто-то воспользовался аналогичным способом и навел наши ударные группы на второстепенную цель. Сэр, летчики в это время героически оборонялись от немецкого ПВО. Я не могу их винить за ошибку, сэр.

— Каковы потери группы?

— Шесть «Веллингтонов» и один «Манчестер» из ударной группы, один «Москито» из контролирующей, сэр.