Жизнь и деяния видных российских юристов. Взлеты и падения Звягинцев Александр

Владимир Александрович Антонов-Овсеенко

(1883–1938)

Владимир Александрович Антонов-Овсеенко родился 9 марта 1883 года в Чернигове в семье потомственного дворянина. В одиннадцатилетнем возрасте мальчика отдали в Воронежский кадетский корпус, где он проучился семь лет. В 1900 году его зачислили в Николаевское военно-инженерное училище в Петербурге. Однако пылкая натура юноши требует чего-то другого – весной 1902 года он вдруг покидает родительский дом и начинает самостоятельную жизнь. Первое время Владимир работает в Петербурге, в Александровском порту чернорабочим, а потом кучером в Обществе покровительства животным. Осенью того же года Антонов-Овсеенко становится слушателем Петербургского юнкерского пехотного училища. Там он сразу решительно вступил на путь революционной борьбы: поддерживал связь с социалистами-революционерами, получал нелегальную литературу, вел агитацию среди юнкеров. В 1903 году он познакомился с большевиком Стомояновым (партийная кличка Кузнецов) и через него связался с партийной организацией. После производства в офицеры в июле 1904 года В. А. Антонов-Овсеенко начал службу в 40-м пехотном Колыванском полку, который тогда стоял в Варшаве. Там он находит выход своей энергии – ему удается создать одну из первых в царской армии военно-революционных организаций. Военная служба мало занимала молодого офицера – он со всем пылом отдался революционной работе. По поручению петербургской организации большевиков он много ездит по России – посещает Москву, Екатеринослав, Одессу, Киев, Вильно и везде ведет политическую пропаганду и агитацию.

В 1905 году В. А. Антонов-Овсеенко вступил в члены РСДРП, оставил военную службу в чине подпоручика и теперь уже полностью перешел на нелегальное положение. С этого времени вся его жизнь – сплошной приключенческий роман: аресты, приговор к смертной казни, побеги, перестрелки, создание военных организаций, участие в подготовке восстания, выпуск подпольной литературы (статьи писал под псевдонимом Штык) и другие события.

В 1910 году В. А. Антонову-Овсеенко все-таки пришлось покинуть Россию. За границей он пробыл до мая 1917 года, пока Временное правительство не объявило амнистию всем лицам, занимавшимся при царском режиме революционной деятельностью. Возвратившись на родину, Владимир Александрович вступает в партию большевиков и по ее поручению проводит большую работу в Гельсингфорсе (Хельсинки) среди моряков Балтийского флота.

Октябрьская революция – одна из ярчайших страниц биографии В. А. Антонова-Овсеенко. Именно ему совместно с Н. И. Подвойским и Г. И. Чудновским было поручено захватить Зимний дворец и арестовать Временное правительство.

На II Всероссийском съезде Советов В. А. Антонов-Овсеенко вместе с прапорщиком Н. В. Крыленко и матросом П. Е. Дыбенко (председателем Центробалта) был введен в Совнарком членом коллегии Народного комиссариата по военным и морским делам. Тогда же его назначают командующим Петроградским военным округом. Но уже 6 декабря он направляется командовать армией на Украину, где красногвардейцы вели ожесточенную борьбу с войсками атамана Каледина и Центральной рады. С марта по май 1918 года он занимал должность командующего войсками юга России, наряду с этим выполняя обязанности члена Реввоенсовета республики. В сентябре – начале ноября того же года он командовал 2-й и 3-й армиями, в ноябре – декабре Курской группой, а в январе-июне 1919 года Украинским фронтом. В июле 1919 года В. А. Антонов-Овсеенко был отозван с фронта и направлен уполномоченным ВЦИК на борьбу с голодом вначале в Витебскую, а затем в Тамбовскую губернию. Еще несколько лет Антонова-Овсеенко почти беспрерывно перебрасывали с одной должности на другую. В апреле 1920 года он уже заместитель председателя Плавкомтруда и член коллегии Наркомтруда; с ноября 1920-го по январь 1921 года – член коллегии Наркомата внутренних дел и заместитель Председателя Малого Совнаркома; с середины января по февраль 1921 года – уполномоченный ВЦИК по Пермской губернии (председатель Совета, губкома и губполитпросвета); в феврале – июле 1921 года вновь в Тамбовской губернии, но на этот раз в качестве представителя ВЦИКа по ликвидации бандитизма. В октябре его направляют на борьбу с голодом в Самару председателем губернского исполкома.

В октябре 1922 года Антонов-Овсеенко становится начальником Политуправления РККА и членом РВС республики. На этой должности он оставался до января 1924 года и снят был за то, что открыто примкнул к оппозиции. Затем его перевели в систему Народного комиссариата иностранных дел. С этого времени, вплоть до назначения на пост прокурора республики, В. А. Антонов-Овсеенко в течение более десяти лет выполнял ответственные дипломатические поручения в Чехословакии, Литве и Польше.

25 мая 1934 года В. А. Антонов-Овсеенко стал прокурором республики. Его приход в прокуратуру совпал с активно начавшейся работой по ее централизации. В Российской Федерации эта тенденция проявилась особенно четко. Прокуратура республики, хотя формально еще и входила в систему Наркомюста, но уже все явственнее проявляла свою самостоятельность и все более зависела лишь от Прокуратуры Союза ССР.

Владимир Александрович не был юристом и никогда не служил в правоохранительных органах. С работой прокуратуры и суда он был знаком лишь исходя из своего опыта политического арестанта царских тюрем, и все же отсутствие профессиональных навыков не помешало ему сразу же активно включиться в работу. Помог большой жизненный опыт революционера, военачальника и дипломата.

В то время вся деятельность органов прокуратуры, как и других центральных учреждений, направлялась мощной рукой ЦК ВКП(б), который принимал основополагающие решения по вопросам государственного, хозяйственного и партийного строительства. Отступления от генерального курса считались недопустимыми, пресекались и жестоко карались. Стержневым для органов прокуратуры в те годы было, конечно, постановление ЦИК СССР, СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О революционной законности». Поэтому В. А. Антонов-Овсеенко как прокурор республики стремился четко и твердо проводить его в жизнь.

В личном общении он был исключительно простым и доступным человеком. Прокурор А. Красносельский вспоминал: «Сотрудники заходили в кабинет Владимира Александровича в любое время дня, как к своему старшему товарищу». В то же время Антонов-Овсеенко строго спрашивал с тех, кто проявлял нерешительность в борьбе с нарушениями законов, халатно относился к своим служебным обязанностям, вставал на путь злоупотреблений и беззакония. Таких работников прокуратуры он не только освобождал от должности, но и отдавал под суд.

Прокурором республики В. А. Антонов-Овсеенко оставался чуть более двух лет. В сентябре 1936 года он был назначен генеральным консулом в Барселоне. Именно в этот период в ЦК ВКП(б) стали появляться материалы, серьезно его компрометирующие. В конце 1936 года секретарь Куйбышевского райкома партии получил записку от секретаря парткома Наркомюста об «ошибках троцкистского характера», допущенных В. А. Антоновым-Овсеенко в бытность его прокурором республики.

Какие же ошибки Антонова-Овсеенко партийные функционеры относили к «троцкистским»? Оказывается, 31 января 1936 года на общем собрании сотрудников Наркомюста РСФСР Антонов-Овсеенко, развивая тезис о том, что классовая борьба внутри страны не завершилась, сказал, что еще «существуют классовые противоречия между рабочим классом и колхозным крестьянством, так как колхозы еще не являются вполне социалистической формой хозяйства» и что «колхозы лишь близки к социалистической форме хозяйства».

Бдительный секретарь рассмотрел в этом тезисе «троцкистский характер» и вынес этот вопрос на обсуждение парткома, где от В. А. Антонова-Овсеенко потребовали объяснений. Судя по записке, Владимир Александрович не дал «надлежащей большевистской развернутой критики этих ошибок» и не признал их «троцкистскими». Он пытался объяснить, что в своем выступлении сказал не о «классовых противоречиях» между рабочими и крестьянами, а просто о «противоречиях». Но секретарь продолжал «нажимать» на прокурора республики, в этом его поддержал присутствовавший на заседании парткома Н. В. Крыленко. Только тогда В. А. Антонов-Овсеенко признал, да и то с оговорками, что им допущена политическая ошибка.

Следующий вмененный ему «криминал» выглядел гораздо серьезнее. Спецколлегия краевого суда в марте 1936 года приговорила по части 2 статьи 109 и статье 58–10 УК РСФСР (контрреволюционная агитация) к 7 годам лишения свободы бывшего заведующего отделом агитации и пропаганды Балахинского РК ВКП(б) Сенаторова-Жирякова. Он обвинялся в том, что, читая лекции по истории партии на курсах сельских и городских пропагандистов и оглашая выдержки из так называемого завещания Ленина, извратил этот документ «в троцкистском контрреволюционном духе», сказав, что Ленин рекомендовал на пост Генерального секретаря ЦК ВКП(б) Зиновьева. Кроме того, Сенаторов-Жиряков в июне 1935 года на заводе «Труд» в разговоре с рабочим Озеровым о перебоях в снабжении хлебом якобы сказал, что бороться с подобными безобразиями надо путем забастовок. Кассационная инстанция Верховного суда РСФСР оставила приговор в отношении Сенаторова-Жирякова без изменений. Однако Антонов-Овсеенко с этим не согласился и опротестовал приговор в Президиум Верховного суда РСФСР. В своем протесте прокурор республики утверждал, что троцкистского толкования завещания Ленина со стороны Сенаторова-Жирякова материалами дела не установлено. Президиум Верховного суда РСФСР оказался не столь смелым, как прокурор, и отклонил протест.

Летом 1937 года В. А. Антонов-Овсеенко был отозван из сражающейся Испании в Москву, а 15 сентября назначен народным комиссаром юстиции РСФСР. К этому времени судьба его была фактически предрешена. Знал ли он об этом, догадывался ли, сказать трудно – скорее всего догадывался, так как внезапные вызовы для получения «нового назначения» тогда ничего хорошего не сулили. Он вернулся в Москву и сразу же с головой ушел в работу. Владимир Александрович жил в то время вместе с женой Софьей Ивановной и пятнадцатилетней падчерицей Валентиной на Новинском бульваре, в так называемом Втором доме Совнаркома. Он был женат в третий раз. Первая его жена умерла во время Гражданской войны от тифа, со второй брак не сложился, и они разошлись. У Владимира Александровича было четверо детей: сыновья Владимир и Анатолий, дочери Вера и Галина. С Софьей Ивановной они познакомились в конце 1920-х годов в Чехословакии.

В конце сентября 1937 года Софья Ивановна уехала в Сухуми на лечение. В письмах к жене Антонов-Овсеенко иногда касался своих служебных дел. В одном из них явственно звучали тревожные нотки. За день до ареста, 10 октября 1937 года, он писал: «…чувствую напряженность борьбы».

Предчувствия не обманули – В. А. Антонов-Овсеенко был арестован в ночь с 11 на 12 октября 1937 года. Ордер на арест был подписан заместителем наркома внутренних дел Фриновским. Сразу же были произведены обыски в его квартире, в служебном кабинете и на даче в поселке Николина Гора. Владимир Александрович был доставлен во внутреннюю тюрьму НКВД, а 13 октября 1937 года направлен в Лефортовскую, где он находился до 17 ноября. Затем его перевели в Бутырскую тюрьму. Там он содержался до 8 февраля 1938 года, потом вновь возвратили в Лефортовскую.

В тюрьме Владимира Александровича вызывали на допросы не менее пятнадцати раз, иногда по два раза в день, причем семь раз допрашивали по ночам. Наиболее продолжительным был первый ночной допрос 13 октября – он длился семь часов. Допрашивали Антонова-Овсеенко в основном работники госбезопасности Ильицкий и Шнейдерман. Первые двое суток он категорически отвергал все возводимые на него обвинения, говорил, что ни в чем не виноват, что допущена ошибка, и требовал от следователя предоставить ему «уличающие материалы». Затем, видимо, не выдержал нажима – появилось его короткое «признательное» письмо на имя Ежова. В нем Антонов-Овсеенко писал: «Контрреволюционный троцкизм должен быть разоблачен и уничтожен до конца. И я, оруженосец Троцкого, раскаиваясь во всем совершенном против партии и Советской власти, готов дать чистосердечные признания. Надо прямо сказать, что обвинение меня врагом народа правильно. Я на деле не порвал с контрреволюционным троцкизмом… Эта контрреволюционная организация ставила себе целью противодействие социалистическому строительству, содействие реставрации капитализма, что ее смыкало по существу с фашизмом… Я готов дать развернутые показания следствию о своей антисоветской, контрреволюционной работе, которую осуществлял и в 1937 году».

Можно с уверенностью предположить, что после вырванного у В. А. Антонова-Овсеенко признания он вновь отказался от своих показаний и стал все отрицать. Лишь этим можно объяснить тот факт, что, несмотря на неоднократные вызовы к следователю, протоколы допросов не составлялись. В них просто нечего было писать. Потом следователи все-таки заставили его вернуться к признательным показаниям.

Обвинительное заключение по делу В. А. Антонова-Овсеенко было составлено работником госбезопасности Ильицким и утверждено 5 февраля 1938 года заместителем Прокурора СССР Рогинским. Он обвинялся в том, что еще в 1923 году, работая начальником ПУРа, совместно с А. Д. Троцким разрабатывал план вооруженного выступления против Советской власти, а затем, занимая должность полпреда в Чехословакии, Литве и Польше, вел «троцкистскую деятельность в пользу польской и германской военных разведок». Не забыт был и испанский период службы. В обвинительном заключении указывалось, что Антонов-Овсеенко вошел в организационную связь с германским генеральным консулом и фактически руководил троцкистской организацией в Барселоне в «борьбе против Испанской республики».

Ордер на арест жены В. А. Антонова-Овсеенко Софьи Ивановны был выдан 12 октября 1937 года. На следующий день в Абхазию, где она тогда отдыхала, полетела шифрованная телеграмма, а 14 октября ее уже арестовали в Сухуми, прямо в доме отдыха «Синоп», и этапировали в Москву.

Первый допрос произвел 28 октября 1937 года сотрудник госбезопасности Шнейдерман, занимавшийся делом ее мужа (по оплошности он поставил дату 28 сентября). После этого Софью Ивановну не допрашивали (во всяком случае, протоколов допросов в деле нет). Ей даже не объявили об окончании следствия, которое затянулось до начала февраля 1938 года. Обвинительное заключение составил тот же Ильицкий, а утвердил заместитель Прокурора СССР Рогинский.

Она обвинялась в том, что была осведомлена о шпионской связи Антонова-Овсеенко и Радека с польской разведкой, а также о деятельности троцкистской террористической организации. Виновной она себя не признала.

Дела Владимира Александровича и Софьи Ивановны Антоновых-Овсеенко рассматривались Военной коллегией Верховного суда СССР в один день – 8 февраля 1938 года. Судейская «бригада» была одна и та же: председатель Ульрих, члены Зарянов и Кандыбин и секретарь Костюшко. Заседания были закрытые и проводились без участия обвинения и защиты, без вызова свидетелей.

В 19 часов 55 минут началось слушание дела С. И. Антоновой-Овсеенко. Она сразу же заявила, что виновной себя не признает, с польской разведкой связана не была, а также не знала, что ее муж является шпионом. В последнем слове Софья Ивановна сказала, что она ни в чем не виновата и верит в справедливость Советской власти.

Короткий приговор был вынесен за несколько минут. В нем Ульрих еще более усугубил ее «вину», записав, что она оказывала содействие в шпионской деятельности некоторым лицам (этого не было даже в обвинительном заключении). Военная коллегия приговорила С. И. Антонову-Овсеенко к высшей мере наказания – расстрелу с конфискацией имущества. Приговор был приведен в исполнение в тот же день.

Судебное заседание по делу В. А. Антонова-Овсеенко открылось в 22 часа 40 минут. На нем Владимир Александрович тоже заявил, что виновным себя не признает, свои показания, данные на предварительном следствии, не подтверждает и дал их ложно. Шпионажем он не занимался и троцкистом никогда не был, был только примиренцем. О своих ложных показаниях на предварительном следствии он подавал заявление, но ответа на него не получил. В последнем слове он просил провести дополнительное расследование, так как он оговорил себя.

Понятно, что это заявление никак не повлияло на приговор суда, он был кратким и предельно жестким – расстрел с конфискацией имущества. Судебное заседание закрылось через 20 минут, в 23 часа. Приговор привели в исполнение 10 февраля 1938 года.

После гибели Владимира Александровича и Софьи Ивановны репрессии обрушились и на их детей, высланных из Москвы в административном порядке.

В первые годы «оттепели» родственники В. А. и С. И. Антоновых-Овсеенко обратились в Генеральную прокуратуру СССР с просьбой о пересмотре их дел. В Главной военной прокуратуре изучением их занялся подполковник юстиции Ф. Р. Борисов. Он подготовил аргументированные заключения о прекращении дел В. А. Антонова-Овсеенко и С. И. Антоновой-Овсеенко за отсутствием в их действиях состава преступления. С этими заключениями согласился Генеральный прокурор СССР.

25 февраля 1956 года Военная коллегия Верховного суда СССР отменила приговор в отношении Владимира Александровича Антонова-Овсеенко и полностью его реабилитировала, а 4 августа 1956 года была также реабилитирована и Софья Ивановна.

Николай Васильевич Крыленко

(1885–1938)

2 мая 1885 года в глухой деревушке Бехтеево Сычевского уезда Смоленской губернии в семье политического ссыльного Василия Абрамовича Крыленко и его жены Ольги Александровны (урожденной Трипецкой) родился сын Николай. В десятилетнем возрасте мальчик начал учиться в Люблинской классической гимназии, окончил ее в 1903 году и поступил в Санкт-Петербургский университет. Первое время увлеченный серьезной наукой юноша не проявлял особенного интереса к студенческому движению, хотя и был, по собственному признанию, «пропитан ярким оппозиционным настроением». На нелегальной сходке студентов университета Николай Крыленко впервые выступил 18 октября 1905 года. Ораторскими способностями он обладал прекрасными, поэтому сразу же привлек к себе внимание руководителей эсеров и эсдеков, предложивших вступить в их партии, но Николай Васильевич выбрал партию социал-демократов и примкнул там к большевикам. С этого времени начинается его революционная деятельность. Он сразу вошел в группу содействия при партийном комитете РСДРП (б) и участвовал во всех студенческих сходках уже как агитатор-пропагандист. Во время московского вооруженного выступления в декабре 1905 года Николай Васильевич был легко ранен в ногу. После выписки из больницы, скрываясь от преследования, он выехал из столицы – и смог возвратиться в Петербург лишь в феврале 1906 года, а в июне того же года ему пришлось эмигрировать. По возвращении он дважды был арестован и предан военно-окружному суду, но суд неожиданно его оправдал.

В декабре 1907 года после очередного ареста Н. В. Крыленко был выслан из Петербурга в «порядке охраны» в Люблин, где пробыл до осени 1908 года. В этот сложный для него период Николай Васильевич не теряет времени – он серьезно переосмысливает свои взгляды, много занимается, пишет книгу «В поисках ортодоксии». Весной 1909 года ему удалось окончить университет и получить диплом.

В 1912 году Н. В. Крыленко призвали в армию, и здесь революционная волна снова захлестнула его кипучую натуру. В это же время он познакомился с Еленой Федоровной Розмирович, исполняющей обязанности секретаря Русского бюро

ЦК и думской фракции большевиков. Вскоре они стали супругами, и у них родилась дочь. В декабре 1913 года Крыленко в очередной раз арестовали, и ему пришлось три месяца пробыть в тюрьме, а затем последовала административная высылка на два года с запрещением жить в обеих столицах. Сначала Николай Васильевич обосновался в Харькове, но вскоре снова эмигрировал, вместе с женой нелегально перейдя границу. Они жили некоторое время в Галиции, а позднее – в Вене и в Швейцарии, под Лозанной. В июле 1915 года по решению Центрального Комитета партии Н. В. Крыленко и Е. Ф. Розмирович тайно вернулись в Россию и обосновались в Москве, занявшись воссозданием Московского комитета РСДРП(б). Однако власти не дремали – уже в ноябре того же года супругов арестовали.

После нескольких месяцев тюремного заключения Крыленко был переправлен в Харьков и оставался под стражей до августа 1916 года. Туда же сначала этапируется и Елена Федоровна, но вскоре ее отправляют на пять лет в Иркутскую губернию – там ей пришлось пробыть до Февральской революции. После освобождения из Харьковской тюрьмы офицер запаса Крыленко был мобилизован и направлен в действующую армию Юго-Западного фронта, проходил службу в составе 13-го Финляндского полка и практически все время находился в окопах на передовой. 5 марта 1917 года до солдат дошли первые известия о революционных событиях в Петрограде и отречении Николая II. Через день Крыленко срочно был отозван в тыл, а уже 9 марта организовал первый открытый митинг солдат. Его популярность возрастала. В марте 1917 года Н. В. Крыленко вместе с Н. И. Подвойским, В. И. Невским и другими большевиками вошел в военную организацию при Петроградском комитете РСДРП(б).

В сентябре – октябре 1917 года большевики во главе с В. И. Лениным стали усиленно готовиться к вооруженному захвату власти. 12 октября 1917 года создается Военно-революционный комитет при Петроградском Совете. В него вошли Н. И. Подвойский, В. А. Антонов-Овсеенко, Н. В. Крыленко и другие лидеры большевистской партии. Через несколько дней Николай Васильевич выступил на расширенном заседании ЦК партии, где от лица военной организации заверил, что «настроение в полках поголовно» в пользу большевиков и что партия должна взять на себя «инициативу восстания». На открывшемся II Всероссийском съезде Советов Николай Васильевич был избран в первое Советское правительство как член комитета по военным и морским делам (совместно с В. А. Антоновым-Овсеенко и П. Е. Дыбенко). Для него начались напряженные дни и бессонные ночи.

Вскоре к его обязанностям добавились новые – он стал Верховным главнокомандующим и отправился в войска. Его задачей было создание Вооруженных Сил Советской Республики. Однако весной 1918 года ввиду «принципиальных разногласий по вопросу формирования Красной Армии», по выражению самого Крыленко, он оставил пост главковерха и народного комиссара по военным и морским делам и перешел в Наркомат юстиции РСФСР.

Весной 1918 года Н. В. Крыленко занялся организацией работы первых революционных трибуналов. Вначале он возглавил отдел, а затем – коллегию обвинителей Революционного трибунала при ВЦИК, учрежденного 16 мая 1918 года для «суждения по важнейшим делам». Его жена Е. Ф. Розмирович стала руководителем следственной комиссии этого трибунала.

Выбор главного государственного обвинителя не был случайным. Н. В. Крыленко не без оснований слыл блестящим оратором и полемистом, к тому же был фанатично предан идеям революции и непримирим к ее врагам. Его отличали прямота и бескорыстие. В ранге обвинителя он уже успел провести ряд процессов. Выступал он почти беспрерывно – поддерживал обвинение по всем крупным контрреволюционным и уголовным делам того времени, заслужив репутацию «прокурора пролетарской революции». В некоторых белогвардейских изданиях его называли не иначе как «советским генерал-прокурором», настолько высок был его авторитет и велико влияние на правовую политику молодой республики. Н. В. Крыленко выступал обвинителем в процессах английского дипломата Локкарта, провокатора Малиновского, левых и правых эсеров, а также по делам бывшего царского прокурора Виппера, тюремного надзирателя Бондаря, сотрудника ВЧК Косырева и многих других. В этих процессах Николай Васильевич заявил о себе как о судебном ораторе, выступающим исключительно с классовых позиций, великолепно владеющим словом. Истинный представитель своего революционного времени, он был беспощаден к тем, кого считал врагами революции. Сейчас, читая его речи, можно легко уловить в них элементы не только твердости, но даже неоправданной жесткости и предвзятости по отношению к подсудимым. Безусловно, в его речах соображения революционной целесообразности нередко брали верх над принципами гуманности и законности.

Одним из самых громких процессов того времени был процесс правых эсеров, который проходил в Москве с 8 июня по 7 августа 1922 года.

Н. В. Крыленко произнес в Верховном трибунале большую многочасовую речь, в которой с присущей ему революционной страстностью доказывал вину подсудимых (их было 34 человека). В самом начале своей речи Н. В. Крыленко сказал: «Дело суда истории определить, исследовать, взвесить и оценить роль индивидуальных лиц в общем потоке развития исторических событий и исторической действительности. Наше же дело, дело суда, решить: что вчера, сегодня, сейчас сделали конкретно эти люди, какой конкретно вред или какую пользу они принесли или хотели принести республике, что они еще могут сделать, и в зависимости от этого решить, какие меры суд обязан принять по отношению к ним. Это наша обязанность, а там – пусть суд истории судит нас с ними».

С именем и деятельностью Н. В. Крыленко неразрывно связана вся история становления органов советской прокуратуры. Он был автором проекта первого Положения о прокурорском надзоре, активно выступал против принципа «двойного» подчинения прокуратуры и сделал основной доклад на 3-й сессии ВЦИК 9-го созыва, принявшей в мае 1922 года закон об учреждении Государственной прокуратуры.

После образования органов прокуратуры Николай Васильевич занял высокий пост старшего помощника прокурора республики и одновременно стал заместителем народного комиссара юстиции РСФСР. Эти должности он занимал до сентября 1928 года, когда, оставаясь заместителем наркома, был назначен прокурором республики.

В качестве старшего помощника прокурора, а затем и прокурора республики Н. В. Крыленко подписал значительное количество циркуляров и директив, которые стали основополагающими при становлении новой прокуратуры. Николай Васильевич был частым гостем на заводах и фабриках, в университетах и институтах, нередко выезжал в губернские, областные и даже уездные прокуратуры. Одна за другой выходили из печати его статьи и брошюры по правовым вопросам, в суде он выступал почти беспрерывно.

В мае 1928 года в Москве под председательством А. Я. Вышинского начался грандиозный политический процесс над группой «вредителей» в угольной промышленности, известный как «шахтинское дело». Специальному присутствию Верховного суда СССР были преданы 53 специалиста старой буржуазной школы. По версии следствия, «вредители», инженеры и техники Шахтинского района Донбасса, были тесно связаны с бывшими собственниками предприятий, русскими и иностранными, и ставили своей целью «сорвать рост социалистической промышленности и облегчить восстановление капитализма в СССР». Поддерживал обвинение по этому делу Н. В. Крыленко.

5 мая 1931 года постановлением Президиума ВЦИК Николай Васильевич Крыленко был назначен народным комиссаром юстиции РСФСР. Свое прокурорское место он уступил А. Я. Вышинскому, новой восходящей юридической «звезде», который всего через несколько лет растопчет и предаст анафеме имя Крыленко, а его самого уничтожит.

На посту наркома юстиции Николай Васильевич был особенно активен и неутомим. Правда, он теперь уже не выступал в громких уголовных и политических процессах, предоставив это делать А. Я. Вышинскому. Однако сотни проведенных им коллегий, совещаний, активов, съездов, многочисленные выступления перед населением и в печати, поездки по стране – все это свидетельствовало о титанической работе, проводимой им в наркомате. Конечно, он был верным проводником идей партии и правительства, по-прежнему громил «классовых врагов» и был беспощаден к ним. В то же время, знакомясь с жизнью и деятельностью Крыленко, всякий раз убеждаешься, что этот человек, очень часто излишне суровый, не избегнувший ошибок, имел страстную и увлекающуюся натуру, был одержимой и талантливой личностью.

Постановлением ЦИК и СНК СССР от 20 июня 1933 года была учреждена Прокуратура Союза ССР. Первым Прокурором СССР стал Иван Алексеевич Акулов, известный революционер, партийный и советский деятель, но человек далекий не только от прокурорской, но и вообще от юридической деятельности. Крыленко был бы более уместен на этом посту, однако его обошли. Он продолжал руководить Наркоматом юстиции РСФСР и в 1935 году все еще находился на вершине славы. К этому времени Крыленко был награжден орденами Ленина и Красного Знамени, а главное, был исключительно популярен в народе.

На 1935 год пришлись два юбилея Н. В. Крыленко – тридцатилетие активной революционной и профессиональной деятельности и пятидесятилетие со дня рождения. В печати появилось много приветственных статей и поздравлений. В одном из них отмечалось: «Мечом и пером, делом и пламенным словом т. Крыленко отстаивал и отстаивает партийные позиции в борьбе против врагов революции, открытых и тайных».

Н. В. Крыленко был человеком разносторонних интересов. Среди советских прокуроров трудно найти другого, который имел бы такие далекие от юриспруденции увлечения и в которых он достиг подлинного мастерства. К пятидесяти годам Крыленко был не только лидером в юридической науке и практике (список его трудов приближается к сотне), но и признанным мастером-альпинистом, не раз штурмовавшим неприступные горные вершины, иногда даже в одиночку. О своих походах он тоже написал несколько интересных книг. Кроме того, он активно занимался развитием советского туризма, руководил обществом охотников и шахматной организацией страны.

В 1936 году Н. В. Крыленко занял высокий пост наркома юстиции Союза ССР.

Приближался 1937 год – год массовых репрессий. 5 декабря 1936 года принимается новая Конституция СССР, известная как «сталинская». Николай Васильевич Крыленко находится в самом расцвете сил. Казалось бы, такой пламенный революционер, незаурядный человек, искренне преданный идеям большевизма и доказавший это всей своей деятельностью, должен был бы рассчитывать на звездную карьеру – но этого не случилось.

К этому времени у Николая Васильевича была уже большая семья: вторая жена, Зинаида Андреевна Железняк, и четверо детей: сыновья Сергей и Николай и дочери Ирина и Марина.

Над головой Н. В. Крыленко плотно сгущались грозовые облака. 26 июля 1937 года был арестован его брат, Владимир Васильевич, работавший на Уралмедстрое заместителем главного инженера (расстрелян в марте 1938 года).

В конце 1937 года в ЦК ВКП(б) «неожиданно» стали поступать письма и заявления, чернящие деятельность Н. В. Крыленко. В одном из них на имя Мехлиса (копия предусмотрительно была направлена и в Секретариат И. В. Сталина), озаглавленном «О хамах и иудах», сообщалось, что Крыленко груб по отношению к посетителям, а его «неистовый крик, топанье ногами, угрозы, стопудовые остроты… общеизвестны», что любимым изречением наркома было «расстрелять», произносимое им через неоднократное «р-р-р» и «металлическим» («под Троцкого») голосом». Доносчик припомнил одну фразу, якобы произнесенную Крыленко, когда тот был прокурором республики и одновременно руководителем Союза охотников: «Мне дан мандат и на зверей, и на людей».

12 января 1938 года открылась 1-я сессия Верховного Совета СССР, избранного на основе новой Конституции СССР. Шел процесс формирования правительства СССР, выступали делегаты. Один из них, депутат М. Д. Багиров, видимо, выполняя чью-то установку, подверг резкой критике деятельность наркома юстиции Крыленко. В новое правительство Николай Васильевич уже не вошел.

Органы НКВД составили справку на его арест еще 15 декабря 1937 года, но выжидали месяц и дали ей ход только после окончания сессии. В ней отмечалось, что Крыленко «является активным участником антисоветской организации правых и организованно был связан с Бухариным, Томским и Углановым. С целью расширения антисоветской деятельности насаждал контрреволюционные кадры правых в наркомате. Лично выступал в защиту участников организации и проталкивал буржуазные теории в своей практической работе». Далее указывалось, кем именно он изобличается. Картина вырисовывалась такая: Крыленко якобы считал, что ЦК пытается обмануть страну, скрывая истинное положение дел, что руководство страной и партией оказалось в руках людей, не понимающих значения закона и свое усмотрение ставящих выше закона, что страна заинтересована в скорейшей смене этого руководства. Сталина же Крыленко называл диктатором, загнавшим страну в тупик, и считал, что он должен быть снят с поста Генерального секретаря.

31 января 1938 года нарком внутренних дел Н. И. Ежов начертал на этой справке лаконичную резолюцию: «Арестовать», и в тот же день его заместитель Фриновский подписал ордер на арест Крыленко и на производство у него обыска.

В ночь на 1 февраля 1938 года Николая Васильевича арестовывают в своей квартире в доме № 25 по Новинскому бульвару. Так начался непродолжительный, но самый трагичный период его жизни.

Следствием по делу Н. В. Крыленко занимался сотрудник госбезопасности Коган. Он и произвел первый допрос бывшего наркома. Однако «признательные» показания Николая Васильевича появились в деле только 3 февраля 1938 года, причем даже не оформленные официальным протоколом. Это было заявление Крыленко, адресованное наркому внутренних дел Н. И. Ежову и написанное на разрозненных листках бумаги. Текст был такой: «Я признаю себя виновным в том, что с 1930 года я являюсь участником антисоветской организации правых. С этого же года начинается моя борьба с партией и ее руководством. Антипартайные шатания я проявил еще в 1923 году по вопросу внутрипартийной демократии. Если в этот период я из своих взглядов никаких организационных выводов не сделал, то внутреннее недовольство положением в партии не изжилось. Организационной связи с троцкистами я тогда не имел, организационной борьбы с партией не вел, но оставался человеком, оппозиционно настроенным на протяжении ряда лет…»

Далее он подробно излагал, в чем конкретно заключалась его «вредительская» деятельность. Свое заявление закончил так: «Признаю целиком и полностью громадный вред, причиненный моей антисоветской деятельностью делу строительства социализма в СССР».

Несмотря на столь обширное заявление с признанием своей «вины», первый протокол допроса Н. В. Крыленко был оформлен лишь спустя два месяца, 3 апреля 1938 года. Он был отпечатан на машинке на двадцати шеста листах. И хотя после этого Николай Васильевич неоднократно вызывался к следователю, второй протокол допроса, теперь уже на тридцати листах, составлен лишь 28 июля 1938 года. Крыленко снова подтвердил свои признательные показания и даже назвал тридцать человек, якобы вовлеченных им в организацию правых.

Примерно за десять дней до окончания следствия его делом стал заниматься сотрудник госбезопасности Аронсон. Он заканчивал дело в спешке – видимо, поступило указание разобраться с Крыленко побыстрее. 28 июля 1938 года Аронсон предъявил ему обвинение в контрреволюционной деятельности, и в тот же день состоялось подготовительное заседание Военной коллегии Верховного суда СССР под председательством Ульриха. Обвинительное заключение, очевидно, было составлено загодя, так как Рогинский поставил на нем дату: «27 июля 1938 года».

Судебное заседание Военной коллегии Верховного суда СССР открылось 29 июля 1938 года в 13 часов 20 минут. На вопрос председателя Крыленко ответил, что виновным себя признает и показания, данные им на предварительном следствии, подтверждает. Он пояснил, что в 1936 году у него был разговор с Бухариным, во время которого они затрагивали вопросы терроризма. Бухарин его информировал о террористической деятельности правых и спрашивал его и Пашуканиса, что они делают. Он Бухарину ответил, что пока конкретно ничего не сделал, но если надо, то будет «работать» в этом направлении.

Больше Н. В. Крыленко никаких вопросов не задавали – сразу же предоставили последнее слово. Он сказал, что у него за плечами двадцать пять лет революционной работы и только восемь лет антисоветской деятельности, поэтому надеется на соответствующее решение суда.

И суд действительно не замедлил дать ответ. Уже через несколько минут Ульрих объявил приговор: высшая мера наказания – расстрел с конфискацией имущества. Заседание продолжалось всего двадцать минут и закрылось в 13 часов 40 минут. Приговор был приведен в исполнение в тот же день.

…14 октября 1954 года 3. А. Железняк обратилась в ЦК КПСС с заявлением, прося реабилитировать ее мужа Н. В. Крыленко. По поручению Генерального прокурора СССР Р. А. Руденко дело проверила Главная военная прокуратура. Военный прокурор подполковник юстиции Васильев, тщательно изучив все материалы и допросив ряд свидетелей, пришел к выводу, что в действиях Н. В. Крыленко состав преступления отсутствует и дело подлежит прекращению. Об этом он составил 25 апреля 1955 года мотивированное заключение, которое Р. А. Руденко 9 августа утвердил. 10 августа 1955 года Военная коллегия Верховного суда СССР под председательством генерал-лейтенанта юстиции Чепцова и при участии членов коллегии полковников Борисоглебского и Лихачева отменила приговор в отношении Н. В. Крыленко и прекратила дело за отсутствием в его действиях состава преступления.

Спустя тридцать лет, 27 мая 1985 года, в Мраморном зале Прокуратуры Союза ССР собрались работники правоохранительных органов, ответственные работники ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета СССР, Совета министров СССР, ветераны органов юстиции, представители юридической общественности, ученые и журналисты для того, чтобы торжественно отметить столетие со дня рождения «выдающегося юриста, наркома юстиции СССР и РСФСР и прокурора республики Николая Васильевича Крыленко». В президиуме собрания – дети Н. В. Крыленко: Ирина Николаевна, Марина Николаевна, Сергей Николаевич и Николай Николаевич. Торжественное собрание открыл первый заместитель Генерального прокурора СССР Н. А. Баженов. Министр юстиции СССР Б. В. Кравцов рассказал о жизненном пути и деятельности одного из организаторов советской юстиции и прокуратуры. Выступившие ветераны поделились своими воспоминаниями о Николае Васильевиче Крыленко, рассказали о его «кипучей энергии». С огромным интересом собравшиеся слушали дочь Крыленко – М. Н. Симонян, автора многих очерков о жизни и деятельности отца.

25 сентября того же года в Смоленске в торжественной обстановке был открыт памятник Николаю Васильевичу Крыленко (скульптор В. Горевой, архитекторы Н. Соколов и И. Марченков). На торжества прибыли заместитель Генерального прокурора СССР И. В. Черменский, представители Министерства юстиции СССР и Министерства обороны СССР, родные и близкие. В бронзе Крыленко был изображен именно таким, каким его запомнили современники: порывистым, страстным и решительным.

Фаина Ефимовна Нюрина

(1885–1938)

Фаина Ефимовна Нюрина родилась в декабре 1885 года в городе Бердичеве Киевской губернии в большой купеческой семье, где у Эфрама Липеца и его жены Рэйзии было десять детей. Фаня была девятой. В Бердичеве она провела свое детство, там же получила начальное образование. Отец ее умер в 1902 году. Хотя Фаина росла и воспитывалась в достаточно обеспеченной семье, тем не менее ее с юных лет тянуло в революционную среду. Уже в семнадцать лет она стала членом Бунда («Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России») и в составе партии активно занималась революционной деятельностью – в основном руководя рабочими кружками.

В 1903 году Фаина переехала в Киев, где продолжала вести антиправительственную деятельность среди учащихся, студентов и рабочих, руководила небольшими стачками, разъезжала по провинции с агитационными целями. В ее квартире часто проводились заседания киевского и даже центрального комитета Бунда. Хотя в Киеве Нюрина жила нелегально, поскольку ей отказали в выдаче вида на жительство, она все же экстерном сдала экзамены за семь классов женской гимназии.

В конце 1903 года по заданию своей организации она выехала за границу и более чем на год поселилась в Париже, с энтузиазмом участвуя во всех делах заграничного отделения Бунда. Там для пополнения образования Нюрина поступила в высшую школу общественных наук и посещала ее восемь месяцев. Девушка свободно владела немецким языком, неплохо знала французский и польский. Вскоре Фаина вступила в брак с Израилем Исааковичем Нюренбергом и придумала себе двойную фамилию Нюрина-Нюренберг. Вернувшись в 1905 году в Россию и обосновавшись в Варшаве, она стала еще более активной революционеркой, причем выступала уже в роли организатора массовых демонстраций. Но вскоре ее явочная квартира провалилась, и бундовцы срочно перебросили ее в Одессу. Там Фаину можно было встретить в самых горячих точках: она выступала в порту, появлялась на мятежном броненосце «Потемкин», участвовала в массовом шествии во время похорон убитого матроса.

В конце 1905 года Ф. Е. Нюрина снова выехала за границу и поселилась в Галиции, где у нее родился сын Александр. Менее чем через год она вернулась в Россию. Жила преимущественно в Киеве, где успела закончить фельдшерские курсы, но в 1906 году ее арестовали прямо на объединенной конференции Бунда. После трех с половиной месяцев пребывания в тюрьме она была выпущена на свободу и почти сразу же нелегально выехала за границу. Там она поступила в университет, однако закончить его не сумела – долго жить за рубежом Нюрина не могла, ее снова тянуло в Россию. В 1909 году у нее родился второй сын – Шера. С двумя детьми на руках ей приходилось трудно – надо было постоянно думать о заработках, но при ее полулегальном проживании в России это было весьма проблематично. Неугомонная Фаина часто переезжала из города в город, появляясь попеременно в Киеве, Бердичеве, Житомире, Одессе и нигде не прекращая революционной деятельности. Не имея постоянной работы, она лишь изредка давала уроки – жить нередко приходилось только на скудные средства, выделяемые бундовской организацией.

В 1914 году Ф. Е. Нюрина поселилась в Лодзи и вместе с мужем некоторое время учительствовала, а заодно вела пропагандистскую работу среди приказчиков. С началом Первой мировой войны она переехала в Москву, где снова перебивалась случайными заработками. Хотя семья Нюриной жила впроголодь, это никак не сказалось на ее революционной активности. Она была все так же деятельна, наладила постоянную связь с рабочими фабрики братьев Жиро, читала лекции и делала доклады в различных кружках, преимущественно по еврейскому вопросу.

В 1916 году Ф. Е. Нюрина переехала в Петроград, где сразу организовала курсы для еврейских рабочих, на которых выступала по вопросам истории социализма, политической экономии и др. В Петрограде она встретила Февральскую революцию. В эти дни она была особенно деятельна, часто выступала на митингах, полемизировала с социалистами-революционерами и большевиками. Жилось ей все так же трудно, она бедствовала. Чтобы хоть как-то подкормить детей, летом 1917 года Нюрина выехала на свою родину, в Бердичев, там и застряла надолго, до июля 1919 года.

После Октябрьской революции и в первые годы Советской власти Ф. Е. Нюрина продолжала оставаться активным членом Бунда и поддерживала все меньшевистские лозунги. Ей наконец удалось поступить на службу. В 1918–1919 годах она работала секретарем и заместителем заведующего отделом охраны труда Бердичевской городской управы, была членом городского Совета рабочих и крестьянских депутатов, президиума совпрофа и бундовского комитета. Бердичевская партийная организация избрала ее делегатом VI съезда РСДРП (б). Бунд выдвинул ее также кандидатом в Учредительное собрание и в члены Украинской рады.

От активной работы в Бунде Ф. Е. Нюрина отошла в 1919 году, когда у нее возникли серьезные сомнения в правильности выбранной бундовцами позиции. Летом 1919 года она поселилась в Киеве, где стала работать заместителем заведующего районным отделом народного образования. Вскоре под натиском белогвардейцев Красная армия оставила Киев. Нюрина не сумела эвакуироваться, и ей снова пришлось перейти на полулегальное существование. Когда большевики вернулись в Киев, Ф. Е. Нюрина окончательно порвала с Бундом и в начале 1920 года вступила в партию большевиков. Она продолжала работать в советских органах, была членом комитета Киевского губернского отдела народного образования, заведующей секцией в собесе, избиралась членом Совета рабочих и крестьянских депутатов.

В мае 1920 года Нюрину направили на работу в Екатеринослав, где она возглавила губернский отдел народного образования. Там она, как обычно, активно вела и партийную работу, но теперь уже громя своих недавних соратников – бундовцев и меньшевиков. В ноябре того же года по решению Оргбюро ЦК партии Ф. Е. Нюрину перевели на работу в Москву. Здесь она занимала ряд ответственных постов в различных организациях – в частности, была политкомиссаром в Главном и Московском управлениях воинских учебных заведений. В июне 1922 года ее назначили в женотдел ЦК ВКП(б) на должность заведующей подотделом, там она проработала более шести лет.

28 сентября 1928 года Совнарком РСФСР утвердил Ф. Е. Нюрину членом коллегии Наркомата юстиции республики – его тогда возглавлял Н. М. Янсон, бывший одновременно и Прокурором РСФСР. Ее зачислили в штат Наркомюста РСФСР и сразу же поручили возглавить отдел общего надзора в прокуратуре республики.

Привыкать к новой работе было довольно сложно, так как юридических познаний явно не хватало. Тем не менее, по словам Н. В. Крыленко, Ф. Е. Нюрина «с самого начала производила впечатление энергичного и толкового работника».

В мае 1929 года постановлением ВЦИК Николай Васильевич Крыленко был назначен прокурором республики (Н. М. Янсон остался народным комиссаром юстиции РСФСР). В соответствии с этим же постановлением Янсон назначил и некоторых помощников прокурора республики: по судебно-следственному надзору и общему управлению – Ф. К. Трасковича, по надзору за органами ОГПУ – Р. П. Катаньяна, по трудовым делам – А. М. Стопани. Помощником прокурора по общему надзору он утвердил Ф. Е. Нюрину. В этой должности она оставалась, впрочем, недолго. Уже в декабре нарком юстиции Я неон назначил ее начальником вновь образованного организационно-инструкторского управления Наркомюста РСФСР. На этом посту Нюрина обеспечила проведение целого ряда исключительно важных мероприятий: съездов, совещаний, активов, слетов работников органов юстиции и прокуратуры и т. п., в которых сама принимала участие, нередко выступая с докладами и сообщениями. Благодаря своей неуемной энергии и организационным способностям она в конце 1920 – начале 1930-х годов быстро выдвинулась в число основных сотрудников Наркомата юстиции республики.

В мае 1934 года Прокурором РСФСР был назначен известный государственный и политический деятель В. А. Антонов-Овсеенко. Фаина Ефимовна вначале временно исполняла обязанности заместителя прокурора республики, но скоро была утверждена в этой должности. 23 сентября 1936 года Антонов-Овсеенко издал следующий приказ:

«Ввиду назначения меня на новую работу Управление Прокурора РСФСР, по указанию Прокурора СССР, передаю с 25 сего сентября т. Нюриной Ф. Е.

Всему трудовому коллективу сотрудников Прокуратуры РСФСР – привет и пожелание дружной и успешной работы на благо нашего великого дела, нашей прекрасной Родины».

После отъезда Антонова-Овсеенко в Испанию Нюрина фактически возглавила органы прокуратуры республики. 14 ноября 1936 года Прокурор Союза ССР А. Я. Вышинский подтвердил ее полномочия своим приказом. До августа 1937 года она несла тяжелую ношу и. о. Прокурора РСФСР.

Ф. Е. Нюрина руководила органами прокуратуры республики не в самое лучшее время. Прокуратуру лихорадило, никак не удавалось наладить прочные связи с регионами, давала о себе знать еще не до конца осуществленная централизация прокурорской системы (новая Конституция СССР была принята лишь 5 декабря 1936 года), квалифицированных прокурорских и следственных кадров не хватало.

В связи с принятием Конституции СССР прокуратуре республики пришлось перестраивать свою работу. В частности, назначение городских и районных прокуроров теперь полностью легло на плечи республиканских прокуратур (с утверждением их Прокуратурой Союза ССР).

В качестве исполняющей обязанности прокурора республики Ф. Е. Нюриной приходилось нередко выступать с докладами и сообщениями на многочисленных совещаниях и активах, проводившихся тогда бесконечно. На некоторых из них работа прокуратур республик, краев и областей подвергалась сокрушительной критике со стороны А. Я. Вышинского. Тот был резок и саркастичен, говорил эффектно, но иронично и зло. Доставалось, конечно же, и Ф. Е. Нюриной. Так, на собрании актива прокуратур Союза ССР, РСФСР, г. Москвы и Московской области, проводившемся с 15 по 19 марта 1937 года, Вышинский, недовольный чересчур независимым поведением некоторых прокуроров, едко заметил, что еще «не выкорчеван старый недобрый порядок, при котором каждый местный прокурор считал себя маленьким удельным князьком». Он назвал этих прокуроров поименно: «В Западной Сибири сидит хан Барков, в Московской области – удельный князь Филиппов, в РСФСР – исполняющая обязанности герцогини Нюрина». «Каждый чувствует себя самостоятельным, автократичным, – продолжал он. – Это означает, что наша прокуратура все еще не представляет собою стройной, систематически и планомерно работающей организации, подчиняющейся единому командованию и действующей по единому плану».

5 июня 1937 года на состоявшемся в Москве собрании актива Прокуратуры Союза ССР, где председательствовал А. Я. Вышинский, вновь подверглась серьезной критике работа Прокуратуры РСФСР. Но Ф. Е. Нюрина, признавая многие «промахи и неувязки», ссылалась на очень тяжелые условия работы, низкую квалификацию работников аппарата, текучесть кадров, отсутствие достаточного количества помещений и т. д. Выступление Нюриной очень не понравилось Вышинскому. В заключительном слове он резко высказался, что она «вместо большевистского признания ошибок занимается подтасовкой фактов, защитой чести своего «мундира», совершенно неосновательно полагая, что в Прокуратуре РСФСР все в порядке». И далее: «Я знаю, что у нас в работе Прокуратуры Союза ССР имеются громадные недостатки, о которых мало говорят, – раз в месяц на активе, но о которых надо говорить, хотя и скромно, без крика, без шума, без рекламы, но с настойчивостью, преодолевая постепенно волокиту, бюрократизм, гнилье. А самовлюбленность т. Нюриной тем более опасна, что она ни на чем не основана, что работа прокуратуры все еще крайне неудовлетворительна».

1937 год вошел в историю Советского государства как год массовых репрессий. Многие тысячи людей, ни в чем не повинных, попадали под суд по так называемым контрреволюционным преступлениям, после чего их в лучшем случае ожидал какой-нибудь лагерь. Всеобщая подозрительность приближалась к своему апогею, многим представителям не только центральной, но и местной власти везде мерещились враги, заговоры, теракты. Но даже и в это непростое время и. о. прокурора республики Ф. Е. Нюрина пыталась отстаивать своих подчиненных, которым грозили серьезные неприятности. Например, прокурор Вавожского района Удмуртской АССР Кунгуров был исключен из партии как «враг народа». Ему предъявили обвинение по восемнадцати пунктам. Что ему только не инкриминировалось! А истина состояла в том, что он не прекратил в угоду местным руководителям уголовное дело в отношении лиц, занимавшихся «администрированием», притеснявших единоличников и колхозников. Более того, проявляя настойчивость, Кунгуров довел дело до суда, и виновные понесли наказание. Тогда от Кунгурова отвернулся даже прокурор автономной республики. Жалоба районного прокурора дошла до Нюриной, и она настояла на том, чтобы Комиссия партийного контроля при ЦК ВКП(б) проверила обоснованность исключения из партии. Было установлено, что прокурор никакого преступления не совершил и все его требования были законными. Кунгурова восстановили в партии и на службе.

Стоит ли удивляться тому, что в начале августа 1937 года Ф. Е. Нюрина была неожиданно снята с работы. Формальным поводом для этого послужили аресты ее родственников, в частности брата Д. А. Петровского-Липеца. Не заставила себя ждать и травля в печати, особенно откровенная после ареста Н. В. Крыленко. Некоторое время после освобождения от должности Нюрина работала на скромной должности юрисконсульта в Горпромторге, но и оттуда незадолго до ареста ее уволили.

Фаина Ефимовна была арестована 26 апреля 1938 года по ордеру, подписанному заместителем наркома внутренних дел Фриновским. Основанием для ареста явились материалы, подготовленные 1-м отделением 4-го отдела ГУ ГБ НКВД СССР. Справка на арест была датирована еще 17 апреля 1938 года и подписана начальником отделения Райхманом. В ней отмечалось, что «агентурными данными и показаниями арестованных помощников] Прокурора РСФСР Бурмистрова, Крыленко и Соколова Нюрина изобличается как участница антисоветской организации правых, по заданию которой вела активную контрреволюционную деятельность». Далее в справке приводились небольшие выдержки из показаний названных лиц, а также из агентурных донесений, полученных еще в январе – феврале 1938 года. В них отмечен, например, и такой «факт». «Нюрина в годы Гражданской войны, – писал агент, – при занятии Житомира Петлюрой встречала его во главе делегации, держала перед ним погромную речь против большевиков, выставляя его как спасителя цивилизации и восстановителя демократии на Украине. При возвращении от Петлюры стреляла из пулемета по рабочему поселку».

То, что Нюрина в первые годы Советской власти идейно противостояла большевикам, было фактом общеизвестным. Но для пущей убедительности агент приплел к своему донесению и «погромную речь», и «пулемет».

По всей видимости, агент знал о материале, который в свое время рассматривался в ЦКК при ЦК ВКП(б). В конце 1920-х годов некая С. и ее муж М. обратились с письмом в ЦК партии, в котором сообщали о том, что в 1919 году Ф. Е. Нюрина и ее брат Д. А. Петровский-Липец были причастны к расстрелу петлюровцами их родственников. ЦКК при ЦК ВКП(б) 29 июня 1929 года после соответствующей проверки рассмотрела этот вопрос на заседании и признала, что обвинения против Нюриной являются «недоказанными». Из материалов проверки усматривалось, что сестры С. были арестованы и расстреляны петлюровцами, однако Нюрина никакого отношения к этому не имела. В документе ЦКК отмечалось, что Нюрина и ее брат Петровский-Липец, а также муж Нюренберг действительно являлись бундовцами и вели борьбу «против взглядов и деятельности большевистской партии», однако этого она никогда не скрывала, от своих прежних взглядов отказалась и в 1920 году вступила в большевистскую партию.

Дело Ф. Е. Нюриной принял к своему производству оперуполномоченный 4-го отдела l-ro управления НКВД лейтенант госбезопасности Зайцев. Каких-либо свидетелей по ее делу не вызывалось. Следователь приобщил только выписки из протоколов допросов руководящих работников органов юстиции и прокуратуры, с которыми Нюрина общалась по роду службы и к тому времени уже арестованных, – в частности, наркома юстиции СССР Н. В. Крыленко, заместителя Прокурора Союза ССР Г. М. Аеплевского, помощника Прокурора РСФСР В. М. Бурмистрова и других. Все они «изобличали» Ф. Е. Нюрину как активного участника антисоветской организации, якобы существовавшей в органах прокуратуры.

Первый и единственный протокол допроса Ф. Е. Нюриной был составлен лишь 27 июля 1938 года. А 22 июля ей было предъявлено обвинение в преступлениях, предусмотренных статьями 58-7, 19-58-8 и 58–11 УК РСФСР. Можно только догадываться, что происходило в течение трех месяцев, которые Фаина Ефимовна провела в тюрьме. Пытки, истязания, оскорбления?.. Однако ничто не могло сломить волю мужественной женщины, все усилия «заплечных дел мастеров» оказались тщетными. Несмотря на прямые «изобличения», она твердо и решительно отвергала все обвинения и виновной себя не признавала. В отличие от других прокуроров, сломленных в ежовских застенках, эта единственная среди них женщина не «потянула» за собой никого из окружавших ее людей.

Сразу же после допроса оперуполномоченный Зайцев составил краткое, на одном листе, обвинительное заключение. В этом документе отмечено, что Ф. Е. Нюрина была арестована как участник антисоветской организации правых. И далее: «Нюрина проводила вербовочную работу, вовлекая в организацию правых новых участников. Ею были завербованы бывш[ие] прокурорские работники Бурмистров В. М. и Деготь. На протяжении ряда лет проводила подрывную вредительскую работу в прокуратуре, разваливая работу органов прокуратуры и извращая политику ВКП(б) и Советской власти в области революционной законности, ослабляя борьбу с врагами народа». Обвинительное заключение было согласовано с начальником 4-го отделения 4-го отдела 1-го управления НКВД капитаном государственной безопасности Аронсоном, а утвердили его начальник 4-го отдела Глебов и заместитель Прокурора Союза ССР Рогинский.

Далее судебный конвейер действовал уже стремительно и без остановки. 28 июля под председательством диввоенюриста Никитченко состоялось подготовительное заседание Военной коллегии Верховного суда СССР. На нем присутствовал также и Рогинский. Было принято решение – дело Ф. Е. Нюриной заслушать в закрытом судебном заседании в порядке закона от 1 декабря 1934 года, то есть без участия обвинения и защиты и без вызова свидетелей.

Судебное заседание выездной сессии Военной коллегии открылось 29 июля 1938 года в 18 часов 20 минут под председательством того же Никитченко. В качестве судей участвовали диввоенюрист Горячев и бригвоенюрист Романычев. После выполнения некоторых формальностей (удостоверение личности подсудимой, выяснение вопроса о том, вручено ли ей обвинительное заключение) секретарь судебного заседания Коспошко зачитал обвинительное заключение. На традиционный вопрос о виновности Ф. Е. Нюрина снова ответила, что виновной себя не признает. Тогда были частично оглашены показания Крыленко, Липшица, Леплевского и других лиц, говоривших о ее вредительской деятельности в органах прокуратуры. Нюрина назвала их явной и злостной клеветой. В последнем слове Ф. Е. Нюрина еще раз подтвердила, что ее «оклеветали враги», что ни в каких контрреволюционных организациях она не состояла, и просила суд «тщательно разобраться» в деле. Но это, конечно же, в планы суда не входило, ведь исход дела был уже фактически предрешен.

Суд удалился на совещание только для того, чтобы через несколько минут выйти и объявить приговор. В нем содержались все те же «перепевы» обвинительного заключения – об участии в антисоветской террористической организации, вербовке в свои ряды других лиц и проведении в органах прокуратуры вредительской деятельности. Фаина Ефимовна Нюрина была приговорена к расстрелу с конфискацией имущества. Заседание суда закрылось, как отмечено в протоколе, в 18 часов 40 минут, то есть спустя двадцать минут после открытия. Приговор был приведен в исполнение незамедлительно.

…Прошло семнадцать лет. Обстановка в стране изменилась. Дожившие до этого времени политзаключенные стали понемногу возвращаться домой. Сфабрикованные органами НКВД дела (пока еще робко и очень выборочно) прекращали, а лиц, осужденных по ним, реабилитировали. К Генеральному прокурору Союза ССР Р. А. Руденко поступали тысячи писем от осужденных или их родственников с просьбой пересмотреть то или иное дело. В 1955 году написали такое заявление и сыновья Ф. Е. Нюриной – А. Е. Ниточкин и Ш. И. Шаров. Они просили пересмотреть дело их матери, бывшего и. о. прокурора республики Ф. Е. Нюриной. Проверка дела была поручена Главной военной прокуратуре, а непосредственно занимался этим вопросом военный прокурор подполковник юстиции Прошко.

Тщательно проверив все обстоятельства дела по обвинению Нюриной, он пришел к выводу, что оно было от начала до конца сфабриковано. 22 декабря 1955 года Прошко составил заключение о том, что Ф. Е. Нюрина осуждена необоснованно. С этим мнением согласился старший помощник Главного военного прокурора полковник юстиции Аепшин, а 28 декабря утвердил заместитель Главного военного прокурора полковник юстиции Максимов.

21 января 1956 года Военная коллегия Верховного суда СССР в составе председательствующего генерал-майора юстиции Степанова, членов коллегии полковника юстиции Дашенко и подполковника юстиции Плющ рассмотрела заключение Главной военной прокуратуры по делу Ф. Е. Нюриной. Суд вынес следующее определение: «Приговор Военной коллегии Верховного суда СССР от 29 июля 1938 года в отношении Нюриной-Нюренберг Фаины Ефимовны отменить по вновь открывшимся обстоятельствам, а дело на нее производством прекратить за отсутствием состава преступления».

Сыновья Ф. Е. Нюриной достигли заметного положения в обществе. Старший, Александр Ниточкин (фамилию он выбрал произвольно), стал крупным специалистом в области холодильных установок на рыболовецких судах-рефрижераторах, трижды лауреатом Государственной премии СССР. Младший, Шера Израилевич, – писателем, выступавшим под псевдонимом А. И. Шаров.

Иван Алексеевич Акулов

(1888–1937)

Иван Алексеевич Акулов родился 12 апреля 1888 года в Петербурге в бедной трудовой семье. В раннем детстве он потерял отца, четверых малолетних детей пришлось воспитывать матери. Неудивительно, что мальчик оказался в приюте, там и постигал первые азы грамоты. Оказался он на удивление способным – после начального училища в двенадцать лет поступил в торговую школу и в 1905 году окончил ее с отличием. С шестнадцати лет юноша начинает работать и сразу же окунается в революционную среду. Вначале ему нравилась скорее внешняя сторона – демонстрации, митинги, маевки. Сознательный выбор был сделан позже – в 1907 году Акулов вступил в члены РСДРП, примкнув к большевикам. Среди товарищей по партийным рядам он выделялся энергией и активностью, поэтому ему скоро доверили руководство подпольной группой. С этих пор начинается его жизнь как профессионального революционера.

В двадцатилетием возрасте Иван Акулов впервые арестован – задержан вместе с девятью товарищами на собрании представителей подрайонов Петербургского комитета РСДРП. Следствие длилось полгода, и в сентябре 1908 года Санкт-Петербургская судебная палата приговорила его к одному году заключения в крепости. Но это оказалось даже в каком-то смысле полезным – активная революционная деятельность почти не давала времени на образование, а тут, во время вынужденного безделья, можно было пополнить знания. Позже он вспоминал: «Самообразованием занимался все время, но без системы. Просто – много читал. Особенно много читал в тюрьме. Интересовали меня, главным образом, книги по общественным вопросам…»

Выйдя из крепости, И. А. Акулов вновь с головой окунулся в революционную борьбу. Он стал одним из организаторов большевистской фракции в профессиональном союзе металлистов, а впоследствии секретарем этого союза. В 1912 году по рекомендации А. Е. Бадаева его избрали в Петербургский комитет РСДРП(б). В 1913 году Акулов был дважды арестован и в конце концов выслан в Самарскую губернию, но упрямо пытался вернуться поближе к столице. Через два года это ему удалось, и он поселился в финляндской деревушке недалеко от Выборга. После Февральской революции перебрался в Новгородскую губернию, где активно помогал местным партийным организациям. Затем вернулся в

Выборг и создал там военную организацию РСДРП (б). От Выборгской партийной организации И. А. Акулов был выдвинут делегатом на VII (Апрельскую) конференцию РСДРП, а позднее – и на VI съезд партии.

После Октябрьской революции энергия и активность Акулова еще более востребованы – он с головой окунается в ответственную партийную, военную и профсоюзную работу. География его перемещений кажется причудливой – в ноябре 1917 года он оказывается на Урале, где становится вначале секретарем Екатеринбургского комитета РСДРП (б), а позже – Уральского областного комитета партии. Во время мятежа белочехов – он комиссар снабжения фронта. Акулова перебрасывают с одной должности на другую, в самые горячие точки полыхающей по стране Гражданской войны. В 1918 году он уже в Вятке, где возглавляет губком и губисполком, а в 1919 году – председатель Оренбургского комитета партии.

В 1920 году Акулов избран секретарем Киргизского, а в 1920 году – Крымского обкома партии. Он везде нужен и востребован – в 1927–1931 годах председатель Всеукраинского совета профсоюзов, секретарь ВЦСПС, заместитель народного комиссара Рабоче-крестьянской инспекции СССР, член Президиума ЦКК. В 1931 году его направляют в органы Государственного политического управления – первым заместителем председателя ОГПУ, в 1932 году избирают секретарем ЦК КП (б) Украины по Донбассу.

Его жизнь резко изменилась, когда 20 июня 1933 года постановлением ЦИК и СНК СССР, подписанным М. И. Калининым, В. М. Молотовым (Скрябиным) и секретарем ЦИК А. Медведевым, была учреждена Прокуратура Союза ССР. Она создавалась «в целях укрепления социалистической законности и должной охраны общественной собственности по Союзу ССР от покушений со стороны противообщественных элементов». На следующий же день первым Прокурором Союза ССР был назначен Иван Алексеевич Акулов, а его заместителем – А. Я. Вышинский.

Будущий прокурор узнал о новом назначении совершенно неожиданно – он отдыхал с семьей в санатории «Мухалатка» в Крыму, туда и пришла правительственная телеграмма, подписанная Сталиным, Калининым и Молотовым.

17 декабря 1933 года ЦИК и СНК СССР приняли исключительно важный законодательный акт – «Положение о Прокуратуре Союза ССР», над которым Акулов работал лично. Этим же постановлением была упразднена Прокуратура Верховного суда СССР. Свою первоначальную функцию она выполнила, и теперь требовался другой орган, более мобильный и оперативный, способный сцементировать всю прокурорскую систему. Положение устанавливало, что Прокурор Союза ССР назначается ЦИК СССР, а его заместитель утверждается Президиумом ЦИК СССР. Прокурор Союза ССР отвечал только перед Совнаркомом СССР, ЦИК СССР и его Президиумом.

Отличительной чертой Акулова, проявившейся на этом посту, была удивительная простота в общении как со своими подчиненными, так и с многочисленными посетителями. Укреплению связей работников прокуратуры с населением он уделял особое внимание. С первых же дней в Прокуратуре Союза ССР был налажен четкий порядок приема граждан и рассмотрения их жалоб и заявлений. Обязанность вести прием посетителей он возложил на всех сотрудников, а не только на тех, кто работал в приемной, причем на свой личный контроль брал наиболее важные жалобы, в которых сообщалось о грубых нарушениях законности.

Но в марте 1934 года И. А. Акулов издал неожиданный приказ «О перестройке аппарата прокуратуры в центре и на местах». Видимо, если бы он был более сведущим в прокурорской деятельности, он не стал бы так резко разрушать уже сложившуюся и хорошо зарекомендовавшую себя структуру, построенную по функциональному принципу. Теперь же отделы перестраивались по производственному и территориально-производственному принципу, что, по мнению руководства Прокуратуры Союза ССР, должно было обеспечить «высокое качество работы по охране общественной (социалистической) собственности и осуществлению социалистической законности» во всех сферах народного хозяйства и государственного аппарата, усилить единоначалие и личную ответственность каждого прокурора за порученную работу.

Для того чтобы сосредоточить «основное внимание органов прокуратуры на судебно-следственной деятельности», решено было ликвидировать разделение на общий и судебный надзор, а также упразднить бюро жалоб. Предполагалось, что каждый отдел будет решать весь комплекс задач, стоящих перед органами прокуратуры, начиная с разрешения жалоб и заканчивая надзором за рассмотрением судебных дел. Поэтому вместо отделов были образованы сектора по делам промышленности, сельского хозяйства, торговли, кооперации, финансов и прочего.

Сохранялись Главная военная прокуратура, Главная транспортная прокуратура (с выделением из нее водной), прокуратура по спецделам, сектор надзора за местами лишения свободы и управление делами.

Как и следовало ожидать, новая структура прокуратуры оказалась неудачной. Искусственное разделение по производственному принципу желаемых результатов не дало, и менее чем через три года (при Прокуроре Союза ССР А. Я. Вышинском) органы прокуратуры вновь перешли на работу по функциональному принципу, который, немного видоизменившись, сохранился и по сей день.

Неоценимую роль в деле дальнейшей централизации органов прокуратуры сыграло 1-е Всесоюзное совещание судебных и прокурорских работников, открывшееся 23 апреля 1934 года.

Доклад «Решения XVII партсъезда и задачи органов юстиции» сделал Прокурор Союза ССР И. А. Акулов. В этом полуторачасовом выступлении он остановился на всех актуальных вопросах практической деятельности прокуроров, судей и народных следователей, проанализировал задачи, стоящие перед органами юстиции на современном этапе, обратив особое внимание участников совещания на целый ряд «недочетов и извращений» и предложив конкретные меры по их устранению. Как писала тогда пресса, «докладчик говорил просто, без малейшей погони за вычурной красной фразой».

В руководстве работой прокуратуры на местах И. А. Акулов проявлял большую оперативность и требовал того же от своих подчиненных. Он был рьяным противником «бумажного руководства», очень быстро подмечал самые слабые звенья в работе, на которые всегда остро реагировал. Чтобы наиболее важные решения вырабатывались коллективно, Акулов организовал в прокуратуре так называемое оперативное совещание, прообраз будущей коллегии, порядок работы которого определялся специальным приказом.

При И. А. Акулове Прокуратурой СССР был учрежден собственный журнал «За социалистическую законность» (позже он назывался «Социалистическая законность», а сейчас – «Законность»). Первый номер был подписан в печать в конце января 1934 года. Его ответственным редактором стал сам Акулов.

1 декабря 1934 года происходит трагическое событие – в Смольном револьверным выстрелом убит член Президиума ЦИК СССР и Политбюро ЦК ВКП(б), секретарь Центрального и Ленинградского областного комитетов ВКП(б) Сергей Миронович Киров. Его убийца Л. В. Николаев задержан на месте преступления.

Расследование этого дела – одна из самых темных страниц истории советской прокуратуры. Прокурор Союза ССР И. А. Акулов оказался в полной зависимости от работников НКВД, которые разрабатывали только одну версию убийства – ту, которую выдвинул И. В. Сталин. Прокурор не только не мог противодействовать незаконным методам ведения следствия, но и фактически сам потворствовал нарушителям законности. Формально Акулов, его заместитель Вышинский и следователь Шейнин допрашивали обвиняемых, но это выглядело фарсом – допросы сводились лишь к оформлению заранее «выбитых» показаний.

Трагедия пришлась как нельзя кстати – она развязала руки властям, по всей стране начались массовые репрессии. Чтобы хоть формально не нарушать строгие рамки законности, требовалось совсем немногое – изменить сам закон, что и было немедленно сделано. Подготовить соответствующий документ Сталин распорядился сразу же, в день убийства Кирова. На следующий день уже было опубликовано постановление, принятое ЦИК СССР 1 декабря 1934 года, «О внесении изменений в уголовно-процессуальное законодательство», подписанное М. И. Калининым и А. С. Енукидзе. Сам текст был написан наркомом внутренних дел Г. Г. Ягодой и лично отредактирован Сталиным. Новый закон явился предельно кратким, жестким и беспощадным. Он устанавливал, что по делам о террористических актах следствие должно вестись не более десяти дней, а обвинительное заключение – вручаться за сутки до рассмотрения дела в суде. Дела эти слушались без участия сторон, то есть без прокурора и адвоката, по ним не допускались ни кассационное обжалование, ни подача ходатайства о помиловании. Приговор к высшей мере наказания приводился в исполнение немедленно. Это значило, что подсудимый полностью отдавался в руки судей, решавших его судьбу, судьи же целиком зависели от властей. Судебную ошибку исправить было в принципе невозможно.

Запахло инквизицией – были попраны самые элементарные принципы советского судопроизводства. Тем не менее юридическая печать с восторгом сообщала, что «этим законом в руки советской юстиции дано острое оружие», силу которого «дадут почувствовать врагам народа со всею пролетарской твердостью и непоколебимостью». Увы! Это оружие было обращено не столько против врагов, сколько против тысяч безвинных людей, попавших в маховик такого «правосудия».

Вряд ли раскручивающий это колесо Прокурор Союза ССР И. А. Акулов догадывался, что сам попадет под него – и всего лишь через несколько лет. 8 декабря 1934 года он совместно с Председателем Верховного суда СССР А. Н. Винокуровым подписал директиву о применении на практике постановления ЦИК от 1 декабря 1934 года, где был дан перечень должностных лиц, покушение на жизнь и здоровье которых должно квалифицироваться как террористический акт. Директива придавала закону обратную силу, то есть распространяла его на деяния, совершенные до его принятия.

Иван Алексеевич занимал пост Прокурора Союза ССР до марта 1935 года. У своих подчиненных он пользовался неизменной симпатией. Вот что писал о нем бывший сотрудник прокуратуры Н. А. Орлов: «Акулов был в полном смысле слова обаятельным человеком, человеком широкой русской души. Любил жизнь, природу. Уезжая в отпуск, любил путешествовать, узнавать и показывать другим новые, красивые места, был тонким ценителем искусства, любил и понимал музыку. Дома это был идеал семьянина, необыкновенно любящий отец. Он высоко ценил дружбу, умел дружить и был верным, надежным другом».

Возможно, именно эти качества и не понравились Сталину. И хотя Акулов, подобно другим лицам, стоявшим на вершинах власти, слепо исполнял все требования вождя, Сталин понимал, что на посту прокурора должен стоять не этот человек.

Интеллигентность и мягкость только мешали исполнить роль организатора массовых репрессий – здесь нужен был другой, и он нашелся. Постановлением ЦИК СССР от 3 марта 1935 года И. А. Акулов был утвержден секретарем ЦИК с освобождением от обязанностей Прокурора Союза ССР, а на его место был назначен А. Я. Вышинский, которого Сталин, безусловно, лучше знал и которому больше доверял.

На новой должности Акулов работал с обычным энтузиазмом, полностью отдаваясь очередному делу, уготованному ему судьбой.

В мае 1937 года органами НКВД СССР была неожиданно арестована группа советских военачальников: М. И. Тухачевский, И. П. Уборевич, А. И. Корк и другие. В их числе оказался и приятель Акулова, И. Э. Якир, с которым он поддерживал связь еще со времен Гражданской войны, а в конце 1920-х годов им привелось два года жить по соседству в Киеве. 11 июня Специальное присутствие Верховного суда СССР приговорило всех участников так называемого военного заговора к высшей мере наказания, мера эта была приведена в исполнение незамедлительно. После этого в армии начались повальные аресты.

Обстановка в высших эшелонах власти становилась все более гнетущей – каждый подозревал, что может стать следующей жертвой и попасть в ежовские застенки. Акулов заметно нервничал, хотя даже после освобождения от должности секретаря ЦИК не вполне верил, что его тоже могут арестовать. Его жена, И. И. Шапиро, позже писала: «В последние дни этот спокойный уравновешенный человек дошел до такой степени морального изнеможения, что не в состоянии был написать письмо в ЦК. Д ля него было все случившееся с ним непонятно, и неоднократно срывались вопросы «кому это нужно?» и «за что?». Также он говорил: «О чем просить, если я не знаю, в чем я виноват».

Ордер на обыск и арест Акулова был выдан заместителем наркома внутренних дел 23 июля 1937 года. В тот же день он был задержан на своей даче в селе Покровском Красногорского района. Обыск произвели и в его московской квартире, в особняке ЦИК на Троицкой улице.

Через два дня он собственноручно заполняет так называемую анкету арестованного, в которой сообщает основные биографические данные. В то время на его иждивении находится большая семья – жена, Надежда Исааковна Шапиро, трехмесячная дочь Елена, девятилетний сын-второклассник Гавриил (отец звал его Ганей) и мать, Мария Ивановна, – ей семьдесят четыре. Кроме того, с ним проживали и сестры, Анна Алексеевна и Мария Алексеевна.

И. А. Акулова поместили в Лефортовскую тюрьму. Делом занимались сотрудники госбезопасности Краев и Альтман. Сначала допрашивал Краев – без протокола. 4 августа Иван Алексеевич написал собственноручное заявление на имя следователя Альтмана, вот некоторые строки этого документа.

«Вчера на допросе у следователя Краева я дал частичные показания (устно) о своем участии в троцкистской организации и подготовке антисоветского вооруженного переворота в стране.

Эти мои показания были еще далеко не полными, но по существу полностью правдивыми.

Сегодня я снова сдвурушничал, и вместо того, чтобы продолжить показания о своей предательской деятельности, я заявил, что участником троцкистской организации не являлся…

Утверждаю, что правде соответствует следующее: я, Акулов, являлся участником антисоветской троцкистской организации и подготовки антисоветского вооруженного переворота…»

Судя по заявлению, Акулов более десяти дней держался стойко и не давал каких-либо признательных показаний, но все же был сломлен. Повод для шантажа очевиден – следователи искусно пользовались тем, что у него оставалась жена с малолетними детьми и престарелая мать. Несомненно, без физического воздействия тоже не обошлось – на тюремной фотографии один глаз у него почему-то закрыт. Может, заплыл?

Не исключено, что Акулов продолжал упорствовать и после этого, поскольку первое развернутое показание – двадцать семь машинописных листов – появилось только 17 августа. В нем он признавался, что является «скрытым троцкистом», участвовал в заговорщицкой деятельности Якира, Пятакова, Бухарина и других лиц. В частности, он сказал: «Я, Иван Алексеевич Акулов, по день моего ареста в 1937 году, т. е. в течение 10 лет, являлся участником подпольной троцкистской организации, в ее рядах вел активную работу против руководителей ВКП(б) и Советского правительства – против Советской власти. Мне было тяжело в этом сознаться сразу же после ареста. Кроме того, я не думал, что соучастники меня выдали. Ведь с момента ареста Голубенко, Логинова и других прошло уже больше года, а я все это время продолжал оставаться на ответственной партийной и государственной работе. Мои надежды на стойкость участников организации не оправдались. Значит, изворачиваться бесполезно. Я готов искренне ответить на все интересующие следствие вопросы, касающиеся деятельности троцкистской организации и лично моей, как ее участника».

Следующий допрос состоялся лишь через месяц. Характерно, что, кроме анкетных данных, в протоколе ничего нет, показания не записаны. Возможно, он опять все отрицает. В анкете есть одна интересная деталь – в графе «Какие имеет награды при Советской власти» отмечено «Не имеет». Как могло случиться, что заслуженный революционер, занимавший самые высокие партийно-государственные посты, ни разу не удостоился ни одной награды?

Расследование закончилось, и 25 октября Краев составил стандартное обвинительное заключение на трех листах, которое было утверждено Рогинским, заместителем Прокурора СССР. Было решено заслушать дело в закрытом заседании, без участия обвинения и защиты и без вызова свидетелей, по обычной упрощенной схеме.

Судебное заседание открылось в 11 часов 15 минут 29 октября 1937 года. Председательствовал на нем Ульрих. Иван Алексеевич сразу же заявил, что виновным себя не признает и показания, данные им на предварительном следствии, отрицает. Правда, он дружен был с Якиром, но троцкистом его не считает. В ответ было оглашено его заявление на имя следователя Альтмана, но Акулов заявил, что оно не соответствует действительности, все признательные показания он дал в «состоянии потери воли». В своем последнем слове сказал, что троцкистом никогда не был, всегда боролся с ними и тем более не мог быть вредителем, террористом и изменником родины. О своей судьбе он выразился так: «Воля партии и суда».

Суд удалился на совещание, которое было кратковременным. Приговор – расстрел с конфискацией имущества – был вынесен за несколько минут. Все заседание продолжалось полчаса.

Приговор был приведен в исполнение на следующий день. При этом присутствовали заместитель Прокурора СССР Рогинский и заместитель наркома внутренних дел Фриновский. В деле бывшего помощника Прокурора СССР М. В. Острогорского имеются некоторые подробности, связанные с исполнением приговора. Со слов Шейнина, ему было известно, что Акулов, обращаясь к Фриновскому, сказал: «Ведь вы же знаете, что я не виноват». Тогда Рогинский, демонстрируя свою непримиримость к «врагу народа», стал осыпать Акулова бранью. Впоследствии же в беседе с Шейниным Рогинский признавался, что далеко не убежден в действительной виновности Акулова, которого всегда считал хорошим большевиком.

После ареста И. А. Акулова его жену Н. И. Шапиро с малолетними детьми выселили из особняка ЦИК СССР, затем еще раз переселили, и она поздней осенью оказалась в каком-то холодном бараке из дранки. Ей было тогда тридцать лет. В отношении ее тоже было возбуждено уголовное дело, вскоре рассмотренное Особым совещанием при НКВД СССР. Надежда Исааковна как член семьи «изменника родины» была приговорена к заключению в исправительно-трудовом лагере сроком на восемь лет. Ее направили в Темниковский лагерь (Темлаг) в Мордовии. После отбытия срока наказания ее не освободили, а задержали по так называемому вольному найму до особого распоряжения. В 1946 году Особое совещание добавило ей еще пять лет ссылки как «социально опасному элементу», и ее отправили «этапным порядком» в Тюкалинский район Омской области. Отбыв ссылку, Н. И. Шапиро поселилась в поселке Акчатау Карагандинской области, куда был выслан в 1949 году ее сын Гавриил.

22 июня 1954 года Надежда Исааковна обратилась к Председателю Совета министров Г. М. Маленкову с большим письмом, в котором подробно рассказала о своих злоключениях. Кроме того, она просила реабилитировать своего мужа И. А. Акулова: «Пусть его уже нет в живых, но пусть память о нем, если я права, будет для знавших его светлой».

По поручению Генерального прокурора СССР ее делом занялся в следственном управлении КГБ СССР майор Будников. Он быстро подготовил заключение о необходимости прекращения дела за отсутствием состава преступления. Н. И. Шапиро была реабилитирована.

Вскоре было пересмотрено и дело И. А. Акулова. 18 декабря 1954 года Военная коллегия Верховного суда СССР под председательством генерал-лейтенанта юстиции Чепцова отменила приговор в отношении Акулова и дело о нем прекратила «за отсутствием состава преступления».

К сожалению, расстрел отменить невозможно.