Рыцарь Семи Королевств (сборник) Мартин Джордж

– Ты останешься и поможешь Беннису с новобранцами. И не дуйся, это не поможет. – Дунк скинул бриджи и сел в горячую воду. – Отправляйся спать и дай мне помыться. Ты не едешь, и весь разговор.

Когда Дунка разбудило солнце, Эга уже след простыл. Боги, неужели утро? Так скоро? Он сел, потянулся и сонно побрел к колодцу. Там он зажег толстую сальную свечу, поплескал холодной водой в лицо и оделся.

Оседланный Гром уже ждал его у конюшни. Эг с Мейстером тоже ждали.

В тугих белых бриджах, в дублете с зелеными и золотыми квадратами и в сапогах мальчишка в кои-то веки выглядел как настоящий оруженосец.

– Бриджи порвались сзади, но жена Сэма зашила их, – объявил он.

– Это вещи Аддама, – пояснил сир Юстас, выводя из конюшни собственного серого мерина. Поношенный шелковый плащ с шахматным львом окутывал его плечи. – Дублет немного сопрел в сундуке, но еще годен. Рыцарь с оруженосцем внушает больше уважения, поэтому я решил, что Эг будет сопровождать вас в Холодный Ров.

«Нас перехитрил десятилетний мальчишка». Дунк посмотрел на Эга и произнес одними губами: «А в ухо?» Тот заухмылялся.

– У меня и для вас кое-что есть, сир Дункан. Смотрите. – Старик тряхнул чем-то в воздухе и развернул еще один плащ – из белой шерсти, расшитый квадратами зеленого атласа и парчи. Последняя вещь, которую Дунку хотелось надеть в такую жарищу, но когда сир Юстас накинул плащ ему на плечи, Дунк увидел гордость в его глазах не смог отказаться.

– Благодарю вас, милорд.

– Он вам к лицу. Жаль, что я не могу дать вам еще что-нибудь. – Усы старика дрогнули. – Я велел Сэму поискать в вещах моих сыновей, но Эдвин и Гарольд были гораздо ниже вас, уже в груди, и ноги у них были намного короче. То, что осталось от них, вам будет не впору, увы.

– Плаща вполне довольно. Я не посрамлю его, милорд.

– Не сомневаюсь в этом. – Старик потрепал серого по шее. – Я провожу вас немного, если не возражаете.

– Помилуйте, какие могут быть возражения.

Эг поехал под гору первым, очень прямо держась в седле.

– А эта шляпа ему непременно нужна? – спросил сир Юстас. – Какой-то дурацкий вид, вам не кажется?

– Будет еще хуже, милорд, если у него голова облезет. – Солнце, едва взойдя, уже припекало. К полудню седла начнут так жечь, что волдыри вскочат. Эг, конечно, хорош в наряде умершего мальчика, но к вечеру яичко сварится вкрутую. Дунк хотя бы переодеться сможет – парадный камзол он вез в седельной сумке.

– Поедем западной дорогой, – решил сир Юстас. – Последнее время ею мало пользуются, однако это самый короткий путь до Холодного Рва. – Дорога вела в обход холма, мимо ежевичника, где покоились жена и сыновья старого рыцаря. – Они любили ходить сюда по ягоды, мои мальчики. Малышами они прибегали ко мне все перемазанные и исцарапанные, и я сразу догадывался, где они были. – Лицо старика осветила нежная улыбка. – Ваш Эг напоминает мне моего Аддама. Такой же смелый, несмотря на свои юные годы. Аддам прикрыл собой своего раненого брата Гарольда, и речной рыцарь с шестью желудями на щите отсек ему руку топором. – Грустные серые глаза сира Юстаса встретились с глазами Дунка. – Ваш старый господин, рыцарь из Пеннитри, тоже сражался во время мятежа Черного Пламени?

– Да, милорд – еще до того, как взял меня к себе. – Дунку в ту пору было года три или четыре, и он бегал, полуголый, по улицам Блошиного Конца, скорее звереныш, чем человеческое дитя.

– За красного дракона или за черного?

Вопрос оставался опасным даже спустя столько лет. Со времен Эйегона Завоевателя в гербе Таргариенов значился трехглавый дракон, красный на черном. Дейемон Претендент поменял эти цвета на своих знаменах по обычаю многих бастардов. «Сир Юстас – мой сюзерен и имеет право знать», – напомнил себе Дунк.

– Он сражался под знаменем лорда Хейфорда, милорд.

– Бледно-зеленые скрещенные полосы на золотом поле? Волнистые?

– Возможно, милорд. Эг должен знать. – Мальчуган мог без запинки назвать гербы половины вестеросских рыцарей.

– Он был известный сторонник престола, лорд Хейфорд. Король Дейерон сделал его своим десницей перед самым сражением. Батервелл так плохо справлялся с этой должностью, что многие сомневались в его преданности, но лорд Хейфорд оставался несгибаемым от начала до конца.

– Сир Арлан был рядом с ним, когда он погиб. Его зарубил лорд с тремя замками на щите.

– Много славных людей погибло в тот день и с той и с другой стороны – потому это поле и назвали Багряным. Сир Арлан рассказывал вам о сражении?

– Он не любил говорить о нем. Там погиб и его оруженосец, Роджер Пеннитри, сын его сестры. – При одном упоминании этого имени Дунк испытывал легкое чувство вины – ведь он занял место Роджера. Только принцы и самые знатные лорды могут позволить себе двух оруженосцев. Если бы Эйегон Недостойный вручил свой меч законному наследнику Дейерону, а не бастарду Дейемону, мятежа Черного Пламени могло и не быть, и Роджер Пеннитри был бы жив. Со временем он стал бы рыцарем, лучшим рыцарем, чем Дунк, а Дункав конце концов повесили бы или сослали на Стену, в Ночной Дозор.

– Страшное это дело – большое сражение, – сказал сир Юстас. – Но, помимо крови и резни, в нем есть и красота, красота, от которой разрывается сердце. Никогда не забуду, как садилось солнце над Багряным Полем. Десять тысяч человек полегло, воздух наполняли стоны и жалобы, но небо над нами, золотое, алое и оранжевое, было прекрасно, и я плакал оттого, что моим сыновьям не дано его видеть. – Он вздохнул. – В тот день, что бы вам ни говорили теперь, все висело на волоске. Если б не Красный Ворон…

– Я всегда думал, что битву выиграл Бейелор Сломи Копье. Он и принц Мейекар.

– Молот и наковальня? – Старик шевельнул усами. – Певцы о многом умалчивают. Дейемон в тот день был воплощением самого Воина. Никто не мог выстоять против него. Он разнес вдребезги авангард лорда Аррена, убил рыцаря Девяти Звезд и Уила Уэйнвуда, а затем схватился с сиром Гвейном Корбреем из Королевской Гвардии. Чуть ли не час гарцевали они на конях и рубились, а убитые падали вокруг них. Говорят, что каждый раз, как сходились их мечи, Черное Пламя и Покинутая, звон разносился на целую лигу – то ли песнь, то ли вопль. Но наконец Покинутая дрогнула, и Черное Пламя рассекло шлем сира Гвейна, ослепив его и залив кровью. Дейемон спешился, чтобы оградить поверженного врага от конских копыт, и приказал Красному Бивню унести его в тыл, к мейстерам. Сделав это, он совершил роковую ошибку. Вороньи Зубы только что заняли Гряду Слез, и Ворон увидел в трехстах ярдах королевский штандарт своего сводного брата, а под ним – Дейемона и его сыновей. Первым он сразил Эйегона, старшего из близнецов – он знал, что Дейемон ни за что не оставит мальчика, пока в том теплится жизнь, даже под градом белых стрел. И Дейемон не оставил, и семь стрел пронзили его – они слетели с лука Красного Ворона, но направляло их колдовство. Юный Эйемон поднял Черное Пламя, выпавшее из руки умирающего отца, и Ворон его тоже убил. Так погиб черный дракон и его сыновья.

После этого произошло еще много всего, я знаю. Кое-что я видел сам. Мятежники обратились в бегство, но Жгучий Клинок повернул назад и предпринял свою безумную атаку… его бой с Красным Вороном уступал только поединку Дейемона с Гвейном Корбреем. Принц Бейелор, как молот, обрушился на задние ряды мятежников, дорнийцы с бешеным визгом метали копья… но это уже не имело решающего значения. Война была выиграна, когда погиб Дейемон.

От какой малости порой все зависит. Если бы Дейемон остался в седле и предоставил Гвейна его судьбе, он мог бы разбить левое крыло Мейекара еще до того, как Красный Ворон занял гряду. Тогда битву бы выиграли черные драконы, а десница короля пал, и перед мятежниками открылась бы дорога на Королевскую Гавань. Пока принц Бейелор подоспел бы со своими штормовыми лордами и дорнийцами, Дейемон уже мог бы сесть на Железный Трон.

Певцы могут сколько угодно разливаться про молот и наковальню, но исход битвы решил братоубийца своими белыми стрелами и черными чарами. И теперь нами правит он, не сомневайтесь на этот счет. Король Эйерис – его создание. Я не удивился бы, узнав, что Ворон околдовал его величество и подчинил своей воле. Не диво, что нас постигло проклятие. – Сир Юстас погрузился в мрачное молчание. Дунку хотелось знать, что из всего этого слышал Эг, но его бесполезно спрашивать, все равно не сознается. Сколько глаз у лорда Красного Ворона?

День быстро накалялся. Даже мухи в такую жару не летают, заметил Дунк. У них больше ума, чем у рыцарей. Окажут ли им с Эгом гостеприимство в Холодном Рву? Кружка охлажденного темного эля пришлась бы кстати. Дунк обдумывал эту вероятность с удовольствием, но тут он вспомнил, что говорил Эг о мужьях Горячей Вдовы, и жажды как не бывало. Есть вещи похуже пересохшей глотки.

– Было время, когда дом Осгри владел всеми землями в округе, от Нанни на востоке до Мощеного Двора, – снова заговорил сир Юстас. – Холодный Ров был наш, и гряда Подковы, и пещеры Дерринга, и оба берега Лиственного озера, и села Даск, Малый Даск, Бутылочное Дно… Девицы Осгри выходили замуж за Флорентов, Сваннов, Тарбеков, даже за Хайтауэров и Блэквудов.

Вдали показался край Уотова леса. Дунк заслонил рукой глаза и один-единственный раз позавидовал соломенной шляпе Эга. Хорошо будет побыть хоть недолго в тени.

– Раньше Уотов лес тянулся до самого Холодного Рва, – сказал сир Юстас. – Кто был Уот, я не помню, но до Завоевания тут водились зубры и лоси ладоней двадцати вышиной. А уж красных оленей за всю жизнь было не перевести, ведь тут разрешалось охотиться только королю да шахматному льву. Еще при моем отце деревья росли по обе стороны ручья, но пауки вырубили лес, чтобы расчистить пастбище для своей скотины и лошадей.

Пот струился по груди Дунка, и ему очень хотелось, чтобы его сюзерен помолчал. Слишком жарко для разговоров, и для верховой езды, и для всего остального.

В лесу они наткнулись на труп большой дикой кошки, кишащий червями.

– Фу-у. – Эг далеко объехал падаль. – Воняет хуже, чем от сира Бенниса.

Сир Юстас придержал коня.

– Не знал, что в этом лесу еще остались дикие кошки. Отчего же она погибла? – Не получив ответа, он сказал: – Здесь я поверну обратно. Держите на запад, и приедете прямо к Холодному Рву. Деньги у вас при себе? – Дунк кивнул. – Это хорошо. Возвращайтесь вместе с водой, сир, – сказал старый рыцарь и потрусил к дому.

– Я придумал, как вам говорить с леди Веббер, – тут же зачастил Эг. – Надо привлечь ее на нашу сторону комплиментами. – Мальчишка в своем дублете выглядел таким же свеженьким, как сир Юстас в своем плаще.

«Один я, что ли, потею», – подумал Дунк и повторил:

– Комплиментами, значит. Это еще что за штука?

– Вы знаете, сир. Скажите ей, как она прекрасна.

– Она четырех мужей пережила и стара, должно быть, как леди Вейт, – засомневался Дунк. – Если я скажу покрытой бородавками карге, что она прекрасна, она меня за лжеца примет.

– А вы скажите правду. Так мой брат Дейерон делает. Даже у старой шлюхи может быть что-то красивое – волосы там или уши, как он говорит.

– Уши? – Сомнения Дунка усиливались.

– Или глаза. Скажите, что платье делает ее прекрасные глаза еще ярче. – Мальчуган пораздумал. – Если, конечно, у нее оба глаза целы, а не один, как у Красного Ворона.

«Миледи, это платье делает ваш прекрасный глаз еще ярче». Дунк слышал, как другие рыцари опускают дамам такого рода любезности – не столь, правда, смелые. «Миледи, ваше платье прелестно. Оно делает цвет ваших обоих прекрасных глаз еще ярче». Среди дам встречались и сморщенные старухи, и толстушки, и рябые, но платья носили все, и оба глаза у них, насколько Дунк помнил, были на месте. «Это платье, миледи, усиливает цвет ваших ярких глаз».

– Межевым рыцарям проще жить, – посетовал Дунк. – Ляпну что-нибудь не то, а она велит зашить меня в мешок с камнями и кинуть в свой ров.

– Сомневаюсь, что у нее найдется такой большой мешок, сир, но лучше бы нам прибегнуть к моему сапогу.

– Нет, – отрезал Дунк.

Выехав из Уотова леса, они очутились намного выше плотины. Вода здесь стояла так высоко, что Дунк вполне мог бы осуществить свою мечту и выкупаться. Тут и утопить человека впору, подумал он. На том берегу вдоль ведущей на запад дороги пролегала канава, а от нее ответвлялось множество мелких, орошавших поля. Перебравшись через ручей, они окажутся во власти вдовы. «Ох и попал же я в переделку, – подумал Дунк. – Один-одинешенек, не считая десятилетнего мальчика, который прикрывает мне спину».

– Сир, почему мы остановились? – обмахиваясь, спросил Эг.

– Мы не останавливались. – Дунк послал Грома через ручей, Эг последовал его примеру. Вода доходила Грому до брюха, и на вдовий берег они выбрались мокрые. Канава уходила вдаль, прямая, как стрела, отсвечивая на солнце золотом и зеленью.

Увидев несколько часов спустя башни Холодного Рва, Дунк остановился, переоделся в нарядный камзол и поправил меч в ножнах. Недоставало еще, чтобы клинок застрял, когда понадобится вынуть его. Эг, с серьезным под полями шляпы лицом, проделал то же самое со своим кинжалом. Теперь они ехали бок о бок – Дунк на большом боевом скакуне, Эг на муле, с безжизненно повисшим на древке знаменем Осгри.

Холодный Ров после всех рассказов сира Юстаса немного разочаровал Дунка. По сравнению со Штормовым Пределом, Хайгарденом и другими поместьями, которые ему довелось повидать, этот замок выглядел весьма скромно… но все же был настоящим замком, а не укрепленной сторожевой башней. Зубчатые крепостные стены насчитывали в высоту тридцать футов, а дозорные вышки на каждом углу могли достать до середины Оплота. На всех вышках и шпилях висели черные знамена Вебберов с серебряной паутиной и пятнистым пауком на ней.

– Сир, – сказал Эг, – смотрите, куда вода бежит.

Канава под восточной стеной впадала в ров, от которого замок получил свое название. Услышав журчание воды, Дунк скрипнул зубами. Ну нет, не получит она шахматную воду.

– Едем, – сказал он Эгу.

На своде главных ворот под черными знаменами виднелась глубоко врезанная в камень эмблема. За долгие века она выветрилась, но видно было, что это стоящий на задних лапах лев, составленный из отдельных квадратов. Проезжая по мосту в открытые ворота, Дунк оценил глубину рва – шесть футов, не меньше.

Двое стражников с копьями преградили им путь – один с большой черной бородой, другой безбородый. Бородач осведомился, зачем они здесь.

– Милорд Осгри прислал меня для переговоров с леди Веббер, – ответил Дунк. – Меня зовут сир Дункан Высокий.

– Да уж ясно, что не Беннис, – сказал безбородый. – Его бы мы издали учуяли. – Во рту у него недоставало зуба, на груди был нашит пятнистый паук.

Бородач подозрительно щурился, глядя на Дунка.

– Леди нельзя видеть без разрешения Длинного Дюйма. Ступайте за мной, а ваш конюх останется при лошадях.

– Я оруженосец, а не конюх, – заявил Эг. – Ты слепой или просто дурак?

Безбородый заржал, бородач приставил копье к горлу Эга:

– А ну, повтори еще раз.

Дунк дал Эгу в ухо.

– Закрой свой рот и займись лошадьми. – Он спешился. – Пойду повидаюсь с сиром Лукасом.

Бородач опустил копье.

– Он во дворе.

Под заостренной подъемной решеткой они прошли во внешний двор. Собаки лаяли в конурах, из семистенной септы с цветными окнами слышалось пение. Кузнец у своей мастерской подковывал боевого коня, ему помогал подмастерье. Оруженосец стрелял по мишеням из лука. Веснушчатая девушка с длинной косой занималась тем же, и у нее получалось ничуть не хуже. Тут же вращалась кинтана[5], и несколько рыцарей в стеганых камзолах атаковали ее.

Сира Лукаса Дюймеля они нашли в числе зрителей, наблюдавших за кинтаной. Он разговаривал с септоном, толстым и рыхлым, как пудинг. Потел этот септон еще больше, чем Дунк – можно было подумать, он выкупался прямо в одежде. Дюймель рядом с ним мог сойти за копье – очень длинное копье, но все-таки ниже Дунка. Шесть футов семь дюймов, прикинул Дунк, и каждый дюйм заносчивее предыдущего. Разряженный в черный шелк и серебряную парчу, Лукас тем не менее выглядел таким свежим, будто только что слез со Стены.

– Милорд, – обратился к нему часовой, – вот этот явился из курятника и желает видеть ее милость.

Септон обернулся первый, с радостным возгласом – это заставило Дунка заподозрить, что он пьян.

– Это кто же такой? Межевой рыцарь? У вас в Просторе межи длинные. – Септон осенил Дунка благословением. – Да будет Воин на твоей стороне. Я септон Сефтон. Неудачное имя, но что делать. А вас как зовут?

– Сир Дункан Высокий.

– Похвальная скромность, – заметил септон, обращаясь к сиру Лукасу. – Будь я такого же роста, я именовал бы себя сир Сефтон Огромный, сир Сефтон Башня, сир Сефтон Заоблачный. – Его круглая физиономия раскраснелась, на рясе остались винные пятна.

Сир Лукас разглядывал Дунка. На вид Дюймелю было не менее сорока, а то и все пятьдесят. Скорее жилистый, чем мускулистый, он поражал своим безобразием. Губы толстые, за ними частокол кривых желтых зубов, нос мясистый, глаза навыкате. Дунк почувствовал, что Лукас зол, еще раньше, чем тот промолвил:

– Межевые рыцари – в лучшем случае вооруженные попрошайки, в худшем разбойники. Ступай прочь. Здесь такие, как ты, не нужны.

Дунк потемнел.

– Сир Юстас Осгри из Оплота прислал меня для переговоров с хозяйкой замка.

– Осгри? – Септон взглянул на Длинного Дюйма. – Шахматный лев? Я думал, дом Осгри вымер.

– Можно и так сказать. Кроме старика, никого не осталось. Мы позволяем ему занимать полуразрушенную башню в нескольких лигах к востоку. Если сир Юстас желает говорить с ее милостью, пусть приезжает сам, – бросил Длинный Дюйм Дунку. – Ты был с Беннисом у плотины, – его глаза сузились, – не трудись отрицать. Мне следовало бы повесить тебя.

– Да сохранят нас Семеро. – Септон вытер мокрый лоб рукавом. – Так он разбойник? Да еще такой громадный. Покайтесь, сир, и Матерь помилует вас. – Тут септон пукнул, и это свело на нет его благочестивые речи. – Ох, простите. Вот что бывает от бобов и ячменного хлеба.

– Я не разбойник, – ответил Дунк им обоим со всем достоинством, на какое был способен, но Длинного Дюйма это не тронуло.

– Не испытывайте моего терпения, сир… если вы действительно рыцарь. Бегите назад в свой курятник и скажите сиру Юстасу, чтобы он выдал нам сира Бенниса Вонючего. Если он избавит нас от хлопот изымать оного рыцаря из Оплота, миледи, возможно, проявит некоторое милосердие.

– Я сам поговорю с миледи. О сире Беннисе, о стычке у плотины и о покраже нашей воды.

– О покраже? Попробуй заикнуться об этом, и окажешься во рву еще до заката. Ты уверен, что хочешь с ней говорить?

В одном Дунк был крепко уверен: ему очень хотелось заехать кулаком в желтые зубы Длинного Дюйма.

– Я вам уже сказал.

– Да пусть себе говорит, – вмешался септон. – Какой от этого вред? Бедный сир Дункан проделал такой долгий путь под палящим солнцем – пусть скажет то, что хотел.

Лукас снова окинул Дунка взглядом.

– Прислушаемся к служителю богов. Пойдем, и сделай милость – будь краток. – Он зашагал через двор, и Дунку поневоле пришлось его догонять.

Двери септы в это время отворились, и оттуда стали выходить богомольцы – рыцари, оруженосцы, с дюжину ребятишек, несколько стариков, три септы в белых одеждах… и одна грузная благородная дама в синем шелковом платье с мирийским кружевом, таком длинном, что подол волочился по земле. Дунк дал ей лет сорок. Под серебряной сеткой лежали высоко взбитые рыжие волосы, но даже они уступали яркостью красному лицу.

– Миледи, – сказал сир Лукас, – вот этот межевой рыцарь заявляет, что приехал от сира Юстаса Осгри. Угодно вам будет его выслушать?

– Если вы того хотите, сир Лукас. – Она так воззрилась на Дунка, что ему невольно вспомнились разговоры Эга о колдовстве. Непохоже, однако, чтобы она купалась в крови ради сохранения красоты. Толстая, приземистая, и голова у нее как редька – даже прическа этого не скрывает. Нос слишком велик, рот чересчур мал. Оба глаза, к счастью, на месте – но Дунку сделалось не до комплиментов.

– Сир Юстас поручил мне поговорить с вами о недавнем происшествии у вашей плотины.

– У плотины? – заморгала она.

Вокруг них собирался народ, и Дунк чувствовал на себе недружелюбные взгляды.

– На Шахматном ручье. Ваша милость построили там плотину…

– Да нет же. Я все утро посвятила молитвам, сир.

Сир Лукас хмыкнул:

– Я не хотел сказать, что вы построили ее самолично, но… без воды у нас весь урожай погибнет, и ячмень, и дыни…

– Дыни? – заулыбалась она. – Я люблю дыни. Какого они сорта?

Дунк обвел взглядом собравшуюся толпу, и ему стало еще жарче. Что-то тут не то. «Длинный Дюйм из меня дурака делает».

– Миледи… быть может, мы поговорим с глазу на глаз?

– Ставлю оленя, он переспать с ней хочет, орясина! – гаркнул кто-то, и все покатились со смеху. Дама, испуганно попятившись, закрыла руками лицо, и одна из септ обняла ее за плечи.

– Что тут за веселье? – произнес звонкий и твердый голос. – Кто-то, кажется, изволит шутить? Зачем вы докучаете моей родственнице, сир рыцарь?

Голос принадлежал девушке, которую Дунк видел у мишеней для лучников. На бедре у нее висел колчан, в руке она держала лук с себя ростом, то есть не очень длинный. Если Дунку недоставало дюйма до семи футов, то ей недоставало дюйма до пяти. Ее талию он мог бы обхватить ладонями. Рыжая коса опускалась почти до колен. Дунк смотрел сверху вниз на вздернутый нос, подбородок с ямочкой и легкую россыпь веснушек.

– Простите великодушно, леди Роанна, – сказал миловидный молодой лорд с кентавром Касвеллов на дублете. – Этот олух принял леди Гелисенту за вас.

– Так это вы – Горячая Вдова? – брякнул Дунк, переводя взгляд с одной на другую. – Но вы так…

– Так молода? – Девушка перебросила лук долговязому парню, с которым стреляла по мишеням. – Мне двадцать пять, говоря откровенно. Или вы хотели сказать «так малы»?

– Так прекрасны. – Дунк сам не знал, откуда это взялось, но радовался, что оно подвернулось вовремя. Ему нравился ее носик, и ее светло-рыжие волосы, и маленькие, но хорошо вылепленные груди под кожаным колетом. – Я думал, что… то есть мне говорили, что вы уже четырежды овдовели, и я…

– Мой первый муж умер, когда мне было десять, а ему двенадцать. Он был оруженосцем моего отца и пал на Багряном Поле. Боюсь, что мои мужья долго на свете не заживаются. Последний умер весной.

Так говорили обо всех, кто умер два года назад от весенней хвори: он умер весной или по весне. Поветрие унесло десятки тысяч человек, в том числе мудрого старого короля и двух молодых, подававших большие надежды принцев.

– Я… соболезную вам, миледи. – «Комплименты, чурбан, переходи к комплиментам!» – Ваше платье…

– Платье? – Она окинула взглядом свои сапоги, бриджи, просторный полотняный камзол и колет. – Но на мне нет платья.

– Я хотел сказать, ваши волосы… они такие мягкие и…

– Почем вы знаете, сир? Если бы вы трогали мои волосы, я бы это запомнила.

– То есть не мягкие, а рыж… огненные. Они просто пылают.

– Надеюсь, все же не так, как ваше лицо. – Она рассмеялась, и все собравшиеся подхватили ее смех.

Все, кроме сира Лукаса Длинного Дюйма.

– Миледи, – сказал он, – этот человек из наемников Осгри. Это он вместе с Беннисом напал на наших землекопов у дамбы, когда ранили Уолмера. Старый Осгри прислал его для переговоров.

– Точно так, миледи. Меня зовут сир Дункан Высокий.

– Скорее уж Недалекий, – вставил бородатый рыцарь с разветвленной молнией Лейгудов. Смех возобновился, и даже леди Гелисента хихикнула, оправившись от испуга.

– Неужели учтивые манеры в Холодном Рву умерли вместе с моим лордом-отцом? – холодно молвила девушка – нет, не девушка, а взрослая женщина и даже вдова. – Хотела бы я знать, как мог сир Дункан так ошибиться?

Дунк злобно глянул на сира Лукаса.

– Вина целиком моя.

– Так ли? – Вдова оглядела Дунка с головы до ног, задержав взгляд на груди. – Дерево и летящая звезда. Этот герб я вижу впервые. – Она провела двумя пальцами по ветке вяза на камзоле у Дунка. – И он не вышит, а нарисован. Я слышала, что так раскрашивают шелка в Дорне, но вы слишком велики для дорнийца.

– Не все дорнийцы маленькие, миледи. – Дунк чувствовал ее пальцы сквозь шелк. На руке у нее тоже веснушки – и по всему телу, наверное. У Дунка внезапно стало сухо во рту. – Я провел в Дорне год.

– Там все дубы такие высокие? – спросила она, не отнимая пальцев от ткани.

– Это, собственно, вяз, миледи.

– Хорошо, я запомню. – Она убрала руку. – Во дворе слишком пыльно и жарко для разговора. Проводи сира Дункана в мою приемную палату, септон.

– С удовольствием, сестрица.

– Наш гость, думаю, хочет пить – вели заодно принести вина.

– Как прикажете, – просиял септон.

– Я приду, как только переоденусь. – Она расстегнула пояс с колчаном и отдала своему спутнику. – Пусть мейстер Серрик тоже придет. Пришлите его, сир Лукас.

– Я приведу его тотчас же, миледи, – заверил Длинный Дюйм.

Она одарила своего кастеляна холодным взглядом.

– Нет нужды. Я знаю, как много у вас дел в замке. Довольно будет, если вы пришлете мейстера ко мне в комнаты.

– Миледи, – сказал Дунк ей вслед, – я оставил своего оруженосца за воротами. Можно ли ему пойти с нами?

– Оруженосца? – Улыбаясь, она из женщины двадцати пяти лет становилась пятнадцатилетней. – Разумеется, если вы так желаете.

– Не пейте вина, сир, – прошипел Эг, пока они ждали в приемной вместе с септоном. Каменный пол устилал душистый тростник, на стенах висели гобелены с турнирными и батальными сценами.

Дунк фыркнул и прошептал в ответ:

– Очень ей надо меня отравлять. Она думает, что я олух с овсянкой вместо мозгов, ручаюсь.

– Сестрица любит овсянку, – заметил на это септон, возникнув словно из-под земли с кувшином вина, кувшином воды и тремя чашами. – Да-да, я слышал. Я хоть и толст, но не глух. – Он налил себе и Дунку вина, а Эгу воды, но мальчик тут же отставил чашу. – Вино борское, – сказал септон Дунку, – а яд придает ему особо тонкий букет. – Он подмигнул Дунку. – Сам я, правда, не пробовал, но мне говорили.

Дунк осторожно отведал вина, сладкого и очень приятного, но лишь тогда, когда септон, причмокивая, наполовину опорожнил свою чашу. Эг скрестил руки на груди, упорно отказываясь пить.

– Овсянка ей в самом деле нравится – и вы тоже, сир. Уж я-то сестрицу знаю. Увидев вас во дворе, я возымел надежду, что вы – поклонник миледи и приехали из Королевской Гавани искать ее руки.

– Как вы узнали, что я родом из Королевской Гавани? – нахмурился Дунк.

– У гаванских выговор особый. – Септон поболтал вино во рту, проглотил и вздохнул от удовольствия. – Я много лет прослужил при верховном септоне в Великой Септе Бейелора. Вы не узнали бы город после минувшей весны, – сказал он со вздохом. – Одни кварталы выгорели, другие стоят пустые. Даже крыс не стало, вот странность какая. Мыслимо ли, чтобы в городе не было крыс?

Дунк уже слышал об этом.

– Вы были в городе во время поветрия?

– Был, был. Страшное время, сир, страшное. Сильные мужчины утром вставали здоровые, а к вечеру умирали. Люди мерли в таком множестве и с такой быстротой, что их не успевали хоронить и вместо этого сваливали в Драконьем Логове. Когда груда тел достигала высоты десяти футов, лорд Риверс приказывал пиромантам сжечь их. Огонь полыхал за окнами, как в те времена, когда под куполом еще жили драконы. Ночью зеленое зарево дикого огня было видно со всех концов города – я до сих пор не могу видеть зеленый цвет. Говорят, что болезнь косила народ и в Ланниспорте, и в Староместе, но в Королевской Гавани она унесла четырех из каждых десяти человек, не щадя ни молодых, ни старых, ни богатых, ни бедных, ни великих, ни малых. Скончался наш добрый верховный септон, голос богов на земле, а с ним ушла треть Праведных и почти все Молчаливые Сестры. Его величество король Дейерон, славный Матарис, Валарр, десница… скорбный перечень. К концу мора половина города молилась Неведомому. – Сефтон выпил еще и спросил: – А вы где были в ту пору, сир?

– В Дорне.

– Хвала милосердной Матери. – В Дорн весенняя хворь так и не пришла – потому, возможно, что дорнийцы закрыли свои порты и границы. Аррены в Долине сделали то же самое, и их зараза тоже не тронула. – Все эти разговоры о смерти способны отвратить человека от вина, но и радоваться в наше время тоже особенно нечему. Засуха продолжается, несмотря на все наши молитвы. В Королевском лесу бушуют пожары. Жгучий Клинок и сыновья Дейемона Черное Пламя замышляют недоброе в Тироше, кракены Дагона Грейджоя рыщут по Закатному морю, как волки. Они захватили половину богатств Светлого острова и сто женщин. Лорд Фармен укрепляет оборону – ни дать ни взять отец, который надевает на свою дочь пояс целомудрия, когда у нее живот уже на нос лезет, как у меня. Лорд Бракен медленно угасает на Трезубце, а старший его сын умер по весне. Стало быть, лордом станет сир Ото, а Блэквуды ни за что не потерпят Бестию Бракена у себя по соседству, и будет война.

Дунк знал о старинной вражде между Блэквудами и Бракенами.

– Может быть, их сюзерен вынудит их сохранить мир?

– Увы. Лорд Талли – мальчик восьми лет, окруженный женщинами. От Риверрана многого ждать не приходится, а от короля Эйериса – и подавно. Вряд ли эта распря удостоится его высочайшего внимания, если только какой-нибудь мейстер не напишет книгу о ней. Лорд Риверс к нему никого из Бракенов не подпустит. Вы же помните – наш десница наполовину Блэквуд. Если он и пошевелится, то лишь для того, чтобы помочь своей родне укротить Бестию. Небесная Матерь пометила лорда Риверса при рождении, а Жгучий Клинок на Багряном Поле добавил свою отметину.

Септон говорил о Красном Вороне. Настоящее имя десницы – Бринден Риверс[6]. Его мать происходила из дома Блэквудов, а отцом был король Эйегон Четвертый.

– Что до Эйериса, – продолжал, не забывая о вине, септон, – то его величество больше занят пыльными свитками и древними пророчествами, чем своими лордами и законами. Он не дает себе труда даже зачать наследника. Королева Эйелинор каждый день молится в Великой Септе, чтобы Матерь благословила ее чрево, но до сих пор остается девственницей. У Эйериса отдельные покои, и говорят, что он куда охотнее ложится в постель с книгой, нежели с женщиной. – Он снова наполнил свою чашу. – Будьте уверены: нами правит лорд Риверс с помощью своих чар и шпионов. Противников у него нет. Принц Мейекар сидит и дуется в Летнем Замке, лелея обиду на своего августейшего брата, принц Рейегаль расслаблен и телом, и разумом, а его дети еще малы. Все должности заняты друзьями и фаворитами лорда Риверса, лорды Малого совета лижут ему руки, новый великий мейстер увлечен чародейством не меньше, чем он. Гарнизон Красного Замка составляют Вороньи Зубы, и без позволения десницы никто не имеет доступа к королю.

Дунк беспокойно ерзал на стуле. Сколько глаз у лорда Красного Ворона? Тысяча и еще один. Остается надеяться, что ушей у десницы меньше тысячи и одного. Речи септона отдавали изменой. Дунк взглянул на Эга, любопытствуя знать, что об этом думает он. Мальчишка из последних сил сдерживался, чтобы не дать воли языку.

Септон грузно поднялся на ноги.

– Сестрица придет еще не сейчас. С дамами всегда так – первые десять платьев, что они примеряют, не вяжутся с их настроением. Еще вина? – И он, не дожидаясь ответа, подлил в обе чаши.

– Дама, которую я принял за леди Веббер, ваша сестра? – спросил Дунк, желая переменить разговор.

– Мы все дети Семерых, это так, но по крови, к счастью, мы не родственники. Леди Гелисента была сестрой сира Роланда Афферинга, четвертого мужа леди Роанны – того, что умер весной. Его предшественником был сир Симон Стаунтон, мой брат – он имел несчастье подавиться куриной костью. Холодный Ров, можно сказать, кишит призраками. Мужья умирают, но их родня остается – они, точно стая пухлой, розовой, одетой в шелка саранчи, пьют вина миледи и поедают ее сласти. – Септон вытер рот. – Однако ей придется выйти замуж опять, и скоро.

– Почему придется?

– Такова воля ее лорда-отца. Лорд Виман очень хотел внуков, которые продолжили бы его род. Когда он слег, то попытался выдать ее за Длинного Дюйма – хотел, умирая, оставить ее под защитой сильного человека, – но Роанна не пожелала. Его милость отомстил ей, указав в завещании, что буде она до второй годовщины его смерти останется незамужней, Холодный Ров со всеми землями отойдет к его кузену Венделу. Вы, возможно, видели его во дворе – коротышка с зобом, страдающий газами. Хотя с моей стороны нехорошо так говорить, ибо я сам подвержен тому же пороку. Сир Вендел – человек алчный и глупый, но жена его приходится сестрой лорду Ровану и дьявольски плодовита, этого у нее не отнять. Она щенится не менее часто, чем он пускает ветры. Сыновья у них все в него, дочки и того хуже, и все они загибают пальцы, считая дни. Лорд Рован утвердил завещание, и миледи осталось сроку до новой луны.

– Зачем же она ждала так долго? – с недоумением спросил Дунк.

– Женихи ее, по правде сказать, не осаждают, – пожал плечами септон. – Смотреть на нее, как вы заметили, отнюдь не противно, а в придачу дается замок и обширные земли – следовало бы ожидать, что младшие сыновья и безземельные рыцари так на нее и накинутся, ан нет. Четверо усопших мужей всех отпугивают, к тому же поговаривают, что она бесплодна – у нее за спиной, конечно, кому же охота оказаться в вороньей клетке. Двух детей она доносила, мальчика и девочку, но оба и до года не дожили. А те немногие, кого не пугает молва об отравительстве и злых чарах, не хотят иметь дела с Длинным Дюймом. Лорд Виман на смертном одре поручил ему охранять дочь от недостойных искателей, а он всех женихов подводит под эту статью. Всякий, кто ищет ее руки, первым делом знакомится с его мечом. – Септон допил вино и отставил чашу. – Нельзя сказать, чтобы охотников совсем уж не находилось. Клейтон Касвелл и Симон Лейгуд – самые упорные, хотя зарятся, похоже, больше на земли, чем на саму леди. Будь я игроком, то поставил бы на Герольда Ланнистера. Сюда он еще не показывался, но говорят, что волосы у него золотые, ум быстрый, а рост больше шести футов…

– …и что его письма пришлись по сердцу леди Веббер. – Упомянутая леди появилась в дверях, сопровождаемая молодым мейстером с большим крючковатым носом. – Ты проиграл бы свою ставку, братец. Герольд нипочем не окажется от удовольствий Ланниспорта и роскоши Бобрового Утеса ради какого-то маленького именьица. В качестве брата и советника лорда Тибольта он имеет куда больше влияния, чем мог бы обрести как мой муж. Что до других, то сиру Симону пришлось бы распродать половину моих земель, чтобы расквитаться с долгами, а сир Клейтон дрожит как лист, стоит только Длинному Дюйму посмотреть в его сторону. Кроме того, он красивее меня. А у тебя, септон, самый длинный язык во всем Вестеросе.

– Язык и должен быть длинным, а рот большим, чтоб прокормить такой живот, как у меня, – не смутился септон.

– Вы в самом деле Горячая Вдова? – удивленно спросил Эг. – Я почти с вас ростом!

– С полгода назад один мальчик сделал такое же замечание, и я отправила его на дыбу, чтоб стал подлиннее. – Леди Веббер заняла высокое сиденье на помосте и перекинула косу через левое плечо. Пушистый хвостик свернулся у нее на коленях, как спящая кошка. – Сир Дункан, мне не следовало дразнить вас, когда вы так старались быть любезным там, во дворе. Но вы так мило краснели… разве в той деревне, где вы доросли до такой вышины, девушки вас не дразнили?

– Моей деревней была Королевская Гавань. – О Блошином Конце Дунк умолчал. – Там, конечно, имелись девушки, но… – Дразнилки на Блошином Конце были такого рода, что тебе могли отхватить палец на ноге.

– Должно быть, они просто побаивались это делать – вон вы какой большой. – Рука леди Роанны рассеянно гладила косу. – Прошу вас не думать худо о леди Гелисенте. Моя сестрица проста, но совершенно безобидна. При всем своем благочестии она даже одеться не смогла бы без своих септ.

– Она не виновата. Это я обознался.

– Какая благородная ложь. Я знаю, что это подстроил сир Лукас. Его шутки бывают жестокими, а вы нанесли ему оскорбление одним своим видом.

– Как так? Я ему ничего плохого не сделал…

Ее улыбка заставила Дунка пожелать, чтобы она не была такой красивой.

– Я видела вас рядом. Вы на целую ладонь выше, а сир Лукас давно не встречал человека, на которого не мог бы глядеть свысока. Сколько вам лет, сир?

– Около двадцати, миледи. – Дунку нравилось, как это звучит, «около двадцати», хотя он был на год или два моложе. Никто не знал его возраста в точности, а он и подавно. Родители у него, надо думать, были, как у всякого человека, но он сроду в глаза их не видел, даже имен их не слышал, а на Блошином Конце никому дела не было до того, когда и от кого он родился.

– Так ли вы сильны, как кажетесь с виду?

– Насколько же сильным я кажусь вашей милости?

– Достаточно сильным, чтобы вызвать раздражение сира Лукаса. Он мой кастелян, хотя назначала его не я. Он достался мне в наследство вместе с Холодным Рвом. Вас посвятили в рыцари на поле брани, сир Дункан? Простите мне эти слова, но ваша речь доказывает, что вы происходите не из благородного дома.

«Я происхожу из канавы».

– Межевой рыцарь сир Арлан из Пеннитри взял меня к себе в оруженосцы, когда я был совсем еще мал, обучил меня правилам чести и боевым навыкам.

– И он же сделал вас рыцарем?

Дунк пошаркал ногами. Шнуровка на одном сапоге распустилась.

– Больше некому было.

– Где он теперь, сир Арлан?

– Умер. – Дунк поднял глаза, решив завязать сапог после. – Я похоронил его на склоне холма.

– Он пал в бою?

– Да нет, простуду схватил. Из-за дождей.

– Старики все болеют. Мне это известно по второму мужу. Мы поженились, когда мне было тринадцать, а ему бы исполнилось пятьдесят пять, доживи он до следующих именин. Когда он уже полгода лежал в земле, я родила сына, но Неведомый прибрал и его. Септоны сказали, что отец потребовал сына к себе. Как вы думаете, сир, это правда?

– Может, и так, миледи, – неуверенно ответил Дунк.