Дельфин в стеарине Романецкий Николай

19

В подъезде нужного дома дорогу мне преградила консьержка. Как обычно, ею оказалась бабушка пенсионного возраста, пухлощекая, очкастая и приветливая. Интересно, почему на такую работу не идут молодые девицы?.. Впрочем, понятно – почему. А Арчи Гудвин умеет охмурять и старушек. Женщина – она и есть женщина, сколько бы лет ей не исполнилось. Это давно доказано.

Консьержка поинтересовалась, куда я иду.

Я объяснил, лучезарно улыбаясь. Не обращая внимания на мою улыбку, старушка позвонила хозяину. И только получив от него добро, пропустила. Я вошел в лифт и поднялся на нужный этаж. Лифт был старый, механический. Он то и дело поскрипывал и пощелкивал, словно разговаривал сам с собой на неведомом машинном языке.

Саймон оказался обладателем двухкомнатной квартиры. То есть меня-то пригласили только в мастерскую, где он работал, но ведь должна же быть еще и спальня. Спальни бывают даже у обычных людей, а тут…

Две стены мастерской были увешаны незнакомыми картинами. Я не слишком разбираюсь в живописи, поэтому оценить их не мог. Третью стену украшали фотографии различных зданий. Я узнал, в частности Спас-на-Крови. Снимки показались мне странными – изображения фасадов были не прямые, а какие-то искривленные. Наверное, искажены на компьютере. Однако эти, будто бы плывущие по воде, изображения завораживали. Должно быть, Саймон был хорошим художником.

Меня усадили в кресло возле низенького столика, на котором лежал журнал с названием «Вестник Российской академии художеств», и предложили чувствовать себя как дома. Ишь какая женская заботливость!

– Книжной графикой я зарабатываю на жизнь, – пояснил Саймон, заметив, как я разглядываю холсты. – А это вроде как для души. Кроме портретов. Те, разумеется, писаны на заказ.

Он был крупным человеком – такому скорее кайло в руках держать, чем кисть. Впрочем, графики тоже вроде бы с компьютером больше работают, со всякими там «Фотошопами»… Как бы то ни было, он оказался совсем не таким, какими я представлял себе геев. Даже несмотря на услышанный в трубке бас, мне виделся худенький мальчоночка с накрашенными губами и подведенными глазками, разодетый в дамское цветное тряпье. А тут – эдакий бычара, которого скорее представишь себе на бандитской разборке! И никакого халата, заляпанного краской. Хотя тут мои фантазии меня обманули – в халатах, заляпанных краской, ходят маляры, а не художники.

– И какие книги вы оформляли? – спросил я, чтобы найти хоть какие-то точки соприкосновения.

– Всякие. В основном, попсу. Звездолеты, полуобнаженные принцессы, бородатые рыцари с двуручными мечами. Но было и кое-что посерьезнее. Подарочное собрание сочинений Шекспира, например, изданное «Геликоном». В десяти томах… Или восьмитомник братьев Стругацких, выпущенный эксмошниками в серии «Классики фантастики». Там, правда, только обложки мои, а иллюстрации сделаны Андреем Карапетяном. Был такой питерский художник, который работал конструктором…

– А вот это зачем? – Я кивнул на стену с фотографиями. – Тоже на заказ?

– Нет, это тоже для души. А знаете, как делается?

Я пожал плечами:

– Сфотографировали, а потом на компьютере обработали, в каком-нибудь «Фотошопе».

– Ничего подобного! – гордо глянул он на меня. – Никакого компьютера, никакого «Фотошопа». Снимки живые, сделаны обыкновенным цифровиком. Просто сняты не сами здания, а их отражения в воде, ну и потом перевернуты на сто восемьдесят градусов. Потому и выглядят, будто их изогнуло.

Я присвистнул и посмотрел на него с невольным уважением. Это же надо было додуматься – так снять фасады обыкновенных питерских домов!

– Не желаете ли кофе?

Я, все еще не знавший, как перейти к конкретному деловому разговору – ну не вязался у меня этот парень с образом гея! – согласно кивнул. Он ушел на кухню, а я принялся разглядывать картины. Да уж, далеко не звездолеты, принцессы и рыцари с мечами… Питерские пейзажи (я узнал костел на Среднем проспекте и Никольский собор), портреты каких-то дамочек бальзаковского возраста (мимо которых я прошел бы, не оглянувшись), а вон и вовсе натюрморт, главным героем которого является блюдо с переспелыми неаппетитными персиками… Не понимаю я такого художества. Мне, например, всегда нравились картины Ильи Глазунова, которого многие почему-то на дух не выносят. К примеру, та же Катя…

На столе стоял компьютер, и валялось несколько черно-белых распечаток. Вот тут присутствовала и весьма аппетитная принцесса с обнаженным торсом, и бородатый гном с молотом, похожий на пивной бочонок прошлого, и звездолет, смахивающий на совковую лопату без черенка.

Я взял распечатку с принцессой в руки, пригляделся. Имелось в этой девице что-то странное.

Скрипнула дверь, в комнате появился хозяин с подносом, на котором разместились турка, две чашки, две ложечки, сливочник и сахарница, взятые по крайней мере из трех разных сервизов.

Мне пришлось вернуть принцессу на место.

– Я, знаете ли, по-старинному завариваю.

– Ну и отлично! – сказал я. – Я вообще чистый предпочитаю. Даже без сахара. Любопытные у вас картинки…

Он скривился в улыбке, в которой не было ни малейшего признака благодарности за комплимент.

– Да ладно вам! Вы ведь не картинки мои пришли разглядывать. Задавайте вопросы.

Черт, ну не так он себя вел, совсем не так!

– Хорошо, – сказал я. – Как говорится, будем откровенны до грубости… Насколько мне известно, вы были любовником Петра Бердникова, на ту пору председателя совета директоров компании «Бешанзерсофт».

– Секундочку! Я бы выразился иначе. Любовник это когда по любви, а у меня к нему никакой любви не было.

Ого, какое заявление!

– Он вас что, принуждал?

Саймон мотнул головой:

– Нет, все делалось по доброму согласию. Считайте, я был мальчиком по вызову, только вызывал меня мужик, а не дама бальзаковского возраста. Он мне платил. Ради таких денег можно и в «Кентавре» посидеть, и мужика вместо дамы поиметь.

Я едва не поперхнулся.

Ого, какая откровенность! И ведь ни капельки стыда или хотя бы ощущения неудобства!

– Вы хотите сказать, что вы – не гей?

– Разумеется. Я самый обычный гетеросексуал. Для удовольствия я трахаюсь с девчонками. А это было нечто вроде дополнительного приработка. И весьма хорошего. По крайней мере, после смерти Петра мне пришлось подтянуть поясок.

– То есть он был… он был вместо женщины?

– Разумеется. Он был пассивный. Или как там они называются?.. Маша?.. Мурка?..

Я был потрясен.

Сложившаяся в моем мозгу картина рушилась, словно карточный домик. О какой ревности тут может идти речь?

– У него крыша была не в порядке, – продолжал Саймон, размешивая ложечкой сахар. – Я думаю, в конце концов он бы закончил операцией по перемене пола… Да вы пейте кофе-то!

Оказывается, мой кофе все еще стоял на подносе и вид имел абсолютно нетронутый.

Черт! Вот и новый мотив появляется. Перемена пола человеком подобного положения – это скандал в благородном семействе. Такое можно и не допустить… У Полины Шантолосовой должны быть веские причины не доводить мужнин «адюльтер» до такой развязки.

– Скажите, Виктор, а что он был за человек?

Саймон сделал пару глотков, размышляя. Взялся за свою чашку и я.

– Вы знаете, при всем идиотизме ситуации, человек он был неплохой. Любовью своей мне не докучал. Ему это требовалось два раза в неделю. Обычно мы встречались в «Красном кентавре» во вторник и в субботу.

Я вспомнил, что авария произошла в понедельник.

– Потом перебирались в заранее заказанный номер в гостинице. Гостиницы бывали разные. В номере я его и… На ночь никогда не оставались, он платил наличкой и уезжал домой.

– О делах он вам не рассказывал? Враги у него имелись?

– Нет, о делах речи не было никогда. Один-единственный раз он заговорил как-то о жене, о том, что налаженная жизнь рушится, что они со студенческих лет вместе, что фирму вместе создавали. Что у нее любовник появился, и это все из-за него, Петра. Что он бы и рад все вернуть назад, да не может, потому что против природы не попрешь. По-моему, он был несчастный человек, хотя на вид и не скажешь.

Я сделал еще глоток:

– А мог он покончить жизнь самоубийством?

Саймон снова задумался, покачивая в руке чашку.

– А дьявол его знает! Вы поймите… Я ведь не любовница, которая примет, обогреет и утешит. Я дело сделал, плати бабки, и разбежались. В конце концов, я ему не навязывался, это он до меня докопался.

Парень становился мне все неприятнее. Черт, мы ведь выросли с ним в одном городе, и он ненамного моложе меня! Как появляются такие? И ведь наверняка считает, что совершал благой поступок, помогал человеку в беде… А впрочем, если поразмыслить, так оно и есть. Он был вроде платной сиделки при больном, а сиделки, разговаривая о своих подопечных, вряд ли особенно переживают за них.

Ясно было одно: этот парень никакого отношения к смерти Бердникова не имеет. И ничем мне не поможет. Я был в этом уверен на сто процентов.

– Что же касается врагов… Наверное, были. Врагов не бывает только у мертвых. Но он никогда на эту тему не заикался.

– А о чем вы вообще говорили?

Он залпом допил кофе и поставил чашку на поднос:

– Знаете, я думаю, это вряд ли будет интересно. Мы говорили о чем ему в данный момент хотелось. И содержание наших разговоров вряд ли вам поможет. Вот если бы вы были сексопатолог…

Мне давали понять, что разговор окончен. А поскольку я и сам считал, что продолжать его не имеет смысла, то с готовностью отставил чашку и выбрался из кресла. Взгляд мой упал на рисованную принцессу. И тут я понял, почему она мне показалась странной – несмотря на аккуратные груди, было в ней что-то от мужика. Будто девчонку изображал парень – накачанные мышцы, агрессия во взгляде…

– Последний вопрос, – сказал я. – Сами-то вы что делали в ту ночь?

– А когда это точно произошло?

Я ответил.

Он задумался, вспоминая. И вспомнил.

– А-а-а… В тот вечер я был в издательстве «Геликон». Обмывали новую книгу моего приятеля Ивана Сермягина. Слышали такого?..

Я мотнул головой.

Писателей развелось как собак нерезаных, каждого не прочтешь, о каждом не услышишь.

– В общем, посидели плотно. На грудь пришлось едва ли не по банке. Когда шли к метро, к нам прицепились менты. Ну и половину ночи проторчали в обезьяннике. Я уже и штраф успел заплатить. Где-то у меня тут бумага.

Он вышел и тут же вернулся с квитанцией.

– Вот, смотрите!

Я посмотрел.

Дата задержания была та самая. Кроме собственно штрафа, присутствовала еще строка «Плата за содержание» и было уточнено «С 00-15 до 03-00».

Я вернул квитанцию:

– Ладно, мне пора. Всего доброго!

Саймон проводил меня до дверей. Я снова послушал беседу лифта с самим собой и снова оказался нос к носу с консьержкой. Поскольку мне не хотелось распрощаться с нею, не охватив сыновней заботой, я показал ей фотку Бердникова и поинтересовался – не бывал ли здесь этот господин. Увы (или, к счастью) оный господин в этом доме не бывал. По крайней мере, она ни разу его не видела. А это кто?

– Дед Пихто, – сказал я. И отправился к родимой «забаве».

Сел за руль и связался с Катей.

– Встреча закончена, я двигаю в офис. Ты не сходила пообедать?

– Нет, жду тебя.

– Я скоро.

И мы с «забавой» двинулись назад, на Васильевский остров, с неизбежным преодолением привычных пробок у мостов, которые, в отличие от перекрестков, не объедешь одному тебе известными переулками. Через некоторое время я обратил внимание, что вижу в зеркале заднего вида среди то и дело меняющихся соседок одну машину, которая тащится за мной, как привязанная. Конечно, тут могла иметь место и случайность – мало ли машин катит по Старопетергофскому проспекту на Васильевский остров! – но не мешало бы убедиться в этой случайности.

Я вновь позвонил Кате:

– Знаешь, Катюша, кажется, я опять задерживаюсь.

– Хорошо, если не дождусь, пообедаю одна, – сказала она. – Но постараюсь дождаться. Даже если буду умирать с голоду.

И я свернул на набережную Обводного канала и покатил себе, намереваясь попасть в Москву если не через Владивосток, то хотя бы через Новосибирск.

И когда, минут через сорок, в конце концов перебрался через Тучков мост, оказавшись таки на Васильевском, убедился, что подобные крюки люблю делать не я один. Песочного цвета «ауди» проделала весь этот путь вслед за мною, неизменно оставляя между нами одну-две, а то и три машины. Поскольку отрываться от нее я не собирался, проделывать все эти манипуляции неведомому соглядатаю было не трудно.

Ну что ж, кажется, наконец я наступил на чью-то больную мозольку. После двух дней сплошных бесполезных телодвижений это было очень приятное изменение оперативной обстановки.

И я перестал обращать на филера внимание. Никуда он теперь не денется, будет сопровождать меня – куда бы я ни поехал, – а я подожду до той поры, когда знакомство с ним станет небесполезным, и только тогда мы с ним сыграем в игру, которая называется «пятнашки». И вот тогда мы и посмотрим, кто кого запятнает.

Я прикатил к офису в прекрасном настроении. В «Бешанзерсофт» ехать было бессмысленно, поскольку неотвратимо надвигался конец рабочего дня, и самое время было подняться к себе, сделать для Поля ежедневный отчет – тем более что никакой секретной информации в нем не планировалось, – чтобы ИскИн мог самообучаться, а потом забрать Катю и отправиться в соответствующее настроению заведение, где нам могли бы подать пусть не черепаховый стейк в исполнении Фрица Бреннера с соусом из лука-шалота и мадеры, но хотя бы хазани с маринованным репчатым луком и томатным соусом, а перед хазани миску чанахи, от содержимого которой мой желудок изойдет на нет, а после хазани по паре чебуреков все с тем же томатным соусом (пусть даже это будет «Краснодарский», черт с ним, я переживу!), и поскольку желудок мой начал исходить прямо сейчас, ежедневный отчет был отложен, а Катя была забрана из офиса без промедления (но с обещанием вернуться, чтобы «сдать объект на охрану»), и мы отправились прямиком в чебуречную, расположенную на Шестой линии, неподалеку от станции метро «Василеостровская», ту самую, в которую я водил ее еще в школьные времена. Это заведение общественного питания было вечным – туда, насколько я знал, еще мои деды водили своих подружек. Ну и моих бабок разумеется! А так же моих отца с матерью и меня. Это была, можно сказать, наша «семейная» чебуречная. И я бы не удивился, если бы мне сказали, что там я и рожден был…

– Похоже, в расследовании наметились успехи, – сказала Катя, когда я, насвистывая битловскую «Мишель», открывал перед нею правую переднюю дверцу «забавы».

– Ум-гум, – сказал я. – Чтобы у меня да не намечалось успехов? Не тот я парень, супруга!

– Хвастун, – сказала Катя. – Я рада.

– А я-то как рад! – Я включил зажигание и тронул машину с места.

В зеркало заднего вида мне было хорошо видно, как «успехи», стоявшие возле другого угла здания, проделали то же самое.

20

В чебуречной нам пришлось отстоять небольшую очередь – это заведение не из тех, куда забегают перекусить. Там обычно обедают по полной программе, с водочкой или коньячком, которые продаются тут же, в буфете. Поэтому столики освобождаются медленно, и очередь – нормальное явление.

Вот, кстати, еще одно отличие наших времен от их описаний в фантастических произведениях. Почитаешь, так там все сплошь садятся за столы, оборудованные механизмом доставки блюд. Нажимают кнопки, и автоматика доставляет им заказанное. Интересно, а чем в это время занимаются женщины, освобожденные этой автоматикой от трудов? Нет, автоматика автоматикой, а лучше все-таки давать работу людям, пусть это даже окажется дороже, чем автоматика. Зато в обществе будет спокойнее.

За обедом мы опять действовали по Ниро Вульфу. То есть о делах не говорили. Глядя в тарелку с чанахи, я в очередной раз вспомнил кухню Фрица Бреннера и почему-то начал рассказывать о ней. В смысле – вспоминать рецепты.

Катя сначала слушала невнимательно, поглощенная какими-то собственными мыслями, потом сказала:

– Никогда бы не подумала, что существуют такие блюда. Это ты их там узнал? – Она сделала ударение на слове «там», но потом все-таки пояснила: – На службе?

Я усмехнулся:

– На службе таких блюд нет, там все знакомые. Разве что кашу с речным песком я до того на гражданке не едал. Это когда котел чистили, а потом плохо промыли.

Катя тоже улыбнулась, но тут же выражение ее лица снова сделалось отсутствующим. И это мне не понравилось.

– В чем дело? – спросил я. – Что произошло, пока меня не было в офисе.

Она пожала плечами:

– Да невезуха какая-то… Обручальное кольцо в унитаз уронила. Хорошо, баба Саша как раз на месте была, резиновые перчатки надела и достала. Но теперь мне все время кажется, что от кольца тянет дерьмом. Я уже с мылом трижды его вымыла.

Я мысленно присвистнул.

Представляю себе, какими словами обозвала Катю баба Саша. Косорукая, грабли врозь – у нее из самых приличных… Эта вольная на язык старушенция была живым олицетворением тезиса, что в любом заведении главный человек – уборщица. А с другой стороны, при всей своей вздорности, баба Саша была очень отзывчива, и к ней всегда можно было обратиться за помощью.

– А «верный секрет женских побед» не пробовала?

Это был правильный вопрос – Катины губы вновь разошлись в улыбке, на щеках возникли ямочки.

– Да ну тебя! – Она махнула рукой. – Нет, правда, мелкие неприятности чередой прут… Вчера вечером, пока тебя ждала, чашку разбила, любимую, с моим именем, ту, что ты подарил на день рождения…

Улыбка сменилась таким выражением, что я понял: надо срочно спасать Катино настроение. И рассказал ей бородатый анекдот – про люмень, самое легкое железо в мире.

Она рассмеялась – невесело и принужденно, будто выслушивание моих анекдотов стало с сегодняшнего дня тяжкой и дежурной обязанностью, вроде погрузки того, на что был брошен солдат, осмелившийся поправить малограмотного старшину в анекдоте.

– Я подарю тебе новую чашку, – сказал я. – Вернемся после обеда в офис, сделаю заказ, и ее принесут прямо туда.

– Не надо, – помотала головой Катя. – Знать, судьба ее такая… И вообще если взамен каждой моей неприятности будет возникать случайность, полезная для дела, я готова бить чашки хоть каждую минуту.

Ну вот, опять! Это не дежа вю, это уже было!

– Каждую минуту не надо. Я не буду успевать обрабатывать полезные случайности.

Мне удалось произнести фразу недрогнувшим голосом. Но мысль, которая явилась в мою голову секундой ранее, потрясла меня.

Черт возьми, а может вся эта цепочка Катиных неприятностей – результат моего выигрыша в казино?! Кто знает, что они из себя представляют, эти выкрутасы судьбы, называемые везением? Если ведьма Альбина не соврала, источник моего везения – Катина любовь. Но ведь существует же закон сохранения энергии! Если что-то где-то прибавилось, что-то где-то должно убавиться. Мне повезло в казино. И это везение было отобрано от Кати. Логично? Логично. А что касается перламутровых шариков, то кто сказал, что они являются источником везения? Может, они – лишь включатель процесса передачи везения…

Нет, братцы, больше я в казино не ходок. Хорошо бы, кстати, узнать судьбу тех, кому Марголин с Палванычем продали «рубашки». Может, они разменяли свою везучесть на добычу денег, а когда потребовалось уйти от смертельной опасности, везучести-то и не осталось? Жаль, концы обрублены, и ничего уже не узнаешь…

– Ты опять себя грызть начал? – тихо сказала Катя.

Я вернулся к действительности и обнаружил, что режу ножом чебурек. Это при том, что тарелка с хазани так еще и не тронута.

– Я просто задумался.

– И о чем же, если не секрет?

О везении и невезении, хотел сказать я. Очень хотел!

– О зобной железе под соусом бешамель.

– Как неаппетитно звучит! – Катя поморщилась.

– Зато аппетитно кушается.

– И кто это тебе готовил такое блюдо?

– Фриц Бреннер, повар Ниро Вульфа.

– А-а-а?.. Рекс Стаут? Я думала, ты серьезно.

– Нет, я пошутил.

Мы замолчали. Каждый думал о своем. И может, об одном и том же. Аппетит сделался уже не тот, но я слопал хазани и закусил чебуреками. Потом мы запили съеденное минеральной водой «Полюстрово» и в сопровождении песочного цвета «ауди» вернулись в родной офис.

Здесь можно было поговорить и о делах.

– Я проверила Поля, – сказала Катя. – Никаких следов присутствия шпионов не обнаружено. Как и несанкционированного вмешательства в программу. Я поставила нового гарда. Про гарантии я уже говорила. Если очень не хочешь, чтобы кто-то узнал некую информацию, лучше не доводи ее до Поля.

– Что ж, придется учить мальца с оглядкой. – Я покачал головой и задумался.

Даже если в «голове» Поля уже покопались, ничего страшного не произошло. Он пока знает лишь самую общую информацию. Никаких конкретных версий, никаких конкретных подозреваемых. Их ведь попросту нет. Все мои сегодняшние розыскные похождения можно не скрывать. А когда обнаружится что скрывать, я стану ему сообщать информацию, пропущенную через фильтр собственных мозгов.

Сказано – сделано. Я скормил Полю сегодняшнюю порцию новостей, получив в ответ сообщение, что работников подземной стоянки, принадлежащей дому, где жили Б@З, привязать к делу не удалось – не замечено за ними ничего подозрительного. Потом мы с Катей включили охранную сигнализацию и отправились домой – в сопровождении «ауди», разумеется. Когда подъехали к шлагбауму, охранник высунулся из своей будки и крикнул:

– Господин Мезенцев! Вам тут расписаться надо. Зайдите, когда машину загоните.

Поставив «забаву» на штатное место, я сказал Кате:

– Поднимайся домой. Пойду распишусь.

– Может, тебя подождать?

– Не стоит. Там наш хвостатый греческий царь, небось, с голоду пухнет.

Катя пошла к лифтам, а я отправился к шлагбауму.

Охранник был любезен, как сутенер в ночном поиске. Он даже форменную фуражку снял.

– Господин Мезенцев! Вами сегодня интересовались.

– Кто?

– Такой невысокий типчик, в очках и с усами. Назвался частным детективом.

– Что спрашивал?

– Кто вы такой?.. Я дал ему от ворот поворот.

– Спасибо! – Я достал портмоне и отслюнявил охраннику купюру с городом Новосибирском.

Он взял ее не спеша и с достоинством.

Скорее всего, насчет «от ворот поворот» он врал, получив деньги и от усатого очкарика, но ведь охранники не дают нам присягу на верность. Слава богу, хоть за машинами следят. Впрочем, ходят слухи, что, когда хозяева спят, в наиболее шикарные машины пускают ночных бабочек с клиентами-эктремалами, у которых в условиях мягких постелек не стоит. В нашей-то «забаве» вряд ли кто забавляться захочет – там голой задницей придется холодного бокового стекла касаться. Впрочем, все зависит от позиции… А вот в «мерсе» нашего соседа по этажу, владельца универмага «Гаванский», – наверное, с удовольствием. Ладно, не пойман – не вор. В обществе, где все продаются и всё покупается, нарушения закона, совершаемые охранниками подземных гаражей, – мелочь, о которой не стоит и упоминать. Эти люди по сравнению с некоторыми – просто агнцы.

В общем, мы расстались довольные друг другом. Он заработал малую денежку. А я окончательно убедился, что дело «Б@З» – вовсе не инсценировка. Для того, чтобы проверить возможности ИскИна, вовсе не требуется прицеплять мне хвосты.

Настроение мое снова улучшилось. Насвистывая «Все стало вокруг голубым и зеленым», я поднялся домой.

Там царила идиллия. Базилевс наяривал на кухне сухой корм, Катя принимала душ, смывая с тела и души дневные заботы. Я переоделся и взялся за газеты, но тут из прихожей послышался «Серебряный молоток». Пришлось встать, подойти к куртке и вытащить из кармана мобильник.

Звонил Константинов, поинтересовался, проработал ли я гея по прозвищу Саймон. Я доложил о своих подвигах и об их нулевом результате и чуть было не брякнул про обнаруженного хвоста. Но в последний момент прикусил язычок – во-первых, без причины пугать клиента непрофессионально; а во-вторых, в отличие от художника Симонова, бывший футболист Антон Константинов не имел алиби и присутствовал в моем списке подозреваемых во весь свой рост. Потом он спросил, чем я намерен заняться завтра, и я объявил, что собираюсь снова появиться в офисе «Бешанзерсофта», используя свой новый официальный статус.

– Хорошо! – сказал он. – Значит, мне надо снова заказать вам пропуск.

– Да уж, – согласился я. – Иначе нам удачи не видать!

Ответом мне была дружеская усмешка.

Когда я выключил мобильник, Катя была уже на кухне.

– Пуся! – неслось оттуда. – Ой, какой у нас Пуся! Ой, какой у нас котяра!

Я отправился туда.

Катя, розовая и свежая, с обмотанной полотенцем головой и в махровом халате, сидела на стуле, а на ее коленях нежился сытый Базилевс. Когда я открыл дверь, он повернул голову и недовольно посмотрел на меня.

Какого, мол, черта притащился, кто тебя звал? Трепался бы и дальше по телефону, нам и вдвоем неплохо!

Покупая у девочки, торгующей котятами возле метро «Приморская», спящий рыжий комочек, я считал, что приобретаю своей жене того, кто хоть отчасти заменит ей потерянного ребенка. Но довольно скоро выяснилось, что я обзавелся конкурентом самому себе. Рыжий Пуся отчаянно ревновал хозяйку к любому другому самцу. Меня еще он терпел (хотя когда я начинал приставать к жене с любовными домогательствами, кота мы на всякий случай отправляли за дверь спальни), а вот когда к нам с дружественным визитом пожаловала пара давних Катиных знакомых по работе в институте, случился конфуз. Пуся настолько приревновал гостя к хозяйке, что взял и надул ему в туфли. К счастью, гость оказался неглупым человеком, и происшествие закончилось общим смехом под фырканье хвостатого бандита. Материальный ущерб был нами возмещен, пострадавшего обули в мои еще доармейские ботинки, а туфли отправили в мусоропровод. Я собрался было задать виновнику происшествия трепку, но Катя взяла его под защиту. Более того, когда я предложил кастрировать его, супруга не согласилась.

– Знаешь, – сказала она, – ты только не обижайся, но, когда тебя нет дома, присутствие Пуси дает мне чувство защищенности.

Я не обиделся, и кот сохранил все свои мужские возможности…

И сейчас он посматривал на меня с подозрением – не собрался ли конкурент демонстрировать хозяйке свои мужские способности?

Я не стал мешать их шашням – мое время было впереди. Я пошел в кабинет и посмотрел выпуск «Телевизионной криминальной службы». Как и обычно, в Питере кого-то убили, кого-то изнасиловали, кого-то ограбили, но все эти убийства, насилия и грабежи не имели никакого отношения к делу, которым я занимался.

Тут мне пришла в голову блестящая мысль из арсенала Арчи Гудвина, и я некоторое время шарил в Сети, ища возможность ее реализовать. А когда нашел, встал и снова пошел на кухню.