Убить Хемингуэя Макдоналд Крейг
Они также развлекали президента секции – Великого сохатого – и отказывались двинуться с места, несмотря на настойчивое требование Криди перенести свое мероприятие в другое место.
– Мы это место выбрали, и оно наше, агент, – сказал Честер Коулман, президент самого большого банка в Бойсе и нынешний Великий сохатый. – Я с удовольствием предоставлю вам комнату в задней части здания, но мы не собираемся тесниться и уступать свое место, приятель. Черт побери, да я самолетом привез несколько особых девушек из Лос-Анджелеса (он сделал неправильное ударение в слове Анджелес, от чего Криди снова скрипнул зубами). Я заказал полно деликатесов, которые не подлежат хранению, и бочки с пивом, которое не становится холоднее от того, что я тут стою и болтаю с вами. Значит так, вы идете в свою комнату или убираетесь вон, но в любом случае я не позволю вам изгадить мою вечеринку, приятель.
Президент повернулся к Криди спиной и отошел, чтобы с силой хлопнуть по спине толстяка в феске с фетровыми рогами лося сверху.
Криди, задыхаясь от желания отомстить, сунул руку в карман плаща и достал лежавшую там запасную склянку. Ладно, мы еще поглядим.
Злорадно усмехнувшись, он вытащил пробку из склянки и вылил содержимое в чашу пунша со специями.
Теперь этим несговорчивым мерзавцам будет чем заняться, так ведь?
Гектор осторожно прокрался вокруг дома. В него стекались мужчины, одетые в фески с лосиными рогами и волосатые коричневые жилеты. На некоторых были халаты, напоминающие одеяния братства: пунцовые простыни, вышитые золотом. На других были гротесковые маски Марди-Гра. Несколько «братьев сохатых» прибыли с явными потаскушками.
Гектор решил действовать бесшабашно и рванул к своей машине. Открыл багажник, порылся там и отыскал банку со стартовой жидкостью.
Он намочил в жидкости тряпку и прижал эту тряпку к лицу мужчины, который только что начал выбираться из машины. Тот несколько секунд посопротивлялся, потом обмяк под действием эфира. Гектор позаимствовал у него феску и черную маску домино. Нашел членскую карточку мужчины в его бумажнике и пошел следом за несколькими вновь прибывшими «братьями сохатых».
Матерь Божья, вечеринка стремительно превращалась в оргию. Братья уже еле держались на ногах. Некоторые занимались свальным грехом, другие приступили к кулачным дракам. Один голый мужик в феске с рогами колотил окровавленной головой по уже не белой стене, на которой мелькали кадры фильма про охоту. Гектор поморщился, переступил через совокупляющуюся пару и вышел в темный коридор.
Слабые крики привели его к закрытой двери. Гектор попробовал дверь соседней комнаты и обнаружил, что она открыта. Между комнатами имелось вентиляционное отверстие, расположенное под потолком. Гектор снял с себя феску с рогами и маску и подтащил стул поближе к отверстию. Через металлическую решетку он разглядел привязанного к стулу Ричарда Полсона, который извивался, когда мужчина в черном костюме колол его шприцем. Вскоре у него пошла изо рта пена… он дико таращил глаза и дергался.
Черт возьми! Что же, если у Гектора и были какие-то сомнения насчет связи Полсона с Криди, то теперь они исчезли. Но тут, похоже, между сообщниками произошла ссора. Ричард выглядел так, будто с ним вот-вот случится приступ.
Гектор не знал, как поступить. Пусть все идет своим чередом? Ворваться и освободить Ричарда из этого жалкого положения, несмотря на свою собственную неприязнь к пьянице ученому? Или отсидеться в сторонке и позволить Криди расчистить дорогу для него и Ханны? Может быть, это зелье, каким он накачивает Дика Полсона, сделает Ханну вдовой?
Гектор наклонился поближе к решетке, чтобы лучше видеть. Черт, эти люди там явно из Бюро, натренированные для рукопашного боя и прекрасно владеющие огнестрельным орудием. Силы неравные.
А Полсон? Он сейчас напоминал припадочного безумца, его и из комнаты не выведешь. И, безусловно, он не помощник, если дойдет дело до перестрелки. Кроме того, там, в Дозорном доме, при виде ружья в руках Гектора Ричард явно струсил.
Теперь Ричард раскачивался взад-вперед, изо рта текли слюни. Да уж, и думать не стоит о том, чтобы вызволить Ричарда сейчас: его по меньшей мере придется нести.
Гектор тихо выругался: придется ждать подходящего момента.
Раздался голос. Скорее всего, Криди, догадался Гектор.
– Я ценю, что ты снял отпечаток с ключа от кладовки, Ричард. Я ценю, что ты приехал в Бойсе для этой нашей беседы. Но я многому из того, что ты мне рассказал, не верю, Ричард. Я хочу знать подробности того, что случилось в доме, когда ты с криком выбежал оттуда. Я хочу знать, что там делал Ласситер в тот день, когда Мэри Хемингуэй призналась в убийстве своего мужа. Я хочу знать значительно больше того, что ты мне рассказал, Ричард. Потому что выходит, что ты рассказал мне очень мало. Я хочу знать, что ты украл из комнаты с документами, о чем ты умолчал и где сейчас эти бумаги. Столько бумаг… ты наверняка не смог справиться с искушением, Ричард… Ты знаешь, что мы за тобой наблюдали, так ведь?
Последовало недолгое молчание. Затем Криди спросил:
– Что с ним такое? Почему он не реагирует?
Ответил другой голос:
– Он был здорово пьян… да и со здоровьем нелады, особенно с печенью, я не думаю, что он сможет ответить членораздельно. Он сейчас в улете, сэр. – После напряженной паузы голос добавил: – Боюсь, что у него припадок.
Ричард пробормотал:
– Это правда, я все время пью… Правда. Кувшин сангрии каждый вечер, пока пишу эту книжку про Париж. Мой так называемый шедевр. Дерьмо. Семь вечеров в неделю на вине весь год, чтобы вытащить эту проклятую книгу из себя. – Ричард покачал головой и хихикнул. Хихиканье перешло в рыдание. Затем он сказал: – Пошел ты на хер, Криди.
Пораженный Криди наклонился к нему ближе:
– Откуда ты знаешь это имя, Ричард?
Ричард пожал плечами:
– Нашел книжонку в вестибюле гостиницы, Криди… «Убить Хрущева». Открыл ее, и, пожалуйста, там твой портрет. Кто бы мог подумать, что ты умеешь писать. – Ричард снова всхлипнул. – Столько выпивки…
Криди покачал головой:
– Ничего удивительного, что твои гребаные книги читаются как вымоченная в джине чушь собачья. Ни уму ни сердцу. Читаются как импровизация. Сплошной анекдот… – Криди приблизил свое лицо к лицу Ричарда: – Я пишу трезвым, Ричард. Беру все из головы. Только так можно написать что-то путное.
Ричард пожал плечами.
– Я читал ваш триллер, – сказал профессор. Он произнес слово «триллер», будто это было что-то липкое и грязное, силком сунутое ему в рот. – Я читал ваш триллер, – повторил Ричард. – Затем я нашел еще один… тоже прочитал.
Криди не смог удержаться:
– Какой еще мой роман ты прочитал?
– Ваш триллер о Гражданской войне в Испании – «Смерть каждого действует на меня», – ответил Ричард. – Там у вас герой под Хемингуэя – усраться можно.
Криди довольно улыбнулся:
– Ну, я подразумевал этот образ как сатиру…
Нетерпеливо тряхнув головой и с трудом выговаривая слова, Ричард сказал:
– Я не имел в виду, что это было смешно, придурок, я подразумевал, что это кусок дерьма.
Тут Криди ударил Ричарда, причем сильно. Схватил профессора за редеющие волосы:
– Какие бумаги Хемингуэя ты спер, Ричард?
– Гребаный Папа смотрит на меня и ухмыляется. Почему Хемингуэй ухмыляется?
– Какого черта? – нахмурился Криди.
Ричард сказал:
– Вон он там, сзади, ухмыляется, показывает мне средний палец. И водолазки. Только взгляни на всех этих Пап в водолазках. Кто, мать твою, ходит в водолазках в Ки-Уэсте в августе?
Один из помощников Криди сказал тихо, но твердо:
– Он, как я и сказал, совсем в улете, сэр. У него галлюцинации. Он вот-вот потеряет сознание.
Тихие ругательства, затем снова голос Криди:
– Уберите его отсюда. Приведите другую парочку. Мы тогда займемся тем кризисом.
Криди еще поматерился потом сказал:
– Что мы будем делать с Полсоном? Профессор уже никуда не годится во всех отношениях. Может быть, устроить рейд на Кетчум и забрать все имеющиеся там бумаги, до последнего клочка? Можно будет повесить эту кражу на какого-нибудь ученого вроде Полсона или группу сговорившихся продавцов книг.
– Увезите его в университет. Выбросите на передней лужайке. Может, он там и сдохнет. Если нет, то хотя бы еще больше навредит своей репутации. Надеюсь, этот препарат основательно повредит его мозги. Такое случается постоянно, примерно в трех случаях из шести.
Гектор слез со стула и выскользнул в коридор. В главном зале разгул достиг апогея. «Братья сохатых» творили такое, от чего бы покраснел сам Калигула. Это напоминало Памплону в былые дни, только все было поднято, или, скорее, опущено в новые глубины плотского разврата.
Гектор прошел через все это безобразие к входной двери, намереваясь последовать за «фордом» к университету. Мальчики из ФБР волокли Ричарда прямо через главный зал, не обращая внимания на оргию вокруг.
Но что-то нарушало общую картину… был один человек, который нагнулся к одному из «братьев», но не с сексуальными или насильственными намерениями. Затем что-то щелкнуло в мозгу Гектора: согнувшийся человек был тенью Полсона, тот самый, с лысиной и красной мордой. Он низко склонился над одним из бесчувственных «братьев» и снимал с него феску с рогами и темные очки.
Он явно хотел проникнуть дальше в дом, как только что сделал Гектор.
Человек увидел Гектора, зарычал, уронил феску, вскочил на ноги и кинулся к двери. Гектор все еще был слишком далеко, чтобы догнать его. Вместо этого он швырнул в него бутылку с пивом, которая попала мужчине в голову, от чего он подался вперед, лбом выбил стекло в двери и упал. Незнакомец поднялся, прижимая руку к кровоточащей ране на лбу, и побежал.
Гектор погнался за ним по парковочной площадке. Мужчина с разбитой головой уже садился в зеленую «импалу», все еще прижимая окровавленную руку ко лбу. Он завел мотор и направил машину прямо на Гектора, вынудив автора детективов перекатиться через капот «бьюика», чтобы не попасть под колеса.
Затем Гектор услышал еще визг шин, и его ослепил свет фар. Это был седан, в который сунули Полсона.
Гектор кинулся к своему «белэру». К этому времени хвостовые огни «импалы» уже скрылись из виду – слишком далеко, не догнать. Но зато Гектор знал, куда направляется машина, увозящая Полсона. Он чертыхнулся и направился к университету, вдавив педаль газа в пол, чтобы сократить расстояние до черного седана.
Он все никак не мог додуматься, кем бы мог быть этот человек с лысиной. Мужик напоминал наемника… возможно, он дешевый детектив. Гектор велел себе не забыть посмотреть «Желтые страницы», когда он окажется в Сан-Вэлли… узнать, не работает ли какой частный детектив по эту сторону гор.
Приспешники Криди сделали точь-в-точь, что было велено: подкатили к лекционному залу, вытащили Ричарда и выбросили его на мокрую от росы траву.
Гектор дождался, когда агенты уедут, выбрался из машины, подошел к Полсону и пощупал у него пульс. Ученый был еще жив.
Гектор подтащил профессора к своей машине за ноги и втиснул на пассажирское сиденье. При этом сказал:
– Если ты обмочишься или заблюешь мою машину, богом клянусь, я удавлю тебя голыми руками, Дик.
Криди в доме «Братства сохатых» оглядел клубок извивающихся голых тел и сказал:
– Позвоните в местную полицию. Пусть их арестуют. Обвинят в аморальности. Они везут сюда девок из-за пределов штата… это может считаться нарушением закона РИКО[29], если правильно сформулировать. Я подумаю о других обвинениях. – Проследив за одной совокупляющейся парой, Криди заметил: – Черт, в этом мерзком штате все еще могут существовать законы против содомии.
26. Пернатые хищники
Никто и никогда не написал после стакана выпивки ничего лучшего, чем на трезвую голову.
Ринголд Ларднер[30]
– У тебя какие-то проблемы, верно, детка? Все дело в том, что он пьет? – Мэри позвонила, призывая горничную принести очередной коктейль до ленча со своей гостьей. – Дикки любит выпить. – Мэри взглянула на нее и спросила: – Он тебя бьет?
– Никогда, – ответила Ханна. – Он злой, когда пьяный, но не дерется. Просто становится еще более критичным в отношении всех в пределах видимости. Я с этим могу справиться.
– Папа ударил меня несколько раз, – сказала Мэри.
– Мне очень больно это слышать. Почему вы не ушли? – Ханна отнеслась к признанию Мэри скептически. Жизнь Папы прошерстили густым гребешком, но Ханна не припоминала, чтобы кто-нибудь упоминал о том, что он бил своих жен. Обижал психологически? Но это же совсем другое дело.
– Я ему подходила, – сказала Мэри.
Ханна заметила:
– В Шотландии есть поговорка: «Господь дает спине форму груза». Господь не взваливает на человека больше, чем он в состоянии унести.
После захода солнца температура упала на несколько градусов.
Но Мэри и Ханна остались сидеть на террасе Дозорного дома, наблюдая за четырьмя грифами с черными крыльями, которые низко летали над соснами, растущими на склоне холма. Они явно наблюдали за чем-то умершим или умирающим, скрытым плотно растущей вечнозеленой растительностью, – возможно, каким-то животным, которое было ранено и не подобрано бездушным охотником, лишено того, что Папа называл «даром смерти».
Ханна вздрогнула и плотнее завернулась в пестрое мексиканское одеяло, которое было близнецом такого же, накинутого на плечи Мэри. Она откинула голову назад и глубоко вздохнула, почувствовав запах дождя в воздухе.
Они обе обернулись, когда на террасу вышел Джимми Хэнрахан.
Джимми протянул Мэри ее коктейль, затем передал кружку горячего какао Ханне. Сам Джимми пил кофе, приправленный виски.
Ханна сказала:
– Но сегодня, когда Ричард звонил, он поклялся, что приедет завтра. – Это было ложью: у нее не было никакого контакта с мужем. – Этот проект с учебным центром в Бойсе продвигается медленнее, чем ожидалось. Вы же знаете, какие эти ученые: каждый хочет оставить свой след, ведь центр будет назван в память о вашем муже, потому так трудно достичь консенсуса.
Мэри хихикнула:
– Милостивый боже, уж я-то знаю, как это бывает. Я всех этих ублюдков знаю как облупленных. Это такая шваль, все эти ученые. Каждый прогнил до основания. Вообще-то, тут есть чему порадоваться. В их распоряжении уже так давно нет живого, двигающегося и работающего человека, на которого можно было нападать, что эти клятые критики и ученые норовят вцепиться в глотки друг другу. Мешают друг другу работать, обгаживают драгоценные изыскания друг друга и их якобы удивительные проникновения в романы и рассказы Папы. Это как с акулами и крысами: рань одну – и от запаха крови ее сестры и братья впадают в безумие. Они кидаются друг на друга и внезапно превращаются в стадо гребаных каннибалов, готовых рвать на части не только других, но и себя. Так, кстати, этим сволочам и надо. Хуже всего проклятые бабы. К искусству они слепы, а мужчину им подавай. Все они потаскухи, не больше и не меньше… – Мэри подмигнула Ханне: – Зря ты не записала мою маленькую тираду про критиков для нашей будущей книги. Я бы с удовольствием прочла это в своей биографии. Что бы они на это сказали?
Ханна потерла руки:
– Нельзя поносить критиков и ждать от них благородства. Выступить так в прессе – все равно что нырнуть в пруд с пираньями.
– Догадываюсь, – признала Мэри. – Но ты же сама литератор, Ханна, ты знаешь, что я имею в виду.
– Папа славился своими непродуманными нападками на критиков, – сказал Джимми. – Он сеял ветер и пожинал бурю, разве не так, Мэри, дорогая?
– Да. Эрнесту иногда лучше было бы заткнуться, – согласилась Мэри. – Но это трудно, если они на тебя нападают. Спроси Гектора, если мне не веришь. И, Ханна, если хочешь писать, то должна понимать, что это далеко не просто.
Ханна пожала плечами:
– На шестьдесят процентов я согласна. Оставшиеся сорок процентов подсказывают мне, что есть серьезные критики, которые помогают отделить зерна от плевел. И каким бы навязчивым и откровенно глупым ни было иногда их внимание, даже самые худшие из них вносят определенный вклад в сохранение интереса к работам писателя долгие годы после его ухода из жизни. Я их воспринимаю как неизбежное зло. – Это были слова Ричарда, не Ханны. Ханна даже слегка покраснела.
Мэри фыркнула:
– «Серьезные критики». Какой, твою мать, оксюморон. И подожди, когда они возьмутся за что-нибудь, написанное тобой. Вот тогда мы и поговорим. Увидим, насколько милостивы вы тогда будете к критикам, мисс.
Пернатые хищники все приближались, сужали круг, опуская черные крылья к своей, по-видимому, давно мертвой жертве. Мэри протянула Джимми бинокль, которым она время от времени пользовалась, чтобы проследить за грифами. Джимми посмотрел на птиц, которые уже держали крылья неподвижно, под углом, и было видно, что с внутренней стороны они серебристого цвета. Красные головки грифов были маленькими и лысыми, на них не росли перья, потому что они могли испачкаться и подцепить инфекцию в процессе копания в раздувшихся, отвратительных, вонючих трупах.
– Как ты думаешь, что они ищут? – спросил Джимми.
Какое-то движение на периферии его бинокля привлекло внимание Джимми. Он повернул бинокль влево и вниз. И увидел в поле мужчину, который тоже смотрел в бинокль. Мужчина был высоким, худым, в черном костюме и при галстуке. Джимми всегда безошибочно угадывал агентов ФБР.
Мэри рассмеялась:
– Ну, дохлый кролик или заблудившаяся овца. Может быть, мертворожденный олененок. Папа часто тут сидел и наблюдал за ними часами. Он даже имена им дал: Фентон, Эдмунд, Янг и Карлос. – Мэри начала складывать плед. – Уже очень холодно. – Грифы уже опустились ниже крон деревьев. – Пойдемте в дом, – предложила она. – Мне надо найти свою прислугу, чтобы мы могли поесть…
Вдова неожиданно задержалась в дверях и улыбнулась Ханне:
– Знаешь, чем больше я думаю, тем сильнее мне хочется, чтобы ты написала мою биографию соло. К черту Ричарда. Ты – писательница, а не самодеятельный психолог с контрактом на книгу. И у нас с тобой, дочка, столько общего, да поможет нам бог. У меня предчувствие, что ты сможешь написать книгу так, как не сможет никто другой, особенно мужчина. И может, особенно твой мужчина.
Ханна покачала головой:
– У меня нет ничего, кроме начала романа, который вряд ли удастся опубликовать. Ричард утверждает, что это типичный первый роман – «сплошная помпезность и исповедь». Он говорит, что там слишком много описаний. И все же я никак не могу вычеркнуть хотя бы слово – хотя, возможно, в этом и есть острая необходимость, – потому что это мои первые настоящие слова.
Ханна почувствовала большую руку Джимми на своем плече.
– Ханна судит себя слишком сурово, – сказал он. – Гектор читал некоторые ее рассказы. Сказал, что они очень даже неплохие. И девушка теперь работает над романом с помощью Гектора. Она не биограф.
Ханна с изумлением взглянула на ирландца. Получается, что Гектор заручился поддержкой Джимми, чтобы отговорить ее от написания биографии Мэри.
Вдова криво улыбнулась:
– Так и я бы с удовольствием почитала ее рассказы. Я уверена, что они лучше, чем она сама думает, раз уж Гектор, этот старый бабник, так полагает.
Джимми закусил губу, услышав, что Мэри назвала Гектора старым бабником. Он достаточно давно знал Гектора, чтобы понимать, что в этой нелицеприятной оценке Мэри есть правда. Джимми всегда осуждающе качал головой, когда Гектор волочился за молоденькими. Да, он еще помнит одну девчушку в 1950-м, в Огайо, которая…
Мэри сказала:
– Кстати, мне и не нужен никакой гребаный биограф. Мне нужен переводчик. Так или иначе, ты должна дать мне что-нибудь свое почитать, например рассказ. Или дай мне взглянуть, что у тебя уже есть для первого романа. Может быть, потом я отправлю его Чарли, ты ведь его знаешь? Устрою его в старое издательство Папы. Помогу тебе довести его до ума и издать. Ведь сумела же я подчистить Папин «Праздник», и теперь этот чертов роман – современная классика. Мы неплохо справлялись после этого события летом шестьдесят первого года, верно?
– Совсем неплохо, – согласился Джимми. – Послушай, у меня кончились сигареты, дорогая. Придется съездить в город… я тут же вернусь.
Но, выйдя через главную дверь, Джимми обошел Дозорный дом, прячась за деревьями, осторожно пробрался к тому месту, где он заметил агента ФБР. Но мужчина уже исчез.
Когда Джимми вернулся к входной двери Дозорного дома, он с трудом дышал и сильно вспотел. Все эти игрища были ему уже не по возрасту. Он услышал гудок автомобиля. К дому на своей «белэр» подъехал Гектор. Он помахал ему рукой, поставил машину в гараж и вылез.
Подойдя, он пожал Джимми руку и сообщил:
– Я только что доставил Полсона в гостиницу. Профессор был в полной отключке. Наверное, мне стоит пойти и сказать его жене, что муж вернулся. И в очень плохом виде.
27. Блудный сын
Мне жаль людей, которые не пьют. Когда они просыпаются утром, они чувствуют себя так, как потом будут чувствовать весь день.
Фрэнк Синатра
– Я не уверен, что стоит сегодня встречаться с Диком, – сказал Гектор, направляя машину к центру Кетчума. – Он совсем развалился.
Не в себе.
Ханна смотрела в ветровое стекло:
– Пьяный, вы имеете в виду.
– В лучшем случае. Но возможно, что-то еще. – Гектор не упомянул наркотики, потому что не знал, как сказать ей об этом, не рассказывая о Доноване Криди и остальных безумствах, которые он пока старался скрыть от Ханны. – Я уложил его в постель. Он без сознания.
– Может быть, я должна позвать врача, – хрипло сказала Ханна.
Гектор кивнул и пожевал губу. Черт, это бы не помешало.
– Он убивает себя алкоголем, – сказала она. – Не думаю, что он способен остановиться. Когда-нибудь.
Гектор глубоко вздохнул:
– Я тоже не думаю, дорогая. Ты должна подумать, как бы уйти от него. Быстро. Мой инстинкт мне это подсказывает. Ричард стремительно катится вниз, милая. Его ждет плохой конец.
– Мэри хочет отказаться от его услуг, – сказала Ханна. Она поколебалась, потом добавила: – Мэри снова попросила меня написать ее биографию. Я собираюсь согласиться.
Гектор сердито взглянул на нее:
– Это еще одно несчастье. Ты не должна портить свою карьеру беллетриста ради того, чтобы обелить эту взбалмошную старую суку. – Черт! Пожалуй, он высказался слишком резко. Он торопливо добавил: – Я имею в виду, что очень опасно так отвлекаться. Ты же не хочешь, чтобы тебя считали биографом.
– Эта биография сделает меня автором, – возразила Ханна. – Я стану известной, и это откроет дорогу моему первому роману. Подтолкнет меня, привлечет ко мне внимание. Я… я уже начинаю думать о своей собственной затяжной игре.
Он протянул руку и сжал ее ладонь:
– Если ты этого хочешь, то самый ошибочный путь – завернуть в нехудожественную литературу.
Ханна смутилась:
– Я не сказала, что наверняка соглашусь. В смысле, я ведь еще не подписывала никаких контрактов.
Он печально улыбнулся.
– Тогда запомни, Ханна, я сделаю все от меня зависящее, чтобы помешать тебе писать эту книгу для Мэри. Потому что это будет катастрофа, я это предвижу.
Ханна кивнула, не решаясь встретиться с ним взглядом.
Ханна нашла Ричарда валяющимся голым на кровати. От него несло перегаром и еще чем-то – она не могла определить. Рот у него был открыт, и он храпел. Гектор глубоко вздохнул и притянул ее к себе. На ночном столике стоял наполовину полный стакан вина. Рядом расположился большой кувшин божоле, почти пустой, от которого несло уксусом, как будто вино прокисло, поскольку было открыто пару дней назад. Но Ричард все равно его выпил.
Ханна вылила остатки из стакана и превратившееся в уксус красное вино из кувшина в раковину в ванной комнате. Помедлила, склонившись над раковиной, потому что ребенок принялся лягаться. Она еще раз перевела дыхание, стараясь прогнать прочь приступ тошноты. Подняла сиденье унитаза на случай, если ее вырвет. Унитаз был весь в пятнах крови. Только этого ей и не хватало. Ханну дважды вырвало, после чего она спустила воду. Закусив губу, она вытащила сложенный листок бумаги, на котором Мэри накорябала что-то о ней и Ричарде, и наконец прочитала написанное.
Она была молода и хороша собой, но всегда некстати с ее европейско-католическим воспитанием и шотландской картавостью… дети всегда дразнили ее за акцент и смешное «р». Когда она выросла и стала хорошенькой и грудастой, мальчики легко забывали про ее акцент. Но к тому времени Ханну больше влекло к их отцам – мужчинам, которые много где побывали и много чего видели. Ханну, которая сама мечтала стать писателем, тянуло к мужчинам, которые жили в своих головах. Ей нужен был эстетический опыт, ее притягивало к ним, как гвоздик к магниту.
Ее профессор был мужчиной, который уже поистратился, когда она стала его студенткой. Но в те первые дни посещения его лекций научная степень и способность жонглировать словами перед аудиторией поклонников Хемингуэя завораживали Ханну, заставляя ее закрывать глаза на его многочисленные недостатки. Ханне нравились работы Ричарда по Хемингуэю, Андерсену и Фицджеральду. Ей нравилось его описание жизни Папы в Париже больше всего, что ей когда-либо приходилось читать, а к тому времени она уже прочитала почти все что можно.
Она приберегла для занятий с Ричардом свой обзор раннего творчества Хемингуэя. Ханна пригласила Ричарда на свидание, едва услышала, что его третья жена ушла от него и он более или менее свободный человек. Потом Ханна забеременела, и Ричард предложил ей выйти за него замуж и поехать с ним в Сан-Вэлли, где он собирался работать над книгой о годах, проведенных Мэри с Папой. Тут у них и начались ссоры.
Сердце Ханны бешено колотилось. Все это было так неприятно близко к истине, что ей стало дурно. И, господи, неужели она так прозрачна? Черт, если Мэри сумела уловить это с такой небрежной точностью, значит, так оно и есть. Она почувствовала спасательный круг в Ласситере, но ведь это будет еще одно клише, разве не так? Бросить этого червяка, своего мужа, ради первого попавшегося на пути вроде бы достойного мужчины, вручить свою жизнь первому встречному… полузнаменитости и писателю, который, скорее всего, ею даже не интересуется? Во всяком случае, в ее теперешнем виде, когда в любой момент может появиться ребенок.
Ханна закончила читать и снова почувствовала тошноту. Ее еще два раза вырвало. Она разорвала сочинение Мэри, бросила в унитаз и спустила воду. Почистила зубы, затем включила душ. Сжав кулаки и дрожа, она вышла из ванной комнаты.
– Вставай, Ричард. Поднимайся.
Он с трудом открыл глаза:
– В чем дело?
– Стаскивай свое вонючее тело с постели и шагай в ванную комнату. От тебя скверно пахнет – дешевым лосьоном, которым старались скрыть старый пот. Иди в душ, Ричард. Немедленно.
– Устал. – Он нечетко выговаривал слова. – Памашь… такой длинный путь… из Бойсе.
Ханна закрыла нос и рот ладонью. Его дыхание воняло керосином.
– Сто пятьдесят семь миль, Ричард. Я вчера посмотрела в атласе, все думала, на какой из этих миль ты можешь лежать мертвым. Вряд ли ты сам вчера вел машину эти сто пятьдесят семь миль до Бойсе. Пожалуйста, скажи мне, что машину вел кто-то другой.
– Кто-то другой вез меня. Ты нормально себя чувствуешь? Ты вроде…
– Злюсь? Вполне вероятно, что ты меня раздражаешь. Даже не позвонил. Полное молчание. Проходит несколько дней, и ты появляешься здесь пьяный в стельку. Чего ты ждешь? Что я радостно похлопаю тебя по голове и проворкую, как я рада твоему возвращению? – Она сморщила нос и отвернулась от него. – У тебя изо рта отвратительно пахнет.
Ричард Полсон потер покрасневшие, сонные глаза кулаками:
– Ты права. Я виноват. Время просто летело. Я ведь знаю, как чутко ты спишь теперь, когда роды близко. Когда я вернулся в свой номер в Бойсе, было уже поздно и я не хотел беспокоить тебя звонком.
Ханна прижала ладони к животу:
– А еще ты знаешь, что с тех пор, как ты это со мной сотворил, я бегаю в сортир по десять раз за ночь. Так что вряд ли ты мог меня побеспокоить. Кстати, как насчет утра?
– Ты же любишь поспать подольше…
– Любила. И ты мог оставить послание у регистратора. Ты бы мог до этого додуматься, раз уж не хотел меня «беспокоить». Я, например, звонила регистратору несколько раз из Дозорного дома. Тут происходили всякие неприятности, а ты исчез, когда больше всего был мне нужен. Господи, Ричард… – Она дернула его за руку. – Иди быстрее в душ, а то я не могу больше выносить ни твоего запаха, ни твоего вида. Тебе только не хватает бумажного пакета, и можно просить милостыню в центре Детройта. Ты воняешь как разложившийся труп. Если судить по крови, которую ты оставил в унитазе, твоя печень гибнет. Либо это, либо у тебя рак прямой кишки. Продолжай в том же духе, и ты скоро сыграешь в ящик.
Через полчаса он вышел из ванной комнаты, все еще пьяный, но почище. Пока он был в душе, Ханна вызвала горничную, чтобы она сменила простыни и принесла чистые полотенца и кофейник с кофе.
Ричард небрежно вытирал полотенцем голову:
– Мэри ничего не сболтнула? Чем бы я мог воспользоваться?
– Она догадывается, зачем ты все это затеял, профессор.
– Не может быть. Эта старая кошелка не в состоянии отличить…
– Заткнись, пожалуйста, Ричард. – Ханна сунула чашку кофе в трясущиеся руки мужа, стараясь не вдыхать резкий аромат напитка. – Это доказывает, каким тонким ты способен быть. Возможно, маленькая вдова еще большая пьяница, чем ты, но она явно лучше тебя умеет пить. Ты возбудил подозрения, разыскивая свидетельства о смерти. Вот до чего ты был деликатен!
– А?
– Подозреваю, что кто-то из архива ее предупредил. Мэри говорит, что ты только выкачиваешь из нее информацию насчет этих последних дней, Ричард.
– Это неправда.
– Такое у нее впечатление. Восприятие есть реальность. Ты, профессор литературы, должен лучше других помнить этот афоризм. Это ведь то, чем вы все занимаетесь, разве не так? Переделываете работы других под ничтожных себя? Видоизменяете каноны писателей каждые десять или двадцать лет, пока не вылупится следующее поколение критиков? Навязываете свои современные штучки на их работы, которым уже десятки лет, и затем похлопываете себя по спине за то, что поддерживаете к ним интерес? Вы все безумно жалкие онанисты.
Ричард ткнул в ее сторону трясущимся пальцем.
– Онанисты? Ты сама начинающий беллетрист – самое одинокое и самодостаточное создание из всех. Все придумывается только для собственного удовольствия. Это ли не мастурбация?
– И невероятно приятная. Но вы, ученые, куда противнее, потому что вы предпочитаете подсматривать и критиковать, тогда как мы знаем, как доставить себе удовольствие.
– Хватит, Ханна. Остынь. Не доводи меня до греха.
– Мэри права. Вы все – компания паразитов. Червяки, которые нападают на художника, когда он умирает и не может стряхнуть их. Ты и тот странный толстяк Берли, и Барбара, и эта ученая Патриция, которая со своими волосами цвета вороньего крыла как будто вышла из эротического сна Чарлза Адамса.
– Что? – Похоже, он искренне изумился. – О чем ты толкуешь, черт побери?
– Мне надоел ты – и вместе с тобой все они. Мне противны все ваши поклонники и падальщики. Вы мне отвратительны.
– Расслабься, Ханна. Пожалуйста. Ты меня прости, дорогая. Это ужасно, что я не позвонил, ты права. Вообще мне не следовало тебя сюда тащить… в твоем теперешнем положении, когда роды так близко… Я тебе обещаю не слишком увлекаться выпивкой.
– Расслабиться? Этого недостаточно. Прекрати. Прекрати немедленно. Или я тебя брошу.
– Ты же знаешь, что ты это несерьезно.
– Я могу потерять тебя сейчас или потерять тебя через год, когда откажет твоя печень или когда ты вмажешься на машине в дерево, Ричард. Ты что, пытаешься от меня избавиться? Только скажи, я тут же исчезну. Если ты уже подыскал пятую миссис Полсон, так и скажи. Я соберу вещи и поздравлю тебя с тем, что ты побил своего бога в этой жалкой игре – завел себе на одну жену больше. Черт, ты даже тут не оригинален. Господи, Ричард, ты такой нелепый мошенник. От подражания своему богу ты не станешь понимать его лучше. Не помогут четыре жены, бесконечное отращивание и сбривание бороды, пьянство и издевательства над своей распухшей печенью. И ты все мелочишься, ты крадешь только поверхностное и копируешь ошибки. Ты не ловишь рыбу и не охотишься, у тебя даже нет ружья.
– Ты мелешь ерунду.
– Ничего подобного, а если и так, ладно, потому что ты все равно считаешь, что я с приветом. Я говорю, что какой-то незнакомец ездит за нами по всему Айдахо, а ты уверяешь меня, что я параноик. Я говорю тебе, что Мэри тебя раскусила и теперь видит в тебе угрозу, а ты считаешь, что я говорю ерунду. Я говорю тебе, что ты убиваешь себя, приближая смерть с каждым стаканом, но ты меня игнорируешь. И ничего из того, что я тебе говорю сейчас, не имеет значения, потому что ты, скорее всего, ничего из сказанного мною не вспомнишь, когда протрезвеешь. Ты несчастная развалина. Бедный пьянчуга.
– Прекрати, Ханна, слышишь, черт бы тебя побрал!
– Ты что, мне грозишь? В таком состоянии ты действительно можешь меня ударить. Ты мерзкий алкоголик. Ты никогда не думал о последствиях. Никогда не заглядывал вперед. Не любил своих женщин по-настоящему.
– Прекрати, Ханна.
Она порадовалась своей догадке – это до него дошло даже сквозь пьяный туман.
– Ты когда-нибудь задумывался, что произойдет с тобой самим и твоими коллегами-червяками, если ты опубликуешь эту ужасную книгу, как собираешься?
У него даже челюсть отвисла.
– Что ты имеешь в виду?
– Вам конец. Вам всем. Хуже всего – Хему.
Ричард потерял равновесие и качнулся. Трясясь, он ухватился за кресло, повернул его и сел:
– О чем ты теперь болтаешь, мать твою?
Ханна опустилась на кровать, поморщившись от боли в животе:
– И вправду не понимаешь? Ладно, давай на минутку решим, что ты попал в точку. Давай допустим, что Мэри застрелила Папу в то июльское утро несколько лет назад. Давай предположим, что ты объявишь об этом в печати. Если ты это сделаешь, всему придет конец.
– В каком смысле? Что ты имеешь в виду?
– Как может человек, который всю свою карьеру построил на работах другого человека, быть лишенным способности проникнуть в суть?
Ричард оскалился:
Читать бесплатно другие книги:
