Настоящая фантастика – 2014 (сборник) Ясинская Марина
– Расскажу, – Толя поднял голову и глянул в пронзительное апрельское небо. – Вот выпью… выпьем, то есть, конечно – и расскажу.
– Вот и правильно, – одобрил Гза, вновь берясь за нож. – Только пить начнем все-таки не с водки, а с вина. Заряжай, Фин!
Азик неуловимым жестом извлек из нагрудных карманов еще две бутылки.
– Ой! – вдруг воскликнул Толя, приглядевшись к этикетке. – Три семерки!
– Ну, – Азик повернул бутылку надписью к себе. – Ну да. Три семерки. А что не так?
– Да все так! Ой, ребята… Это ж такая ностальгия! Это вообще мое первое в жизни вино! Еще в школе, помню, после уроков, в подворотне… «Семь в кубе» у нас его звали. А после… ну, развала… пропало куда-то. Там же еще под перестройку антиалкогольный указ ввели, спиртного днем с огнем не найти было… виноградники повырубали, сволочи… чем им виноград мешал? Ну хоть бы детям на сок оставили! Где вы нашли такую реликвию?
– А оно молодое, – сказал Азик, изучая тыльник. – Ставропольский винзавод…
– Это тебе молодое! – язвительно сказал Фин.
– Наливай, усатый, – решительно сказал Гза. – За ностальгию!
Полчаса спустя погода явно повлияла на настроение. Все были ленивые и расслабленные. Азик кормил ворону каперсами. Та не сопротивлялась.
– Так што у тебя стряслось-то? – гудел Фин.
– Да ну!.. С работы меня выперли, вот что. У нас ведь после развала все время что-то – то путч, то война, то дефолт, то кризис… Ну, вот и ушли меня по сокращению. После пятнадцати-то лет на одном месте! Неделю назад выходное пособие конвертом по морде – и гуляй, Толик! Свободен! Родина в тебе не нуждается, кандидатишко задрипанный.
– Так то неделю назад, – отметил дотошный Гза. – А чего вразлет сейчас понесло?
Толик махнул рукой.
– Жена ушла. Утром. Тоже, между прочим, двенадцать лет вместе. Хорошо хоть детей нет. Ты, говорит, со своей диссертацией сегодня хуже инвалида. Тем хоть пособие да пенсию платят плюс льготы. А тебе, урод, одно пособие светит – по безработице! И ведь права, что обидно!
– Мрачно, – подытожил Фин. – А руками ты чего-нибудь делать умеешь, Толян? А то вот у нас в мастерской подсобника не хватает…
– Руками? – Толя зло ухмыльнулся. – Умею! Хроматографическую колонку – хоть с закрытыми глазами! Никому в столярке не надо? Или у тебя механика?
Еще через полчаса портвейн приказал долго пить, и в ход пошла Толина казенка.
– После развала всем плохо стало, – говорил Фин, размахивая масленком на пластиковой вилке. – И вашим, и нашим. Оно ж одновременно все посыпалось, ты пойми, Толян. Што бы там ни говорили – «два мира, мол, две культуры, две цивилизации» – фигня фигней и суета на постном масле, или как там у вас?
– Наоборот, – машинально поправил Толик.
– Все равно. Как, ты понимаешь, империя зла рухнула – все, трендец! Не можем мы жить без империи зла! Не мо-жем! Ясно?
– Скажи спасибо, что хоть границу открыли, – хмыкнул Гза.
– Ага, ага. Железный занавес рухнул! Да! Ура-ура с фанфарами! Теперь вашим хреново у нас, а нашим хреново здесь!
– Поначалу еще кое-как, – подал голос Азик. – Войнушки, конечно, замаяли. Вроде игрушки игрушками, а трупы-то настоящие. Ты в курсе вообще, где мы с Гзой познакомились? Вот так. Но потом вроде поспокойнее становиться начало. И тут вдруг – раз! Откуда ни возьмись этот хрен с Севера – наследник, мать его за ногу! С «группой доверенных лиц и советников». И с подпиской, хрен разберешь, откуда вообще! И этих за собой приволок, мохноногов…
– Шерстолапов, – педантично поправил Фин.
– Все равно! Вот скажи, как может нормально развиваться экономика, если на южные поставки – эмбарго, а на восточные – таможенный тариф прыгает впятеро?
– Ты мне про другое скажи. Он же на кого – как это у них здесь? Опирался!
– Почему именно здесь и у нас? – возмутился Толик.
– Не у вас! У нас, у нас! Головной погранец висел под трибуналом? Ну че он там наделал на переправе? Ответственный по внутренней охране висел за неисполнение, не так, скажешь? Про это уже прррфессор один написал!
– И мобильные части не в ту степь ломанули, – веско сказал Фин.
– Нет, ты скажи!
– Короче, наливай, Фин, – Гза отличался вескостью аргументов.
А еще через полчаса…
– Ну вы же можете, – убежденно говорил раскрасневшийся Толик. Розоветь у него больше не получалось. – Вы ж-же мож-жете!
– Мы все можем, Толя! – Фин ушел в фиолетово-коричневую гамму, только пухлые губы оставались красными.
– Ежели захотим, конечно, – добавил Азик. Черты лица его явственно заострились, щеки запали, и сам он вроде как похудел.
– У вас же опыт развития цивилизованного общества на порядок выше!
– Ага, ага. Ленд-лиз пивом в обмен на гуманитарные поставки водки!
– Да я не про то! Вы же знаете, как со всем этим… вот с этим со всем… уйди, наглая!
Ворона независимо спионерила ломтик сала и отбыла под березу.
– Как с этим спариться… тьфу ты, справиться!
Фин посмотрел на Гзу. Потом на Азика.
– Знаем?
– Знаем, – сверкнул щербинами Гза.
– Можем?
– Да можем, – лениво сказал Азик.
– Сделаем? В смысле покажем?
– Да почему бы и нет, в конце концов? – Гза залпом выпил водку, хрустнул огурцом и рывком поднялся. – Пошли, иммигранты.
Они подошли к свалке.
– Нуко-ся… – Гза закрыл глаза и медленно развел руки в стороны, словно примеряясь обхватить мусорные горы со всех краев одновременно. – Давай, давай, не томи…
Толя почувствовал, что трезвеет. Очень хотелось сразу убежать, стоять и смотреть, и обязательно выпить. Много.
Мусорные кучи таяли. Не уменьшались, оплывая, как снег, а просто становились прозрачными. Светлее и светлее, призрачней и призрачней. На какой-то миг они превратились в тени на стекле – а потом исчезли. Совсем.
– Ух-х!.. – Толе показалось, что за него это сказал кто-то другой.
– Давай, – Гза уступил место Фину.
Крепыш тоже замер с закрытыми глазами, только руки его двигались по-другому. Он был похож на парикмахера – словно расчесывал нечто невидимое, подстригал выбившиеся пряди, укладывал локоны. И под его ладонями плыла земля.
Бугры и рытвины выравнивались, пятна глины покрывались слоем жирного чернозема, и сами собой прокладывались каменные дорожки, как будто формируясь из золы и бутылочных осколков. А потом по обочинам дорожек стали расти колонны, на колоннах бутонами распустились вазы, а прямо в конце центральной аллеи возникло озеро. В центре озера поднялся каменный остров, на его вершине вдруг ударил гейзер – водяным вулканчиком, – и тут же над озером вспыхнула радуга.
Фин открыл глаза, придирчиво оглядел возникшее чудо и отошел, пропуская Азика.
Лопоухий был намного быстрее товарищей. Он просто запрокинул голову, воздел руки к небу и выкрикнул несколько напевных слов.
И ничего не случилось.
Сначала.
Потом, почти как колонны, только во много раз быстрее, не выросли, а почти взметнулись из земли деревья. Площадки меж дорожками покрылись внезапной травой, превращаясь в лужайки. Вдоль аллей веерами раскрылись неподстриженные, но очень аккуратные кусты. И неслыханная здесь птица засвиристела из кроны ближнего дерева, уже начинающего цвести. В озере плеснула рыба. Или что-то иное водоплавающее.
– Вроде все, – деловито сказал Азик.
Толя молчал, пытаясь найти внутри себя хоть одно стоящее слово. И не находил.
Но другие были оперативнее.
– Лугзак! Слышь, ты, твою дивизию! – донеслось от скамейки.
Четверо обернулись.
Со стороны банкетной точки, пыхтя, бежал сержант Харламов, правой рукой придерживая неудобную кобуру.
– Лугзак! – заорал он еще натужнее, не добежав до компании пяти шагов. – Ты что за хрень тут развел, мать твою?
– А что? – невинно спросил Фин.
– Тебя, Фигли, я вообще не спрашиваю!
– Финли, – скромно поправил крепыш.
– Хрен ли! Лугзак, я тебя сколько раз предупреждал – не нарывайся! Да что ты, слушаешь, что ли? Вы что натворили, а? Я вас спрашиваю?
– А что, собственно? – Гза пожал плечами. – Это что, хулиганство?
– Это хуже! Где мусор?
– Да на фиг он тебе, Харламов? Так же красивей!
– На фиг?!
Сержант немного отдышался и чуть успокоился.
– На фиг, значит? Объясняю. Самозахват территории, значит? Ты в курсе, сколько за это теперь полагается?! Ты на кого пашешь, спросят? Не меня, Гза! Тебя спросят! Кому и за какое бабло эту роскошь ставил? Теперь по пунктам. У тебя лицензия на вывоз мусора есть? У тебя договор со свалкой на руках имеется? Действующий договор, я подчеркиваю! У тебя по автопарку проведена соответствующая уборочная техника?
– А что…
– А то! Когда ревизия возьмет коммунхоз за жабры и спросит, где проводка затрат по очистке территории, – что они ответят? А потом к кому они пойдут? У кого спросят – как это так, Харламов, у тебя из-под носа сперли тридцать тонн дерьма, а ты и не заметил? И куда это дерьмо делось? И поверь, Лугзак, соседи тут же объявят, что мы втихаря свалили весь мусор на их территорию! Так?
– Ну…
– Ты мне без «ну»! Дальше. Я не знаю и знать не хочу, с какого кладбища вы сперли этот гранит…
– Это базальт, – вполголоса поправил Фин.
– Мне по хрен, Фигли, понимаешь?! И мне по хрен, из какого рассадника вы потырили саженцы! Но придут люди, которым это не будет по фиг, Лугзак! И они спросят! И как ты думаешь, у кого? А?
– Ну…
– Без «ну»! Короче, я ушел в администрацию парка, и чтоб через полчаса я этого цирка здесь не застал! Понятно?
Гза почесал затылок.
– Да понятно…
– Делай давай, – Харламов медленно побрел прочь, но через пять шагов остановился.
– И чтоб весь мусор был на месте! До последней пробки! Понял?
– Да понял я, понял!
– Все, давай.
Выждав, когда сержант выйдет из зоны слышимости, Азик детским стонущим голосом сказал:
– Жа-алко-о!
– Жалко у пчелки, – буркнул Гза. – Ладно, Азик, сворачивай все.
– Это вам – свернуть-развернуть. А мне – убить!
– А что делать? Что делать, брат?
Азик щелкнул пальцами левой руки и хлопнул себя по бедру правой.
Листья и лепестки осыпались. Трава пожухла. Смолкли птицы. Деревья задрожали, как от порыва ветра, и осели прахом и пеплом.
Фин как будто комкал незримую газету, брезгливо кривясь. Озеро становилось просто лужей, и в песок обращались колонны и плиты.
Гза просто махнул рукой, и пустырь завалило мусором.
– Снег вернуть будет непросто, – сказал он, ни к кому не обращаясь.
– Снег Харламов спишет, – фыркнул Фин. – Как расходный материал.
Толя смотрел на них растерянно и обиженно.
– Но вы… – голос его дрожал. – Вы ведь правда можете…
– Мы-то можем, – ответил Азик. – Не все хотят.
– Но…
– Как говорит сержант Харламов – без «но»! Фин, мы водки можем?
– А то! – браво сказал Фин. Он уже вполне оклемался и тоже слегка протрезвел.
– А хотим?
– Хотим! – Гза вытянулся во фрунт.
– Так сделаем?
– Сделаем!
– Вперед! Финли, самое время твой штоф откубаркнуть! О, стихи получились!
А пропустив Фина и Гзу к лавочке, Азик обернулся к ошеломленному, расстроенному Толе и почти неслышно сказал:
– Мы это можем. И все это могут.
Помолчал и добавил:
– Если точно знаешь, чего хотеть.
Юлиана Лебединская
Улыбайся, кто может
– Я не понимаю тебя! Ты… очень… странный…
На налобном экране моргал желтый смайлик с огромными глазами.
– Что же во мне странного? – молодой человек улыбнулся спутнице, старательно отгоняя зудящее: «А то сам не знаешь, «что»…».
– Ты… Зачем ты корчишься? И… Где твои эмоции?
На экранчике плясали, выпучив глаза, уже три желтые мордочки. Энтон снова улыбнулся.
– Хочешь, покажу?
Трава шелестит под ногами. Девушка в длинном сарафане бежит навстречу, босоногая, волосы разметались. Из-под легких ступней брызгают во все стороны зеленые попрыгунцы. Она смеется. Как-то странно, неправильно. Так не смеются люди. Люди вообще не смеются…
Странный сон преследовал его уже третий месяц. Нет, не преследовал. Пожалуй, этот сон был единственным, что держит его в реальности. Хотя… Энтон уже и сам не понимал – что сон, что реальность. Знал только одно – где-то есть девушка. И она смеется…
– Сюда никого не пускают! Но я нашел лазейку. Смотри! – они замерли в сердце старого заповедника, у самого обрыва.
Там, сзади, за забором шумит Город, впереди, за туманом – раскинулся Пограничный Мир с его Дорогой Жизни, а здесь – шелестит трава, перекатываются зеленые волны, журчит позабытый всеми ручей. Если не оборачиваться, застыть на месте, забыть, откуда ты пришел, то можно поверить, что весь мир лег к твоим ногам зеленым покрывалом.
– Тебе нравится? В Городе такого не увидишь!
– Вау! Вау! Вау! – на налобнике замелькали смайлики – с широкой улыбкой, с поднятым кверху большим пальцем, с облачком из сердечек над восторженной рожицей. – Вау! А почему не пускают?
Энтон пожал плечами.
Говорят, заповедник опасен. Говорят, этот зеленый островок вообще не должен был появиться. Во всяком случае, никто не вносил его в планы Города. А он сам взял и возник. Откуда, когда, зачем – никто объяснить не сумел. Пытались вырубить деревья – они возвращались вновь. В итоге решили оставить. Только забором обнесли. Поначалу даже стража имелась. А потом плюнули – жители Города и без нее обходят это чудо природы десятой дорогой. А хранители Дороги и подавно сторонятся.
Энтон наткнулся на заповедник случайно. Долго бродил вокруг высокого деревянного забора, прислушиваясь к тихому шелесту, к странному шепоту. А потом нашел лазейку – в крохотный подкоп, словно оставленный молодым хрюнделем, человек, конечно, не пролезет, но зато благодаря ему удалось расшатать заборную доску.
– Смотри, попробуй так, – он подошел к девушке, столь не похожей на ту, из сна, прижал к себе, запустил пальцы в короткие черные волосы, нащупал на затылке застежку. – Попробуй без него!
– А-а-а! Ты что?!! Маньяк! – рванувшись, она покатилась по зеленому склону, замелькали на экранчике злые рожицы. – Псих! Больной!
Усталость наваливается в момент. Хочется зажмурить глаза и не открывать их никогда больше. Эти… лица. У всех – одно и то же. Застывшая маска, не выражающая ничего. И танцующие рожицы в придачу.
– У тебя эмоций нет! – девица по-крабьи пятилась к забору. – Я думала – твой налобник в ремонте, а у тебя его нет. Вообще! Ты корчишься постоянно! Ты – не подходи! Прочь!
Смайлы на экране налились кровью. Нарисованные глаза пылают ненавистью.
– Аликса, – его голос звучал так спокойно, что девушка притихла, замерла, даже огненный смайл перестал полыхать, застыл, нахмурив брови. – Ты была другой. Когда-то…
– Ты – маньяк! – девица, моргнув смайлом, бросилась в заборную щель.
«Эмоции», как изволила выразиться Аликса, у него были. Почти новый налобник с широким экраном, до пяти рож помещается. Родители подарили на совершеннолетие. Год назад, в один из дней просветления. Эн подарку обрадовался, о чем сразу же сообщил закрепленный на лбу экранчик. Другое дело, что похвастаться новинкой было некому… Большую часть времени Энтон проводил дома. Смотрел в окно на сверстников, добрая половина которых в десять лет уже переженилась. А к одиннадцати некоторые даже детенышем обзавелись.
Впрочем, тогда он мало что понимал – был не в себе. С пяти лет. Проблески случались, и на два-три дня – самых счастливых для родственников – Эн становился таким же, как все. Гулял – обязательно с мамой или няней, играл – преимущественно сам с собой, дети его все-таки сторонились, мигал смайлами… то есть эмоции выражал. А потом вдруг застывал неподвижно, отрешался от всего, превращался в вялую, бессвязно бубнящую куклу на три, четыре, пять месяцев.
Но в этот раз все иначе. Он увидел сон (Трава шелестит под ногами. Девушка в длинном сарафане бежит навстречу…) и проснулся. По-настоящему. Родители боялись поверить. Когда на четвертый день Энтон не впал в тихое безумие, они смотрели на него настороженно, когда сын остался при ясном разуме спустя неделю, вызвали врача, когда Эн продержался полтора месяца, ему разрешили выходить из дома без сопровождения.
Родители радовались, доктор Клео говорил о чуде и отводил глаза – не забывал о последней странности Энтона. Парень наотрез отказывался использовать привычные для всех эмоции, вместо этого постоянно растягивал губы, поднимал брови, морщил лоб… Как будто… Он не смог закончить предложение. Не при Мароне – вернуть сына и узнать, что он при смерти? Попробуй, скажи это несчастной матери, которая от растерянности даже налобник забывает надеть, только платок теребит отчаянно. Клео и не сказал. Ответил, что затяжные корчи – последствие долгой болезни, которое со временем сойдет на нет. «Либо не сойдет…» – про себя добавил.
– Ты была другой. Когда-то…
Фраза, брошенная сгоряча. Сказанная только потому, что Эн тысячу раз представлял, как произнесет ее. Кому-то… А сказал не той.
– Ты была другой.
Не была.
Не Аликса. Иные – может быть, но не она. В Аликсе никогда не было ничего… э-э-э… такого, чтобы… как же трудно подбирать слова после шестилетнего молчания! В общем, Аликса никогда не умела смеяться, как незнакомка из сна. Откуда такая уверенность – Эн не знал. Просто… чувствовал, что ли.
Аликса была красивой, и Энтону очень хотелось, чтобы у них нашлось что-то общее. Что-то похожее на Улыбку. Настоящую.
Эн выбрался из заповедника и побрел в Город. Город пах пылью, свежим кирпичом и людьми. Энтон изо всех сил старался слиться с толпой, а толпа косилась на него с нездоровым любопытством. Эх, говорил же доктор, что в обществе надо появляться с «эмоциями» на лбу. Или хотя бы «не корчить лицо подобно смертнику в агонии». Могут ведь не понять, карету медпомощи вызвать…
Эн ускорил шаг, вечерело, смайлики – странное слово, услышанное во сне, прицепилось и отставать не желает – мигали, соревнуясь со сгущающейся тьмой. Впереди показался бродячий магазинчик Майры. Он всегда появляется там, где нужен. То, в чем нуждался Эн, купить невозможно… Но это неважно! Прибавив шагу, он бросился к магазинчику. Вернее, к его хозяйке – вдруг Майра сможет понять.
Энтон смущенно застыл на пороге, разглядывая пышную черноволосую женщину за прилавком. Майра была красива. Но не глянцевой красотой Аликсы. В пышном бюсте, полных губах, огромных выразительных глазах и темных кудрях было что-то… от девушки из сна. Нет, упитанная хозяйка магазина ничем не походила на стройную незнакомку. Эн попробовал представить Майру бегущей по зеленым волнам. Улыбнулся.
– Майра!
– Ты опять без эмоций, – женщина не возмущалась, не удивлялась, не укоряла, просто обронила, не отрываясь от каких-то бумаг.
Эн улыбнулся еще раз. Подошел к прилавку. Майра подняла голову. Смайлик на ее лбу растянул нарисованные губы в ответной улыбке. А на долю секунды раньше дрогнули губы хозяйки. Еле заметно дрогнули, но другие и на это не способны.
– Майра, а тебе-то они зачем? Ты же тоже можешь… – он осекся.
А вдруг опять ошибся? Вдруг завопит, как Аликса, и выставит на улицу, непонятно какую, кстати – кто его знает, куда успел утопать магазинчик, пока он тут улыбался? Нет, второй раз за день он не переживет.
– Затем, что у меня оправдания нет, – и, наткнувшись на непонимающий взгляд парня, громко хлопнула в ладоши.
Магазинчик клацнул замком и захлопнул ставни.
– Все равно поздно уже, – пробурчала Майра, приглашая гостя в комнатку, что служила одновременно и подсобкой магазину, и жилищем для хозяйки.
Энтон попал сюда впервые, хотя в магазинчик Майры заходил чуть ли не каждый день. Не потому, что хотел отовариться. Можно ли купить улыбку? Эн помнил, как впервые увидел Майру, как радостно улыбнулся ей. Раньше он наталкивался только на сочувствующие, реже – непонимающие взгляды. Тут же случилось невероятное – губы хозяйки дрогнули, огромные глаза едва заметно сощурились и… лицо Майры застыло, как прежде, повязка на лбу засмеялась желтыми мордахами – зашли новые покупатели.
С тех пор Эн наталкивался на магазинчик – или магазинчик на Эна? – каждый день, заходил, улыбался, получал улыбку в ответ… И вот сегодня решил поговорить. Больше спросить не у кого – доктор Клео на все расспросы твердит лишь, что нельзя из дома без эмоций выходить, а налобник этот только жмет, жжет и думать мешает. Родители вообще стараются не замечать странностей сына. Да и самого сына – тоже.
– Присаживайся, я чай заварю, – Майра собрала в охапку разноцветные плакаты, что валялись на диванчике, и выбежала в соседнюю комнату, видимо, кухню. Странно, а с улицы магазин казался таким маленьким…
Эн огляделся. Никогда не мог понять, чем торгует Майра. Визит в святая святых самой востребованной в Городе продавщицы ясности не добавил. Энтон задумчиво разглядывал шкафы со всякой всячиной. И кто это покупает? Юноша слабо себе представлял, как отдает 70 еренов за круглую, полосато-зеленую, помятую с нескольких сторон штуковину, да еще и с глазами! Эн хмыкнул. Не иначе, как «эмоция» чья-то… А кому, спрашивается, может понадобиться нечто среднее между почерневшим от огня стаканом и треснутым кувшином? Надпись под странной утварью так и гласит: «Абсолютно бесполезный кувшин». Стоит сотню еренов! Да на эти деньги можно жить неделю, ни в чем себе не отказывая!
– Ты о чем-то хотел спросить? – Майра вернулась с чаем.
Эн растерялся. Действительно, хотел. Но вопросов столько… с чего же начать?
– Ты говорила об оправдании.
Женщина села рядом. Поколебавшись, отключила налобник. Повернулась к парню. Старательно улыбнулась. Было видно, что «корчи» даются ей с трудом.
– Скажи мне, Энтон, если б ты увидел на улице совершенно голого человека, как бы себя повел?
– Ну… – Эн поднял брови.
– Вот и я бы удивилась! А если бы чудак начал кричать, что прав он, а не тот, кто ходит в одежде?
Эн вздохнул.
– Кажется, я понял.
– Энтон, прости, но ты слишком долго… болел. И об этом знает почти весь Город. Но если без эмоциональной повязки в обществе появится, гм, здоровый человек, да еще и начнет корчиться…
Эн вздохнул еще раз. Об этом он наслушался от доктора Клео, заявившегося в отсутствие родителей – перед самой смертью по лицу человека пробегают все чувства, которые когда-либо отражались на его эмоциональных повязках. Именно по корчам лица можно понять, что человек при смерти. А если оно корчится всегда?
«Думаешь, мать твоя этого не понимает? Не замечает?» – хмурил брови докторский смайл.
– Майра! Ты тоже видишь сны?
– Тоже? – Майра медленно подняла бровь. – Кажется, видела. Когда-то. Расскажи-ка о своих.
Энтон говорил. О бегущей по траве девушке, о растрепанных волосах, о летящих из-под ног попрыгунцах. О незнакомке, которая его, по сути, исцелила. О том, что ему просто необходимо найти эту девушку – не во сне, наяву. Зачем? Энтон не знал. Возможно, она в беде. Или в беде он сам.
Парень продолжил рассказ. О странном мире, где все похоже на их Город, но в то же время – совсем другое. О маленьком мальчике, до боли напоминающем самого Эна. Если Эна уменьшить где-то до пятилетнего возраста.
– Он – точная моя копия! – Энтон рассказывал, отчаянно жестикулируя. – У нас даже имена похожи – Антон! Его так зовут. У него что-то с ногами, он все время ездит на странной коляске. И, я точно знаю, ему – одиннадцать лет, как и мне. Только выглядит он совсем ребенком… Может, из-за коляски? Хотя во снах все какие-то не такие… Эта девушка – ей двадцать четыре, а она кажется моей ровесницей.
– Но зато, – добавил он очень быстро, – там все люди смеются и плачут, хмурятся, удивляются без дурацких налобников. И не выглядят умирающими. Майра, мои сны – бред? Может, я и правда болен? Может, правы те, кто в одежде?
Женщина вздохнула.
– Может, и бред. Вот только я ведь раньше тоже была «в одежде».
Энтон смотрел непонимающе.
– Ты увидел, как я улыбаюсь, и решил, что я – такая же, как ты, – Эн кивнул. – Но до тебя я не улыбалась! И даже не подозревала, что такое возможно. Нам с детства твердят про предсмертные корчи, но то, что есть у нас с тобой… Помнишь о старых легендах?
– Майра, я много чего не помню… Шесть лет, знаешь ли, не прошли даром.
– Прости. Но! – в голосе прорезались возмущенные нотки. – А твои родители? Они что… Они твою жизнь обустраивать думают?
Парень невесело улыбнулся.
– Мне кажется, они только и ждут, когда я снова впаду в безумие. Да и вообще, их больше моя сестра занимает.
Майра негодующе фыркнула. Впрочем, можно ли осуждать тех, кто впервые за шесть лет столкнулся с чудом и теперь отказывается в него поверить? Вернее, даже не пытается, бросив все силы на двухлетнюю дочку.
– Но они получают на меня пособие, – быстро добавил Эн, – так что…
Майра неопределенно хмыкнула.
– Так вот, о легендах. Наши предки верили, что за Пограничным Миром есть другие… миры. Некоторые очень похожи на наш. Только гораздо больше – у нас Город, у них – города! Говорят, раньше и границы никакой не было. И предки наших предков общались с теми, Другими. Но потом пришли Хранители. Они построили Дорогу Жизни, создали Пограничный Мир. Они назвали Других носителями смерти и запретили с ними общаться.
– Но многолетнюю связь так просто не разрушишь. – Майра хлебнула чаю. – А связь – более чем крепка. Говорят, все люди нашего и иных миров делятся на два вида, каждый из которых – еще на два. Первый – это близнецы миров.
– Я и Антон?!
– Да. Но большинство из них не догадывается друг о друге. И это, если верить легендам, и хорошо, и плохо. Дело в том, что жизненной силы порой хватает лишь на одного близнеца, а второй…
Читать бесплатно другие книги:
