Настоящая фантастика – 2014 (сборник) Ясинская Марина

– Ты не поймешь.

– Так объясни мне.

– Я не могу. «Верилю» нет объяснений. Ни на одном языке.

Олесь нервно заходил по каюте. Остановился.

– У меня нескромный вопрос, – сказал он. – Мне раз за разом становится лучше с тобой по ночам. А тебе со мной?

– И мне.

– Но я не изменился, я такой же, возможно, не слишком умелый. Получается, что изменилась ты. Вопрос: почему?

Кожа Лаймы стала цвета червонного золота.

– Это вериль, Олесь. Мы уже вступили в него. Но зашли еще не слишком далеко. Ты отпустишь меня?

– Нет, – сказал Олесь твердо. – Не отпущу. Что бы этот вериль ни означал. Плевать я на него хотел.

– Напрасно, – прошептала Лайма. – На вериль плевать нельзя.

* * *

– Снова здорово, – буркнул Шандор. – Наши истории развиваются параллельно. Аолла тоже едва не каждый день талдычит мне про вериль. И просит ее отпустить.

– Похоже на то, что этот вериль угрожает тем, кто в него вступает, – произнес Олесь задумчиво. – Неясно только чем.

– Я никакой угрозы не ощущаю, – пожал плечами Шандор. – Девочки нервничают, это бывает. Мы ведь купили их, а по сути – взяли на четыре года в аренду. Вот они и думают о том, что будет с ними, когда станут больше не нужны.

– А ты как считаешь?

Шандор рубанул воздух ребром ладони.

– Никак, – сказал он угрюмо. – Ты меня знаешь: я циник и к бабам отношусь соответственно, будь эти бабы хоть трижды красавицы с чуждым геномом. Но тут что-то особенное, сам не пойму что. Аолла, конечно, славная девочка, но во Вселенной живут миллиарды ничуть не хуже. Видимо, я все-таки привязался к ней, хотя привязываться вовсе не думал. Что поделаешь, в наших-то обстоятельствах. Однако держаться за ее юбку я точно не собираюсь.

Продолжать разговор Олесь не стал. Он тоже привязался к Лайме и проводил в ее обществе все свободное от вахт и бортовой рутины время. Он с удовольствием болтал с ней, дурачился, шутил и смеялся лигирянским шуткам. Обменивался историями, обсуждал древние и современные фильмы. Иногда отключал гравитационную установку, и они, держась за руки, летали в невесомости.

Разница в образовании сгладилась и стала незаметной. Олесю часто казалось, что лигирянка в интеллектуальном плане больше не уступает ему. Иногда он отчетливо чувствовал, что Лайма в следующую секунду скажет или сделает, и неизменно угадывал. Сначала Олесь удивлялся неожиданно открывшимся способностям к ясновидению, потом перестал. В конце концов, он прожил с Лаймой бок о бок без малого два года и за это время достаточно хорошо ее изучил.

За месяц до расчетной даты прибытия Олесь обрезал палец, зацепившись за зазубренную скобу в трюме, когда проводил плановую инспекцию груза. Вернувшись в каюту, он обнаружил, что палец у Лаймы также залеплен пластырем. Тот же, что у него – указательный, на правой руке.

Вот оно что, понял Олесь. С ними стали происходить одни и те же вещи. Мало того что они зачастую хором произносили одинаковые фразы на одном языке. Иногда Олесь даже видел, о чем Лайма думает. Не глазами видел, а иным, внутренним зрением. У них образовалась синхронность в поступках, в событиях, в мыслях. Или, скорее, даже не синхронность, а близость. У них даже зубы ныли одновременно.

Еще через неделю Аолла слегла с головной болью. С ней это происходило не впервой, кибернетический доктор поставил привычный диагноз «мигрень» и прописал покой. Однако на этот раз вместе с Аоллой слег и Шандор, голова у которого в последний раз болела лет семь назад, когда на нее свалилась плохо закрепленная пудовая балка в трюме. Через пару дней, впрочем, мигрень у обоих бесследно прошла.

Олесю было не по себе. Он чувствовал, что начинает понимать, о чем говорила Лайма, когда речь заходила о вериле. Но только лишь начинает.

* * *

На Гимероте дальнобойщиков ждали и приняли со всем радушием. Поселение на экваторе планеты отчаянно нуждалось в технике. В людях, впрочем, оно нуждалось еще больше.

– Может, останетесь? – уговаривал мэр на следующий день после того, как «Одиссей» состыковался с орбитальной станцией и встал под разгрузку. – Здесь прекрасный климат, плодородная земля и богатые месторождения металлов. Каких-нибудь двадцать лет, и колония превратится в центр галактического масштаба. Мы все станем богачами, но сейчас каждая пара рук на счету. Вы, парни, ко всему с женами – подумайте, ваши дети…

– Не будем об этом, – прервал мэра Шандор. – Мы с напарником хотели бы спуститься в селение.

– Да-да, конечно, я распоряжусь.

Колонисты устроили прибывшим торжественный прием в недостроенном вертолетном ангаре: с праздничным столом на полтораста персон, взращенными в местных теплицах овощами и фруктами, ягодными наливками с настойками и танцами до утра. Аолла с Лаймой пользовались бешеным успехом, так что вскоре Олесь даже почувствовал нечто вроде ревности. Конкуренцию лигирянкам составляла разве что стройная жгучая брюнетка, из желающих потанцевать с которой выстроилась очередь.

– Это доктор Нильсен, – сообщил мэр. – Единственная незамужняя дама на всю колонию. И, между прочим, весьма строгих правил. Она у нас главный хирург в госпитале.

– Да? – заинтересовался Шандор. – В самом деле строгих?

Дождавшись перерыва между танцами, он растолкал толпящихся вокруг докторши колонистов и отвесил церемонный поклон.

* * *

Месяц дальнобойщики провели в безделье, наслаждаясь лучами местного светила, естественной силой тяжести и свежим, насыщенным кислородом воздухом. В поселении им отвели два сборных домика на окраине, колонисты обитали в таких же.

А может быть, и вправду остаться, думал Олесь, обнимая за плечи прильнувшую к нему Лайму и глядя на буйствующие краски заката. Уговорить Шандора и остаться. Мэр прав: пара десятков лет, и здесь будет райское местечко, а пока работа для них с Шандором найдется. Что, собственно, еще нужно. Любовь… любви, наверное, нет, страстей тоже никаких нет, впрочем, откуда им взяться, да и нужны ли страсти мужику, разменявшему уже четвертый десяток. Зато есть пресловутый вериль. Лайма настроена на него, как тень… Если в этом и состоит вериль – чем плохая штука?.. Они вполне могут прожить многие годы вместе, пускай и без детей.

Надо поговорить с Шандором, решил Олесь. Завтра же и поговорю.

На завтра откладывать не пришлось. Тем же вечером, едва зашло местное солнце, Шандор постучался в дверь сборного домика и поманил Олеся наружу.

– Я оставляю ее, – Шандор отвел взгляд.

– Что? – не понял Олесь. – Кого «ее»? Где оставляешь?

– Послезавтра мы улетаем. Аолла остается здесь.

– Как это здесь? – опешил Олесь. – С кем?

– Ни с кем, – Шандор невесело хмыкнул. – Или с кем хочет. Этот ее чертов вериль слишком далеко зашел. И потом…

– Что потом?

– Знаешь, я уже забыл, как это, когда спишь с настоящей женщиной. Не с суррогатом женщины, а с живой, жаркой, чувственной бабой.

– Понятно. Ты соблазнил докторшу.

Шандор фыркнул.

– Еще вопрос, кто кого соблазнил. Неважно. Если честно, мне скверно, Олесь. На душе погано. Никогда не думал, что расстаться с девчонкой может быть настолько тяжело. Словно кусок от себя отрываешь. С кровью.

С минуту оба молчали.

– Ты уже сказал ей? – прервал, наконец, паузу Олесь.

– Нет еще. Сегодня ночью скажу. Представляешь, боюсь говорить. Сам не знаю отчего.

Кроны высаженных в поселении земных деревьев плыли в темноте, как корабли с расхристанными парусами. Решетчатая конструкция перед вертолетным ангаром походила на разлапистый крест. Заплесневелой монетой на черном сукне застыла в чужом небе болотного цвета луна. Олесю стало зябко.

* * *

– Олесь! Вставай! Вставай немедленно!

Олесь разлепил глаза. Перепуганная Лайма трясла его за плечо, ее бледно-песочная кожа казалась сейчас землистой.

– Что стряслось?

– Аолла. И твой друг Шандор. Они…

Олесь кое-как оделся и выкинул себя из сборного домика наружу. Лигирянки ревнивы и мстительны, припомнилось вдруг ему.

Они лежали рядом. На полу, навзничь, касаясь друг друга локтями. Олесь метнулся, оттолкнул хлопочущую рядом с Шандором докторшу, пал перед ним на колени и схватил за запястье.

– Шандор, дружище, – бормотал он, безуспешно пытаясь нащупать пульс.

Докторша накрыла лицо Шандора простыней.

– Бросьте, – сказала она устало. – Они мертвы. Похоже на сердечно-сосудистую недостаточность. Наступила около четырех часов тому. По всей видимости, у обоих одновременно. Подробнее выяснится на вскрытии. Знаете, мы с вашим другом…

– Знаю, – прервал Олесь. – Не надо никакого вскрытия.

Лайма ждала, съежившись в кресле. Олесь двинулся к ней медленно, как сквозь воду. Пол при каждом шаге качался под ногами. В двух шагах Олесь остановился, смерил лигирянку недобрым взглядом.

– Вериль, – отозвалась на незаданный вопрос Лайма. – Это вериль.

Олесь подобрался.

– Рассказывай, – велел он. – Все, что знаешь. Итак: что такое этот чертов вериль?

– Не кощунствуй, прошу тебя, – кожа у Лаймы привычно зазолотилась. – Вериль это великое благо, высшая награда людям, которые… Которые любят друг друга, если говорить на твоем языке. Но вериль может стать великим несчастьем, если не уберечь любовь.

– Вот как… Значит, моего друга убил вериль. Шандор, получается, не сберег любовь, и вериль его покарал, так?

– Вериль всегда карает обоих.

Олесь стиснул челюсти.

– Каким образом вериль умудрился убить двух здоровых, полных сил и жизни людей? Говори, ну!

– Откуда мне знать, Олесь, – кожа Лаймы приняла обычный бледно-песочный оттенок. – Вериль у каждой пары свой. Но он никогда не терпит измены.

* * *

На похороны собралось почти все население городка. Олесь поймал себя на том, что с ненавистью глядит на докторшу. Это ведь она виновата, ожесточенно думал он. Похотливая, слабая на передок сука. Окажись на месте Шандора он… Олесь с ожесточением мотнул головой. Нет, докторша ни при чем. Вериль, видите ли, не терпит измены. О какой измене, черт побери, речь? И кому? Шандор никогда не относился всерьез к девице, которую даже походной женой не назовешь. Или все-таки относился?

Олеся заколотило. В двух десятках шагов кибернетические могильщики опускали в землю гроб с тем, что осталось от Шандора. Все, Шандора больше нет. А он, Олесь, так привык на него полагаться, что не знает даже, что теперь делать. Он скосил глаза на застывшую по левую руку заплаканную Лайму. Бросить ее к чертям, вот что надо сделать, причем немедленно. Если он не хочет, чтобы вериль угробил его так же, как Шандора.

Поздно, осознал Олесь миг спустя. Бросать поздно. Чем бы ни был на самом деле проклятый вериль, он уже вляпался в него, погрузился в него по уши. В двух шагах слева от Олеся стояла его смерть, которую он походя, невзначай подцепил два года назад. Миловидная, покорная, уютная смерть.

Что же делать, лихорадочно думал Олесь, механически пожимая руки подходящим выразить соболезнование колонистам. Может быть, просто удрать? Погрузиться в посадочный модуль, через шесть часов он будет уже на борту, вряд ли вериль дотянется до него через космос.

Дотянется, осознал Олесь. Уже дотянулся. В одиночку шансы малы, второй пилот необходим, он не сможет дневать и ночевать в рубке без сна, а значит, рано или поздно угодит в катастрофу. Что ж…

– Нам придется остаться здесь, – сказал Олесь лигирянке на третьи сутки после похорон. – Один с пилотированием я не справлюсь, мы погибнем в пути.

– А ты не хочешь оставаться, Олесь?

Олесь не ответил. Всего несколько дней назад он подумывал об этом. Шандора еще хотел уговорить, идиот.

– Если пожелаешь, мы останемся, Олесь. И если не пожелаешь, улетим отсюда прочь. Просчитывать курс я пока не умею, но обязательно научусь. А нести вахты могу уже и сейчас.

– Ты? – изумился Олесь. – Ты можешь нести вахту в пилотской рубке?

– Думаю, да. Я ведь умею почти все, что и ты, Олесь. А остальному вскорости научусь. Это вериль.

– Вериль… – растерянно повторил Олесь. – Вот оно что. Ты хочешь сказать, что вериль… Что он залез мне в голову и то, что там есть, перекачал тебе? Скопировал меня, так, что ли?

– Не знаю, – Лайма нервно пожала плечами. – Наверное, так. И не так.

Олесь смежил веки и с минуту стоял молча, покачиваясь с пятки на носок.

– Со мной случится то же, что с Шандором? – не открывая глаз, спросил наконец он. – В один прекрасный день меня найдут на полу мертвым? Вернее, найдут нас обоих?

– Нет, – Лайма подалась к Олесю, всхлипнула. – Не говори так. Вериль это не только кара, это еще и счастье. Он… понимаешь, он… Я не могу объяснить. Ты или поймешь это сам, или нет. Вериль не для двоих людей. Он для одного.

Олесь отстранился. До него внезапно дошло.

– Вот, значит, как, – пробормотал он. – Ты сказала сейчас, что землянина по имени Олесь больше нет? Так же, как лигирянки по имени Лайма?

Лайма не ответила, только смотрела на него влажными серыми глазами.

Вериль не для симбионтов, мучительно осознавал Олесь. Не для партнеров с параллельными жизненными процессами. И даже не для сиамских близнецов. Вериль просто превращает двух человек в одного. Сливает их сущности воедино.

– У нас когда-то была присказка, – проговорил Олесь тоскливо. – Жили они долго и счастливо и умерли в один день.

– Да, – Лайма потупилась. – Вериль дарит счастливую жизнь и счастливую смерть. Тому, кто этого заслуживает. Одному человеку. Который раньше был двумя.

– Наш вериль еще не в окончательной стадии, так? – уточнил Олесь. – Мы еще не вполне одно целое, но станем им? Это и есть лигирянское счастье?

Лайма вновь не ответила.

Олесь смотрел на нее и думал, что видит себя. Он пока еще был самим собой. Частично. И частично – уже нет. Ему было страшно.

Владимир Марышев

Видимость жизни

Когда капрал представлял нам тех двоих, я была занята важным делом и все прослушала. Только раз подняла голову, отметила, что один из новичков – здоровый и мордатый, а второй – высокий и тощий, будто недокормленный, и снова уткнулась в импульсник.

В последнем бою он меня совершенно по-свински подвел. Когда я уже думала, что атака капюшонников захлебнулась, один из них, треща сучьями, вывалился из стены «чертополоха», и мы очутились лицом к лицу. То ли аркассиец прятался в засаде, то ли был контужен и только сейчас очухался – ломать над этим голову было некогда. Палец у меня тут же дернулся, вдавил спусковую кнопку до упора, и… ничего не произошло!

Позднее срабатывание – вот как это гадство называется. Но оно случается так редко, что я не поняла, в чем дело. Думала, импульсник сдох напрочь, а через секунду-другую и мне каюк. Капюшонник пер, словно штурмовой робот, растопырив обе четверни с длинными черными когтями – каждый как мои полпальца. Он был без оружия – видно, лишился его в ходе боя. Но с такими «украшениями» никакой ствол не нужен: чиркнет по животу – и кишки вон…

Я попятилась, споткнулась о горячий обломок чадящего вездехода и опрокинулась на спину. Надо мной вырос аркассиец. Снизу он казался настоящим великаном, капюшон позади шеи раздулся, и с него таращились два огромных оранжевых «глаза». Научники объясняли, что эти пятна угнетающе действуют на психику, вот и сейчас «глаза» впились в меня так, будто высасывали жизнь. Накатила одурь, и я поняла, что вот-вот потеряю сознание. Успела подумать: «Вот и хорошо – в отключке не почувствую, как эта образина вспорет мне живот». А потом спусковая кнопка наконец-то сработала. Импульсник выплюнул сгусток плазмы, и враг упал. Точнее, сначала обвисли, как тряпки, крылья капюшона. Потом аркассиец зажал обеими лапами дыру у себя в брюхе, издал сиплый звук, несколько раз качнулся и лишь после этого рухнул. «Наконец-то!» – подумала я и с этой успокоительной мыслью отключилась.

И вот теперь я сидела и тыкала тестером в узлы полуразобранного импульсника. Работа кропотливая, отвлекаться нельзя, поэтому все, что говорили капрал и остальные, сливалось в неразборчивое «бу-бу-бу». И вдруг сквозь этот бубнеж четко прорезалось:

– Хорошо живете, ребята! Давненько не встречал такого симпатичного бойца. Хотелось бы занять с вашей красоткой круговую оборону какого-нибудь уединенного объекта. Этак на недельку, а если понравится, можно и дольше поохранять.

Я снова подняла голову. Мордатый новичок нагло пялился на меня, раздевая глазами, и лыбился, как довольный кот.

Конечно, новичком он был только для нас. Сразу видно – повоевал изрядно и нахлебался всякого дерьма под завязку. Но то ли соратников перебили, то ли не ужился в предыдущей команде, и его, чтобы не допустить раздрая, перевели в другое место. Почему-то мне казалось верным второе.

Ну что ж… Сам напросился, никто за язык не тянул.

– А хотелка не лопнет? – ангельским голосом осведомилась я и, отложив тестер в сторону, сноровисто собрала импульсник. – Ты меня ни с кем не спутал, герой? Если да, готова принять извинения. А если нет… Знаешь, я неплохо стреляю. Могу с трехсот метров оставить капюшонника без левого яйца.

Многие напыщенные индюки не способны даже мысли допустить, что над ними подтрунивают. Вот и этот оказался не лучше.

– У капюшонников нет яиц, – машинально ответил он и только теперь понял издевку. Поздно: ребята разом грохнули, и несколько минут к сказанному нельзя было добавить ни слова – такой стоял ржач. Мне даже немного жалко стало мордатого – он скривился, будто его схватила судорога.

Когда ни у кого уже не осталось сил смеяться, капрал смахнул невольно выступившие слезы и пробасил:

– Вот тебе, Эд, урок на будущее. Запомни: Хэтти сама выбирает, с кем занять круговую оборону, а кого послать к дьяволу в пекло. Отбреет так, что лучше бы с голыми руками угодил к капюшонникам.

– Это точно, – подтвердила я, небрежно поигрывая импульсником. Затем переключилась на второго новичка.

Он выглядел лет на десять моложе и меня, и мордатого Эда – я не дала бы ему больше двадцати двух. Конечно, многие и в таком возрасте становятся героями, но этот наверняка не нюхал пороху. Типичный штатский, которого застали врасплох, сдернули с насиженного места и сунули в мясорубку. Видно было, что мыслями все еще на гражданке, а нас воспринимает как досадное недоразумение.

Теперь парень уже не казался мне тощим. Высокий, худощавый – это да. Не красавчик, но лицо правильное, даже приятное. Портило его только отрешенное выражение. Я поморщилась. На мой взгляд, если уж ты попал на войну – забудь свои прежние чистоплюйские привычки и поскорее втягивайся. Чем быстрее перенастроишь мозги, тем больше у тебя шансов уцелеть.

– А ты кто? – спросила я, потому что желание разобраться с импульсником было уже перебито. Продолжу как-нибудь потом…

Парень перестал витать в облаках и настороженно глянул на меня. Ну еще бы: чего хорошего ждать от бабы, которая может отстрелить тебе причиндалы!

– Я уже представлялся, – негромко, словно извиняясь, сказал он. – Игорь…

– Хэтти, – вклинился капрал, – я в тебе души не чаю, а потому повторяю персонально. Игорь – специалист по системам связи и управления. Его… хм… откомандировали с Земли, чтобы он помог разобраться с техникой капюшонников. Но лабораторию раскурочило ракетой, много научников погибли, Игорь уцелел чудом. Пока начальство не создаст ему новые условия, он поживет у нас. Ясно?

– Более чем, – кивнула я. – Пусть живет. Мальчик, правда, худоват, но ничего, у нас рацион сытный. Откормим!

Эти слова вызвали новый ржач, но уже не такой продолжительный.

Три дня спустя мордатый Эд погиб в бою. Как я и думала, он оказался опытным воякой и совсем не трусом. Его тройке приказали взять укрепление капюшонников. Ребята долго подбирались к объекту – то ползком, то короткими перебежками. Двое шли впереди, Эд их прикрывал. Что ж, свою задачу он выполнил на «отлично», парней сберег – ни одного даже не оцарапало. А вот сам, уже на подходе, поймал-таки грудью воющий дротик. Этими адскими штучками аркассийцы заряжают свои стрелялки, и бьют они наповал, прошивая броню, которую не всякий импульсник возьмет.

Схватку мы выиграли, но на душе у меня было мерзко. Стоило ли так безжалостно выставлять Эда на посмешище? Конечно, зарвавшимся жеребчикам нужно давать отпор, а то окончательно охамеют. И все же…

Когда его хоронили, я еще держалась, а потом совсем расклеилась – думала, вот-вот слезу пущу. Но у меня был проверенный способ поднять себе настроение. Едва начало темнеть, я подошла к Патрику, легонько, словно невзначай, толкнула его и многозначительно повела глазами в сторону. Ирландец сразу понял, но не улыбнулся (улыбаться в такой день было грешно), а ограничился кивком.

Я вышла первой, а минут через десять Патрик уже вминал меня в траву на небольшой полянке посреди зарослей «чертополоха».

Война – штука жестокая и грязная, поэтому на ней обязаны быть свои маленькие радости. На роль мужчины для утех Патрик подходил идеально. Он никогда со мной не спорил, не грубил, не донимал занудной болтовней и не плакался в жилетку, как некоторые горе-кавалеры. Зато в сексе был неутомим и изобретателен. Настолько, что я закусывала губы, боясь застонать слишком громко.

Возвращались тоже поодиночке, хотя особого смысла таиться не было. Только очень наивный мог подумать, что мы ходили смотреть, как на небе зажигаются первые звезды. Как бы то ни было, никто из парней слова не сказал, даже не позволил себе кривой усмешки. Пусть бы только попробовал!

На следующий день я от нечего делать принялась доставать Игоря. Он увлеченно возился с устройствами, которые мы нашли в укреплении капюшонников, и больше его ничего не интересовало. Казалось бы, какое мне до него дело? Дали человеку работу, вот он и старается, душу в нее вкладывает, не отвлекаясь на неизбежные помехи вроде меня с ребятами. Вот только я не люблю, когда меня считают помехой. Даже наглые жеребячьи приставания лучше тупого безразличия.

– Ты всегда такой неразговорчивый? – спросила я, подойдя. – Не могу вспомнить, какой у тебя голос. Готова поспорить, на Земле работал в жутко секретном отделе.

Игорь с сожалением оторвался от причудливо изогнутой аркассийской штуковины и повернул ко мне голову. В его взгляде читалось: «Чего ты лезешь ко мне с дурацкими вопросами, безмозглая кукла? Продолжай свои бегалки-стрелялки, только, ради бога, не сбивай меня с мысли!»

Меня этот взгляд не просто кольнул, а взбесил. Так, что захотелось Игоря убить. Или хотя бы смертельно напугать – скажем, взять импульсник и приставить к не в меру умной голове. Еле сдержалась.

– Я… Я готов поговорить. – Он очень старался, чтобы его слова не выглядели как одолжение, но получалось плохо. – Вам что-то хочется узнать?

– Мне? Абсолютно ничего, – нарочито грубо ответила я. – А вот тебе, насколько понимаю, у нас должно быть дико. И что – никаких вопросов?

Ребята навострили уши, а капрал, будто невзначай, придвинулся поближе.

– Ну… – Игорь взялся рукой за подбородок. Потом, понизив голос, неуверенно спросил: – А скажите… Никто не знает, когда закончится война?

У капрала вытянулось лицо. Кто-то присвистнул. Кто-то хмыкнул. Кто-то негромко матюкнулся.

Поначалу люди с аркассийцами не враждовали. Присматривались друг к другу, собирали информацию, потом обменялись посольствами – все чинно-мирно. Но вот настал черед делить сферы влияния, и отношения натянулись. А затем и лопнули. Это случилось потому, что капюшонники затребовали себе слишком жирный кусок. Так, во всяком случае, нам объясняли командиры. Мы взывали к разуму и справедливости, но нас не слушали. И в конце концов вспыхнула война. Я до сих пор понятия не имею, кто первый запалил костер – в начале конфликта было столько мелких стычек и провокаций, что даже научники путаются. Знаю лишь, что сейчас мы сражаемся на Гарандже – одной из аркассийских планет. Но что тут удивительного? Рано или поздно приходит время бить врага на его территории…

– Вот что я тебе скажу, парень, – наконец нашелся с ответом капрал. – Мы окончательно надерем капюшонникам задницы, как только ты раскроешь все их секреты. Что-то уже получается? Ну, вот и молодец, на тебя вся надежда.

Ребята, конечно, заржали – им только дай повод понадрывать животы. А я, почувствовав, что кто-то смотрит мне в затылок, обернулась и перехватила взгляд Патрика. Странный взгляд, беспокойный – казалось, ирландец недоволен, что я вообще подошла к Игорю и попыталась завязать с ним разговор. Неужели увидел в нем соперника? Забавно, если так. Мужики в этих вопросах бывают мнительными, вот и Патрик туда же. Надо будет его и сегодня приласкать, чтобы выкинул дурь из головы…

Следующие два дня прошли спокойно. А на третий к нам заявился майор.

– Завтра – операция, – сказал он, глядя почему-то на одного Игоря. Тот от такого внимания начальства немного нервничал. – У аркассийцев появился новый объект. Это модуль, который можно принять за жилое помещение. Информации очень мало, но, по нашим сведениям, внутри находится особая аппаратура. Она позволяет координировать действия врага. Точнее, не просто координировать, а делать это на порядок лучше, чем мы наблюдаем сейчас. Ваша задача – атаковать объект на вездеходах, захватить его и в сжатые сроки исследовать. Исследовать, разумеется, будете вы. – Майор по-прежнему не отрываясь смотрел на Игоря. – Вопросы есть?

– Есть, – негромко, как всегда, ответил Игорь. – Почему сроки сжатые?

Майор бросил тяжелый взгляд налево – в сторону, где засели капюшонники.

– Их диктуют данные разведки. Сюда движется крупная группировка противника. Захватив модуль, мы сможем владеть им не больше двух суток. Потом придется отступить, предварительно уничтожив объект, а вместе с ним – все его секреты. Еще вопросы есть? Нет? Приступайте к подготовке!

Модуль был размером с небольшой ангар, только очень странной формы. Весь какой-то изломанный, перекошенный, с наклоненной внутрь дверью и загадочными шпилями на крыше. Впрочем, и боевые машины аркассийцев выглядели на редкость уродливо.

Я выбралась из вездехода и, раздвигая руками жесткую синевато-зеленую траву, поползла вперед. Вскоре наткнулась на твердый – они быстро коченеют – труп капюшонника. Недолго думая хотела перелезть через него, но тут над головой пронесся дротик, и я вжалась в землю, используя тело врага как прикрытие.

Нет, не зря эти дротики назвали воющими! Когда аркассийцы начинали обстрел, надсадный звук ввинчивался в барабанные перепонки, и хотелось немедленно дать деру, только бы его не слышать. Говорят, это придумано неспроста – капюшонники решили совместить убойный эффект с психологическим. Ну что ж, кое-чего они добились…

В воздухе повисла ослепительная нить и, уткнувшись в кустики позади модуля, завершилась вспышкой. Это Патрик задействовал главный калибр вездехода и, надо думать, сжег того самого капюшонника, который промахнулся по мне. Точно, сжег, убедилась я, просканировав окрестности. На всем видимом пространстве не осталось ничего живого, кроме кустиков, пучков жесткой травы и обитающих в ней мелких грызунов.

Я обернулась и поманила Игоря. Он только этого и ждал: подскочил к двери, вытряхнул из сумки свои электронные отмычки и принялся за работу. Я с импульсником на изготовку встала рядом и, как только толстенная броневая плита скользнула в сторону, ворвалась внутрь.

Модуль оказался пуст. Из мебели в нем были просторная лежанка, овальный стол и пара стульев с волнистыми сиденьями. Две стены представляли собой панели с подмигивающей разноцветными огоньками аппаратурой. Увидев ее, Игорь заулыбался и даже принялся что-то напевать.

Я повернулась к выходу, ожидая, когда к нам присоединятся еще двое парней с вездехода, и тут серебристый прямоугольник двери беззвучно встал на место. Мне и в голову не пришло, что случилось непоправимое, но Игорь вдруг изменился в лице и затеребил подбородок.

– Этого не может быть, – сказал он, растерянно глядя на экранчик одного из своих приборов. – Она не должна была закрыться.

Только тут у меня по спине просквозил холодок.

– Ты хочешь сказать…

Игорь смотрел на дверь так, словно хотел вышибить ее взглядом.

– Да, Хэтти. Мы в ловушке. И связь с внешним миром пропала – как отрезало.

– Но парни там, снаружи… Они могут открыть?

– Нет. Дверь перенастроилась – теперь даже я не смог бы. Кроме того, она самовосстанавливается, так что и боевой лазер не возьмет…

Следующие несколько часов он работал как одержимый, а я сидела и смотрела на него, потому что ничем не могла помочь. Разве что подать инструмент или продиктовать появившиеся на экранчике цифры. Смотрела и испытывала светлую зависть, переходящую в любование.

Мои познания в технике – на уровне тестера для проверки импульсника. Электроника для меня – чужой мир. Удобный, комфортный, но непостижимый, как головоломка, решить которую могут лишь самые высоколобые. А Игорь в этом мире жил!

Его пальцы непрерывно двигались: нажимали на многочисленные кнопки, порхали по сенсорным панелям, присоединяли и разъединяли детали и блоки. А лицо было… ну прямо как у мальчишки, который впервые попал в парк чудес и теперь не остановится, пока не перепробует все аттракционы. Но с каждым часом оно становилось все угрюмее. Наконец Игорь отступился от двери, сел и, устало свесив руки, откинулся на спинку стула.

– Надо отдохнуть, – сказал он. – Я до сих пор не могу понять принципа. Похоже, это обманка. Аппаратура, на первый взгляд, настоящая, но на исход сражения она повлиять не может. Значит, модуль был создан с одной целью: поймать не простого вражеского солдата, а специалиста-электронщика, чтобы выведать у него побольше технических секретов.

– Ты думаешь? – засомневалась я. – А если бы все-таки попался простой солдат?

– Он не смог бы открыть дверь. Такое под силу только человеку, неплохо знакомому с аркассийскими устройствами. Думаю, на этом и строился расчет.

– И что же теперь?

– Если через двое суток мы не выберемся отсюда, нас захватят в плен. Но этого нельзя допустить.

– Хорошо. Отдыхай.

Мы сидели на лежанке, привалившись к стене, и разглядывали ненавистную дверь.

Первым заговорил Игорь:

– Я стал ловить себя на том, что постоянно думаю о войне.

– Еще бы! – отозвалась я. – Тут больше и думать не о чем. Помню твой вопрос, когда все закончится, – капрал еле выкрутился.

– Все дело в том, что думать. – Игорь сделал упор на слово «что». – Знаете, мне все чаще вспоминается детство. Лет пятнадцать назад мои родители купили небольшой домик на берегу Черного моря. Довольно ветхий, но очень симпатичный и уютный. А потом оказалось, что в подвале живут крысы.

– Крысы? – удивилась я. – В наше-то время?

Игорь натянуто улыбнулся.

– Крысы – они на все времена. Не удивлюсь, если и человечество переживут. Так вот. Честно говоря, я их всегда недолюбливал, а про родителей и говорить нечего. Короче, мы объявили им настоящую войну. Пытались уничтожить всеми возможными способами, но они долго не сдавались. В конце концов, конечно, мы их вывели и очень радовались победе. А потом мне ни с того ни с сего стало грустно. Я подумал, что дом невероятно старый и обязательно нужен кто-то, чтобы скрашивать его одиночество. Люди вселяются и выезжают, а крысы постоянно копошатся в подвале, довольствуются малым и создают жизнь. Или видимость жизни.

Я посмотрела на Игоря и увидела на его лице незнакомое мне выражение. Ностальгия?..

– Странно слышать такую историю от технаря. К чему ты мне ее рассказал?

– Понимаете… Я подумал, что мы заявились на эту планету без спроса, не задумываясь о том, что она уже занята. А когда аркассийцы оказали сопротивление, мы стали их выводить, как крыс из подвала.

– Ха! – сказала я. – Ничего себе крысы! Вооруженные до зубов, положившие тысячи наших!

– Да. Но сути это не меняет. Мы пришли в чужой мир.

– Может, тогда ты бросишь воевать с этой проклятой дверью и дождешься крыс… то есть капюшонников?

– Нет, – негромко, но твердо сказал он. – Не брошу.

Я смотрела на него, жадно впитывая глазами каждую черточку лица. И вдруг поймала себя на пугающей мысли, что смерть уже отправилась по мою душу и не далее чем завтра будет здесь. Дверь, конечно, нам не поддастся, а живой меня капюшонникам не взять, будь они хоть трижды вправе владеть своим подвалом. Да, мне довелось испытать много боли и несправедливости. Но унести с собой в могилу потаенные желания показалось обиднее всего.

Спрыгнув с лежанки, я начала с треском расстегивать липучки на камуфляжной куртке. Игорь наблюдал за мной расширившимися глазами.

– Что вы делаете? – наконец выдавил он.

– Не вы, а ты, – сказала я и повела плечами, чтобы куртка соскользнула на пол. Затем взялась за брюки.

– Вы, кажется… – Игорь не договорил, зачарованно глядя, как я избавляюсь от остатков одежды.

– Не вы, а ты, – повторила я и, уже нагая, плавно откинула волосы с плеч. У меня сладко ныло внизу живота. Но не так, как в предчувствии, что бычина Патрик сейчас опрокинет меня в кустах, и я забьюсь под ним, едва удерживая рвущиеся из горла стоны. Почему-то совсем иначе…

Я снова забралась на лежанку и, притянув к себе Игоря, припала губами к его губам. Он машинально ответил, но тут же, словно опомнившись, отшатнулся.

– Что вы… Что ты делаешь?

– Молчи, – шепнула я, освобождая его от одежды.

– Я не могу… – Это выглядело уже почти как капитуляция. – Хэтти, меня на Земле ждет девушка…

– Она ничего не узнает. – Меня подмывало сказать: «Уже не узнает», но это было бы чересчур жестоко.

Игорь еще какое-то время сопротивлялся, а потом у него разом сдали ограничители, и он взял меня стремительно, как изголодавшийся самец. И я закричала – уже не сдерживаясь, словно полной мерой вознаграждая себя за тот опасливый секс в кустах…

Потом мы лежали и смотрели друг на друга. Мне казалось, что в модуле разливается золотистое марево, а под потолком нежно позвякивают крошечные колокольчики. Чего только не померещится в любовном дурмане!

– А ты… – начал Игорь. – А у тебя есть муж?

– Был, – коротко ответила я. Помолчала, решая для себя, стоит ли ворошить прошлое, затем продолжила: – Я его любила до безумия, а он вел себя как последняя скотина. Постоянно напивался с друзьями, а когда заявлялся домой – избивал меня. Редкая неделя обходилась без побоев. Синяки на теле не успевали проходить. Не верится, да?

Игорь подавленно молчал.

– Мало кто поверил бы, – снова заговорила я. – Боевая тетка, завалившая столько капюшонников, что со счету сбилась, позволяла пьяному животному дубасить себя кулаками и пинать лежачую под ребра… А я ничего не могла поделать. Он был чертовски красив, и эта красота высасывала мою волю без остатка. Я стелилась перед ним, как тряпка, пока не поняла: еще немного – и он забьет меня насмерть. Спаслась чудом: объявили очередной набор в Звездную армию, и я тайком от него завербовалась. Узнав об этом, он рассвирепел, но уже не мог до меня дотянуться. Армия своих не выдает! Ну, как тебе моя история?

Лицо Игоря исказилось. Таким я его еще не видела.

– Вот мерзавец! – с отвращением сказал он. – Если бы я его встретил…

– Уже незачем. Я наводила о нем справки. Он продолжал пить и спился до такой степени, что медикам пришлось применить самые сильнодействующие препараты. Среди них была одна дрянь, которая в особо тяжелых случаях необратимо изменяет мозг. Короче, мой бывший, еще совсем молодой, превратился в трясущуюся развалину. Худшего наказания не придумаешь, верно?

Страницы: «« 23456789 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Предлагаемые тексты Л. Н. Толстого выбраны из дневников писателя, которые он вел с перерывами с 1847...
В монографии впервые осуществляется целостное рассмотрение собственно реалистического течения в русс...
В России идет становление предпринимательства, индивидуальных и фермерских хозяйств. Быт и бизнес те...
Творческое наследие Никоса Казандзакиса (1883–1957) – писателя, поэта, драматурга, эссеиста, исследо...
Конец 19 века, Псковская губерния. С графом Орловым, приехавшим погостить у своей тетушки, происходя...
В монографии рассматриваются литературные, философские, религиозные взгляды выдающегося французского...