Тростниковые волки Савочкин Дмитрий

«Дас Райх»

Верба внимательно посмотрела на моё лицо и спросила, неожиданно перейдя на «ты»:

–Та знаешь, где это, да?

–Да, я знаю. Это дома.

В этот момент подошла официантка с моим заказом, и я жадно набросился на еду.

–Что будешь делать дальше?

Я не ответил.

–А возьмёшь меня? Ну пожа-алуйста.

Я оторвался от еды, вытер губы салфеткой и посмотрел на неё.

–Ну ты же увидел уже, что я умею искать. А ещё я умею… да я всё умею! Говорить с людьми, рыться в бумагах, сидеть в библиотеках. Могу еду готовить и стирать носки. Рожать детей и подносить снаряды.

Я задумался, взвешивая «за» и «против».

–Ну?

–Я думаю.

–Чего тут думать, – неожиданно выдала она убойный аргумент. – Неужели ты способен отказать девушке с пятым размером груди?

И тут я, каюсь, не удержал взгляд. Он съехал под линию ключиц и остановился на её бюсте, туго обтянутом блузой с глубоким декольте и частично серым пиджаком. Да, действительно пятый размер.

–Это удар ниже пояса, – сказал я.

–Я исчерпала все аргументы, – сказала она, – в такой ситуации девушкам простительны удары ниже пояса.

–А тебе работать не нужно? Ты ж вроде… редактор?

–Во-первых, сегодня пятница и приближаются выходные. А во-вторых, я два года уже без отпуска, так что мне просто судьба куда-нибудь выбраться.

Я посмотрел на листки с распечатками, ещё секунду поколебался и принял решение.

–Значит, условия такие, – начал я, но она меня перебила, вскочив со стула:

–Уррраааа!

–Ты чего кричишь?! – воскликнул я, тоже перейдя на «ты».

–Ты меня берёшь.

–Я тебя не беру, а нанимаю. И то, что я тебе сейчас скажу, очень серьёзно, так что слушай внимательно. Условия такие. Все дни, пока мы работаем вместе, рабочие. Время работы и время отдыха устанавливаю я. Если я говорю, что надо в воскресенье ночью в дождь ехать в лес, рыть там землю – едем в лес и роем землю, и никаких возражений или рассуждений. Ты делаешь то, что я говорю, в том объёме, который я устанавливаю. Нравится тебе или не нравится, понимаешь ты, зачем это нужно, или не понимаешь – не важно, я ничего не обязан тебе объяснять. Ты живёшь в тех условиях, в которых надо жить, ешь и пьёшь то, что есть в наличии, и не скулишь. Вообще никогда не скулишь. Если ты нарушаешь какое-то из этих правил, я тебя увольняю без выходного пособия.

–Ясно, – она с готовностью кивнула.

–Ты одеваешься по-походному и берёшь с собой минимум вещей. Возьмёшь больше одной сумки, будешь тащить на горбу сама. Я отвечаю за наличие ночлега и еды и оплачиваю все транспортные расходы. За работу я плачу тебе стандартную подённую ставку копателя на протяжении всего времени поиска. Это неделя или две.

–А «стандартная подённая ставка» – это сколько? – лукаво склонила она голову вбок, и я написал на салфетке перед ней цифру. Она кивнула.

–И ещё одно. Всё, что мы делаем, – легально, это не должно быть опасно. Меня нанял один человек для простой, нормальной вещи – кое-что найти. Он не обязывал меня к соблюдению конфиденциальности или хранению каких-то тайн. Но в начале поиска никогда нельзя сказать, что мы увидим и к чему придём в конце. Поэтому я оставляю за собой право в любой момент по поводу любой вещи сказать: «Это тайна». И тогда я должен быть уверен, что ты никому ничего не расскажешь. Предупреждаю, учитывая журналистские рефлексы. Мне бы очень хотелось договориться об этом сейчас.

–Конечно, – она кивнула, – только ты, пожалуйста, не забывай про тайны говорить, что это тайны. А то есть люди, которые треплются, а потом, когда ты кому-то что-то пересказываешь, обижаются, говорят: «Я думал, и так понятно, что это секрет».

–Не волнуйся, я не забуду. Я тебе два раза повторю.

–Здорово. А когда мы начинаем?

Я посмотрел на часы:

–Сейчас. У меня к тебе на сегодня есть ещё два задания. Первое – купи нам с тобой билеты на поезд, до дома. – Я достал бумажник и положил перед ней несколько купюр. – Отзвонись потом, скажи, какой вагон.

–А второе?

–Достань где-нибудь фотографию дочери Караима. В смысле, Русалки. Сумеешь?

–Не вопрос. – Она кивнула головой, собралась и поспешно пошла выходу.

–Верба, – окликнул я её, когда она уже была в дверях.

–Что?

–А как звали подругу Фет-Фрумоса?

–Ыляна Косынзяна, – улыбнулась она, – это Одесса, тут полно молдаван. На самом деле тут каждый третий знает, как звали подругу Фет-Фрумоса.

Я поел, расплатился и отправился искать интернет-клуб.

В почтовом ящике меня ждал ответ от Хаима. Хаим начинал прямо, без обиняков:

«Wenn ich in meinem Briefkasten einen Brief von dir sah, griff ich sofort eine nur fr den Fall bei der Hand liegende Axt und zerstckelte meinen Monitor. Als ich dann abgekhlte, wurde es mir klar, dass der Monitor dafr nicht gltig ist, dass verschiedene Bastards mir pltzlich Briefe schreiben, aber es war schon zu spt: Ich musste nach einem neuen Monitor gehen. So fge die Standard LCD Kosten meinem zustehenden Betrag hinzu.

Gleich muss ich dich verstimmen, mein kleiner Liebhaber der Antike: man hat dir die Flschung unterschoben/aufgehalst. Niemals, in keiner einzigen Einheit der Wehrmacht wurden die Runen fr die Bezeichnung der Division verwendet. Sie knnte mit einer Stellennummer bezeichnet werden, mit dem Namen, oder mit einer codierten Nummer (auf den EM der Saboteurs und Luft-Kommandos). Hier nun Martha fgt von dem Sofa hinzu, dass mit den Runen auf der EM benennte sich nur «SS» – ebenso wie auf allen brigen Regalien.

Aber wenn es so eine EM gbe, dann knnte die wirklich nur in der zweiten SS «Das Reich» ausgegeben werden, und einem gewissen Hans Brueghel, Hauptsturmfhrer des psychologischen Dienstes (VI) von Divisionsstab, gehren. Um das festzustellen, mu ich auch nicht mal zu Berlin anrufen, ich habe eine Kopie des Erkennungsmarken-Verzeichnisses von der Division.

Brueghel ist eine sehr triviale Person. Whrend des ganzen Krieges ist er durch nichts berhmt oder gekennzeichnet geworden – und deshalb findet man fast keine Erwhnung ber ihn in den Studien ber die zweite SS, es sei denn, in der allgemeinen Liste. Seine Biographie ist bruchstckhaft – wurde in 1901 geboren, seit 1930 Mitglied der Partei, ein SS Veteran, in der Organisation seit 1931 (Buch # 11 111 – eine interessante Nummer, ja?), in der Division seit ihrer Grndung und bis Mitte 1943. Wird vermit.

Ich habe gerade berprft – ich habe nichts mehr von ihm, und in einer Entfernung von Katzensprung kann ich nichts mehr finden.

Wenn du wirklich Information ber ihn brauchst, trotz der Tatsache, dass die EM geflscht ist – ziehe ich nach Berlin. Aber ich warne dich – du wirst den Satz mit zwei multiplizieren. Sowohl fr mich als auch fr Martha.

Schreibe, gehe nicht verloren.

Weil ich habe keine Lust mehr habe, nach dem nchsten Brief den Monitor in Stcke zu schneiden.

Chaim»< type="note" href="#n2" id="link_n2">[2].

Тут надо сказать пару слов о том, кто такой Хаим.

Хаим представлял собой настоящий клубок противоречий, начинавшихся с его происхождения.

Отец Хаима был чистокровным немецким евреем. Дед и бабка Хаима по отцовской линии познакомились в концлагере Дахау. Они любили друг друга платонически, через колючую проволоку, словно в романе Ремарка, стоически поддерживая друг друга в ожидании смерти. В 1944 году оба они неожиданно были переведены из концлагеря на завод по производству мыла в рамках кампании Гиммлера под улучшению имиджа рейха накануне поражения в войне, и в 1945-м их освободили американские войска. В 1946-м они поженились, и в 1947-м у них родился сын – отец Хаима.

Мать Хаима была отпрыском древнего баварского аристократического рода. Её отец, барон фон что-то там, был мелкоземельным помещиком и в 1935-м вступил в партию, затем в СС, ушёл добровольцем в армию, с началом войны оказался на Восточном фронте, где дослужился до штурмбаннфюрера и командовал батальоном, а потом попал в плен и исчез из жизни своей семьи на долгих двадцать лет. Мать Хаима родилась через девять месяцев после последнего отпуска её отца, в 1944-м, и увидела его впервые в 1965-м, уже взрослой женщиной. Через несколько лет она вышла замуж за еврея, уехала из дома и, насколько мне известно, больше не виделась с отцом ни разу до самой его смерти. О причинах можно было только догадываться. Один раз Хаим обмолвился, что его дед имел какие-то связи с ОДЕССА, но развивать эту тему не стал, и я не стал спрашивать.

Поскольку его отец не был немцем, а мать не была еврейкой, Хаим был чужим и для тех и для этих. Думаю, не стоит и говорить, что для Хаима не существовало священных коров – он одинаково равнодушно относился и к трогательности покаяния немцев, и к аффективности Шоа. Вторая мировая интересовала его прежде всего как заработок – и он был здесь достаточно успешен. Как историк Хаим имел постоянную аккредитацию во всех крупных архивах и фондах Германии, начиная, конечно, с Deutsche Dienststelle – преемницы ВАСт, – «Немецкой службы по оповещению близких родственников павших солдат бывшего вермахта», и Volksbund Deutsche Kriegsgrberfrsorge e.V. – «Народного союза Германии по уходу за военными могилами». Помимо этого у него были прекрасные исследовательские навыки и отличный нюх на всё, что выбивалось из общей картины. Хаим сотрудничал с рядом серьёзных копателей, прикрываясь официальными подработками на те или иные исторические общества и поисковые движения. Пару раз он попадал в поле зрения полиции, но каждый раз выходил из воды сухим.

Мне повезло познакомиться с ним в самом начале моей… скажем так, «археологической карьеры», и так уж случилось, что мы стали друзьями. Хаим вообще редко сходился с людьми – слишком уж специфическим он обладал характером. Единственным человеком, которому он полностью и безоговорочно доверял, вот уже десять лет была его девушка, Марта, – вероятно, самое удивительное создание на Земле. За всё время нашего знакомства, кроме «Привет» и «Пока», Марта произнесла при мне, может быть, десяток слов. Но Хаим с регулярностью утренней газеты пересказывал мне анекдоты, басни и целые поэмы в прозе, утверждая, что это вчера ему рассказала Марта. Очевидно, она общалась с ним одним. И, очевидно, их двоих это вполне устраивало. Она была полупрофессиональным фалеристом, и её помощь часто оказывалась очень кстати.

Последний раз мы расстались в разгар моих «полицейских приключений». Мне пришлось спешно обрубать все концы, и я просто исчез, ничего не объясняя. Хаим сам работал в этом бизнесе не первый день и хорошо знал, что это могло значить, поэтому не сделал ни одной попытки со мной связаться. С моей стороны, конечно, было некрасиво не появляться так долго, будучи на свободе, но я рассчитывал, что Хаим не сердится. В конце концов, зачем же ещё нужны друзья?

Судя по письму, Хаим не сердился, во всяком случае не сильно. Меня больше волновало другое. Хаим настаивал на том, что жетон поддельный, в то время как я с самого начала не сомневался в его подлинности. Я откинулся на спинку стула и запрокинул голову. Под потолком неспешно месил воздух вентилятор, очевидно, не выключенный с лета.

Я начал взвешивать «за» и «против». «Против» набиралось довольно много – жетон действительно был аляповатым и совершенно не напоминал виденные мною образцы. Но было одно очень веское «за» – именно такой аляповатый и несуразный жетон никто не стал бы изготавливать, чтобы выдать его за подлинник. Подделка жетона того времени – филигранная работа, которая не может принести сколь-нибудь серьёзных дивидендов. Тем более подделка половины жетона. Человек, который подделывал такой жетон, совершенно точно имел в виду какую-то цель. И он точно был профессионалом. Такой человек не стал бы подделывать жетон настолько неправдоподобно. Моё чутьё уверяло меня, что этот жетон – настоящий. Во всяком случае, тот, кто его делал, изготавливал оригинал. Что бы это ни означало.

Альзо.

Я решил принять для себя в качестве рабочей версии следующую: вне зависимости от того, кто и для чего изготовил жетон, я буду считать, что он был изготовлен для Ганса Брейгеля, начальника шестого отдела штаба второй дивизии СС «Дас Райх». Соответственно целью поисков становится труп пропавшего без вести Ганса Брейгеля, на шее которого, вероятно, всё ещё болтается вторая половина жетона, если она не сгнила вместе с трупом Брейгеля в непролазных болотах где-то на гигантском пространстве от Волги до Сены.

Это была на данный момент самая правдоподобная версия из всех, с какими можно было работать.

Я написал письмо Хаиму:

«Chaim, mein Lieber, ich danke dir herzlich fr deine Antwort.

Ja, Brueghel interessiert mich trotzdem, unabhngig davon, ob das eine echte oder geflschte EM ist. Bitte berprfe alles, was du kannst. Wie gesagt, ich bezahle alle Kosten (sowohl fr dich als auch fr Martha), zum doppelten Satz bin ich bereit. Wann ich das Haus erreiche, berweise ich dir einen Vorschu fr dich.

Schreibe whrend der Vorwrtsbewegung.

Kreuzschnabel»[3].

Я отправил письмо и решил, пока есть время до поезда, немного покопаться в Сети и освежить в памяти основные вехи боевого пути второй дивизии СС.

Штаб дивизии – тогда это был «штаб Пауля Хауссера» – возник уже после вторжения в Польшу, 10 октября 1939 года, а ещё через десять дней, 19 октября, под началом штаба были объединены резервные части СС. На тот момент это были три пехотных полка: «Дойчланд», «Германия» и «Дер Фюрер». Дивизия тогда называлась «Резервная дивизия СС (моторизованная)».

В мае 1940-го дивизия приняла участие в западной кампании вермахта в составе 18-й армии, в рамках операции «Гельб» (вторжение во Францию и страны Бенилюкса). После капитуляции всех континентальных западных противников дивизия готовилась к совместному с испанцами захвату крепости «Гибралтар», но операция была в итоге отменена из-за колебаний Франко.

В конце лета и осенью сорокового года происходит ряд структурных и кадровых изменений во всём вермахте и войсках СС, которые коснулись и дивизии Хауссера: её покинул полк «Германия» (на базе которого была собрана новая дивизия СС – «Викинг», пятая по номеру), вместо которого в состав дивизии был включён вновь созданный 11-й полк СС. В декабре дивизию переименовывают в дивизию СС «Дойчланд», и тут же, почти без паузы, в январе 1941-го – в дивизию СС «Райх» (вероятно, чтобы не путать название дивизии и входящего в её состав полка).

Весной 1941-го дивизия участвует в балканских операциях вермахта. Здесь происходит первое памятное событие в истории подразделения: утром 12 апреля 1941 года командир второй роты мотоциклетного батальона дивизии гауптштурмфюрер СС Фриц Клингенберг, вместе с десятью солдатами выехавший на разведку, без единого выстрела (фактически – уговорами) захватил Белград. 17 апреля Югославия капитулировала.

В мае 1941-го дивизию перебрасывают в Польшу, и 22 июня она в составе 46-го армейского корпуса 2-й танковой группы Гудериана (группа армий «Центр») вторгается в СССР.Почти месяц продолжается сюрреалистическая война, которую немцы обозначали словами «Впереди нет врага, а позади – нет тыла». Встречая бессистемное, легко ломаемое сопротивление, немецкие части стремительно продвигаются в глубь советской территории, отрываясь от снабжения, обозов и коммуникаций и зачастую с затруднениями идентифицируя друг друга, когда разные воинские подразделения выходят к одним и тем же рубежам. Дивизия СС «Райх» столкнулась с 100-й стрелковой дивизией РККА Руссиянова, бои с которой продолжались до 22 июля, когда немецкое наступление забуксовало и Гудериан отдал приказ закрепиться на ельнинском выступе и перейти к обороне.

И понеслось!

Три подряд чудовищные молотилки: сначала Ельня и Смоленское сражение, затем Киевский котёл, в самом центре которого оказалась вторая дивизия СС, и следом – операция «Тайфун» (в составе 40-го корпуса 4-й танковой группы Гёпнера), последняя, отчаянная попытка вермахта реализовать план «молниеносной войны» с захватом Москвы. Операция «Тайфун» выдохлась лишь в ноябре, когда ударили дикие морозы (12 ноября в районе боёв было минус пятнадцать, а 2 декабря уже было минус тридцать два), и раздетые и изнурённые несколькими месяцами непрерывных боёв эсэсовцы столкнулись с упорнейшим сопротивлением 78-й стрелковой дивизии Белобородова – ударного кулака 16-й армии Рокоссовского. 78-я славилась среди немцев тем, что солдаты этой дивизии не брали пленных и сами ни при каких обстоятельствах не сдавались в плен. После кровопролитнейших боёв по нескольку суток без перерыва немецкое наступление останавливается, когда солдаты уже видят Москву. Рокоссовский начинает контрнаступление, отбросившее вермахт назад. Дивизию СС «Райх» в это время переводят в 9-ю армию Моделя, где она занимает оборону подо Ржевом. Зима 41—42-го – оборона знаменитого ржевского плацдарма и защита единственной, по сути, дороги, по которой осуществлялось снабжение всей группы армий «Центр». 24 января Модель отдаёт Отто Кумму, командиру полка «Дер Фюрер», простой приказ: «Держать любой ценой». Кумм отвечает: «Так точно, господин генерал». К середине февраля, за три недели стояния насмерть, солдаты боевой группы «Кумм» подо Ржевом подбили семьдесят танков и убили пятнадцать тысяч человек. Сама же боевая группа истекала кровью и постоянно доукомплектовывалась. (К этому времени относится другой знаменитый эпизод: 18 февраля Кумм явился на доклад в штаб дивизии в сопровождении тридцати пяти человек. Это были все, кто остался в его полку.)

Отдельные части дивизии постепенно отводят для отдыха и доукомплектования, но отвести всю дивизию, целое боевое подразделение, на котором фактически держится оборона важнейшего участка фронта, командование не решается. Так возникает «Боевая группа СС Райх» – остатки дивизии, продолжающие сражаться на передовой, которым постоянно придают новобранцев в качестве «свежей крови». Группа держалась до конца весны, когда на фронте наступило затишье, и 1–2 июня всё, что осталось от дивизии, погрузили во Ржеве на поезда и вывезли в тыл.

За время восточной кампании 1941–1942 годов дивизия лишилась трёх четвертей личного состава убитыми, ранеными и пропавшими без вести и сменила четырёх командиров: 14 октября Пауль Хауссер был тяжело ранен и потерял правый глаз, и после этого командиры менялись каждые несколько месяцев, а то и несколько дней.

Летом сорок второго дивизия, переименованная в дивизию СС «Дас Райх», размещается возле Ганновера, а затем в Нормандии, на севере Франции, где доукомплектовывается, а фактически – собирается заново по частям. Полки дивизии моторизуют, включают в её состав танковый полк и несколько новых батальонов. После короткой операции по оккупации юга Франции дивизию включили во вновь созданный 1-й танковый корпус СС под командованием Пауля Хауссера, состоявший из дивизий «Лейбштандарте Адольф Гитлер», «Дас Райх» и «Тотенкопф». В этот момент дивизия называется мотопехотной дивизией СС «Дас Райх» – именно так, не считая вольфсангеля вместо названия, было написано на жетоне Ганса Брейгеля.

В январе 1943-го 1-й танковый корпус перебрасывают на Восточный фронт в состав группы армий «Юг», где тот занимает оборону на харьковском направлении перед наступающими частями Красной армии. В феврале корпусу удаётся войти в тыл наступающему 7-му гвардейскому кавалерийскому корпусу РККА, окружить его и уничтожить. Однако атаки Красной армии не прекращаются. Обе стороны – и Воронежский фронт, и группа армий «Юг» – получили от своих «верховных» приказ: драться до последнего, не делая ни шагу назад. И, как это часто бывает в военной истории, выжить в итоге сумел тот, кто смог творчески проигнорировать указания свыше.

Нарушив прямой приказ фюрера (Гитлер в этот момент как раз был в штабе группы армий «Юг» в Запорожье), под натиском окружающих его частей Красной армии Хауссер дал своему корпусу приказ отступать и оставить Харьков (в тот момент это ещё можно было сделать по узкому коридору в полтора километра). Этот манёвр отдал советским частям Харьков, но заставил их вытянуть вперёд «клин», поставив уже красноармейцев под угрозу окружения. 10 марта фон Манштейн начал контратаку, на острие которой был корпус Хауссера и конкретно дивизия «Дас Райх». Харьков снова был взят, и немецкие войска закрепились в нём до конца весенней распутицы, когда было решено ликвидировать курский выступ фронта РККА ударами с флангов.

В начале лета корпус Хауссера был переброшен к Белгороду, где 5 июля 1943 года все до единого солдаты дивизии СС «Дас Райх» вступили в бой на Курской дуге. Нечеловеческая бойня, с битвой за каждый метр, стрельбой из пулемётов и огнемётов, переходящей в рукопашные схватки, когда на остриё атаки попеременно выходят то танки, то пехотинцы – такой войдёт в историю эта битва. 12 июля под Прохоровкой корпус Хауссера врезался в переброшенную с северного фаса Курской дуги 5-ю гвардейскую танковую армию Ротмистрова. Происходит величайшее в мировой истории лобовое столкновение танковых армий: сотни огромных стальных машин на открытом поле лупят во все стороны прямой наводкой из всех имеющихся видов оружия. Два последующих дня войска продолжают спорадические битвы и топчутся на месте, чтобы чаша весов затем плавно склонилась в сторону Красной армии. 23 июля советские войска контратакуют, и фон Манштейн постепенно отводит подразделения с этого участка фронта.

В августе дивизия СС «Дас Райх» сначала обороняет Миус-фронт, затем – Харьков, который теперь уже фон Манштейн сдаст, чтобы спасти свои войска, нарушив прямой приказ Гитлера. После этого – оборона одного плацдарма, другого, третьего – день за днём отступление и отступление, обескровившее дивизию настолько, что 17 декабря её снова переименовали в «боевую группу». Некоторые подразделения дивизии в этот момент перебрасываются в тыл, некоторые продолжают сражаться на Восточном фронте до 8 апреля 1944-го.

В апреле остатки дивизии расквартировали в Тулузе, где дивизию снова доукомплектовали (в её состав, кроме полков «Дер Фюрер» и «Дойчланд», вошли 2-й полк СС и 2-й танково-артиллерийский полк СС) и перебросили на запад в ожидании высадки союзников. Дивизия теперь называлась просто «танковой», то есть здесь заканчивается период, в который Брейгелю могли выдать его жетон.

После высадки союзников накалённые до предела отношения между оккупационными войсками и местным населением разродились настоящей партизанской войной, приведшей к массовым карательным акциям. 9 июня 1944 года в городке Тулле солдаты разведбатальона дивизии под командованием штурмбаннфюрера СС Генриха Вульфа повесили сто местных жителей по подозрению в связях с партизанами. 10 июня солдаты 1-го батальона полка «Дер Фюрер» под командованием штурмбаннфюрера СС Отто Дикмана в местечке Одадур-сюр-Глан сначала расстреляли несколько сотен мужчин, затем сожгли в церкви женщин, детей и стариков. Обстоятельства были путаными, дивизионное руководство приказало начать расследование, но Дикман был убит в бою в Нормандии раньше, чем успел предстать перед судом.

Всё лето 1944-го дыры в обороне затыкали частями дивизии, разбив дивизию на несколько боевых групп. Но героизм солдат (например, 14 июля средний танк «Пантера» под командой Эрнста Бакмана в одиночку остановил продвижение целой колонны вражеской техники, подбив в общей сложности 11 танков) не мог изменить обстановку на фронте.

Зимой 1944–1945 годов танковая дивизия СС «Дас Райх» в составе 4-й танковой армии принимает участие в Арденнском наступлении – последнем за всю Вторую мировую войну масштабном наступлении немецкой армии, навсегда подорвавшем здоровье вермахта. Несмотря на спорные результаты битвы, немецким войскам пришлось отступить, и будущее поражение в войне теперь стало очевидно для всех. Кроме фюрера, конечно.

Дивизия продолжала сражаться на Западном фронте, но уже скорее ожидая капитуляции и надеясь встретить её с минимальными потерями. В мае 1945 года вторая танковая дивизия СС «Дас Райх» сдалась американской армии, оставшись в истории беспримерным по выучке и боевому духу воинским подразделением. Из этой дивизии вышли один командующий армией и группой армий, три командира армейских корпусов и целых 19 командиров дивизий. Военнослужащие дивизии множество раз награждались разнообразными наградами и поощрялись командованием. Множество солдат, служивших в дивизии, прославились как во время войны, так и после неё, – они становились политиками, бизнесменами или просто писали мемуары, исследования, научные труды. И среди сотен и тысяч известных и хорошо изученных биографий солдат дивизии «Дас Райх» нет биографии единственного человека, который меня сейчас интересовал, – Ганса Брейгеля. Он ничем не прославился и ничего не совершил. И, чёрт возьми, я понятия не имею, как я буду его искать.

От экрана монитора меня отвлекло жужжание мобильного: я получил СМС. Верба прислала мне время отправления поезда и номер вагона. «Буду ждать на перроне». Я протёр пальцами глаза, закрыл браузер и вышел на свежий воздух.

Ветер гонял листья.

Медленно, но верно приближалась зима – в портовых городах это неприятное время года, когда погода может меняться несколько раз в день, дожди переходят в снега, а снега переходят в дожди, и кажется, что всё вокруг не живёт, а ждёт возвращения тёплых дней. Я прогулялся немного по центру города и поел в китайском ресторанчике недалеко от оперного театра. Когда-то в Одессе было полно китайских забегаловок – одна была прямо на вокзале, довольно приличная, кстати. Помню, стены там были обклеены газетами на китайском языке. И чай был отменным.

Я стал вспоминать, какой Одесса была раньше, и вдруг подумал, что в этот приезд даже не увидел моря. Жизнь ускоряется, а мы стареем. Люди, живущие в центре крупных европейских городов, годами не видят их прекрасной архитектуры. У них стандартный маршрут «дом – работа – дом», а в выходные хочется только, чтобы тебя оставили в покое. Они лежат на диванах и смотрят свои телевизоры. Они узнают об урагане у них в городе не по ветру, гнущему деревья к земле, а по картинке в новостях. Я был в Одессе два дня, побывал в полдюжине мест, поговорил с десятком людей, но не увидел моря.

Наверное, это нормально.

Верба ждала меня на перроне. Она была в джинсах, блузе и жакете с неизменным декольте. С собой у неё была всего одна сумка, правда, как я тут же убедился, довольно тяжёлая.

–Твой билет, – сказала она и протянула мне железнодорожный конверт.

Мы разобрались с проводницей, вскарабкались по лестнице в вагон, нашли наше купе и с трудом расположились. Это был спальный вагон, в купе мы были одни.

Верба тут же куда-то выскочила и отсутствовала почти до отправления.

–Ну что? – спросил я, когда поезд тряхнуло и вагоны плавно поплыли мимо провожающих на перроне. – С работы тебя отпустили?

–Конечно, я ж говорила – я два года без отпуска.

–А домашние тебя отпустили? Муж там, дети?

–Муж объелся груш. Я в разводе. И детей у меня нет. Так что за моральное самочувствие моей семьи можешь не переживать. – Она улыбнулась ядовитой улыбкой. – Отпрашиваться пришлось только на работе. Но они без меня как-нибудь пару недель перебьются.

В купе зашла проводница, забрала билеты, предложила чай. Я попросил пива, и она практически сразу принесла. Видно, народу в вагоне было немного. Верба, подумав, тоже попросила пива.

–Тяжело это? – спросил я.

–Что?

–Работать редактором.

–Ну, не тяжелее, чем мешки таскать. Хотя бывает, конечно, что авторы достают…

–Со своими «нетленками»?

–Ага. Сегодня, например, с утра читала повесть под названием «Город безголовых».

–Отличное название.

–Да и сюжет ничего. Но написано отвратительно.

–А что за сюжет?

–Про город, все жители которого вечером, перед сном, снимали головы и клали их в тумбочки.

–Отлично! И что дальше?

–Однажды в город приехали мошенники и начали продавать посреди города целительные капли от всех болезней. Их быстро разоблачили, отстегали по ягодицам (там так и написано было – «по ягодицам») и выдворили из города. Но ночью они вернулись, прошлись по всем домам и забрали головы всех жителей. Наутро выяснилось, что никто в городе не способен ни говорить, ни слушать, ни думать – все просто шатаются из стороны в сторону и ждут. Хоть чего-нибудь. Головы сохранило всего четыре человека: мэр города, у которого тумбочка запиралась на ключ, пенсионер, который боялся оставлять голову в тумбочке и приклеил её к шее скотчем, пьяница, который свалился вечером под забор, не дойдя до дома, и рокер, который всю ночь катался по городу на мотоцикле.

–И что?

–Ну и дальше они решают, что теперь делать. В общем-то, тут должен быть самый сок – такой колоритный набор персонажей получился, такие аллегории интересные, можно было прекрасно всё это раскрутить. Но написано очень бедненько.

–А заканчивается чем?

–В город звонят пограничники и говорят, что таможня задержала группу мошенников с большим числом голов. Те пытались провести эти головы через границу как груз капусты, но в последнюю секунду взятки раздали неправильно, и их повязали.

–Прекрасно, по-моему.

–Да я ж говорю, идея неплохая. Но испортить хорошую идею плохой реализацией куда проще, чем кажется. Такие вещи очень обидно читать. Но ты мне баки, пожалуйста, не забивай. Ты мне лучше давай рассказывай, что это компа… как там тебя?

–Кампанолог.

–Вот-вот, что кампанолог делает на секретной службе его величества? Тебя ведь Караим нанял?

Я кивнул и достал из кармана половину жетона Ганса Брейгеля.

–Ты знаешь, что это такое?

–По-моему, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что это – не колокол. И даже не запчасть от колокола. Это я тебе уверенно говорю, хоть я и не кампанолог.

–Ну… я не всегда был кампанологом. Скажем так… я в жизни разными вещами занимался.

–И в том числе?..

–В том числе поиском захоронений времён Второй мировой войны. Естественно, не в благотворительных целях.

–А, так вот что значило слово «копатель»! А я-то думаю – что за стандартную ставку ты мне собрался платить?! Я слышала про такое. «Чёрные археологи», да?

–Да, у нас их называют «чёрные археологи», в России прижилось название «чёрные следопыты». А вообще на юридическом языке работа копателей называется «разграблением объектов археологического наследия».

–И что, в тюрьму можно сесть?

–А как же! Статья двести девяносто восьмая, моя любовь, «уничтожение объектов культурного наследия или самовольное проведение поисковых работ на археологических памятниках», третья часть – от двух до пяти лет. Вот именно её-то мне и шили.

–Ух ты! Да ты – матёрый зэка!

–Ну, почти. Я два месяца просидел в ИВС, а потом отвертелся.

–А как, как отвертелся? – Она подалась всем корпусом вперёд, явно издеваясь надо мной.

–Каком кверху! – уверенно ответил я. – Если когда-нибудь будешь сидеть в ИВС в ожидании суда по этой статье, звони, я тебе помогу. А до того момента знать тебе это необязательно.

Она обиженно откинулась на спинку, секунду подумала и язвительно проговорила:

–Вижу, твой печальный опыт не отбил у тебя охоту продолжать?

–Ещё как отбил! Именно после этого я и стал кампанологом. Насовсем. Безо всяких «но». И работаю теперь только с нормльными, «белыми» заказчиками, над нормальными, «белыми» проектами.

–А это что? – Она кивнула на жетон.

Я вздохнул:

–Это страшное наследие буйной молодости. К несчастью, я остаюсь одним из немногих людей в стране, которые могут быть полезны в поиске подобных вещей. Вот Караим меня и нанял. На совершенно легальную, «белую» работу. Нам нужно найти вторую половину.

Она взяла в руки половину жетона, покрутила её, прочитала надпись и посмотрела на меня.

–А, собственно говоря, что это такое?

Я вкратце рассказал ей о солдатских жетонах, затем о Гансе Брейгеле и дивизии «Дас Райх».

–Слушай, – сказала она после некоторого размышления, – а каким образом связан этот жетон и смерть Русалки?

–Понятия не имею. Но если Караим говорит, что есть связь, вероятно, она есть. Иначе он не стал бы меня нанимать.

–Ну да, если Караим говорит, что связь есть – то она ТОЧНО есть.

–Ты знакома с Караимом?

–Смеёшься? Он совладелец издательства, в котором я работаю.

–Что, серьёзно? – удивился я.

–А чему ты удивляешься? Ему полгорода принадлежит.

–И хорошо ты его знаешь?

–Ну как… как совладельца издательства, в котором я работаю. Такой «большой босс»… ну как обычно сотрудники компаний знают своего «большого босса»? Понаслышке в основном. Я с ним не спала, если ты об этом спрашиваешь.

–Слушай, может, ты и дочь его тоже знала?

–Нет, Русалку я видела всего два раза в жизни, в ночных клубах. Я иногда захаживала потанцевать, у меня есть несколько знакомых… Рыжий вот – старая моя подружка. Ну и Русалку тоже видела… она и вправду танцевала как безумная. И Караим из своей засады за ней следил. Но нас с ней никто не знакомил, я с ней не разговаривала ни разу, не здоровалась…

–Ты фотографию её нашла, кстати?

–Ко-неч-но, босс. – Она достала из сумочки ежедневник и выудила из него чёрно-белую распечатку. С листа на меня уверенно смотрела серьёзная светловолосая девушка лет, наверное, двадцати. С другой стороны – по такой фотографии трудно было определить возраст. Да по женщинам вообще его трудно определить, даже если живьём их видишь.