Время игры Звягинцев Василий

ГЛАВА 6

В итоге косметические операции и еще кое-какие дела, неожиданные, но оказавшиеся неотложными, заняли еще два полных дня.

И только на четвертый, считая с момента прощания с «Призраком», Шульгин, лично усевшись за руль, выехал на знакомую дорогу.

В прошлом году он гонял по ней почти ежедневно из Севастополя на размещавшуюся поблизости стоянку «Валгаллы».

Знаменитый путешественник-автомобилист, которым являлся сэр Ричард Мэллони, не должен доверять столь ответственное дело, как промежуточный финиш на маршруте международного автопробега, даже собственному слуге, хотя бы всю остальную часть пути он провел на пассажирском сиденье.

Прибытие экипажа в Севастополь выглядело импозантно и, несомненно, собрало бы несметную толпу зевак.

Если бы не раннее утро, по-прежнему дождливо-туманное, да к тому же и воскресное, когда обыватель счастлив возможностью взглянуть в едва посветлевшие, заплаканные окна, сообразить, что сегодня ни на службу, ни в лавку идти не нужно, перевернуться на другой бок, взбив предварительно умявшуюся за ночь подушку, и вновь смежить веки.

А так его могли наблюдать лишь редкие прохожие, неизвестно по какой надобности оказавшиеся в этот час на улицах. Но и случайному очевидцу было ясно, что покрытый разводами и брызгами грязи автомобиль-полугрузовик под мокрым зеленым тентом, навьюченный четырьмя запасными колесами, канистрами с бензином, пристегнутыми к бортам топором, ломом, лопатой, еще какими-то нужными в дороге приспособлениями, проделал долгий и трудный путь.

Однако уверенно сжимающий массивную баранку господин в клетчатом костюме-гольф, рыжих шнурованных ботинках на каучуковой подошве в три пальца толщиной, пробковом шлеме с опущенным подбородным ремешком и поднятыми на лоб очками-консервами явно выглядел бодрым и полным сил.

Притормозив возле стоящего на перекрестке городового, укрывающегося от непогоды под желтой клеенчатой накидкой с остроконечным капюшоном, он вежливо поднес два пальца к полям шлема и на ломаном русском языке осведомился, где есть наилучший в городе отель.

– Гостиница, что ль? – проявил познания в языках полицейский, судя по возрасту, усам и значительному выражению лица – не меньше чем урядник чином.

– О, йес, так будет правильно, гостиница.

– Иностранец, понятное дело, – объяснил сам себе городовой. – Откуда прибыть изволили?

– Индия, Бомбей.

– Индеец, значит. А документы есть?

– Есть, есть, – заверил Шульгин. – Паспорт, визы, печати – все есть.

– Хорошо, хорошо, коли так. А в участке все равно отметиться надо. Вот устроитесь в гостинице – и пожалуйте в участок. Тут недалеко, за углом. Не позднее как в двухдневный срок, потому Севастополь не просто город, а Главная база флота. Ферштеен? – козырнул урядник очередным познанием.

– А как же… – на секунду позволил себе выйти из образа Шульгин. – То есть – йа, натюрлих!

– То-то же. А гостиница для вас самая подходящая… – городовой еще раз окинул Шульгина взглядом от шлема до ботинок, будто оценивая его платежеспособность, – наверное, «Морская» будет. Вот так вот прямо три квартала, и сразу справа и увидите. Во-он, где шпиль с флажками…

– Спасибо, мистер городовой… – Шульгин кивнул слуге, и тот, порывшись в большом желто-пятнистом бумажнике из кожи кобры, протянул уряднику серебряный полтинник.

Сашка строго кашлянул, Джо недовольно поморщился и дал еще один.

– Благодарствуйте, мистер индеец. – В словах городового Шульгин уловил скрытую иронию. Не так и прост этот служака.

Да, впрочем, кто сейчас прост в стране, пережившей за шесть лет мировую и Гражданскую войны, две революции и удачную контрреволюцию?

Зачем Сашка вступил в разговор, если великолепно ориентировался в городе и сам направлялся именно в ту самую гостиницу, что рекомендовал ему полицейский? Из желания немедленно проверить, достаточно ли убедительно он выглядит в роли иностранца, или с более далекой целью?

И то и другое побуждение имело место, но скорее – второе. Законопослушному европейцу, впервые попавшему в незнакомый город, вполне естественно осведомиться о дороге у представителя власти.

Одновременно он как бы уже предварительно отметился в полиции и создал себе «положительный имидж». Простимулированный серебряным рублем городовой непременно доложит о факте прибытия путешественника по начальству, причем – в благожелательном тоне.

Для чего конкретно Шульгину нужна благосклонность местных околоточного и пристава – ему самому было пока неясно, но мало ли что еще может случиться в «чужом» городе?

… Золотые часы в жилетном кармане мелодично отзвонили десять.

В ресторанчике, и всего-то на восемь небольших столиков, в сей ранний час оказалось только двое посетителей: сам Сашка и еще один, достаточно импозантный мужчина, завтрак которого явно не соответствовал российским вкусам и обычаям. Британским, впрочем, тоже.

Сэр Ричард, к примеру, с которым Шульгин все больше себя отождествлял, заказал себе яичницу с салом (за неимением на кухне настоящего бекона), рюмку водки и большую чашку кофе.

А этот человек трудился над солидной тарелкой сосисок с тушеной капустой, запивая их не чем иным, как пивом.

Вот этим он сразу и заинтересовал Шульгина, хотя в остальном ничего особенного в сорокалетнем примерно мужчине прибалтийской внешности, одетом в не слишком новый, но аккуратный морской китель с блестящими пуговицами, не было.

На то и портовый город, чтобы каждый второй или третий его обитатель имел отношение к морю. Прямое или опосредствованное, в настоящем или в прошлом – неважно.

А многие, такого отношения не имеющие, по нужде или из щегольства тоже обряжаются в форменные одежды, приобретенные тем или иным способом.

Но еще что-то, кроме кулинарных пристрастий, отличало этого человека от вышеозначенных категорий.

Прежде всего – он явно нерусский. В смысле не национальности, а подданства. Постоянно проживающий в России, хоть латыш, хоть немец или турок, держится совершенно иначе. И взгляд у него другой, и выражение лица, и манера обращаться к официанту.

Во-вторых – человек он явно состоятельный, раз завтракает (не обедает и не ужинает) в достаточно дорогом заведении, в-третьих – служил раньше, а то и служит до сих пор в военном, отнюдь не торговом флоте, и в немалых чинах.

Судя опять же по выражению лица. И – качеству ткани на кителе. Возможно, был командиром корабля.

И в заключение этого короткого сеанса дедукции Шульгин пришел к силлогизму: господин этот не иначе как немец. Бывший офицер кайзеркригсмарине7.

В таком случае что он здесь делает?

По своей прежней должности Сашка знал, что никаких официальных контактов с некогда могучим, а после Версаля впавшим в полное ничтожество германским флотом врангелевское правительство и командование Черноморского флота не поддерживает. Неофициальных вроде бы тоже.

Странствует по собственной надобности? Надеется предложить свои услуги в качестве волонтера? Ну не шпионит же, не сняв мундира?

Не тот ли это самый человек, о котором ему сообщил на днях Кирсанов?

Хорошо бы, но не слишком ли велика удача – в первые же два часа решить проблему, на которую он отводил минимум несколько дней?

Но кто же этот незнакомец? Капитан цур Зее8 в отставке, завербованный «Системой», или действующий сотрудник германского главморштаба, избравший, в полном соответствии с заветами Честертона, наиболее надежный способ маскировки: «Где ты спрячешь опавший лист? В лесу…».

Ну а если это просто обыкновенный торговый моряк, которого послевоенная безработица заставила покинуть родину в поисках случайного заработка в стране, которая испокон веков давала немцам приют и возможность успешной карьеры?

Тоже не беда, такое знакомство тоже может оказаться полезным… Неизвестно пока, зачем именно, но может.

Шульгин, благо заказ ему еще не успели принести, сложил газету, пересек разделяющий его и моряка проход между рядами столиков.

– Прошу меня извинить, – обратился он к незнакомцу по-немецки, каковым языком с некоторых пор владел в совершенстве, «изучив» его, как и десяток других, особо полезных для странствований по миру, с помощью прямого наложения информации на соответствующие области мозга.

Только языковой практики у него пока не было, и фразы Сашка строил с видимым усилием.

– Позвольте представиться – Ричард Мэллони, путешественник. Прибыл в Севастополь лишь сегодня и, увидев в вас европейца, не смог не подойти. Надеюсь, вы окажете любезность ввести меня в курс происходящих здесь событий и местных обычаев с большей объективностью и непредвзятостью, нежели… аборигены.

Моряк, не предлагая присесть, смотрел на непрошеного визитера снизу вверх, слегка щуря светло-голубые, льдисто поблескивающие глаза. Без всякого радушия.

Выдержал продолжительную, на грани приличия паузу, после чего ответил суховатым ровным голосом:

– Англичанин? Не люблю англичан, особенно после известных событий восемнадцатого-девятнадцатого годов.

«Капитан» явно имел в виду интернирование германского флота с последующим затоплением в Скапа-Флоу, а также условия Версальского мирного договора, фактически запретившие Германии иметь современные военно-морские силы.

– Впрочем, садитесь. Лично со мной английские офицеры обращались достаточно вежливо в плену, к счастью – непродолжительном. Корветтен-капитан9 в отставке Гельмут фон Мюкке, к вашим услугам.

– Благодарю. Считаю нужным отметить, что я не англичанин в том смысле, который вы имеете в виду, а новозеландец шотландского происхождения. Это вам о чем-либо говорит? Кроме того, в мировой войне я не участвовал. Если угодно – по принципиальным соображениям.

– В чем же ваши принципы? – Капитан, похоже, заинтересовался странным, на его взгляд, господином.

В зале появился официант с подносом. Шульгин щелчком пальцев привлек его внимание и указал кивком, что завтрак следует подать за этот столик.

– Надеюсь, вы не торопитесь? Мы можем поговорить, благо погода располагает как раз к неспешной беседе. Разрешите предложить вам рюмочку коньяку? Или русской водки?

– С утра? Впрочем, погода действительно не совсем подходящая для прогулок. И порция кофе с коньяком отнюдь не повредит. Кстати, должен отметить, что ваш немецкий язык весьма хорош. Такое впечатление, что вы обучались как бы не в Гейдельберге… Хотя, конечно, чувствуется, что он для вас не родной.

– Увы, нет. В ваших университетах я не обучался, язык же выучил самостоятельно. В моих странствиях много где приходилось бывать, в том числе и в Германии, и в германской юго-западной Африке. До войны, разумеется… Так вот, о моем, если угодно, «пацифизме»…

Тут как раз в зал заглянул мальчишка-газетчик:

– «Утро России», самые свежие новости! Очередная победа русского флота! Британцы обращены в бегство! Яхта взорвалась, два генерала погибли! «Утро России», экстренный выпуск, только здесь! Покупайте «Утро России»!

Шульгин сунул мальчишке гривенник, подхватил почти брошенный ему сырой от свежей типографской краски и густого тумана лист.

Хотя и представлял он, что сейчас прочитает, газету развернул с некоторым волнением. Не каждый день и не каждому приходится читать собственные некрологи.

Крупными литерами заголовок: «Снова война?»

Под ним текст:

«По сообщению собственного корреспондента газеты из Царьграда. Третьего дня около 16 часов в Эгейском море произошло столкновение отряда боевых кораблей средиземноморской эскадры Великобритании с выполняющим практическое плавание линкором «Генерал Алексеев». Наш корреспондент пока не располагает исчерпывающей информацией, но, по предварительным данным, меткая стрельба артиллеристов линкора заставила противника в замешательстве отступить. Официального подтверждения из российских и британских источников пока не поступило.

Кроме того, сообщается, что в районе схватки оказалась принадлежащая известному в Югороссии генералу А.Д.Новикову, герою победоносно завершившейся Гражданской войны, принесшей столько бедствий нашему несчастному народу, кавалеру ордена Святого Николая-Чудотворца 1-й степени, яхта «Камелот», которая, по слухам, направлялась к берегам Африки.

Есть сведения, что яхта была потоплена торпедой с английского миноносца.

Редакция в настоящее время не располагает списком лиц, находившихся на борту «Камелота», но есть основания полагать, что, кроме генерала Новикова с супругой, морское путешествие намеревался совершить не менее известный генерал Русской армии, многих орденов кавалер А.И.Шульгин.

Если это действительно так, то молодая югороссийская демократия понесла воистину невосполнимую потерю.

Остается только надеяться, что слухи не подтвердятся и в скором времени мы получим известие о результатах ведущихся всеми наличными силами флота и частных лиц поисков потерпевших.

В ближайшее время мы опубликуем подробнейшие и, как всегда, достоверные сведения о случившейся трагедии».

Шульгин отложил газету.

Все правильно. Значит, скрытный прорыв блокады не удался и Андрей сработал по второму варианту. Стиль заметки, конечно, тяжеловат, излишне многословен и, по большому счету, малоинформативен. Но так и задумано. 90 процентов прочитавших ее останутся в полной уверенности, что все означенные персоны покинули сей мир в дыму и пламени взрыва.

И в то же время ничего определенного не сказано.

И вашим, и нашим. Слово сказано, теперь следует замолчать.

Соответствующие службы деликатно намекнут редакторам всех заслуживающих внимания газет, что дальнейшие публикации на эту тему нежелательны до завершения официального расследования, и – «вот все об этом человеке».

Сейчас Шульгин испытывал только облегчение. И еще – несколько тревожную радость, как человек, отправляющийся в долгожданное путешествие, которое обещает быть увлекательным, но и опасным. Да так ведь оно и было на самом деле.

… В ближайшие полчаса новые знакомые успели обсудить не только перспективы очередного русско-британского конфликта, но и целый ряд вопросов ближайшей истории и текущей мировой политики, причем Шульгин старался вести разговор так, чтобы неявным образом внушить фон Мюкке мысль о собственном германофильстве, неприятии не только итогов мировой войны, но и самого вектора англо-германских отношений последнего полувека.

И тем самым заставить его разоткровенничаться, сказать что-нибудь существенное о себе и целях пребывания в русской военно-морской столице.

Психологом, как уже упоминалось, Шульгин был весьма приличным, усилившийся снаружи дождь с ветром делал саму идею покинуть уютный зал ресторана донельзя отвратительной, следующие одна за другой хрустальные рюмочки поднимали тонус и развязывали языки, и в результате фон Мюкке начал все же говорить преимущественно о себе. Что и требовалось.

Вначале, правда, отставной корветтен-капитан предложил пересесть за другой столик, скрытый за колонной, подальше от посторонних глаз и поближе к источающей столь желанное тепло кафельной печке-голландке.

Таковых, к слову сказать, здесь было совсем немного: два – официанта, два – метрдотеля и один – буфетчика, носившего черную повязку наискосок испятнанного пороховыми ожогами лба.

Кто вообще в России ходит в рестораны между завтраком и обедом?

Зато отсюда отлично было видно бухту и размытые дождем силуэты старых броненосцев на мутной, покрытой барашками пены воде.

Фон Мюкке потребовал, чтобы подали кофе, особый, «четверной», сваренный по тут же продиктованному капитаном рецепту, и еще графинчик коньяка.

Шульгин выложил на стол кожаный футляр. Порт-сигар в буквальном смысле, а не узурпировавшее благородное название алюминиевое или серебряное вместилище плебейских папирос.

– Вот видите эти остатки некогда могущественного российского императорского флота? – спросил немец со странной печалью в голосе. – Так вот я – тот человек, который первый поднял на их стеньгах морские флаги кайзера.

– Каким это образом? – удивился Шульгин.

– Хотите – верьте, хотите – нет, но я лично захватил в плен весь русский черноморский флот, не считая кораблей, успевших уйти в Новороссийск. За что был удостоен Рыцарской короны к Железному кресту и произведен в корветтен-капитаны.

– Не мало ли? – удивился Шульгин. – За такой подвиг вас следовало сделать не менее чем капитаном цур Зее. Если не адмиралом.

– О чем вы говорите, – махнул рукой фон Мюкке. – Не то было время. Да и русский флот фактически уже и так капитулировал исходя из условий Брестского мирного договора. Но тем не менее в историю этот факт войти должен… – Он начал рассказывать, как летом 1918 года командовал Дунайской полуфлотилией катеров и совершил по собственной инициативе отчаянный бросок из устья Дуная в Крым, на несколько часов опередив сухопутную армию…

Между тем мельком сказанные слова капитана о посторонних глазах почти немедленно претворились в жизнь.

В зал вошли двое мужчин, сравнительно молодых, один в широком клетчатом пальто и ботинках с крагами, другой в обыкновенной, по сезону, офицерской форме без погон.

Стряхнули с головных уборов дождевые капли, по-свойски, будто ежедневно тут бывали, прошли к буфету, выпили у стойки по хорошему стаканчику местной водки, закусили бутербродами с балыком, непрерывно о чем-то говоря, быстро, громко и посмеиваясь, после чего удалились.

Однако всего один, мгновенный, но, безусловно, профессиональный взгляд в свою сторону Сашка уловил.

Тут ему уже никакие дополнительные симптомы не требовались. Инфицирован его клиент, самой популярной в этом мире бациллой инфицирован.

Слава богу, так бы просто все остальные диагнозы устанавливались…

… Поскольку после окончания войны доблестный капитан фон Мюкке ничем особенным себя проявить не имел возможности, его рассказ естественным образом обратился к прошлому, и Шульгин узнал много интересного о рейде знаменитого крейсера «Эмден», о его последнем бое, чудесном спасении тогда еще лейтенанта фон Мюкке с частью экипажа, долгом пути на парусной шхуне от Кокосовых островов до Красного моря, пешем переходе через Аравию и Турцию, стычках с отрядами диких, проанглийски настроенных бедуинов и, наконец, о триумфальном возвращении в Берлин зимой 1915 года.

Вполне пристойный сюжет для какого-нибудь Сабатини, дань памяти последним корсарам-рыцарям, на смену которым пришли беспринципные и жестокие адепты неограниченной подводной войны.

Причем, судя по всему, немец не врал. Об «Эмдене» Шульгин читал давным-давно, но, естественно, в советской трактовке, не оставлявшей места сколько-нибудь положительным оценкам действий «исторического врага».

– И отчего бы вам не описать все, что вы мне рассказали? – поинтересовался он, срезая гильотинкой кончик очередной сигары. – Может получиться увлекательный авантюрный роман. Особенно если отойти от слишком конкретной привязки к реалиям…

– Я пытался, – в голосе капитана прозвучало сожаление, – но в таланте беллетриста мне, очевидно, отказано. Получается не более чем отчет для адмирал-штаба, каковой я и так в свое время представил по команде, отчего имел определенные неприятности, поскольку мои оценки и рекомендации по ближневосточным делам разошлись с точкой зрения министерства иностранных дел. Вот если бы найти подходящего соавтора… Но что это мы все обо мне да обо мне? В вашей жизни, мне кажется, тоже есть немало интересного и поучительного. Разве не так?

– Пожалуй, и мы непременно поговорим и об этом. А пока мне крайне любопытно услышать завершение вашей истории. Что, наконец, привело вас снова в Севастополь? Единственно сентиментальные воспоминания и желание вновь пережить ощущение былого триумфа?

Сашка знал, что разговор на родном языке в чужой стране плюс солидная доза спиртного расслабляют почти любого, а немец явно не был профессиональным разведчиком.

– Да, разумеется, нет! – Несмотря на вполне приличное для немца количество выпитого, фон Мюкке выглядел почти совершенно трезвым.

Именно почти, поскольку наметанный глаз Шульгина видел, что на самом деле капитан «хорош», просто привычка к самоконтролю позволяет ему говорить связно и координировать движения.

Ну и несколько чашек крепчайшего кофе, от которого у обычного человека давно бы прихватило сердце, тоже помогали держаться. Как говорил Сашкин институтский профессор: «Это предрассудок, что кофе отрезвляет. Он просто помогает пьяному дольше сохранять активность».

Но в глазах его мелькнуло нечто такое… Человек, которому приходится врать даже и профессионально, не в силах контролировать абсолютно все эмоции, надо только знать и уметь замечать недоступные непосвященному тончайшие изменения мимики и настроения пациента.

– В попытке найти свое место в послевоенном мире я решил попробовать себя в недостойном приличного человека ремесле коммивояжера…

– Вы? – искренне удивился Шульгин. – И чем же вы торгуете?

– К счастью, не галантереей. Мои… наниматели предложили мне, как специалисту, попытаться продать русскому флоту, поскольку он теперь является фактическим владельцем линейного крейсера «Гебен», он же «Явуз Султан Селим», имеющиеся на заводе фирмы «Блом унд Фосс» запасные орудийные стволы главного калибра от однотипного с «Гебеном» крейсера «Мольтке». А также фирма берется изготовить все необходимые для текущего и капитального ремонта детали котлов, машин и элементы корпусных конструкций. Также – взять на себя все работы по модернизации корабля. Вот и все.

«Это может быть и правдой, – подумал Шульгин. – А может и не быть. Для такой миссии на фирме наверняка есть более подготовленные специалисты: инженеры-кораблестроители, финансисты… Зачем им строевой офицер? При их-то безработице. Но пусть будет так.

Легенда ничуть не хуже всякой другой. Да и меня (в виде данной личности) она не касается никаким краем. Поговорили, приятно провели время и расстанемся, обменявшись визитными карточками, с взаимными уверениями в желательности и приятности грядущей встречи…

А вот для Кирсанова, конечно, придется направить сообщение. Пусть хорошенько проверит странного (с точки зрения русской контрразведки, конечно) визитера.

Кто ему выдал визу и разрешение на посещение Главной базы, когда, с чьей подачи и так далее…»

Шульгин проводил фон Мюкке до номера, который оказался на одном этаже с тем, который занимал он сам, и они весьма тепло простились, условившись, если получится, встретиться за ужином.

ГЛАВА 7

Слежку за собой Шульгин заметил почти сразу же. Причем велась она явно не силами местной контрразведки. Об этом он с Кирсановым договорился.

Городская полиция такими вещами не занимается по определению.

Значит?..

Или «хвост» из Москвы, или – конкурирующая фирма?

Стоп, стоп! Не из этой ли компании были ребята, в самый раз захотевшие пропустить по рюмочке? И мельком подметившие, как два иностранца уединились в укромном уголке.

Значит, за капитаном наблюдение давно установлено, а он этого пока только опасается (чего бы иначе он вообще старался укрыться за колонной?).

Раз так, любой новый человек, появившийся в его обществе, просто обязан привлечь интерес и вызвать соответствующие в свой адрес действия.

А если все наоборот и слежка вызвана тем, что некто заранее был информирован об уходе с «Призрака» и в курсе преображения Александра Шульгина в Ричарда Мэллони?

Нет, вот это как раз вряд ли. Здесь все-таки Россия начала века, а не СССР и не США его конца.

Ни аппаратуры, позволяющей фиксировать перемещения оснащенного «жучком»-маячком человека, здесь нет, ни специалистов соответствующего профиля и класса.

Уход свой он организовал безупречно, о нем не знал абсолютно никто, кроме Андрея.

Разве что, в порядке бреда и чтобы не оставить не рассмотренной ни одну из теоретических возможностей, допустить, что Воронцов или Левашов имеют возможность отслеживать перемещения и местонахождение каждого из своих биороботов. Вот они и засекли потерю.

Тридцать пять из сорока имеющихся роботов остались на «Валгалле», пятерых Воронцов передал Новикову в качестве экипажа «Призрака». Вот одного из них Андрей и предоставил в Сашкино распоряжение на роль слуги, помощника и охранника.

И если предположить, что на каком-то пульте центрального компьютера парохода фиксируется, что один из роботов оказался не там, где остальные, не на борту яхты, а в Севастополе…