Откровение Никитин Юрий
– Вроде все, – сказал Томас озабоченно.
– Подождем, увидим, – ответил Олег.
Макдональд бросил на него острый взгляд, вздрогнул, чувствуя себя так, будто оказался голым в чужом лесу среди ночи, и вернулся к рыцарям у ворот. Воздух был теплый, быстро пропитался ладаном и фимиамом, свечи наполняли еще и запахом расплавленного воска. Медлительные голоса певчих сливались, колыхались, взмывали к черным сводам храма, и там тьма как будто отступала, хоть и ненадолго, бледные лица были удлиненные и строгие, а голоса чистые и сильные.
Фигуры священников перед свинцовым гробом колыхались и подрагивали. Томас сперва встревожился, потом понял, что волны фимиама проделывают то же, что горячий воздух в сарацинских пустынях, где показывает даже несуществующие города.
Олег видел, как один из попов упал на колени, бил поклоны и обливался слезами, громко умоляя простить прегрешения усопшей, а другие в рясах громко и мощно гудели как огромные шмели, шелестели страницами книг.
Томас ерзал, ночь слишком тянется, вдруг плечо калики отвердело, а дыхание стихло. Скосив глаза, Томас видел, как напряженно вслушивается красноволосый друг, затем и сам услышал далекий волчий вой. За окнами метнулись гигантские тени, скрывая звезды. Неожиданно и страшно за решетками раздался крик, визг, скрежет.
Стройное пение на миг сбилось, но тут же, словно ища спасения, монахи запели громче, истовее, запрокидывая лица. Священники пали на колени как один, били земные поклоны, громко молились, взывали к своему богу.
– Сэр калика, – прошептал Томас пересохшим горлом.
– Взгляни, – посоветовал калика.
Томас осмотрел себя:
– Что не так?
– На гроб глянь!
Цепи подрагивали, будто их перебирали невидимые руки. Донеслось едва слышное звяканье. Томас с содроганием видел, как железные кольца тряслись, словно пытались рассоединиться. Священники вздымали к своду руки, молились громко, но все заглушал мощный хор монахов.
Томас то бросал ладонь на рукоять меча, то поспешно снимал, вспоминая, где находится. Калика вслушивался в дикие вопли за окнами, взгляд стал отстраненный. Хрипло и страшно выли волки. Казалось, они окружили церковь со всех сторон, заполнили весь замок.
Кто-то вскрикнул в ужасе, Томас быстро повернулся к воротам. Створки подрагивали, засовы тряслись в широких железных скобах. Рыцари вытащили мечи, глупо и бесстрашно встали у двери.
Настоятель монастыря, толстый круглый аббат, метался от монахов к священникам, подбадривал, тряс крестом, брызгал во все стороны святой водой. Вой за окнами не умолкал, только больше стало жутковатого скрежета, словно хищные клювы старались перегрызть железные прутья.
Томас чувствовал, как от жаркого воздуха лоб покрылся потом, а затем и спина взмокла, будто целый день рубился с сарацинами. Запах фимиама лез в ноздри, забивал грудь, там першило, он уже не верил, что ночь когда-то кончится…
…Как вдруг сквозь дикий рев, вой и жуткий хохот явственно прорезался чистый звонкий крик. И следом наступила гремящая непривычная тишина, только хор разом запел еще громче, победнее. Томас понял, что вой и сатанинские крики продолжались долго, он весь мокрый, трясется как осиновый лист. Калика изумленно качал головой.
– Кто бы подумал, что в нем такая мощь…
– В ком? – прохрипел Томас.
– В петухе.
– Это… был петух?
– Не узнал? А кто у вас еще такой же гордый и драчливый, как рыцарь? И такой же умный?
– Сэр калика, – сказал Томас и не узнал своего голоса, – мы выстояли?
– Вроде бы, – сказал калика с сомнением. – Правда, еще две ночки… Только на петуха и надежда. Гм, а с виду дурак дураком. Вот так и суди по внешности.
Рыцари послушали у дверей, потом двое сняли запоры, а остальные обнажили мечи. Ворота открылись со скрипом, свежий утренний воздух пахнул с такой силой, что Томас пошатнулся, ноги сами понесли к выходу, грудь колыхалась, жадно хватая чистую свежесть.
Двенадцать рыцарей, что ночевали в церкви, весь день пировали в главном зале, окруженные жадным вниманием. Им смотрели в рот, наливали в кубки, шикали на тех, кто пытался перебить или заорать песню в другом конце зала.
Если кто из них и подумывал о второй ночи с тревогой, то молодой король раздраженно поглядывал на солнце, что двигалось медленнее крестоносца, которого послали штурмовать крепость, где не было добычи. Старый Макдональд велел привезти из монастыря еще свечей, заранее прилепили рядом со старыми, те непривычно быстро сгорели до половины.
Лишь когда солнце клонилось к закату, лицо Томаса стало несколько озабоченным. Судя по складкам на лбу, молодого короля посетили тревожные думы, а то и неясные страхи. Олег видел, как несколько раз Томас раскрывал уже рот, желая что-то сказать ему, но в последний миг сдерживался, лицо снова становилось суровым и надменным.
Когда стемнело и на черном небе высыпали холодные колючие звезды, они снова направились к церкви. В темноте зловеще кричали вороны, шумно хлопали крыльями. Томас ежился, невольно пригибал голову. Ночью все птицы спят, даже вороны, а если какие и летают, как совы к примеру, то бесшумно, перед мордой пролетит – не заметишь, если крылом не ляпнет.
Старый Макдональд пробормотал:
– Кровли под ними гнутся, проклятые!
– Это вороны, – бросил Томас.
– Да, но…
– Всего лишь вороны, – повторил Томас настойчиво. Он поймал внимательный взгляд калики, повторил с некоторым раздражением: – Ночные вороны! Только много.
– И только крупные, как индюки, – пробормотал Макдональд в сторону. – А то и как кони. Только по весне старый Мангольд ремонт делал, столько денег угрохал. Всю истопчут! На башнях вовсе заново кровлю перестилал…
Ворота церкви открылись с такой неохотой, будто их удерживали невидимые руки. Изнутри пахнуло могильной сыростью. Воздух был холодный, промозглый, словно внутри церкви был другой мир и другое время года.
Рыцари с горящими факелами зашли первыми, их гулкие шаги сразу потерялись, едва отошли на пару шагов. Красный свет очерчивал трепещущий круг, Томас видел, как рыцари поспешно разошлись к стенам, там вспыхивали один за другим жалкие огоньки свечей, такие трепетные и слабые.
За спиной ругался Макдональд, орал, и вслед за рыцарями в церковь почти вбежали черные, как вороны, монахи. Высокие капюшоны скрывали их бледные лица. Томасу на миг померещилось вовсе невесть что, но за монахами тесной стайкой вошли священники, их белые одежды казались серыми, потерявшими блеск, а сияния у книг Томас к своему страху не обнаружил.
– Начинайте, – велел Томас, его губы подрагивали. – Что-то свечи горят слабо…
Монахи, стуча сандалиями и оскальзываясь на ступеньках, торопливо взбирались на хоры, священники с опаской приблизились к гробу. К удивлению и страху Томаса, тот стал совсем черным. В тиши и недвижимости он ждал зловеще и угрожающе.
Макдональд внезапно заорал:
– Да зажгите же, мать вашу, все свечи!.. За них уже заплачено!
Он сам смутился своего крика, вздрогнул, а из группы рыцарей крикнули:
– Все вчерашние горят!
– Еще и новые зажгли!
– Все зажигаем!
Макдональд пробормотал:
– Черт-те что мерещится. Только что Моргану видел с Мордредом.
Сзади Томаса вялый голос калики посочувствовал:
– В темноте, а хуже того – в полутьме, всегда всякое чудится…
По спине Томаса пробежала огромная холодная ящерица. Калика вперед не лезет, по сторонам поглядывает быстро, цепко, словно уже примеряет, сколько кому отвесит. Конечно, в чужой костел с языческими богами не попрешь, но раньше за ним избыточной осторожности Томас не замечал.
Ворота захлопнулись гулко и, как показалось Томасу, чересчур легко, быстро. Словно деревянная калитка, которую толкнула детская рука. Но загрохотали тяжелые засовы, заскрипели, а двое рыцарей задвинули железные бруски в широкие уши и снаружи, обнажили мечи и встали рядом. Лица их были бледными и мученическими.
Макдональд вскинул руку, словно перед сигналом к рыцарской атаке, но монахи на хорах уже и так шелестели псалтырями, тянули сперва вразнобой, торопясь от усердия, постепенно выравнивались, голоса звучали громче, мощнее. Священники у гроба раскрыли книги, бормотали молитвы, их монотонные голоса ослабили натянутую тетиву нервов Томаса.
– Наконец-то, – сказал он с облегчением.
– Темновато, – сказал Олег озабоченно.
– Свечей пожалели, – бросил Томас. – Сейчас велю зажечь до единой!
– Разуй глаза, – посоветовал калика тихо. – Да что там… сам знаешь, что только иконы еще не зажгли.
Воздух был странной смесью теплых струй ладана с могильной сыростью. Лики на иконах потемнели, лица заострились как у покойников, только глаза наблюдали за людьми с неприкрытым недоброжелательством.
Томас сжал челюсти, стараясь не выдать дрожь во всем теле. Несмотря на свет от свечей, странно тусклый, на лицах монахов, священников и даже его рыцарей был желтый цвет, как будто только что поднялись из могил. От надбровных дуг падали густые темные тени. Глаз Томас не видел, только чудилось, будто там иногда поблескивают красные дьявольские искорки.
– Ничего, – сказал он с натужной твердостью, – половину срока уже перевалили…
Истошный вопль раздался над самым ухом с такой неожиданной мощью, что Томас отпрыгнул как ужаленный, повернулся, выхватывая меч. Сверху звякнуло, вниз брызнули цветные осколки. Стекло звякнуло на каменных плитах, а сверху пахнуло вонью. Окно заслонила темная крылатая тварь, Томас рассмотрел только мохнатую когтистую лапу… Медные когти ухватились за решетку и пытались ее согнуть или выломать.
Один из рыцарей быстро поднял что-то из угла, приложил к плечу. Щелкнуло металлом, за окном страшно вскрикнул получеловеческий голос, полный боли и разочарования. Тень исчезла, блеснуло звездное небо. В помещение пахнуло свежим ночным воздухом.
Макдональд рявкнул:
– Кто нарушил мой запрет проносить в церковь оружие?.. Ты, Георг? Благодарю!
Рыцарь с облегчением отнял от плеча арбалет, двое тут же бросились помогать ему крутить ворот, а еще один услужливо подавал пучок коротких металлических стрел.
Наконец Томас сквозь шум крови в ушах услышал странный крик, тонкий и далекий, но исполненный скрытой мощи. И тут же в яростном визге, зубовном скрежете, воплях нечистой силы послышались разочарование, ярость побежденных.
Он тряхнул головой, отступил, шатаясь, и ощутил, как стал слышнее хор перепуганных монахов. Их трепещущие разрозненные голоса взмыли ввысь, слились в победном гимне, в нем была радость победителей, а у гроба священники поднимались с колен, бледные и трясущиеся, но лица оживали на глазах.
Рядом голос калики произнес озадаченно:
– Во как все меняется…
– Что? – не понял Томас. Он чувствовал, как по лбу текут горячие струи пота, щиплют глаза. – Что меняется?
– Да, грю, простой петух заменил всех жар-птиц, фениксов, рухов… До чего дожили! Петуху рады… Что ж, иная нечисть, иные герои.
Оруженосец вытер Томасу лоб шелковым платком. Томас чувствовал, как дрожат пальцы мужественного мальчика. Глаза очистились, вся церковь озарилась радостным светом: пламя свечей приподнялось, тьма с писком поднялась под самые своды, да и там схоронилась лишь за толстыми балками. Только сейчас Томас рассмотрел, что страшные космы, что тянутся оттуда, – это просто толстый слой сажи на могучей паутине, которую раскачивают теплые потоки воздуха.
День отсыпались, ели и пили, слушали рассказы челяди о страшных случаях, когда ведьмы утаскивали с собой несчастных, посмевших помешать их обрядам. К вечеру, суровые и мрачные, полные недобрых предчувствий, облачились в доспехи. Монахи и священники, отрабатывая щедрую плату, уже ушли в церковь.
Томас со вздохом надел через плечо широкую перевязь с мечом.
– Пора.
– Что-то у меня недоброе чувство, – сказал Макдональд.
Томас сказал угрюмо:
– Две ночи выстояли? Кто говорит, что не выстоим и третью? Видно, проклятая бабка много напылила, если вся нечистая сила боится ее потерять.
– Это первый раз трудно, – поддакнул дядя Эдвин. – А потом человек привыкает. На третью ночь все будет привычно, знакомо. Как будто вы всю жизнь так прожили!
– Да, – согласился Олег, – такая битва за никчемную, по сути, душу! Хорошие времена настают.
Томас не понял, но переспрашивать не стал. Тесной гурьбой вышли, на той стороне двора угрюмо вырастало здание церкви. За двое суток оно стало страшнее, потемнело, камни сплавились в единую стену, щелочки не отыскать, а решетки на выбитых окнах в закатных лучах выглядели совсем рыжими.
Макдональд покачал головой:
– Неделю тому поставили, а вся поржавела. От слюней их поганых, что ли?
– Или грызли, – предположил другой рыцарь.
– Да, зубы у них еще те.
Прозвучал дикий волчий вой, огромная стая выла прямо за стенами замка. По эту сторону начинали бесноваться собаки, но не бросались к стенам, а пытались забиться поглубже в щели, прятались под крыльцо, старались проникнуть в покои и затаиться под столами среди людей. Над головами почти неслышно пролетали гигантские нетопыри. Когда Томас вскидывал голову, всякий раз видел красные угольки глаз, устремленных прямо на него.
Макдональд опередил, и когда Томас с рыцарями догнали, старый кастелян задумчиво рассматривал врата, качал головой. Томас смолчал, боялся выдать себя дрожью в голосе. Церковные врата будто опалил язык гигантского пожара. Почернели, медные рукояти расплавились и оплыли, будто воск на солнце. Черный нагар закрыл сцены из жизни святого семейства. Томас отмахнулся – уже поздно что-то делать.
Когда переступили порог, холодок страха пробежал по коже у каждого. Томас искоса оглянул лица рыцарей, увидел посеревшие, вытянувшиеся лица. Гроб на помосте стал вроде еще массивнее, выше, а иконы совсем почернели, оттуда сверкали только красные искорки, похожие на глаза нетопырей.
– Зажечь все свечи! – раздался властный голос Макдональда.
Рыцари с поспешностью простолюдинов расхватали факелы и бросились вдоль стен. Один носил огромный пучок новых свечей, их ставили рядом с огарками, сразу поджигали, и когда уже факелы бросили под ноги и затоптали, у Томаса в груди стало холодно, будто ведро воды превратилось в лед.
Священники в белоснежных одеждах выглядели серыми тенями и едва-едва маячили в полумраке гнетущего зала. Свечи горели, освещая только себя, воздух был с тяжелым запахом ладана, горелого дерева и… серы.
Томас нервно оглянулся, крикнул сорванным голосом:
– Макдональд! Огден!.. Где монахи? Пусть начинают петь.
– Но… еще рано. Голоса сорвут, поди… Охрипнут. Да и, правду сказать, некому уже петь. Трое-четверо ушли еще после второй ночи, никакие деньги им не нужны, трусы, а на эту ночь не пришло больше половины. Вон двое оставшихся пытаются взобраться на хоры… Да, накачали их, но иначе бы вовсе не пришли. А так даже не знают, где они. Остальные ушли. Заставить не удастся…
Томас зарычал:
– Я король или не король?
– Но, ваше величество, все страшатся силы, что превосходит мощь земных королей. Я не думаю, что их можно заставить.
Томас в отчаянии огляделся:
– Сэр Винстон! Сэр Чосер! Вся надежда на вас. Вы должны заменить тех трусов.
Олег видел, как отшатнулся рыцарь по имени Чосер, а сэр Винстон сделал шаг назад. Чосер воскликнул:
– Ваше величество! Да ежели я запою, да еще в церкви, то мне уж точно в аду гореть!.. Томас, ты ж знаешь, что я, кроме похабных песен, никогда и ничего… Да и то когда надирался так, что домой за ноги приволакивали.
– Выучишь, – бросил Томас зло. – А ты, Винстон, я слышал твой рев на поле брани! Да неужели ты струсишь?
Винстон пробормотал:
– Я не трушу, но ослиный рев благозвучнее моего пения. Не будет ли это оскорблением небес?
Томас взорвался:
– К черту небеса! Нам надо, чтобы дьявол не утащил эту бабку к своей матери. Видишь, той подруга понадобилась. Главное, чтобы мы держали оборону. Я не думаю, что дьявол такой уж знаток пения. Если надо, я велю прикатить бочку вина. Но только чтобы вы пели церковное, а не солдатское!
Чосер все еще колебался, а Винстон почесал в затылке. Похоже, к бочке вина хотел запросить и гулящих девок, но все же пересилил себя, вздохнул и сказал твердо:
– Сделаем. Только не забудь, ваше величество, насчет пустующих земель за Верхними Мхами…
– Твои будут, – пообещал Томас твердо. – Хоть они и не совсем пустующие, но… освободим. Только продержитесь, как держался ты в битве за знамя при Гусьярде.
А Чосер сделал последнюю попытку:
– Ваше величество, тогда бы и тебе с нами, а? Пели бы вместе.
Томас содрогнулся, железо на нем мелко зазвенело.
– Ни за что!.. Я хотел сказать, что мой долг с мечом в руке охранять гроб. Там будет самая рубка, как за знамя.
Олег видел, как два рыцаря, обнявшись, словно перед последним боем, полезли на хоры. Петь начали еще на ступеньках, чело Томаса чуть разгладилось. Правда, пение вскоре оборвалось, монахи совали рыцарям псалтыри, те, судя по их жестам, с негодованием объясняли, что они – благородные рыцари, им грамота вообще до этого места, затем Олег ревниво заметил, что нашли разумную середину, как водится у англов, после чего все четверо заревели мощно и громко, как водится на Руси.
Поблизости прошел суровый Макдональд, внезапно вперил грозные очи в коренастого воина, широкого в плечах и с выпуклой, как бок бочки, грудью, которую закрывала роскошная бородища.
– Ты почему ходишь с таким веником?
– Хочу быть похожим на героя битвы под Гусьярдом МакОгона!
Макдональд рявкнул:
– Чтобы к вечеру… ладно, к утру был похож на кастеляна Макдональда!
Глава 4
Ворота затрясло. За окнами возник и распространился во все стороны дикий волчий вой. Донесся металлический скрежет, словно зубы или клювы грызли железные решетки. В церкви стояла такая мгла, что Томас не мог отличить: в самом ли деле вдруг заметались крылатые тени или же усталые глаза видят то, что подсказывает воображение.
– Надо держаться, – процедил Томас с ненавистью. – Ему нас не сломить, мохнатому!
Ворота сотрясались, словно в них били океанские волны. Начали вздрагивать стены, мелькнул во мраке и прочертил светящуюся дугу слабый огонек упавшей свечи. От постоянного неумолчного грохота начало ломить в висках, в ушах появился настырный комариный звон. Томас ощутил, как заныли зубы, будто рядом водили по стеклу гигантским ножом.
Колокольный звон доносился все слабее. И грохот в самом храме, и Томас боялся даже представить, что творилось за крепкими стенами церкви. Камни вздрагивали, свечи одна за другой, а то и целыми светящимися заборчиками отлеплялись от стен и падали на каменные плиты. Расплавленным воском пахло все сильнее, но волосы зашевелились на загривке Томаса, когда ноздри уловили усиливающийся серный запах.
Он видел, как пал ниц священник, как другой распростерся перед гробом, остальные в ужасе пятились, похожие на призрачные тени. С хоров слышалось пение, надсадное и хриплое, Томас различил голоса сэра Чосера и сэра Винстона, который стойко зарабатывал пустошь за Верхними Мхами. К удивлению Томаса, слышались и голоса двух монахов, не в меру веселые.
Земля дрогнула, он едва удержался на ногах. Церковь зашаталась, ее будто ухватила огромная лапа и тряхнула. Со стен звездным дождем посыпались свечи, на миг стало светлее. На полу фитили горели во всю длину, Томасу они показались светящимися червями…
Взвились и умолкли голоса монахов. Священники лежали лицами вниз, никто не смел поднять в ужасе глаз. Гроб начал подрагивать, цепи натянулись, от них пошел нестерпимо тонкий звон. На помощь рыцарям у врат бросились другие. Вместе налегли на створки, удерживая напор снаружи, а двое изо всех сил цеплялись за железный засов: подрагивая, он медленно выползал из железных дуг.
– Да не спите же! – закричал Томас бесстрашно.
Священник лежал на полу, накрыв голову толстой книгой с изображением креста. Томас подхватил с пола его чашу со святой водой, на бегу наступив на книгу, добежал до ворот в тот миг, когда засов уже почти покинул железные уши.
Томас с разбегу плеснул из чаши. Засов задымился, замер, даже словно обвис обессиленно. Рыцари со стуком засунули его обратно. Лица их были бледные, глаза как блюдца.
– Спасибо, ваше величество!
– Держитесь стойко! – велел Томас. – Вот вам чаша.
Бегом вернулся, по железной голове сверху что-то щелкнуло, потом по плечу. Он успел заметить, как из мрака выныривали страшные птицы с зубастыми пастями, от них мерзко пахло, а гадили белыми ядовитыми струями. Где попадало на камень, там взвивались дымки, а воск вспыхивал нехорошим бледным пламенем.
Он дважды поскользнулся как на льду, нелепо замахал руками. Чтобы удержаться, пробежал дальше, чем рассчитывал, с разбегу ударился грудью о гроб. Раздался звон, Томас ухватился обеими ладонями за края гроба, чтобы оттолкнуться, и замер, прикованный неземным холодом. В гробу словно бы лежала глыба льда, которая осталась еще со дня творения, когда Господь разбил вдрызг тело инеистого великана Имира…
– Томас, – слышал он предостерегающее, – сэр Томас!
Он с трудом толкнулся ладонями, но и отступив на шаг, чувствовал, как внутри все заледенело, а сердце превратилось в кровавую сосульку.
В сознание пробился грохот, визг, по голове и плечам что-то ударило. Затем раздался страшный лязг, в дверь храма словно ударили тараном. Ворота затряслись, выгнулись и вдруг слетели вместе с петлями. В квадратном проеме раскрылся страшный лик ночи с ее бледным туманом, где жутко ходили огромные хищные тени.
В церкви полыхнуло багровое пламя. Запах серы стал сильным, торжествующим. Воздух накалился, Томас ухватился обеими руками за тесный ворот, он задыхался, ибо вся церковь стала внезапно жерлом адовой печи, а стены запылали жаром.
Через проем двигался в церковь огромный полыхающий факел. Раздались крики ужаса, проклятия. Кто-то из рыцарей метнул в огненное чудовище нож, тот растаял голубым дымком. Томас смутно видел очертания огромного человека, но вот факел остался посреди церкви, а из него, как из огненного кокона, вышел пышущий жаром двуногий зверь, весь красный, как будто с содранной кожей, с огромной головой и устрашающей пастью.
– Смертные! – взревел он страшно, и со стен посыпались изразцы. – Падите ниц перед Хозяином!
Томас тщетно пытался вытащить меч, тот словно залип в ножнах, а демон подошел к гробу, не обращая внимания на отползающих, как черви, священников, властно вытянул руку:
– Сгиньте!
Цепи звякнули, кольца со звоном раскатились по каменному полу. Демон повел дланью над обручами, те рассыпались серым пеплом, его тут же смахнул ветер от летающих тварей. Крышка медленно начала сдвигаться. Демон пошевелил пальцами в нетерпении, крышка поднялась и встала столбом.
Мертвая лежала восковая и неподвижная, но Томас даже издали видел, как ее лицо исказилось в диком ужасе. Демон сделал властный жест:
– Восстань, тварь!
На мертвом лице проступили крупные капли пота. Вздулись и задрожали жилы на шее, а ноздри затрепетали.
Демон покачал головой:
– Противишься? Мне?
От его страшного гласа холод пробежал по жилам Томаса и проник в самое сердце. Мертвая вздрогнула, и Томас увидел, как ее тело медленно поднимается, словно все еще противясь чужой воле. Вскоре она уже стояла в гробу: сгорбленная, страшная, с отвратительной ухмылкой на жестоком, коварном лице.
– То-то, – прорычал демон, – начала песню – пой до конца! Разве достойно в последний момент пытаться спастись чужими усилиями? Следуй за мной, тварь!.. Прямо в ад.
Он повернулся, и Томас даже вздрогнул от неожиданности, едва не столкнулся лицом к лицу с каликой. Озаренный багровым пламенем, он стоял как будто вынырнувший из кровавой купели, куда язычники сливают кровь христианских младенцев. Красные волосы, и без того как адово пламя, стояли дыбом, нечеловеческие глаза полыхали угрозой. Он чуть пригнулся и развел в стороны руки, став едва ли не страшнее демона.
– Оставь ее, – велел калика напряженно.
– Что? – прорычал демон, в жутком рыке было больше недоверия, чем ярости. – Ты, мерзкая тварь…
Он выбросил вперед огромную волосатую лапу, норовя то ли ударить калику в лицо, то ли ухватить за горло. Калика молниеносно выбросил вперед свой кулак, сам чуть дернул головой. Послышался сочный удар, будто молотом ударили по сырому бревну. Демон дернулся и отступил на шаг, чтобы не упасть на спину.
– Ах ты… смертный…
– Ты тоже… не бог… – ответил калика также сквозь зубы.
Демон взревел, церковь затряслась до основания, ринулся вперед, наткнулся на могучий кулак, его же руки ухватили воздух, снова бросился и снова промахнулся, а с четвертой или пятой попытки захватил святого отшельника в жуткие нечеловеческие объятия, сжал изо всех сил, свирепо взревел. Томас видел, как выгнулся от боли его друг, как, в свою очередь, ухватил врага, сомкнул руки на красной спине в замок, тот вскинул голову к сводам храма и взревел так, что затрещали и прогнулись балки, посыпались комья голубиного помета. Он начал давить в свою очередь, демон умолк и напрягся, так они стояли молча, упирались один в другого, пыхтели, каменные плиты под их ногами начали вдавливаться в землю.
Томас наконец высвободил меч, бросился к схватке. Из дымящейся мглы выныривали рыцари. Суровые, хоть и бледные, как призраки, они обнажили кто меч, кто кинжал, молча смотрели на короля, ожидая приказа. С хоров кубарем скатились сэр Чосер и сэр Винстон. Винстон знаками показывал, что охрип и петь уже не может, но готов послужить и дальше.
Демон внезапно дал калике подлейшую подножку, оба грохнулись, и храм вздрогнул до основания, а крышка гроба с сочным свинцовым лязгом упала по ту сторону алтаря. Мертвая ведьма стояла недвижимо, лишь блестящие, как слюда, глаза не отрывались от боя за ее душу.
Томас занес меч, противники покатились в сторону, он отпрыгнул, чтобы не быть раздавленным, снова поднял меч, забегал то справа, то слева, пробовал и с головы, и с ног, и даже когда наконец разобрался, что ноги как ноги – это его друга Олега, а с конскими копытами – это посланец ада, все равно не удавалось нанести удар: и катались чересчур быстро, и, если правду, страшно было поразить друга вместо врага, так как руки у обоих волосатые, могучие, покрытые красноватой шерстью, к тому же на обеих налипло столько воску, что скоро Томас вовсе перестал их отличать одного от другого.
– Томас, – услышал он хриплый голос, – рази…
– Не могу! – ответил Томас с мукой. – А вдруг тебя?
– Все равно рази…
– А потом этот утащит меня в ад за убийство друга?
– То… мас…
И тут все услышали самый прекраснейший из воплей, какой доводилось слышать: дурацки бодрый крик петуха! Ободренный Томас наконец собрал все свое мужество, вдруг услышал, как среди борющихся промелькнуло слово «павук», их клубок сразу же распался, оба вскочили на ноги, один торопливо начал стряхивать что-то с плеча, а второй ухватил ведьму за руку, гикнул, свистнул, по церкви пронесся смерч, выдул дым…
В зияющем проломе видно было, как промелькнул багровый, как заря, всадник на красном коне, а на седле рассмотрели горбатую фигурку. Вслед со зловещим свистом и шумом унеслись вихри, вихрики, внутри можно было рассмотреть вертящиеся с огромной скоростью злобные лица, крючковатые руки, когти.
Запоздало прогремел второй крик петуха, убивающий любую нечисть в мгновение ока. В мертвой тишине калика поднялся, скривился, ухватившись за поясницу:
– Черт… Он мне кости поломал!
Сплюнул со злости, но даже Макдональд смолчал, что в святой церкви. Томас дрожал от разочарования и ярости, смотрел то на пустой гроб, то в зияющий пролом.
– Все?.. Он ее забрал?
– Говорил же тебе… – бросил калика зло. – Руби!
– Мог промахнуться, – огрызнулся Томас.
– Курей крал?
Их голоса становились громче, озлобленнее, и старый Макдональд на всякий случай вклинился между королем и его странноватым другом.
– Ваше величество… Почему вы так зачем орете? Все равно умнее получиться стать не выйдет. В ином смысле много ума хуже, чем если бы его вовсе не было. Ну опять пролопоушили, ясно же… Впервой ли? Все устали, надо отдохнуть. Здесь работа для святых отцов… Освятят, почистят, мусор уберут, а завтра за дело возьмутся уже люди. Каменщики, плотники. Нам же пора в замок.
Измученные, с красными от усталости глазами, они оглядели разгромленную церковь. На залитом воском полу в слабом рассвете блестят осколки алтаря. На иконах свисают зеленые потеки плесени, похожие на плевки, а если где проглядывал лик святого, то страшно было встречаться с его сатанински горящими глазами.
Священник опасливо косился на обратном пути на отшельника, так похожего в своей звериной шкуре и с всклокоченными красными волосами на дьявола, старался, чтобы между ним и собой всегда оказывался кто-то из рыцарей. Олег заметил, скривился, потом неожиданно поинтересовался участливо:
– Святой отец, ваши священные коровы случайно не возжигают благовония?
Священник онемел от неслыханной наглости. Рыцари посматривали ожидающе. Он пролепетал сдавленным от негодования голосом:
– Варвар, ты совсем дурак? Или тебе здесь Индия? У нас не бывает священных коров!
– А-а-а-а, – протянул Олег, – ну тогда… горит твой храм.
Священник в панике обернулся. Из церкви валил густой жирный дым, словно там коптились и подгорали мясные туши. Остроконечная крыша лопнула, оттуда вырвался острый, как клинок, язык пламени. Торжествующе загудело, а черное воронье снялось с окрестных деревьев, носилось вокруг, оглушительно каркая и роняя перья.
Томас равнодушно отвернулся. Синие глаза горели холодным огнем, брови грозно сшиблись на переносице. Макдональд кивнул:
– Хорошее место для кузницы. Я думаю пригласить еще пару неплохих оружейников. В замке я уже проверил: мечи старые, смешно думать, что на что-то годятся, хотя все же годятся. А храм можно построить потом, за оградой. Все равно церковь никто не тронет, так что нечего ей место занимать за крепостными стенами!
Глава 5
Томас со злостью прислушался к грохоту в нижнем пиршественном зале.
– Веселятся, будто самого Сатану отогнали!
– Если человек в наше время поет, – заметил калика глубокомысленно, – он либо пьян, либо придурок.
Он лежал под стеной на широком ложе. Сапоги в отшельническом рассеянии не снял, пачкал белое белье с нежнейшими кружевами. Одну могучую длань в великой задумчивости закинул за голову, другой с треском драл крепкими когтями волосатую грудь.
– Что с воза упало, то и пропили…
– Что упало? – рыкнул Томас.
– Две тысячи золотых монет. Столько ты отсыпал от щедрот? Теперь средь шумного быдла случайно… гм… А в самом деле явился не простой чертик, не простой…
– Ну да, – сказал Томас язвительно, – так и признаешься, что тебе простой черт кости переломал!
– Ну, простого и ребенок задавит. Простой – это так… дым, пар, напоминание. Здесь же был кто-то из таких, кто мог бы уйти без драки, ан нет – не утерпел! Если бы петух не помог… подумать только!.. то не знаю, не знаю…
Томас поморщился от воплей, рыцари били железными кружками по столу и орали похабную песню о старушке, что уехала вместе с чертом. От грохота вздрагивали даже стены.
– Сэр калика, – сказал он измученно, – ты видишь, я совсем раздавлен. У меня были все надежды, что либо как-то увяжемся с этой парой, либо проклятая ведьма из благодарности – как будто ведьмы знают благодарность! – укажет нам туда дорогу. Но что делать сейчас?
Олег с кряхтением поднялся, Томас видел, как он бережно ощупывает бок. Похоже, калика в самом деле схлестнулся с непростым чертом.
– А чего, – вдруг вспомнил Томас, – вы там о пауках рассуждали?