Сашка Лермонтов Михаил

– Я же свалюсь, отпусти, – улыбаясь, ответил я.

Я ждал Таню у входа, и вот она обрадовала, её официально зачислили на первый курс. Правда, напомнили насчёт паспорта. С этим проблем не возникло, благо в деканате все, кто нужен, был на месте, Таня взяла необходимую справку, и мы сразу от института прошли к отделению милиции, где сестра написала заявление на получение паспорта, предъявив справки и документы. Включая свой единственный реальный – комсомольский билет. Паспорт обещали сделать через три дня, препятствия для выдачи местные власти не видели.

На рынок мы уже не успевали, так что посетили парикмахерскую, где нам сделали нормальные городские стрижки. А вот утром уже направились на рынок. Ох, Таня там и оторвалась!.. Мы нашли тёмно-синий с рисунком на лацканах строгий женский костюм, юбка до колен, белая сорочка и жакет, что-то вроде пиджачка. Смотрелось на Тане изумительно, будто на неё шили. Потом купили три разных платья, во всех можно ходить и по городу, вполне нарядные и лёгкие, летние. Взяли также обувь, а то Таня у мамы последнюю нормальную пару туфель забрала. Надо вернуть. Сумочку женскую. И к белью перешли, тут, розовея, она сама отбирала – дело деликатное, я чуть в стороне стоял с чемоданом. Все покупки мы в него складывали.

Потом был переезд. Прожили мы в комнате почти шесть дней. Бланк на получение койко-места Таня уже получила, но тут комендантша решает, кого куда поселить, так что я купил большой торт, Таня так и облизывалась, ходила как кошка вокруг него, и с этим гостинцем зашёл к комендантше. В общежитии был бардак, много народу вселялось, так что та была не в настроении, однако мне удалось её разговорить, и она выдала Тане ключ от двухместной комнаты. Ранее тут жили две студентки, которые выпустились в этом году. Выпуск был раньше, чем обычно. Из-за возможной военной угрозы было решено увеличить штаты госпиталей и медсанбатов, прошлые студентки попали в это число, а брали только добровольцев. Поэтому и выпустили раньше. Честно говоря, не слышал ни о чём подобном в своё время, но сейчас меня всё устраивало. Особенно то, что из-за этого и набор начали раньше. У института было несколько общежитий, новый корпус, отстроенный недавно, кирпичный в три этажа и пара деревянных двухэтажных, вот в один такой Таню и заселили на втором этаже.

Мы осмотрели комнату: две панцирные кровати, между ними у окна стол, два стула, шкаф. У входа вешалка. Вот и всё. Соседку пока не подселили. Мы полу чили постельное бельё и всё, что полагается, и направились за Таниными вещами. В два захода всё принесли. Я пока буду жить на снятой комнате. Доплатил ещё за неделю, а Таня пусть уже на своём месте устраивается, ей тут долго жить.

Через три дня Таня получила паспорт с временной пропиской, и только после этого мы направились в районную больницу, где главврач побеседовал с сестрёнкой и согласился взять её пока санитаркой. В хирургическое отделение в ночную смену. Смены через каждые два дня. Завтра первый рабочий день, вернее, ночь. Потихоньку я помогал Тане освоиться в крупном городе, столице Советского Союза. Я водил её по выставкам, по кинотеатрам, пару раз в театры ходили, в парке на озере на лодке катались. В метро ей поначалу страшно было, но ничего, тоже привыкать стала. Из деревенской простой девушки та постепенно становилась городской. Я учил её красиво ходить, правильно одеваться и даже говорить. Таня удивлялась, откуда у меня это всё. Конечно, недели на это мало, но хоть что-то.

Завтра я уезжаю, билет уже куплен, поэтому делал наставления перед отъездом. Таня встала на очередь на жильё через больницу, где уже отработала две смены – тяжело, но жить можно, – так что со временем, возможно, и получит комнату в коммуналке. Вот я и втолковывал, что при распределении после окончания института смотрят, у кого московское жильё, того в Москве и оставляют, так что ей кровь из носу, но нужно получить комнату. А то: мне и в общежитии хорошо! Ничего, в конце лета вернусь, посмотрю, что и как идёт здесь.

Я выдал сестре запас наличности, на месяц хватит, продуктов мы ей закупили, крупы там, то, что не скоропортящееся, даже с десяток банок рыбных консервов. Ещё Таня по моему велению открыла в сберкассе сберкнижку, куда я положил ей солидную сумму, можно не работая прокормиться полгода в Москве. Но пока пусть на зарплату живёт.

На следующее утро мы направились на трамвае к вокзалу. Таня провожала меня. Сошли мы раньше, и сестрёнка недоумевала, зачем, но я лишь дошёл до почтового ящика и, бросив конверт в него, вернулся, и мы, дождавшись следующего трамвая, поехали дальше. На вокзале, когда прощались, я достал часы из кармана куртки, те самые, на цепочке в форме луковицы, и протянул их сестрёнке:

– Часовщик их починил. Секундная стрелка точная, тебе как будущему врачу обязательно нужны часы с секундной стрелкой, чтобы пульс считать. Я это от других студентов узнал.

– Спасибо, – приняла она подарок с чуть повлажневшими глазами и тут же встрепенулась: – Это с того тела?

– Нет, купил на рынке с рук. Повреждены были, поэтому по дешёвке. Правда, часовщик за ремонт много взял, но часы тебе нужны, даже такие, так что пользуйся и не забывай подводить.

– Спасибо. – Таня крепко обняла меня. Отстранившись, она неожиданно сказала: – Знаешь, та девушка из общежития теперь стороной меня обходит, напугал ты её. Не ожидала, что ты такой жестокий.

– Да ты что, – ласково улыбнулся я. – Я белый и пушистый.

История, произошедшая три дня назад, не сказать что приятная, но описать её всё же стоит. Бить женский пол я как-то не приучен, если этот женский пол не трогает меня или мою семью. Не знаю, вроде девка на вид нормальная, тоже не городская и красивая. Когда Таня заселилась, эта пигалица стала третировать сестру, насмехаться при встрече, деревней называть. В принципе Таня и сама не промах, но тут я стал свидетелем очередного представления. Было до этого ещё два, но сестра о них рассказывала. Её завести трудно, но если получится – не остановить, так что быть этой белобрысой битой, но, к её несчастью, в этот раз вмешался я.

Дело было на кухне общежития. Я туда за водой пришёл, а сестра – за вскипевшим на плите чайником. И эта девица была здесь и стала громко высказываться о покрое халата сестры. В общем, я взял ложку со стола, подошёл к ней, ударил ею под колено, отчего пигалица присела, и прижал эту ложку к её глазу. Злость была, поэтому говорил немного хрипло:

– Я сестру часто навещать буду. Пожалуется, оба глаза выну и заставлю съесть. Поняла? Кивни. Вот и умница, а теперь топай отсюда.

Свидетели особо ничего не поняли: мол, я подошёл, приобнял девушку, мы о чём-то поговорили, и та быстро ушла. Испуганная, даже очень. У сестры о девице я не интересовался, а тут сама вспомнила. Видимо, всё же что-то усмотрела.

– Всякое бывает, но ты будь бдительна. Снова свои хороводы вокруг тебя будет водить, бей без разговоров. Но бей аккуратно, чтобы синяков не было и свидетелей. А то мало ли, выгонят, этой дуре хватит глупости пожаловаться.

– Она со второго курса. На третий переходит. Думает, если старше, то можно нападать на тех, кто только зачислен. Нас даже по группам ещё не распределили.

– Вот именно. Ладно, пишите письма.

Обняв сестру, я поправил мешок на плече и прошёл в вагон. Проводник, в этот раз был мужчина, какой-то неухоженный, в грязной форме, с щетиной, и перегаром от него разило, посмотрел билет и кивнул: проходи. Ещё и взглянул на меня как-то странно. И его взгляд я расшифровал, когда добрался до своего места. Оценивающий он был, и, судя по всему, оценка была не в мою пользу. Я купил место на верхнюю полку, однако купе было уже занято, там сидело пятеро мужчин. Не сказать, что молодые, всем за тридцатник, кручённые жизнью, это было заметно, ну и расплывшиеся со временем татуировки, проглядывавшие из-под одежды, намекали на их не совсем хорошее прошлое.

– Вещи свои убрали, место куплено, – кивнул я на полку, где были свалены мешки.

– Ого, борзый, – усмехнулся ближайший. – Место занято, сам по вагонам ищи, где приткнуться. Бегом отсюда.

– За место уплочено. Хотите занять, выкупите у меня билет, я в принципе не против.

– Топай отсюда, – показал вор нож, после чего стал резать колбасу на столе.

– Ладно, потом поговорим, – пообещал я, зло сузив глаза.

Раздувать конфликт было не в моих интересах. Мы ещё у вокзала стояли, милиция тоже не вариант, отбываем через минуту. Так что вернёмся чуть попозже. Скорее всего, воры дали на лапу проводнику, вот он их и разместил. Я мог бы поднять скандал, воры этого явно ожидали, но не буду. Чую, не простые парнишки. По стандарту за борзость мою должно было прилететь пару тумаков, однако те сдержались. Не должны были, но сдержались. Похоже, внимания к себе привлекать не хотели, а вот это уже интересно. Тут было два варианта ответа на их поведение. Первый – вполне возможно, они едут на дело и опоздать не могут, поэтому стараются вести себя тише воды ниже травы. Никакой водки и пива на столе, еда есть, но не спиртное. Вот это ещё более странно. Однако во втором варианте – это курьер с охраной. И что он везёт? Интересно было бы посмотреть, поэтому я и решил не нагнетать обстановку и действительно убраться. Мне средства нужны, а тут такая удача, думаете, я упущу её?

Развернувшись, под презрительные смешки бывших сидельцев я направился прочь. Покинул этот вагон и договорился с проводником в соседнем, дав в качестве оплаты наручные часы. Дорого, но другого выхода не было, деньги-то все Тане оставил. Проводники брали пассажиров, и, если нет мест, устраивали у себя в купе.

Поезд тронулся, и я, пристроив мешок на полке и угостившись чаем, стал подрёмывать, пока не заснул, баюкая в руках гитару. Не хотелось, чтобы она пострадала.

Похоже, у меня много работы будет на ночь: я решил наказать воров. И за борзость, и за наглость, да за всё. Если даже не курьеры, уверен, есть с них что снять. Постараюсь не убивать, но, если не будет другого выхода, особых сомнений испытывать не буду. Раз заняли моё место, платите за перевозку. Всё, что снято, то и будет платой. Меня это вполне устроит.

Лубянка. Кабинет наркома

– Конверт уже осмотрели. Не вскрывая. Чисто, – подавая его, сообщил секретарь.

– Второй, – посмотрев на номер на титульном листе тетради, которую тот сразу достал, пробормотал нарком. – Неделю нервы ожиданием трепали, скоты.

Секретарь после повелительного взмаха рукой поспешил покинуть кабинет, сообщил ожидающим в приёмной, что в течение часа нарком никого не принимает, и занялся своими обычными делами. Берия же бегло пробежался по тетради, и лицо его, чем дальше, тем больше, становилось заинтересованным и при этом раздражённым.

– Начало войны… поражения… потеря Киева… Крыма… блокада Ленинграда… заканчивается тем, что немцы под Москвой будут… Ещё общие потери как среди мирного населения на оккупированной территории, так и среди военнослужащих… Всё не то. Где информация по предателям, кто меня прикажет расстрелять?! От кого ожидать удара в спину?! – Берия зло ударил кулаком по столу, прошипев: – С кем играть вздумали?! Или?.. Или вы хотите, чтобы я проверил, реальна ли информация? Что ж, проверим…

Проснулся я где-то в полночь. Вагон покачивался, снаружи мелькали огоньки, видимо, какую-то станцию проезжали, возможно, товарную, раз не останавливались. Перестук колёс убаюкивал, но я встряхнулся, посмотрел на проводника – тот спал, и, взяв мешок и гитару, вернулся в вагон, где у меня отжали место, оставил вещи в тамбуре. Тихо постучался в купе проводника. Когда тот выглянул, вырубил его ударом рукоятки ножа в подбородок – классический нокаут – и заглянул в купе. Как и думал, проводник тоже зарабатывал как мог, ещё трое спят, зайцы. Доволок проводника до тамбура, тяжёлый, зараза. Спецключ от дверей нашёл у него в кармане форменных брюк. Открыл наружную дверь и выпихнул его из поезда. Тело покатилось под откос. Надеюсь, поломает себе что в наказание.

Раздевшись, оставшись в одних штанах, накинул сверху тёмно-синюю майку, это уже запасное бельё из дома, и, пройдя по коридору плацкарта, где, как и ожидалось, все спали, заглянул в нужное купе. А вот двое воров не спят. Трое дрыхнут на полках, включая мою, а эти бодрствуют. Я как бы проходил мимо, да и те в полумраке меня явно не узнали, при свете ночника резались в очко. Вроде очко, не все карты рассмотрел.

Те насторожились, когда я мимо проходил, но, успокоившись, вернулись к картам. Ещё один звоночек. Точно груз, уверен уже на все сто процентов. Более того, я приметил, как сверкнул воронённой сталью ствол револьвера на бедре одного из игроков. Нет, внезапное нападение тут вряд ли получится, отобьются, опытные сучары. Значит, будем ждать, когда один отлучится, например, в туалет, там и подстережём.

И дождался, пришёл-таки один, сперва в туалет зашёл, после чего, доставая из кармана пачку папирос, направился в тамбур, вот там я его из тёмного угла и приголубил. Мелкий вор, но живчик. Причём он как-то уловил моё движение и попытался увернуться, однако я этого тоже ожидал. И коленом, когда тот пригнулся, зарядил ему в висок. Проверив пульс, только поморщился. Мой удар в висок оказался смертельным. Быстрый обыск дал мне два отличных ножа, ещё один складной и три метательных. Хорошим мастером сделанные, я даже трофейную спичку зажёг, чтобы их рассмотреть. В кармане также обнаружилась неплохая свинчатка, кастет, если проще. Сам я пользовался тяжёлой рукояткой ножа. Чтобы руки не повредить, а тут такое отличное средство, это кстати, так что его, примерив – великоват, отправил в карман, пригодится. Ещё за поясом обнаружился наган, а в карманах пиджака солидный боезапас, считать сейчас времени нет, но больше сорока патронов точно имелось. Вычистив все карманы и проверив сапоги, я открыл дверь и вывалил тело наружу. Один есть, осталось четверо, причём тот, что бодрствует, изрядно насторожен. Продолжим.

Со вторым, что бодрствовал, я поступил просто. Выскользнул из-за угла купе, и не успел тот дёрнуться, всадил в горло нож, один из трофейных. Я лишь удерживал его руки, чтобы он не произвёл шума, не разбудил дружков. Пока тот булькал горлом на полке, я осмотрел спавших воров. Взяв из-за пояса ствол револьвера, со всей пролетарской ненавистью опустил рукоятку на голову того, что лежал на нижней полке. Потом, подхватив под мышки дёргающееся тело зарезанного, потащил его в тамбур. Блин, да я брёвна на нашей стройке таскал, так тела убитых не менее тяжёлые. Не знал, что трупы тяжелее живых. Как-то раньше заниматься их перетаскиванием не приходилось. Раненых во время службы в армии носил, но на носилках, а так – нет, не бывало.

Зрелище, наверное, сюрреалистическое. Ладно хоть, все спят, глубокая ночь, да и перестук колёс и шум поезда гасил звуки. Крови вроде на полу не оставил, клинок из раны я не доставал. Сделал это уже в тамбуре, тем более пока тащил, вор, поскоблив в агонии сапогами по полу, отошёл. Эту тушу я и так с перенапряжением своих детских сил волок, так он ещё дёргался, мешая мне. Пришлось постоять в тамбуре, перевести дух. Пот по спине так и струился, майку хоть выжимай.

Выдернув нож, вытер клинок о полу пиджака и обыскал труп. В этот раз трофеи убирать в свой вещмешок не стал, некогда, в углу сложил. Кстати, у вора я нашёл патроны в карманах, а вот револьвера не было, похоже, он остался на полке, где тот сидел. Нужно посмотреть. Открыв дверь, я выкинул тело обчищенного бандита наружу. То, что бандита, уже смог убедиться, у него документы были на нескольких человек. Избавившись от тела, я побежал за следующим, уже третьим вором. Прежде чем его тащить к тамбуру, снова перевёл дух, заодно и потерянный наган нашёл, действительно с краю нижней свободной полки лежал.

Вот с третьим вором затык: этот был вообще боровом, я его просто не утащу. Даже поднять сложно, честно говоря. Пришлось поступить по-другому. Я встал на нижнюю полку и рукояткой нагана приголубил четвёртого, потом повернулся и также прошёлся по пятому. По нескольку ударов делал, чтобы наверняка. Ну вот и всё. Теперь за дело. Открыл окно и, сняв со стола всю еду и карты, подтащив третьего, перевалил его через окно и даже не посмотрел, как тело кувыркается по откосу. Двух оставшихся тоже нужно сопроводить наружу.

Обернувшись, аккуратно стащил с верхней полки четвёртого, прямо в окно, благо тот имел невысокий рост, но весил, правда, изрядно, обыскав, естественно, по пути. А вот когда с пятым возился, видимо, кого-то разбудил. Мимо купе, подтягивая штаны, прошёл мужик с сонным видом. И я так и просидел у тела, пока тот не прошарился вместе с запахом табачного дыма. Вот что его задержало, он ещё и курил. Ладно, после обыска пятого и его перевалил через окно. Сел на нижнюю полку, смахивая пот со лба. Отдышавшись, стянул мешки с полок. Тяжёлые. На вид обычные деревенские наспинные мешки с лямками, что во всех деревнях хозяйки сами шьют из мешковины.

Открывал по очереди и доставал содержимое. Через пару минут я сидел, озадаченно разглядывая добычу. Без сомнения, воры были курьерами, как я предполагал, но я думал, деньги везут, а тут золото в слитках с оттисками банка СССР. Всё это тщательно упаковано, примерно по два «кирпича» в трёх мешках, остальное тряпьё, чтобы мешки не казались полупустыми. Хотя деньги тоже были, тысяч триста в новых купюрах. В двух других мешках – еда и всё, что нужно в дорогу. Даже две непочатые бутылки водки нашёл, видимо, бандиты планировали отметить прибытие и сдачу груза. Сложив всё обратно, забрал все пять мешков, чтобы подумали, что пассажиры сами покинули поезд. Разберутся, конечно, когда тела найдут, но это когда ещё будет, тем более война на носу.

Вернувшись в тамбур, упаковал всю добычу в один из мешков воров, мой и так был полон, открыл дверь и стал сбрасывать мешки один за другим. С такой добычей в поезде оставаться глупо, значит, нужно покинуть его. Сгруппировавшись, шагнул и сам с гитарой в руке, сразу осторожно откинув её в сторону, чтобы не повредить и не раздавить своим телом. Всё я просто не унесу, будем делать схрон. Покрутило меня изрядно, синяки, возможно, есть, но в целом не пострадал.

Достав из-за пазухи кепку, надел её на голову и, оставив осмотренную гитару на месте, к счастью, пережила та полёт благополучно, пробежался вдоль путей, собирая добычу. Проблема была с одним мешком, еле нашёл его в камышах, далеко укатился. Сложив всё в одном месте, я спустился к болоту, метрах в ста серебрилась вода, и стал смывать кровь с рук. Всё же уделался. Потом отмыл обувь и вернулся к мешкам.

Достал одежду, купленную на рынке в Москве, хорошую, крепкую, для похода самое то, переоделся, а майку со штанами, вернувшись к воде, тщательно постирал и выжал. Было прохладно, так что я накинул кожанку, купленную в Москве. Теперь нужно подумать, что делать дальше. Нужно отобрать, что беру с собой и что оставлю в схроне.

Когда я собирал мешки, то видел невдалеке, откуда мы приехали, какие-то огоньки. Нужно сбегать посмотреть, что там, и вообще определиться на местности, а то я даже не знаю, где нахожусь. Пробежка немного остудила меня, а проведённая разведка показала, что огоньки были у сторожки, пути пересекала автомобильная дорога. Отлично. Главное, местному работнику на глаза не попасться. С новыми данными идея со схроном тихо угасла, попутками я и с добычей доберусь до своей деревни. Попутки – наше всё.

Вернувшись, я расстелил свою куртку и стал выкладывать на неё всё золото. Потом сложил его в один из мешков. Правда, собака, тяжеленный получился, примерно кило двадцать. Я с трудом оторвал его от земли и плюхнул обратно. Пришлось распределять слитки по двум мешкам. Вот, теперь легче. В эти же мешки рассортировал и пачки денег, набив их ими полностью. Свой мешок я не трогал, тот и так забит, а вот в один из освобождённых сложил остальные мешки, пригодятся, туда же всё оружие и почти всю добычу с тел воров, включая боезапас. Пересчитал патроны – почти четыреста штук. Видимо, оборонять груз те собирались до последнего. Думаю, они общак перевозили, возможно, меняли место хранения. Искать его будут сто процентов, так что нужно хорошо спрятать и следов не оставить. А так, по моим прикидкам, всё чисто сделал.

В общем получилось четыре мешка: мой, второй с трофеями, оружием и мешками и третий с четвёртым – самые ценные, с золотом и деньгами. Деньги всегда пригодятся, хотя я на другую добычу рассчитывал. Один наган у меня за поясом был. С десяток патронов в карманах, остальное убрал. Всё, что мне не нужно, барахло из мешков воров, связал узлом и притопил в болотце.

Почесав затылок, я взял два мешка – один с золотом за спину, второй с моим имуществом и подарками в руки, гитару на другое плечо, и понёс всё к дороге. В километре от сторожки спрятал всё в кустах. Вернулся и с трудом закинул второй мешок с золотом за спину, лямки так и врезались в плечи, но упру, своё теперь. Мешок с добычей с воров в руки. Посыпая время от времени свои следы табаком – все воры курили и пачки папирос были в добыче, есть чем собакам нюх отбить, – направился к двум первым мешкам. Когда проходил мимо сторожки, там вдруг собака забрехала, видимо, услышала меня, не знал, что там собака, но я уже торопливо удалялся, тяжело дыша и весь мокрый от пота и напряжения. Ну очень тяжело. А вот в сторожке свет загорелся, разбудила собака хозяина.

Остаток ночи прошёл в перетаскивании в несколько заходов ещё на пару километров мешков. Когда железка осталась километрах в четырёх позади и начало рассветать, я устало упал рядом со всеми четырьмя мешками, тяжело дыша. Выложился полностью, сил больше не было. Почти час в себя приходил, всю воду выхлебал. Силы и так были подорваны, пока трупы воров таскал, а тут ещё и это.

Когда совсем рассвело, я выглянул из кустов. Дорога тут оказалась вполне активной. Пока лежал и отдыхал, звуки моторов слышал раз восемь. И я задумался. С золотом я далеко не уйду, нужно сделать временный схрон и прогуляться до ближайшего населённого пункта, хотя бы определиться, где я вообще. То, что даже до Новгорода не доехал, это точно, я бы знал, значит, до родной деревеньки несколько сот километров. Печально. Единственная проблема на данный момент – схрон. Вокруг я не наблюдал ни одного деревца, поля да вот этот кустарник по краю оврага. А вот по оврагу ходят, всё истоптано коровами. Видимо, на водопой тут гоняют бурёнок. Так что остался один кустарник, больше мест для схрона я не видел.

Нож в руки – и за работу. Схрон получился хоть и временным, но отличным, но как только листья пожухнут, обнаружить его труда не составит. Оставив все мешки с гитарой на месте, я вышел на дорогу и направился дальше. Пару раз меня обгоняли машины, но тормозить я их не стал. Когда поднялся на небольшую возвышенность, рассмотрел вдали какую-то деревушку и поспешил к ней. Мне навстречу попались мальчишки с удочками и вёдрами, видимо, к озеру шли, оно по правое плечо у меня осталось, вот их и опросил, разобравшись, где оказался. М-да, далековато до дома. Километров четыреста пятьдесят будет, даже чуть больше. Одну станцию до Вышнего Волочка не доехал.

Вернувшись, я вытащил мешки к дороге и сел на один с золотом, примяв пачки с деньгами, ожидая попутку. Первая машина проскочила не останавливаясь, ну, «почта» – это правильно, а вот следующий грузовик с пустым кузовом остановился на мою поднятую руку. Молодой парень в солдатских штанах и гражданской рубахе поинтересовался, куда я еду. Ответил ему, что в небольшой городок в ста километрах от того места, где мы стояли. Тот почесал затылок и, сказав, что километров сорок нам по пути, пригласив садиться, и когда я мешки затащил в кузов, он удивлённо поинтересовался, что я везу в самых тяжёлых. Ответил просто: свинец купил для отца-охотника, сняв этим все вопросы. Парень был из другой области, ехал за фабричным оборудованием, третий рейс делал, так что дорогу знал, как свидетеля, если будет расследование, найти его трудно.

Потом набился в попутчики старику на телеге, и этот удивился тяжёлым мешкам, но байка с купленной свинцовой дробью для отца и тут сработала. Вот так на перекладных и ехал.

Везти золото к себе в деревню я посчитал опрометчивым. Когда добрался до шоссе, что вело к Пскову, я выбрал крупный лес у дороги и, покинув попутку, снова поочерёдно перенося мешки, перебрался на опушку. Там пробежался по лесу, нашёл отличное место для схрона – дупло в дубе – и перетащил золото и большую часть денег туда. Замаскировал листвой и веточками. При мне теперь два мешка и гитара. Уже лучше. Я оставил с собой три нагана с половиной боезапаса, около пятидесяти тысяч рублей. Ну и другие трофеи с воров. Уже свободно покинув лес, отошёл подальше и снова остановил попутку.

На вторые сутки сел на рейсовый автобус до Пскова, потом, на третьи, пересел на рейсовый автобус до Гдова, дальше опять на попутках до Сланцев. До дому добрался ближе к вечеру пятого дня. Переночевал в одной деревушке, на сеновале, ничего за это хозяева не взяли, хотя и покормили. На подъезде в лесу у райцентра спрятал второй мешок с деньгами и оружием. Поступил со схроном так же: нашёл пустое дупло на шести метрах высокого дуба, всё в него убрал, а сверху завалил листьями и разными веточками. Схрон первоклассный. Даже наган, который уже привык носить за поясом, спрятал. Когда вернусь, почищу и смажу всё оружие для долгого хранения.

Закинув лямки мешка на одно плечо, двинул дальше. Думаю, родители беспокоятся, даже очень, я должен был вернуться ещё неделю назад, однако дел в Москве было немало, да и дорога, вон, тоже заняла изрядно времени. Когда деревня наша открылась моему взору, я отметил, что наш дом уже под крышу заведён, более того, даже железом крыт, ведутся внутренние работы. Две оконные рамы уже вставлены, но пока без стёкол. Постояв на месте, рассматривая с дороги уже ставшую родной деревушку, вздохнул и энергично зашагал дальше. Первой меня мелюзга деревенская заметила, среди них и мои сестрички были, так что гаму на всю деревню – я вернулся. На шум начали и взрослые собираться к нашему двору, и отец спешил, ему уже донесли обо мне.

Когда он, торопливо дойдя до калитки, вошёл во двор, я как раз заканчивал обниматься со всеми. Отец тут же задал вопрос, его и раньше задавали, но я просил дождаться отца, а тут ответил:

– Хорошо съездили. Отлично. Таня поступила во Второй Московский государственный медицинский институт. Я её в Москву отвёз, она сдала все экзамены, устроилась в общежитии. На врача будет учиться. У неё три года впереди, чтобы определиться, кем по специальности будет. Учёба через два месяца начнётся. В общежитии есть телефон, если хотите поговорить, позвоните, её, если она на месте, позовут, и поговорите. Телефон в райцентре есть, на почте. Номер я записал. Потом можно будет договориться на определённое время для звонков, чтобы она ждала. Это ещё не всё: я её рядом с местом учёбы на работу устроил, санитаркой в больницу, будет постигать медицину с низов, да и приработок хоть какой-то.

Пока все переваривали услышанное, я развязал тесёмки мешка и стал доставать подарки. Это немного отвлекло родителей. Дед с бабушкой ладно, они нормально всё восприняли, тем более Москва есть Москва, однако, к моему удивлению, и отец это принял: удивлённо почесал затылок и махнул рукой, мол, врач так врач, тоже профессия хорошая. С воров я снял трое наручных часов, и те, что поновее, подарил ему, мол, из Москвы. Конфеты для мелких немного помялись, но малышня всё равно приняла их с радостью. Но им ещё не всё, картинки-раскраски купил и краски с кистями. Марине, своей сестричке-близнецу, – нарядное платье, Таня выбирала. Деду – курительную трубку, а то он всё мундштуком пользовался, а также зажигалку, матери – два новых платья, они с Таней одинаковые фигуры имели, как и размеры ноги, так что и обувь была. Бабушке – нарядный платок. Маме вернул всё, что Таня у неё занимала. Отцу – пачку денег, даже больше, чем он давал на поездку. Тот и так понял по количеству подарков, что дело нечисто, поэтому терпеливо ждал, когда можно задать вопрос:

– Откуда?

Ему я рассказал ту же историю, что и Тане, с найденным в лесу трупом, сразу же повинившись, мол, если бы всё отдал, Таню на врача не увёз бы учиться, а так и её хорошо устроил, и им хватит, даже на стройматериалы для дома. Так что моё возвращение пришлось как нельзя вовремя.

– Ты всё давно спланировал, – горестно вздохнул отец и, сжав мне плечо, отошёл в сторону, закурил.

– А ты бы разрешил? – честно и прямо спросил я.

Молча посмотрев на меня и сев на завалинку покосившейся избы, задумался и отрицательно покачал головой.

– Чего и стоило ожидать. Ты не обижайся, позже поймёшь, что я всё сделал правильно. По-другому я поступить просто не мог.

Отец не стал спрашивать почему, продолжая задумчиво курить, глядя себе под ноги, ну а я стал общаться с семьёй, всё же больше двух недель не виделись.

Сидя на стволе дерева, что склонялось прямо над родником, и поглядывая вокруг – глухая чащоба имела свою жизнь, – я дал обсохнуть ногам. Потом, перебравшись по стволу к берегу, намотал портянки и надел сапоги. После чего, подхватив винтовку и забрав сегодняшнюю добычу, энергичным шагом двинул в деревню. Полдень, информация уже должна была распространиться. Сегодня двадцать второе июня тысяча девятьсот сорок первого года. Несмотря на то, что я отправил письма, скажем так, компетентному лицу, не думаю, что сроки изменятся. Если вообще моим сообщениям поверили. А как можно проверить? Я хорошо помнил только то, когда начнётся война. Ну и дальше. Для проверки этого хватит, но были ли приняты контрмеры? Вот это и волнует. Насчёт Берии, с кем его расстреляли, да когда и кто, так это случайность, попалась заметка, прочитал, и зацепилась в памяти. Сколько голову ломал, выцеживая из памяти фамилии тех, кого расстреляют с Берией. Всё для достоверности.

Сегодня добыча – молодой кабанчик, я его уже разделал, насадил мясо на крепкую срубленную ветку и на манер коромысла понёс к дому. Двенадцать кило – не шутка. Плечи менять приходилось часто, палка больно впивалась. А до дому ещё километра четыре. Энергично, но тяжело ступая, обходя труднопроходимые места, я обдумывал свои следующие действия. Ту нашу вольность с Москвой родители приняли, отец несколько тяжело, но всё же. Именно тогда он и признал, что теперь считает меня взрослым и ответственным за свои слова и поступки. Моя жизнь протекала так же, как и до поездки, я выполнял задания в лесу, на повозке, бывало, развозил соль для лосей к кормушкам. В общем, замещал отца как мог, ну и о добыче не забывал, с неё кормилась вся деревня, тут особо жадными мы не были. Отловили несколько браконьеров, тоже неплохо.

За месяц отец с помощниками закончил дом, мы уже переехали, мелкие недоделки он заканчивал походя. Даже мебель частично закупили, а частично сами сделали. Один раз я посетил свой схрон в дупле и тщательно почистил всё оружие. На повозке я возил маму и бабушку с сестричками в райцентр. Четыре раза они уже с Таней по телефону общались, всё хорошо проходило. Сестра изучала Москву в свободное время, по сменам работала санитаркой. Закупала всё для учёбы, готовилась.

В остальном всё как и прежде. В отличие от семьи, для меня этот месяц прошёл скорее в ожидании и подготовке, я прекрасно знал, что начнётся вскоре. Школьные документы с оценками мы с Мариной на руки получили, а остальные как раз получали сейчас. Также уверен был, что отец моё решение с переездом не поддержит, он слишком много сил вложил в строительство дома. Да и несмотря на то, что родни у нас практически не осталось, это родные земли. У отца близкие только дед с бабушкой, остальные умерли, или Гражданская забрала, как родных братьев отца. У мамы была родная сестра, младшая, вышла замуж за офицера, хотя правильно говорить – краскома, и жила на Севере. Тот вроде пограничник, комендатурой командовал. Я о них знал, что они вообще есть – и на этом всё. Редкие письма были, ну и мы такие же редкие письма отправляли. Последнее при мне, как раз после возвращения, мама сестре написала, что Таня поступила учиться на медика в Москве. Она, по-моему, всем, кому могла, об этом рассказала. Когда мама приняла эту новость, то даже обрадовалась, что наша со старшей сестрой афера получилась.

Я практически всё время пропадал в лесу. Единственная моя подготовка, которую я всё же проводил, – это запасал продовольствие. Когда мы ездили в райцентр и мама с бабушкой и сестричками на почте общалась с Таней, я закупал в магазине всё, что мне было нужно. В основном продовольствие для дороги, ну и разные вещи, включая медикаменты. Всё это хранилось в тайнике неподалёку от райцентра. Будем уезжать – заберём. А так я уже всё распланировал, и думаю, у нас всё получится. Вот только отец… отец уехать не даст. Было одно решение, и, к сожалению, единственное из возможных. Отца заберут в армию, призовут – это сто процентов, это неизбежно, вот когда это произойдёт, и с другими односельчанами он отправится на призывной пункт, после проводов, всё и будет решаться. Тогда соберёмся и покинем эти места, двинув в Москву. Главное – не переждать, а то поздно будет, на оккупированной территории окажемся, а этого очень не хочется. Я даже придумал, как это проделать. Служебный транспорт отца, лошадей и повозку, скорее всего, заберут на нужды армии, значит, будем покупать. Дом наш новопостроенный передадим или продадим, да на ту же телегу с лошадью поменяем, это сейчас ценнее. Я уже прикинул, одной повозки нам мало, две будем добывать.

Это всё в планах, а так всё будем проводить по ходу дела, импровизируя при нужде. Гибкая идея получилась, по сравнению с жёстко прописанным планом.

Вот так, размышляя, я сам не заметил, как дошёл до опушки и увидел, что от деревни люд торопился по дороге в сторону леспромхоза. Радио в деревне не было, не подвели пока, а в леспромхозе имелось, видимо, передавали сообщение Молотова.

– Что случилось? – спросил я знакомую старушку, что жила через два дома от избы деда. Кстати, дед с бабушкой также переехали в наш новый дом.

– Война внучок, война, – вздохнула та и засеменила дальше, горестно качая головой.

– Угу, понятно.

Перекинув палку на другое плечо, я заторопился к нашему дому. Войдя во двор, вдохнул хвойный аромат брёвен. Отец, закончив с домом, уже доделывал хозпостройки, но сейчас инструмент раскидан, и никого во дворе, кроме бабушки. Та меня тоже не обрадовала: немцы напали сегодня рано утром. Почтальон верхом был в деревне час назад, сообщил такую беду. Я лишь мысленно выругался, похоже, информацию мою серьёзно не восприняли. Ну и ладно, теперь воспримут и будут знать, чего ожидать, хоть как-то подстрахуются.

Убрав мясо на ледник, я тоже побежал в леспромхоз. Не успел, все уже возвращались, тут же были и мои. Сказал отцу о добыче, о количестве мяса по весу. Тот молча кивнул, принимая информацию, и сообщил, что набрёл на незаконную вырубку. Вывозили стволы деревьев на тракторе. Следы те же, что и на другой вырубке, обнаруженной мной две недели назад. Вырубать деревья можно было только с разрешения отца или его начальства. Он такого разрешения не давал, начальство тоже, отец ездил в город узнавать. Нужно отлавливать бандитов. Тракторов у нас в районе не так и много, следы я запомнил, можно проехаться, посмотреть, кто это тут такой наглый. Брать нужно, когда рубить будут, с понятыми и милицией. Однако сегодняшние вести, похоже, ставили крест на планах отца. Правда, он всё равно был ответственным, даже по такому делу. Так что будем искать.

Мы все вместе дошли до дому. Работы по нему на сегодня были явно прекращены, наши помощники разошлись по своим домам, остались только двое, кому до дому далеко идти, но работать всё равно не стали. На столе в саду отец поставил литровую бутылку с самогоном, бабушка накидала закуски. Да, день не однозначный. И взрослые стали квасить, к ним ещё дед присоединился, похоже, они прекрасно представляли, что это за война будет. А вот молодёжь школьного возраста ввела меня в ступор – они бегали, кричали «Ур-ра-а-а!». Это вообще как? Война, столько смертей… Мозгов вообще нет, да и те, что старше, кто уже школу окончил, тоже были в приподнятом настроении и рвались к военкомату. Их стремления меня радовали, но не настрой.

Пока отец сидел с мужиками и дедом в саду, я собрал инструмент и во дворе прибрался.

Утром отец с больной головой запряг Ветерка и ускакал в город, к начальству, ну а я потопал в райцентр по тропинке, по которой мы бегали в школу. Директриса была на месте, немного нервная, по радио передавали обстановку на границе, но только общее, идут бои, а у неё там, на Западной границе, сын служил. Меня она выслушала внимательно и согласилась выдать подписанные табели с оценками мне с сестрой и двум младшеньким. Вопросов не задавала. У меня почти все пятёрки были, только одна четвёрка. И в прошлой жизни, и в этой черчение мне так и не давалось.

Все документы я спрятал, не стоит их пока показывать. Ещё следует маму, бабушку и деда отвезти в райцентр решить вопрос насчёт паспортов, ни у кого документов не было, но с отцом это не прокатит. Может что-то заподозрить. Хотя мама у меня умница, намёками можно попробовать воздействовать на неё, нам документы кровь из носу нужны. Оба родителя у меня беспартийные были, даже не комсомольцы. Ладно, позже решим.

Таня в Москве нервничала, но мама по телефону убедила её не ехать к нам, а спокойно дожидаться начала учебного года и учиться. К моему удивлению, отца призвали не сразу, почти две недели прошло. До такой степени тянули, что стало слышно, как громыхает вдали артиллерия. Из нашей деревни уже троим повестки пришли, и те ушли на призывной пункт, когда почтальон постучался и в нашу калитку. Ох, как мама заголосила, но быстро смолкла, когда отец на неё шикнул. Проводы мы отгрохали шикарные. Я впервые видел отца без бороды. А он, оказалось, вполне молод, всего тридцать девять лет, но усищи оставил как у Будённого. Провожали его в райцентр пешком, всех лошадей и повозку у нас забрали ещё неделю назад.

Отцу вещи в дорогу собирала мама, но, когда она отлучилась, я половину выложил, барахло, и положил своё – консервы, крупу, сухарей, хороший нож да наган с сотней патронов. Ну и фляжку с водкой. Как же без неё? Отец разберётся, я ему сверху записку с содержимым положил, чтобы перед другими не светил неучтённое оружие. Попрощавшись, он устроился в кузове одной из трёх полуторок, которые были полностью призывниками заняты, и машины уехали куда-то в тыл.

– Вот и остались мы одни. – Дед стянул кепку и вытер ею лицо.

Это точно, – кивнул я, после чего, резко развернувшись на каблуках, отрывисто стал говорить: – Вам всем троим нужно срочно получить паспорта с прописками. Сейчас идём в райотдел. Я уже всё узнал, должны выдать.

Вокруг меня стояли все, всё же отца провожали, так что слышали всё, что я сказал. Мама удивлённо посмотрела на меня и поинтересовалась:

– Что ты хочешь сказать?

– Я прямо говорю: завтра мы уезжаем в Москву. Немцы тут будут очень скоро, сами слышите отголоски артиллерии. К этому времени нас здесь уже не должно быть. Я отцу записку в мешке оставил, чтобы писал на Танин адрес, её общежития, нас в деревне уже не будет. Я не хочу, чтобы у вас или у меня стояла отметка в документах: «Находился на оккупированных территориях, неблагонадёжен». Не будет такого, я не допущу. И так времени много потеряли, так что поторопимся.

Мы отошли от всех чуть в сторону и общались вполголоса. Я старался убедить маму и дедушку с бабушкой. Если останемся, нам не жить. Побьют всех немцы. Одно упоминание того, что немцы даже детей не жалеют, решило дело в мою пользу.

Мама и так пешком с трудом одолела дорогу до райцентра, всё же на сносях, а тут совсем ослабла. Отсиделась на лавке у закрытого пивного ларька и кивнула. Раз нужно, паспорта будут. Сопроводив её и стариков до райотдела и оставив маму с бабушкой писать заявления, мы с дедом и ребятнёй пошли по одному адресу. Тут на окраине Сланцев мужик повозку продавал и двух лошадей, отличные лошади и транспортное средство. Но покупателей было мало, цену драл. Я раньше тоже походил, покрутился, посмотрел, а сейчас реально шли покупать, деньги при мне. Хозяин был дома, крепкий такой пятидесятилетний мужик. Он без удивления нас встретил и начал показывать, что продаёт. Дурачина, даже цену не поднял. Две недели, как война идёт, а цена у него та же. Дед не спрашивал, откуда у меня деньги, просто сам всё осмотрел и кивнул, годные лошади и повозка. Уплатив, я попросил написать расписку. Так что к райотделу мы подкатили все вместе на повозке. Мама с бабушкой удивлённо встретили наше появление.

Мама сообщила, что заявление приняли, но документы не дали: на днях пришёл приказ сверху: не давать. Вздохнув – похоже, мы тут в пролёте, вернёмся к этому вопросу в Москве, – посадили рядом со мной маму, а бабушку назад к деду и ребятне и покатили в деревню. Малышня очень веселилась.

Когда мы были уже на окраине райцентра, над нашей головой разгорелся настоящий воздушный бой, и я натянул поводья, наблюдая его вместе со всеми и сопереживая. Так-то самолёты не раз пролетали над нами, да почти постоянно, а тут настоящий бой! На немецкие бомбардировщики наскакивала тройка краснозвёздных истребителей, те сгруппировались и активно оборонялись. Что за истребители, я так и не понял, но не «ишачки» точно, силуэты не похожие, их ни с чем не спутаешь. И-16 над нами уже летали, так что их силуэты я запомнил, а эти новенькие, видимо, свежую часть перебросили.

– Смотри, горит! – радостно закричала Марина, показывая, как двухмоторный бомбардировщик с крестами на крыльях и с дымным хвостом пикирует к земле.

– Эй, там же наша деревня, – озадаченно пробормотал я.

Почти сразу раздался грохот, и земля дрогнула. Мы хором понадеялись, что самолёт упал далеко от деревни, и продолжали наблюдать за боем. Немцы в нём потеряли три самолёта, наши – один, лётчик выбросился с парашютом, но далеко. Когда бой сместился и деталей не было видно, мы направились к деревне по объездной дороге. Но Марина не выдержала, соскочила и побежала по тропинке напрямик. Те, что постарше, с Димкой рванули следом, ну а мы степенно двинулись. Я по ходу объяснял маме, что ей нужно официально уволиться и получить на руки подобие трудовой книжки.

В это время рядом остановилась полуторка с армейской хлебопекарни, полная милиционеров. Я тоже остановил повозку.

– Сашка, – обрадовался мне знакомый лейтенант Серёжа из райотдела. Он меня хорошо знал, так как мы с отцом недели три назад, как раз за несколько дней до начала войны, участвовали в загоне банды. Взяли почти всех, по следам нашли. – Пятеро немцев на парашютах выбросились. Без тебя мы их не найдём, тут леса сплошные.

– Понял, – кивнул я и протянул поводья деду. – Я постараюсь быстро.

– Не рискуй, – напутствовала мама.

– Мы немцев сами изловим, пусть только проводит лесными тропами, – успокоил лейтенант маму.

Я забрался в открытый кузов хлебовозки, два милиционера мне помогли, и сел на свободное место. Машина тронулась, и мы по ухабам на максимальной скорости рванули к месту ближайшего приземления парашютиста. Жаль, я без оружия, лишь нож при мне, но я и так опасен, тем более вон шесть милиционеров с карабинами и трое, если лейтенанта в кабине считать, с револьверами или пистолетами. Справимся.