Передышка в Барбусе Никитин Юрий

– Только горло промочить?.. Бочонка хватит? Или два?.. Ладно, я тоже шутить могу. Все принесу сам. Впервые такую пару вижу. А ей что?

– Мух, – сказал Мрак, – но ладно уж, обойдется… Пусть жрет, не перебирая.

Хозяин с интересом рассматривал недовольную вниманием жабу.

– Что это вообще такое?

– Ящерица, – ответил Мрак.

– Ящерица? Такая толстая?

– На себя посмотри, – огрызнулся Мрак.

– Да ладно тебе… Это у тебя жаба, не вижу, что ли?

– А что такое ящерица, как не худая жаба? Однажды дура-жаба протиснулась через замочную скважину, стала ящерицей… А моя умница в дырку не полезла.

Хозяин помахал рукой, пробегавший мальчишка тут же поставил на стол широкую тарелку с нарезанным на ломти хлебом, умчался. Мрак взял один ломоть, посолил и начал есть, чувствуя хороший звериный голод.

Хозяин взглянул понимающе.

– Левша?

Мрак скривился.

– Если бы. Думаешь, удобно держать в левой?

Хозяин помолчал, но странный гость ничего не объяснял, и он сам посоветовал туповатому варвару:

– Так возьми в правую.

– Да? Ну, взгляни.

Мрак взял ломоть хлеба в правую, начал неторопливо есть. Жаба, что сидела рядом, внезапно протянула лапу и мощно стукнула Мрака по руке. Ломоть выпал, жаба молниеносно подхватила широкой пастью, отпрыгнула на другой конец лавки. Гребень на спине вздыбился. Она быстро сжевала хлеб, снова придвинулась на прежнее место, глядя невинными глазами.

Мрак выругался. Хозяин захохотал, потом с великой укоризной покачал головой:

– Не кормишь бедную тварь!

Мрак выругался снова. Отломил ломоть и сунул жабе под нос. Она презрительно отвернулась.

– Видишь? – сказал Мрак зло. – Ей так неинтересно. Ей добычу подавай! Охотница.

Хозяин ржал так, что всхлипывал и цеплялся за стол, чтобы не упасть. Наконец сказал, вытирая слезы и меряя уважительным взглядом широкие плечи Мрака:

– Да, она проделывает то, на что решится не всякий храбрец. Ставлю выпивку за свой счет!.. Давно таких чудес не видывал.

Таргитай обычно старался в чужих городах попробовать всякую еду – любопытный, Олегу всегда без разницы, что ест, – умный, значит, а вот он, Мрак, замечал, что ест, но разносолы не жаловал. И сейчас ему принесли молочного поросенка, бараний бок с кашей, а также вина. Хозяин заикнулся было насчет какого, но Мрак ответил твердо, что хорошего, а уж красного или белого, да еще с названием, – это блажь, это причуды всяких местных таргитаев.

Поросенок провалился в абсолютно пустой желудок: остатки оленины уже перешли в мышцы, в тело, откуда по мере надобности будут истаивать, за поросенком пошел бараний бок, все это Мрак запивал вином – красным, терпким, подстегивающим аппетит, а когда принесли птицу, он распустил пояс, ел уже без голода, но со здоровым аппетитом человека, что умеет насыщаться в запас.

Комната, за которую предусмотрительный хозяин взял плату вперед, оказалась даже шире и просторнее, чем он ожидал за такие деньги. Вообще-то комната на двоих, но пока есть свободные, можно не тесниться. Могучее ложе, длинный стол и две широкие лавки, на которых при нужде тоже можно уложить двоих на ночлег, широкое окно, а с той стороны – массивные ставни из дубовых досок.

– Поели, – объявил он Хрюнде наставительно, – теперь спать! Поняла?

Хрюндя скакала на всех четырех, деловито обследовала просторное помещение, где столько нового и интересного. На окрик не обратила внимания, ушей нет, а по ее наглой роже Мрак никогда не мог определить, слышит или нет.

– Какая ты противная, – сказал он. – Свиненок. Перепончатый свиненок. Свинястик.

Тяжелые сапоги стянул, швырнул под стол. Натруженные ноги сладко заныли. Он лег на кровать, суставы прямо на глазах распрямлялись, удлинялись, а по мясу прошла легкая приятная дрожь с покалыванием.

Хрюндя с печальной мордой уселась у самой двери. Взор был неотрывно устремлен на крюк, где висел их дорожный мешок. В глазах были тоска и надежда, что мешок потихоньку начнет слезать, тут она его и схватит, и потреплет, и потаскает по всей комнате, и потискает, и погрызет всласть толстые кожаные лямки…

– Да не слезет, – бросил Мрак сердито. – Что он, дурной? Ложись, спи.

За окном медленно угасал закат. Багровость перелилась в темный пурпур, фиолет, тусклые звезды наливались светом. Он лежал, закинув руки за голову. Вспомнилась мавка. Потом пошел мыслью дальше, глубже, этот страшный разговор с Олегом, когда тот открыл ему, сволочь, жуткую истину… без которой так хорошо бы жилось… Что он теперь, если не прибьют, не зарежут, не удавят, если сам не утонет или как-то иначе не лишится жизни, может жить до бесконечности!

Да он после того разговора неделю сидел в пещере, дрожал. Одно дело знать, что жизнь коротка, все равно скоро помрешь, как бы ни изощрялся, храбрым или трусом жил… и совсем другое, когда вот так. Если прожить всю жизнь в такой скорлупе, чтобы не тронули и чтобы сверху дерево или камень с горы не упали, то… будут меняться эпохи, реки будут менять русла, леса будут вырастать, как трава, и сменяться степями, пустынями, на их местах будут возникать моря, а через тысячи лет и те будут высыхать, а он все так же будет…

– Что будет? – прошептал он вслух. – Что будет?.. Я-то буду, но будет ли жизнь у меня… Нет, я верно сделал, что вот так… Надо жить, в драки не лезть… Ссор избегать, я уже не тот Мрак, что вышел из Леса… но и в пещерах прятаться негоже… Наверное, негоже.

В полутьме чуть шелестнуло. Он присмотрелся, сердце сжалось. Бедная Хрюндя утащила его сапог под лавку, спала, положив на него голову и обхватив обеими лапами. Ей было неудобно, но зато и во сне чуяла его запах, не так страшно и одиноко.

– Бедная зверюка, – сказал Мрак тихо. – Я все равно тебя люблю.

Он осторожно высвободил сапог, Хрюндя тут же подняла голову. Глаза, еще затуманенные сном, уставились с опаской и надеждой. Мрак погладил ее по шипастой голове, вернулся к ложу. Уже в темноте, когда лежал и прислушивался к шорохам за стеной, услышал, как тихо простучали коготки по комнате.

В лунном свете мелькнул силуэт с гребешком на спине. В зубах опять сапог, потом из дальнего угла послышался удовлетворенный вздох, глухо стукнуло, словно на пол бросили мешок с костями.

Свиненок противный, подумал Мрак сердито. Еще прогрызет сапог сдуру. Или из великой любви… Кто их, жаб, разберет.

Нехотя поднялся, пересек помещение. Руки в темном углу нащупали шипастую спинку. Жаба затихла, но сапог прижимала к груди обеими лапами. Вздохнув, он поднял ее, перенес к себе и положил рядом. Хрюндя наконец выпустила сапог, замерла, боясь поверить в неслыханное счастье. Он слышал, как колотилось ее маленькое сердечко, подгреб ближе и быстро заснул, сам странно успокоенный и умиротворенный.

Поздно ночью, судя по шуму и окрикам, прибыл богатый караван. В дороге, объясняли хозяину под самым его окном, сломалась тяжело груженная телега с товарами, кое-как дотащились. Мрак сквозь сон слышал, как со двора тут же донесся стук молота, а ночь озарилась багровыми сполохами. Всяк поработает ночью, если платят вдвойне. Кожевенных дел мастера спешно починяют конскую сбрую, ремни, слышно по запахам, все пришло в негодность за долгий путь, а завтра надо успеть на ярмарку.

Купцов, караванщиков, стражу распихали по свободным и полусвободным помещениям. В комнату к Мраку поселили купца. Мрак отвернулся к стене, не интересуясь, на какой из лавок купец заснет, захрапел всласть.

Хрюндя некоторое время устраивалась на новом месте в кольце его рук, подгребала лапки, тыкалась холодным носом, ерзала, но заснула раньше Мрака. Он снова ощутил себя в волчьей шкуре, вон с Ховрахом охраняет дверь, Ховрах пьет и наливает ему, маленькая Кузя теребит его за уши, расчесывает шерсть, целует в волчий нос и требовательно обещает выйти за него замуж…

Утром он проснулся с рассветом, даже купец еще спал, пошарил в постели, звучно похлопал ладонью, разбудив купца, слез и, сидя на краю кровати, обвел помещение злыми глазами.

Сонный купец забеспокоился, сосед выглядит больно грозным, с таким если в лесу встретишься – сразу все с себя сам снимешь, только бы душу не губил, но Мрак на него внимания не обращал, снова зачем-то похлопал ладонью по смятой постели, подхватил с пола сапог и швырнул в стену, где висела одежда. Прислушался, взял второй сапог и подозрительно обвел налитыми злобой глазами комнату.

Купец с тревогой следил за странным варваром, спросил трепещущим голосом:

– Дорогой друг, что-то случилось?

– Еще как, – прорычал Мрак.

– Я могу помочь?

– Можешь… – рыкнул Мрак. Внезапно гаркнул: – Вылезай, тварь дрожащая!

Купец поспешно соскочил с лавки, потом лишь сообразил, что лохматый варвар смотрит мимо. В испуге тоже оглядел комнату. Как говорится, ни удавиться, ни зарезаться нечем. Здесь если кто и спрячется, то не крупнее таракана. А варвар не похож на человека, который бьется с тараканами.

– Я знал одного, – сказал он осторожно, – который воевал с драконами. Только тех драконов никто не зрел, кроме него самого.

Мрак, не слушая, присмотрелся к горшку с цветами, радостно заорал:

– Ага, вчера этого горшка не было!

Перекувырнувшись в воздухе, сапог угодил каблуком в задорно выпяченный бок. Звякнуло, горшок разлетелся на куски в комьях земли. Черепки со звоном посыпались на пол, цветок повис на подоконнике, а сапог вылетел в окно. Мрак выругался с таким остервенением, что купец отпрыгнул и снова быстро оглядел комнату.

– Что с тобой?

– Откуда этот горшок взялся?

– Час назад дочка хозяина принесла, – сказал купец завистливо. – Сама рвала, лазила в саду чуть ли не ночью. Говорит, чужестранцу уважение оказать надобно.

Мрак стиснул кулаки. Купец вздрогнул и присел, когда варвар заорал, страшно багровея и раздувая дикие ноздри:

– Вылезай!.. Прибью, разорву, растопчу!

Купец не успел молвить, что от такого приглашения любой спрячется еще дальше, но внезапно под потолком хрюкнуло. Кусок стены отделился, рухнул на пол. Это оказалась необыкновенно крупная жаба, толстая, сытая, с нагло вытаращенными глазами. По всему ее телу мерцал, исчезая, рисунок сосновых досок.

– Тварь, – сказал Мрак с отвращением. – Даже тень научилась скрывать… И запах уже подделывает!

Жаба кинулась к нему лизаться, варвар сердито отпихнул ее. Купец едва отыскал убежавший в подвал и забившийся там за бочками голос:

– Это… кто?

– Сам видишь, – огрызнулся Мрак. – Жаба-переросток.

– А чего она… так?

– Из подлости, – сказал Мрак. – Подлая она тварь!

Купец смотрел вытаращенными глазами. Промямлил:

– Вообще-то что-то слышал… В дальних странах как-то рассказывали… Когда они совсем малые, их мамаша защищает. А когда начинают отползать от нее, то их может сожрать любой, они ж пока совсем хилые. Вот и наловчились то камешками прикидываться, то…

Мрак сказал упрямо:

– Из подлости, я говорю! Раньше такого не вытворяла!

– Наверное, тоже растет, – сказал купец. Посмотрел на жабу, пугливо отодвинулся. – Хотя, наверное, я ошибся…

– Точно?

– Точно, – ответил купец со вздохом. – Это я слышал не про жаб. Ох, точно не про жаб.

– Это хуже, чем жаба, – заявил Мрак. – Эх, когда-нибудь прибью…

Жаба прыгала вокруг, рот до ушей, длинный раздвоенный язык трепещет, как быстрый язычок огня. Толстый короткий хвостик с таким рвением ходит из стороны в сторону, что жабу заносило из стороны в сторону.

Мрак нагнулся, взял маленькое страшилище на руки, но она выдралась и залезла ему на плечо. Мрак сказал укоризненно:

– Ты уже почти кабан, а не лягушечка! И до каких пор будешь там сидеть?

Купец выпученными глазами наблюдал, как варвар пошел к выходу, а жаба качалась на его широком плече, будто в самом деде кабан старался удержаться на толстом бревне. Наконец жаба прижалась всем пузом, вцепилась, варвар вышел в коридор и захлопнул за собой дверь.

В харчевне с утра безлюдно, Мрак выбрал дальний стол в углу, снял с плеча жабу. Она сидела на лавке, Мрак бросал ей ломтики мяса, жаба звучно хлопала широкой пастью, ловила. Когда он ткнул ей в морду ломтик, она брезгливо отодвинулась.

– Зараза, – сказал он с сердцем, – все бы тебе играться… Лови!

Спиной к нему сидел худощавый старик с распущенными по плечам седыми волосами. Услышав голос, вздрогнул, повернулся. Мрак не обращал внимания, бросал ломтики мяса повыше, жаба вошла в азарт, подпрыгивала так, что лавка ходила ходуном, звучно шлепала челюстями.

Старик наконец решился покинуть свой стол. Мрак обратил внимание на него не раньше, чем тот трижды поклонился, спросил робко разрешения присесть за их стол. От него не сильно, но ощутимо пахло дорогими маслами. Наконец Мрак буркнул:

– Ну чего тебе, старик?.. Я чту старших, но свободных столов здесь полно.

Старик с жадным вниманием всматривался в его лицо, длинные нервные пальцы все время суетливо двигались, будто вязали рыбацкую сеть.

– Можно сесть? – спросил он в который раз. – Премного благодарствую… Боги, что за голос, что за стать…

Мрак кивнул, старик сел, тут же выложил на стол монету. Жаба попыталась покарабкаться на стол за блестящим кружочком, Мрак ухватил за хвостик и дернул обратно.

– Так чего надобно? – спросил Мрак недружелюбно.

Жаба двинулась по лавке с явным намерением перепрыгнуть на соседнюю и добраться до старика. Мрак поймал за лапу и утащил назад, прижал к боку. Жаба зашипела и начала брыкаться всеми четырьмя, выворачиваться.

Старик кивнул на золотую монету.

– Угощение за мой счет.

– На это можно упоить весь постоялый двор.

Старик вяло отмахнулся, глаза его с жадным вниманием осматривали лицо Мрака, изучали, чуть не лезли ему в рот, не щупали зубы и уши.

– Я могу себе это позволить.

– Ну-ну… За что будем пить?

Старик хихикнул:

– Да за что угодно. За свое здоровье, например. За то, чтобы завтра была добрая погода.

– Не знаю, не знаю, – прорычал Мрак с сомнением. – Для кого добрая – солнце, для кого – дождь. Что-то ты мне не ндравишься, батя. Больно непростой ты человек. И руки у тебя холеные. И пахнут дорогими благовониями… Такие люди так просто по дорогам не шляются.

Старик неотрывно изучал его из-под нависших седых бровей. Взгляд был колючим, но не враждебным.

– А ты наблюдательный, – произнес он с некоторой нервозностью. – Это еще лучше. Да, ты прав. Я человек из… дворца. Вон там стольный град, как ты уже знаешь, Барбус. Дальше рассказывать не надо?

Мрак отмахнулся.

– Не надо. Ты здесь встречаешься со всякими лазутчиками. Чтоб подальше от чужих глаз и ушей. Но мне это до прошлогодних листьев. Меня сейчас больше заботит эта проклятая жаба, что так и норовит нашкодить, спереть, поломать, опрокинуть, напасть…

Старик покачал головой. Во взгляде росло уважение.

– Гм, с лазутчиками?.. Да, ты не прост. Как тебя зовут, доблестный варвар?

– Мрак.

– А меня… Агиляр. Пока просто – Агиляр. У меня к тебе предложение, доблестный Мрак.

– Не интересуюсь, – ответил Мрак твердо.

Старик прищурился.

– Ты даже не выслушал.

– Меня никто больше не интересует, – отрезал Мрак. – Я много воевал, меня воевали, я кого-то бил, резал, меня тоже резали… по живому. Но сейчас я обнаружил, что у меня уже есть такое сокровище…

Старик насторожился.

– Какое?

– Моя жизнь, – ответил Мрак просто.

Старик слегка скривил губы:

– А раньше не знал?

– Да как-то… не догадывался.

– Как и все мы, – сказал старик. – А сейчас, значит, ты посидел в тиши, подумал… и додумался?

– Что-то вроде этого.

Старик подумал, пожевал губами. Лицо его медленно светлело. Он даже ладони потер одна о другую. Глаза заблестели.

– Все-таки боги есть, – произнес он с чувством. – И они следят за родом Яфета! Надо же, именно в это время послать тебя! И сразу послужить тебе и нам…

Мрак покачал головой.

– Ты можешь даже и не рассказывать, старик.

– Почему?

– Я же сказал, – отрезал Мрак. – У меня есть все, что мне надо.

Жаба брыкалась, отбивалась всеми четырьмя, норовила соскочить с лавки. Агиляр присмотрелся, сказал уверенно:

– Если сейчас не отпустишь, обделает штаны. Советую вообще вынести на двор. Или на улицу. Пока на руках, будет терпеть, а как только отпустишь… Не стоит, чтобы пачкала пол. Хозяин с тебя возьмет двойную плату.

Мрак ругнулся, подхватил жабу, почти бегом вынес во двор, но здесь столпотворение, караван спешно готовится в путь, запрягают волов, коней, все суетятся, двор уже тесен…

Старик вышел за ним на улицу. Жаба, едва оказавшись на земле, сделала три гигантских прыжка, спряталась за крупным лопухом, видно было, как там согнулась, сидя на полусогнутых задних, морда стала очень задумчивая и серьезная.

– Ты устал, – участливо сказал старик за спиной Мрака. – Тебе хочется найти спокойное место, отдохнуть, отсидеться. Чтоб никто тебя не трогал, чтоб и ты никому ничем не был обязан. Не удивляйся, я все знаю… Мы все через это прошли, потому и знаю. Сейчас ты уверен, что уже закончил все свое бурное… Нет-нет, я не переубеждаю! Как раз это и хорошо. Именно вот таким спокойным сидением в теплом райском уголке… такой вот прекрасной передышкой ты можешь очень сильно помочь одному хорошему… даже прекрасному человеку.

Мрак с сомнением покачал головой.

– Что-то трудно верится.

– Еще бы! – ответил старик. – Но никому бы и не могло такое счастье выпасть, но ты… твоя внешность… Даже голос…

– Помочь одному хорошему человеку? – повторил Мрак с горькой насмешкой. – Обычно помогают тем, что стараются перебить его соседей, чьи куры топчут его огород, а то и роют, сжечь хаты, изнасиловать жен и дочерей…

Старик испуганно замахал руками.

– Что ты, что ты! Или это так шутишь?.. Наоборот, ничего делать не надо.

– Как это не надо?

– Вообще ничего делать не надо!

– Разве такое бывает?

– Да я ж говорю…

– Ну ладно, говори.

– Этот хороший человек, о котором веду речь, очень любит умные беседы с мудрецами, а еще больше любит в ночи смотреть на звезды, мыслить, зачем они и для чего, сидеть в тиши… Ему бы в пещерах жить, истину искать…

Мрак покачал головой.

– Я знаю одного, который тоже рвется в пещеры. А что, кто-то не пускает в пещеры?

Старик скорбно вздохнул.

– Не кто-то, а что-то. Понимаешь, это… но ты должен пообещать, что разговор только между нами. Обещаешь? Клянешься? Небом и своими родителями?…. Хорошо, только держись за что-нибудь, а то упадешь. Этот человек – тцар всей Барбуссии!.. Дел столько, что он совсем захирел… А ему срочно надо закончить одну работу. Понимаешь, он составляет карту… звезд! Звездную карту. Осталось совсем немного, но для этого ему надо, чтобы хоть пару недель никто не трогал. А лучше – месяц. Он все мысли должен направить на решение… а ему приходится разбирать придворные склоки! За месяц он точно все закончит… А то и раньше. Но все бросить и уйти в свою обсерваторию тоже нельзя.

– Почему? – удивился Мрак. – Он тцар или не тцар?

– Тцар, – ответил старик. – А тцар должон заботиться о подданных. Пока он на троне – в тцарстве все спокойно. Но как только исчезнет, тут такое начнется! Наследников у него аж три, и все трое такие… нет-нет, они не полезут, слишком малы, но от их имени могут начать такую склоку, что не приведи боги! А с ними на трон полезут всякие… Море крови прольется!

– Ага, – ответил Мрак. – Понял. Ну а теперь к делу. Я при чем?

– Понимаешь, мы с тцаром придумали… не лупи глаза, я – его главный советник!.. Что, не похож?

– Похож, – пробормотал Мрак.

– То-то… Мы придумали на недельку-другую дать ему уйти из дворца, вообще из города… Есть у меня одна хорошая женщина на примете, хороший дом, где он отдохнет, отлежится, на звезды по-другому посмотрит, придумает систему получше, как эти звезды расположить… А потом вернется как новенький!.. А на троне все это время просидишь… ты.

Мрак отшатнулся:

– Сдурел?

– Вы с ним как две капли воды, – объяснил старик настойчиво. – Просто этого никто не видит, так как тцар всегда в золотых одеждах, в высокой шапке, взор надменен и тцарственен… Это я только могу увидеть, что похожи! Я ж видел тцара и… без тцарственных одежд. Если ему волосы чуть отрастить да взлохматить… да не дать брить бороду недели две… вылитый ты!

– Ты оборзел, – сказал Мрак с отвращением. – Что с того, что рожей схожи? А повадки?.. Всяк узрит, что я того не знаю, того не помню… Ничего себе, тцар!

Старик протестующе выставил ладони.

– Наш тцар – мудрец! А это значит, малость с придурью. Он все время забывает, что ел, с кем разговаривал, кого призвал пред свои ясны очи… Звезды все до единой по именам знает, а своих жен не помнит!

Мрак спросил с проснувшимся интересом:

– А много ли жен?

Старик отмахнулся:

– Да это так говорится. Такому тцару положено сотни две. Меньше нельзя – урон его имени. Но он сразу сказал, что одного вида этих дур не выносит. Конечно, малость зазвездился: кто от женщин ума ждет? Словом, у него была только одна жена, он ее любил очень сильно, но с полгода тому она тяжко заболела и померла. Я сам видел, как он страдал и убивался. С тех пор и пристрастился к звездному небу… Словом, ты знай: при тебе всегда буду я! Я все знаю, всех вижу насквозь. Всегда под рукой. Ты только взгляни, я тут же вмешаюсь. Либо подскажу на ушко, при тцаре всегда советник, либо отложим: тцару-де надобно обмыслить. От тебя только и требуется, чтобы тебя время от времени просто видели. Хотя бы издалека. Можешь рот вообще не раскрывать. Для того и существуют советники… Но тцар во дворце должен быть, иначе…

– Что иначе?

– Иначе, – вздохнул старик, – интриги, заговоры, борьба за трон, война… А когда видят тцара, да к тому же тцар бодр и весел, то и все бодры и веселы. И про борьбу за трон не думают.

Он смотрел в лицо Мрака уверенно и требовательно. Мрак покосился в ответ хмуро, уже раскрыл рот, чтобы послать этого советчика подальше, но вдруг в черепе мелькнуло неожиданное: а почему бы и нет? Сам же собирался остановиться и перевести дух. С того дня, как вышли из Леса, каждый день – бегом, надсаживая грудь, дым из ушей, секира уже приросла к рукам, все время то бьешь по головам, то сам получаешь… Дрались с тцарами, магами, даже богами, не говоря уж про всяких там чудищ и прочую мелочь. Потом сердце обливалось кровью в Куявии, что сейчас с каждым днем отдаляется за горным хребтом… А вот сейчас прямо носом тычут в местечко, где может пожить спокойно, без драк и надрываний сердца.

– И как ты это мыслишь? – спросил он все еще с недоверием.

Старик сказал быстро, чувствовалось, что план продуман давно:

– Ты ждешь в условленном месте. Я сейчас возвращаюсь, договариваюсь с тцаром. Привожу его… нет, не сейчас, лучше в полночь. Вы быстренько меняетесь одеждой. После чего расходитесь. Поодиночке, чтобы никто вас вместе не увидел. Тцар уходит в свою обсерваторию… нет, в уединение, а я тебя увожу во дворец, в тцарские покои, где ты будешь отдыхать две-три недели. От силы – месяц. После чего так же тайно поменяетесь… ты получишь больше золота, чем видел в своей жизни!

Мрак подумал, что он видел золота побольше, чем старик даже может вообразить, но смолчал, не в золоте дело, спросил только:

– И где тайная встреча?