Перехватчик Головачев Василий
– Вот что, Юрий Федорович, – окликнул его Синельников. – Есть очень серьезные сомнения относительно того, что Простатова и Силакова убил один и тот же исполнитель. Хотя в обоих случаях найдены «сертификаты» «ККК», киллеры все же из разных контор.
– Почему?
– А ты подумай, почему о «Чистилище» ни в одной газете – ни гугу, а об убийстве начальника ФАПСИ трубит вся периодическая печать? И это несмотря на негласный запрет – о деятельности «ККК» не писать!
– Кому-то выгодно облить «Чистилище» грязью: мол, и оно совершает ошибки. Но ведь подобное было и раньше с «СК», и ответ «Чистилища» не замедлил себя ждать.
– Вот именно, Федорович. Кто-то провоцирует «чистильщиков» на ответ, кто-то очень высоко сидящий, кому «ККК» – что красная тряпка для быка. – Александр Викторович хмыкнул. – Гляди-ка, заговорил, как поэт.
– Кому-то выгодно и сталкивать спецслужбы, – продолжал Агапов. – И деятель этот действительно сидит на очень высоком троне. Вот бы пошатать этот трон? А?
– Не фантазируй, – проворчал начальник МУРа, – дольше проживешь.
«Чистилище» ответило на вызов, брошенный ему неизвестным организатором убийства начальника ФАПСИ. И уже на следующий день после обвального шквала статей и воплей в печати об «ошибках непогрешимого „ККК“ ответ напечатали четыре газеты: „Известия“, „Комсомольская правда“, „Завтра“ и „Россия“.
Чего это стоило сотрудникам газет, осталось тайной, достоянием же общественности стали судьбы главных редакторов этих органов: двое подали в отставку, один слег в больницу с инсультом, а редактор «Известий» был найден в кабинете с простреленной головой и пистолетом в руке.
Скандал грянул громкий.
Директору ФСБ и начальнику ГУБО позвонил Генеральный прокурор и ледяным голосом осведомился, доколе еще придется терпеть выходки «Чистилища», после чего пригрозил скорой отставкой, если в ближайшее время главари «ККК» не будут пойманы.
Генеральному в свою очередь позвонил премьер-министр, поинтересовавшись, чем занимается прокуратура и ее следственное управление. Срочно собрался Совет безопасности, на котором с резким заявлением о некомпетентности силовых структур выступил начальник службы безопасности президента. После совещания обратная волна реакций покатилась по всем кабинетам чиновничьей рати, полетели погоны, кресла, должности и даже жизни, потому что, кроме главного редактора «Известий», ушел из жизни еще один человек, спикер Госдумы Денисов Аверьян Сафронович, покончивший жизнь самоубийством: он стоял в списке «Чистилища» третьим после министра обороны и Генерального прокурора.
А заварилась каша из-за того, что заявление «ККК» представляло, собой план «работы» «Чистилища» по ликвидации скомпрометировавших себя по уши чиновников, сообщались их подробные биографии, с перечислением дел, поступков и причин, по которым они подлежали уничтожению.
Документ, по сути, вызвал кризис власти в стране, потому что замаранными оказались практически все главные лица государства и высшие сановники, но лишь десятая их часть имела какие-то проблески совести, стыдливости, толкнувшие некоторых служащих уйти с постов, а иных уйти из жизни, застрелившись. Остальные продолжали работать как ни в чем не бывало, прилагая усилия не столько чтобы отмыть черные пятна обвинений, сколько уничтожить силу, осмелившуюся выступить против них, а заодно и кое-кого из конкурентов на пути к большей власти.
На следующий день газеты напечатали опровержение обвинений, предъявленных большинству правительственных чиновников по обвинению в коррупции, хищении государственных средств в особо крупных размерах, строительстве дач за народные деньги… По телевидению долго и нудно выступали члены правительства, министры обороны и внутренних дел, директор департамента строительства и мэр столицы, но скандала замять не удалось. Страна поднялась на дыбы, общественность забурлила и остановить ее можно было только радикальными мерами.
Некоторые из этих мер были гласными: отставка особо запятнавших себя работников высокого ранга, вплоть до второго вице-премьера, замов председателя верхней палаты парламента и заместителей министра обороны, а также начало усиленной кампании борьбы с преступностью. Но параллельно существовал план особо секретных мер, таких, как отстрел без суда и следствия «чистильщиков», поголовные проверки коммерческих структур и чистка аппаратов силовых министерств с целью освобождения их от предполагаемых «диверсантов и шпионов», работающих на «ККК». То, что при этом могут пострадать невинные люди, чиновников в погонах, как всегда, не волновало. Они жили по старому, проверенному веками принципу: чем выше ранг палача, тем чище у него руки.
Прибавилось дел не только у спецов ФСБ, ГУБО, ОМОНа, милиции и армии, но и у профессионалов Главного управления охраны правительственных структур, вынужденных теперь усиленно охранять перечисленных в плане «Чистилища» высших лиц государства. Окружили себя телохранителями даже мелкие – по масштабам страны, но не по личным амбициям – государственные чины из аппаратов обслуживания президента и правительства, а также депутаты верхней и нижней палат парламента. Многие из них еще не попали в черные списки «Чистилища», но рыльце у них было в пушку, и они приняли превентивные меры.
Докатилась волна судорожного реагирования политиков и до силовых институтов.
Начальнику военной контрразведки позвонил министр обороны и в категоричной форме потребовал закрыть дела по ракетному комплексу С-300 и Управлению военного сотрудничества. Посоветовал он также закончить и расследование убийства генерала Голышева. А когда Никушин попробовал было возразить, министр процедил сквозь зубы:
– Тот факт, Андрей Витальевич, что ваша фамилия не попала в список «Чистилища», еще ни о чем не говорит.
Министр обороны бросил трубку, а Никушин, подержав свою в руке, представил рыхлое, брюзгливое лицо Гусева и улыбнулся. Министра можно было понять: спать ему теперь спокойно, как первому из списка, вряд ли удавалось.
– Что он сказал? – поинтересовался находившийся в кабинете полковник Холин.
– Пригрозил, что если не прикроем дела по С-300, а главное – по Голышеву и Тлеубаеву, то я попаду в другой черный список.
Холин помолчал.
– Может быть, спустим дела на тормозах? Гусев просто так грозить не станет, это серьезно.
– Нет, будем работать, как работали, я уважать себя хочу, а не бояться угроз министра. Или «Чистилища».
– Тогда хотя бы возьмите обойму телохранителей; пока не спадет весь этот ажиотаж или пока не…
–..не уберут министра, так?
Холин серьезно кивнул.
– Примерно так. Гусев хочет прикрыть утечку «дыроколов», потому что Голышева убили из НК, а это значит, что он – главный инициатор продажи наших новейших видов оружия.
– Ты об этом вслух нигде больше не распространяйся, полковник, кроме моего кабинета… если хочешь жить. Гусев не сдастся, тут ты прав, не тот он человек, и даже «Чистилищу» взять его будет непросто. А что касается охраны… нет в мире защитного средства против личного телохранителя! Я о себе лучше сам позабочусь.
– Тогда как же выйти из положения?
– Как шутил мой отец: «Единственный выход из положения – это роды…» Ты Соболева нашел? Что он так долго решает, когда даст ответ?
– Я съезжу в Рязань еще раз, если понадобится – привезу его силой. В запас Соболева никто не увольнял.
– Ну-ну, не перестарайтесь только. Парень должен быть с нами, каша заваривается такая, что скоро грянет война спецслужб, в которой выживет сильнейший. Да и нам, когда размотаем главные дела, понадобятся перехватчики.
– Да, скандал с этим списком разгорелся сильнейший! – Холин кивнул на злополучный номер «Известий» с информацией «Чистилища». – А верхам хоть бы что! Утерлись, сделали вид, что все идет нормально, и снова за прежнее. Их разве что атомной бомбой взять можно, и вряд ли «Чистилище», несмотря на заверения, доберется до верха пирамиды.
– Боюсь, доберется.
– Почему боитесь?
– Потому что тогда к власти придет «СС», то есть Сверхсистема мафиозно-государственного толка, и это будет конец демократии, свободы, духовности и личности. К власти придет сверхтоталитарная машина, которая не позволит никому слова сказать против.
– Ну, тут вы уж перегнули, Андрей Витальевич, времена Сталина прошли.
– Кто знает… Дай Бог, чтобы я был не прав!
СОПРОТИВЛЯТЬСЯ НЕЦЕЛЕСООБРАЗНО
В почтовом ящике Матвея ждало письмо от Лиды. Сестра сообщала, что ей сократили срок пребывания в тюрьме и через полгода выпустят. Просила еще разок приехать, навестить детей, но более всего радовалась, что ее Леонид приехал к ней с передачей и навещает теперь ее регулярно. Сдвинулось, видно, что-то в душе мужика: не то жену пожалел, не то детей… не то себя, подумал Матвей, дочитав письмо. На перевоспитание шурина он не особенно надеялся, помня известное высказывание Эйнштейна: «Я не верю в перевоспитание других».
Попозже съезжу, подумал Матвей, пусть немного улягутся страсти и здесь, и там.
Приняв душ, он позвонил на работу и узнал все новости лично от Афонина. Сергей Сергеевич, судя по голосу, был бодр и доволен судьбой.
– Мы тут посовещались, – сказал он, – и решили повысить кое-кому жалованье. В том числе и тебе – в два раза. Не возражаешь?
– Другой бы на моем месте возражал, а я так нет, – засмеялся Матвей. – Фирма не разорится?
– Не должна, все-таки мы делаем полезные дела, да и перспективы весьма заманчивы, иначе известные тебе лица не стали бы наезжать.
– А как прошел день?
– Все тихо, твои хлопцы ведут себя выше всяческих похвал. Кудёму я отпустил на неделю, пусть придет в себя, нехорошо ему. Все! До завтра.
Матвей пожелал в душе Кудёме и его семье пережить горе и залез в свой компьютерный уголок для систематизации полученных сведений. Затем полчаса позанимался со снарядами и, еще раз постояв под душем, лег спать.
Сон «эзотерической формулы» приснился ему, как всегда, под утро.
Снова перед глазами развернулась панорама Древнего Египта, наблюдаемая как бы с высоты птичьего полета. Только на сей раз Соболеву дали посмотреть окончание строительства Сфинкса напротив еще более древнего сооружения Инсектов, в котором Матвей с изумлением узнал изваяние, увиденное им с Василием в пещере под дачей Елыпина. Разве что размеры этой «скульптуры», соединявшей в себе, по словам Хранителя Матфея, изображение системы космологии Инсектов и символическую фигуру строителей-пауков, на порядок превосходили свой аналог в пещере.
Скульптура была так сложна и гармонична, что голова кружилась от долгого ее рассматривания, а в душе росли суеверный страх и безмерное благоговение перед мастерством ее создателей. Но и Сфинкс поражал не меньше, особенно тем, что был, во-первых, шестилапым и крылатым, во-вторых, соединял в себе черты человека, льва и… насекомого! И строили его также полулюди-полульвы-полунасекомые. Предки иерархов, вспомнил Матвей предыдущий сон. Таким образом, инфарх и его спутница – прямые потомки древнейших людей, являвшихся в свою очередь потомками метаморфически изменившихся насекомых. Интересно, каких? Пчел, муравьев, термитов, пауков?..
– Блаттоптера, – прошелестел в ушах бесплотный голос.
– Что?! – Матвей был шокирован. – Тараканы?! Мы – потомки тараканов?!
– Увы – это так, сомневающийся. – Матвей не узнал голос, не похожий ни на голос инфарха, ни Монарха, ни Тараса Горшина. – Род человеческий возник благодаря эксперименту Монарха, изменившему генетическую программу Блаттоптера. Кстати, самого воинственного семейства из всех древних семейств Инсектов и самого многочисленного. Правда, после Изменения количество видов Блаттоптеридов сократилось до четырех тысяч, а человечество выделилось в отдельный отряд, который люди ничтоже сумняшеся отнесли к млекопитающим.
– Я никогда… не знал… не думал…
– Еще бы! – В голосе невидимого собеседника прозвучали нотки сочувствия.
– Человек – царь природы, венец эволюции! – и вдруг потомок самого мерзкого из насекомых – таракана! Фу!
Матвей понял, что над ним насмехаются, но не обиделся – слишком неожиданна была свалившаяся на голову новость.
– Почему произошло Изменение? Кто его спровоцировал: законы природы или разумная сила? Верны ли сведения, данные в книге русского философа Успенского?
– Отчасти. Подготовила Изменение разумная сила, диктующая в нашей части Вселенной законы природы.
– Кто? Арахниды? Апоиды-пчелы, формикоиды?
– О нет, вообще не Инсекты. Эту силу можно назвать Аморфами. Когда-нибудь вы получите исчерпывающую информацию об Изменении и его причинах, если захотите пройти Путь Истины до конца. А вот выбор Пути – за вами.
– Я хотел бы уяснить себе причины Изменения.
– Объяснения потребуют усилий и времени.
– Я не тороплюсь.
Фокус видения панорамы строительства несколько сместился; теперь Соболев видел, что тот, чьими глазами он смотрит на Сфинкса, стоит на громадной летающей конструкции, напоминающей плоский ажурный блин.
– Кстати, – спохватился Матвей, – почему у Сфинкса, сохранившегося до наших дней, всего четыре лапы и нет крыльев?
– Его изуродовали еще до фараоновой волны достраивания пирамид жители континента второй волны людей, уже мало похожих на львов. Историю переделывали не однажды, не только в двадцатом веке.
– Извините, с кем я имею честь общаться? Чья линия связи пересекла мой сон на этот раз?
Невидимый собеседник Соболева рассмеялся, луч зрения сместился еще, и Матвей увидел рядом существо, в котором нетрудно было угадать современника строителей Сфинкса. Разве что он был больше похож на человека современного. Лицо же этого удивительного существа так напоминало лицо Светлены, инфарха, Будды и Тараса Горшина, что Матвей невольно подался вперед.
– Вы… инфарх? Или Тарас?!
Незнакомец в странном балахоне, отливающем шелковистой зеленью камня, снова рассмеялся.
– Как вы любите определенность! Нет, я не Тарас. И сон ваш – не пересечение линий связи других реальностей между собой, а прямая трансляция.
– Чья?!
– Людей Внутреннего Круга. Мы считаем… к сожалению, не все, что вам эта информация пригодится в будущем. Но я не живое существо, а лишь проекция реального существа на ваше подсознание. По сути, вы разговариваете сами с собой.
Помимо воли Матвея фигура его визави отвернулась от собеседника, и он снова с содроганием увидел прекрасное, чуть ли не живое лицо Сфинкса и жуткую скульптуру перед ним. Строительство продолжалось в том же темпе, были уже готовы крылья и круп, оставалось сделать только лапы.
– Самое первое чудо света! – невольно подумал Матвей.
– О да, – согласилась «проекция» человека Внутреннего Круга. – Культуры Инсектов достигали в свое время очень высокого уровня, целиком основанного на интеллектуальных соображениях пользы и выгоды. Без мистики, эзотеризма и воображения. Они осуществили порядок вещей, полностью подчиняющий индивида интересам общества, то есть заблокировали всякую возможность развития личности.
– Из-за этого Аморфы и сделали Изменение?
– Браво! Вы догадливы! В общем, да, из-за этого. Культуры Инсектов – все, без исключения! – стали культурами разрушения, культурами методов и средств насилия над личностью… как, к слову, и человеческая цивилизация. Так что не исключено, что когда-нибудь произойдет новое Изменение.
– И человечеству придет конец!.. Если только Монарх не заступится и не проведет частный эксперимент по трансформации вида хомо сапиенс. Но… постойте! Как же Монарх смог предотвратить Изменение древних тараканов, если он сам является их потомком?
– Кто вам такое сказал? Монарх – не человек и не иерарх, он – один из Аморфов, может быть, самый первый из них… и последний.
– Неужели это… правда?!
– Истинный крест!
– А я считал его… О Господи! Теперь понятно, почему он за гранью Добра и Зла. И все же мне неясно, почему Аморфы решили провести Изменение.
– Приведу лишь один пример. В термитнике «боги» управления превратились в ненасытных чудовищ: чем больше им давали, тем большего они требовали – до тех пор, пока индивид не становился абсолютно нищим, больным и в конце концов не уничтожался. По сути термитник – прообраз фашистского концлагеря. Подобная тирания не имеет аналогов в мире даже среди остальных насекомых. Люди, к счастью, с концлагерями покончили, у них благами цивилизации пользуются хотя бы приближенные к царям и правителям, а в термитнике, каким бы красивым и гармоничным он ни выглядел, – никто! Впрочем, это не главная причина Изменения. Основная вина Инсектов – создание методов разрушения и насилия, колеблющих все Мироздание! Каждый род разумных насекомых создавал свой специфический вид оружия, и в конце концов их вечные конфликты…
– Привели к нарушению сложившегося равновесия! Понятно. Уфф! Ради одного этого открытия стоит отдать полжизни! Спасибо за информацию. Но тогда получается, что после Изменения оружие Инсектов… сохранилось? Не его ли берегут Хранители, Люди Внутреннего Круга, опекающие Храмы, то есть Модули Иной Реальности?
Собеседник Матвея перестал излучать доброжелательность.
– Вас это особо интересует?
– Я размышляю, и только.
– Мне бы не хотелось рассуждать на эту тему.
Матвей почувствовал возникшую неловкость, но причины ее не понял.
– Простите, мне хотелось бы кое-что выяснить, прежде чем вы отключите свою «линию трансляции». Почему Монарх всегда вычисляет меня, где бы я ни находился?
– Разве вы еще не знаете? Экзосоматическая система человека, его так называемая «душа», – многомерное образование, в отличие от тела, биологической структуры-носителя, трехмерного следа этого образования. Тело необходимо экзосоматической структуре лишь для материально-энергетического снабжения и контакта с данной реальностью. Ваши сны, между прочим, есть прорыв сознания в многомерность. Так вот, Монарх просто-напросто видит часть вашей «души» в своей реальности. Как верхушку айсберга, если будет позволительно сравнение. Когда вы овладеете методами психофизической экранировки своей экзосоматики, он перестанет вас лоцировать и находить.
– Но как этому научиться?
– А это уже ваши проблемы, идущий. Всего доброго.
Матвей рассеянно кивнул, созерцая удивительное лицо Сфинкса, говорившее о другой жизни, другой истории, о совершенно ином сознании, превосходящем обычное человеческое, об эмоциях, недоступных людям. И вдруг понял, что Сфинкс – вовсе не олицетворение Вечности, а олицетворение Преемственности Разума! Именно поэтому его построили напротив такого же «сфинкса», но – цивилизации Инсектов, далекой и, как оказалось, очень близкой по параметрам к человеческой.
– С другой стороны, Сфинкс – попытка изображения трехмерного времени, – сказал почему-то не ушедший собеседник. – То есть как бы его человеческий вариант, потому что перед ним – истинная фигура трехмерного времени! Реализованная Арахнидами. Соединившая в себе космологическую систему мира с изображением самого носителя разума Инсектов – Арахнида, достигшего наибольшего расцвета сотни миллионов лет назад.
И собеседник Матвея исчез – Соболев почувствовал это сразу, словно выключили свет в комнате и наступила темнота…
Матвей проснулся, полежал, по обыкновению привыкая к своему телу и обстановке, сел на кровати. Информация, полученная во сне, осталась в памяти вся до мелочей, и это говорило о полном восстановлении функций той самой «экзосоматической системы», о которой говорил недавний гид Соболева из сна. Поздравляю, сказал сам себе Матвей, чувствуя душевный подъем. Кажется, в стане иерархов наблюдается разлад и кое-кто хочет мне помочь, несмотря на запреты инфарха. Интересно, если он узнает, что предпримет? «Отключит» от верхних этажей астрала? Вообще… пришибет или только пожурит?
Но зачем иерарху-гиду понадобилось выдавать себя за человека Внутреннего Круга? Чтобы инфарх его не вычислил?
Во время завтрака мысли крутились возле этого вопроса, но потом вспомнилась студентка мединститута девушка Ульяна, и Матвей решил наконец расставить точки над «i»: не откладывая дела в долгий ящик, выяснить, каким образом она узнала о засаде в квартире Соболева.
Полдня Матвей решал проблемы снабжения и обучения своего подразделения в фирме, а в обед поехал в институт.
Ульяну Митину удалось найти без особых трудов: ее группа слушала лекцию по истории нетрадиционной медицины в аудитории на втором этаже. Когда лекция закончилась, и девушка, выбежав с подругами, увидела Матвея, она от неожиданности обомлела, потом лицо се покрылось бледностью, а потом буквально расцвело: она обрадовалась, хотя испуг в ее глазах так и остался.
– Вы?!
– Апостол Павел. Обещал – нашел. У вас есть пара минут для меня?
– Следующая лекция через двадцать минут, но я могу на нее и не пойти.
– Тогда давайте пообедаем где-нибудь, я есть хочу.
– Сейчас. – Ульяна отбежала к подругам, с любопытством поглядывающим на Соболева, о чем-то поговорила с ними и вернулась. – Я готова.
На улице шел дождь, но это не помешало им доехать до кафе – Матвей был на машине. Остановились на «Лакомке», новом молодежном кафе на площади Горького, где Матвей уже однажды бывал.
Изучив меню, заказали жюльен из шампиньонов, испанский омлет, начиненный картофелем, грибами, помидорами и перцем, баранину под соусом и флан – кусочки апельсинов, политые апельсиновым ликером и посыпанные корицей. Ничего подобного Ульяна и своей жизни не пробовала, кроме разве запеченных грибов, и доверилась вкусу сотрапезника безоговорочно. Видно было, что она стесняется и не знает, как себя вести, однако Матвею удалось быстро преодолеть барьер скованности, и разговор получился непринужденным и легким. Правда – до тех пор, пока не возник вопрос о засаде. Глядя, как меняется обаятельное девичье лицо, как оно темнеет и хмурится, теряя оживленность и жизнерадостность, Матвей уже пожалел, что задал его.
– Не хочешь – не отвечай. – Он накрыл ладонью руку Ульяны. – В конце концов я просто хотел поблагодарить тебя за предупреждение. И еще ты очень похожа на… одну мою знакомую фею.
Ульяна не улыбнулась на «фею», настроение у нее испортилось окончательно, на глаза навернулись слезы.
– Да что с тобой? – озадаченно проговорил Матвей, переходя на «ты». – Может, тебе кто угрожал? Чтобы ты ничего никому не рассказывала?
Ульяна судорожно кивнула, не поднимая глаз, нервно облизнула губы.
– Ты не поверишь…
Матвей достал из ее сумки платочек, присел рядом с ней на корточки, мягко промокнул глаза, одновременно передавая девушке успокаивающий импульс, раппорт [45], как говорят психиатры.
– Ну вот, все в порядке. Почему же не поверю?
– Потому что Зойка… это моя подружка, считает, что я порой раздваиваюсь… ну, в меня как бы вселяется злой дух… а иногда и добрый…
Девушка подняла глаза, и Матвей поразился перемене: в глубине глаз Ульяны мерцала робкая надежда на понимание и печаль смирения.
– Рассказывай и ничего не бойся. Во всяком случае психбольницей я тебя стращать не буду.
Рассказ девушки длился недолго: в принципе и рассказывать-то было особенно нечего.
С недавних пор – месяца два назад – ее стали посещать странные видения, она видела целые серии снов, в которых с ней разговаривала какая-то невиданной красоты женщина. Самих снов она не помнила, но смысл их уловила: она должна была найти какой-то Путь и заменить кого-то, может быть, эту самую женщину. Но изредка какие-то подробности сна ей запоминались и служили как бы командой, как в случае с Матвеем: незнакомый прежде голос приказал ей в определенное время найти Матвея Соболева и передать ему, чтобы тот остерегался засады…
Ульяна закончила тягостное для нее признание и посмотрела на спутника с тайным страхом: поверил ли?
Матвей кивнул. То, что переживала Ульяна, называлось наведенными психофизическими состояниями. В жизнь девушки вторглась чья-то воля, а сны ее были вызваны проникновением информации из других реальностей. В ее сознание входить могла и Светлена, и другие иерархи, один из которых – не Тарас ли Горшин? – предупредил о засаде, а второй – не Монарх ли? – приказал ни во что не вмешиваться. Нет, скорее не Монарх, а инфарх. И защититься от вторжений в свою психику Ульяна не могла.
Как мог, Матвей утешил свою новую знакомую, снова и снова поражаясь тому, как девушка похожа на Светлену, да и на Кристину тоже, однако окончательно успокоить ее, не сообщая всех подробностей своей личной жизни, не смог. Тем не менее она почувствовала себя гораздо лучше, а прощаясь, на виду у всех поцеловала Матвея, вызвав у того целую бурю воспоминаний и легкий укол совести: eго тянуло к этой простой девчонке, привязанной к нему аурой тайных чувств и сопереживаний.
Договорились встретиться через день, чтобы еще раз обсудить сны Ульяны и способы защиты от них. Но в душе Матвей понимал, что мог бы отправиться на свидание и без всяких причин, несмотря на чувство долга и отношения с Кристиной. Вполне могло быть, что и на его подсознание действовали чьи-то чары – на более тонком уровне, заставляющие его думать об Ульяне чаще, чем позволяла ситуация, но мысль мелькнула и ушла, задавленная благими намерениями «разобраться во всем этом позже».
Вечером Матвей ужинал у Сумароковых, с удовольствием позанимавшись перед тем со Стасом по математике. Кроме того, мальчишка показал новый прием, который разучивал с Василием Балуевым, а Бася Яновна не уставала рассказывать, с каким упорством парень разрабатывает колено, повторяя физические упражнения по два часа в день.
Кристина поглядывала на Матвея с неким тайным интересом, словно догадывалась о появлении раздвоенности в его душе: интуиция у нее в последнее время явно обострилась, однако о своих подозрениях она не произнесла ни слова.
Стас ушел в свою комнату рано, у него там стоял неплохой игровой компьютер «Касио». Разошлись по спальням старшие Сумароковы, а Матвей с Кристиной продолжали тихую беседу за журнальным столиком, освещенным зеленоватым светом торшера. Постепенно стушевался в памяти, отступил в теплую грустную темноту образ Светлены, спутницы инфарха, уже начавший ассоциироваться с образом Ульяны Митиной. Рассеялись сомнения и сожаления. Они снова были вместе и переживали миг единения почти с одинаковой эмоциональной наполненностью.
Кристина была одета в длинное коричневое платье, закрывающее ноги до щиколоток, но Матвей видел ее фигуру такой, какой она была до их первой встречи, и девушка отлично понимала значение его взглядов, только лицо вспыхивало в ответ на них.
– Давно я не чувствовала себя так уютно, – тихо проговорила Кристина. Провела пальцем по глянцевой глади столика, отражавшего торшер и какие-то блуждающие звезды. – Смотри, там другая вселенная…
– «В границах столика текла иная жизнь» [46], – продекламировал Матвей с улыбкой. И вдруг понял, что в душе Кристины плавятся совсем иные чувства, и ее спокойствие – результат волевой настройки, а не настоящее переживание. Кристина подняла на него глаза, поняла его медленное прозрение, и глаза ее наполнились слезами.
– Извини, я не хотела… но снова впереди что-то темное надвигается на нас, я чувствую… Неужели наши беды никогда не кончатся? Зачем я уезжаю, Соболев?
Матвей налил в бокал минеральной воды, протянул девушке, выпил сам. Глаза его засветились голубизной горного неба, в их глубине сквозь мрачную уверенность всплывала нежность.
– Ты мне веришь?
– Верю, но… зачем я тебе, Соболев? Ты меня любишь, я вижу, но что-то все же мешает тебе быть моим до конца… Что? Может быть, дело во мне? Ведь я самая обыкновенная земная женщина, а ты почти человек Круга… Я понимаю, женщина должна быть для мужчины одновременно женой, любовницей, другом, сестрой и матерью… Чего во мне не хватает?
– Жены, – коротко ответил Матвей, подхватывая Кристину на руки и поражаясь, какой она стала легкой…
В третьем часу ночи она тихонько коснулась губами его щеки, прошептала:
– Тебе звонил врач, Парамонов, просил зайти… Извини, я забыла сказать сразу.
Матвей открыл глаза.
– Когда?
– Зайти надо было еще вчера, у него к тебе какой-то важный разговор. Но ты приехал поздно… И еще он просил передать, чтобы ты поберег своих друзей.
– Так и сказал? – Матвей рывком сел, внезапно понимая, что опоздал со своим решением увезти Кристину и Стаса от греха подальше. Включил свой биоканал связи с астралом, перешел в меоз. Но было уже действительно поздно: вокруг дома замкнулось кольцо окружения (профессиональная ориентация, классная подготовка, мощное вооружение) и у двери квартиры уже затаилась наготове головная ударная обойма.
– Что? – встревожилась Кристина, научившаяся понимать его состояние.
– К нам гости, – так же тихо ответил Матвей. – Лежи, из комнаты не выходи ни под каким предлогом.
Он не знал, чье подразделение пришло за ним, поэтому не стал прорываться с боем на улицу, уводя перехватчиков за собой, не стал и прятаться. И в том, и в другом случае гарантий, что не пострадает семья Сумароковых, не было. Оставалось ждать, выяснять причины задержания и действовать в зависимости от ситуации.
Быстро одевшись, от прикинул свои возможности и сделал шаг, заставивший растеряться командира группы, пришедшей за ним. Открыл дверь, сказал в темноту лестничной клетки:
– Заходите, поговорим. Только не разбудите моих родственников. Я безоружен и сопротивляться не намерен.
За дверью послышалось какое-то движение, возникла небольшая заминка, потом в квадрат света ступил невысокого роста мужчина средних лет в плаще и берете, и Матвей узнал давешнего генерала Первухина из Управления специальных операций Федеральной службы безопасности. От сердца немного отлегло: Матвей ждал более «крутых» и беспощадных гостей.
– Ждите, – сказал генерал кому-то за дверью.
– Но, товарищ генерал… – попробовали там возразить.
– Ждите распоряжений, я сказал! – Первухин шагнул в прихожую, закрыл за собой дверь, взглядом спросил у хозяина, куда пройти. Матвей отступил, жестом приглашая гостя на кухню.
– Чай, кофе?
– А не поздновато?
– Скорей рановато, – сказал Матвей, глянув на часы: шел четвертый час ночи. – Что вам нужно?
– Мы за вами, Матвей Фомич. Начальство приказало доставить вас в контору независимо от того, согласны вы работать на нас или не согласны. Сопротивление нецелесообразно, дом окружен.
Матвей хотел сказать, что вряд ли угроза возымела бы действие, будь он один, но передумал.
– Хорошо, едем. Только предупрежу… э-э… жену и сделаю один звонок.
– Не стоит никуда звонить.
Матвей с иронией посмотрел в глаза генералу, и тот, прочитав во взгляде Соболева добрый совет не вмешиваться, решил не перегибать палку.
Из спальни вышла Кристина в халате, придерживая полу, увидела в коридоре возле двери незнакомого человека, вздрогнула, поздоровалась. Начальник Управления спецопераций вежливо поклонился.
– Что ему надо? – прошептала она, продолжая вздрагивать, обняла Матвея, набиравшего по телефону номер Балуева.
– Я уезжаю. – Матвей обнял ее другой рукой. – Все в порядке. Встретимся через пару дней, я приеду к вам.
– Не хочу… ехать в Тамбов. – Шепот девушки был еле слышен. – Что я там буду делать? Я же с тоски умру!..
– Слушаю, – раздался в трубке голос Василия.
– Действуй как договаривались, – коротко сказал Матвей. – За мной пришли федералы. Если через два-три дня не позвоню…
– Я знаю, что делать. Будь спок, Соболь, сделаю все в лучшем виде. Может, я отвезу их к своим старикам в Воронеж?
– Нет. – Матвей едва успел повесить трубку, как телефон зазвонил, заставив вздрогнуть не только Кристину, но и Матвея.
Это была Ульяна.
– Матвей, не соглашайся… не соглашайтесь на их условия! Не надо работать на ФСБ… Вы меня слышите?
– Слышу. – Матвей покосился на сделавшего к нему движение генерала Первухина, поднял руку в успокаивающем жесте. – Откуда звонишь?
– Неважно… Не соглашайтесь на их условия, будет плохо… всем будет плохо! – Девушка задохнулась, так как очень спешила и говорила быстро. – И вообще не вмешивайтесь в их разборки, попадете между молотом и наковальней… слышите?
– Слышу, все будет нормально.
В трубке раздался щелчок, затукали гудки отбоя.
Матвей положил трубку, сказал равнодушно:
– Со службы, сигнализация сработала.
Он поцеловал Кристину и первым шагнул за порог.
КОНКУРЕНТЫ
Они встретились на квартире Ельшина – бывший генерал ФСК и маршал-босс Сверхсистемы Лобанов. Сопровождали Олега Кареновича всего четыре телохранителя, но это были профессионалы очень высокого класса, не уступавшие по кондиции ни мастерам спецподразделений ФСБ, ни перехватчикам военной контрразведки. Двое из них когда-то работали в Управлении «Т» Федеральной службы безопасности в качестве киллхантеров – специалистов по захвату и ликвидации самих перехватчиков и террористов, и вообще специалистов рукопашного боя.
– Хороши ребятки, – одобрительно кивнул на двух телохранителей Ельшин; парни, одетые в строгие темные костюмы, вошли в квартиру, оперативно проверили комнаты и вышли на лоджию, чтобы не мешать разговору; двое других остались на лестничной площадке.
– Не жалуюсь, – равнодушно ответил Лобанов, с долей брезгливости глянув на одутловатое лицо бывшего генерала. В последнее время Ельшин много пил.
– Примешь чего-нибудь? – Прихрамывая, Генрих Герхардович прошел к бару, достал бутылку кьянти, рюмки. Лобанов сел, пристально наблюдая за трясущимися руками хозяина, потом глянул на его ногу, на бугристое лицо и впервые ощутил нечто вроде жалости. Досталось Ельшину крепко: когда на разгромленную дачу прибыли поднятые по тревоге подразделения ФСК, а также милиции и ОМОНа, генерала нашли без сознания под грудой обломков стены. У него были сломаны ребра, нога, рука и челюсть!
После лечения все срослось, но хромота до конца так и не прошла, да и левая рука двигалась плохо, а собранная по кусочкам челюсть не позволяла ему ни улыбаться, ни внятно разговаривать. Под суд генерала не отдали из-за отсутствия улик, хотя и приятелей в прокуратуре у него было более чем достаточно, но со службы ему пришлось уйти.
– Как тебе заявление «Чистилища»? – Ельшин выпил рюмку, налил еще. – Небось, в высоких сферах все на ушах стоят?
– Да, скандал разгорелся изрядный, – согласился Лобанов, смакуя маленькими глоточками коньяк. – Предпринимаются беспрецедентные меры по охране перечисленных в «плане» высших должностных лиц, однако у меня складывается впечатление, что для «ККК» это обстоятельство не послужит препятствием. Все ждут, затаив дыхание, чем все это закончится, с кого они начнут. А ты как думаешь?
– Да никак! Мне наплевать. Ты мне только Соболева найди… Что, пока еще никаких результатов?
Лобанов допил коньяк, пососал ломтик грейпфрута.
– Пока нет, но в Рязани кто-то снова «наехал» на Маракуца. Второй раз за последние две недели! Мне кажется, это дело не обошлось без участия твоего приятеля Соболева. Я уже послал туда команду.
– Что ты все возишься со своим Маракуцем? Зачем он тебе?
– Вопрос нехитрый, ответ еще проще: если депутаты и правительство в самом деле решат перенести столицу в Рязань, у меня там уже все будет схвачено.
– Глубокий расчет, ничего не скажешь. Но это еще в далекой перспективе, а в данный момент не упусти мне Соболева. Он профессионал такого класса, что… – Ельшин усмехнулся, потрогал челюсть, глаза его на миг остекленели, и проступила в них такая ненависть, что Лобанов поежился. – Учти: справиться с ним обычными методами почти невозможно, поэтому лучше всего подорвать его на расстоянии, в машине… но только так, чтоб живой остался. Или же примените «спецуху» вроде «глушаков» и «болевиков».
– Не волнуйся, мои охотники дело знают. Если не секрет, зачем он тебе?
Пальцы Ельшина скрючились, будто он тянул руки к горлу своего ненавистного врага, голос сел.
– Я его… по жилочке тянуть буду… по кусочку резать… чтоб долго жил и мучился…
– Зачем же его резать? Есть специальные инструменты, тот же «болевик» периферических модификаций, воздействует на отдельные органы. Ну да ладно, ты меня убедил, доставим тебе твоего обидчика. Но давай-ка и ты будь откровенным до конца. Кто тебе помогал во времена твоего… м-м… царствования? И зачем ты потащил меня на свою дачу?
Ельшин одну за другой выпил две рюмки коньяку, налил третью, глянул на Лобанова, наблюдавшего за ним с брезгливым пренебрежением.