Бригадир Фонвизин Денис

Глава первая

Слева мелькнул кулак c венцом кастета, справа кто-то кого-то двинул ногой – вопли, стоны, хрипы. Там хрустнуло, там хлюпнуло… Сверху, блеснув на солнце, в рубящем ударе опускается полированная бита, но на плечах у Спартака не мяч для лапты, а голова, и ее надо закрыть, чтобы она не рассыпалась, как городошная фигура.

Спартак подставил под удар левую руку. Кости у него прочные, мышцы крепкие, а боевая эйфория намертво глушит болевые ощущения. Сейчас его никакая боль не остановит – хоть руку ему сломай, все равно будет драться. Оторви ему ноги, так он на культях дотянется до врага, зубами вцепится ему в горло. Сейчас его мог остановить только убойный удар, такой, чтобы дух вон. Но бита заблокирована, и пока разъяренный качок снова замахнется, Спартак успеет намотать его сопли на кулак. Удар! Слева, справа, теперь головой, локтем в «солнышко», ногой под колено, еще раз, еще… Главное – не останавливаться, не ослаблять натиск. Бить, бить, бить так, чтобы даже в своей голове все сотрясалось.

Первый поплыл – нос в лепешку, во рту кровавая каша, глаза синус на косинус. А нечего во взрослые игры играть! Сидеть бы этому чепушиле в своей песочнице да пасочки под кожей лепить из анаболиков – ан нет, он вдруг решил, что может околачивать не только груши. Но не по плечу ему это дело, потому и слетел с копыт…

Справа мелькнул кулак, Спартак инстинктивно подставил под него плечо, защищая челюсть, но все равно тряхнуло его здорово, на ногах еле устоял. Но ведь выдержал удар, развернулся к врагу лицом. У парня бритая под ноль голова, покатый лоб, массивные надбровья, широкие челюсти, тяжелый квадратный подбородок, бычья шея, плечи, как у Сталлоне, «банки» на руках, как у Шварценеггера. Глянешь на такого качка – и перелякаешься. Но это глаза боятся, а руки-то делают. Кулаки у Спартака крепкие, тяжелые, а удар от природы будь здоров. Отточенный удар, на многих челюстях отшлифованный. И запрягает он быстро, и кулак справа летит со свистом.

Качок ставит блок, но Спартак бьет левой, по прямой и точно в подбородок. Но это лишь начало. Теперь справа, снова слева, «двойка», за ней «тройка». Враг огрызается в ответ, но удары у него не убойные, Спартак выдерживает их, атакует. Натиск, напор: быстрей, быстрей, вперед, напролом… Качок поплыл, покачнулся, как бычок на досточке. Попал, что называется, бык на мясобойню. Конкретно попал… Удар в живот, коленкой по фейсу, еще раз, еще… Ну вот, «бык» уже на боку, самое время нож ему в сердце всадить. Нет, забивать Спартак его не будет, но ведь ливерный фарш можно сделать, и не вырезая потроха.

Лежачего не бьют. Это верно. Нельзя бить лежачего, когда вокруг свара, когда в голову может прилететь кулак или монтировка. Нельзя увлекаться поверженным врагом, чтобы не пропустить удар сзади. Кроме того, с битого на небитого надо переключаться, чтобы помочь своим. Но, похоже, встречная волна размыла набегавшую и погнала ее обратно в море. Одна толпа рассеяла другую, и теперь Спартаку ничего не мешало добить врага. Но зачем ему это нужно? Это чужая война, и он здесь наемник: не за правду дрался, а за деньги.

Изрытый канавами пустырь за барахолкой, пыльная туча, поднятая ветром, крепкие ребята с разбитыми в кровь лицами – одни убегают, другие догоняют. С одной стороны – ликующий рев, с другой – стонущее молчание сквозь стиснутые зубы. Удаляющиеся крики, топот ног, еще слышно, как трещат чьи-то ребра. Это Бабай пинал сбитого наземь братка в грязной джинсовой куртке. Не человек он сейчас, а машина, и молотить будет, пока в голове не замкнет. Или пока кто-то не вразумит.

– Бабай, на тормоза жми! – одернул его Спартак.

Он бригадир, и этот громила должен ему подчиниться. И еще они друзья с детства…

Бабай оторвал ногу от земли, но бить не стал, замер, а взгляд затуманился под прессом тяжкого раздумья. Бить или не бить?.. Браток правильно понял, что нужно сматываться, пока его истязатель застыл в нерешительности. Лишь бы только не пнул Бабая, решив, что его безнадежно заклинило. Тогда ему Спартак ничем помочь не сможет.

Но нет, парень отполз от Бабая, поднялся на ноги, наспех отряхнулся и заковылял вслед за своим дружком, которого пощадил Спартак. Им обоим есть куда торопиться, спортивные ребята из их команды уже садятся в «пазик». Много их, десятка два – культуристы, штангисты, каратисты, прочие клоуны. В стаю сбились, решили с рынка поиметь, да только облом на стрелке случился, боком разборка вышла. В убытке парни остались – выбитые зубы, сломанные челюсти, носы, ребра.

Спартак подошел к Бабаю, пальцами щелкнул перед застывшим лицом, в ответ получил вполне осмысленный взгляд.

Досталось парню. Лоб у него мощный, толстокожий, но шишку ему набили красивую, с пунцовым отливом. И в челюсть кто-то кастетом зарядил, из дырок от шипов сочится кровь. Надбровье набухает… Для Бабая это не беда: его однажды стальными прутами посекли, на лице живого места не осталось, глаза чуть не выбили, но ни одного перелома. Нос у него бронированный, челюсть железная, подбородок чугунный…

Спартак не смотрелся в зеркало, но точно знал, что выглядел не лучше. Нос распух, щека разодрана, нижняя губа разбита, кровь из нее струится, и боль уже пульсировать начинает. Но бывало и хуже.

– Ну, как вы тут?

К ним подошел Мартын. Этого в переносицу отоварили – драка только закончилась, а у него уже от глаз узкие щелочки остались. Ухо красное, распухшее, подбородок в кровь разодран.

Бабай – глыба, на фоне которой Мартын смотрелся не очень выгодно. Среднего роста, поджарый, уши большие, лицо узкое, нос острый, с хищной горбинкой, тонкие губы, мелкие и острые, как у акулы, зубы. Но у Бабая отсутствующий вид, взгляд потухший, как у робота без батареек, в голове что-то варится само по себе, но работа мысли на лице не отражается. Оживить его может или работа, или драка, а без этого парень обычно пребывает в ауте, и нужно хорошо постараться, чтобы достучаться до него. Другое дело – Мартын. Заводной человечек, покой которому даже не снится. Весь на шарнирах, на пружинах, и походка такая, как будто ступни у него на рессорах. В глазах вулканический огонь, а вокруг него самого такое сияние, что Бабай меркнет на его фоне.

– Ну, так как тут у вас? – Быстрым движением пальцев Мартын ощупал разбитые в кровь костяшки на правом кулаке.

В драке он всегда впереди, рвет и мечет. И кулаком по вывеске съездить может, и через себя швырнуть, но без кастета при этом никуда. И сегодня не обошлось без шипованной железки, но кулаки он все-таки сбил.

Спартак свой кастет оставил дома, но с ним его кожаные перчатки с обрезанными пальцами. Удар они не усиливают, но кулаки защищают. И комфортно в них, и уверенность они придают такую же, как и кастет…

– Да как-то невесело, – угрюмо отозвался Спартак. – Не наша это драка.

– Ага, уже не наша. Эти ее увезли… – Бабай с самым серьезным видом показал на отъезжающий «пазик». – Увозят, блин…

– Люлей они увезли, – хмыкнул Гобой.

В детстве Миша Стахов занимался на гобое: мать заставляла, хотела, чтобы он играл в симфоническом оркестре. Ан нет, парню дворовая романтика больше нравилась. Песни под гитару, пьянки-гулянки с девчонками в подвале, ну и, конечно, стенка на стенку, настоящая пацанская дружба… Пришлось ему хлебнуть лиха в своей жизни, три года отмотал за пьяную драку – половину на общем режиме, вторую на «химии». Судимость у него, какая уж тут филармония. Но его интеллигентская суть и наружность никуда не делись. Худощавый, утонченный, всегда умытый и причесанный, свежий и лощеный. Даже сейчас, грязный после пыльной работы и окровавленный в драке, он был похож на дворянина, что в схватке потерял треуголку, но высоко пронес над полем боя офицерскую честь. Черты лица у него правильные, даже можно сказать, изысканные, но женственности в нем нет ни грамма – ни внутри, ни снаружи. Есть в нем определенная мягкость, но это вовсе не признак малодушия. И горе тому, кто вдруг выберет его в мальчики для битья. Не атлетический у него вид, но с одного удара он ломает челюсть в двух местах.

– Там нам, кажется, что-то обещали, – хмуро глянул на Спартака Угрюм.

Фамилия у Паши такая – Угрюмов. Но и по жизни он такой же сумрачный, вечно чем-то недовольный, хотя, в общем-то, безобидный, если, конечно, дорогу ему не переходить. В Афгане Угрюм был пулеметчиком. Роста он невысокого, на голову ниже Бабая, зато в плечах шире. Если бы не старая, еще с детства, кличка, Спартак назвал бы его Квадратом. Все у него квадратное – и голова, и подбородок, и фигура. Даже мысли квадратные, в форме рамки, в которую он себя загнал. Работа, семья, дом – больше ничего другого в этой жизни его не волнует. И в эту драку он до последнего лезть не хотел. Если бы не деньги, его бы здесь не было. Хотя трусом Угрюма не назовешь: орден у него боевой, «духов», говорят, немерено положил. Но тогда он холостой был, а сейчас жена у него, такая же квадратненькая, и сынок – маленький квадратик. Угрюм для семьи себя бережет, и понять его можно.

Спартак тоже был в Афгане. В стройбате служил, школу-интернат в Кабуле строил, пока в Союз не вывели. До дембеля оставалось совсем чуть-чуть, когда он сцепился со старшиной. Не правы были оба, но в госпиталь отправили прапорщика с черепно-мозговой травмой. Армейские друзья разъехались по домам, а Спартак отправился в дисбат на три долгих года. Такие вот заслуги, в которых ничего героического…

– Обещали, – кивнул Спартак, глядя на работодателя.

Хазар направлялся к своей машине блатной походкой от колена. Будь у него брюки клеш, мел бы он сейчас пыль под ногами. Впрочем, джинсы у него широкие, свободные, в таких очень удобно махать ногами. Футболка на нем со знаком доллара, на капоте вишневой «девятки» лежала кожаная куртка, которую он снял еще до драки, чтобы не порвать. Нос у него всмятку, вся вывеска в крови, но улыбка до ушей. Как же, отбил наезд спортсменов-рэкетсменов из Москвы.

Хазар держал барахолку, бригада у него небольшая, чуть больше десятка бойцов, а тут целая орава нагрянула. Умри, говорят, или отдай рынок. А ребята наехали неслабые и до поживы жадные, потому что голодные. Не было у них ничего за душой – ни машин, ни оружия, автобус наняли, чтобы на разборку выехать. Хазар вывел против них свою братву, смотрит, недобор получается, а тут стройка на подконтрольной территории – Спартак со своей бригадой кафе выводит под крышу. Ребята молодые, горячие, на вид совсем неслабые. Пять человек – какое-никакое, а подспорье, вот он и обратился за помощью. А у Спартака с финансами напряженка, потому он и согласился. Тем более что не впервой.

– Ну, спасибо, братан! Даже не знаю, что бы мы без вас делали.

Хазар крепко пожал Спартаку руку, даже обозначил движение, будто собирался с ним по-братски обняться.

– На спасибо пожрать не купишь.

– Что верно, то верно, – широко улыбнулся Хазар.

Тип внешности у него славянский, но пробиваются на лице восточные черты. И взгляд у него с лукавинкой. На Спартака он смотрел, хитро сощурив один глаз.

– Ты штуку баксов обещал. По две сотни на брата.

– Да я помню…

Хазар приложил ко лбу палец, чтобы Спартак не видел, как забегали у него глазки.

– И я не забыл… Слышь, я тут подумал, может, тебя к себе в бригаду взять? А что, маза у нас конкретная. И бабки у тебя будут, и почет…

– Какой почет? Бабки с торгашей стричь, это, по-твоему, почет? – неприязненно скривился Спартак.

– А это закон такой: не подмажешь, не поедешь. Хочешь – не хочешь, а делиться надо…

– Я, Хазар, спорить с тобой не стану, – покачал головой Спартак. – У тебя свои дела, у меня свои. Я работу сделал, я должен за нее получить…

Слева от Хазара стоял один браток, справа – двое, и еще люди подошли. В этих бойцах его сила, уверенность, потому и распушил он крылья.

– Ты кафе строишь? – хищно сощурившись, спросил он.

– Это ты о чем? – еще больше нахмурился Спартак.

– Да все о том же… Работаете на моей территории, не платите… А почему не платите? Потому что вы нормальные пацаны, и мы тоже нормальные пацаны. Пацан пацана видит издалека. Так что работайте дальше, считайте, что вы ничего нам не должны.

– Да, но ты нам должен…

Спартак смотрел на Хазара тяжелым немигающим взглядом. Браток должен понять, что на своем он будет стоять твердо и до последнего. И еще он должен понимать, что на одну силу всегда найдется другая. Спартак не какая-нибудь базарная бабка, которую можно обложить данью без вреда для себя, он ведь и сам взбунтоваться может, и людей поднять. А как его пацаны дерутся, Хазар сегодня видел. Смяли бы его братву сегодня, если бы не бригада Спартака. Не важно, что строительная, главное, народ в ней боевой.

– Так тебе и хозяин твой должен, – усмехнулся Хазар.

– Нет у меня хозяина. Хозяин есть у кафе, которое мы строим.

– Ну да, ни хозяина у вас нет, ни денег…

– Мы с этим разберемся.

– Ну, мы могли бы помочь. Я Артура знаю…

– Спасибо, не надо. Мы сами.

Артур Сагоян размахнулся широко, целый сектор на барахолке урвал – сначала торговый ряд на два десятка ларьков поставил, теперь вот кафе с летней площадкой строит, Спартака под это дело подрядил. Материал завез, задаток дал и вдруг исчез. Второй месяц Артура нет, брат его Карен говорит, что мама в Ереване очень болеет. Карен сейчас всеми его делами рулит, но деньги за работу не выплачивает, дескать, без брата никак. Даже стройматериалы не покупает, думает, что дело само по себе двигаться будет. Оно-то движется, но не благодаря Артуру, а вопреки…

– Так в чем же дело? – ухмыльнулся Хазар.

– Так натура у меня русская. Долго могу терпеть, но если взорвусь, мало не покажется. Очень долго могу терпеть…

Имя у него, может, и не русское, но и в душе, и по паспорту он чистокровный русак. А имя ему отец дал, он тогда от «Спартака» фанател. Хорошо, что не от «Динамо»…

– Так и со штукой баксов потерпи. Обещанного три года ждут.

– Меньше. Гораздо меньше… Завтра принесешь.

Спартак уверенно посмотрел на Хазара, закрепляя свое требование. Именно требование, а не просьбу. На этом разговор и закончился.

Спартак заканчивал выводить треугольник фронтона, осталось всего несколько кирпичей. Доска под ногами гнулась под тяжестью тела, но его это не пугало. Если суждено ей сломаться, значит, так тому и быть. А еще он был уверен, что с ним ничего не случится. Как человек он может жить на авось, а как бригадир – нет. Он за людей в ответе, поэтому проверял уже леса на прочность и точно знал, что доска не сломается и не оторвется. И кирпич из руки не вывалится, не рухнет на голову Бабаю, который с первого этажа подает раствор. Хотя, конечно, неплохо было бы каску на него надеть, может, в голове у него и сплошная кость, и хрен ее проломишь, но техника безопасности на стройке – не последнее дело. Однако нет касок, без них приходится работать. Сначала Артур говорил, что денег на них не хватает, теперь Карен в ту же свирель дует. И следить за безопасностью некому, стройка-то дикая. Следить некому, а отвечать, если вдруг что, придется Спартаку – и перед законом, и перед своей совестью. Но нет у него денег на дополнительный инвентарь. Слабая отговорка, но тем не менее…

Тцык-тцык. Рукоятью мастерка Спартак стукнул по кирпичу, рукой отер пот с лица. Все, с кладочными работами, по большому счету, закончено. Стропила на крышу надо установить, обрешетку, но это чистой воды столярка. Мартын по этому делу лучше всех соображает, ему и молоток в руки.

Спартак метров на восемь возвышался над землей, с такой высоты рынок был виден как на ладони. Дощатые столы длинными рядами, за ними торгаши с товаром, толпы покупателей, автостоянка у главного входа… Суббота сегодня, народ спешит потратить свои деньги, а кому-то просто хочется поглазеть на барахло. Джинсы, кроссовки, кожаные куртки – все это когда-то было в дефиците, а сейчас, пожалуйста, на любой вкус и цвет, только плати. И кооператоры здесь товар свой сбывают, и челноки из бывших соцстран забугорный ширпотреб везут. Хотя встречается и настоящая фирма, такая, что без обмана, но это места знать надо, да и цены кусаются. Впрочем, на фирменные шмотки Спартак пока не зарился – все свои личные деньги, заработанные за последний год, в стройку вложил. Это он бригаду сколотил, он для нее работу нашел, и ему отвечать за процесс. А денег у него немало было: он все прошлое лето как проклятый вкалывал, осень, даже зиму захватил. И все сбережения на стройматериалы ушли. Пацанам с этих денег ничего не перепадает, но когда-нибудь они свое получат. Спартак уже хорошо знает, в какой стране живет, какие здесь законы. Он знает, как разговаривать с Артуром, когда тот появится. За бригадиром сила, и он будет на коне. Так что пусть не думает хитрый армянин, что у него получится обуть русского Ивана.

Спартак уверен в себе, и пацаны у него боевые. Потому и не стал он требовать с Хазара предоплаты. И что? Вчера бригадир пришел, ящик водки принес и штуку баксов. Дескать, извините, пацаны, за просрочку, спасибо вам за помощь, пятое-десятое… Ну, с ним понятно. Сколько бы Хазар ни хорохорился, а бригада у него маленькая. Репчино – городок небольшой, десятка три высотных домов, и вещевой рынок здесь чуть ли ни единственная достопримечательность. А Москва совсем рядом, Кольцевая дорога в сотне метров от рынка шумит. Москвичи на Репчинскую барахолку ездят с удовольствием: и близко, и дорога хорошая, и стоянка большая – машину без проблем поставить можно. Рынок расширяется, обороты растут, а значит, и ставки поднимаются. Московские «быки» уже присматриваются к этому «пастбищу»; правда, пока всякая мелочь наезжает, но в любой момент могут серьезные ребята появиться, измайловские там или солнцевские. Глядишь, Спартак снова поможет отбиться. А почему нет? Только в следующий раз меньше чем за три штуки зеленых он впрягаться не станет. Закон рынка – чем выше репутация у фирмы, тем больше цена на ее товар. Может, и нет у бригадира за плечами экономического института, только строительное ПТУ, но голова не опилками набита…

Артур не дурак, он раньше всех понял, что за Репчинским рынком большое будущее, потому и построил длинное кирпичное здание, которое заменило собой фасадную часть забора вокруг барахолки. В нем ларьки-клетки. Видно, что армянская душа в это дело немало денег вбухала. Надо было бы остановиться – ан нет, он еще на кафе замахнулся, причем на двухэтажное. Артур сам по себе жадный, но, возможно, он еще долги за прошлую стройку выплачивает, поэтому и не может финансировать кафе в полной мере. Но Спартака его проблемы не волнуют. Весна и лето уже позади, скоро он поставит здание под крышу и тогда потребует расчет. И пусть Артур пеняет на себя, если у него вдруг не окажется денег…

– Что, все? – спросил Угрюм, когда Спартак спустился вниз.

– Почему все? Стропила ставить будем. Лес есть, сегодня и начнем…

– А куда торопиться? Шифер еще не подвезли.

– Подвезут.

– Может, с понедельника начнем?

– Слушай, ты в Афгане «духов» уговаривал поближе подойти? – усмехнулся Спартак.

– Ага, подходите, люди добрые! Щас я прокручу вам пару дисков, – засмеялся Мартын. – Пулеметная симфония до мажор…

Спартак равнодушно посмотрел на него и перевел взгляд на Угрюма:

– Хочешь домой, так и скажи, а то уговариваешь…

– Так и скажу.

– Кто еще домой хочет?

– Да я бы съездил, – пожал плечами Гобой.

– И я, – кивнул Бабай.

– Мартын?

– Да мне теперь только по ночам ездить можно, – с чувством юмора усмехнулся парень, пальцами коснувшись опухлостей над глазами. – Фонари светят, мне все видно, а меня самого не видать…

– Ничего, на следующей неделе со мной поедешь, – кивнул Спартак.

Все они жили в одном поселке, в ста километрах от Москвы – пара часов на автобусе и уже дома. Угрюм соскучился по жене, у Гобоя подруга, у Бабая тоже девчонка есть, пусть побудут с ними, Спартак не против. Сам он остался на месте: надо же кому-то за объектом смотреть, да и стропила нужно выверить, надрезы на них сделать…

Спартак раздал друзьям по двести долларов, поделил с ними водку из ящика, что принес Хазар. Ни на работе, ни после нее пить нельзя – с этим у него строго, хотя и бывают исключения. Но дома грех не вмазать…

– Может, по рынку прошвырнемся? – спросил Мартын, когда Угрюм, Гобой и Бабай уехали. – Осень на носу, холодает, мне бы куртку новую…

Спартак молча вынул из кармана четыре пятидесятидолларовые купюры, протянул ему. Что хочет с ними, то пусть и делает.

Он и сам не прочь был составить Мартыну компанию – тоже не мешало бы обновить гардероб, а то как вернулся из армии весной прошлого года, так ни разу больше ничего себе не покупал. Да и прибарахлился он тогда, правду говоря, неважно. Джинсы взял кооперативные, стремной выварки, куртка какая-то убогая, балахоном на нем сидит. Ему бы джинсы черные, с широкими штанинами, так, чтобы глянцем отливали, куртку лайковую – легкую и элегантную, кроссовки с упругой подошвой и твердым носком. И чтобы все фирменное.

А двести долларов – это бешеные деньги, матери в своей школе на ставке технички год нужно вкалывать, чтобы такую сумму заработать. Еще вчера двести «зеленью» можно было обменять на тридцать тысяч «деревом», а сегодня уже почти сорок тысяч можно наварить. Правда, в рублях цены тоже как на дрожжах растут, инфляция, мать ее… Но по-любому за двести баксов можно конкретно прибарахлиться.

Впрочем, Мартын никуда не пошел, снова вспомнив о своих «фонарях». А Спартак решил пока не тратить деньги. Артур, похоже, совсем нюх потерял. Когда он появится, неизвестно, а им еще жить здесь как минимум месяц, и Спартак в ответе за своих людей, за то, чтобы они с голоду не склеились. Мутное какое-то время, без денег сейчас никак.

А неплохо было бы сейчас перекусить. В холодильнике мышь повесилась, поэтому надо на промысел выходить. Колбаски бы купить, масла, хлеба – на рынке этого добра хватает, только плати. А если повезет, можно старого татарина перехватить, который горячие обеды по торговым рядам разносит. Дешево и сердито.

Бригада жила в бытовке между зданием кафе и сетчатой оградой рынка. Тесно здесь, зато не пыльно, как в недостроенном здании. И печка-буржуйка есть, и старый холодильник, и еще летний душ со столитровой бочкой наверху.

Спартак вдруг понял, что работать сегодня больше не будет. И он устал за последнее время, и Мартын. К тому же подводить здание под крышу они уже закончили, а это, как ни крути, событие. Почему бы не отметить? Обед сегодня приготовят, бутылочку можно уговорить. Почему нет?

Он принял душ, вымыл голову, сменил рабочую одежду на выходную, глянул на себя в зеркало. Черные волосы ежиком, широкое лицо с крупными чертами; нос уже не такой опухший, как вчера, но ссадина на нем еще не зажила; на щеке – след от кастета. Футболка застиранная, джинсы не фонтан… Но смеяться над ним не стоит. Рост у него метр девяносто, плечи, может, и не самые широкие, но торс мощный, руки сильные, а кулаки – его гордость и опора. И хотя из-за них Спартаку пришлось отслужить лишних три года, своим проклятием он их не считал. Время сейчас такое, когда все кулаками решается.

Из кафе Спартак вышел на площадку с железобетонным основанием. Две тонны железа ушло на арматурную сетку, двадцать кубов бетона, четыре трудодня… И как быть с Артуром, если он вдруг не сможет расплатиться?

Мысль о хозяине стройки расстроила Спартака, заставила нахмуриться. Может, поэтому бальзамом на душу пролилась улыбка, которой встретила его миловидная девушка из железного ларька в нескольких шагах от кафе. Она появилась здесь совсем недавно, но уже успела примелькаться. Хотя бы потому, что всегда приветливо улыбалась, завидев Спартака.

Позавчера она, правда, смотрела на него с тревогой. Он тогда уходил с Хазаром и уводил за собой своих друзей, она не знала, куда, но все равно забеспокоилась. Может, учуяла тревогу в его поведении, поэтому и сама расстроилась. Зато когда Спартак вернулся, она опять встретила его милой улыбкой.

Приятная на вид девушка, хрупкая, нежная. Одним словом, миловидная. Хотя не сказать, что красивая. А для кого-то даже не слишком симпатичная. Жидкие, выжженные гидропиритом волосы, нелепая челка, тусклые брови, какие-то размытые черты лица; губы ярко накрашены, что не очень-то гармонирует с бледным цветом кожи. Тонкая шея, узкие плечики, отчего серая хлопчатобумажная куртка кажется чересчур великоватой, дешевые пластмассовые бусы поверх такой же безразмерной футболки.

Она стояла у ларька, спиной подпирая открытую дверь, и курила, поэтому Спартак мог видеть ее во весь рост. Невысокая она, худенькая, если не сказать костлявая. Но все-таки миленькая. И улыбка нежная.

И еще она очень молодая, максимум шестнадцать лет. Может, родители ее в свой ларек определили, чтобы помогала им, пока не закончились школьные каникулы.

Спартак уже понял, что нравится ей, но не холодно ему от этого и не жарко. Не екает у него сердце, когда он смотрит на нее, не раскрывается душа ей навстречу, не бурлит от волнения кровь. Радости ее улыбка не вызывает, но и раздражения – тоже.

В стеклянной витрине ларька виднелись пластиковые бутылки с кока-колой, фантой, спрайтом, красивые коробки с дрянными суррогатными конфетами, гирлянды презервативов, растворимого кофе в пакетиках, зажигалки. Шоколадки «Марс» и «Сникерс» в ассортименте, «Орбит» без сахара, чупа-чупсы и прочая муть. Сигареты от дешевой «Примы» до кондового «Мальборо», новомодный «Данхилл». Напитки и сладости Спартака не интересовали, сигареты у него еще есть, поэтому он прошел мимо. Ему бы сейчас чего-нибудь горяченького… Старого татарина он не нашел, зато взял шашлыка по-карски в лепешках, купил подозрительной на вид, но дешевой конской колбасы, хлеба.

Спартак возвращался назад, когда у знакомого ларька увидел эффектного вида блондинку. Пышная химическая завивка, полная высокая грудь, ноги от ушей… Девушка была в короткой юбке, и этим взрывала сознание. Ноги красивые, стройные, удлиненные высоким каблуком. На этом фоне лицо их обладательницы казалось второстепенным, но и здесь сплошные плюсы. Большие, густо накрашенные глаза, идеальной формы носик, губы пухлые, необыкновенно сочные. Хотелось припасть к этому источнику…

Красотка заметила, как Спартак смотрит на нее, и небрежно глянула в ответ. И улыбнулась. Но не ему, а девушке, с которой разговаривала. Девушке, которой нравился он.

Это была прощальная улыбка. Блондинка согнула и выпрямила пальцы правой руки, тем самым изобразив «пока, пока», повернулась к Спартаку спиной, грациозно и непринужденно покачивая бедрами, направилась к выходу. Белая шелковая кофточка на ней, юбочка из бордового плюша, маленькая сумочка на длинном ремешке…

Красотка уходила, но для Спартака она не потеряна: ведь у него есть выход на нее. Через продавщицу из ларька. К тому же неплохо было бы сладкой воды взять, да и лишняя пачка сигарет не помешает…

Миловидная продавщица уже заняла свое место за прилавком, когда Спартак подошел к ларьку. Витринные стекла отражали свет, окошко сравнительно небольшое, поэтому нужно было наклоняться, чтобы разговаривать с девушкой, глядя на нее. А в неудобной позе знакомиться не очень приятно. Поэтому Спартак открыл дверь, что делать, в общем-то, недопустимо.

Но девушка встретила его знакомой нежной улыбкой, даже вышла к нему. От нее приятно пахнуло ароматом дешевых цветочных духов, и еще он уловил уютный запах приготовленного растворимого кофе. Она вышла к нему с радостью человека, в жизни которого произошло чудо.

– Привет!

Спартак имел опыт общения с женщинами, поэтому робости в его поведении не было. Легкий бесшабашный натиск, снисходительно-веселая улыбка, безоговорочная уверенность в своих силах… Может, этого было мало для обольщения капризной красотки, но для продавщицы из ларька вполне хватало. Она уже цветет и пахнет от счастья…

– Привет.

– Я тут подумал, чего такая красивая девушка скучает в одиночестве?

– Правда? – просияла она, глядя на него с наивностью глупышки.

Голос у нее нежный, тонкий, звонкий, как у Настеньки из киношного «Морозко». Мягкий, певучий, завораживающий.

– Что «правда»?

– Ну, что вы так подумали?

– А почему на «вы»? Я что, на старика похож?

– Нет, конечно! – засмеялась она так, будто он был известным комиком и озвучил невероятной остроты шутку.

– Мне всего двадцать пять. И зовут меня Спартак.

– А меня Юля. И мне уже двадцать.

Скорее всего, она говорила правду, хотя бы потому, что ей незачем было врать. Девушки обычно, чтобы скрыть свое малолетство, называют более скромную цифру «восемнадцать».

Двадцать лет Юле, а выглядит она очень молодо. Может, потому, что по своей сути она еще ребенок, глупенький, наивный. Понравился ей парень, так нет чтобы заинтриговать его, набить себе цену – она открывается ему навстречу, улыбается, не скрывая своей радости. Так может себя вести только не искушенная в жизненных перипетиях девушка.

– Вот и познакомились, – улыбнулся Спартак. – И что дальше?

Он смотрел на нее вовсе не растерянно, он ждал на свой вопрос ответа, который был ему прекрасно известен.

– Ну, сегодня выходной… Мы могли бы сходить в кино, – простодушно предложила Юля.

Ему нравилась ее простота и наивность.

– А разве в кино сейчас ходят?

– А разве нет? – удивилась она.

– Так народ на видики перешел…

– Да, у нас в доме на первом этаже видеосалон был. Но он закрылся. Нерентабельно.

Последнее слово в ее устах прозвучало как-то противоестественно, хотя произнесла она его легко и непринужденно.

– Даже так?

– А в кино я давно уже не была. И даже не знаю, ходят туда люди или нет…

– А я был недавно. Вдвоем на весь кинозал. Думал, что крутить не будут, так нет, им и двое в радость…

В кино последний раз он ходил в мае этого года в своей родной Знаменке. Некуда было с подругой идти, а на улице дождь проливной, решили в кинотеатре погреться. Нормально сходили. Началось все с поцелуев, а закончилось греблей на одном весле. Байдарка была довольна.

– Не боишься со мной в кино идти? – разгульно спросил он. – Вдвоем во всем кинозале. Что, если я приставать начну?

– Вот когда начнешь, тогда и поговорим, – лукаво сощурившись, с легким смущением сказала она.

– Не боишься?

– Ты же не маньяк?

– Нет. Могу доказать. Пойдем ко мне в бытовку, сядем, посидим, выпьем – и я за весь вечер к тебе ни разу не прикоснусь.

– А ночью? – сдерживая стыдливый смешок, с еще большим смущением спросила она.

– Ну, ночью и поговорим…

– Нет уж, лучше в кино. Или на видик.

– Так видеосалоны уже нерентабельны…

– У меня свой видеосалон. Дома. Если хочешь, можем у меня сесть, посидеть…

– Выпить?

– Ну, можно, – кивнула она с таким видом, как будто только что приняла самое важное в своей жизни решение.

– Когда?

– Через два часа. Рынок закроется, и пойдем… Если ты хочешь.

Юля глянула на него с застенчивой и вместе с тем опасливой улыбкой, как будто он мог отказаться. Но разве он похож на дурака? Девушка она приятная, пахнет хорошо, голосок у нее ангельский, да и в постели с ней, если вдруг что, будет не противно. К тому же квартира у нее и там, пожалуй, можно отлично провести время. Нет, он не откажет себе в удовольствии побыть с ней.

Мечта солдата – найти одинокую женщину с квартирой и вкусными борщами, чтобы ходить к ней в увольнения и в самоволки. В Кабуле таких женщин не водилось, в дисбате увольнений не было вообще, зато сейчас ему повезло. Сейчас у него свой стройбат, и отчий дом далеко, а бытовка – та же казарма, так что в лице Юли ему улыбалась сама удача.

– Здесь ты можешь помыть руки… Ну, если душ принять, то пожалуйста.

Ванная сплошь в кафеле, сантехника импортная. И квартира впечатляла не меньше. Просторная кухня, две комнаты, дорогие обои на стенах, паркетные полы, добротная обстановка. Японский телевизор в гостиной, видеомагнитофон. Комфортно, уютно, тепло. Никакого сравнения с тем убогим жилищем, в котором Спартак прозябал вместе с матерью и сестрой.

Ремонт, правда, он у себя дома сделал, потолок перестал обваливаться, но трещина в стене снова появилась, хотя это не его вина. А канализацию он провести не смог – некуда было выводить трубу, поэтому так и ходят его родные до сих пор на улицу в общий туалет. И воду из колонки мать ведрами носит.

А здесь все удобства. И никого в доме, кроме Юли – ни отца ее, ни матери. Вдвоем они здесь.

– Могу и белье принести.

– А есть?

Вдруг она одна здесь живет? Вдруг мужики косяками к ней ходят? Потому и белье есть…

– Да, как раз твой размер…

– Ну, я вообще-то мылся уже…

– Как знаешь…

Юля нарочно коснулась его рукой и бедром, потерлась об него, как ласкучая кошка. Нравился он ей, и она хотела быть с ним. Но что, если не он один ей нравится?.. Слишком уж все быстро произошло. И познакомиться толком не успели, а она его уже к себе привела.

– Я много чего в этой жизни знаю…

Она шагнула в сторону кухни, но Спартак взял ее за руку. Он всего лишь обозначил движение, которым хотел привлечь ее к себе, и этого вполне хватило, чтобы она сама прильнула к нему. Обняв ее за талию, он почувствовал, как мелкой зябью по ее спине пробежала дрожь. Голова сама по себе откинулась назад, губы приоткрылись, и он своим ухом ощутил ее жаркое дыхание.

Девочка созрела, и произошло это очень быстро. Ни лишних слов, ни пивка для рывка, ни водки для заводки…

Хотя, конечно, в столь стремительном развитии событий мог быть подвох. Юля могла сдавать позиции лишь до определенного момента, а где-нибудь «под Москвой» могла встать намертво и не впустить «врага» в свою «столицу». Есть такой тип женщин – легко гнутся, но не ломаются.

– И знаю, чего хочу…

Он попробовал на вкус ее губы. Сладкие, теплые… Нет, уже горячие. И язык такой мягкий, быстрый и жадный. Определенно, целоваться Юля умела на «отлично».

Ей уже двадцать, и за совращение малолетней привлечь его не смогут.

Он подхватил девушку на руки, легко, играючи перенес на диван в гостиной, уложил, встал перед ней на колени. И целовал ее в губы, ощущая, как трепещет в нетерпении молодое податливое тело.

А может, не надо ничего? Ведь не Юля ему нужна, а ее подруга, блондинка с ногами от ушей. Как-то некрасиво получается – совратил одну, чтобы завладеть другой… Ведь им же потом придется видеться, когда он станет встречаться с красавицей своей мечты.

Но как остановиться, если поезд уже мчится на всех парах, котел в нем раскален докрасна, нельзя его тушить холодной водой, иначе лопнет, взорвется. Надо дать ему полную нагрузку – и гнать, гнать, пока все само не остынет…

Юля, казалось, только и ждала, когда он снимет с нее футболку. И бедрами энергично задвигала, помогая ему избавить ее от джинсов.

Тело у нее худощавое, но не костлявое, как он предполагал. Ребра не просматриваются. А талия тонкая, с мизинец, поэтому бедра кажутся фигуристыми. И грудь вполне осязаемая, идеальной формы, и такая упругая, что не растекается под собственной тяжестью. А сочная ягодка соска так и просится в рот…

И все равно, это не совсем то, что ему сейчас нужно. И совсем не то, что нужно вообще. Но пар в котле уже толкает поршень с такой силой, что даже крушение не остановит его. И ножки у Юли ровные и гладкие, как рельсы, он без остановок мчится по ним, рвет ручку паровозного гудка, врываясь в тоннель. В жаркий. И тесный. Но рельсы здесь хорошо смазаны, поэтому поезд легко втягивается в него на всю длину, проходит через всю его долгую даль и, с воем сбросив из котла весь пар, вырывается наружу. Машинист слепнет от яркого света, но ему не больно. Ему чертовски хорошо. И совсем не важно, что тоннель пропустил через себя не первый поезд. В конце концов, Юля взрослый человек и ей решать, с кем и как жить…

Спартак лежал в легком изнеможении, наслаждаясь одержанной победой, хоть и маленькой, но все-таки. И еще ему нравилась тишина и покой. Лежать бы и лежать, пока не уснешь…

– Ты, наверное, кушать хочешь…

Юля неугомонной птичкой перепорхнула через него, ловким движением смахнула с пола свои футболку и джинсы, вышла из комнаты. Спустя минуту, в байковом халатике на голое тело, вернулась, подняла его одежду, развесила на деревянных плечиках, повесила в шкаф, что был вмонтирован в гарнитурную стенку. Взяла с кресла пульт дистанционного управления, включила телевизор и вместе с ним видеомагнитофон.

– Ой!

На экране замелькали сплетенные в содомский узел тела – два голых мужика, роскошная шатенка в неглиже между ними. Пыхтят, стонут, барахтаются… Это смутило Юлю, и она поспешила вытащить кассету.

– Да ладно, я не против, – вальяжно улыбнулся он. – Интересно узнать, что там в мире происходит.

– Это не мир, это порнография, – мотнула головой девушка, сунув кассету в тумбочку.

Интересно, насколько обширная у нее фильмотека со вкусом клубнички? Похоже, Юля из тех девочек, что любят погорячей… Что ж, тем легче пройдет расставание.

– Да что вы говорите!..

Поджав губы, Юля вставила в магнитофон новую кассету. На этот раз его вниманию она представила «Двойной удар» с Ван Даммом. Пока Спартак наслаждался фильмом и комфортной обстановкой ее квартиры, она приготовила ужин. Салат «Оливье», отбивные в сырном кляре с жареным картофелем, поставила на стол бутылочку армянского коньяка, благополучно позабыв о той водке, которую он с собой принес.

Это был не просто ужин, это был самый настоящий пир – настолько вкусно Юля готовила. Они сидели в гостиной, на журнальном столике между блюд горели свечи, справа на экране телевизора крутился боевик. Ели они молча. Он смотрел фильм, попивая коньяк, она – на него. И его ничуть не раздражало, что Юля любуется им. И не смущало. Ну что поделаешь, если девочка любит мужчин.

Наелся он до отвала. Во всем животе тяжело, а в самом низу пусто, ничего не зажигается там, даже не искрит. А Юля сама не пристает. Разве что обняла его легонько. Вернее, оперлась двумя руками на его плечо, уложив на сомкнутые кисти подбородок. Хорошее у нее качество – наслаждаться мужчинами молча. Интересно, всем ли ее партнерам это нравилось?

– Поздно уже. Я, наверное, пойду… – произнес Спартак без всякого желания уходить.

– Зачем?

– Ну, мало ли. Вдруг родители…

– Нет у меня родителей.

– Что, совсем?

– Типун тебе на язык. Отец в рейсе, а мама… У мамы теперь другой берег.

– В смысле?

– Она ушла от нас. Уже давно. У нее другая семья.

– Бывает.

– А отец в рейсе, – повторила девушка. – Он у меня капитан дальнего плавания. Ну, почти капитан… Старший помощник. Капитаном должен был стать, а тут страна развалилась, в пароходстве проблемы… Он в рейс вторым помощником ушел. И то, считай, повезло. Сейчас такая безработица, что простым матросом за счастье…

– Ну да, в дальнем плаванье долларами платят.

– В том-то и дело. Раньше чеками платили, а сейчас в долларах.

– Ты их не продаешь? – в шутку спросил он.